ерь  идет  переборка.  Всех  допрашивает конвойный  офицер...  И
папеньке доложили...  Прогневался...  Вдруг из губернаторского сада арестант
убежал!
     Ни жив ни мертв явился Вася в кабинет отца.  Действительно, адмирал был
не в  духе,  и в ответ на обычное "здравствуйте,  папенька" -  только кивнул
головой.  С  облегченным сердцем ушел Вася,  убедившись,  что отец ничего не
знает,  и  вскоре услышал крики отца,  который распекал явившегося к  нему с
рапортом полицмейстера.
     Вася целый день провел в  тревоге,  ожидая,  что вот-вот его позовут на
допрос к отцу.
     Но  никто его не звал.  За обедом отец даже был в  духе и  соблаговолил
сказать адмиральше,  высокой, полной, пожилой женщине, сохранившей еще следы
былой красоты:
     - А  ты  слышала,  что  сегодня случилось?  Каналья арестант убежал  из
нашего сада.
     - Как же это он мог?
     - Арестанты показывают,  что у него с собою узелок был, когда их вели с
блокшива...  Верно, там платье и было... Он переоделся и убежал... Комендант
совсем распустил их...  Уж я ему говорил... И конвойные плохо смотрят... Ну,
да недолго побегает...  Сегодня или завтра,  верно,  поймают... Как проведут
сквозь строй, не захочет бегать!
     У Васи екнуло сердце. Неужели поймают?
     Однако,  когда  через  несколько дней  мать  спросила отца,  поймали ли
арестанта, тот сердито отвечал:
     - Нет... Словно в воду канул, мерзавец! И никак не могли узнать, откуда
он достал платье!
     Когда  через неделю Вася  уже  совсем успокоился и  вышел утром в  сад,
пожилой арестант с  всклоченными черными бровями,  срезавший гнилые сучья  с
дерева,  таинственно поманил мальчика к  себе и,  когда тот подошел к  нему,
осторожно, чтобы никто не видал, сунул ему в руки маленький резной крестик и
проговорил:
     - Максимка приказал вам передать, барчук.
     И, ласково глядя на Васю, прибавил необыкновенно нежным голосом:
     - Пошли вам бог всего хорошего, добрый барчук!