сомнился я. - Хотелось бы думать, - вздохнул Лунич. - Уж очень родственны по духу Толстой и зрелый Шекспир. "Власть тьмы" и "Макбет". Мы помолчали. - Так листьями или цветами платил Лир? - полушутя спросил я, чтобы разбить торжественную паузу. - А вот этого не знаю, - очень серьезно сказал Лунич. - Что именно употребляет Лир в качестве денег - увядшие ли цветики, пожухлый ли бурьянный лист или просто-напросто репьи, - навсегда уж, видимо, останется неясным и отданным на усмотрение режиссеров-постановщиков. Цветы? Корделия в четвертой сцене дает перечень сорняков, былья, бурьяна, собираемого Лиром. Тут репейник, крапива, дрема, дымянка, плевел, болиголов. Тейту в своей переделке пришлось даже заменить для благообразия крапиву и болиголов маргаритками, маком и фиалками. Да и какие цветы в осенний холод? Хантер считает, что "в символических целях" у Шекспира здесь - разгар лета, пора пышного разнотравья. Но как сочетать это со словами Лира: "Слезами персть осеннюю кропить". "Высоко поросшее поле" ведь можно трактовать и как перелог, покрытый высоким и жухлым осенним бурьяном. Недаром же Шекспир, описывая в "Генрихе V" несеяную ниву, поросшую бурьяном, дает почти тот же перечень сорных растений, что в "Лире". И трактовка эта, пожалуй, лучше вяжется с общей тональностью, символикой "Лира" (нищие деревни, близящийся голод, космические и земные катастрофы), чем "высокие хлеба" и васильки. - А других загадок в этой сцене нет? - опять попробовал я сбить высокий тон. - Есть одна странная деталь. Почему, увидев Глостера, Лир издали принял его сперва за Гонерилью? Обычно объясняют это тем, что на глазах у Глостера повязка, а притворно приболевшая в I акте Гонерилья вышла к Лиру будто бы с повязкой на лбу. Но загвоздка-то в том, что на глазах у Глостера повязки нет. Это ясно хотя бы из слов Лира: "Что щуришься..." - или из слов Эдгара в первой сцене того же акта: "Оченьки твои кровоточат". Слуги хотели было наложить Глостеру повязку и найти ему поводыря, но не сделали ни того, ни другого - сробели, очевидно. Такова в герцогстве Реганы атмосфера ужаса и зверства, что только глубокий старик арендатор осмелился вывести Глостера на дуврскую дорогу. Объяснение надо искать не в повязке, а в другом. Что является самой заметной, яркой, многократно упоминаемой чертой облика Гонерильи? Ее глаза. Лир говорит о них: "надменные глаза", "ее глаза свирепы и горящи". (Любопытно, что и у чеховской Аксиньи глаза "такие сердитые и горят зеленые, словно в хлеву у овцы".) Гонерилья "играла так глазами", вспоминает Регана. И вот подведенные засохшей кровью, издали заметные глазницы Глостера напоминают Лиру яркие глаза Гонерильи ("Глаза-то мне знакомы..."). Взглянув поближе, Лир находит затем в Глостере сходство со жмурящимся купидончиком - из тех, что зазывно красовались на вывесках публичных домов. "Не заманишь", - насмешливо говорит Лир. - За что Шекспир так неутомимо издевается над Глостером? Ответ один: отношение зрелого Шекспира к "роскошникам и развратникам" от пьесы к пьесе становится все нетерпимее, все беспощаднее. Даже Фальстаф, который в "Генрихе IV" был изображен с чувством "веселого комизма", по справедливому замечанию возмущенного Толстого, - даже этот Фальстаф в "Генрихе V" умирает если и комично, то уж никак не весело, а проклиная вино и подружек. И в мысленной моей защите Шекспира перед Львом Толстым я обращаю на это внимание Толстого. - И Толстой смягчается - и мирится с Шекспиром? - Ах, да не смейтесь вы надо мной, стариком. На звездных просторах бессмертия они давно уже в мире и дружбе. ШЕКСПИРОВСКИЙ АНТИСПИД  Вечер первый. Золоторунная грусть Я не виделся с Евсеем Луничем почти полгода. За это время он постарел, подсох лицом; но в голубоватых выцветших глазах была улыбочка. - А я комедию шекспировскую перевел, - похвалился он. - "Как вам угодно" - И, заметив, что я наморщил лоб, добавил: - Обычное название - "Как вам это понравится". - Ну, эту я читал недавно, - сказал я. - В пятом томе русского восьмитомника. - И как она вам показалась? Редакторы дешевого американского издания этой пьесы утверждают, что "она не содержит особых глубин и космических истин. Шекспир написал пьесу веселую и добродушную". - Пожалуй, так оно и есть, - осторожно согласился я. - А я вот думаю, что совсем оно не так. Но идея пьесы стала по-настоящему понятной и по-новому коснулась нас только в последние десять-пятнадцать лет. Я вам дам прочесть мой перевод; но прежде мы поговорим об этой идее. А в пятом томе пьеса захоронена, как в саркофаге, - никто ее не ставит, публика ее не видит и не слышит. А жаль. Среди комедий трудно сыскать пьесу жизненнее, глубже, современнее. И ее надо воскресить. Лунич помолчал, глядя на магазинную тележку, валявшуюся почему-то возле скамеек. Потом повернулся ко мне - Знаете ли вы, что такое пастораль? - Ну... "Нежный! У ласковой речки Ты - голубой пастушок. Белые бродят овечки, / Круто загнут посошок..." - вспомнил я из Блока. - Да, да, да, - закивал Евсей лысиной. - И пастушок изъясняется в таком примерно стиле: "Если я не причиню вам, прекрасная девица, огорченья, не потревожу рану вашей печали, то окажите милость, поведайте мне причину несчастий ваших - и почему и куда странствуете вы в столь опасном лесу". Я цитирую пасторальный роман "Розалинда" Томаса Лоджа. Был такой литератор во времена Шекспира. По лесу у Лоджа бродят пастухи и рыцари, без устали творя стихи в честь своих возлюбленных. Еще не отдышавшись после поединка со смертоносным противником, юный рыцарь тут же сочиняет сонет для дамы сердца... Очаровательно и ловко написанная сказка Лоджа была весьма популярна - как популярны в наше время бесчисленные дамские романы о любви. И вот представьте, что в благоуханную атмосферу такого романа вторгается незваный гость и очень доброжелательно, сочувственно, ласково так спрашивает: "А как тут насчет сифилиса, любезные дамы и господа?" Вот это именно и сделал Шекспир в своей пьесе. К персонажам Лоджа он добавил Жака и шута Оселка, а героиню, Розалинду, одарил своею трезвой мудростью. Жак загрустил над неразумием людским, шут подмигнул тускловато-насмешливым глазом, Розалии да занялась возвращеньем своего слишком уж взорлившего Орландо на грешную землю, - и сообща Жак, шут и Розалинда - в клочья разнесли гладенькую, сладенькую сказку пасторали. - Лунич сделал нервный, разрывающий жест обеими руками. - И освободилось из-под пасторальной мишуры что-то мудрое, истинное, полное человеческого смысла. Но, думаете, пасторальщики смирились с этим разгромом, признали, что Шекспир не их поля ягода? - продолжал Евсей. - Как бы не так. Главный возмутитель спокойствия - Жак. Поэтому вот уже без малого четыре века они нападают на Жака. Ярлычок на него лепят - "сентименталист", то есть в какой-то степени позер, притворщик... - А ваше "пасторальщики" - не ярлычок? - кольнул я. - Это слово я употребил просто в смысле "сторонники, любители пасторалей", без всякого намека на притворство или позу. Вы не сбивайте меня. Дело ведь серьезное. Теперь наконец-то поняли, что защитники животных заслуживают внимания и уважения. Жак - едва ли не первый в большой литературе провидец-эколог, сберегатель среды обитания. Когда он проливает слезы над раненым оленем, то ведь он печалится о будущности рода человеческого... Но это не все. К Жаку намертво приклеен ярлык еще сквернее: "меланхолик". То есть нытик-психопат, которого не стоит принимать всерьез. - Но ведь так его называет сам Шекспир: Жак-меланхолик. - В том-то и штука, что нет. The melancholy Jaques вовсе не означает непременно "Жак-меланхолик". Давайте разберемся в этом - с привлеченьем Оксфордского словаря. (Евсей порылся в бумажках.) Я постараюсь покороче, чтобы не утомить вас филологией... Слово melancholy стало употребляться как прилагательное - в XVI веке. Какие значения имело во времена Шекспира это прилагательное? 1. Страдающий болезнью, вызванной, как считалось, избытком "черной желчи" в организме; для болезни этой характерны крайняя подавленность, угрюмость, вспышки беспричинной ярости, необоснованные страхи. 2. Гневливый, сердитый, угрюмый. 3. Грустный, печальный, удрученный; впервые это значение отмечено не где-нибудь, а у Шекспира в "Бесплодных усилиях любви" (1588 г.). Да и в романе Лоджа (1590 г.) не раз встречается это значение. Упомянем и о четвертом значении: выражающий печаль, навевающий грусть. Это значение относится к предметам, местам, звукам - и, опять-таки, впервые оно отмечено у Шекспира, в "Ромео и Джульетте": печальные колокола. А в нашей пьесе Орландо говорит о сумрачных ветвях (melancholy boughs). Так как же перевести the melancholy Jaques, какое значение выбрать? Жак не гневлив - скорее сдержан; он довольно терпеливо сносит грубости Орландо и насмешки Ганимеда, - так взрослый сносит шалости детей. Жак отнюдь не меланхолического темперамента, он способен просмеяться целый час, радуясь встрече с шутом. Жак не угрюм. Но, разумеется, печален, удручен, постоянно грустит. Так, может, он и вправду психопат, больной "черножелчием"? И вот здесь решает то, весомы ли причины печали, обоснованны ли страхи Жака? И речь уже пойдет не об оленях. Вечер второй. История болезни - В средние века, - торжественно начал Евсей, - в различных местностях Европы "тлела" (так и сказано в Британской энциклопедии) непонятная болезнь; чаще всего ее считали формой псориаза или даже проказы. А к концу XV века всю Европу охватила эпидемия, "вызвав большое разрушенье жизни". Именно в то время, в 1492 году, Колумб открыл Америку; большинство историков медицины считают, что зараза занесена оттуда. Ее называли "испанский недуг", "французская болезнь". Лишь с опозданием определили, что это болезнь венерическая. В 1530 году впервые прозвучало слово "сифилис". Так озаглавил свою поэму итальянский врач, астроном и поэт Фракасторо. Герой поэмы - пастух Сифил, первая жертва грозного недуга, насланного богами. И как слово "Энеида" (латинское: Энеис) образовано от имени Эней, так от Сифила образовано "Сифилис", то бишь "Сифилиада", поэма о Сифиле. А между прочим, - поднял Евсей глаза от густо исписанного листка, - такое паскудное слово: "сив и лыс". - И сиплое слышится что-то, - сказал я. - Да. И вот - считая от Колумбова открытия Америки - четыре века не было от этой гадости лекарств. Были тревога, страх, замалчивание, царила путаница. В XVIII веке знаменитый английский врач Джон Хантер решил на себе проверить, не являются ли сифилис и гонорея проявлениями одной болезни, - и Хантер намеренно заразил себя от венерического больного. На беду тот венерик одновременно был болен и тем, и другим, так что эксперимент лишь усугубил неразбериху. Но какой храбрец однако был этот Джон Хантер! Только в начале XX века открыли микроб сифилиса и применили сальварсан. А в 40-х годах появился пенициллин. И в сочетании с противозачаточной таблеткой произвел "сексуальную революцию". Хмель свободы одурманил головы - гуляй, Малашка! - и эйфория длилась много лет, пока в 1982 году не ударил СПИД. Вот такая история. Если сифилис убивал или страшно калечил четверть заболевших, то какой процент смертности будет у СПИДа? Во всяком случае, лекарства нет. И как бы жертвы СПИДа ни проклинали медиков (мол, научно-исследовательские центры, занятые поиском вакцины, не что иное как сточная яма посредственностей), этим делу не поможешь. Явится "эбола", еще похуже что-нибудь... Какое же средство спасенья от этого ужаса, а? Евсей возбужденно глядел на меня, я молча глядел на него. - Не знаете? Забыли? Средство древнее, двух-, трех-, четырехтысячелетней давности. Хотя что такое эти тысячи лет? Мгновенье, ничего не изменившее в человеческой натуре. Древние пророки и законодатели были уж во всяком случае не глупее нас. Они провидели нашествие губительных болезней. И если на скрижалях высечено: "Не прелюбодействуй... не домогайся жены ближнего твоего", то не в стыдливости или ханжестве здесь дело. Людям дан санитарный запрет, еще лишь ужесточенный Нагорной проповедью. И не в аскетизме дело здесь. Аскетизм, ханжество... ярлычки придумывать мы мастера. Повторяю, это запрет санитарный, подобный запрету на кровосмешение. Делиться соком жизни можно лишь с пожизненным партнером и ни с кем больше. Что же делать, если такой запрет может быть тягостен? Хочешь жить и чтобы дети жили - умей терпеть. А мужчине и вовсе уж постыдно уподобляться ебунчикам-мартышкам. Драматург Томас Деккер, младший современник Шекспира, возмущался: "Двери отъявленных своден день и ночь распахнуты, как врата ада... в то время как двери бедного ремесленника, случись только у него умереть ребенку хоть с одним признаком моровой болезни, тут же забивают наглухо и сторожат, чтобы не заразились другие. А ведь мор бордельный (то есть сифилис, Деккер едко именует его Мосье Костосуш) опаснее для города, но над опасностью этой смеются или смотрят на нее сквозь пальцы..." Так есть ли у Жака причина для печали? Еще бы. И что же он - довольствуется бездеятельной грустью, созерцанием больного мира? Отнюдь нет. Оденьте в шутовскую пестрядину И разрешите говорить все то, Что на уме, и зараженный мир Насквозь, насквозь прочищу - тело мира От гнили начисто освобожу, Пусть только вытерпят мое леченье. Герцог возражает Жаку - скорее даже дразнит, чем возражает: Тьфу! Знаю я, в чем состоит оно. ... Хуля грехи, Ты согрешишь зловреднейше, гнуснейше: Ведь раньше сам разнузданным распутством Ты занимался - и весь этот гной Из собственных нарывов и болячек, Гульбою нажитых, ты изольешь На каждого. На что Жак отвечает резонно и сдержанно... - Погодите, - перебил я. - Значит, Жак и сам болен? - А кто же это мог тогда определить наверняка? В том же и мрак положения. Ведь со времен Колумба и первой эпидемии прошло всего сто лет, и еще три века потом не додумались люди до реакции Вассермана. Можно лишь сказать, что если в прошлом у Жака действительно случались "нарывы и болячки", то симптомы это не только сифилиса, а и болезней преходящих, менее тяжелых... Нет, вряд ли Жак болен. Жак участвует в трапезах; сам герцог не избегает Жака, а напротив, ищет его общества: "Останься, Жак, останься". И Жак не озлоблен, как бывают озлоблены страдающие сифилитики. Вспомним, что у Куприна в "Яме" осатанелая проститутка заражает чуть ли не сотню клиентов, прежде чем покончить с собой. Жак не меланхолик, а печальник (есть такое прекрасное русское слово). Он печалуется о людях, хочет избавить их от ужаса, нависшего над миром. А повстречав в лесу шута и послушав его рассужденья, Жак смеется буйно и неудержимо - ну, стал бы больной человек целый час хохотать над остротой шута Оселка? Могут спросить: а почему, собственно, он так расхохотался? В самом деле, открываем пятый том восьмитомника; там острота шута передана следующим образом: Так с часу и на час мы созреваем, А после с часу и на час гнием. Вот и весь сказ. Образ вызревающего и тут же гниющего плода был не однажды обыгран Шекспиром. Но чему тут так уж очень смеяться? А дело-то все в том, что в шекспировские времена слова "час" и "шлюха" звучали сходно, и шут говорит вот что: И так от часа к часу Мы зреем, а потом от шлюхи к шлюхе Гнием, гнием, и сказочка с концом. Вот в чем соль. Мысль выражена шутом настолько сжато, верно, остроумно, что восхищенный Жак хохочет и хохочет... Кое-кто из комментаторов считает Жака циником и даже человеконенавистником, ссылаясь на знаменитый монолог Жака "Весь мир - театр". Но в нем ведь Жак дает картину мира больного. Симптомы старческого выживанья из ума не так уж резко отличаются от проявлений прогрессивного паралича, то есть третичного сифилиса мозга. И недаром же Шекспир противопоставил слабоумному старичью образ восьмидесятилетнего Адама - старика разумного и деятельного, который смолоду "не губил себя, обесстыжев, в распущенности". Не все, стало быть, старики выживают из ума... - А Розалинде почему противен Жак? - Неприязнь Розалинды к Жаку понятна - ведь она слышала, как порицал Жак неистовую влюбленность Орландо. Но обратите внимание: Жак, а не кто иной, уговаривает Оселка венчаться по-настоящему, отнестись к браку без ерничества. В финале пьесы Жак, прощаясь, благословляет Орландо и Сильвия - стойких и верных влюбленных, а Оселку предрекает "грызню и свары" - именно потому, что Оселок заранее готов примириться с "рогами" и не прочь и сам изменять жене, то есть готов к нарушеньям санитарного запрета. Жак играет в пьесе важнейшую, центральную роль. Знаменательны слова Жака, сказанные вроде бы в шутку: "Не иначе как близится новый всемирный потоп, и в ковчег бегут пары спасаться". О каком потопе речь? О гибельной болезни. И спасенье от нее Жак видит в святости и ненарушимости брака. Брак - вот ковчег спасенья. Какая трезвая, простая и вместе высокая мысль! Вообще, религиозная нота финала высока. Не зря отказывается Жак участвовать в торжествах и плясках. И чтобы Жаку было куда уйти, Шекспир меняет концовку Лоджа - узурпатор Фредерик не гибнет в битве со сторонниками прежнего герцога, а становится отшельником, религиозно просветляется. К нему-то и уходит Жак - со словами: От этих обращенных можно много Преважного услышать и познать. В остротах и шуточках пьесы ощутима серьезность, еще лет пятнадцать назад малопонятная. Но сейчас наступили времена крайне серьезные, и Шекспир приходит нам на помощь. Попробуйте найти поэта мудрей и современней, чем Шекспир! Вечер третий. Правда спасет мир - Скажите, Евсей, - спросил я шутливо. - Краем уха я слышал, будто эта пьеса - веселая комедия. Но, как вы ее трактуете, что же в ней веселого? - Весела в ней Розалинда. О, роль Розалинды грандиозна. Этой ролью знаменита пьеса в англоязычном мире. Бернард Шоу писал, что для современной актрисы Розалинда то же, что для актера Гамлет, - неуспех почти что исключен. И действительно, десятки актрис этой ролью прославились. Для чеховской Ариадны лгать было естественно, как для воробья чирикать. Но, слава богу, есть совсем иные женские натуры. Розалинде присуще говорить правду - быть правдивой даже до неловкости. Вот в последней сцене первого акта Селия спрашивает Розалинду, почему она так молчалива - с тоски по своему отцу, что ли? - "Нет, немножко и с тоски по отцу моего ребенка" (то есть по отважному Орландо, кого только что впервые увидала и в кого влюбилась), отвечает Розалинда. Этим неделикатным ответом она вгоняла в краску многих комментаторов Шекспира, и они исправляли текст так: "с тоски по ребенку моего отца", то есть с печали о себе самой... Помните маршаковское: "Не знаю я, как шествуют богини. Но милая ступает по земле"? Это 130-й сонет, в нем Шекспир правдив безжалостно, - и вот так же безжалостно правдива Розалинда. Адресованные ей хвалебные стихи Орландо: По небесному веленью Собрала природа в ней Дивную красу Елены (Без Елениных страстей), Клеопатры горделивость, Аталанты чистоту, А Лукреции стыдливость, Истовость и высоту... - Розалинда называет "нудной проповедью". Возможно, она опасается, что Орландо, который слишком уж зафантазировался, не избежит в дальнейшем разочарования, - и старается все "заземлить". Кстати, Орландо видел-то ее лишь однажды - притом в час, когда жизнь и смерть решались поединком, - и немудрено, что он не узнает ее потом в лесу, переодетую мужчиной. Я сам, - усмехнулся Евсей, - еще помню времена, когда явление женщины в брюках казалось не совсем обычным. И помню, как храбро бросались в атаку тогдашние энтузиастки. Одна, к примеру, на ширинку джинсов нашила сверху большущие матерчатые клоунские пуговицы... Я к чему вспомнил о клоунах? Мужская одежда служит Розалинде именно клоунским, шутовским нарядом, дающим ей возможность говорить без обиняков. И Розалинда, быть может, способна привести в сознание нынешних "настоящих женщин", намеренных (судя по рекламе их журнальчика) обзавестись любовником в дополненье к мужу. Она им скажет: - Мало тебе, умница, мужа? На колени, Гордячка, и благодари богов, Постясь и кланяясь, что вот нашелся В тебя влюбленный добрый человек. Не мистическая и мифическая красота спасет мир, а чистота, Местность, правда спасет погибающий мир - и Розалинда умеет делать эту спасительную правду веселой. Честь и хвала Розалинде! И, вручив мне папку с рукописью перевода, Лунич вставал уже со скамейки, когда я задал последний вопрос: - А почему все же вы изменили название пьесы? - А что, собственно, значит "Как вам это понравится"? - спросил в свою очередь Евсей. - Ведь это скорей восклицание - удивленное, даже негодующее. Можно удивляться, можно и негодовать; но, главное ведь, надо передать название, данное Шекспиром. А название это, между прочим, толкуют по-разному. Одни - в смысле: "Эта пьеса написана так, как вам угодно". Другие - в смысле: "Назовите это, как вам угодно". Третьи: "Оцените, как вам угодно". Сами видите, "Как вам угодно" подходит в каждом случае. - А вы, Евсей, какого толкованья держитесь? - Ни первого, ни второго, ни третьего. - В глазах Лунича мелькнула знакомая сумасшедшинка. - Название в действительности означает: "Как вам угодно! Хотите гибнуть - погибайте. Жены, наставляйте мужьям рога; мужья, путешествуйте от шлюхи к шлюхе... Если же хотите жить, то умерьте аппетиты и храните чистоту брака. Так что - как вам угодно!" ТАЙНА ГАМЛЕТА  Вечер первый. Скамейка и луна Мы с Евсеем Луничем сидели на скамейке. Днем на этих скамьях пенсионеры клонят бронзовые лысины над шахматами. Уже давно стемнело, угомонилась детвора. Было тихо, лунно и прохладно. - Как сладко спит сияние луны здесь на скамье, - проговорил Евсей со вздохом. - Это вы откуда? - поинтересовался я. - Из Шекспира. То есть нет. Из Чехова. Я поглядел на него вопросительно. - Видите ли, есть у Чехова глубокий и красивый рассказ "Страх". Там описан ночной сад, скамейка. На ней спит сияние луны (Чехов цитирует из "Венецианского купца"), а затем укладывается алкоголик-лакей по прозвищу Сорок Мучеников. Но очень жестко спать там, на скамейке, алкаш кряхтит, ворочается... Собственно, у Шекспира сказано комфортней: "Как сладко лунный свет спит на цветах". Старый переводчик ошибся. Нам, однако, жаловаться на эту ошибку грех: возможно, от скамьи-то и пошло танцевать вдохновение Чехова. - Но как мог так ошибиться переводчик? - Ну, кратко говоря, данное у Шекспира слово bank имеет два очень разных значения: "скамья" и "склон, берег, гряда, бугорок". За год до "Венецианского купца" Шекспир написал "Сон в летнюю ночь", где упомянул, использовав слово bank, Пригорок с ароматною травою, Фиалки там кивают головою... Там любит спать Титания, устав От плясок и полуночных забав. У Шекспира лунный свет спит, как царица эльфов Титания, а не как спившийся лакей. - Разок бы можно и на скамье вздремнуть. - Нет. Нет. Вот и в "Гамлете"... - Лунич убеждающе тронул меня за колено. - Помните, там есть вставная пьеска. Начинается она с пантомимы: старый король ложится в саду, засыпает, и убийца вливает ему в ухо яд. Так вот, ложится король в цветы, на приподнятую клумбу (опять это bank). - Пусть на скамейке жестко, но ведь на земле холодно, - заметил я шутливо. - Не скажите, - возразил Евсей. - В Венеции тепло, и в афинском лесу тоже хорошо спать летней ночью. В гамлетовской пьеске убийство короля, вернее, герцога Гонзаго, происходит в Вене. Но и эта Вена вся какая-то итальянская - действуют в ней южане, а не австрийцы, - совершенно так же, как потом в "Мере за меру", где тоже речь пойдет о венском герцоге. И, уверяю вас, это не случайно, что из "Гамлета" перекочевало Венское герцогство в "Меру за меру". Ах, сколько любопытного в Шекспире! Взять хоть самого Гамлета - едва ли не центральную фигуру в мировом театре. Скажите мне, Олег, как вы понимаете этого трагического королевича? Я замялся. Не люблю и не умею давать быстрые ответы на неожиданные вопросы. - Ну, заела Гамлета рефлексия... То есть обезволили бесконечные размышления... сделали неспособным к мести за отца... - Так, так, - закивал Евсей. - Оскар Уайльд писал, что Гамлет воплотил в себе все богатое воображение и нерешительность северных народов. Мережковский уверял, что все мы, цивилизованные люди, страдаем болезнью Гамлета - отрывом ума от воли, созерцания от действия. И даже слабенький Лаевский, антигерой чеховской "Дуэли", и он тоже лез в Гамлеты: "Своею нерешительностью я напоминаю Гамлета. Как верно Шекспир подметил! Ах, как верно!" Но я сейчас удивлю вас. Это классическое толкование Гамлета, вроде бы общепринятое, на самом деле отвергнуто теперь как неудовлетворительное. - И что же предлагают взамен? Как же объясняют? - Да никак. Откройте предисловия к современным изданиям пьесы, и в глазах у вас зарябит от слов "загадка", "тайна" и "секрет". "Секрет бездействия", "загадка отлагательств", "Гамлетова тайна... не поддающаяся разрешению..." Да что там, ведь еще в XIX веке поэт и многоопытный критик Мэтью Арнольд писал, что "Гамлет" - пьеса с простым и прекрасным началом, но все дальнейшее - загадка. А в середине нашего века К.С. Луис, серьезный и вдумчивый писатель, подвел неутешительный итог различным толкованьям. В лекции "Гамлет: принц или поэма?" Луис склонился к тому, чтобы рассматривать трагедию о Гамлете скорее как поэму. Предложил наслаждаться ее философскими глубинами и поэтическими красотами, не ломая понапрасну голову над характером Гамлета. - А что же родное советское шекспироведение? - У Александра Аникста читаем: "Правда, иногда поведение персонажей Шекспира ставило в тупик и критиков, и психологов. Самый яркий пример этого - Гамлет. Натканы тысячи томов, предлагающих объяснение переживаний и поведения героя, который тем не менее остается загадочным". Это из книги "Шекспир: ремесло драматурга", вышедшей в 1974 году. - Ну и как же?.. - Вот и я задавал себе этот вопрос: "Ну и как же?" У англо-американского поэта Т.С. Элиота я наткнулся на важное замечание, что характеры Шекспира изображены четко, ясно, просто - и только к Гамлету это, мол, неприложимо. А я вот думаю, что приложимо это и к Гамлету. - И никакой тайны нет? - Тайна есть, но не мистическая, не безнадежно-туманная, а четко, ясно, просто выразимая. - И вы ее раскрыли? - невольно улыбнулся я. - Улыбайтесь, улыбайтесь, - спокойно покивал Евсей. - Нас окружает трескотня реклам. Так что сомнения естественны. Вы не доверяйте, а я в несколько вечерних наших встреч постараюсь пробить и разбить ваше недоверие. Вечер второй. Сердцевина сердца - Как хорошо, что пришли, - сказал Лунич, привставая со скамейки и крепко пожимая мне руку своей сухонькой лапкой. - А я, как видите, принес неплохое современное издание "Гамлета". Он подал мне довольно толстую книжицу: на белой бумажной обложке изображен безносый грязный череп, а на черепе - ворон, или, скорей, вороненок, черный и слегка взъерошенный. - Издано в серии "Нью Пенгвин", комментарии дал профессор Т.Дж.Б. Спенсер, маститый шекспировед. А это кой-какие мои записи, - продолжал он, когда я вернул ему книжку. - Вот отрывок из Мэтью Арнольда, я хочу процитировать его полностью. "Для рядового зрителя "Гамлет" - знаменитая пьеса знаменитого поэта с преступлением, призраком, схваткой и резней; и ему того довольно. Для юного энтузиаста "Гамлет" - пьеса о тайне мироздания, насыщенная звучаньями, фразами и словами, полными божественнейшей шекспировской магии; и ему того довольно. Для ученого же педанта "Гамлет" - удобный случай пощеголять психологическим изыском; а что еще нужно педанту? Но для зрителя, любящего подлинную и сильную драму и способного судить, принадлежит ли к таковым та, которую он смотрит, - для него "Гамлет" - пьеса с началом действительно простым и превосходным, но затем приходится сказать: "Дальнейшее - загадка"". Арнольд употребляет слово "puzzle" - загадка, головоломка, неразбериха. Давайте же посмотрим, с чего тут начинается неразбериха. Лунич стал перелистывать книжку. - Сцена первая. Часовые. Явление призрака. Все четко и торжественно, ночь веет холодом и страхом. Вторая сцена. Новый король, брат умершего, весьма толково объясняет важные государственные причины своего спешного брака с прежней королевой. Затем Гамлет в горестном монологе тоскует об умершем отце и возмущается поспешностью, с которой мать вступила в новый брак. Затем друзья оповещают Гамлета о призраке. В третьей сцене Лаэрт предостерегает Офелию от встреч с Гамлетом, ибо он - королевич и не властен в выборе невесты. Все логично, дельно, ясно. Сцена четвертая. Снова ночь и грозный холод. Оставшись с Гамлетом наедине, призрак сообщает ему, что подло убит братом, и призывает Гамлета к мести. И Гамлет заверяет отца, что отомстит незамедлительно. Затем наш принц берет с друзей клятву ничего не разглашать - и завершает сцену удивительнейшей жалобой. С нее и начинаются головоломки. Евсей сделал паузу, как бы собираясь с духом. - Вот послушайте, что говорит Гамлет, уходя. В переводе Анны Радловой это звучит так: Век вывихнут. О злобный жребий мой. Век вправить должен я своей рукой. А в переводе Михаила Лозинского: Век расшатался - и скверней всего, Что я рожден восстановить его. От Гамлета требуют вправить вывихнутый век, то есть отомстить за отца, восстановить должный порядок. Это понятно. Удивляет здесь другое: Гамлет горько досадует как раз на то, что должен посвятить себя возмездию и наведению порядка. Гамлет сетует: "О злобная судьба! (Или: "О лютая досада!") Лучше бы не родиться мне". Профессор Спенсер даже уподобляет Гамлета библейскому Иову, проклявшему день своего рождения и ночь своего зачатия. - В переводах эта жалоба вроде бы ослаблена, - сказал я. - Видите ли, Олег, когда переводчику надо втиснуть мысль в двустишие, причем рифмованное, то к делу примешивается как бы элемент кроссворда - непременно уложись во столько-то слогов и кончи такими-то буквами. Тут неизбежны сокращения, замены, а то и потери. Ведь, как правило, английские слова короче. Приходится выбирать, на что делать упор в переводе... Но вернемся к Гамлету. Скажите на милость: Гамлет, так тосковавший об отце, так возмущавшийся шаткостью матери, - теперь-то почему он жалуется и досадует? Что с ним происходит, а? Я слегка пожал плечами. - Ведь дальше Гамлет медлит, - продолжал Евсей. - Он понукает себя монологами, он решает проверить с помощью пьески, виновен ли король. Просит близкого своего друга Горацио понаблюдать за королем во время представления. И пылко хвалит друга - говорит, что давно уже заключил его "в сердцевину сердца, в самое сердце сердца моего" за то, что Горацио с одинаковым спокойствием приемлет удары и дары судьбы, - за то, что он не раб страсти (или горячности?). Слово "passion" имеет в "Гамлете" два смысла "страсть" и "вспышка гнева, горячий взрыв чувства", и употребляется то в одном, то в другом значении. Так что нам надо выбрать. Но что уж такого завидного в отсутствии горячности, чем тут так щедрословно восторгаться Гамлету? Ему-то вроде как раз и надо бы разгорячиться и рвануться к действию... Другое дело - страсть. Что если сам Гамлет находится в рабстве у страсти, скован ею, ощущает ее мощь и тяжесть? Когда призрак является Гамлету во второй и последний раз и Гамлет сокрушенно винится в бездействии, в неподчинении грозному отцовскому приказу, в его речи снова звучит слово "passion". Это место понимается обычно так: ...Ведь ты пришел Медлительного сына укорять За упущенье времени и страсти - то есть за то, что сын позволил охладеть страстному порыву к мести. Правда, Спенсер отмечает, что иногда трактуют иначе: "за то, что разменялся на эмоции", то есть свел порыв к страстности трескучих слов, впал в страсть шумливую, бессильную... Но зачем же трактовать эту страсть уничижительно? А что если дать серьезней - скажем, вместо "за упущенье" поставить "впавшего в сети": Ведь ты пришел Медлительного сына укорять, Впавшего в сети времени и страсти... - Но это получается совсем другое, противоположное, - не выдержал я. - Вы правы. Однако представьте, употребленное в тексте причастие "lapsed" допускает, даже подсказывает это необычное толкованье. И громадная распахивается возможность... - Да о какой страсти идет здесь речь? - перебил я почти раздраженно. - Вот именно. О какой здесь страсти речь? Но доброй ночи - и до следующих встреч! - с таинственным видом откланялся Лунич. Вечер третий. Поговорим о странностях любви - Вы спрашивали, какою страстью обуян принц Гамлет, - начал Евсей Лунич. - Помните, среди главных персонажей трагедии есть старый царедворец Полоний. Так вот. Полоний убежден, что Гамлетом владеет любовная страсть. А Полоний вовсе не дурак, как бы ни честил его принц. Именно Полонию принадлежат известные слова о том, что в безумии принца есть метод, система. И Полоний считает, что Гамлет поражен безумием любовным. У Полония даже документ есть - любовное письмо принца к Офелии, дочери Полония. А тут еще Офелия - ей велено избегать Гамлета и не принимать от него больше писем - сообщает отцу, что к ней неожиданно явился Принц Гамлет - в незастегнутом камзоле, Без шляпы, в неподвязанных чулках, Испачканных, спадающих до пяток, Стуча коленями, бледней сорочки... Перевод Лозинского здесь очень точен. А надо вам знать, что в комедии "Как вам угодно" героиня описывала внешность подлинно влюбленного так: впалые щеки, синева подглазий, угрюмость, чулки без подвязок, рукав не застегнут, башмак расшнурован... Сходство со словами Офелии большое, так ведь? - Так, - подтвердил я. - Далее. Поэт Элиот заметил, что описание рассвета в первой сцене "Гамлета" перекликается с его описанием в "Ромео и Джульетте". Но, заметим мы, перекличка на этом отнюдь не кончается. Ромео в начале той пьесы тоже ведет себя странно: сторонится людей, не спит ночами. В "Гамлете" Розенкранц и Гильденстерн, числящиеся в друзьях принца, подосланы выведать у него, что с ним такое. И в "Ромео и Джульетте" тоже прибегли к помощи друга, чтобы дознаться причин; оказалось, что Розалина, в которую влюблен поначалу Ромео, глуха к его чувствам, и Ромео охвачен тоской любовника, которому не дают любить. "Томлюсь в тюрьме, без пищи", - жалуется он другу (вспомним гамлетовское: "Дания - тюрьма"). А в финале, у склепа, в котором лежит Джульетта, - когда горесть любви достигает предела, - Ромео предупреждает злополучного графа Париса, прежде чем сразиться с ним: "Беги, и будешь жить, и скажешь, что умалишенный пощадил тебя". Не зря "Сон в шалую ночь", написанный вслед за "Ромео и Джульеттой", содержит знаменитые слова: Ведь у влюбленных и у сумасшедших Такая лихорадка в голове И так фантазия их плодовита, Что не угнаться здравому уму. Любовники, безумцы и поэты Воображенью отданы во власть. Умалишенный всюду видит бесов. Влюбленный, точно так же полоумен, В чернавке видит светлую красу... То есть Шекспир не уставал подчеркивать: любовная страсть настолько сильна и погибельна, что буквально лишает ума. А взять "Антония и Клеопатру"... Но! - поднял Евсей указательный палец, - Давайте вслушаемся в рассказ Офелии о странном визите к ней принца - всмотримся в движения и позы Гамлета. "Крепко схватил он за руку меня и, отшагнув назад, вперился взглядом мне в лицо, точно желая срисовать его. И долго так глядел из-под ладони. Затем слегка потряс мне руку и, трижды головой кивнув вот так, вздохнул страдальческим, глубоким вздохом, казалось, сокрушившим грудь и жизнь. Выпустил руку и ушел, шагая слепо - глядеть не прекращая на меня..." Ведь это жесты и мимика не страстной любви, не обожанья, не мольбы любовной, а вглядыванья, огорченной оценки, горестного сожаления, прощания; пантомима не любви, а скорей уж расставания с любовью. И с этого момента Гамлет груб с Офелией, насмешлив, резок. Он режет правду-матку - именно режет, по живому телу режет. Только в сцене похорон Офелии происходит как бы запоздалый всплеск любви. Но недаром Энн Бартон в предисловии к изданию "Нью Пенгвин" написала, что Гамлет перерос свое юношеское чувство к Офелии. "На короткое время он ошеломлен смертью Офелии; но примечательно, что он способен откликнуться на ее смерть только свирепым пародированьем театральной скорби Лаэрта; а своего-то собственного ничего ей подарить не может, и не вспоминает о ней более". А Ребекка Уэст, известная английская писательница, в книге "Двор и замок" отозвалась о Гамлете в том смысле, что он не способен любить ни женщину, ни мужчину; где уж такому эгоисту расщедриться на любовь. Интересно, а? Женская оценка в этих делах особенно весома - можно сказать, решает. Но надо сказать еще об одном. По мнению Элиота, шекспировский "Гамлет" - это пьеса о том, как вина матери воздействует на сына, и Шекспир, мол, не справился с задачей: "Гамлет" не только не шедевр, а - вне всякого сомнения - творческая неудача. Характер матери настолько незначителен, что негодование Гамлета выходит несообразно грандиозным, не соответствует своему объекту. Ну, что на это возразить? Что вовсе пьеса не о том писана? Что она - удача и шедевр? - Это у Элиота что-то, кажется, фрейдистское? Как вы насчет Фрейда? - Краткости ради я снова сошлюсь на Эни Бартон. Она пишет, что попытки фрейдистов объяснить Гамлета оказались не весьма плодотворными. Женщинам мил фрейдизм. Так что она, возможно, писала это со вздохом сокрушенней гамлетовского. - Женщины бывают разные, - сказал я. - Не спорю. И, как бы ни было, она отмечает, что мысль Элиота насчет шекспировской неудачи в "Гамлете" плохо выдержала испытание временем. Но вернемся к Полонию. Итак, старик считал, что Гамлет обуян безумием любви. А оно, по словам Полония, "ведет волю к отчаянным поступкам столь же часто, как и любая страсть под небесами, поражающая наше естество". Значит, Полоний знал, что есть на свете страсти, по силе и гибельности не уступающие любов