аступить на чрево той, Что жизнь тебе дала. Виргилия И на мое, Где зачат сын, который должен имя Твое сберечь. Мальчик Он на меня не ступит: Я спрячусь, вырасту и драться буду. Кориолан Чтоб неженкой, как женщины, не стать, Глядеть не надо на детей и женщин. Я засиделся тут. (Встает.) Волумния Ты не уйдешь. Когда б мы римлян пощадить просили На гибель вольскам, чей слуга ты ныне, Ты был бы вправе упрекнуть нас в том, Что честь твою мы ядом отравляем. Но молим мы тебя лишь примирить Враждебные народы, чтобы вольски Могли воскликнуть: "Мы явили милость!". А римляне: "Мы приняли ее!", Чтоб обе стороны тебя встречали Приветом общим: "Будь благословен, Ты, что принес нам мир!" Мой сын великий, Ты знаешь, счастье на войне - неверно; Но верно то, что, если Рим ты сломишь, Заслужишь ты одну награду - имя, Которому проклятья будут вторить И под которым летопись напишет: "Он был велик, но все его деянья Последнее из них свело на нет. Он родину сгубил, за что навеки Покрыт позором!" - Отвечай мне, сын! Ведь ты считал, что высший признак чести - Быть равным в милосердии богам, Чья молния, пронзая щеки неба, Становится затем секирой грома И лишь дубы разит. Что ж ты молчишь? К лицу ли тем, кто сердцем благороден, Обиду помнить? - Нет, он глух к слезам. - Дочь, говори же с ним. - Малыш, проси. Твой лепет, может быть, его скорее, Чем наши слезы, тронет. Кто на свете Обязан большим матери, чем он? И все ж он допустил, чтоб я к нему Взывала безответно, как колодник. - О, ты всегда был с матерью неласков, Ни в чем не уступал ей, хоть она, Клохча, как одинокая наседка, Жила тобой, тебя для битв растила, Ждала, когда со славой из похода Вернешься ты... Что ж, если наша просьба Несправедлива, прогони меня; А если справедлива - ты бесчестен И гнев богов изведаешь сполна За то, что посягнул своим отказом На право матери. - Он отвернулся! Все на колени: пристыдим его! Все падают к ногам Кориолана. Ведь он Кориолан, а это имя Не жалости, но гордости сродни. Склонимся перед ним в последний раз. Откажет - возвратимся, чтобы дома Среди соседей встретить смерть. - Взгляни же На нас, взгляни хотя б на малыша: Не знает он, о чем просить, но с нами К тебе ручонки тянет на коленях. А это довод посильнее тех, Которыми отказ ты подкрепляешь. - Идем. Довольно. Этот человек На свет от вольской матери родился, Жена его, наверно, в Кориолах, И внук мой на него похож случайно. - Что ж ты не гонишь нас? Я помолчу, Пока наш город пламя не охватит, А уж тогда - заговорю. Кориолан О мать, Что сделала со мною ты! Взгляни, Разверзлось небо, и со смехом боги На зрелище неслыханное смотрят. О мать моя! Счастливую победу Для Рима одержала ты, но знай, Что сына грозной, может быть, смертельной Опасности подвергла. Будь что будет! - Авфидий, заключу я мир почетный, Раз не могу войну вести как надо. Скажи, сумел бы ты, Авфидий добрый, Когда б со мною местом поменялся, Остаться твердым, матери не внять И ей не уступить? Скажи, Авфидий. Авфидий Я тоже был растроган. Кориолан Я дерзну Поклясться в том, что говоришь ты правду: Ведь и мои глаза не так-то просто Подернуть влагой состраданья, друг. Но посоветуй, на каких условьях Мы им даруем мир. Что до меня, Мне в Рим возврата нет. Уйду я с вами. А ты мне помоги. - О мать! Жена! Авфидий (в сторону) Я рад, что честь твоя и состраданье Вступили в ссору, - это мне вернет Удачу прежних дней. Женщины хотят прощаться с Кориоланом. Кориолан Не торопитесь! Сначала выпьем мы вина и этим Надежней слов скрепим наш договор, Который вы потом снесете в Рим. Идемте, женщины. За этот подвиг Должны бы храм воздвигнуть вам. Без вас Мечи всех италийских государств Не вынудили б нас к такому миру. Уходят. СЦЕНА 4 Рим. Площадь. Входят Менений и Сициний. Менений Видишь вон тот выступ Капитолия, угловой камень? Сициний Вижу. А что? Менений А вот если сдвинешь его с места мизинцем, значит, еще есть надежда, что римлянки, особенно его мать, Кориолана уговорят. Но я тебе скажу: надежды нет! У нас на шее петля - осталось только ее затянуть. Сициний Неужели человек за такой короткий срок может так перемениться? Менений Гусеница тоже на бабочку непохожа, а ведь бабочка была гусеницей. Марций из человека стал драконом: у него выросли крылья и ползать ему больше незачем. Сициний Но он так горячо любил свою мать. Менений Меня тоже. А теперь думает о матери не больше, чем жеребец-восьмилетка. От его хмурого вида спелый виноград киснет. Он ходит как осадная башня; под его шагами земля дрожит. Взглядом он, кажется, панцирь пробить в состоянии. Голос у него вроде набата, каждое слово - громче пушечного залпа. Он сидит в кресле под балдахином, словно статуя Александра. Не успеет он отдать приказ, как тот уже выполнен. Дайте ему бессмертие да трон на небе - и будет настоящий бог. Сициний Ему для этого еще одного не хватает - милосердия, если ты, конечно, верно его описал. Менений Я изобразил его доподлинно. Вот увидишь, с какой милостью мать от него вернется. Милосердия в нем столько же, сколько молока у тигра. Наш бедный город скоро в этом убедится. И все из-за вас! Сициний Да сжалятся над нами боги! Менений Нет, уж на этот раз они над нами не сжалятся. Когда мы изгоняли его, мы о них и не вспомнили. Зато теперь, когда он явится свернуть нам шею, они тоже о нас не вспомнят. Входит гонец. Гонец Беги домой, трибун, иль ты погиб! Плебеями твой сотоварищ схвачен. Они его по улицам волочат, Клянясь, что, если только нам пощады И римлянки не принесут, он будет Разорван на куски. Входит второй гонец. Сициний Какие вести? Второй гонец Счастливые: уводит вольсков Марций - Добились наши римлянки победы! Столь радостного дня не видел Рим И в год, когда Тарквиния изгнали. Сициний Ты не ошибся, друг мой? Это правда? Второй гонец Такая же, как то, что солнце светит. Да где ж ты был, что все еще не веришь? Под арками мостов прилив не мчится С такою быстротой, с какой к воротам Спешит народ, воспрявший духом. Слушай! За сценой звуки труб и гобоев, грохот барабанов, радостные крики. От флейт, кимвалов, барабанов, труб И кликов римлян, кажется, вот-вот Запляшет солнце. Слушай! Снова крики. Менений Весть благая! Пойду-ка встречу женщин. Больше стоит Одна Волумния, чем целый город Патрициев, сенаторов почтенных И консулов, чем целый мир таких, Как вы, трибунов. Видно, вы усердно Молились нынче. Утром я бы не дал Гроша за десять тысяч ваших глоток. - Послушай, как ликует Рим! Крики и музыка. Сициний (второму гонцу) Сперва Да будешь ты благословен богами За эту весть, а после благодарность И от меня прими. Второй гонец Что ж, есть причины У каждого из нас быть благодарным. Сициний Далеко ли от города они? Второй гонец Почти что у ворот. Сициний Пойдем навстречу, Разделим радость горожан. Уходят. СЦЕНА 5 Там же. Улица близ городских ворот. Входят Волумния, Виргилия, Валерия и другие в сопровождении сенаторов, патрициев и народа; они проходят через сцену. Первый сенатор Смотрите, вот спасительницы Рима, Вернувшие нам жизнь! Сзывайте трибы! Огни, ликуя, зажигайте всюду! Богов бессмертных славьте! Усыпайте Дорогу перед женами цветами! Пусть крик, изгнавший Марция, заглушат Приветствия в честь матери его, Чтобы они ей возвратили сына. Кричите все: "Привет достойным женам!" Все Привет достойным женам! Трубы и барабаны. Все уходят. СЦЕНА 6 Кориолы. Площадь. Входит Тулл Авфидий со свитой. Авфидий Сенаторам сказать, что я вернулся. Пускай они прочтут бумагу эту И тотчас же пожалуют на площадь, Где подтвержу пред ними и народом Я то, что написал. Вступает в город Мной обвиненный человек. Он хочет, Надеясь обелить себя словами, С народом говорить. Поторопитесь. Свита уходит. Входят три или четыре заговорщика из партии Авфидия, Привет. Первый заговорщик Как поживаешь, вождь? Авфидий Как тот, Кто подаяньем собственным отравлен, Кого свое ж великодушье губит. Второй заговорщик Вождь, если ты не изменил решений, Содействовать которым нас просил, Мы от опасности тебя избавим. Авфидий Сперва узнайте, за кого народ. Третий заговорщик Раз можно выбирать ему меж вами, Он будет колебаться, выжидая, Чтоб пал один из вас и все наследство - К другому отошло. Авфидий Я знаю это. Настало время нанести удар. Я Марция возвысил. Поручился Я честью за него, а он, окрепнув, Росою лести всходы новой славы Стал поливать, друзей моих прельщая. Он даже обуздал для этой цели Свой нрав, когда-то столь неукротимый, Упорный и суровый. Третий заговорщик А ведь прежде Он из упрямства консульство утратил. Авфидий Об этом я как раз и говорю. Изгнанником он в дом ко мне явился И горло моему ножу подставил. Его я принял, разделил с ним власть, Ему во всем оказывал поддержку, Дал выбрать лучших из моих бойцов Для исполненья замыслов его И сам пошел служить ему в надежде, Что славу вместе с ним пожну, а он Ее присвоил. Я гордился даже Тем, что собою жертвовать умею, Пока не понял, кто я для него - Не сотоварищ, а слуга, наемник, Которому он милостивым взглядом За помощь платит. Первый заговорщик Это правда, вождь. Дивилось войско твоему терпенью. В конце концов, когда к воротам Рима Он подступил, и мы не только славы, Но и добычи ждали... Авфидий Вот за это Как раз я и обрушусь на него. За каплю женских слез, как ложь дешевых, Труды и кровь великого похода Он продал, а поэтому умрет И вознесет меня своим паденьем. Вот, слышите? За сценой звук, барабанов, труб и клики народа. Первый заговорщик Ты, как простой гонец, В свой город незамеченным вернулся. А Марция встречает гром приветствий. Второй заговорщик И многотерпеливые глупцы Надсаживают глотки в честь того, Кто убивал их сыновей. Третий заговорщик Итак, Пока еще он не склонил народ На сторону свою искусной речью, Берись за меч, а мы тебе поможем. Пусть он сперва падет, а уж потом По-своему ты дело истолкуешь И в гроб все оправданья мертвеца Уложишь вместе с ним. Авфидий Ни слова больше. Сенаторы идут! Входят сенаторы. Сенаторы Привет тебе! Авфидий Его не заслужил я. Прочли ли вы мое посланье к вам, Почтенные отцы? Сенаторы Прочли. Первый сенатор С прискорбьем. За прежние проступки извинить Его нетрудно, но закончить там, Где надо было начинать, утратить Плоды похода тяжкого, оставить В награду нам одни издержки наши, Пойти на мир с врагом, готовым сдаться, - Такое оправдать уже нельзя! Авфидий Да вот и он. Послушаем, что скажет. Входит Кориолан с барабанами и знаменами, за ним толпа горожан. Кориолан Привет, отцы! Ваш воин возвратился, К отечеству любовью зараженный Не более, чем в первый день похода, И, как и прежде, вам покорный. - Знайте, Что, вашу волю выполнив с успехом, Путем кровавым я к воротам Рима Привел войска. На треть добыча наша Военные расходы превышает. Мы с римлянами заключили мир, Для них позорный и для вольсков славный. Вот договор, сенатскою печатью Скрепленный и подписанный рукою Патрициев и консулов. Авфидий Отцы, Его вы не читайте, а скажите Изменнику, что властью, вами данной, Он злоупотребил. Кориолан Что? Я - изменник? Авфидий Да, Марций, ты изменник. Кориолан Марций? Я? Авфидий А кто же ты, Кай Марций? Неужели Ты полагал, что я тебя украшу Почетным прозвищем Кориолана, Украденным тобою в Кориолах? - Отцы народа, главы государства, Он вероломно предал ваше дело И матери с женою уступил Ваш Рим (да, ваш!) за каплю слез соленых. Он не созвал военного совета, Но клятву, как гнилую нить, дорвав, Слезам своей кормилицы поддался. Победу он прохныкал и проплакал, Чем изумил мужей и в стыд вогнал Юнцов безусых. Кориолан Марс, ты это слышишь? Авфидий Тебе ль к нему взывать, плаксивый мальчик? Кориолан Что? Повтори! Авфидий Ты плакса и мальчишка! Кориолан Бесстыдный лжец, ты гневом переполнил Мне сердце. Я мальчишка? Ах ты раб! - Отцы, простите. Вынужден впервые Я так браниться. Пусть собаку эту Ваш суд, отцы, изобличит во лжи, Чтобы клеветнику, чье тело будет Носить до смерти след моих ударов, Его признанье вбило в глотку ложь. Первый сенатор Молчите оба! Слушайте меня! Кориолан Меня рубите, вольски, на куски! Мужи и юноши, мечи омойте В моей крови! Мальчишка! Лживый пес! Коль летописи ваши пишут правду, То вы прочтете там, что в Кориолы Я вторгся, как орел на голубятню, Гоня перед собой дружины ваши. Я это совершил один. Мальчишка! Авфидий Как можете вы позволять, отцы, Чтобы хвастун безбожный перед вами Превозносил свое слепое счастье И ваш позор? Заговорщики Убить его за это! Горожане Разорвать его на части! - Чего там ждать! - Он убил моего сына! - Мою дочь! - Моего брата Марка! - Моего отца! Второй сенатор Молчать! Не оскорблять его! Молчать! Он знаменит. Молва о нем идет По всей земле. Обсудим беспристрастно Его последнюю вину пред нами. Авфидий, перестань. Не подстрекай К самоуправству. Кориолан О, как я хотел бы, Чтоб семь таких Авфидиев, как он, И весь их род пришли отведать этой Безгрешной стали! Авфидий Негодяй! Наглец! Заговорщики Убить его, убить! Убить! Заговорщики обнажают мечи, бросаются на Кориолана и убивают его. Авфидий наступает ногой на труп. Сенаторы Стой, стой! Авфидий Отцы, позвольте мне сказать... Первый сенатор О Тулл!.. Второй сенатор Поступок твой заставит доблесть плакать. Третий сенатор Не попирай его ногой! - Молчать! Вложить мечи в ножны! Авфидий Почтенные отцы, когда известна Вам станет та великая опасность, Которой вам грозила жизнь его И о которой, разъярив меня, Он помешал мне рассказать вам раньше, Порадуетесь вы концу такому. Прошу, отцы, в сенат меня ведите, Где я иль оправдаюсь, доказав, Что я слуга ваш верный, иль приму Любую кару. Первый сенатор Унесите тело. Оплачем Марция. Еще ни разу Глашатаи не провожали к урне Столь благородный труп. Второй сенатор Он был строптив, А этим и с Авфидия отчасти Снимается вина. Быть может, лучше, Что все сложилось так. Авфидий Мой гнев прошел. Я скорбью потрясен. - Пусть труп его Три лучшие вождя со мной поднимут. - Греми сильней, печальный барабан! Склонитесь до земли, стальные копья! Хоть он и отнял в наших Кориолах Мужей и сыновей у многих женщин, Чьи щеки до сих пор от слез влажны, Почтить мы память славную должны. - Берите труп! Уходят с телом Кориолана. Похоронный марш. "КОРИОЛАН" При жизни Шекспира "Корнолан" в печати не появлялся. Первая публикация была уже посмертной в фолио 1623 г., где пьеса открывает раздел трагедий. Сравнительно многочисленные ремарки, указывающие, как надлежит представить на сцене отдельные моменты действия, по мнению Э.К.Чемберса и У.У.Грега, свидетельствуют о том, что текст фолио печатался по авторской рукописи. "Кориолан" - одна из немногих трагедий, в которых последовательно проведено деление на акты (но не на сцены). Однако невозможно определить, кем это было сделано - самим ли Шекспиром или редакторами фолио. Никаких фактических данных для датировки трагедии не сохранилось. Никто из современников не упоминает ее, нет и сведений о постановке ее на сцене, поэтому время создания устанавливается на основе показаний стиля и метрики стиха, а эти последние заставляют предположить, что трагедия была написана после "Антония и Клеопатры" и до "Перикла". С тех пор как началось установление хронологии пьес Шекспира, исследователи единодушно относили "Кориолана" к числу последних трагедий драматурга. Э.К.Чемберс предполагает, что "Кориолан" был создан в самом начале 1608 г. Источником сюжета послужила биография Кориолана в "Сравнительных жизнеописаниях" Плутарха. Шекспир читал эту книгу в переводе на английский язык, сделанном Томасом Портом. Как и в других подобных случаях, он в основном следовал повествованию историка, лишь укорачивая интервалы между отдельными событиями и опуская факты второстепенного значения. Этим он стремился придать динамичность драматическому действию. Наиболее существенные изменения, произведенные Шекспиром, касаются характера главного героя. Кай Марций, за завоевание города Кориолы прозванный Кориоланом, представлен у Плутарха грубым воином, человеком необщительным, не имевшим друзей. У Шекспира Кориолан окружен друзьями, пользуется горячим расположением близких, уважением и поддержкой сограждан, за исключением народных трибунов, ненавидящих его. Шекспир усилил ряд черт, делающих Кориолана привлекательной личностью. У него он даже более храбр, чем у Плутарха. Если историк рассказывает, что герой ворвался в Кориолы в сопровождении лишь горсточки друзей, то у Шекспира он совершает свой подвиг единолично. Плутарху Шекспир обязан эпизодом, показывающим доброту Кориолана: после захвата Кориол он просит за одного из граждан города, взятых в плен, по Шекспир и тут кое-что изменил. Историк говорит, что Кориолан ходатайствовал за своего друга, к тому же богатого человека; у Шекспира Кориолан просит за человека, который ему вовсе не друг и притом совсем не богат. Все это завершается выразительной деталью, которой мы не находим у Плутарха, - ее придумал Шекспир, и она типична для Кориолана: когда его спрашивают имя человека, за которого он ходатайствует, Кориолан отвечает, что не помнит, как того зовут. В рассказе Плутарха Кориолан выведен человеком сдержанным в проявлении чувств, умеющим владеть собой - словом, это суровый, замкнутый римлянин. Шекспир наделил героя неукротимостью нрава, неспособностью сдерживать гнев, неумением дипломатничать. Он порывист, гнев его легко вспыхивает, и тогда уже он не знает удержу ни в своих поступках, ни в речах, равно раскрывающих его пламенную натуру. Шекспировский Кориолан - героическая личность более крупного масштаба, чем у Плутарха. Но в такой же мере, в какой Шекспир усилил его благородное мужество, подчеркнул он и его доходящую до крайности враждебность по отношению к народу. Шекспир сделал все возможное, чтобы углубить антагонизм между героем и народом. Посредством отдельных штрихов он сделал более выразительной неустойчивость мнений толпы, ее ожесточение против Кориолана и вообще богатых патрициев. По сравнению с Плутархом в драме Шекспира углублена роль матери Кориолана Волумнии. Гордая римская матрона напоминает своей суровой мужественностью королеву Маргариту из ранних хроник о Генрихе VI, а также леди Макбет. Но эта римская волчица наделена и хитростью лисы, что проявляется в ее уговорах Кориолана внешне смириться, пока он не получил еще в руки полноту власти. По сравнению с Плутархом более выразительно раскрыт в драме и образ Авфидия. Характер Менения Агриппы - чисто шекспировский; вспоминая "Троила и Крессиду", можно сказать, что он представляет собой помесь Улисса с Пандаром. Образ Виргилии, любящей жены Кориолана, обрисован с такой же скупостью, как образ Октавии ("Антоний и Клеопатра"), но и в немногих чертах, которыми она наделена, угадывается весь ее характер терпеливой и преданной жены. Наконец, нельзя не поразиться мастерству, с каким Шекспир изобразил массовый персонаж драмы - римский народ. Начиная со второй части "Генриха VI", Шекспир не раз выводил народ на сцену. Мы видели, в частности, какую большую роль играл римский плебс в трагическом конфликте "Юлия Цезаря". Но там главный антагонизм был между двумя группами патрициата, тогда как в "Кориолане" центральный конфликт сводится к антагонизму между народом и патрициями. Это обстоятельство уже с давних пор дало основание видеть в трагедии произведение откровенно политическое. И действительно, нигде у Шекспира основной социальный антагонизм между господствующей верхушкой общества и народом не представлен так полно и ясно, как в "Кориолане". В прочих драмах Шекспира это было одной из тем в ряду других. Там подобный антагонизм служил фоном главного действия. Здесь - это сердцевина конфликта, центральная тема трагедии. Поэтому нет ничего удивительного в том, что критика давно уже при- знала "Кориолана" произведением, особенно существенным для определения политических взглядов Шекспира. Давнишней является также традиция рассматривать "Кориолана" как выражение антидемократизма Шекспира. Критика последних десятилетий как на Западе, так и у нас обнаруживает иную тенденцию. Прежде всего она отказывается от прямолинейного и несколько наивного отождествления Шекспира с его трагическими героями. Все более утверждается взгляд на трагедии Шекспира как на произведения реалистические и объективные по характеру. Точку зрения Шекспира ищут не в отдельных высказываниях тех или иных персонажей, а в логике драматического действия, взятого в целом. Такой подход открывает возможность более глубокого раскрытия смысла трагедии и более точного определения позиции драматурга. Необходимо со всей решительностью сказать, что марксистское шекспироведение отнюдь не считает обязательным доказывать, что Шекспир по своим личным взглядам был сторонником демократии. С пашей точки зрения, безусловно, что великий драматург был писателем подлинно народным. Однако история мировой литературы знает много примеров несовпадения между объективной народностью творчества писателей и их субъективными политическими взглядами, предрассудками и иллюзиями. Классическим примером этого в литературе нового времени является Бальзак. Ф. Энгельс (в известном письме к М. Гаркнесс) показал, что, будучи легитимистом, т. е. сторонником феодальной монархии, Бальзак тем не менее со всей силой реализма изобразил обреченность аристократии и увидел "людей будущего" в ненавистных ему левых республиканцах. Все произведения Шекспира, в которых он сколько-нибудь серьезно касался социально-политических вопросов, свидетельствуют о том, что он разделял политическую доктрину гуманизма. Ее кардинальное отличие от феодальной идеологии состояло в утверждении принципа общего блага. Социальная теория феодального строя начисто игнорировала интересы народной массы, она освящала крепостническую эксплуатацию. Гуманисты признавали за каждым человеком, независимо от сословной принадлежности, право на его долю земных благ. Они по-своему возродили римское понятие "res publica" как принципа "общего блага". Государство мыслилось ими как сложное единство всех сословий, каждое из которых выполняет свою функцию в обществе. Именно такой идеал сословной монархии рисует в "Генрихе V" архиепископ Кентерберийский (1, 2). Но забота о народном благе ни у Шекспира, ни у подавляющего большинства гуманистов не перерастала в признание народовластия. Всякий раз, когда Шекспир изображает попытки парода править государством, он обнаруживает свое недоверие к демократии как форме политического строя. Но, признав этот факт, мы сказали только половину правды. В такой же мере, в какой Шекспир осуждает политические притязания народной массы, отвергает он и эгоистическое своеволие представителей правящего аристократического сословия. Власть существует не для удовлетворения потребностей тех, кто ее держит в своих руках, не для удовлетворения эгоистических интересов правящей верхушки, а для всего общества, всех его сословий и государства в целом. Таков был политический идеал Шекспира-гуманиста. Однако Шекспир был не только гуманистом, но и реалистом. Величие его ума. политическая зоркость проявились в том, что он одним из первых увидел несоответствие между доктриной ренессансного гуманизма и политической действительностью абсолютистского государства. Начало XVII в, было отмечено в Англии рядом политических событий, со всей ясностью обнаруживших кризис абсолютной монархии. В статье о "Гамлете" уже говорилось о неудачном дворянском путче Эссекса и народных волнениях по поводу монополий аристократов. Но брожение продолжалось и при новом короле Иакове I. В мае 1607 г. в графстве Нортгемптоншир вспыхнуло восстание крестьян, вызванное нехваткой хлеба и помещичьими огораживаниями земель. Неорганизованная и почти безоружная толпа была быстро разгромлена, и за этим последовали жесточайшие репрессии. События 1607 г., по мнению современного исследователя Э. Петтета, послужили непосредственным поводом для создания "Кориолана". (Отметим в скобках, что это подтверждает независимо от этого принятую датировку трагедии.) Э. Петтет подметил, что объяснение недовольства народа в "Кориолане" дано Шекспиром не столько по Плутарху, сколько в соответствии с современными драматургу английскими условиями. У Плутарха возмущение римлян имеет причиной грабительство ростовщиков и ту поддержку, которую им оказывает сенат. В трагедии Шекспира осталась только одна реплика, касающаяся ущерба, приносимого народу ростовщиками (I, 1). Это объяснялось отнюдь не желанием Шекспира "обелить" ростовщиков. Его отношение к ним ясно выражено в осуждении ростовщичества Шейлока ("Венецианский купец"). Шекспир отстранил этот мотив, ибо он не был актуальным для того времени, когда создавался "Кориолан". В его трагедии недовольство народа вызвано голодом и высокими цепами на хлеб, иначе говоря, именно тем, что волновало массу английского народа в это время, У Плутарха тоже упоминается о недовольстве народа нехваткой хлеба, но у него это является второй причиной, тогда как Шекспир сделал голод главным поводом народных волнений. Трагедия начинается с экономического кризиса, вызывающего кризис политический. Как ни странным может показаться применение нашей социологической терминологии к произведению Шекспира, но всякий, кто даст себе труд вдуматься в исходную ситуацию трагедии, убедится в том, что существо дела состоит именно в этом. Нужда народа вызывает его недовольство властью. Народ хочет добиться того, чтобы власть исходила из его интересов. Плебеи ясно осознали, какая непроходимая грань разделяет их и "отцов государства" - патрициев. "Достойными нас никто не считает, - говорит первый горожанин в самом начале трагедии, - ведь все достояние - у наших патрициев. Мы бы прокормились даже тем, что им уже в глотку не лезет. Отдай они нам объедки со своего стола, пока те еще не протухли, мы и то сказали бы, что нам помогли по-человечески. Так нет - они полагают, что мы и без того им слишком дорого стоим. Наша худоба, наш нищенский вид - это вывеска их благоденствия" (1, 1). Шекспир славится как великий сердцевед. Но как великий знаток социальной жизни и общественных отношений Шекспир еще не получил должного признания, О нем нередко все еще судят по старинке, как о сентиментальном филантропе, не замечая его изумительного социологического чутья и тонкого понимания политики. Именно это долго мешало постигнуть истинный смысл "Кориолана", где уже самый зачин действия вводит нас в атмосферу накаленных общественных страстей. Пьеса начинается с картины народного волнения, а мы знаем, как велико у Шекспира значение начала - здесь задастся тон всему последующему действию. Перед мятежной толпой граждан появляется аристократ Менений Агриппа. Пытаясь успокоить толпу, он взывает к ее рассудку и рассказывает знаменитую басню о частях тела, взбунтовавшихся против живота (I, 1). Исследовательница образной системы поэтического языка Шекспира К. Сперджен отмечает, что притча Менения Агриппы составляет основу системы образов в "Кориолане". Метафоры и сравнения с человеческим телом, его органами и болезнями составляют, по ее подсчетам, одну пятую поэтических образов трагедии. Король, государственный деятель, воин, конь, барабанщиц уподобляются голове, глазу и сердцу, руке, ноге и языку. Одного из самых говорливых граждан Менений называет "большим пальнем на ноге" (1, 1), Трибунов Кориолан называет "горлом черни" (III, 1). Уподобление общества человеческому телу, а его отдельных сословий - органам и членам тела придумано не Шекспиром. Эта басня приводится у Плутарха и Тита Ливня. Она была широко известна в средние века и в эпоху Возрождения. Поставленная в один ряд с другими образными лейтмотивами трагедий Шекспира, она значительно уступает им в поэтичности. Это не случайность, не проявление безвкусицы Шекспира, а следствие авторского намерения придать действию особую атмосферу. Критика справедливо отмечает, что в "Кориолане" нет той поэтической возвышенности, которая характерна для стиля других трагедий, созданных Шекспиром в эти годы. "Пошлая басня Менения Агриппы" <К.Маркс, Капитал, т. 1, 1955, стр. 368.> придает прозаическую приниженность всей художественной композиции "Кориолана". Перед нами картина общественного организма, пораженного болезнью. Внутренний конфликт в Римском государстве дополняется конфликтом внешним. Рим находится в постоянной вражде с племенем вольсков, и, таким образом, вражда сословий сочетается с враждой между народами. Каждый персонаж или группа персонажей раскрывается в своем отношении к этим двум конфликтам. Едва ли где еще мы найдем у Шекспира такой полный прообраз всего классового общества с его вечными и неразрешимыми антагонизмами. Углубленное раскрытие их и составляет важнейшую сторону содержания трагедии. Окружение героя всегда занимает значительное место в трагедиях Шекспира. Но все же личности Гамлета, Отелло, Лира и Макбета доминируют над окружающим их миром. Кориолан тоже обладает значимостью, возвышающей его