голос Лера, - ЛСД по-научному. Видимо, это индивидуальная непереносимость... - Мне насрать, как оно называлось, - внезапно заорал Владимир, - я просто предлагаю сознаться тому, кто привез сюда эту гадость. Ему ничего не будет - просто я не хочу его больше видеть. Никаких личных связей, никаких деловых контактов, ничего - пусть валит отсюда. А лучше - из России вовсе. Все мы люди не бедные, так что кто бы это ни сделал - он найдет, на что жить там, где я его никогда не увижу. - Мы его не увидим, - сказал Роман. Андрей согласно кивнул, а Поручик громко и отчетливо сказал, словно повторяя слова Владимира: - Никаких деловых сношений с этим пидором. - Да, - сказал Леня, - пусть уезжает. Лера пожала полными плечами и заметила: - О чем мы говорим? Ведь никто так и не сознался. Антон еще успел подумать, что не спросили только его, и тут Леня истерически расхохотался, словно эхо повторив: - Никто не сознался! - Ну, тем хуже, - сказал Владимир, - я тогда сам найду его. И он еще пожалеет о том шансе, который у него был. А теперь - поехали. На секунду его взгляд задержался на Антоне, и тот поежился. - Пошли, - сказал Владимир, - мне надо с тобой еще расплатиться. Антон подхватил рюкзак и пошел к выходу. Тайный смысл происходящего, внятный всего несколько часов тому назад, снова был утерян. Надо вечером заехать к Юлику Горскому, подумал Антон, рассказать ему обо всем. Может, хотя бы Горский разберется, что к чему. Юлик Горский сидел в своем инвалидном кресле и пытался читать недавно принесенную ему английскую книгу Станислава Грофа. Ему было скучно; он бы с большим удовольствием послушал какую-нибудь музыку: стоявший в стереосистеме компакт FSOL надоел за последние сутки, но он не чувствовал в себе достаточно сил, чтобы выполнить требуемые сложные манипуляции с музыкальным центром. Хотя руки еще слушались, любые мелкие движения теперь давались ему мучительно. Горский часто думал, что во всем есть свои плюсы: после того, как в октябре прошлого года, он оказался прикован к инвалидному креслу, у него появилось куда больше времени для размышлений, медитаций и самосовершенствования. Когда американский благотворительный фонд оплатил покупку необходимого инвалидного оборудования, Горский почувствовал себя почти независимым от окружающего мира. Часами он сидел в своей квартире, слушая музыку и читая книги. Раз в сутки приходила женщина - приготовить еду, да еще вечером регулярно заходили гости. Он опустил глаза. Вот уже полсотни страниц Гроф объяснял про голографический характер истины, которая может быть познана в каждом своем отдельном проявлении. Мысль эта была безусловно верной, но в то же время слишком очевидной для Горского. С тоской он посмотрел в окно: книги все меньше занимали его последнее время, а музыка - все больше. Выбор музыки, которую слушал Горский, казался странным даже многим его друзьям. Как можно слушать хаус в инвалидном кресле? Как можно любить техно, оставаясь неподвижным? Но Горский, полюбивший этот саунд еще с Гагарин-Пати, считал, что танцевать надо головой, и просил приносить ему все новинки. Неподвижный танец стал для него чем-то вроде хлопка одной ладони. Впрочем, когда он уставал от подобных дзенских упражнений, он просил поставить ему амбиент, который он любил еще с тех времен, когда еще и слова-то такого не было, а был только Брайан Ино. С каким удовольствием он заменил бы сейчас тех же Future Sound of London на Питера Намлука или на второй том Aphex Twin, недавно принесенный Никитой. Может быть, все-таки попробовать сделать это самому? Горский вздохнул - и в этот момент на стене запищал домофон, разрешив все его сомнения. Чудесное устройство, тоже поставленное на американские деньги, позволяло Горскому открывать дверь квартиры, не выходя в прихожую - одним нажатием клавиши. Точно так же, как в богатых домах открывали дверь подъезда. - Кто там? - спросил он. - Это Алена, - раздался искаженный голос. - Заходи, - сказал Горский и нажал кнопку, установленную на высоте подлокотника. Несмотря на импортные лекарства, состояние Горского ухудшалось, и он все чаще думал, что если не сделать операцию, то через год его ждет полная неподвижность. Он даже знал, где и какую операцию нужно сделать - но денег не было ни на саму операцию, ни даже на то, чтобы добраться туда, куда не ходят поезда. Алена повесила плащ на вешалку и вошла в комнату. Она кинула сумку на диван и спросила: - Есть хочешь? - Пока нет, - ответил Горский. - Я тогда чай поставлю, - сказала Алена и пошла на кухню. - Курить будешь? - спросила она, вернувшись через минуту. - Да, - кивнул Горский, - только поставь сначала музыку... Алена подошла к стойке CD: - Давай Adventures Beyond The Ultraworld? Под нее хорошо идет. - Давай, - неохотно согласился Горский. В принципе он не имел ничего против, хотя идея уже второй год курить под один и тот же диск казалась ему идиотской. Но, что поделать, таковы были минусы совместного курения травы. Иногда он предпочел бы обойтись без подобной синхронизации. Пока Алена трудилась над положенным на низкий столик листком бумажки, превращая беломорину и сигарету L&M в пригодный к употреблению косяк, вскипел чайник. Заслышав с кухни свистящий звук, Алена отложила недобитую гильзу и через несколько минут вернулась с подносом. Поставив его на пол, она продолжила прерванное занятие. - Как тебе работа? - спросил ее Горский. - Мне нравится, - сказала Алена, - у нас работают чудесные люди, очень душевные. Трудилась она в каком-то совместном торговом предприятии. Должность ее называлась секретарь-референт, но в глубине души Горский подозревал, что это был красивый термин, позволявший получить за одну зарплату секретаршу и переводчицу одновременно. Чем больше он узнавал про ее работу, тем больше он сомневался, что в такой конторе могут быть не то что чудесные, а просто приличные люди. Тем не менее, он вежливо слушал аленин щебет о ежедневных разговорах в курилке и совместных посещениях "Рози О'Грэдис" по пятницам, пытаясь понять, что заставляет эту вроде абсолютно нормальную девушку вот уже год каждый день ходить на работу, переводить никому не нужные факсы и разливать по чашечкам кофе. Он не совсем понимал, сколько денег ей за это платят (двести долларов? триста?), но в любом случае это было явно мало, чтобы променять свою свободу на совместную жизнь с десятком незнакомых и социально чуждых людей. Алена закрутила кончик и облизала папиросу, чтобы бумага не выгорела раньше времени. - У меня всю последнюю неделю чудесный роман по факсу, - сказала она, доставая из сумочки зажигалку. - Совершенно замечательный американец из Бостона. Она закурила и, втянув дым, передала косяк Горскому. С трудом удерживая его в пальцах, он сделал одну затяжку. Его сразу вставило и, закрыв глаза, он сказал: - Мощная трава. - Это васина, - ответила Алена, затягиваясь. После паузы она добавила: - ему кто-то принес целый рюкзак, так что он теперь всех раскуривает направо и налево. Вася, известный всей Москве как Вася-Селезень или - иногда - Вася-Растаман, был аленин брат. В отличие от Алены, уже год снимавшей квартиру где-то в Выхино, он жил с родителями, нигде толком не работал, слушал Боба Марли с Питером Тошем и, разумеется, постоянно курил. - А ты куришь на работе? - спросил Горский, делая еще одну затяжку. - Нет. Я попробовала один раз в обед покурить, так потом застремалась, что с работы попрут. Она подвинула свой стул поближе к Горскому, чтобы не слишком тянуться за косяком, откинулась на спинку и начала рассказывать. - Я тогда только начала и дико напрягалась. Димка мне тогда сказал: ты, типа, дунь в обед, сразу станет легче. Ну, он принес травы, я набила дома косяк, положила в пачку к сигаретам, а когда обедала - зашла в скверик, быстренько пыхнула и вернулась. Причем мне показалось, что меня совсем не вставило... просто ни капельки... только идти до офиса было дольше, чем обычно. Горский кивнул - мол, знамо дело, совсем не вставило, как же, как же - и тут же закашлялся. Алена протянула ему пятку и он слабо качнул головой - добивай сама, мне хватит. Она сделала последнюю затяжку, растерла окурок в пепельнице и продолжила: - Ну, я вернулась, а Виталик говорит, что пришел факс и надо его срочно перевести. Я сажусь и тут вижу, что факс-то - на итальянском, а я его не знаю. Ну, я хочу уже Виталику об этом сказать, как понимаю, что села на измену. Факс наверняка на английском, просто я обкурилась и ничего не соображаю. Я дико перепугалась. Думаю, ну все, сейчас меня попрут отсюда в два счета. Думаю, надо потянуть время, чтобы трава выветрилась, - Алена довольно улыбнулась, - хорошая идея, да? Трава же никогда не выветривается, правда? - Ну да, она... это самое... вымывается. Примерно за 3-4 дня. Период полувыведения у тетрагидроканнабиола такой, - внезапно Горский сообразил, что совершенно неясно, к чему он это сказал. - Но обычно часа за два все проходит. Или за четыре. - Или за шесть. Их разобрал смех, и минуту они смеялись, гладя друг на друга. Стоило одному перестать, второй тут же затихал - но только для того, чтобы через несколько секунд снова взорваться приступом беспричинного веселья. - На ха-ха пробило, - сказал Горский. - Не, - сказала Алена, - я на измену села. Просто дико села. И тут открывается дверь и появляется человек... ну, как тебе его описать? Собственно, он выглядел как Будда. - А как выглядит Будда? - заинтересовался Горский - Не знаю, - задумалась Алена, - ну, в зависимости от перерождения, наверное. По-разному. - А на этот раз? - Ну, на этот раз он выглядел обычно. Невысокий, в очень дорогом пиджаке, в золотых очках, кажется... короче, он входит в приемную, а я стою с чашкой кофе посредине... как столб. Я кофе хотела попить, чтобы в себя прийти, - пояснила она. - И он как посмотрел на меня, я сразу поняла: вот человек, который меня понимает. Который меня, так сказать, спасет. Потому что было сразу видно: он во все врубается. Горский кивнул. Такие истории были обычным делом, хотя мало кого с травы пробивало на столь сильные переживания. Среди его знакомых были люди, находившиеся в сложных эзотерических отношениях с известными артистами, городскими птицами и даже предметами мебели, попавшимися им на глаза в подходящем состоянии. Для себя Горский затруднялся объяснением этого феномена, но склонялся к тому, что в любом объекте можно обнаружить признаки Божественного, а психоделики на то и психоделики, что помогают в этом. Ну, а кто что в чем находит, вероятно, зависит от личной кармы. Или - Пути, которым ты должен идти. Или - просто случайно. На самом деле, ответ на этот вопрос был непринципиален. - И кто это был? - Некто Андрей Альперович. Какой-то крутой коммерсант. Он со своим партнером пришел на переговоры к Виталику. - А что твой факс? - В тот день до него руки не дошли, слава, как выражается мой брат, Джа. - Так он действительно был на итальянском? Алена наморщила лоб. - Не помню. Сейчас мне кажется, что да, но, может, потом выяснится, что на английском. Когда трава... это самое... рассосется. Она снова хихикнула, но на этот раз Горский не поддержал. Он задумчиво рассматривал висевшую перед ним на стене картинку с изображением разноцветной мандалы. Пары тибетских божеств белого, красного, желтого и зеленого цвета танцевали по ее краям, а в радужном центре лотосовый владыка танца обнимал свою красную дакини. Вырванная из какого-то журнала копия тибетский тангхи иногда вызывала у Горского странные смещения сознания - но, видимо, трава была хоть и сильная, но спринтерская... полчаса - и как не бывало. Ему нравилось курить с Аленой. Во-первых - не грузила, во-вторых - подтверждала теорию Горского об изменении отношения к наркотикам. Если десять лет назад вещества были достоянием волосатых и, может быть, блатных, то теперь они все больше распространялись в обществе. Курить траву, есть кислоту, колоться калипсолом уже не означало порвать со всем обществом - это был просто такой способ жизни, точно такой же, как ходить в церковь или, скажем, в синагогу: важный для того, кто следует этому пути, но не мешающий его социальной жизни. Только ради этого и следовало отменить совок несколько лет назад. Алена начала разливать чай, когда снова запищал домофон. - Кто там? - спросила она. - Это Антон, - раздался искаженный до неузнаваемости голос. - Открывай, - кивнул Горский. Скинув в прихожей рюкзак, Антон повесил на вешалку джинсовую куртку и снял кроссовки. Кроссовки были битые, и он уже давно хотел купить себе вместо них правильные ботинки типа армейских. Dr.Martens, ставший спустя несколько лет униформой рейверов, тогда еще толком не появился в Москве, и те кто хотели выебнуться, заказывали их в Лондоне или пытались найти что-то похожее. В любом случае, оставшись без работы, Антон оставил и мечту о ботинках. Он прошел в комнату. Посреди, как всегда, восседал на своем кресле Горский, а у журнального столика примостилась худощавая брюнетка в юбке и белой кофте. - Привет, - кивнул он ей, - я Антон. Она неуверенно улыбнулась и сказала "Алена". Даже не глядя на пепельницу, Антон понял, что они уже успели раскуриться. Он бы тоже с удовольствием пыхнул, но посчитал неудобным начать прямо с этого. Он налил себе чаю и сел на диван. - Ты бы знал, Горский, как я вляпался, - сказал он. - А что? - вежливо, хотя и без особого интереса, спросил Юлик - Вчера вечером на даче тетка от овердоза кинулась... ну, жена одного из этих коммерсантов. - Что, героин с кокаином мешала? - поинтересовался Горский. - Нет, маркой траванулась. - А разве такое бывает? - спросила девушка. - Своими глазами видел, - повернулся к ней Антон, - съела и через пять минут уже все... ну, или почти все. Вся опухла, словно собиралась лопнуть, глазки стали как щелочки, щеки на поллица, горло, видимо, перекрыло - и пиздец. - Ужасная история, - сказала Алена, - я и не знала, что от кислоты можно кинуться. Может, оно и к лучшему, что не знала. Я тебе не рассказывала, как я принимала кислоту? - спросила она Горского. Тот, явно думая о чем-то своем, покачал головой. - Я пришла к Димке в гости, у него еще приятель его сидел... не помню, как звали. Ну, мы покурили, и я говорю им, что никогда кислоты не пробовала. Они пошептались и достали марку: вот, говорят, пробуй, если хочешь. А я тогда думала, что кислота должна быть в таблетках или там, в ампулах и решила, что они меня разыгрывают. Я им говорю, будто поверила: "Что я буду одна эту бумажку жевать, давайте вы тогда тоже". Ну, Дима еще одну марку достает, режет на три части, а я думаю все - когда им надоест-то? Говорят, клади под язык и соси. Я говорю, ладно, постебались и хватит, чего я дура всякую бумагу жевать? Ну, типа как хочешь, сама просила. Съели свою дозу, я тоже свою как бы съела и думаю: "Когда же им это надоест?" А они сидят, гонят что-то и изредка спрашивают: мол, как, тебя уже вставило? А меня еще раньше от травы вставило, причем сильно, и я сижу, на картинки там смотрю, музыку слушаю и только изредка говорю: "Да ладно уже, надоели с вашей кислотой, хватит уже. А вот трава у вас классная". И вдруг смотрю на часы и понимаю, что нет такой травы, чтобы вставляла на шесть часов с такой силой. И я как заору: "Так это действительно ЛСД?!" - Поищи-ка на полке папочку с надписью "My Problem Child" , - вдруг попросил Горский. - Зачем? - спросил Антон. - Да так, одну вещь проверить, - сказал Горский Антон подошел к полке и стал просматривать папки одну за другой. - Вроде нет такой, - сказал он. - Ну, не важно, - ответил Горский, - просто никто никогда не умирал от ЛСД. Грохнули эту твою подругу, вот что. Иногда Горский любил дешевые внешние эффекты. - Они все одноклассники, - продолжал Антон подробно пересказывать сцену смерти Жени. - Лет им, я думаю, по тридцать, и у них совместный бизнес. У всех, кроме Леры - она последние три года провела в Англии. - А что она там делала? - спросила Алена. - Вроде получила грант от Британского совета на какие-то женские исследования... феминизм и все такое. А сейчас она вернулась, позвонила Поручику и... - Поручику? - переспросил Горский. - Это прозвище Бориса... не помню фамилии... еврейская какая-то. Не знаю, почему его так называют... наверное, в честь поручика Ржевского. Он выглядит как типичный крутой - золотая цепь, сотовый телефон, все дела. - Бандит? - спросил Горский. - Нннет, не похож. Крутой, но не до такой степени . - Ага, - сказала Алена, - как мой начальник. - Ну вот, они близкие друзья с Владимиром, хозяином дачи. Такая контрастная пара: Поручик - душа компании, а Владимир, наоборот, серьезный, жесткий и мрачный. Он, например, собрал всех перед отъездом и предложил сознаться, кто дал Жене кислоту. Они договорились, что не будут передавать дело ментам, а виновный просто уйдет - из бизнеса и из тусовки. - То есть он знал, что это убийство? - спросил Горский. - Не думаю... - запнулся Антон, - он, кажется, просто не любит наркотиков... ну, ты знаешь этих тридцатилетних алкоголиков. - Да, - подключилась Алена, - вот у меня был случай... - Подожди, - прервал ее Горский, - пусть Антон доскажет. Значит, убийца должен уйти из бизнеса? А какой у них бизнес? - Не знаю, - сказал Антон, - что-то со строительством, кажется... или с инвестиционными фондами. Горский кивнул: - А кто там еще был? - Еще был женин муж, Роман. Такой неприятный молчаливый мужик... Я с ним и двумя словами не перекинулся. И, кажется, позавчера вечером они с Женей поссорились... во всяком случае, вчера с утра они не разговаривали. Сейчас я вспоминаю, что она была весь день какая-то возбужденная... - Амфетамины? - спросила Алена. - Не до такой степени, - ответил Антон, - просто такая экзальтированная по жизни девушка. И вообще, мне показалось, что если кто-то в этой компании и понимает толк в наркотиках, так это Лера и Альперович. Я курил в субботу вечером, и они присоединились. - Как ты сказал? Альперович? - переспросила Алена. - Да, а что, ты его знаешь? - Я просто только что рассказывала Горскому про него. Помнишь, человек, который пришел в офис, когда я на измену села? Горский кивнул и засмеялся. - Да, реинкарнация Будды, помню. - Что это еще за реинкарнация Будды? - спросил Антон. - Потом, - сказал Горский, - расскажи лучше про седьмого, а Алена пока еще забьет. - Седьмого зовут Леня. Маленького роста, в очках... персонаж из мультика, в школе, наверное, профессором звали. Но, в общем, ничего примечательного. Пойми, они же все для меня как бы на одно лицо. Так что с меня показания снимать - еще тот труд. - Хорошо, - кивнул Горский, - давай попробуем по-другому. Сыграем в... как оно? - китайскую рулетку. Типа в ассоциации. Кто из этих семи человек с каким наркотиком у тебя ассоциируется? - Ну, Поручик - с водкой... водка ведь тоже наркотик, да? - Так себе наркотик, - сказала Алена, выдувая табак из беломорины. - Ну и Поручик так себе, - ответил Антон. - Кто там дальше? Лера, наверное, что-нибудь восточное... медленное и тягучее. Гашиш, скажем, или опиум... хотя нет, опиум - это Роман. Он все время как будто полусонный - и без малейшего проблеска просветления. Тогда Женя, наверное, кокаин... - Да, - сказала Алена, - у них, выходит, был не брак, а сноубол. - Неудивительно, что они ссорились... - Видишь, - сказал Горский, - какая хорошая методика. Кто там остался: Владимир? - Ой, не знаю. Что-то такое агрессивное... может быть, амфетамины, хотя для них он слишком сдержан. Думаю, какие-нибудь смеси... немножко одного, немножко другого... водка с кокаином... нет, не берусь сказать. - А Леня? - Думаю, этот вообще ни с какими наркотиками не ассоциируется... разве что с табаком. - Безмазовый мужик, одним словом, - засмеялась Алена, с ладошки засыпая смесь в гильзу. - Или нет... помнишь, Горский, ты рассказывал про smart drugs - вот оно и есть! Профессор, одно слово. - А Альперович? - Андрей... не знаю. Наверное, грибы. Потому что по нему видно, что он самый продвинутый. - Тогда пусть кислота будет, - предложила Алена. - Нет, не до такой степени все-таки... грибы - в самый раз. К тому же сегодня кислота как-то мрачно звучит. Кстати, Горский, ты уверен насчет того, что от ЛСД никто не умирал? - Абсолютно. Я вот хотел тебе у Хофманна показать в My Problem Child. - А чего он пишет-то? - Насколько я помню, пишет, что был только один смертельный случай - у слона, когда ему вкатили 0,3 грамма. - А зачем понадобилось давать слону кислоту? - спросила Алена, закручивая кончик косяка. - Просто после того, как Альберт Хофманн в 1948 году синтезировал ЛСД и обнаружил его психоактивные свойства, в течение лет пятнадцати в лабораториях "Сандоз" его серьезно изучали... давали добровольцам, на животных тоже пробовали, дозы варьировали. Возлагали большие надежды - в психиатрии и так далее. В шестидесятые уже много народу над этим работало. Вот Джон Лилли, - Горский кивнул в сторону книжной полки, - укладывался в изотермическую ванну и закидывался. Говорил, что так убираются случайные шумы, и ЛСД действительно становится эффективным инструментом для путешествия, так сказать, вглубь себя. Ну, а потом кислота попала на улицы, ее стали принимать все подряд - и власти быстро прикрыли все эти исследования. Хотя мне как-то показывали советскую упаковку от таблеток с надписью "Диэтиламид лизергиновой кислоты 25". - Неужто в аптеках продавали? - спросила Алена. - Нет, разумеется. Использовали для секретных экспериментов. - Я тут вспомнил, - вдруг сказал Антон, - где-то за полчаса до того, как все случилось, я стоял на галерее вверху и как раз менял кассету. И я услышал, как Женя с кем-то говорила... то есть я не помню, что сказала она, но ее собеседник ответил: "Ты же знаешь, что я люблю тебя". А потом я вставил Shamen и дальше не слушал. - А с кем она говорила? - Не знаю, я как-то не вслушивался, не опознал голос. Я же тогда не знал, чем все кончится, - пожал плечами Антон. - Взорвешь? - спросила Алена, протягивая ему косяк. Антон чиркнул зажигалкой и затянулся. - Хорошая трава, - сказал он, передавая косяк Горскому. - А как ты думаешь, кто ее убил? - Элементарно, Ватсон, - ответил Горский поворачиваясь в профиль и выдыхая дым на манер Холмса. Все засмеялись. Так, под нервный смех, они и добили косяк до конца. - Из тебя клевый Холмс получится, - сказала Алена. - Уж скорее - Ниро Вульф, - ответил Горский, - хотя я для него худощав. Но такой же домосед. - Я буду твоим Арчи Гудвиным, - засмеялся Антон, - а вместо орхидей тебе надо разводить ганджу. - Скорее уж кактусы, - заметила Алена, - или цветы какие-нибудь... галлюциногенные. - Если говорить о цветах, - сказал Горский, - то меня больше всего заинтересовали слова про последний лепесток. Лепесток первый - Как ужасно не хочется идти завтра в школу, - сказала Женя. Они с Лерой Цветковой, поджав ноги, сидели на диване и рассматривали зарубежный журнал мод, принесенный леркиной мамой с работы и утащенный Леркой для визита к подруге. По всем программам телевизора передавали репортаж с XXV съезда КПСС. - Смотри, - ткнула пальцем в страницу Лерка, - видишь, какую вышивку теперь делают на джинсах... и туфли, посмотри, какие туфли! Женя мрачно кивала и гнула свое: - Завтра контрольная по алгебре, а я ничего не знаю... - Ну, спишешь у меня, - предложила Лера. - Цветкова! Как я у тебя спишу, когда мы рядом сидим? У нас опять будут разные варианты. - А я пересяду за тобой. - Как же! Так Нордман тебя и пустит! - Пускай он сядет к тебе, а я сяду к Белову. - Вот уж, - скривилась Женя, - не буду я сидеть с Нордманом. Он мне на прошлой контрольной попытался волосы к стулу привязать. И с Беловым он дружит, а Белов - шпана. Мне Машка говорила, что он ей хвастался, что в первом классе первое сентября прогулял. И вообще Нордман в тебя влюблен, даже на сумке сделал надпись "ЛЕРА". - Все ты врешь, - сказала Лерка, но без особой уверенности. - Нет, Цветик, не вру, - Женька немного оживилась, - сама видела. - Перестань называть меня Цветиком, - огрызнулась Лерка, вставая, - меня так в детском саду дразнили. - А чего? - сказала Женька. - Хорошее прозвище, чем тебе не нравится? Меня вот Коровой звали. - А, ладно, - Лера щелкнула переключателем, - давай посмотрим по второй, может, хоть там чего-нибудь другое? Но по второй тоже был Брежнев и всеобщее голосование поднятием партбилета. - Звук хотя бы выключи, - сказала Женя, - надоело: всегда одно и то же. Лерка повернула выключатель и задумчиво прошлась по комнате. Остановившись около "Аккорда", она выудила из стопки пластинок заезженную еще в прошлом году "По волне моей памяти" и торжественно водрузила ее на проигрыватель. Прицелившись, она опустила иголку прямо на третью песню. - Во, эта самая классная! На французской стороне На чужой планете Предстоит учиться мне В университете, - пропел певец, и Лерка, став между диваном и телевизором, начала крутить попой, подпевая: - До чего тоскую я - не сказать словами... - А чего тоскует? - раздраженно сказала Женька, - между прочим, в Сорбонну едет учиться. Нам, Лерка, туда вовек не попасть. - Ну, может, когда станем старые... на какой-нибудь конгресс в защиту мира... лет через двадцать. - Ага! Только нас там и ждут, на конгрессе! - огрызнулась Женька. - А что, - ответила Лера, - вот Брежнев же все время ездит... даже в Штатах пару лет назад был. Помнишь, тогда еще американское кино по телеку показывали? Она плюхнулась на диван и кивнула на экран, где Брежнев безмолвно раскрывал рот под завершающуюся тухмановскую песню. - Тихо плещется вода в стенках унитаза, вспоминайте иногда Колю-водолаза, - пропела Женя. Лерка прыснула: - А я не знала... - Зато ты алгебру знаешь, - снова вспомнила о своем Женя. - Женька, ты чудовищная зануда, - разозлилась Лера, - ну, не хочешь писать контрольную - заболей! - Как же! Заболеешь у моей! Это твои тебе всегда верят, а мои заставляют температуру мерить, - ответила Женька. - Ну, набей градусник. - С тех пор как я его попыталась нагреть на батарее, и он показал 41,3, мама всегда со мной сидит ... какое уж тут набить! - Плохо твое дело, - вздохнула Лерка. Она снова подошла к полке с пластинками и теперь перебирала конверты, - а у тебя ничего нет послушать кроме этого? - Неа, - сказала Женька, - у родителей пленки есть... но там только всякий Высоцкий и Визбор, по-моему. - Ага, черное надежное золото, - скривилась Лерка, - мои это тоже любят. Тоска, - Она подняла иголку и перевернула пластинку, - значит, будем дальше слушать. - Я в прошлом году болела, - сказала Женя, - так ее только что купили - я прямо обслушалась. До сих пор все наизусть помню. - А чем ты болела? - спросила Лерка. - Гриппом, - ответила Женя, - и потом меня еще таблетками траванули. - Как траванули? - Ну, у меня аллергия на эти... на антибиотики... на пенициллин. А меня оставили с бабушкой, и она об этом забыла. И когда врач пришел и выписал рецепт, то она тут же сбегала в аптеку, купила таблеток и меня ими накормила. Я чуть не померла. - А чего было? - заинтересовалась Лерка. - Температура - ого-го! И вся опухла, просто как хрюшка была. - Так это же классно! - Это тебе классно в хрюшку превратиться, - огрызнулась Женька. На хрюшку Лерке нечего было обижаться - она была самой худой в классе. Пропустив женькины слова мимо ушей, она продолжила: - Смотри, что я придумала: ты сейчас принимаешь таблетку этого пенициллина, у тебя подскакивает температура, тебя укладывают в постель - и контрольную можно не писать! - Классно! - Женька даже подпрыгнула на диване и тут же приуныла: - А где мы возьмем таблетки? Мама все выкинула. - Наверняка у меня есть, - Лерка уже бежала в коридор, - я сейчас принесу. - Только быстро, - прокричала ей вслед Женя, - а то мама скоро придет. - Не переживай, - проорала Лерка из прихожей, - когда мама придет, ты уже будешь горячая, как солнце! Они жили в одном доме, и Лерке было недалеко бежать. Женька видела в окно, как подруга выскочила из подъезда и стрелой полетела в соседний. Через пять минут она снова появилась на улице, победно помахав рукой. Женька побежала открывать дверь. Лерка, сбросив пальто, влетела за ней в комнату. - Принесла, принесла! - пританцовывала она. - Ах ты мой Цветик-семицветик, - кинулась к ней Женя. - Какой я тебе цветик-семицветик? - Лера вынула из кармана пачку таблеток и положила на стол. - Те самые? - Те самые! Давай только полтаблетки, - предложила Женя, - а то от целой мне слишком плохо было... даже неотложку вызывали. - Ну, ладно, пусть будет семицветик. Только ты больше не дразнись, а повторяй за мной, - Лера надломила таблетку пополам и встав на цыпочки подняла полтаблетки над головой: Лети, лети лепесток Через запад на восток, Через север, через юг Возвращайся, сделав круг. Лишь коснешься ты земли, Быть по-моему вели. - Вели, чтобы я завтра не пошла в школу! - крикнула Женька и Лера опустила ей таблетку на язык. - Теперь рассосать - и все в ажуре, - сказала она. - Ты таблетки спрячь, - только и успела сказать Женя, чувствуя, как волна поднимающегося откуда-то изнутри жара заливает ее солнечным теплом... "Жигули" Олега заглохли за два квартала до дома Горского. "Жители деревни умеют по цвету облаков на закате или мычанию скотины определять погоду на завтра и виды на урожай, - думал Олег, запирая машину. - По-настоящему продвинутый городской житель должен по шуму глохнущего мотора машины определять курс доллара будущей осенью". Конечно, никакой травы он купить не успел. Слезы милиных родителей, допрос в милиции - какая уж тут трава. Теперь он собирался рассказать обо всем Горскому - и в особенности о молодом человеке, которого он встретил на лестничной площадке. Сам не зная почему, он умолчал о нем на допросе в милиции - частично потому, что терпеть не мог ментов, частично потому, что разозлился на то, что его - свидетеля - заставили пройти обычную процедуру снятия отпечатков пальцев и подробного допроса: когда вы познакомились с покойной, что вас связывало и так далее. Да ничего не связывало, да всю жизнь был знаком, у нас дачи рядом и родители вместе работали. Зато отпечатки пальцев теперь есть у ментов, тоже мне радость. Олег позвонил в домофон, неестественно веселый голос Горского спросил "Кто?", потом взвизгнул замок, и дверь открылась. Уже в прихожей чувствовался запах травы, и Олег перестал переживать, что не заехал к дилеру. Похоже было, что и без того сегодня хватит на всех. Горский сидел в своем кресле, а незнакомый Олегу молодой человек вдувал паровоз миниатюрной брюнетке, сидевшей к Олегу спиной. Девушка щелкнула пальцами, и парень вынул косяк изо рта. - Присоединяйся, - сказал он Олегу. Брюнетка повернулась, и Олег узнал Алену. Она смеялась, дымок от травы выходил у нее изо рта. На секунду Олегу стало жалко обламывать ее, но любопытство было сильнее. - Привет, Алена, - кивнул он, - ты знаешь Милу Аксаланц? - Да, мы учились вместе, - сказала она и улыбка сбежала с ее лица, - но мы уже год не виделись. А что? - Она сегодня под машину бросилась... насмерть... Алена закричала почти сразу. Два трупа за один день было слишком много для Антона. Вероятно, это было слишком много для всех: даже Горский на этот раз просто выслушал рассказ Олега, предложил забить еще косяк, переспросил только имя - "Как ты сказал, Дингард?" - и замолчал на весь вечер. Алена курить отказалась, сославшись на то, что завтра ей рано на работу, и как-то очень быстро засобиралась домой. Когда Антон вышел за ней в прихожую, Алена спросила, не хочет ли он проводить ее до дому. Сам не зная почему, он согласился, хотя до этого хотел еще задержаться и поговорить с Горским. Впрочем, ему показалось, что когда он вдувал ей паровоз, между ними проскочила какая-то искра... не в буквальном, разумеется, смысле. Антон всегда находил очень волнующим выдыхать дым в рот другому человеку. Получалось похоже на дистанционный поцелуй - впрочем, не очень долгий. Считалось, что охлажденный дым действует сильнее - но Антон подозревал, что главное, как и во многих травяных делах, был сам ритуал. Они спустились в метро и мимо неподвижного милиционера пошли к эскалатору. - Хороший город Москва, - сказал Антон, - идешь обкуренный и всем хоть бы хны. Вот если бы шел пьяный - точно бы привязались. Алена ничего не ответила, и Антон сглотнул про себя неприятную мысль о том, что через несколько лет все может измениться... впрочем, он утешил себя тем, что в России наркотики всегда останутся привилегией особо продвинутых. Массы будут по-прежнему пить свою водку. Алена молчала, и ее молчание начало тяготить Антона. В пустом полночном вагоне он спросил ее: - А ты хорошо знала эту Милу? - Мы с ней были ближайшие подруги... с детского сада еще. Почти всю жизнь, получается. - Ты же говорила, что вы давно не общаетесь? - Всего год, - ответила Алена. - А чего поругались? - Из-за мужика, - голос ее дрогнул, и Антон почувствовал, что она вот-вот заплачет. - Ладно тебе, - сказал он, обнимая ее за плечи. Он не любил в себе состояние эротического возбуждения. Тупое, одномерное желание, казалось, принижало его. За то он и любил траву, что, в отличие от алкоголя, она не возбуждала сексуального вожделения, а словно рассредоточивала его... эротизм не был сконцентрирован в женской пизде, а был словно разлит по всему миру. Антон помнил, как в один из первых раз, когда курил гашиш, он целый вечер гладил обивку кресла, получая нечеловеческое удовольствие от тактильных ощущений... мысль о сексе казалась в таком состоянии просто смешной. Однако ночь, проведенная с Лерой, словно изменила его. Самое странное было то, что он никогда не любил девушек лериного типа - полных большегрудых блондинок, предпочитал как раз миниатюрных брюнеток вроде Алены. К тому же Лера была старше, наверное, лет на десять и слишком активна в постели - на его вкус. Но как бы то ни было, он поймал себя на том, что сидит, обнимая за плечи готовую заплакать Алену, а перед его глазами проносятся отрывочные воспоминания о позапрошлой ночи. Они вышли в "Выхино", бесконечно долго шли между киосков, потом свернули куда-то вбок и через десять минут вошли в темный двор. Все это время они двигались абсолютно молча, обнявшись, словно превратившись в единый четырехножный механизм. Как иногда бывало под травой, движение почти полностью захватило Антона. "Хорошая шмаль у Горского, - подумал он, - два косяка - а как вставило!" Алена открыла дверь подъезда. Как само собой разумеющееся, они вошли внутрь и, уже расцепившись, поднялись по лестнице на второй этаж. Свет в прихожей горел и, словно оправдываясь, Алена сказала: - Не люблю приходить в темноту. Она снимала маленькую квартирку с небольшой комнатой и кухней. Вся мебель состояла из раздвижной тахты, большого шкафа и стоящего на табуретке телевизора с видеомагнитофоном. Антон живо представил себе, как по вечерам Алена одна смотрит какой-нибудь тупой американский фильм, пытаясь с помощью травы сделать его более интересным. - Хочешь чаю? - спросила она. Антон кивнул. Они прошли на кухню. С каждой минутой он все сильнее чувствовал, что надо что-то сделать... попрощаться и уйти, обнять и поцеловать, сказать что-нибудь, в конце концов. - Отличная у Горского трава, - сказал он. - Это васькина, - сказала Алена, - хочешь, я тебе тоже отсыплю? - Конечно, у меня как раз кончилась... Алена открыла верхний ящик буфета и вынула оттуда металлическую баночку из-под специй. - Есть куда насыпать? Антон покачал головой. Алена оглянулась, потом взяла с подоконника лежавшую там рекламную газету, оторвала первый лист и, насыпав на него горку травы, свернула конвертиком и протянула Антону. - Спасибо, - сказал он. Вышел в прихожую, сунул пакет во внутренний карман, но вместо того, чтобы вернуться на кухню, зашел в ванную. Вымыл руки, смочил лицо водой и подумал: "Надо либо уходить, либо трахнуть ее немедленно". Теперь он твердо понял: Лера была наваждением, и избавиться от него можно было только передав его другому человеку. Пускай завтра вечером Алена ищет с кем бы ей переспать, а он вернется в свой привычный, безопасный мир, где от других людей не надо ничего - кроме разве что веществ или денег, которые, в конце концов, нужны только для того, чтобы эти вещества покупать. Когда он вошел в кухню, Алена стояла к нему спиной. Он обнял ее и заглянул ей через плечо. В руках она держала неумело нарисованную картинку, где семь башен высились под синим, уже расплывающимся от слез, небом. Антон не стал раскладывать диван, и они занимались любовью прямо на полу. Поначалу он пытался целовать ее, слизывая слезы со щек, говорить какие-то ласковые слова, быть нежным и соответствовать моменту, но чем дальше, тем больше им овладевал какой-то амок, словно в васину траву насыпали стимуляторов. Остервенело он совершал поступательные движения, а Алена всхлипывала под ним, не то от удовольствия, не то от продолжающийся истерики. Казалось, что все это может длиться без конца: Антон никак не мог кончить и уже сбил себе все колени на жестком полу. Он попробовал положить девушку на диван, но тот был слишком узок, чтобы продолжать. Держа Алену на руках, он замер, оглядывая комнату. В конце концов он опустил ее обратно на пол, матерясь, раздвинул тахту и, решив обойтись без простыни, положил Алену на живот. - Так не хочу, - сказала она, приподнимаясь на четвереньки и, когда он вошел в нее, снова зарыдала, словно ждала этого. Глядя на ее выпирающие ребра, Антон живо воскресил в памяти полную спину Леры, и это воспоминание словно прибавило ему сил. Закрыв глаза, он задвигался все быстрее и быстрее, чувствуя, что его член превращается в деталь какого-то сложного механизма. Каждый толчок исторгал из алениных глаз новые потоки. С последним содроганием Антон рухнул на нее, аленины руки подломились и она упала лицом на влажное пятно собственных слез. - Это я ее убила, - сказала она, - я. Нездоровый интерес Бориса Нордмана к трудам и дням Поручика Его Императорского Величества Лейб-гвардии гусарского полка Казимира Ржевского насчитывал уже не одно десятилетие. Началось все еще в восьмом классе, когда Нордман, едва ли не впервые напившись, стал хвастать, что происходит из княжеского рода Голицыных. Идея называть его Князем не встретила поддержки, потому что кто-то тут же заметил, что Нордман перепутал: он наверняка происходит не от князя Голицына, а от Поручика Голицына, который бухал вместе с корнетом Оболенским, когда большевики вели их девочек "в кабинет". Несмотря на возражения Нордмана, что девочек у него увести никому еще не удавалось, прозвище Поручик прилипло к нему, и одноклассники с полумистическим ужасом наблюдали, как оно трансформирует своего владельца. В конец концов Поручик превратил свое прозвище в хобби и начал скупать все, что могло иметь отношение к знаменитому герою