Вилл один не в счет. Без имени в толпе я пропаду, Хоть и внесен я в общее число. Ничто меня не держит на виду, Пусть что-то от тебя со мной ушло. Но имя ты люби. В нем мощный пыл Твоею волей. Воля - это Вилл. Перевод Игн. Ивановского Шепни своей слепой душе: "Уилл", Чтоб близостью со мной не возмущалась, Чтоб отвергать меня не стало сил И чтоб желала ты меня хоть малость. Когда желанья хлынут через край, Пусть и мое в сокровищницу льется: Один толпу пополнит невзначай, Ведь место одному всегда найдется. Знай: я - ничто - не увеличу счет, Но, что-то знача, я мечту лелею: Цена твоих владений возрастет, Когда тебе себя отдать сумею. Ты только имя полюби - "Уилл", - Желанным буду сразу: стану мил. Перевод И. Фрадкина 137 Thou blind fool, Love, what dost thou to mine eyes, That they behold, and see not what they see? They know what beauty is, see where it lies, Yet what the best is take the worst to be. If eyes, corrupt by over-partial looks, Be anchored in the bay where all men ride, Why of eyes' falsehood hast thou forged hooks, Whereto the judgement of my heart is tied? Why should my heart think that a several plot, Which my heart knows the wide world's common place? Or mine eyes seeing this, say this is not, To put fair truth upon so foul a face? In things right true my heart and eyes have erred, And to this false plague are they now transferred. Любовь, слепой глупец [шут], что ты сделала с моими глазами, что они смотрят, но не видят того, что видят? Они знают, что такое красота, видят, где она находится, и все же лучшее принимают за худшее. Если глазам, испорченным слишком пристрастными взглядами, суждено встать на якоре в той же бухте, что и другие мужчины, то почему из неверности глаз ты выковала крючья, к которым прикован здравый смысл моего сердца? Почему мое сердце полагает отдельным [огороженным] участком то, что, как известно сердцу, является общим владением для всех кругом? Или - _почему_ мои глаза, видя это, говорят, что это не так, чтобы прикрыть верностью [добродетелью] такое отвратительное лицо? В том, что было подлинно верным [добродетельным], мое сердце и глаза заблуждались, и теперь они преданы этой напасти фальши. Скажи, Любовь слепая, ты зачем Глаза учила зрячей слепоте? Они глядят вовсю, а между тем Не доверяют явной красоте. И если гавань их неправды там, Куда плывем мы все до одного, Зачем даешь их кованым крюкам Зачалить совесть сердца моего? Зачем своей усадьбой называть Общинное владение, скажи? Зачем личину правды надевать На подлое лицо завзятой лжи? Глаза и сердце, бросив путь прямой, Болеют этой фальшью, как чумой. Перевод Игн. Ивановского Мешает мне любви слепая сила Увидеть то, что вижу наяву. Не красота глаза мои пленила, А то, что красотой не назову. Влекомый ложью через океаны, Где не один скитался экипаж, Фальшивый взор мой в гавани обмана Мое же сердце взял на абордаж. Зачем я представлял себе пустыню Роскошным садом сердца моего? И почему воображал богиню, Взирая на пустое существо? Я словно погружен в чумной туман: Глаза мне лгут, и на сердце обман. Перевод Ю. Лифшица 138 When my love swears that she is made of truth, I do believe her, though I know she lies, That she might think me some untutored youth, Unlearned in the world's false subtleties. Thus vainly thinking that she thinks me young, Although she knows my days are past the best, Simply I credit her false-speaking tongue: On both sides thus is simple truth suppressed. But wherefore says she not she is unjust? And wherefore say not I that I am old? O, love's best habit is in seeming trust, And age in love loves not t'have years told. Therefore I lie with her, and she with me, And in our faults by lies we flattered be. Когда моя любовь клянется, что она создана из верности, я ей верю, хотя знаю, что она лжет, - что она, возможно, считает меня каким-то наивным юнцом несведущим в ловкой фальши мира. Так, тщеславно веря, что она считает меня юным, хотя она знает, что мои лучшие дни позади, я простодушно беру на веру ее лживый язык, и обеими сторонами простая истина скрывается. Но отчего она не говорит, что она неверна, и отчего я не говорю, что я стар? О, лучшая одежда {*} любви - в показном доверии, а влюбленная старость не любит, когда называют годы. Поэтому я лгу ей, а она - мне, и в своих изъянах мы ложью польщены. {* В оригинале - "habit", что может означать также "привычка", "обыкновение".} Когда мне милая клянется в том, Что в ней правдиво все, ей верю я, Хоть вижу: лжет она и мнит тайком Неискушенным юношей меня. Приятно юным слыть, хоть знаю сам И ей известно: минул мой рассвет, Но хочется внимать ее словам - И, значит, правды в нас обоих нет. Зачем ей быть неискренней опять? Зачем же мне скрывать свои года? Любовь на веру надо принимать, А возраст ненавистен ей всегда. И так мы лжем один перед другим, И в милой сердцу лжи себе мы льстим. Перевод А. Васильчикова Когда она мне клятвы расточает, Я верю, хоть и знаю: это ложь. Она меня за мальчика считает, Которого вкруг пальца обведешь. И раз она меня считает юным, Хоть знает, что дни юности прошли, Я верю ей в тщеславии безумном - Мы оба с ней от правды отошли. Но почему ей не признать измены? И что я стар, признаю я тогда. О, кто любим, казаться хочет верным, Влюбленный забывает про года. И в этой лжи мы с нею возлежим И ложью той, как лестью, дорожим. Перевод В. Николаева 139 О call not me to justify the wrong That thy unkindness lays upon my heart; Wound me not with thine eye but with thy tongue; Use power with power, and slay me not by art. Tell me thou lov'st elsewhere; but in my sight, Dear heart, forbear to glance thine eye aside; What need'st thou wound with cunning when thy might Is more than my o'erpressed defense can bide? Let me excuse thee: 'Ah, my love well knows Her pretty looks have been mine enemies, And therefore from my face she turns my foes, That they elsewhere might dart their injuries.' Yet do not so, but since I am near slain, Kill me outright with looks, and rid my pain. О, не призывай меня оправдать зло, которое твоя жестокость возлагает на мое сердце; рань меня не своими глазами, а языком, используй _свою_ силу как силу, не убивай меня уловками. Говори мне, что ты любишь других, но на моих глазах, душа моя, не бросай взгляд на сторону. Что за нужда тебе ранить хитростью, когда твое могущество? превосходит то, что моя подавленная оборона может выдержать?.. Дай мне извинить тебя _так_: "Ах, моя любовь хорошо знает, что ее прелестные взгляды были моими врагами, и поэтому от моего лица она отводит моих неприятелей, чтобы они наносили свои раны другим". Но не делай этого, а поскольку я почти убит, убей меня совсем своими взглядами и избавь меня от боли. Не оправдаю то, к чему привык, - Твою жестокость к сердцу моему. Но пусть не глаз твой ранит, а язык: Открытый бой охотнее приму. Пусть любишь ты другого, но при мне Не нужно взглядами его томить. К чему обман, раз можешь ты вполне Мою защиту слабую сломить? И все же ты права: твой взгляд - мой враг, И вот ты отсылаешь взгляды прочь, Велишь не задевать меня никак, Губить других и этим мне помочь. Но все сильней любовный мой недуг. Убей же взглядом и избавь от мук. Перевод Игн. Ивановского Оправдывать тебя я не привык, Не притерпелся к жесточайшим ранам; Не рань меня очами - есть язык, Бей силою меня, а не обманом. Скажи, что ты отныне не моя, Не отводи при встрече взор свой милый. Зачем хитрить, когда разгромлен я И взять меня ты можешь просто силой? Но, может, зная, сколь твой страшен взор, Его отводишь ты, меня жалея, Чтоб над другим свершился приговор, Который самой страшной пытки злее? Нет, пощади не так! Но средь скорбей, Из жалости взглянув, меня добей. Перевод С. Степанова 140 Be wise as thou art cruel, do not press My tongue-tied patience with too much disdain, Lest sorrow lend me words, and words express The manner of my pity-wanting pain. If I might teach thee wit, better it were, Though not to love, yet, love, to tell me so - As testy sick men, when their deaths be near, No news but health from their physicians know. For if I should despair, I should grow mad, And in my madness might speak ill of thee; Now this ill-wresting world is grown so bad, Mad slanderers by mad ears believed be, That I may not be so, nor thou belied, Bear thine eyes straight, though thy proud heart go wide. Будь так же мудра, как ты жестока; не угнетай моего бессловесного терпения слишком большим презрением, чтобы печаль не снабдила меня словами, а слова не выразили, какова моя боль, нуждающаяся в жалости. Если бы я мог научить тебя благоразумию, было бы лучше, _если бы ты_ - пусть не любила, но, любовь моя, хотя бы говорила, что любишь; так брюзгливые больные, когда их смерть близка, не признают никаких новостей от врачей, кроме _обещаний_ здоровья. Ведь если я отчаюсь, я могу сойти с ума и в своем безумии могу дурно говорить о тебе, а в наше время извращенный мир стал таким дурным, что сумасшедшим клеветникам верят сумасшедшие уши. Чтобы со мной не было так - _чтобы_ ты не была оклеветана, - нацеливай свой взгляд прямо _на меня_, хотя бы твое надменное сердце промахивалось. К жестокости своей добавь ума, Мое терпение не презирай, Не то проговорится боль сама, Когда слова отыщет невзначай. Ведь если б ты умней была со мной, Я верил бы, что я в любви богач, Как верит в утешение больной, Когда его обманывает врач. Отчаянье с ума меня сведет, И от меня хулу услышишь ты, А этот мир, где все наоборот, Легко поверит слову клеветы. Ты путь великодушный избери И, целясь мимо, на меня смотри. Перевод Игн. Ивановского Будь мудрой так, мой друг, как ты жестока, Клеймить меня презреньем не спеши, Не то печаль позволит раньше срока Мне выразить словами боль души. Ах, если б научиться ты сумела, Хоть не любя, мне о любви шептать, - Твердят так умирающему смело, Что скоро сможет он здоровым стать. Ведь я могу сойти с ума от муки И милую мою оклеветать, Сейчас безумный свет от вечной скуки Готов любую ложь воспринимать. От слухов злых и сплетен отвернись И, не любя, влюбленной притворись. Перевод А. Казаковой 141 In faith, I do not love thee with mine eyes, For they in thee a thousand errors note, But 'tis my heart that loves what they despise, Who in despite of view is pleased to dote. Nor are mine ears with thy tongue's tune delighted, Nor tender feeling to base touches prone, Nor taste, nor smell, desire to be invited To any sensual feast with thee alone; But my five wits nor my five senses can Dissuade one foolish heart from serving thee, Who leaves unswayed the likeness of a man, Thy proud heart's slave and vassal wretch to be. Only my plague thus far I count my gain, That she that makes me sin awards me pain. Поистине я не люблю тебя глазами, так как они подмечают в тебе тысячу изъянов, но мое седле любит то, что они презирают, _и_, вопреки видимому, счастливо обожать тебя. Мои уши также не в восторге от звука твоего _голоса_ [языка], а мое нежное осязание не склонно к _твоим_ низким прикосновениям, и ни вкус, ни обоняние не желают быть приглашенными ни к какому чувственному пиршеству с тобой наедине. Но ни пять моих умственных способностей {*}, ни пять моих чувств не могут убедить не служить тебе одно глупое сердце, которое оставляет _меня_, не владеющее собой подобие мужчины, рабом и жалким слугой твоего надменного сердца. В своей _любовной_ чуме я нахожу только то преимущество, что та, которая заставляет меня грешить, назначает мне наказание. {* По аналогии с пятью чувствами иногда различали пять проявлений ума: обычный ум, воображение, фантазию, способность оценивать, память.} Глаза мои не любят облик твой И тысячу изъянов видят в нем, Но сердце с ними спорит не впервой И в этом споре ставит на своем. Ни речь твоя, которой слух не рад, Ни нежные касанья в тишине, Ни весь твой томный вид, ни аромат Не тянут быть с тобой наедине. Но все пять чувств, и даже пять умов Не могут сердце одолеть одно. Не слушая мужских суровых слов, Оно к тебе, как раб, обращено. Тебя мне, как чуму, принять позволь: Ты в грех ввела и подарила боль. Перевод Игн. Ивановского В моих глазах любви не вспыхнет свет, - Твои пороки ясно видит зренье, А сердце любит - в нем презренья нет, Оно в любви, в прекрасном ослепленьи. И слух, и осязание мои, И вкус, и обоняние вполне Отвергли приглашения твои На страстный пир с тобой наедине. Ни разуму, ни чувствам не дано, Ни впятером, ни в разговоре частном, Уверить сердце бедное одно, Что в рабстве пропадет оно несчастным. С тобою у меня один успех Ты боль моя и мой тяжелый грех. Перевод А. Кузнецова 142 Love is my sin, and thy dear virtue hate, Hate of my sin, grounded on sinful loving. О but with mine compare thou thine own state, And thou shalt find it merits not reproving, Or if it do, not from those lips of thine, That have profaned their scarlet ornaments, And seal'd false bonds of love as oft as mine, Robbed others' beds' revenues of their rents. Be it lawful I love thee, as thou lov'st those Whom thine eyes woo as mine importune thee: Root pity in thy heart, that when it grows Thy pity may deserve to pitied be. If thou dost seek to have what thou dost hide, By self-example mayst thou be denied. Любовь - мой грех, а твоя драгоценная добродетель - отвращение, отвращение к моему греху, основанному на греховной любви. Но сравни с моим свое собственное состояние, и ты обнаружишь, что оно не заслуживает упрека, или если заслуживает, то не из этих твоих губ, которые осквернили _свой_ алый орнамент и запечатывали фальшивые узы любви так же часто, как мои, лишая чужие постели их законных арендных доходов {*}. Да будет законным, что я люблю тебя, как ты любишь тех, кого твои глаза обхаживают, как мои домогаются тебя; укорени жалость в своем сердце, и когда она вырастет, твоя жалость, возможно, заслужит того, чтобы ее пожалеть. Если ты стремишься иметь то, что _сама_ не выказываешь, из-за твоего собственного примера тебе может быть _в этом_ отказано. {* Т.е. законной супружеской любви.} Любовь - мой грех, тебе претит она, В твоих глазах греховна и убога. Но ты сама не менее грешна, - И стоит ли меня судить так строго? И не твоим устам меня судить, Подложные скреплявшим документы Любви печатью алой, чтоб лишить Чужие ложа их законной ренты. Пусть я люблю тебя, а ты - того, Кто для тебя, как ты - мне, есть отрада. Подай мне жалость сердца своего - И жалость будет жалости награда. А если жалость в сердце не найдешь, Ты не получишь то, что не даешь. Перевод С. Степанова Любовь - мой грех. Святая простота, Ты ненавидишь этот грех открыто. Пусть грешен я - и ты уже не та, А это означает, что мы квиты. Уж порицать, так не твоим устам, Которые мне не однажды лгали: Любовь мы оба воровали там, Где ложе ненадежно охраняли. Люблю тебя я так, как любишь всех, Кого своим ты взглядом одарила: Моя любовь к тебе такой же грех - О, если б состраданье ты взрастила. Глуха твоя душа к чужой беде, И ты не сыщешь жалости нигде. Перевод И. Фрадкина 143 Lo, as a careful housewife runs to catch One of her feathered creatures broke away, Sets down her babe and makes all swift dispatch In pursuit of the thing she would have stay, Whilst her neglected child holds her in chase, Cries to catch her whose busy care is bent To follow that which flies before her face, Not prizing her poor infant's discontent: So runn'st thou after that which flies from thee, Whilst I, thy babe, chase thee afar behind; But if thou catch thy hope, turn back to me, And play the mother's part, kiss me, be kind: So will I pray that thou mayst have thy Will, If thou turn back, and my loud crying still. Смотри: как заботливая хозяйка бежит, чтобы поймать одно отбившееся пернатое создание, - отставляет дитя и бросается со всех ног вдогонку за тем, что она хочет удержать, тогда как ее брошеный ребенок, в погоне за ней, старается поймать ее, а она поглощена преследованием того, что несется у нее перед лицом, не обращая внимания на недовольство бедного младенца, - так ты бежишь за тем, кто убегает от тебя, тогда как я, твое дитя, гонюсь за тобой далеко позади; но если ты поймаешь _предмет своих стремлений_ [свою надежду], обернись ко мне и исполни роль матери - поцелуй меня, приласкай. Итак, я буду молиться, чтобы ты могла получить своего Уилла [свое желание] {*}, если _потом_ ты обернешься и утешишь мой громкий плач. {* В оригинале - игра на имени Will и слове "will" (воля, желание) см. примечание к сонету 135.} Смотри! Стремясь отчаянно поймать Одну из кур, что убегает прочь, На землю тут же опускает мать И оставляет сына или дочь. Пока кричит несчастное дитя, Ее заботы тщетно ожидая, Она бежит вперед, почти летя, Про своего ребенка забывая. Вот так и ты исчезла, убежав. Я начал, как дитя, тебя искать. Но ты вернись, мечту свою догнав, Чтоб роль добрейшей матери сыграть. Свое желанье, своего Уилла Лови, лишь про меня бы не забыла. Перевод В. Николаева Смотри, как за пернатым беглецом Хозяйка беспокойная бежит, В то время как с заплаканным лицом Малыш ее, оставленный, лежит, И ручки тянет к ней, и мать зовет, Бедняжка. В небрежении она К его мольбам; ее беглец влечет, И им одним она поглощена. Вот так и ты меня, свое дитя, Оставила в погоне за мечтой. Но возвратись, надежду обретя, И, точно мать родная, успокой. Молю: Желание имея, все ж Ко мне вернись, - мой плач ты тем уймешь. Перевод С. Шестакова 144 Two loves I have, of comfort and despair, Which like two spirits do suggest me still: The better angel is a man right fair; The worser spirit a woman coloured ill. To win me soon to hell, my female evil Tempteth my better angel from my side, And would corrupt my saint to be a devil, Wooing his purity with her foul pride. And whether that my angel be turned fiend Suspect I may, but not directly tell, But being both from me, both to each friend, I guess one angel in another's hell. Yet this shall I ne'er know, but live in doubt, Till my bad angel fire my good one out. У меня есть две любви, _дающие мне_ утешение и отчаяние, которые, как два духа, постоянно влияют на меня: лучший из _этих двух_ ангелов - это мужчина, по-настоящему прекрасный [белокурый], худший из духов - женщина цвета зла. Чтобы быстро свести меня в ад, моя злая женщина {*} соблазном уводит моего лучшего ангела от меня и желала бы совратить моего святого, чтобы он стал дьяволом, искушая его чистоту своим нечестивым блеском. И превратился ли мой ангел в злого духа, я могу подозревать, но не могу сказать наверное, но, так как они оба _удалены_ от меня и дружны между собой, я догадываюсь, что [один] ангел находится в аду [другого]. Но этого я никогда не узнаю, а буду жить в сомнениях, пока мой злой ангел огнем не прогонит моего доброго. {* В оригинале - стилистическая фигура: "female evil", буквально: "женское зло".} Две страсти надо мной, как духи, властны В покое и отчаянье моем: Мой светлый ангел, юноша прекрасный, И женщина, окрашенная злом, Что в ад меня низвергнуть помышляет, И ангела уводит от меня, И в беса херувима превращает, Пороком чистоту его маня. Подозреваю это превращенье, Хотя не говорю напрямоту. Они вдвоем, от них я в отдаленье, И страшно мне, что ангел мой в аду. А мне в сомненьях жить, покуда он Не будет женским демоном сожжен. Перевод В. Николаева Две страсти - безнадежность и блаженство - Всегда со мной по обе стороны: Дух добрый - муж, краса и совершенство, А злобный демон в образе жены. Чтоб скорбью низвести меня до ада, Стремится ведьма ангела прельстить И, спесью замарать невинность рада, Святого хочет в беса превратить. Боюсь, что худшее уже свершилось, И понимаю, на свою беду: Мой друг с моей подругой - подружились, И он, наверно, у нее в аду. Пойму, что мне предчувствие не лжет, Когда злой ангел - доброго сожжет. Перевод Д. Щедровицкого 145 Those lips that Love's own hand did make Breathed forth the sound that said 'I nate' To me that languish'd for her sake; But when she saw my woeful state, Straight in her heart did mercy come, Chiding that tongue that ever sweet Was used in giving gentle doom, And taught it thus anew to greet: 'I hate' she altered with an end, That follow'd it as gentle day Doth follow night, who like a fiend From heaven to hell is flown away; 'I hate' from hate away she threw, And saved my life, saying 'not you'. Губы, которые создала рука самой Любви, выдохнули звук, сказавший: "Ненавижу" - мне, тосковавшему по ней; но когда она увидела мое горестное состояние, сразу в ее сердце вошло милосердие, браня язык, который всегда _был_ добр _и_ привык произносить мягкие приговоры, и научила его так обратиться _ко мне_ по-новому: _слово_ "ненавижу" она изменила с помощью окончания, последовавшего как ласковый день следует за ночью, которая, как злой дух, с небес уносится в ад. "Ненавижу" она от ненависти отделила [отбросила] и спасла мою жизнь, сказав: "Не тебя". "Я ненавижу" - слово вдруг Возникло на ее устах, Все мрачным сделалось вокруг, Она увидела мой страх, Раскаянье пришло тотчас; Зажат язык, что до сих пор Шептал слова любви не раз, А не суровый приговор, "Я ненавижу" - гнев утих, Вернулся светлый день назад, Забрав всех демонов своих, Ночь с неба провалилась в ад, "Я ненавижу, - но, любя, Договорила: - Не тебя". Перевод А. Кузнецова Из уст, любовью сотворенных, Раздался шепот: "Не люблю", И я слабел в страданьях томных; Но, видя всю печаль мою, Вошло к ней в душу милосердье И приказало языку Немедля проявить усердье, Чтоб разогнать мою тоску. Слова, что речь ее венчали, Забрали "Не люблю" назад, Как нежный день в своем начале, Что ночь с небес свергает в ад. "Я не люблю, - сказала снова, Добавив: - Никого другого". Перевод В. Николаева 146 Poor soul, the centre of my sinful earth, [ ] {*} these rebel pow'rs that thee array, Why dost thou pine within and suffer dearth Painting thy outward walls so costly gay? Why so large cost, having so short a lease, Dost thou upon thy fading mansion spend? Shall worms, inheritors of this excess, Eat up thy charge? Is this thy body's end? Then, soul, live thou upon thy servant's loss, Buy terms divine in selling hours of dross; Within be fed, without be rich no more: So shalt thou feed on Death, that feeds on men, And Death once dead, there's no more dying then. Бедная душа, центр моей грешной земли, [ ] мятежные силы, которые тебя облачают; почему ты чахнешь внутри и терпишь лишения, раскрашивая внешние стены и платя дорого, чтобы они стали нарядными? Почему такую высокую цену, имея такой краткий срок аренды, ты платишь за свой приходящий в упадок особняк? Чтобы черви, наследники этих излишеств, доели твои затраты? В этом конец твоего тела? Тогда, душа, живи за счет убытка своего слуги, и пусть оно чахнет, увеличивая твое изобилие; купи божественные сроки, продавая часы суеты; будь насыщена внутри, _а_ внешне больше не будь богатой; так, кормись за счет Смерти, которая кормится людьми, а когда Смерть умрет, больше не будут умирать. {* В оригинальном издании Торпа вторая строка начиналась с повторения трех последних слов первой строки: "My sinful earth these...", что нарушает размер и не поддается осмысленной интерпретации ввиду остальной части строки. Издатели и комментаторы, считая это ошибкой набора, предлагали самые разные варианты начала второй строки, ни один из которых не является более обоснованным, чем другие.} Душа, ядро моей греховной плоти, Ужель порывы сил твоих слепы, Что, голодая, чахнешь ты в заботе О драгоценном глянце скорлупы? Столь краткий срок за счет таких усилий Зачем ты тратишь на непрочный дом, Чтоб черви как наследники вкусили Твоих сокровищ, воплощенных в нем? Живи, душа моя! Пусть чахнет тело, Утратою тебя обогатив И, воплотясь до высшего предела, Остатком жизни сделку оплатив, - Питаясь смертью, как она людьми, Из рук ее бессмертие прими. Перевод И. Астерман Душа, о грешной плоти сердцевина, Ты вновь мятежным силам потакаешь. Внутри тебя и голод, и кручина, Снаружи - яркой росписью блистаешь. Зачем ты тратишь средства дорогие На особняк, что сдан тебе внаем? Чтоб были все излишества смешные Обглоданы наследником-червем? Как телу переплачиваешь ты! Пусть твой слуга свои уменьшит траты. На вечность обменяй хлам суеты; Внутри будь сытой, внешне - небогатой. Ты смертью насладись, чья пища - люди, И смерть умрет, и умерших не будет. Перевод В. Николаева 147 My love is as a fever, longing still For that which longer nurseth the disease, Feeding on that which doth preserve the ill, Th'uncertain sickly appetite to please. My reason, the physician to my love, Angry that his prescriptions are not kept, Hath left me, and I desperate now approve Desire is death, which physic did except. Past cure I am, now reason is past care, And frantic mad with evermore unrest, My thoughts and my discourse as madmen's are, At random from the truth vainly expressed: For I have sworn thee fair, and thought thee bright, Who art as black as hell, as dark as night. Моя любовь - как лихорадка, которая все время жаждет того, что еще больше вскармливает болезнь, питаясь тем, что сохраняет недуг, чтобы удовлетворить непостоянный, болезненный аппетит. Мой рассудок - врач, лечивший меня от любви, разгневанный тем, что я не выполнял его рецептов, - покинул меня, и теперь я в отчаянье убеждаюсь _на опыте_, что страсть, которую отвергает медицина, - это смерть. Мне уже не излечиться теперь, когда рассудок от меня отказался; я в лихорадочном безумии от вечного смятения, мои мысли и речь - как у безумца, они далеки от истины и говорятся без толку. Так, я клялся, что ты белокура [прекрасна, добра], и думал, что ты светла, а ты черна, как ад, темна, как ночь. Я болен воспалением любви И сам хватаюсь за малейший повод Разжечь еще сильнее жар в крови, Чтоб утолить болезни лютый голод. Мой разум, мой целитель, вдруг пропал, Поняв тщету советов и стараний, И я как одержимый вновь припал К своей незакрывающейся ране. Напрасно все. Врача уж не вернешь, Помешанный гуляет на свободе, Твердя себе заведомую ложь, Противную рассудку и природе: Что ты светла, как день, и мне верна, А ты, как ночь, темна, как ад, черна. Перевод О. Дудоладовой Моя любовь - тот затяжной недуг, Который рад лечение продлить. Отравы прежней ищет он вокруг, Желая смутный голод утолить. Мой разум, врач мой, недоволен тем, Что страждущий противится ему, Меня оставил, в сущности, ни с чем: Страсть - это смерть, лекарства ни к чему. И вот, неизлечим, неисправим, Я места не могу себе найти, Под стать лишенным разума больным, Привыкшим околесицу нести. Ведь клялся я, что солнце ты точь-в-точь, А ты черна, как ад, темна, как ночь. Перевод Игн. Ивановского Любовь - как лихорадка; ждет, страдая, Того, что злой недуг ее продлит, И ко всему, что боль оберегает, Питает непонятный аппетит. Мой разум, кто любви служил врачом, Сердясь, что я отверг его леченье, Меня оставил. Я ж, отчаясь в нем, Узнал, что страсть смертельна - нет спасенья. Я без врача, рассудку не вернуться, И мне теперь навеки нет покоя. Мои слова и мысли - бред безумца, И вместо правды я твержу иное: Что нет тебя прекрасней и светлей, Хоть ночи ты и ада ты черней. Перевод В. Николаева Любовь - горячка, жар не утихает, Наоборот, становится сильней: Ее туда влечет, где полыхает Огонь всепожирающих страстей. Оставил разум-врач меня в несчастье - Разгневан: я советом пренебрег; Смерть ненасытна, и смертельны страсти, Я жду, когда придет последний срок. Живу на грани умопомраченья И, обезумев, повторяю ложь, Любое бесполезно мне леченье, -