ать ее поручено храброму Яго, чье прибытие сюда предвосхищает наши ожидания на семь дней. Великий Юпитер {58}, охрани Отелло, наполни паруса его твоим мощным дыханием, чтобы он смог осчастливить эту бухту своим гордым кораблем, дышать порывистым дыханием любви в объятиях Дездемоны, оживить наш упавший дух новым пылом и принести успокоение всему Кипру! О, смотрите! Вошли Дездемона, Эмилия, Яго и Родриго. Богатство корабля сошло на берег. О мужи кипрские, склоните перед ней колена! Привет тебе, госпожа! Да окружит тебя со всех сторон небесная благодать! Дездемона. Благодарю вас, доблестный Кассио. Что вы скажете мне о моем муже? Кассио. Он еще не прибыл. Знаю только, что он здоров и скоро будет здесь. Дездемона. Ах, я боюсь... Как разлучились вы с ним? Кассио. Великая борьба моря и небес разлучила нас... Но чу! корабль! Крики за сценой: "Парус! Парус!" Пушечный выстрел. 2-й офицер. Корабль приветствует нашу крепость. Это тоже друзья. Кассио. Узнайте, кто приехал. Входит 2-й офицер. Добрый знаменосец, привет вам. (Эмилии.) Привет, сударыня. Пусть не раздражит вас, добрый Яго, что я дозволю себе эту вольность. Мое воспитание разрешает мне это смелое выражение галантности. (Целует Эмилию {59}.) Яго. Синьор, если бы она угостила вас губами так же щедро, как она постоянно угощает меня языком, вам бы это опротивело. Дездемона. Бедняжка, она совсем неговорлива. Яго. Слишком говорлива, честное слово. Я постоянно в этом убеждаюсь, когда хочу спать. Черт возьми, это только в вашем присутствии, синьора, - ручаюсь в этом, - она придерживает язык и ругается мысленно. Эмилия. У вас нет оснований так говорить. Яго. Ну, ну!.. Вне дома все вы - картинки, колокольчики в гостиных {60}, дикие кошки на кухне, святые, когда обижаете, дьяволы, когда вас обижают, бездельницы в хозяйстве, зато хозяйки в постели. Дездемона. Фу, стыдно, клеветник! Яго. Нет, это правда, назовите меня иначе турком. Вы встаете, чтобы бездельничать, а ложитесь, чтобы работать. Эмилия. Вы мне не напишите похвального слова. Яго. Нет, уж лучше мне его не писать. Дездемона. Что бы ты написал обо мне {61}, если бы сочинял в мою честь похвальное слово? Яго. О благородная синьора! не принуждайте меня к этому. Ибо вне критики я - ничто. Дездемона. Полно, попробуй. Кто-нибудь пошел в гавань? Яго. Да, синьора. Дездемона. Мне невесело. Но я обманываю себя кажущейся веселостью. Ну, как бы ты хвалил меня? Яго. Сейчас. Но, честное слово, моя фантазия так же трудно отделяется от башки, как птичий клей {62} от сукна: вырывает вместе с собой мозги и все прочее. Однако моя муза рожает, и вот что она произвела на свет. Если женщина красива и умна, если в ней красота и ум, то красота создана для использования, ум - чтобы использовать красоту. Дездемона. Замечательная похвала! А если она черна, да умна? Яго. Если она черна, но умна, она найдет белого красавца под стать своей черноте. Дездемона. Час от часу не легче. Эмилия. А если она красива и глупа? Яго. Та, что красива, не может быть глупа. Ведь ее безумие {63} и помогло ей родить наследника. Дездемона. Все это старые глупые парадоксы, которые заставляют смеяться дураков в пивных. Какую жалкую похвалу воздашь ты уродливой и глупой? Яго. Нет женщины столь уродливой и глупой, которая не умела бы делать те же гнусные шалости, которые делают умные и красивые. Дездемона. О глубокое невежество! Худшему ты воздаешь лучшую похвалу. Но как бы восхвалил ты действительно достойную женщину - ту, за безусловные качества которой поручилось бы само злословие? Яго. Та, что красива и нетщеславна, владеет даром речи, но не болтлива, имеет избыток золота, но не одевается в яркие платья, сдерживает свои желания и вовремя говорит: "Теперь можно"; та, которая, если рассердить ее, готова вспыхнуть гневом, но умеет подавить обиду и отогнать от себя чувство недовольства; та, которая в мудрости своей никогда не бывала столь непостоянной, чтобы заменить голову трески хвостом лосося 64; та, что умеет думать, но никогда не открывает своих мыслей, видит, что за ней следуют поклонники, но не оглядывается, - вот такой человек, если только есть на свете такой человек... Дездемона. Годен на что? Яго. На то, чтобы кормить грудью дураков и вести счет выпитому жидкому домашнему пиву {65}. Дездемона. О, какое слабое и бездарное заключение! Не учись у него, Эмилия, хотя он и твой муж. Что вы скажете, Кассио? Разве это не бесстыдный и распутный советчик? Кассио. Синьора, он говорит без прикрас. Его легче оценить как солдата, чем как ученого. Яго (в сторону). Он берет ее за кисть руки. Прекрасно, продолжайте шептаться. В эту маленькую паутину я поймаю такую большую муху, как Кассио! Да, улыбайся ей, улыбайся. Я запутаю тебя в твоей собственной галантности. (Вслух.) Вы говорите правду: это так в самом деле {66}. (В сторону.) Если эти фокусы лишат вас места лейтенанта, вам бы лучше не целовать так часто кончики трех пальцев {67}, щеголяя галантностью манер. Прекрасно, замечательный поцелуй! Великолепная галантность! Это в самом деле так {68}. Снова пальцы к губам? Я хотел бы для вашей же пользы, чтобы они были клистирными трубками {69}. Звук трубы за сценой. Это мавр. Я знаю звук его трубы. Кассио. В самом деле, это он. Дездемона. Встретим его, примем его! Кассио. Смотрите, вот он идет. Входит Отелло со свитой. Отелло. О мой прекрасный воин! Дездемона. Мой дорогой Отелло! Отелло. Я охвачен столь же великим удивлением, как и великой радостью видеть вас здесь перед собой. О радость моей души! Если после каждой бури наступает такая тишь, пусть дуют ветры, пока не разбудят смерть; пусть борющийся корабль забирается на водяные горы, высокие, как Олимп, и снова ныряет в бездну, столь же глубокую, как бездна, отделяющая рай от ада. Если бы нужно было сейчас умереть, это было бы величайшим счастьем. Ибо боюсь, радость души моей настолько совершенна, что другого утешения, подобного этому, уже не последует в неведомой грядущей судьбе. Дездемона. Да подаст небо, чтобы наша любовь и наше счастье возрастали вместе с днями нашей жизни. Отелло. Аминь, сладостные силы неба! Я не могу высказать всей моей радости. Слова останавливаются здесь {70}. Слишком много радости. Они целуются {71}. Пусть это и это {72} будет единственным раздором наших сердец! Яго (в сторону). О, вы хорошо настроены! Но я спущу колки, от которых зависит эта музыка, клянусь своей честностью. Отелло. Пойдем в замок. Новость, друзья: война закончена, турки потонули. Как поживают мои старые знакомые на этом острове? Медовая моя, вы будете желанной на Кипре. Меня здесь очень любили. О сладость моя, я болтаю беспорядочно, я заговариваюсь от радости. Прошу тебя, добрый Яго, сходи в бухту и выгрузи с корабля мои сундуки. Отведи капитанам замок. Это хороший капитан, и его достоинства заслуживают уважения. Пойдемте, Дездемона, еще раз приветствую вас на Кипре. Отелло, Дездемона и свита уходят. Яго. Немедленно ступай в гавань. Мы там встретимся. Поди сюда. Если в тебе есть доблесть, - ведь говорят, что в природе низких людей, когда они влюбляются, пробуждается благородство большее, чем свойственно им от рождения, - слушай меня. Лейтенант сегодня ночью дежурит в кордегардии. Во-первых, должен сказать тебе следующее: Дездемона решительно влюблена в него. Родриго. В него? Это невозможно. Яго. Положи палец так, и пусть душа твоя внемлет поучению. Ведь ты знаешь, как бурно она влюбилась в мавра только за то, что он хвастал и нес перед ней фантастическую ложь. Значит ли это, что она всегда будет любить его за болтовню? Пусть мудрое сердце твое этого не думает. Глазам ее нужна пища. А какая ей радость смотреть на черта? Когда кровь охладится наслаждением, необходимо, чтобы вновь воспламенить кровь и возбудить у пресыщенности свежий аппетит, - приятное лицо, соответствие возраста, уменье держать себя, внешняя привлекательность: все то, чего недостает мавру. И вот благодаря отсутствию этих условий ее тонкие и нежные ощущения начнут подсказывать ей, что она обманулась. Она начнет чувствовать тошноту, мавр разонравится ей, станет ей противен. Сама природа ее этому научит и заставит ее сделать второй выбор. Если допустить это, поскольку это очевидный и естественный вывод, спрашивается: кто ближе всех к удаче, как не Кассио? Весьма красноречивый плут, у которого совести хватает лишь на то, чтобы напускать на себя притворную любезность и человечность и тем самым вернее осуществить свои похотливые и глубоко скрытые развратные желания. Конечно, никто иной; конечно, никто иной. Скользкий, тонкий плут, умеющий пользоваться случаем и обладающий способностью чеканить поддельные достоинства, не обладая настоящими. Дьявольский плут! Кроме того, плут красив, молод и обладает всеми теми качествами, на которые заглядываются распутство и неопытность. Отвратительный, законченный плут. Она уже выбрала его. Родриго. Я этому не поверю. Она полна благословенных качеств. Яго. Благословенная чушь. То вино, которое она пьет, сделано из виноградных лоз {73}. Если бы она обладала благословенными качествами, она не полюбила бы мавра. Благословенная колбаса! Разве ты не видел, как она играла его рукой? Ты заметил это? Родриго. Да, заметил. Но ведь это была галантность. Яго. Похоть, клянусь этой рукой! {74} Вступление и темный пролог к повести о сладострастии и гнусных помыслах. Их губы были так близки, что дыхание их сливалось. Мерзостные помыслы, Родриго! Когда взаимности такого рода становятся нашими руководителями, за ними вскоре последует главное и основное действие: физическое завершение. Фу! Слушайтесь, сударь, меня, ведь я привез вас из Венеции. Будьте сегодня ночью в числе стражи. Что касается вашего назначения на ночное дежурство, то я это устрою: ведь Кассио вас не знает. Я буду недалеко от вас. Найдите какой-нибудь предлог, чтобы рассердить Кассио: болтайте слишком громко или издевайтесь над его распоряжениями. Или найдите другой способ, по вашему усмотрению, как подскажут время и обстоятельства. Родриго. Хорошо. Яго. Он, сударь, горяч и вспыльчив в гневе и, весьма возможно, ударит вас. Побудите его это сделать. Ибо по этому поводу я подыму возмущение среди жителей Кипра, которые не успокоятся до тех пор, пока Кассио не будет смещен. Таким образом сократится путь к достижению ваших желаний, осуществлению которых я буду помогать всеми средствами, и весьма выгодным образом будет устранена помеха, без удаления которой мы не можем рассчитывать на успех. Родриго. Я это сделаю, если только представится случай. Яго. Можешь не сомневаться, что представится. В самом скором времени жди меня у замка. Я должен выгрузить на берег пожитки мавра. Будь здоров. Родриго. До свидания. (Уходит.) Яго. Что Кассио любит ее, этому я охотно верю. Что она любит Кассио - естественно и весьма вероятно. Мавр, хотя я и не выношу его, человек благородный, постоянной в любви природы. И я полагаю, что он окажется любящим мужем Дездемоны. Но ведь и я ее люблю. Не с безграничной похотливостью, - хотя, возможно, я и ответственен за столь великий грех {75}, - но отчасти побуждаемый желанием удовлетворить свою месть. Ибо я подозреваю, что похотливый мавр взбирался на мое ложе. Мысль об этом, как ядовитое зелье, гложет мне внутренности. И ничто не принесет и не сможет принести успокоения моей душе, пока я не расквитаюсь с ним женой за жену, или если это не удастся, то вызову по крайней мере такую сильную ревность в мавре, которую не сможет излечить рассудок. Для достижения, моей цели, - если только этот жалкий, дрянной венецианец, которого я, как пса, держу на привязи, потому что он слишком стремительно гонится за дичью, сумеет, побуждаемый мной, совершить нападение, - я затравлю нашего Микаэля Кассио. Я представлю его мавру в гнусном виде. Ибо боюсь, что и Кассио знаком с моим ночным колпаком. Я заставлю мавра благодарить меня, любить меня, вознаградить меня за то, что я постыднейшим образом превратил его в осла и, обдуманно нарушив его мир и спокойствие, довел его до настоящего безумия. Замысел у меня в голове, но он все еще неясен. Уродливое лицо подлости становится зримым только на деле. (Уходит.) СЦЕНА 2 Улица. Входит герольд Отелло {76} и читает объявление; за ним следует народ. Герольд. Отелло, нашему благородному и доблестному генералу угодно, чтобы по случаю только что полученных верных известий о полной гибели турецкого флота каждый житель Кипра праздновал это событие: одни бы плясали, другие зажигали потешные огни, и каждый предался веселью и развлечениям согласно своей склонности, ибо, кроме этих благих вестей, это также празднование его бракосочетания, о чем ему угодно объявить. Все служебные помещения замка {77} открыты, и в них дана полная воля пировать от настоящего времени, от пяти часов, до тех пор, пока колокол не пробьет одиннадцать. Да благословит небо остров Кипр и нашего генерала Отелло! (Уходит.) СЦЕНА 3 В замке {78}. Входят Отелло, Дездемона, Кассио и свита {79}. Отелло. Дорогой Микаэль, присматривайте за стражей этой ночью. Мы должны учиться достойной сдержанности, чтобы в развлечениях не прогулять рассудка. Кассио. Яго получил нужные приказания. Но, несмотря на это, я лично за всем буду наблюдать. Отелло. Яго - честнейший человек. Доброй ночи, Микаэль. Завтра утром как можно раньше приходите поговорить со мной. (К Дездемоне.) Идем, любовь моя; сделка совершена, теперь должны последовать ее плоды; еще в будущем та прибыль, которую мы должны с тобой разделить. Доброй ночи! Отелло, Дездемона и свита уходят. Входит Яго. Кассио. Привет, Яго. Пора в караул. Яго. Еще не время, лейтенант, еще нет десяти часов. Наш генерал отпустил нас так рано из любви к своей Дездемоне. Его за это нельзя винить. Он еще не провел с ней сладострастной ночи. А ведь она доставила бы развлечение самому Юпитеру. Кассио. Восхитительная женщина! Яго. И, ручаюсь за нее, игривая. Кассио. Правда, это такое свежее и нежное создание. Яго. А какие у нее глаза! По-моему, вот так и трубят, призывая вступить в переговоры и возбуждая сладострастные мысли. Кассио. Да, ее взор как бы приглашает вас; но вместе с тем он, по-моему, полон исключительной скромности. Яго. А когда она говорит, разве это не сигнал, призывающий к любви? Кассио. Она в самом деле совершенство. Яго. Что ж, пожелаем им счастливого ложа. Слушайте, лейтенант: у меня есть сосуд вина, и тут же, за дверью, на улице, находится несколько кипрских кавалеров, которые охотно выпили бы за здоровье черного Отелло {80}. Кассио. Не в этот вечер, добрый Яго. Бедная голова моя, к несчастью, плохо переносит вино. Я бы желал, чтобы для выражения взаимной любезности придумали бы другой обычай развлечения. Яго. Ах, да ведь эти кипрские кавалеры наши друзья. Один лишь кубок. Я буду пить за вас. Кассио. Я уже выпил один кубок этим вечером, притом значительно разбавленный водой, а вот посмотри, какая со мной перемена. Эта слабость - мое несчастье, и я не решусь испытать ее еще раз. Яго. Э, полноте! Сегодня ночь ликований, и этого желают кипрские кавалеры. Кассио. Где они? Яго. Здесь, за дверью. Прошу вас, пригласите их войти. Кассио. Хорошо, но это мне не по душе. (Уходит.) Яго. Если мне не удастся заставить его выпить хоть один кубок, не считая того, который он уже выпил сегодня вечером, он станет таким же задорным и готовым лезть в драку, как пес моей молодой хозяйки. А мой больной любовью дурак Родриго, которого любовь почти вывернула наизнанку, выпил сегодня вечером за здоровье Дездемоны не одну кварту вина. А ведь он будет дежурить ночью в числе стражи. Трех кипрских парней, духом благородных и надменных, готовых немедленно вступить в бой, если только затронут их честь, воплощающих самый дух этого воинственного острова, я сегодня вечером разгорячил обильными кубками вина. А ведь они тоже будут дежурить. И вот среди этого стада пьяниц мне нужно заставить Кассио совершить какой-нибудь поступок, который вызовет негодование жителей острова... Но вот они идут. Если последствия оправдают мою мечту, корабль мой поплывет свободно по ветру и по течению. Входят Кассио, Монтано и офицеры, а также слуги с вином. Кассио. Клянусь богом, они уже дали мне полный кубок. Монтано. Честное слово, маленький, не больше пинты. Это так же верно, как то, что я солдат. Яго. Вина, эй! (Пьет.) "Пусть кубки звенят, клинк, клинк! Пусть кубки звенят! Солдат - мужчина, жизнь - краткий миг, пусть же выпьет солдат". Слуги, вина! Кассио. Клянусь богом, отличная песня! Яго. Я выучил ее в Англии, где здорово умеют пить: датчанин, немец, голландец с отвисшим брюхом - пейте же, эй! - ничто по сравнению с англичанином. Кассио. Неужели англичане такие мастера пить? Яго. Еще бы! Англичанин легко перепьет датчанина и будет пить, пока тот не свалится замертво; он, не потея, уложит на обе лопатки немца; а голландца начнет рвать уже после второй кварты. Кассио. За здоровье нашего генерала! Монтано. Присоединяюсь, лейтенант. Я от вас не отстану. Яго. О сладостная Англия! (Поет.) "Король Стефан {81} был достойный вельможа, штаны ему стоили только одну крону; но он решил, что переплатил шесть пенсов, и поэтому назвал портного плутом. Он был человеком высокой славы, а ты - низкого положения. Роскошь губит страну. Завернись же в свой старый плащ". Эй, вина! Кассио. Это еще более восхитительная песня, чем та. Яго. Хотите еще раз ее послушать? Кассио. Нет, ибо я думаю, что тот, кто так поступает, недостоин своего места {82}. Впрочем, над всеми бог. Есть души, которые предназначены к спасенью, и есть души, которые не предназначены к спасенью. Яго. Это правда, добрый лейтенант. Кассио. Что касается меня, - не в обиду будь сказано нашему генералу или другому знатному лицу, - я надеюсь, что буду спасен. Яго. Также и я, лейтенант. Кассио. Да, но, с вашего разрешения, не прежде меня. Лейтенант должен войти в царствие небесное прежде знаменосца... Довольно об этом. Пора за дело. Прости нам прегрешения наши! К служебным обязанностям, господа! Не думайте, господа, что я пьян. Это мой знаменосец, это - моя правая рука, это - левая. Сейчас я не пьян. Я могу достаточно твердо стоять и достаточно твердо говорить. Все. Как нельзя лучше! Кассио. Что ж, пусть будет как нельзя лучше. Поэтому вы не должны думать, что я пьян. (Уходит.) Монтано. На эспланаду {83}, господа! Пойдемте расставлять часовых. Яго. Вы теперь разглядели этого малого, который сейчас вышел отсюда! Как воин он мог бы сравняться с Цезарем. Он мог бы быть полководцем. Однако обратите внимание на его порок. Он относится к его достоинствам, как ночь ко дню во время равноденствия. Одно равняется другому. Боюсь, что доверие, которое ему оказывает Отелло, когда-нибудь в недобрый час, когда он предастся своей слабости, приведет к потрясениям на Кипре. Монтано. Он часто бывает в таком состоянии? Яго. Это его всегдашний пролог ко сну. Он не будет спать круглые сутки, если вино не укачает его колыбели. Монтано. Хорошо бы предупредить генерала. Может быть, он этого не видит. Или, по доброте своей природы, ценит достоинства Кассио и смотрит сквозь пальцы на его пороки. Разве это не так? Входит Родриго. Яго (тихо Родриго). Что такое, Родриго? Прошу вас, следуйте за лейтенантом! Ступайте! Родриго уходит. Монтано. Очень жаль, что благородный мавр вверил такой пост, как пост своего заместителя {84}, человеку с закоренелым пороком. Долг честного человека сказать об этом мавру. Яго. Только не я возьмусь за такое дело, хоть подари мне этот прекрасный остров. Я очень люблю Кассио и дал бы многое, чтобы излечить его от этого порока. Но слушайте!.. Что это за шум? Крики за сценой: "Помогите! Помогите!" Входит Кассио, преследуя Родриго. Кассио. Черт возьми! Негодяй! Подлец! Монтано. В чем дело, лейтенант? Кассио. Чтобы мошенник учил меня исполнению воинских обязанностей! Я вобью этого мошенника в дорожную фляжку! Родриго. Меня бить? Кассио. Ты еще рассуждаешь, негодяй! Монтано. Постойте, добрый лейтенант! Прошу вас, синьор, не давайте рукам воли. Кассио. Пустите меня, синьор. Или я вам дам по башке! Монтано. Тише, тише, вы пьяны! Кассио. Пьян! Они сражаются. Яго (к Родриго). Прочь отсюда, говорю тебе! Беги на улицу и кричи, что начался бунт! Родриго уходит. Стойте, добрый лейтенант... увы, синьоры!.. Эй! Помогите... Лейтенант... синьор Монтано... синьор... Помогите, господа!.. Хорош караул, нечего сказать! Звон колокола. Кто это звонит в набатный колокол?.. Диабло! {85} Эй! В городе начнется восстание... Ради бога, лейтенант, прекратите это. Вы будете опозорены навек. Входят Отелло и свита. Отелло. Что здесь случилось? Монтано. Черт возьми! Я истекаю кровью. Я смертельно ранен. Отелло. Остановитесь, если дорога вам жизнь! Яго. Эй! Остановитесь. Лейтенант... синьор... Монтано... господа... Неужели вы позабыли и место и долг? Остановитесь! Генерал обращается к вам... Позор! Отелло. Эй, вы, что такое? Из-за чего возникла ссора? Или мы превратились в турок и делаем с собой то, что небо не дало совершить Оттоману? Во имя христианской совести прекратите эту варварскую драку. Следующий, кто шевельнется, чтобы предаться личному своему гневу, дешево ценит жизнь: он умрет при первом движении. Прекратите звон колокола, наводящий ужас! Он волнует жителей острова. Что случилось, господа? Честный Яго, от огорчений ты выглядишь мертвецом. Скажи, кто это начал? Во имя твоей любви ко мне, приказываю тебе. Яго. Я не знаю. Ведь сейчас, только что сейчас все были друзьями, в поведении и на словах друг с другом напоминая новобрачных, раздевающихся, чтобы лечь в постель. А затем, вот только что, точно какая-нибудь звезда лишила людей рассудка {86}, мечи вон {87}, давай пырять друг друга в грудь, и началась кровавая схватка. Я ничего не могу сказать о начале этой бессмысленной ссоры. Ах, почему в славных битвах не лишился я этих ног, которые привели меня сюда, чтоб сделать свидетелем чести того, что было! Отелло. Как случилось, Микаэль, что вы так забылись? Кассио. Прошу вас, простите меня: я не могу говорить. Отелло. Достойный Монтано, вы всегда отличались благонравием. Строгость и смирение вашей юности заметил свет, и имя ваше прославилось среди мудрейших людей. Что же случилось, что заставило вас запятнать свое доброе имя и растратить богатое мнение о вас, чтобы получить взамен прозвище ночного буяна? Дайте мне ответ. Монтано. Достойный Отелло, я опасно ранен. Ваш офицер Яго может рассказать вам все, что мне известно: я не в силах говорить, речь тяжела мне. Я не знаю, что я сказал или сделал дурного этой ночью, если милосердие к самому себе не является пороком и самозащита не грех, когда насилие совершает на нас нападение. Отелло. Клянусь небом, кровь моя начинает брать верх {88} над более надежными руководителями поступков, и страсть, затемняя способность к суждению, стремится захватить первенство. Если я шевельнусь или подыму эту руку, достойнейший из вас падет от моего наказующего удара. Объясните мне, как началась эта гнусная драка, кто зачинщик? И тот, виновность которого в этом преступлении будет доказана, хотя бы мы с ним были близнецами, одновременно появившимися на свет, потеряет меня. Ка<к! В городе, находящемся на военном положении, еще не усмиренном, где сердца людей переполнены страхом, заводить частные домашние ссоры ночью, находясь в карауле и охраняя порядок? Это чудовищно!.. Яго, говори, кто начал! Монтано. Если по личной склонности или потому, что связан с обидчиком по службе, ты преувеличишь или преуменьшишь правду, ты не солдат. Яго. Не задевай меня за живое. Я бы предпочел, чтобы у меня вырезали язык, чем повредить им Микаэлю Кассио. Но - я стараюсь убедить себя в этом - если я скажу правду, я не причиню ему этим никакого вреда. Вот как было дело, генерал... Мы с Монтано беседовали, когда вбегает какой-то парень, громким криком взывая о помощи, а следом Кассио с обнаженным мечом, готовый с ним расправиться. Тогда Монтано, сударь, подходит к Кассио и просит его остановиться. Я же бросился вдогонку за вопящим парнем, чтобы крик его, как это и случилось, не встревожил города. Но он бежал очень быстро, и я не догнал его. Я предпочел вернуться, ибо услыхал звон и удары мечей, а также, как громко ругался Кассио, чего я никогда не слыхал до этой ночи. Вернувшись, - все это произошло очень быстро, - я застал их в схватке, рубящих и колющих друг друга мечами, точь-в-точь как вы застали их сами, когда розняли их. Больше ничего не могу доложить об этом деле. Но люди всегда люди. Даже лучшие иногда забываются. Хотя Кассио слеша и оскорбил Монтано, - ведь люди, охваченные бешенством, бьют прежде всего по своим доброжелателям, - однако, конечно, Кассио, как я полагаю, подвергся от убежавшего человека исключительно сильному оскорблению, которое, при всем своем терпении, не мог вынести. Отелло. Я знаю, Яго, по честности и любви к Кассио ты стараешься преуменьшить это дело и выгородить Кассио. Кассио, я люблю тебя, но отныне и навсегда ты уже не в числе моих офицеров. Входит Дездемона со свитой {83}. Смотрите, моя нежная любовь поднялась с постели. (К Кассио.) На тебе я покажу пример другим. Дездемона. Что случилось? Отелло. Теперь все в порядке, радость моя. Иди ложись в постель. (К Монтано.) Синьор, что касается ваших ран, я сам буду вашим хирургом. Уведите его {90}. Яго, тщательно обойди весь город и успокой тех, кого встревожила эта гнусная схватка... Пойдем, Дездемона. "Такова уж жизнь солдата - от сладкой дремы пробуждаться для битвы. Уходят все, кроме Яго и Кассио. Яго. Как! Вы ранены, лейтенант? Кассио. Да, и неизлечимо! Яго. Что вы, помилуй бог! Кассио. Доброе имя, доброе имя, доброе имя! О, я потерял мое доброе имя! Я потерял бессмертную часть самого себя, осталась только животная. Мое доброе имя, Яго, мое доброе имя! Яго. Клянусь честью, я думал, что вы получили какую-нибудь телесную рану. Это почувствительней, чем потеря доброго имени. Доброе имя - праздная и лживая выдумка. Его часто получают не по достоинствам и теряют без вины. Вы нисколько не потеряли вашего доброго имени, если только сами не убедите себя, что потеряли его. Полно, дружище! Есть много средств, чтобы вернуть расположение генерала. Он дал вам отставку в минуту раздражения и скорее для поддержания дисциплины, чем потому, что злился на вас. Совсем так же, как бьют невинную собаку, чтобы устрашить могущественного льва. Попросите его - и он ваш. Кассио. Я скорее сам буду настаивать, чтобы он презирал меня, чем стану обманывать такого хорошего начальника, навязывая ему такого ничтожного, такого ненадежного пьяницу-офицера. Напиться и болтать, как попугай! Ссориться из-за пустяков, заноситься, ругаться и рассуждать о вздоре со своей же собственной тенью! О ты, незримый дух вина, если у тебя нет еще имени, по которому могли бы узнать тебя, пусть назовут тебя дьяволом! Яго. Что это за человек, которого вы преследовали с обнаженным мечом в руке? Что он вам сделал? Кассио. Я не знаю. Яго. Как не знаете? Кассио. Я помню множество вещей, но ничего не помню отчетливо. Помню, что была ссора, но не помню причины. О боже, и зачем эти люди вкладывают себе в рот врага, который похищает у них мозг? И подумать только, что мы с радостью, с наслаждением, ликуя и рукоплеща, превращаем себя в зверей! Яго. Ну что вы! Вы теперь в достаточно здравом состоянии. Как это вы так быстро протрезвились? Кассио. Дьявол пьянства пожелал уступить место дьяволу ярости. Один порок повлек за собой другой, чтобы заставить меня искренне презирать самого себя. Яго. Полноте, вы слишком строгий моралист. Принимая во внимание время, место и условия, которые создались на этом острове, я желал бы от всего сердца, чтобы этого не случилось. Но что сделано, то сделано, и потому старайтесь все уладить в свою пользу. Кассио. Попроси я о возвращении мне моего места, он мне скажет, что я пьяница. Если бы у меня было столько же ртов, как у гидры {91}, такой ответ заткнул бы все эти рты. Быть разумным человеком, вдруг превратиться в дурака, а затем в зверя! О, как нелепо! Каждый лишний кубок проклят, и составная часть напитка в нем - дьявол. Яго. Полноте, полноте, доброе вино - доброе, дружелюбное существо, если умело с ним обращаться. Перестаньте бранить его. Добрый лейтенант, я думаю, что вы думаете, что я вас люблю. Кассио. Это, сударь, я показал на деле: я напился пьяным. Яго. И вы, друг, и всякий другой вправе иногда напиться. Я скажу вам, что вы должны сделать. В настоящее время наша генеральша является нашим генералом. Я вправе так говорить, потому что он посвятил и целиком отдал себя созерцанию, рассмотрению и обожанию ее качеств и достоинств. Откровенно излейте перед ней душу. Настойчиво просите ее, чтобы она помогла вернуть вам место лейтенанта. Она женщина столь свободного, доброго, впечатлительного, богом благословенного нрава, что по доброте своей считает пороком не сделать больше того, о чем ее просят. Умолите ее восстановить порванную связь между вами и ее мужем, и я готов заложить все, что имею, против самой пустой вещи, что этот разрыв только укрепит дружбу между вами. Кассио. Вы мне даете хороший совет. Яго. Уверяю вас, советую от искренней любви к вам и честного доброжелательства. Кассио. Охотно этому верю. Рано утром я буду молить добродетельную Дездемону заступиться за меня. Я отчаюсь в моем счастии, если оно мне тут изменит. Яго. Вы правы. Доброй ночи, лейтенант. Я должен обойти стражу. Кассио. Доброй ночи, честный Яго. (Уходит.) Яго. Ну кто вправе сказать, что я поступаю, как злодей, когда я даю невинный, честный, разумный совет и когда указываю на лучший путь, чтобы вернуть расположение мавра? Ведь очень легко прямодушным ходатайством убедить охотно нисходящую к просьбам Дездемону. Она по своей природе столь же щедрая, как свободные стихии. Кроме того, ей ничего не стоит склонить на свою сторону мавра, хотя бы убедить его отказаться от крещения и от всех обрядов христианской веры {92}. Он окован душой с любовью к ней так крепко, что она может все устроить, расстроить, сделать все, что ей угодно, ибо ее желание является божеством его ослабевшей силы {93}. Так можно ли сказать, что я злодей, если я показываю Кассио путь, соответствующий его желаниям и ведущий прямо к его благу? Божественный образ ада! {94} Когда дьяволы хотят поощрить чернейший грех, они соблазняют сначала небесной видимостью, как поступаю и я сейчас. Ибо пока этот честный дурак будет просить Дездемону исправить случавшееся, а она будет настойчиво ходатайствовать за него перед мавром, я волью мавру отраву в ухо {95}, намекнув, что она добивается возвращения Кассио из-за плотской похоти. И чем больше будет она стараться сделать добро Кассио, тем больше будет терять доверие мавра. Так превращу я ее добродетель в деготь и из ее же доброты сплету сеть, в которую попадутся они все. Входит Родриго. Что такое, Родриго? Родриго. Я участвую в этой охоте не как собака, которая гонится за дичью, но которая нужна только для того, чтобы пополнить свору. Мои деньги почти все истрачены; сегодня ночью меня здорово поколотили. Я думаю, что в результате я получу за все свои старания всего лишь некоторое количество житейского опыта и, потеряв все свои деньги и приобретая небольшой запас ума, снова вернусь в Венецию. Яго. Как жалки те, в ком нет терпения! Где та рана, которая зажила бы сразу? Ты знаешь, мы действуем умом, а не колдовством; деятельность же ума зависит от медлительного времени. Разве все не идет хорошо? Кассио побил тебя, зато ты ценой легкой боли лишил Кассио места. Хотя на солнце все хорошо растет, первыми созревают плоды, которые зацвели первыми {96}. Потерпи немного... Однако, ей-богу, уже утро. Удовольствия и деятельность сокращают время. Ступай домой. Ступай, говорю тебе. Потом узнаешь больше. Нет, и слушать не хочу, уходи. Родриго уходит. Нужно сделать два дела: моя жена должна попросить свою госпожу за Кассио, - я подобью ее на это, - а между тем я уведу куда-нибудь мавра и вернусь с ним как раз в то время, когда Кассио будет упрашивать жену. Да, это верный путь! Не притупляй острия замысла равнодушным отношением к делу и отсрочкой. АКТ III СЦЕНА 1 Перед замком. Входит Кассио с Музыкантами. Кассио. Играйте здесь, господа. Я вознагражу вас за труд. Сыграйте что-нибудь покороче и провозгласите: "Доброе утро, генерал!" {97} Музыка. Входит Простофиля. Простофиля. Что это, господа, уже не были ли ваши инструменты в Неаполе? Они что-то уж слишком гнусавят {98}. 1-й музыкант. Как так? Простофиля. Скажите, пожалуйста, это духовые инструменты? 1-й музыкант. Ну да, сударь, духовые. Простофиля. Значит, возле них висит хвост {99}. 1-й музыкант. Где это, сударь, висит хвост? Простофиля. Да возле многих мне известных духовых инструментов. Однако, господа, вот вам деньги! Генералу так нравится ваша музыка, что он от всей души просит вас перестать. 1-й музыкант. Хорошо, сударь, мы больше не будем играть. Простофиля. Если у вас есть такая музыка, которой не слышно, играйте с богом. Ведь, как говорят, слушать музыку толпа не очень любит {100}. 1-й музыкант. У нас нет такой музыки, сударь. Простофиля. В таком случае спрячьте дудки в сумки, ибо мне пора идти. Ступайте. Аминь, аминь, рассыпьтесь, проваливайте! Музыканты уходят. Кассио. Послушай, мой честный друг. Простофиля. Нет, послушаю я, а не ваш честный друг {101}. Кассио. Сделай милость, брось свои каламбуры. Вот тебе один ничтожный золотой. Если та дама, которая состоит при жене генерала, встала, скажи ей, что некто Кассио молит ее оказать ему небольшую милость - поговорить с ним. Ты это сделаешь? Простофиля. Она уже встала. И если она направится сюда, я сделаю вид, что сообщаю ей {102}. Кассио. Пожалуйста, мой добрый друг. Простофиля уходит. Входит Яго. Час добрый, Яго! Яго. Итак, вы не ложились? Кассио. Ну конечно, нет; ведь уже рассвело, когда мы расстались. Я осмелился, Яго, послать за вашей женой. Я буду просить ее, чтобы она доставила мне доступ к добродетельной Дездемоне. Яго. Я сейчас же пришлю ее к вам. И я придумаю способ удалить мавра, чтобы вам было свободнее поговорить и обделать дело. Кассио. Покорно благодарю вас. Яго уходит. Я не знавал более доброго и честного флорентинца {103}. Входит Эмилия. Эмилия. С добрым утром, добрый лейтенант! Я сожалею о том, что вы впали у генерала в немилость. Но все, конечно, уладится. Генерал и его жена сейчас говорят об этом, и она горячо заступается за вас; мавр возражает, что тот, кого вы ранили, пользуется большой известностью на Кипре и имеет здесь большие связи и что благоразумие требовало удалить вас. Но он уверяет, что любит вас и что, кроме любви к вам, ему не нужно другого ходатая, чтобы ухватиться за первый подходящий случай и вернуть вам ваше место. Кассио. Однако, прошу вас, - если вы считаете это удобным и если это возможно сделать, - дайте мне возможность несколько минут поговорить наедине с Дездемоной. Эмилия. Пожалуйста, войдите. Я проведу вас туда, где вам никто не помешает высказаться откровенно. Кассио. Я вам премного обязан. Уходят. СЦЕНА 2 Комната в замке. Входят Отелло, Яго и офицеры. Отелло. Яго, отдай эти письма капитану корабля и передай через него мой почтительный привет сенату. Я буду находиться на укреплениях; приходи ко мне туда. Яго. Хорошо, мой добрый господин, я все исполню. Отелло. Что касается этой фортификации, господа, - осмотрим ее? Офицеры. Мы следуем за вами, ваша милость. Уходят. СЦЕНА 3 В саду замка {104}. Входят Дездемона, Кассио и Эмилия. Дездемона. Будь уверен, добрый Кассио, я сделаю все, что смогу, чтобы помочь тебе. Эмилия. Постарайтесь, добрая госпожа. Уверяю вас, мой муж так огорчен этим, как будто он сам был на месте Кассио. Дездемона. О, это честный малый! Не сомневайтесь, Кассио, я сделаю так, что вы и мой господин станете такими же друзьями, какими были прежде. Кассио. Милостивая госпожа, что бы ни случилось с Микаэлем Кассио, он прежде всего - ваш преданный слуга. Дездемона. Я знаю это и благодарю вас. Вы любите моего господина, вы давно его знаете. Не сомневайтесь в том, что он отдалился от вас лишь настолько, насколько этого потребуют политические соображения. Кассио. Так, госпожа. Но эта политика может затянуться надолго, найти новые поводы в мелочах повседневной жизни {105}, укрепиться благодаря обстоятельствам, а между тем я буду отсутствовать, место мое будет занято другим и генерал позабудет мою любовь и службу. Дездемона. Этого не будет. При Эмилии ручаюсь тебе в том, что ты снова получишь должность лейтенанта. Будь уверен, что если я даю обет дружбы, я держу свое слово до последней буквы. Я не дам покоя моему господину; я не дам моему соколу спать, пока он не станет ручным {106}; я буду говорить, пока он не потеряет терпения, постель его станет школой, обеденный стол исповедальней; во все, за что бы он ни принялся, я прибавлю просьбу за Кассио. Поэтому будь весел, Кассио. Твой ходатай скорее умрет, чем откажется от твоего дела. Эмилия. Госпожа, вот идет мой господин. Кассио. Госпожа, я ухожу. Дездемона. Зачем, же, останься и послушай, как я буду говорить. Кассио. Нет, не теперь, госпожа. Мне не по себе, и я сейчас не способен действовать в интересах собственного дела. Дездемона. Хорошо, поступайте, как хотите. Кассио уходит. Входят Отелло и Яго. Яго. Ха! Это мне не нравится. Отелло. Что ты говоришь? Яго. Ничего, генерал... Но если... Я, право, не знаю... Отелло. Не Кассио ли сейчас расстался с моей женой? Яго. Кассио, генерал? Нет, конечно, я никак не думаю, чтобы он стал удаляться крадучись, с таким виноватым видом при вашем приближении. Отелло. Мне кажется, что это был он. Дездемона. Что случилось, господин мой? Я говорила здесь с просителем, с человеком, который томится тем, что вы недовольны им. Отелло. С кем же это? Дездемона. Как с кем? Да с вашим лейтенантом, с Кассио. Мой добрый господин, если во мне есть хоть сколько-нибудь благодатной силы, чтобы влиять на вас, примиритесь с ним сейчас же. Ибо, если он не один из тех, которые искренне любят вас, если он совершил проступок не благодаря заблуждению, а по зло