победу. В Берестовой Мазепу застало известие о том, что Азов взят и войско возвращается домой, что украинские полки и сам наказной гетман Яков Лизогуб щедро одарены, а его самого царь хочет видеть. Мазепа поспешил к Воронежу, навстречу царю, и стал лагерем у самого Воронежского шляха. Шатер разбили большой, о двух половинах, да еще и с венецианскими окнами. Пол устлали коврами, поставили дубовые скамьи с резными спинками, столы и даже бархатные кресла. Все это везли из самого Батурина. Через три дня по приезде Мазепа проснулся от громкого "ура". Мгновенно натянул шаровары и сапоги, сам стал выбирать кафтан. Когда джуры собрались затянуть на гетмане пояс, за шатром опять взвилось "ура", потом кто-то крикнул в шатер: "Царь!" - и вслед за тем быстро вошел Петр. Растерявшийся Мазепа так и остался стоять, зажав в одной руке конец пояса, а другой придерживая полу кафтана. Лицо гетмана выражало отчаяние. Он хотел было опуститься перед царем на колени, но Петр схватил его за плечи и, смеясь, сказал: - Что, не ожидал, Иван Степанович? Ну что ж, угощай, я и впрямь есть захотел, с утра скачу. Петр бросил на стол треугольную шляпу и, улыбаясь, смотрел на все еще стоящего в растерянности Мазепу. Наконец гетман как бы пришел в себя и засуетился, но Петр попросил принести только чарку водки и что-нибудь перекусить, сказав, что остальное они наверстают вечером. Петр позавтракал очень быстро. Мазепа кинулся собственноручно подать ему рушник, но царь уже вытер руки о полу поношенного зеленого преображенского мундира и застучал сапогами, направляясь к выходу; он шлепнул Мазепу по плечу и пригласил вечером обязательно явиться на ассамблею. На ассамблее Мазепа торжественно преподнес Петру турецкую саблю, оправленную в золото и украшенную драгоценными каменьями, и щит на золотой цепи, а Петр подарил Мазепе город Ямполь. Ценным даром были для гетмана и ласковые шутки, которыми Петр бессчетно осыпал его на балу. Поздно ночью расходились гости. Последним к царю подошел проститься Мазепа, но Петр взял его за руку: - Побудь со мной, Иван Степанович, поговорим немного. Я завтра рано уезжаю. Пойдем во двор, душно здесь. Петр пропустил Мазепу вперед, захватил с собой два стула, отстранив кивком головы прислужника, который хотел их взять у царя, и вышел. На один уселся сам, другой предложил гетману. Увидев царя со стульями, Мазепа мысленно выругал себя за то, что не додумался сделать это. Петр расстегнул верхние пуговицы белого летнего кафтана, набил табаком трубку. Теплый ветер качнул полог шатра, приятно защекотал потную грудь. В голубой высоте сияли редкие крупные звезды. Небо было чистое, только возле полной луны, словно притянутые ее ярким светом, собрались небольшие белые облачка. - Иван Степанович, - выпуская густую струю дыма, заговорил Петр, - расскажи мне про Палия. Как у него сейчас дела? - Опять с поляками грызется, недавно региментарию Дружкевичу такую западню устроил, что тот еле живой вырвался. - Войска много у него? - Трудно сказать; пишется один полк, а в нем столько людей, что и в три не уберешь. Посполитые к нему все идут и идут, я уже несколько универсалов послал, чтоб тяглых людей не записывали в реестр казацкий. Да Палий на это внимания не обращает. Из-за него и запорожцев трудно удержать от своеволия и с поляками ладу нет. Боюсь, как бы не поднялась чернь хуже, чем при Хмельницком. - Нет, Иван Степанович, я про Палия не по этой причине спросил. Нам ненадобно, да и не можно его от себя отталкивать, тем паче, если он сам к нам просится. Я, насколько могу, слежу за тем, что он делает. И чем больше размышляю, тем больше вижу, что это человек не малого ума. Думаешь, случайно он в Фастове осел? Оттуда поляки хотели начать проводить унию по всему Правобережью. И не, только унию, собирались они сделать правый берег и вовсе своим. На нем они никогда крепко не сидели, а зело хотят этого. Не дал им там укрепиться Палий. Ты сам мне когда-то писал, что Палий грозился до самого Случа шляхту прогнать, как об этом еще Хмельницкий мечтал. Придет время, поставим на Случе пограничный столб. А пока... Что ж, если Палию так трудно держаться, пусть идет со своим полком за пороги. И против татар у нас тогда заслон будет крепкий. Он ведь какой поход на татар учинил! - Да, добрый поход был. Везет этому Палию, удачливый он, - промолвил гетман. - Удачливый? Не то, Иван Степанович, - возразил Петр, сухой травинкой выковыривая пепел из трубки. - Не верь ты в удачу. В разум верь, в опыт воинский, в казаков своих. А что у Палия войско все увеличивается, так это к лучшему. По-моему, и стражу не следует ставить по Днепру, не надо отгораживаться от правобережцев. Разве они не наши люди? Коль понадобится им помощь, так ты подавай, только чтоб никто про это не ведал. Петр поднялся. - Вот и все, о чем я хотел поговорить с тобой. Он застегнул кафтан и зевнул, прикрывая ладонью рот. - А ночь-то какая хорошая! Люблю я в степи ночевать. Да и самую степь люблю, хоть и не степняк я... Ну, Иван Степанович, прощай, время отдыхать. Петр кивнул в ответ на поклон Мазепы и пошел к шатру. Глава 13 НОВОЕ ПОПОЛНЕНИЕ Сотник Зеленский смахнул веником грязь с сапог и толкнул дверь. Палий, Семашко и Федосья обернулись к двери, только глухой дед продолжал есть. - Хлеб-соль, - сказал Зеленский и остановился у порога, посмотрев на чисто вымытый пол, застеленный ковром, и на свои сапоги, с которых уже натекла лужица. - Проходи, проходи, жинка вытрет. Что, очень плохая дорога? - Развезло так, что ни дорогой, ни полем не проехать. Столько снегу враз стаяло, - где лужа была, там теперь целое озеро. А посмотрели бы, что на Днепре делается! - Садись обедать, - полковник чуть подвинулся, освобождая место рядом. - Потом поем. Тут, батько, три сотни со мной с Левобережья. Мы их уже под самым городом догнали. Ты выйди к ним, они на улице ждут. Люди устали - дорога трудная, а тут еще через Днепр в такую погоду пришлось переправляться. Палий надел шапку, накинул на плечи кожух и вышел из хаты. На улице стояли три конные сотни. Часть казаков оставалась в седлах, другие сошли с облепленных грязью коней и, держа в руках поводья, негромко беседовали. У ворот стояли три сотника. Один из них, увидев Палия, по привычке поднял было руку к шапке, но тут же смущенно опустил ее. Казаки замолчали, все взоры обратились к Палию. - С чем бог послал? - здороваясь с сотниками за руку, спросил полковник. - Мы из Прилуцкого полка, вот, значит... - начал было один сотник. - Да что там долго говорить, - перебил другой, - пришли к тебе, пан полковник. Говори сразу: примешь или нет? - Отчего ж не принять? Коли с добрыми намерениями - примем. - Мы тебе скажем всю правду. Пришли мы, как есть, вот разве только ложка у иных за голенищем. Сейчас весна, голод у нас... - Ничего, харч у нас найдется. Да и вы, я думаю, не захотите сидеть без дела. - А чего ж, мы своему полковнику все делали, всю землю обрабатывали, - послышался голос из ближней сотни. Палий подошел к казакам. - Нет, мне делать ничего не нужно, - сказал он улыбаясь, - у меня и земли своей нет. Земля у нас общая. На себя, хлопцы, работать будете. Мы урожай в одну камору ссыпаем. Только то не моя камора, а полковая, Андрей, пошли кого-нибудь за Корнеем. Поговорив еще с несколькими казаками, Палий возвратился к воротам, где уже стоял Кодацкий. - Размести их, Корней, на эту ночь. Проследи, чтоб покормили людей и коней. А завтра, - обратился он к сотникам, - приходите, посоветуемся, где вам осесть, в какую волость лучше поехать. - И обернувшись к Зеленскому: - Ну, пойдем обедать. После обеда Палий ввел Зеленского во вторую комнату и плотно прикрыл за собой дверь. - Где они? Давай. Я эти дни куска спокойно не мог проглотить, с тех пор как узнал от Тимка, что письма Мазепы в Москву перехвачены ляхами. - Нет писем. - Как нет? Удрали ляхи с ними? - Удрать не удрали, а писем нет. В Днепре плавают вместе с ляхами. Они в лодке переправлялись, и не утром, как мы думали, а вечером. Засели мы в корчагах, видим, плывут; только за середину перевалили, ни с того ни с сего лодку пониже повернули и к голому берегу правят. Ладно, думаем, ну их к лешему, на берегу схватим. Смотрим: из гая человек пять выехало и прямо к ним. Тут я забеспокоился: те уже к берегу подплывают, а эти из лесу - им навстречу. Видать, хорошо у них все было налажено. Тогда мы стрелять стали по лодке, после второго залпа в ней никого не осталось и сама она перевернулась. Вот и все. - Все утонули? - Все. Хоть и выплывут через несколько дней, все равно от писем одна каша останется. - А как же те, что из лесу выехали? - На нас бросились, да пока через корчаги продирались, мы уже мушкеты успели зарядить. Только один удрал. Зеленский умолк. Молчал и Палий, постукивая ногтем по подоконнику. Глубокие морщины пролегли на его высоком лбу. - Ты уверен, что это были они и что письма при них? Упаси бог, если дойдут они до королевского двора и там дознаются про нашу корреспонденцию с Москвою. Не миновать нам тогда посполитого рушения. Сейчас им не до того, - сильно между собой грызутся. А если письма к ним попадут, тогда все забудут и двинутся на нас. Да и самому царю придется против нас войско посылать. Ведь у Москвы договор с королем... - Точно знаю, что они. Я их в Батурине хорошо заприметил. Один из них мне даже милостыню подал. Он там купцом прикидывался, а я - калекой. Да мне и прикидываться не надо, - горько улыбнулся Зеленский, проведя рукой по своему шраму. - На Левобережье что нового? - Ничего. Только неурожай там был. Селяне хлеб с половой и листьями едят. Если какая-нибудь осьмушка жита на базаре появится, так чуть не до драки доходит. Богатей цену нагоняют, - придерживают, черти, хлебушко. Грабежи почти на всех дорогах. На Черниговщине какой-то Кураковский целый полк собрал и повел на Полесье. - Шляхтич? - Волк, а овцой прикидывается. Не на службу ли к королю повел их? - Завернем? Сотни хватит, чтоб их к нам привести? - Думаю, хватит. Ведь посполитым только слово скажи. Давай я со своей сотней поеду? - Пусть Часнык едет или Танский. - Гляди, и он здесь? Когда же успел? - Пришел с сотней неделю назад. Добрых хлопцев привел. - Что-то не больно он по душе мне, хоть и зять твой. - Чего так? - Какой-то он такой... как бы тебе сказать: шляхтовитый очень. Недаром говорят: пока бедует, дотоль и о правде толкует, а как сам в паны попал, все с казаков содрал. Не очень он любит простого казака. В сотне порядок завел, как в польских войсках: чуть что - в морду. - Ты зря про него так думаешь. А у меня сейчас одна забота: порядок навести среди тех, кто идет с левого берега. Напади сейчас ляхи, - с таким войском, пожалуй, не отобьешься. Надо всем оружие дать, расписать по сотням - пусть тогда сунутся ляхи... Ах ты, увидел уже, думаешь, дам что-нибудь? Дудки, - вдруг ласково заговорил полковник, выглянул в окно и, перегнувшись, потрепал рукой потянувшуюся к нему конскую морду. Конь терся о руку хозяина. Палий ущипнул его легонько за ухо. - Ишь, хитрющий, ты смотри, как подлизывается. Ну, да на уж тебе, возьми. Зеленский улыбнулся своей суровой улыбкой, увидев, что полковник дает коню ломоть хлеба, намазанного медом. Палий отошел от окна. - А почему про сотника Папугу не спрашиваешь? - сказал он. - Почему ты думаешь, что я о нем спросить собираюсь? - По глазам вижу. Уже не один мимоходом намекал. А послушал бы, что промеж себя говорят! - Знаю, говорят разное. Не верит никто, что ты с ляхами договариваешься. Все мы, Семен, тебе верим, ты знаешь это. - Вчера выборные из сотен приходили. - Слыхал и про это краем уха, говорят даже, что Цвиль с пьяных глаз грозил тебе. - Да, грозил. При всем народе оказал: "Нехорошо поступаешь, Палий: на две стороны служить думаешь. Знаешь, какой конец таким службам бывает?" - Он верно говорил. Знаю, что ты хитришь. Однако так и до беды дохитриться можно. Зеленский поднялся со скамьи. Палий легонько взял его за плечи: - Сядь, выслушай все по порядку. Неужто я совсем разум потерял, что к королю в ярмо лезу? Думаешь, я от своего замысла отказался? Нет. В Москву наши пути стелются. Да что делать? Полесская и волынская шляхта подали прошение королю, чтобы он сейм созвал. Полки все с запада снимут, посполитое рушение объявят. Тогда нам никак не удержаться. - Откуда это все известно? - Сорока на хвосте принесла. - Знаю: это Тимко доносит, он и сейчас при Вишневецком доезжачим служит. - А знаешь, так держи язык за зубами. Кроме тебя, Саввы и Цвиля, никто про то не ведает. И ведать пока не должен. Я судью отправил - рассказать на словах послу московскому. Он в Киев приехал по торговым делам, указ привез: царь приказал пропускать к нам обозы с товарами без мыта. Эпистолию тоже написал от всех людей: не желаем под ляхом больше оставаться, и - квит. Хоть бы в Васильков или в Триполье перейти разрешили. А пока татар пленных Папуга к королю повел. На кой чорт они нам нужны? Станут сейм собирать, а тут - наши подарки королю. Папуга сегодня одного из своих людей прислал. Может случиться так, что и пленные не помогут. Король на ладан дышит, шляхта распоясалась. Однако, как ни говори, а король и коронный гетман пока не решаются посылать войско. Шляхте свои деньги давать на поход тоже неохота. - Да, это верно, кричать они все молодцы, а как дело до кошеля доходит, так сразу на попятный... Ну, пойду отдыхать. А все-таки, что казакам говорить? - Некоторые и сами обо всем догадываются. Говори то, что есть. Только от своего имени. А как придут вести от Папуга, я дам тебе знать. Он должен там все хорошо разведать. Папуга в это утро добивался аудиенции у литовского гетмана Сапега. Хотя было уже одиннадцать часов, однако слуга сказал, что их светлость еще почивают и не велели будить. Папуга сидел в высоком, с изогнутыми ножками кресле и терпеливо ждал. Ждать пришлось долго. Наконец Сапега проснулся, зевнул и, скинув с себя одеяло, подбитое с одной стороны лебяжьим пухом, а с другой тигровыми шкурами, хлопнул в ладоши. Слуга появился в опочивальне и доложил про посланца. Папугу ввели в высокий, продолговатый мрачный зал, который больше походил на костел, чем на приемную гетмана. Папугу это не удивило, он уже знал все, что касалось гетмана. Знал и то, что нынешняя резиденция Сапеги недавно еще была замком епископа Бржестовского; тот не ладил с гетманом, и Сапега силой занял епископское поместье. Папуга поклонился гетману, поздравил его от имени правобережного казачества и просил принять подарки, присланные Палием. Сапега милостиво улыбался. Ему, стороннику войны с турками, нравился "хлопский полководец", как иногда в шутку называл он Палия, - никто не мог похвалиться такими успешными промыслами над татарами, "как правобережный полковник. Поляки не смогли татар от Львова отогнать, а он едва не стер с лица земли Бендеры. Гетман долго расспрашивал Папугу о недавних походах. Папуга рассказывал подробно, стараясь постепенно подойти ближе к своей главной цели. Но беседу прервал есаул, доложивший, что литовского гетмана хочет срочно видеть приехавший к нему коронный гетман Станислав Яблуновский. Беседу пришлось прервать. Отпуская Папугу, Сапега пригласил его прийти вечером на банкет. Папуга подумал и согласился. На банкете были только шляхтичи, близкие к Сапеге, поэтому все держались свободно. Вольный разговор, не смолкавший за столами, уставленными едой, вскоре сменился пьяными криками. Под столами и по всему залу ходили огромные косматые волкодавы, подбирая объедки. Заиграли музыканты. Завертелись в танце пары. Два шляхтича, не найдя женщин, схватили за передние лапы собак и тоже повели их в танце. Кто-то под общий смех поил пса медом. Сапега, менее пьяный, чем другие, подошел к Папуге и уселся рядом: - Что, умеют наши повеселиться? - И, не ожидая ответа, добавил: - Э, да ты, я вижу, и не пил ничего. Хлопец, принеси водки. Слуга принес старку, настоенную на шафране и лимонной корке. Сапега налил и себе, выпил и бросил бокал под ноги. - В этом году полковник опять пойдет на татар? - Конечно, если все ладно будет. - А что может быть неладно? Войска мало? - Мало и взять неоткуда. Коронный гетман не дозволяет нам вооружаться. - Так то гетман... Король, я думаю, ничего не будет иметь против. Татары очень распустились. А у нас кто - разве Яблуновский воевать будет? - И на какой кошт войну вести? Подати не платятся, войска у вас десять тысяч, да и те постоями людей вконец разорили. Сапега с любопытством посмотрел на гостя. - Ты, видать, все хорошо успел пронюхать. - Я знаю, ваша милость, и то, что король одной ногой в могиле стоит, а всем Вота и лекарь королевский заправляют. Сапега отшвырнул ногой осколки бокала. - Про это уж дозволь нам думать. А войско, если нам понадобится, Речь Посполитая сумеет найти. Папуга спокойно пригладил рукой густые, коротко подстриженные усы. - Против кого же вы воевать будете, ваша светлость? Не против турок во всяком разе, - ведь сейм собирается для того, чтобы отдать туркам Каменец и с султаном мириться. - Ты откуда знаешь? - Случайно проведал от шляхтичей из Львова. Сапега задумался: если произойдет замирение с турками, для чего и собирался сейм, то литовскому гетману нечего и думать о самостоятельной державе литовской, рухнет его извечная мечта: при случае король все войско сможет повернуть на него, Сапегу. Гетман молча поднялся и, даже не кивнув Папуге, пошел через весь зал к выходу. Танцующие расступились перед гетманом. Папуга ухмыльнулся и стал пробираться к двери. На высоком, пристроенном к старому замку деревянном крыльце он столкнулся с двумя драгунскими ротмистрами из войск Сапеги, которые азартно спорили. Один из них, увидев Папугу, схватил его за руку и потянул к себе. - Скажите, вы знаете моего Бутурлака? Правда же, во всем герцогстве лучшего коня не найти? Я хочу, чтобы вы подтвердили, потому что пан Ян не признает этого. Он дышал водочным перегаром прямо в лицо Папуге. Тот с омерзением выдернул руку и отстранил драгуна. Ротмистр покачнулся и решил, что ему нанесли жестокую обиду. - Не позволим! - Его глаза широко раскрылись, он потянул из ножен саблю. - Схизмат! Вот тебе, лайдак! Папуга вовремя отскочил: драгун с размаху вогнал саблю в деревянную колоду, не удержался на ногах и повалился на него. Быстрым движением Папуга перебросил его через высокие перила крыльца. Второй ротмистр тоже выхватил саблю. Бой на саблях длился недолго: после двух-трех ударов драгун упал с разрубленной наискось грудью. Стража не обратила внимания на крик: ни один банкет не проходил без того, чтобы не подралась пьяная шляхта... Папуга мчался по темному сосновому бору, пришпоривая коня. Из-под копыт летел сухой, перетертый колесами песок, конь быстро вспотел и тяжело водил боками. На развилке дорог всадник натянул повод и задумался. Как быть: заехать за своими казаками и отправиться домой или еще немного задержаться и заехать в Вену? В конце концов он свернул направо и поехал в Вену: надо было подождать два дня, узнать, чем все кончится, и проверить, правильно ли он сделал, что открыто поговорил с Сапегой. ...Случилось так, как того добивался Папуга: когда шляхта собралась на сейм, туда прибыл большой отряд драгун своевольного гетмана Сапеги. Всем было приказано разойтись; кто сопротивлялся, того силой выгоняли за дверь. А маршалка сейма, разорвав на нем маршальскую ленту, вместе с креслом выбросили в окно. Глава 14 СМЕРТЬ СОТНИКА ЦВИЛЯ Соломенная крыша на домике успела потемнеть, а посаженный Палием и Семашкой сад давал богатый урожай. За хатой разрослись кусты красной смородины и вперемежку с зарослями малинника тянулись вдоль забора в самый конец сада. За последний год у Палия побелели виски. Он уже давно не носил оселедца, густой чуб всегда был одинаково черен, а сейчас его щедро посеребрила седина. Полковник говорил шутя, что пора ему сидеть на завалинке и тешить внуков, да жаль, внуков нет. Шутки шутками, но в глубине души неприятное напоминание о старости огорчало его. Постарела и Федосья, - и она часто заговаривала о внуках и обращалась к Семашке: - Сынку, женился бы ты, пора. Разве для тебя девчат нет? Семашко отмалчивался. Вообще он был, как говорил Савва, бирюком. Палий уже не обучал его грамоте, но у Семашки осталась любовь к книгам. Только книг было мало, да и читал больше тайком: боялся, чтоб не смеялись казаки. Любил Семашко оставаться вдвоем с Корнеем Кодацким и целыми часами слушать его удивительные рассказы, в которых нельзя было отличить правду от прикрас и вымыслов. Иногда Семашко исчезал на несколько дней. Родители догадывались, куда он ездит, но ни о чем не спрашивали. Однажды в жаркий летний день Семашко вернулся с озера, где они с Кодацким ловили вентерями рыбу, и, войдя в хату, просто оказал родителям: - Тато, мамо, я надумал жениться. - Гляди, старая, - надумал!.. Только борщ не лей на рукав. - Палий вытер рукав об полу. - Растерялась от радости, что ли? А ты, сынку, тоже... чудно у тебя все выходит. На ком же, не скажешь? - На Гале. - На дочери. Балабухи? Она хорошая дивчина. Так вот где ты пропадал по нескольку дней! Господи благослови тебя, что же ты раньше не пришел? Сейчас уже как-то не идет к каше... Ну, да все равно, неси, старуха, вместо молока чего-нибудь покрепче. - Палий налил чарки. - Видишь, Семашко, женатому неплохо: сам сидишь, а жинка тебе оковитую носит. После обеда толковали о свадьбе. Палий хотел отпраздновать ее до жатвы. Вечером, когда солнце спряталось за садом, он пошел побродить по городу. Ему захотелось пить. Полковник свернул в какой-то двор, переступил через перелаз, из-под которого с кудахтаньем кинулись наутек куры, и прошел вглубь двора к хате, такой ветхой, что если бы не развесистая груша, на ствол которой она опиралась, хатенка наверняка упала бы. Во дворе Палий увидел колодец, но ведра около него не было. Из хаты никто не выходил. Упершись руками в невысокую завалинку, полковник заглянул в окно. Вначале он ничего не мог разглядеть, а когда глаза привыкли к полумраку, он увидел убогую внутренность хаты. Из угла, зачем-то подтягивая за собой грубо сколоченный табурет, шаг за шагом медленно продвигался мальчик лет пяти. Приглядевшись внимательно, Палий заметил, что от ножки табурета к ноге мальчика тянется крепкая крученая нитка. Полковник отошел от окна и толкнул дверь. Его огромная тень угрожающе взметнулась по голой грязной стене. Мальчик испуганно юркнул под стол. - Что это ты делаешь? - спросил Палий. - Зачем привязал ногу к табуретке? - То не я, то мамка пливязали, - не выговаривая буквы "р", оказал парнишка. - Чтоб я голоха не ел, - и он протянул грязную ручонку к лежанке, где высилась кучка зеленых стручков гороха. Палий понял все: мальчик боялся оборвать нитку, потому что мать это заметит, и он тащил за собой табурет, стараясь подобраться к гороху. Щемящая боль сжала сердце полковника. "Вот какие лакомства у этого мальчонки, да и то они ему недоступны. Что видит он в жизни?" Палий схватил нитку. - Ой, дяденька, не надо... мамка... - заплакал мальчик. Палий оборвал нитку, взял мальчишку на руки, прижал к груди. Он чувствовал, что сейчас заплачет. Заплачет впервые в жизни. - Где твой отец? - тихо спросил он, поглаживая мальчика по голове. - Нету, убили таталы... - и вдруг добавил совсем по-взрослому: - В бою погиб. С мальчиком на руках Палий вышел во двор, который густо зарос травой - видимо, коровы во дворе давно не было. С огорода по узенькой тропке к хате шла невысокая женщина в полотняной юбке. - Мама, - сказал мальчик. И вдруг Палию стало стыдно. Он почувствовал, как кровь прилила к лицу, как набухли вены на висках. Захотелось поставить мальчика на землю и кинуться на улицу, убежать подальше от этой нищеты, в которой и он в какой-то мере был повинен. Но он подождал, пока женщина подошла ближе, и опустил мальчика. - Почему ты в такой бедности живешь? - А как же, пан полковник, мне жить? - спокойно ответила женщина. - Кто с мужьями, те лучше живут. - Земля у тебя есть? - Что мне с ней делать? Видно, так уж суждено мне - весь свой век в наймах прожить. - Завтра придешь к полковому судье Семарину, запишешься. С этого дня я объявлю универсал про помощь вдовам. И когда у вас, у вдов, в чем недостаток будет, смело приходите ко мне. Палий круто повернулся, вышел со двора и зашагал к городу. Дойдя до восточных ворот, заглянул в землянку, где всегда отдыхала сменная стража. В землянке никого не было. Часовых он нашел на куче бревен за недавно поставленными стенами новой хаты. Они сидели вместе с плотниками. Упершись одной ногой в отесанное бревно, среди них стоял Часнык и разбирал по складам какую-то бумагу. Все сидели спиной к Палию, и никто не слыхал, как он подошел. Палий остановился и прислушался. "Сим универсалом упреждаю, чтобы вы, когда сей универсал придет в какую из ваших сотен, помянутого Палия без проволочки оставили. Ежели так учините, то я заверяю вас, что без задержки и обмана наравне с другими покорными получите платье, жалованье и довольства все, а ежели будете в своем заблуждении оставаться, в таком разе решился я истребить вас, как врагов его королевской милости. Станислав Яблуновский, каштелян краковский и гетман коронный". - Хвастун лядский, дурень варшавский, - добавил Гусак. Кто-то засмеялся. Часнык собирался заговорить, но, заметив Палия, смутился, словно его застали за каким-то нехорошим делом. - Где взял? - спокойно спросил Палий и протянул руку за универсалом. Быстро пробежал его глазами. - Так, говоришь, какой-то казак с Полесья принес? Надо его всем прочитать. - Как это - прочитать? - поднялся Цвиль. - Да с такой поганью и до ветру итти срам. - До ветру или нет, то сход обсудит. Созовешь, Карпо, сход. Я выйду и поведаю о том, что скажут послы коронного. Сегодня они должны прибыть. Когда Палий вернулся домой, послы уже дожидались его. Он прочел письмо Яблуновского и улыбнулся, вспомнив заискивающее письмо короля и коронного гетмана в прошлом году. Они предлагали ему совместный поход на татар, обещали прислать тысячу турецких червонцев, лишь бы только Палий принял присягу польскому королю и не разорял поместья шляхтичей. Даже намекали на какой-то высокий титул, ждавший полковника в этом случае. - С чего это гетман сменил милость на гнев? Драгунский капитан, возглавлявший посольство, словно не замечая насмешки в голосе Палия, строго начал: - Ты ослушался короля, твои казаки опять напали на поместья шляхтичей. А в последнее время совсем обнаглели и выгнали коронного референдария пана Щуку из Козаровской волости. Ты служишь не Польше, а Москве. Коронный гетман приказал передать, что ты на польской земле поселился в одной дырявой свитке, а сейчас выше лба нос задираешь. - Страсть как напугал! Куда же мне теперь деваться? - Мы не кумедии слушать приехали. Коронный гетман требует ответа! - Не на польской земле я поселился. Поселился я в вольной казацкой Украине, на которую Речь Посполитая не имела и не имеет права, а имею право я, Палий, как казак и гетман казацкий. Так и передайте! Капитан круто повернулся, взмахнув полой застегнутого до самой шеи длинного кафтана, и пошел со двора. Один из его свиты задержался в комнате, кинув Палию какую-то бумагу, и исчез за дверью, шепнув лишь: "От пана полковника Гладкого". Гладкий подтверждал в письме то, о чем еще два дня назад сообщили гонцы из Полесья. Вновь избранный региментарий Вильга по приказу коронного гетмана подошел с войском к Припяти. Сам Вильга расположился в Чернобыле. У региментария пятьдесят хоругвей: валахских, панцырных, гусарских, да казацкие полки Яремы Гладкого, Искрицкого, Килияна. Ярема Гладкий доносил еще, что к Вильге идет также отряд немецкой пехоты и артиллерия, а какой-то игумен, из боязни не назвавший себя, уведомил его, что гарнизон Белой Церкви тоже усилен. Палию было над чем задуматься: против него развертывалось большое наступление. Обо всем этом Палий рассказал на раде. Казаки единодушно требовали выступить против региментария. Особенно возмутило их то, что с поляками были и казачьи полки. Расходились, когда с выгона уже возвращалось стадо. Палий и Андрущенко прижались к тыну, пропуская скот. Медленно проходили коровы. Овцы трусили, дробно пощелкивая копытцами, и терлись о ноги Палия и Андрущенко. Но вот проехали на лошадях пастухи со свернутыми бичами в руках, и казаки двинулись дальше. - Стада какие! Завидуют вражьи ляхи нашим достаткам... - Свернем в переулок, - перебил его Палий, - вон опять табун идет, измажут кони. Жинка заругает, скажет - в "кавуны" с детьми играл. Через этот двор выйдем стежкой к валу. - Погоди, впереди табуна, кажись, казаки едут. А с ними еще кто-то. Ей-богу, татары! - Чего их нечистый несет? Иди один, верно опять какое-нибудь посольство. Я пойду к себе. Едва Палий успел надеть кунтуш и подпоясаться, как в ворота въехали всадники. В дом вошел Савва. - День добрый, Семен! Принимай гостей - татары приехали. - С чем? - Послы от хана. - А кого же это он к нам снарядил? - Буджацкий ага с беями и мурзами. Ничего не скажешь - знатное посольство. - Проси, пусть заходят. В светлицу один за другим вошли ага, еще два посла и толмач. Последним вошел и остановился в стороне молодой красивый татарин. Послы поклонились, толмач вышел вперед и перевел слова аги: - Великий хан послал меня, его верного слугу, пожелать тебе долгих лет жизни и передать подарки великого хана. Ага ударил в ладоши. Два низкорослых татарина внесли и положили на ковры красивое шелковое седло, лук и золотой колчан с серебряными стрелами. Палий махнул рукой, останавливая приготовившегося переводить толмача, и по-татарски обратился к аге: - Пусть аллах дарует хану доброе здоровье и много лет счастливой жизни. Передайте хану, что я благодарен ему за подарки. Ага взглянул на Савву, который сидел в стороне, и приблизился к Палию. - Я хочу поговорить кое о чем с паном полковником. - Как можно? Завтра поговорим. Вы - с дороги. Не такой уж я негостеприимный хозяин, чтоб сразу начинать беседу. Да и обычай нам это запрещает. Ага хотел возразить, но Палий взял его за плечи и увел в соседнюю комнату, поручив Федосье устроить гостей. Вернувшись, он увидел, что молодой татарин, вошедший последним, стоит на прежнем месте. Теперь он подошел к Палию и несмело сказал: - Вам мать поклон передавала. - Какая мать, откуда? - Моя маты, из Бахчисарая, - ответил татарин по-украински. Палий напряженно наморщил лоб, стараясь вспомнить что-то забытое, давнее. Потом снова взглянул на юношу и почти крикнул: - Маруся? Сестра?! Так ты сын ее! Значит, она жива? - Да, я племянник ваш. Мы про вас много слыхали. Мамо просили меня поехать к вам, батько долго не пускал, а потом согласился. Тут и случай представился. Палий усадил племянника и еще раз вгляделся в его лицо. - Похож. Слыхал я, будто она жива, только не очень верил. Сколько лет прошло, я тогда еще таким, как ты, был. Рассказывай все про нее... Нет, разденься сначала. Федосья, иди сюда... Тебя как звать? - Чора-мурза... Чора просто. Парень совсем растерялся. Раздеваясь, он отвечал на вопросы Палия, от смущения путая украинские и татарские слова. - Мать велела оказать, чтоб пан полковник не слушался увещаний аги и не подписывал договора, - говорил Чора. - Ага даже не ханом послан, а самим султаном турецким. Султан только на время замириться хочет. - Понимаю, не удержались под Азовом. Мир нужен, чтобы против русских больше войск бросить. Я об этом сразу догадался. Не выйдет: с чем приехал, с тем и поедет. Ну, а теперь рассказывай. - Мать очень по вас скучает. Она любит вас, а я маму люблю, немилы мне походы на людей безвинных. Она мне часто песни поет. Только отец не велит ей петь эти песни. Беседовали до поздней ночи. Потом Палий вышел за ворота и присел на колоде выкурить люльку. К нему подошел Савва: - Не спится? - Еще успеем поспать. Дымок сойдет, сон придет, - ответил Палий и пыхнул люлькой. Савва поймал ночного мотылька и стал с нарочитой внимательностью разглядывать его. Палий улыбнулся: странно было видеть большое, грубоватое, с торчащими усами лицо Саввы рядом с нежным, прозрачным тельцем мотылька. Савва вытянул губы и легко подул на мотылька. - Почему ты при мне не захотел с послами говорить? - Потому, что думаю говорить с ними не только при тебе. - При ком же еще? - Завтра к нам приедет посланец Мазепы Роман Проценко, так я хочу поговорить при нем. - Зачем при нем? Чтоб показать Мазепе нашу покорность? - При чем тут покорность? Разве ты не догадываешься, зачем они приехали? - Пленными обменяться. - Не только. Они станут уговаривать нас заключить с ними договор, - вернее, перейти к султану на службу. - А Проценко, значит, прислан за нами наблюдать? Ты думаешь, легко будет Мазепу обвести? - Я и не намерен его обводить. Разве только припугнуть немножко: Мазепа в Москву донесет, что к нам со всех сторон подъезжают; может, тогда и царь скорее согласится к себе принять. - Как бы эти переговоры при Проценке нам во вред не пошли. - Думаю, что нет. Вот к лучшему ли будет, того не ведаю. - На мою думку, так все вроде к лучшему идет. - Ну, мне пора, спать хочется... Ты ко мне шел? - Я... да нет. Проходил мимо, вижу, ты куришь... Ночью Палий вдруг проснулся от легкого прикосновения Федосьиной руки к плечу: - Семен, поднимайся, Цвиль просит выйти, обоз какой-то пришел. Палий быстро оделся, вышел на крыльцо. Ночь была тихая, светлая. За садом, как бы заглядывая через верхушки яблонь и груш, яснел месяц, заливая неживым, бледным светом двор и улицу, золотя крест на куполе церкви, которая высилась вправо через дорогу. На крыльце Палия поджидал Цвиль и еще какой-то невысокий человек. - Батько, - зашептал Цвиль, - обоз московский, порох, свинец, ружья нам привезли, вот старший над обозом. Палий крепко пожал протянутую ему руку. - Вот спасибо большое. Будет, чем шляхту угощать. Величать-то тебя как? - Это неважно, Иваном зови. Где нам выгружать товар свой? Красный товар тебе привезли. - Сколько возов? - Восемь. - Прямо во двор въезжайте, вон к тому хлеву, а потом мы уже в погреб перетащим. Цвиль, позови казаков на помощь. - Не нужно. Сами управимся, посветить бы только. Семашко, который тоже оделся, зажег в сенях сальный фитиль и, прикрывая его полой, понес к хлеву. Тихо поскрипывая колесами, во двор один за другим въезжали возы. Когда возы были разгружены, Палий подошел к Ивану. - Ну, теперь пусть хлопцы задают волам корм и в хату идут, потом будем на ночь устраиваться. Но Иван сказал, что не велено им задерживаться в Фастове, они должны затемно уехать из города. Тогда Гусак и Семашко погрузили на один из возов барило оковитой, бочонок меду и полмешка сала. Прощались возле ворот. Возы, так же тихо поскрипывая, выехали со двора и медленно двинулись вдоль улицы, оставляя за собой серое облако пыли. Месяц почти спрятался за деревьями, и на двор легли длинные тени. Проценко приехал на другой день утром. Палий посадил посла Мазепы рядом с собой за широкий дубовый стол и извинился, что не может сейчас принять его как следует, ибо ждет послов от хана; вот когда их примет, тогда, дескать, и поговорить можно будет с глазу на глаз. Вдоль стен горницы уже сидели и стояли сотники и казаки. Ага вошел. При виде стольких людей он недовольно поморщился, прищурив и без того узкие щелочки косо прорезанных глаз. - Я хотел поговорить один на один... - У меня нет тайн от своих людей. Позови толмача. Вошел толмач. Ага немного помялся, но решил говорить. - Пан полковник, хоть ты уже много лет водишь казаков в наши земли, однако хан прощает тебе все. Нет более ласкового сердца, чем сердце хана... Ага ждал, как отзовется Палий на эти слова, но тот молчал. Тогда ага продолжал: - Хан приказал мне спросить у казаков: не пора ли положить конец нашим войнам? У хана довольно врагов, и зачем казакам Палия умножать их число? Ведь и у полковника врагов тоже много... Сказав это, ага дернул бровью, словно хитро подмигнул Палию. Сотники насмешливо посматривали на посла Мазепы, но когда Проценко, в свою очередь, взглядывал на кого-нибудь из них, тот равнодушно отворачивался, словно происходящее вовсе его не занимало. Савва, сидевший рядом с Проценко, легонько толкнул его локтем: - И что ты будешь делать? Чуть ли не каждый месяц едут: не от короля, так от хана, не от хана, так от молдавского господаря, не от господаря, так от самого султана. А батько всем отказывает. В горнице продолжал звучать резкий гортанный голос аги: - Еще хан повелел мне спросить тебя: не захочешь ли ты помогать хану, когда ударят его тулумбасы, призывая войско на битву? Хан сразу же выдаст деньги на тяжары,* на военное снаряжение и лошадей. (* Тяжары - воинские обозы.) - У нас свои есть! - крикнул из угла Цвиль. Однако толмач сделал вид, что не слышит его слов. - Значит, стать на службу к хану? - спросил Палий. Ага утвердительно кивнул головой. Палий окинул взглядом сотников: - Что мы ответим на это послу хана? - Пусть едет, с чем приехал. - Не там ищет хан прислужников. - Слышишь, посол, что моя старшина говорит? - Хан велел спросить тебя, Палий, не согласишься ты хотя бы такой договор составить, чтобы жить нам отныне в мире, не переступая наших границ? Палий снова посмотрел на сотников. - И договора не надо. Надоело нам его слушать. Передай хану... - начал было Зеленский. Но Палий перебил его: - Не будет и договора. Езжайте, послы, и расскажите хану, что слышали. Передайте хану казацкий поклон и в подарок лучшего коня, какого имеем. Думаю, хану не стыдно будет сесть на такого коня. Палий легким наклоном головы дал понять, что прием закончен. Едва обескураженные ханские послы вышли, как Палий, по привычке засунув руку за пояс, поднялся из-за стола: - Теперь давайте посоветуемся, как будем держать оборону против шляхты. Трудно нам отбиваться в одиночку, своими силами. - Напишем письмо гетману, пусть снова просит царя принять нас под свою руку. Если нельзя принять под свою руку Правобережье, так мы все с женами и детьми перейдем на тот берег, - отозвался Цвиль. - Посол отвезет его гетману и от себя, что нужно, доскажет, - добавил Андрущенко. - Я тут остаюсь, так гетман наказал, - отозвался Проценко. - Лесько, - обратился Палий к полковому судье, - пиши! Мы все будем говорить, что писать. Сегодня и отправим письмо. Письмо писали долго, кричали, спорили. И все время поглядывали на Проценко, зная, что и тот непременно от себя отпишет Мазепе. Палий меньше всех говорил, что писать, лишь когда кто-то продиктовал: "Нам придется ухватиться за хана". Палий добавил: "...как утопающий хватается за протянутую ему бритву, так нам за него придется ухватиться..." Сотники разошлись, но, предупрежденные Палием через Семашку, собрались вечером в хате Кодацкого,