адо суметь получить долг. Если сумеешь пробраться в сад дворца, я готова расплатиться. Потому что мне нравится не только кошелек, но и тот, кому он принадлежит. Селим ответил: - Аллах создал канаву и ноги, чтоб чрез нее перешагнуть. Аллах создал препятствие и дал человеку голову, чтоб их обходить. Женщина сказала: - У вас, мужчин, хорошо только начало песни, и всегда плох конец. Ты кончишь свою песню иначе, чем начал. Ты начал, как щедрый человек, и я уверена, что кончишь, как ростовщик. Ты возьмешь свой долг с лихвою. Селим поклонился и сказал: - Я постараюсь, чтоб твой поцелуй стоил не больше цехина! Эти слова понравились женщине, она рассмеялась и сказала: - Какое унижение для меня! Но я должна быть наказана за то, что заговорила с незнакомым мужчиной. Приходи завтра в дворцовый сад, ровно в полдень. В этот час наша повелительница, султанша Зорайба, купается одна в озере, окруженном кустами роз. Мы бываем свободны. Я Эдме, первая ее служанка, и ты найдешь меня в банановой роще. До завтра, до полдня. Селим поклонился: - Слушаю и повинуюсь. Если завтра солнце захочет ровно в полдень быть на своем месте, ему стоит только взглянуть: входит ли поэт Селим в сад султана Азиса. Она ушла. А Селим принялся сочинять песню о нечаянной встрече, потому что поэты все превращают в песни. На следующий день, когда время приблизилось к полдню, Селим с вышитым золотом платком подошел к калитке, около которой стоял страж, вооруженный с головы до ног. - Да исполнит аллах твои желания так же, как мои! - сказал Селим. - Да услышит аллах твои слова! - сказал страж. - Друг! - обратился к нему Селим. - Вот платок, богато вышитый золотом. Хранитель счастья и чести нашего повелителя султана, его верховный евнух Абдулла, купил этот платок у меня, заплатив восемьдесят цехинов, а двадцать цехинов приказал придти получить сегодня. Будь милостив, отнеси этот платок евнуху и получи двадцать цехинов. Девятнадцать я возьму себе, а один отдам тебе за труды. Страж подумал: - Услужу могущественному евнуху. Получу двадцать цехинов и возьму их себе. А этому простолюдину дам по шее, чтоб не шатался во дворец за пустяками. Взял платок, пошел, а Селима оставил сторожить калитку: - Смотри, чтоб никто не вошел. Селим немедля отправился в сад. Он увидел уже рощу бананов, но по дороге был кустарник из роз, и из-за кустарника слышались всплески воды, кто-то плавал и резвился. - По дороге к своей милой посмотрю на чужую! - сказал себе Селим и стал пробираться через розовые кусты, чтоб посмотреть на купающуюся султаншу. Была ли она так красива, как поется в песнях? Увидев ее. Селим подумал: - Или я до сих пор не видел женщин, или те сотни женщин, которых я видел до сих пор, не были женщинами! Когда появляется луна, меркнут все звезды! Желая посмотреть поближе, он так укололся о шипы роз, что вскрикнул. И Зорайба в испуге выскочила на лужайку. Боясь, чтоб она не закричала, Селим кинулся к ее ногам и воскликнул: - Пощады и прощенья! Я совершил преступленье, увидев тебя такой, какой вижу, случайно. Я пробрался сюда, чтоб видеться с одной из служанок! Султанша в гневе воскликнула: - Ты заплатишь за это смертью! Тогда Селим поднялся и сказал: - Я думал, что останусь жить, и потому солгал. Но если мне все равно приходится умереть, - я скажу правду. Я пришел сюда для того, чтоб видеть султаншу Зорайбу, одетую только природой. Я слышал, что она в полдень купается в озере, окруженном кустами роз, и пришел, чтоб полюбоваться ее красотой. Это понравилось султанше больше. - Но ты знал, несчастный, что за это поплатишься жизнью? - Что ж! - беспечно сказал Селим. - Если Зорайба красива, как ты, - плата невелика! Султанша улыбнулась. - Ты говоришь умно, а поступаешь глупо. Мне было бы жаль, если бы мои евнухи тебя убили. Но ты не можешь уйти отсюда без наказания. - Повелительница! - сказал Селим. - Я и так буду наказан. Ты сейчас оденешься, и я больше не увижу красоты, которой любуюсь. Это все равно, что ослепнуть. А потерять зрение хуже, чем жизнь. Зорайба схватила свое платье и закрылась. - Всемогущий! До чего довел меня гнев! Я забыла, в каком я виде! - Ты видишь, не следует предаваться гневу! - Ты напомнил мне, что я раздета! - И доказал этим, что я глуп. Разве можно наказывать людей, лишенных рассудка! Зорайба улыбнулась: - Иди! Но больше никогда не смотри на других купающихся женщин! - Человек, который видел брильянт, уж больше не станет убирать себя стекляшками! Вернувшись к калитке, Селим увидел разгневанного стража. - Негодяй и обманщик! - воскликнул страж. - Главный евнух никогда не покупал у тебя никакого платка. Ты обманул меня, чтоб пробраться в сад нашего великого повелителя султана. Я отведу тебя к смотрителю дворца, и тебя повесят. - Повесят-то, положим, двоих. Тебя и меня! - спокойно сказал Селим. - Молчи, дурак, обо всем, что случилось. Возьми себе платок и благодари аллаха, что я не донесу, как ты за цехин бегаешь с султанской стражи. Страж только посторонился. Но Селим был поэт. А Зорайба слишком прекрасна. Он воспел ее красоту в длинной песне. И говорил, между прочим: - Взяв розовый цветок у роз и белый цвет у мрамора, природа захотела полюбоваться, взяла самой черной туши и капнула маленькую родинку, которую я видел там, где ее видел, и белый цвет стал белее еще, и розовый еще розовее. И природа перестала создавать красивых женщин, потому что красивее Зорайбы ей не создать ничего! Песня понравилась, ее пел весь город, она дошла до дворца. И султан Азис встревожился. Он позвал своего великого визиря Диарбекира и сказал: - Какой-то бездельник-поэт, именем, как мне говорили, Селим, сложил песню про мою Зорайбу. Если бы он только воспевал ее красоту, - я приписал бы это просто усердию подданного. Но откуда он мог узнать про родинку? Схвати его, пытай, узнай и отруби ему голову. Визирь Диарбекир отвечал: - Слушаю и повинуюсь. Увидев орудия пытки. Селим, когда его привели к Диарбекиру, сказал: - Это все лишнее. Зачем я тебе буду говорить правду под пытками, когда я могу ее сказать и без пыток? Я видел прекрасную Зорайбу, спрятавшись в кустах роз, когда она купалась. Она, действительно, прекрасна, визирь! И я воспел ее и ее родинку. - За это тебе и отрубят голову! - сказал Диарбекир. - В этом не будет никакого смысла! - воскликнул Селим. - Что самое тайное на свете? Не думай, Диарбекир, я тебе скажу. Самое тайное на свете - мысль. Слово могут подслушать, движение могут увидеть. Но даже когда я говорю, ты не знаешь моей мысли. Может быть, я говорю одно, а думаю другое. Я поэт. Я мысль превращаю в слово. Значит, мое назначение в жизни - самое тайное делать явным. За этим аллах и послал меня на землю. За что же меня казнить? Красота султанши тайна. Я сделал эту тайну явной. Я делал только свое дело. Диарбекир улыбнулся: - Когда мешок хотят выкинуть, из него высыпают все зерно. Говори! Выбалтывай все мысли, какие есть в твоей голове, потому что ее все равно отрубят. Селим сказал: - Диарбекир! У тебя есть почти все: знатность, могущество, богатство. Я, маленький, ничтожный человек, могу дать тебе славу. Другие будут знатны, могущество перейдет к другим и богатства. Тебя не будет, - но слава твоя останется. Сохрани мне жизнь, а я сложу песнь о том, что ты храбр, мужествен, добр и справедлив, как никто. Не будет тебя, не будет меня, а песнь останется. И весь мир будет петь и знать о храбром, мужественном, добром и справедливом визире Диарбекире. Ты мне дашь жизнь, я тебе - бессмертие. Товар стоит цены. Диарбекир задумался: - Выходит, что слава - распутница. Но она красива. Почему бы мне ее не купить? Он позвал святого дервиша и спросил: - Святой дервиш, какое самое тяжкое преступление для судьи? Дервиш отвечал: - Их два. Одно меньше, другое больше. Первое - отпустить виновного. Второе - осудить невинного. Диарбекир спросил: - Судья, который совершил бы оба эти преступления, заслужил бы славы или бесчестия? Дервиш ответил: - Бесславия. Диарбекир сказал ему: - Иди с миром. И улыбнулся: - А я получу за это славу. На то существуют поэты. Он позвал муллу. - Скажи мне мулла, - сказал Диарбекир, - может ли с человеком случиться что-нибудь, что ему не предназначено судьбой? - Нет, - отвечал мулла, - все написано в книге судьбы. Диарбекир дал ему сто цехинов и сказал: - Иди, и пусть в минуту сомнения кто-нибудь скажет и тебе успокоительное слово. Он приказал схватить первого попавшегося прохожего, отрубил ему голову, за уши принес ее к султану и положил у его ног на красный ковер, чтоб не так заметна была кровь. - С этим человеком случилось то, что было написано в книге судьбы! - сказал Диарбекир. - Ему было суждено погибнуть от моей руки, и моя рука исполнила только волю судьбы. Услыхав эти благочестивые слова, султан Азис ответил: - Всегда и во всем да будет воля аллаха! - Вот голова того, кто был поэтом, по имени Селим! - сказал Диарбекир. - Он осмелился воспеть красоты твоей повелительницы Зорайбы, да будет она благословенна, и ее родинку, да будет она священна! Султан Азис сказал: - Пусть повторят мне эту песню. И когда придворные певцы спели песню, он сказал: - Поэт не может нас слышать, и теперь мы можем сказать, его песнь прекрасна! Он посмотрел на отрубленную голову: - Мы нашли его достойным казни. Аллах, быть может, рассудит иначе. Похороните его голову вместе с телом, чтобы в день суда он мог предстать пред аллахом, как добрый мусульманин. Визирь Диарбекир отвечал: - Слушаю и повинуюсь! И приказал похоронить туловище в одном месте, а голову в другом, чтоб казненный не мог в день последнего суда найти своей головы и предстать пред аллахом с жалобой на правосудие. Вот пока все, что касается султана Азиса и его визиря Диарбекира. А поэт Селим, тайно отпущенный на свободу визирем, ночью покинул город, достиг владений соседнего султана, грозного и могучего Шидара, подождал у дворца выезда султана на охоту, упал на колени и воскликнул: - Султан Шидар! Возьми меня к себе во дворец. По крайней мере, кроме тебя, при дворе будет умный человек! Султан страшно разгневался: - Как, попрошайка? Сметь назвать всех моих визирей дураками? Величайшее из преступлений! Голову долой! - Пока на свете существуют мечи, голова у человека вообще держится непрочно! - сказал Селим. - Но почему же ты называешь это величайшим преступлением? Преступление было бы гораздо больше, если бы я не прибавил слов: "кроме тебя". Султан Шидар даже расхохотался: - Дерзость этого наглеца поистине беспредельна! Он оправдывает одно преступление другим! - Так бывает всегда, повелитель! - отвечал Селим. - Преступление оправдывается преступлением. - Я никогда об этом не слыхал! - сказал султан Шидар. - Позволь мне показать тебе пример! - сказал Селим. - Казнить меня ты всегда успеешь. Но сначала позволь мне провести три дня в твоем дворце. Я обязуюсь совершить величайшее из преступлений, от которого никто не пострадает, и извинить это еще большим преступлением, которое никому не причинит вреда. Султана это заинтересовало. Он сказал: - Согласен. Не сумеешь извинить - пеняй на себя. Два дня поэт Селим жил во дворце султана Шидара, пил, ел, а на третий день во дворе поставили уже виселицу. - Для тебя! - сказал султан. - Подожди сегодняшнего вечера! - сказал Селим. Вечером султан Шидар, по обыкновению, пошел гулять между цветущими кустами жасмина, как вдруг из кустов выскочил Селим, бросился на султана, обнял его и поцеловал. - Негодяй! - воскликнул султан. - Сметь коснуться султана! Нечего ждать до завтра! Повесить его сейчас! Селим упал перед ним на колени. - Повелитель! Я не хотел касаться твоей священной особы! В темноте я не разобрал! Я думал, что это твоя жена Зюлейя! Султан понял дерзкую шутку, рассмеялся и сказал: - Ты оправдался в тяжком преступлении еще тягчайшим. Дать ему за это блюдо серебра. Селим принял блюдо с серебряными монетами и сказал: - Хороший хозяин блюдо риса посыпает шафраном. Султан расхохотался и сказал: - Что за ненасытный наглец! Насыпьте ему сверху золотых. И спросил Селима: - Кто ты такой? - Я человек, который не может обеднеть! - отвечал Селим. - Как так? - спросил султан. - Всякий живет тем, что у него есть, а я тем, чего не существует. То, что есть, можно потерять, а того, чего не существует, и потерять невозможно. Прикажи своим визирям догадаться, кто я такой! Визири пришли в смущение и ответили: - Того, что говорит этот человек, не может быть! Тогда Селим сказал: - Разве я был неправ, когда сказал, что твои визири глупы? Очень просто. Я живу фантазиями. Я поэт. И попросил: - Возьми меня жить к себе во дворец! Султан Шидар спросил: - А что ты будешь делать? Поэт Селим ответил: - Я буду придворным поэтом. На все вопросы я буду давать тебе ответы, которые тебе доставят удовольствие. Султан Шидар сказал: - Хорошо. Ответь мне на три вопроса. Поэт Селим сказал: - Слушаю и отвечаю. - Кораллы розовые. Но почему есть и белые кораллы? - Спроси сначала у твоих придворных ученых. Придворные ученые собрались, посоветовались и сказали: - Это зависит от количества соли, которая заключается в некоторых морских водах... - Прикажи им замолчать, повелитель! - воскликнул Селим. - От их объяснений у меня во рту - словно я напился морской воды! Я тебе объясню. И эти кораллы были розовыми. Но однажды прекрасная Зорайба, султанша султана Азиса, купалась в море. И, увидав ее розовое тело, кораллы побелели от зависти. - Султанша Зорайба должна быть красива! - сказал султан Шидар и задал второй вопрос: - Почему глаза газели прекрасны? - Спроси сначала у своих ученых! - сказал Селим. Ученые посоветовались и ответили: - Потому, повелитель, что таково их строение! - Ты понял что-нибудь? - спросил Селим. - Ответ мне кажется глупым, потому что ничего не объясняет! - сказал султан. - Слушай же, я тебе объясню. Однажды газель, гуляя в саду султана Азиса, увидела султаншу Зорайбу, засмотрелась на ее красоту, и с тех пор глаза газели стали прекрасными. - Неужели султанша Зорайба так красива? - воскликнул султан и задал третий вопрос: - Что будет, когда нас не будет? Ученые ответили: - Не знаем. А Селим ответил: - Останется песнь о прекрасной Зорайбе. И спел султану свою песню о Зорайбе, самой красивой из женщин. Слушая его, султан Шидар воспламенился и сказал: - Я хочу, чтобы Зорайба была моей женой. Селим поклонился и сказал: - Нет ничего легче. У одного человека была соколиная охота. Пока он ездил со своими соколами на охоту, все шло хорошо. Но когда он перестал выпускать соколов бить дичь, соколы передушили у него весь курятник. Войско должно воевать. А то оно наделает бед в своей собственной стране. Пошли войско сватать тебе Зорайбу. Позволь, я напишу султану Азису письмо. Оно будет так же кратко, как убедительно. И Селим написал: "Султану Азису султан Шидар. У тебя едва 10000 всадников, у меня их сто тысяч. Если ты вышлешь всех своих солдат, их наберется 30 тысяч человек. Если я пошлю только половину моих, - их будет триста тысяч. Сосчитай и немедленно пришли свою жену Зорайбу ко мне в гарем. Если ты послушаешь меня, - это будет последней обидой в твоей жизни. Я возьму тебя под свое покровительство. Если не послушаешь, - это будет только первой из обид. Подумай и ответь". Султан Шидар прочел, одобрил: - Кратко и убедительно. Приложил свою печать и послал. Султан Азис ответил: "Могущественный султан! Аллах один могуществен, и аллах один, султан! Ты полагаешься на свою силу, я на силу аллаха. Ты вверяешься людям, я аллаху. Пусть он решит, что ему угоднее: сила или правда. У спальни моей жены есть один порог - мой труп. Подумай и поступай". Султан Шидар задумался: - В наших человеческих делах мы часто забываем, что есть аллах. Но Селим сказал ему: - Аллах создал орех. И аллах создал камень. И создал так, что камень разбивает орех. Это воля аллаха. Но если орех думает, что он может разбить камень, - это непослушание воле аллаха. Накажи Азиса за его нечестие. И султан Шидар приказал войскам: - До сих пор моим только желанием было, чтоб прекрасная Зорайба была султаншей в моей земле. С этого дня это должно быть и вашим желанием. Идите и руками, обрызганными кровью Азиса, приведите мне Зорайбу. Войска султана Азиса были разбиты, его владения опустошены, дворец разграблен и разрушен, он сам убит на пороге своего гарема. Только два человека уцелели. Зорайба, которую отвезли в гарем султана Шидара. И великий визирь Диарбекир, который вымолил себе жизнь: - Это я спас жизнь любимцу султана, славному и великому поэту Селиму. Когда Зорайбу привели в гарем султана Шидара, гарем наполнился плачем, и главная управительница гарема Айша-ханум, око сердца султана, на обязанности которой лежал выбор жен и наложниц, пришла к султану, поклонилась до земли и сказала: - Поэты обманщики, властелин, они все умеют делать прекрасным. И Селим обманул твою мудрость. С тех пор, как я вижу женщин, я не видела ни одной безобразнее Зорайбы. Несчастная так некрасива, что всех жен и рабынь твоих охватило сострадание, и они плачут об ее безобразии. Султан страшно разгневался, призвал к себе Селима и сказал: - Ты заставил меня даром сделать столько злодейств? Тогда я сделаю доброе дело: прикажу отрубить тебе голову. Слышишь, что говорит Айша, око моего сердца? Селим поклонился и спокойно сказал: - При выборе жен надо смотреть своими глазами, повелитель. Прикажи привести Зорайбу, и если она так некрасива, выдай ее замуж за меня, твоего негодного слугу. Лучше наказания придумать невозможно. Женщины плачут только при виде чужого несчастья и чужого счастья. При виде чужого несчастья от радости, что несчастие не с ними. И при виде чужого счастья от зависти. Но не было случая, чтоб женщина оплакивала чужое безобразие. Тогда она радуется своей красоте. Султан приказал привести Зорайбу. Пришел в восторг от ее красоты, приказал наказать плетьми Айшу-ханум, отнял все наряды у всего гарема и подарил их Зорайбе. Но Зорайба была неутешна. Она сказала: - Жизнь кончена, началось ожидание смерти. Как пойманный дикий зверь, она смотрела на султана. И чем она была неприступнее, тем больше разгоралась страсть султана Шидара. Он желал и боялся. Зорайбе было запрещено заплетать волосы, чтобы она косой не задушила султана. От нее отняли все драгоценности, чтоб она не выколола султану глаза. Среди слез она смеялась: - Ваш султан похож на лань, которая обнюхивает связанную пантеру. Зорайба гуляла, как всегда, одна в султанском саду и встретилась с Селимом, который с тех пор, как стал любимцем Шидара, спокойно ходил везде, где хотел. - Какое новое несчастие предвещает мне встреча с тобой, сын несчастья? - воскликнула Зорайба. Селим поклонился и сказал: - Да продлит аллах твою жизнь на долгие годы! - Да пошлет аллах на твою голову столько проклятий, сколько дней будет в этих годах, источник всех моих несчастий! - Проклинай не меня, а свою красоту! - Она проклята с тех пор, как ты посмотрел на нее своим проклятым взглядом. Красота, как мед. На нее летят мухи. И прилетела такая ядовитая муха, как ты. - Я здесь ни при чем, султанша! Хорошо быть красивой, и опасно быть красавицей. Отлично быть богатым, но страшно быть несметным богачом. Умный старается его обмануть, дурак убить и ограбить. - Скажи лучше: когда слон и человек встретятся на узкой тропинке над пропастью, слон должен схватить человека хоботом и сбросить его в пропасть. Иначе, посторонившись, он упадет в пропасть сам. Зачем я, султанша, пощадила тебя, простого смертного! Зачем не приказала своим евнухам тогда же убить тебя! Я была бы счастливою султаншей. - Кто мешает тебе быть ею и сейчас? Природа щедро наградила вас. Не каждый мужчина может рассчитывать быть султаном. Но каждая женщина может надеяться стать султаншей! - Лучше удар от милого, чем поцелуй врага. Я предпочла бы тебя султану Шидару, как тебе предпочла бы змею. - Женщины сами похожи на змей. У змеи яд в ядовитом зубе, у женщины в глазах. Слезы - сильнейший яд. - Ты думаешь? - Это знают все в простом народе. Женщина плачет столько, что ее слезами можно было бы отравить сто человек. - И ядовитые растения приносят цветы. На тебе, ядовитый куст, вырос для меня цветок! Так ответила Зорайба и удалилась с сердцем, полным надежды. Она теперь плакала и собирала слезы. Она по ночам сидела над кубком и, чтобы больше себя разжалобить, думала о прошлом счастье, могуществе, о султане Азисе, называла его самыми нежными именами и приписывала ему достоинства, каких у него даже не было, как мы делаем относительно мертвых. В живых мы не видим ничего, кроме недостатков, в мертвых - ничего, кроме достоинств. Когда, через несколько времени, кубок до половины был полон слезами, Зорайба нарвала веток цветущей сирени и послала цветы с Айшей-хацум к султану Шидару, приказавши сказать: - Не каждый ли год расцветает сирень? Так и сердце женщины, когда облетят одни цветы, - дай срок, и расцветут другие. Твоя любовь тронула мое сердце, а твоя сила заставила полюбить. Я хочу вступить с тобой в борьбу. Вместо того, чтобы ты был моим повелителем, я хочу стать твоей повелительницей. Сегодня, вечером, приходи ко мне, я дам тебе выпить до дна кубок вина, - а я буду пьяна от страсти. Моя красота принадлежит тебе. - А она не отравит меня? - спросил султан. - Повелитель, мое тело и до сих пор болит от плетей! - отвечала Айша-ханум. - Это заставляет меня быть благоразумной. Вино я выдам сама, а яду ей неоткуда достать. Я смотрю за ней, как смотрели бы твои собственные глаза. Перед вечером султан Шидар отправился в хаммам, натерся розовым маслом и в богатой одежде явился к Зорайбе. Она встретила его, радостная и веселая, и подала ему кубок: - Пей, мой повелитель! - Желаю тебе столько поцелуев, сколько капель в этом кубке! - сказал Шидар и, залпом выпив кубок, добавил: - У этого вина странный вкус. - Это кипрское вино! - сказала Зорайба. - Оно поможет тебе осуществить твое пожелание мне о поцелуях! - У меня что-то жжет в груди. - Это страсть. Но султану сделалось дурно. - Я отравлен! - воскликнул он. Зорайба отвечала: - Да! Султан закричал. Сбежались слуги. Позвали врачей. Зорайба спокойно сказала: - Напрасно. Ваше знание еще не нашло средства от этого яда. Тогда султан Шидар, мучаясь в предсмертных мучениях, велел позвать Диарбекира и сказал ему: - Я читал поэму Селима, где он восхваляет твою мудрость, доброту и справедливость. Я делаю тебя своим великим визирем и тебе завещаю заботу обо всех моих владениях, потому что я умираю бездетным. Я приказываю тебе жестоко отомстить за мою смерть. Покарай всех виновных. Узнай, каким ядом я отравлен, и кто ей дал этот яд? Диарбекир приступил к Зорайбе: - Кто дал тебе яд? Она ответила, смеясь и глядя на муки Шидара. - Султан Шидар. И, видя, что последняя минута его жизни наступила и ничто не может спасти султана, - она сказала: - Клянусь аллахом, что я говорю истину. Яд, которым я отравила Шидара, я получила от самого Шидара. Больше виновных нет. Потому что я отравила его слезами, давши ему выпить в вине полкубка слез. Пусть те, кто заставляет плакать, знают, что слезы - яд. Шидар в страшных мучениях умер. А Диарбекир, севши на его престол, приступил к суду. Он сказал: - Человек погиб из-за брильянтов. Человека хоронят, но брильянтов не бросают. Зорайбу мы берем к себе в жены. А ты, - обратился он к Селиму, - твоя песнь в честь моей мудрости, справедливости и доброты сослужила мне службу. Ты больше мне не нужен. Твои стихи о красоте Зорайбы были причиной всех гибельных бед, и тебе вполне справедливо отрубить голову. Селим увидел, что больше ему на этом свете делать нечего, улыбнулся и спокойно сказал: - Я потеряю голову, а ты славу. Знай, Диарбекир, что я сложил другую песню, в которой правдиво рассказал все, как было. Сто писцов сто дней переписывали эту песню. Она хранится у верных людей с завещанием пустить эти листки в народ, как птиц пускают на воздух, в день моей смерти. Пройдут века, а мир все будет знать о бедной, прекрасной султанше Зорайбе, о султане Азисе, о злом тиране Шидаре и о вероломном, низком слуге двух господ, визире Диарбекире. А теперь отправь на казнь меня и твое доброе имя. Так и узнал весь мир о том, что случилось, и как случилось все, что случилось. Можно поэта убить, но песню убить невозможно... ТРИ БЕЗДЕЛЬНИКА (Восточная сказка) Во имя аллаха, единого, великого и милосердного. Прекрасным утром, какие бывают весною в Багдаде, ехал мудрый и славный халиф Гарун-аль-Рашид, - да будет благословенна его память, - с верным визирем Джиабеккиром по базару своего города. По узким улицам длинными, бесконечными нитями тянулись караваны нагруженных верблюдов, выступавших неслышно, неспешно и важно. Неистово кричали, захлебывались и плакали, как дети, маленькие ушастые ослы. Как это бывает с ними весною, они кричали не только при виде ослицы, но и при виде коровы. Потому что они ослы. Словно торопясь умереть, бежали, часто перебирая ногами, сбившиеся в одну груду грязные овцы, поднимая облако пыли. Стуча по земле маленькими копытами, бежали и скакали с испуганным взглядом, с тревожным блеяньем козы. Ехали верхами на белых, на серых красивых конях, держа в руках кривые сабли в богатых ножнах, знатные люди. Несли в закрытых носилках женщин. Жалобно пели дервиши, с подвязанной здоровой рукой, с подвязанной здоровой ногой, которыми они не пользовались, истязая себя, во славу аллаха. С оглушительным стуком колотили сталь на наковальнях кузнецы. Слесаря визжали пилами по железу. Мелко, дробно и звонко колотили медники по тонкой меди, выковывая узорные чаши для омовений. У мясных лавок висели на крючьях, украшенные красными бумажными розами, туши молодых барашков с большими широкими курдюками. И мясники проворно и ловко работали около них, одним ударом рассекая тушу на две совершенно равные половины. Хлебопеки вынимали из печей золотые хлебы, нежные и пышные. Из харчевен пахло уже чесноком, шафраном, луком, тмином, анисом и жирным пловом. Торговцы коврами развертывали перед покупателями огромные тяжелые ковры и сами любовались яркими и живыми цветами. - Возьми этот, господин! Он украсил бы спальню самого великого нашего халифа, да продлит аллах его дни! - Да продлит! - Время вызолотило его ворс. Словно солнцем освещен он. Луч солнца войдет вместе с этим ковром в твое жилище. Продавцы драгоценностей соблазняли женщин, закутанных в черные чадры, показывая им ценные вещи. Бледно-розовые кораллы и похожую на кусочек утреннего неба бирюзу, - друзей человека, которые имеют свойство оставаться светлыми, пока человек здоров, и темнеют, едва человек заболел. Рубины, - камень, который оживляет сердце, мозг, дает бодрость и память человеку, очищает застывшую, испорченную кровь. Сапфиры, - которые охраняют человека, дают ему храбрость, веселят сердце, услаждают все жизненные чувствования, пленяют глаз, прочищают зрение, удерживают приливы крови, укрепляют тело, восстанавливают силу. Ониксы, - возбуждающие в сердце милосердие, в душе добродетель и изгоняющие пороки. Изумруды, - камень враг всякой нечистоты. - Испытайте его: если мужчина и женщина живут друг с другом в распутстве, и около них этот камень, - он лопается при злоупотреблении природой. Алмазы, - самые драгоценные из камней. Они удерживают ярость и сластолюбие, дают воздержание и целомудрие. Малейшая частица этого камня может отравить лошадь, если дать его в питье, а тем более человека. Эти горящие всеми огнями камни лучше всего освещают дорогу к женскому сердцу. Жемчуга, которые означают слезы только тогда, когда они мелки. Крупный жемчуг еще никогда не заставлял плакать ни одну женщину. Горели камни, горели женские глаза. Глядя на все это и радостным сердцем слушая все эти голоса жизни, - лязг железа, крики погонщиков, стук копыт, визг пилы, клятвы, брань, зазывание торговцев, Гарун-аль-Рашид сказал своему визирю Джиабеккиру: - Поистине этот город напоминает муравейник, где каждый муравей делает какое-то маленькое дело, - а в общем поднимается прехитрая постройка. Мне кажется, Джиабеккир, что правитель должен как можно меньше вмешиваться в эту жизнь, чтобы не быть похожим на того прохожего, который наступает ногой на муравейник и в одно мгновение разрушает то, что тысячи муравьев строили целые недели. - Мудрость не покидает тебя, повелитель, как твой верный слуга. И ты не покидаешь мудрости, как ее верный слуга! - отвечал Джиабеккир. В это время они проезжали мимо кофейни, которая в такой ранний час дня была еще пуста. Только три человека сидели молча вокруг столика перед финджанами, - узорными чашечками густого кофе, - и молча курили абурих, - черный сирийский табак, прозванный "отцом благовония". Гарун-аль-Рашид посмотрел на сидевших с улыбкой и сказал своему визирю: - Во всем городе только три бездельника, которые с утра сидят в кофейне. - Это немного! - сказал Джиабеккир. - И если аллах из-за трех праведников щадит город, - то из-за трех бездельников он не станет разрушать этого города! Они поехали дальше, но путь им преградил обоз. Джиабеккир хотел было распорядиться, чтобы дали дорогу, но Гарун-аль-Рашид остановил его: - Не будем наступать ногой на муравейник! И они остались ждать, пока обоз проедет через улицу. В это время они услыхали сзади себя шум и крики и, оглянувшись, увидели, что три бездельника, сидевшие в кофейной, вскочили со своих мест, опрокинули столик, чашки с кофе и наргилэ, кричат во все горло и ожесточенно спорят. - Любопытно, что могло так взволновать даже бездельников? - сказал Гарун-аль-Рашид, повернул своего коня и подъехал к кофейной. - Мир да будет над вами! - сказал он. Спорившие поцеловали землю у ног его коня и сказали: - Аллах да продлит твои дни и славой их да наполнит вселенную! - Аллах пусть сделает так, как лучше! - ответил халиф. - Скажите мне, о чем вы спорите? Они заговорили все сразу. Но Гарун-аль-Рашид приказал говорить кому-нибудь одному: - А другие пусть только направляют его на дорогу, если он сойдет с пути истины. И один из споривших сказал: - Увидев нас, повелитель, ты изволил улыбнуться. Твоя улыбка разлила жизнь и радость, как первый луч солнца, когда оно показывается из-за гор. И мы спорим: к кому из нас относилась твоя улыбка? - Об этом лучше бы спробить того, кто улыбнулся, чем спорить между собою! - сказал халиф и ответил: - Так знайте же. Я улыбнулся тому, кто из вас наибольший бездельник! Прослыть первым бездельником в Багдаде так же нелестно, как и в Дамаске, как и в Каире. Но - улыбка халифа! - Ему улыбнулся халиф! Это останется. А за что улыбнулся - это забудут. Заслуги забываются. Награды остаются. Когда уста халифа расходятся в улыбку, - это открываются завесы к милости. А милость халифа - это дверь к почестям. Почести - дверь к богатству. И трое споривших заспорили вновь. - Значит, повелитель изволил милостиво улыбнуться мне! - Нет, мне! - Врете, мне! - Я первый бездельник во всем Багдаде! - Нет, я! - Я! - Стойте! - сказал Гарун-аль-Рашид. - Пусть каждый расскажет сам о себе, насколько он бездельник, - а я уж решу, кому я улыбнулся, и прикажу дать виновному столько палок по пяткам, сколько он будет заслуживать. Рассказывайте теперь. Палки по пяткам заставили задуматься споривших. Но улыбка халифа - это утренняя звезда. Милость - предрассветный ветерок. Почести - заря, и богатство - солнце, освещающее жизнь. Перед чем человек остановится, - когда его ждет улыбка халифа? - Меня зовут Бэн-Бэкар, к твоим услугам, повелитель! - сказал первый из споривших. - Я благородно рожденный араб. И знаю своего отца, потому что моя мать так же блистала добродетелью, как отец славился своим богатством. Все, что ты, повелитель, можешь окинуть глазом, поднявшись на самую высокую гору, все к восходу и закату солнца, к полудню и полуночи, - все это завоевано моими предками вместе с твоими. Во всех битвах, где твои предки были военачальниками, мои сражались как воины. И, выслушав мою повесть, - я надеюсь, - повелитель, ты найдешь, что я первый бездельник в Багдаде, заслужил твою улыбку, но не заслужил наказания, потому что виноват в своем безделье не я, - а все окружающие меня народы. Турки, лукавые сирийцы, пронырливые армяне, хитрые афганцы, черные негры, коричневые абиссинцы, те, что приходят к нам с караванами из далекого Египта, китайцы с косыми глазами, трусливые евреи, предприимчивые монголы, которые являются к нам оттуда же, откуда появляется солнце, из-за необозримых пустынь и высоких ледяных гор, персы с крашеными бородами и красными ногтями, индусы с бесстыжими знаками, нарисованными на их лицах, бедуины в полосатых плащах, сарты, туркмены, киргизы, сомалийцы, сингалезы, воинственные сикки, поклоняющиеся огню парсы, сиамцы, жители Тибета. Разве их всех пересчитаешь и упомнишь? У кого в руках вся торговля? Кто привозит к нам жемчуг из Тутикарина? Индусы! Цветные камни с Цейлона? Сингалезы. Шелк? Китайцы. Ковры, чтобы заглушать твои шаги? Сирийцы. Кашемирские шали, чтобы благочестиво покрывать гробницы предков? Афганцы. Благовонный ладан, аравийскую амбру, чтобы обращать воздух в воздух рая пророка? Сомалийцы. Розовое масло, чтобы превращать гарем в цветник? Турки. Сладчайшие фрукты нам доставляют персы. Мы, победители, мы, покорители, - мы не можем даже жить трудами своих рук. Потому что лучшую сталь выковывают поклонники Брамы. Искусно режут по слоновой кости абиссинцы. Я не мог бы даже растирать в бане разгоряченные и разнеженные тела моих сограждан, потому что этим делом занимаются сильные, ловкие и проворные, как кошки, негры. Каким промыслом я займусь, когда кофейня, где я сижу, принадлежит египтянину, мясная лавка напротив - жителям Дели или Агры, а лечебными травами наискосок торгует иудей? Что ж остается мне делать? Мне, благородно рожденному арабу! Плакать, жаловаться и сидеть целый день, - от восхода до заката солнца, и после заката в кофейной. Я и сижу здесь, сижу безвыходно, жалуюсь на судьбу и пью кофе .уж на последние пиастры, которые остались у меня в длинном, но пустом кошельке. Уж одно это, повелитель, делает меня достойным твоих милостей. А впрочем, пусть будет так, как угодно аллаху! Гарун-аль-Рашид выслушал его со вниманием и сказал: - Отчаяние - это собака, которую надо бить палкой, чтобы она не выла. Жалобы распространяют уныние, как скверный запах. Ничего не делать, только жаловаться и возбуждать уныние в других. Да, ты порядочный бездельник, и я с удовольствием дал бы тебе награду. Но послушаем других. Говори теперь ты. - Твоего раба зовут Абал-Гассаном! - низко поклонившись, сказал второй из споривших. - И если ты спросишь обо мне в Багдаде, к моему имени прибавят: "величайший деятель нашей торговли и промышленности". А, между тем, я величайший, самый настоящий, первый бездельник во всем городе, вполне заслуживаю твоей улыбки и не заслуживаю наказания палками, потому что в моем безделье виноват не я, а моя бабушка, да будет благословенна ее память. Ее имя было Абла, и она была плодовита, как все в ее роде. Она родила моему дедушке, - да будет благословенна и его память, - шестнадцать сыновей, не считая моего отца, которые все остались живы. Да считай, что у нее у самой было двадцать два брата, да будет благословенна память всех моих родственников. У каждого из них было по двадцать сыновей. Таким образом, как ты можешь легко сосчитать, повелитель, я родился на свете с шестнадцатью родными и четырьмястами сорока двоюродными дядями. Людьми богатыми и занятыми в разных торговых делах. Каждый дал мне хоть крошечное место в своем деле или постарался устроить меня в чужом, где он имел влияние. И я, право, затруднился бы, повелитель, даже по твоему повелению, перечислить все должности, которые я занимаю и на которых числюсь. Аллах создал день слишком коротким для этого. Ты можешь спросить в любой торговле, в любом обществе, в любом деле, где есть несколько хозяев, - и те ответят, что Абал-Гассан чем-нибудь у них да считается. Там одним из распорядителей, здесь одним из наблюдающих, там одним из советников. Чтобы только обойти все места, где я занимаю какую-нибудь должность, мне не хватило бы времени от одной новой луны до другой. Да я их всех и не помню. Слава аллаху, что они все помнят обо мне и присылают мне вовремя жалованье. А посещать хотя бы некоторые из должностей, - это было бы несправедливостью и могло бы дурно повлиять на торговые дела. Абал-Гассан был в торговле янтарем. А что же торговля самсунским табаком? Одно из двух. Или в их торговле янтарем такие беспорядки, что Абал-Гассан пошел туда посмотреть все своими глазами. Или торговля табаком так из рук вон плоха, что Абал-Гассан туда даже и не ходит. Чтобы не возбуждать подобных толков, мне остается одно: сидеть целый день в кофейной и ждать, пока мне принесут жалованье. Оттуда тысячу пиастров, оттуда полторы, оттуда две. Сюда же в годовщины основания предприятий, в которых я участвую, приходят избранные люди, чтобы благодарить меня за мою деятельность, которую они называют "всеобъемлющей". Дошло до того, что всякое новое предприятие считает непременным долгом пригласить к себе Абал-Гассана, ибо что ж ото было бы за дело без Абал-Гассана? Спроси об этом, - и тебе подтвердит справедливость моих слов, повелитель, весь Багдад. Другого такого бездельника, ручаюсь, ты не найдешь во всем Багдаде. Я бездельничаю, получаю за это почет, жалованье и награды и надеюсь, что ты, повелитель, сочтешь меня достойным награды и не достойным наказания. Но что лучше, - знает один аллах. Гарун-аль-Рашид рассмеялся и сказал: - Твое безделье совсем особенного сорта. Ты, действительно, заслуживаешь награды. Но послушаем сначала, что скажет третий! - Меня зовут Абу-Мустафа, о, повелитель здешних мест! - с низким поклоном сказал третий из бездельников. - Я счастлив, что вижу тебя и могу в лицо тебе похвалить твою мудрость. Потому что похвала за глаза - это благовоние, которое курится за стеной. Бесплодная трата драгоценного ладана. А похвала в глаза - это благовоние, которое курится в той же комнате. Удовольствие тому, перед кем оно курится, - благодарность и награда тому, кто подбрасывает ладан. Твоя деятельность, повелитель, известна всем. Ты не только днем творишь суд и расправу, но, как мы знаем, и ночью обходишь город, чтоб знать, как спят его жители. И ты, сама деятельность, ищешь величайшего бездельника во всем городе. Мысль мудрая и достойная тебя, как все твои мысли. Ты и он - это будут две крайности. Низ и верх. Всякий, кто хочет что-нибудь измерить, сначала определяет две крайние точки. Ты ищешь величайшего бездельника, чтоб наградить его по заслугам. Меня, как и моих товарищей, прельщает твоя улыбка и страшат твои палки. Как и они, я объявляю, что величайший бездельник во всем город