еля математики. Все время, когда я бываю у него, я занят только одним - листаю книги. Это очень интересные книги - про диковинных зверей и про разные страны. Но какое они имеют отношение к математике? Короче говоря, все занятия по математике - напрасная трата времени. Придется расстаться и с учительницей музыки. Хотя я и очень привязался к ней и к ее семье. Валентина Михайловна живет очень далеко, и поездки к ней отнимают много времени. И потом - и это главная причина - с моими данными нет никакого смысла заниматься музыкой. В результате сокращения двух занятий у меня освободится много времени, которое я могу посвятить общему развитию. Твой сын Всеволод". Утром я протянул папе незапечатанный конверт, в который было вложено мое письмо. Папа прервал свой зевок и недоуменно поглядел на конверт. - Это кому? - Тебе, - ответил я, торопливо застегивая пальто. - От кого? - папино изумление не поддавалось описанию. - От меня, - я нахлобучил шапку и закрыл за собой дверь. К сожалению, я не успел увидеть, как отнесся папа к моему письму. Но у меня не было ни капли времени. Задержись я хоть на минутку, чтобы поглазеть, какое впечатление произвело на папу мое послание, я бы наверняка опоздал в школу. Только вечером я узнал, какие чувства всколыхнуло в папе мое письмо. Когда вечером я приехал домой, родители, конечно, спали. На столике у телефона я нашел сложенный вдвое лист бумаги. У меня сразу пересохло в горле. Дрожащей рукой я взял письмо и прочел: "Дорогой сын! Ты с ума сошел. Тебе созданы условия, о которых только можно мечтать, а ты фыркаешь. Мы с мамой, бабушкой и дедушкой не жалеем сил, делаем все, чтобы ты вырос разносторонне - и умственно, и физически - развитым. Выкинь немедленно из головы эти глупые мысли. Нет и еще раз нет! Все остается по-прежнему. Твой папа". Д-да! Хорошо хоть, что папа понял, о чем я написал. Значит, все остается по-прежнему. Ну нет! Сам не знаю откуда, но у меня появилось упрямство. Я снова сел за стол и на обороте папиного письма сочинил свое. "Дорогой папа! Я чрезвычайно благодарен тебе и маме и бесконечно ценю ту заботу, которую вы проявляете, чтобы я вырос разносторонне развитым - и умственно, и физически. Но, дорогой папа, у меня совсем нет детства. Я всего один раз в жизни катался на портфеле с ледяной горки. У меня никогда не было своей собаки. Я никогда ни с кем не дрался, никому не расквасил нос. Я ни с кем не подружился. У меня нет ни на что времени. С утра до вечера я развиваюсь, накапливаю знания, чтобы когда-нибудь удивить мир. Папа, вспомни свое детство, и ты поймешь меня. Твой сын Сева". Письмо я положил на тот же столик у телефона. Вечером на том же месте меня ждал ответ от папы. "Дорогой сын! Да если бы у меня в детстве была хотя бы капля тех возможностей, что есть у тебя, знаешь, кем бы я был? Я бы развернулся, я бы показал, на что способен. Во всяком случае, не был бы тем обыкновенным инженером, каким сейчас являюсь. А все потому, что у меня в детстве ровным счетом ничего не было - ноль: ноль. Никто ничему меня не учил, никто не развивал моих способностей. Родители считали - здоров, и слава богу. Телевидения тогда не было, книжек не хватало. Мало было стадионов, катков, бассейнов. Про хоккей с шайбой никто из нас, мальчишек, и не слыхал. В него взрослые еще учились играть. О фигурном катании тоже никто не знал. А теперь? К твоим услугам лучшие тренеры и лучшие учителя, да еще телевизор горит с утра до вечера, а в библиотеках полки ломятся от замечательных книг. А ты от всего нос воротишь. Зажрался ты, брат. Вот так. Поэтому мой совет тебе - учись и тренируйся с полной отдачей сил. Помни - упустишь время, потом в моем возрасте крепко пожалеешь, да поздно будет. Твой папа". На этом папино письмо оканчивалось, и тут же начиналось мамино. "Дорогой сыночек! Мне совершенно ясно, откуда ветер дует и откуда у тебя такие глупые мысли. На тебя кто-то дурно влияет. И я догадываюсь кто. Мне передали, что ты связался с Гришей, тебя видели несколько раз с ним в одной компании. Гриша - двоечник и лентяй, ничему хорошему он тебя не научит. Поэтому я категорически запрещаю тебе видеться и тем более дружить с ним. Вероятно, у тебя много свободного времени, если ты катаешься с ледяной горки с этим сорванцом. Поэтому мы решили, что тебе необходимо добавить еще одно занятие. Какое, ты скоро узнаешь. Осторожнее переходи улицу. Твоя мама". Вот так так! Не только не избавился от занятий, но и получу скоро еще одно, добавочное. Зря послушался Гришу. Я как чувствовал, что ничего хорошего из разговора с родителями не выйдет. Надо сейчас же написать покаянное письмо, признаться, что я пошутил, разыграл родителей, не надо придавать серьезного значения моим посланиям. Но что-то меня остановило. Я решил подождать с ответом до утра. Утро вечера мудренее, как сказал однажды некий вундеркинд. КЛЮЧИ К СЕРДЦУ БАБУШКИ Тот вундеркинд не ошибся. Утро и вправду оказалось мудренее вечера. Я решил, что каяться рано, надо бороться. Папу с мамой мне убедить не удалось. Оставались бабушка с дедушкой. Бабушка всю эту кашу заварила, пусть она ее и расхлебывает. Я понимал, что вот так просто, с бухты-барахты, бабушке ничего не скажешь. Если уж до папы ничего не дошло (а я так надеялся!), то до бабушки и подавно не дойдет. К бабушке нужен подход. К ней надо найти ключик. Однажды, когда я после обеда делал уроки, бабушка спросила: - Как твои успехи? Что-то ты давно не хвалился... Раньше, едва появившись у бабушки, я выкладывал ей обо всем, чему научили меня учителя, что я вчера узнал, увидел, услышал... Мне хотелось хоть с кем-нибудь поделиться тем, чем я живу. Моими слушателями были бабушка и дедушка. Свой рассказ я обычно делил на две половинки. Бабушке я сообщал об успехах, а дедушке - о неудачах. Бабушке я хвалился - она этого хотела, а дедушке я жаловался - вряд ли он этого хотел, но слушал меня терпеливо. И получалось, в общем, что им обоим я говорю правду. Но в последние дни я действительно не хвалился перед бабушкой успехами, попросту молчал. - Успехи есть, - ответил я, записывая в тетрадку по математике условие задачи. - Но они могли быть большими... Гораздо большими... Бабушка встрепенулась и оставила на мгновение свое любимое вязание. Когда речь заходила об успехах внука, бабушка вся превращалась в слух. - Каким образом? Бабушкины руки не могли долго оставаться без дела, и в них снова замелькали спицы, но глаза бабушкины не отрывались от меня. Я положил ручку и произнес: - Бабушка, я распыляюсь. Я растрачиваю силы и способности на все, вместо того чтобы сосредоточиться на одном, единственном! Только тогда я добьюсь успеха в жизни. Бабушка слушала меня с любопытством. - Бабушка, - вздохнул я, - нельзя объять необъятное... - Я тебя не понимаю, - жалобно сказала бабушка. - Бабушка, ты знаешь, в каком веке мы живем?.. - спросил я. - Что за вопрос? В двадцатом... - Верно, - подтвердил, я. - Мы живем в двадцатом веке - веке узкой специализации. Объясняю, что это такое. Вот живут три человека. Первый человек знает одно, второй - того, что знает первый, совершенно не знает, а знает лишь свое. Третий же не знает того, что знают первый и второй, а знает нечто свое, то, чего они, первый и второй, абсолютно не знают... - Ты прав, - наконец включилась в разговор бабушка. - Узкая специализация - необходимость нашего времени, когда количество информации удваивается каждые десять лет... - Верно, удваивается, - охотно подхватил я бабушкины слова. - Так стоит ли мне в начале пути разбрасываться, заниматься и музыкой, и английским, и плаванием?.. Не лучше ли сосредоточиться на математике, тем более что в мире идет процесс математизации наук? Бабушка наконец поняла, куда я клоню, и совершенно растерялась. Следуя совету учителя, я решил ковать железо, пока оно горячо. - Ведь А-квадрат, то есть Александр Александрович, считает, что у меня явные математические способности. Я вспомнил, как отлично проводил время в уютной квартире кандидата с прекрасной книжкой в руках, и понял, что математика - мое призвание. Я уже торжествовал победу. Бабушка не знала, что мне ответить. Но я слишком рано обрадовался. Недооценил я бабушку. - В твоих рассуждениях есть доля истины, - начала бабушка робко, но вскоре ее голос окреп, и я услышал, как в нем зазвучала труба, зовущая на бой. Бабушка принимала вызов. - В твоих рассуждениях есть доля истины, - повторила бабушка. - Однако ты наверняка согласишься со мной, что самые великие открытия века произошли на стыке наук, там, где одна наука проникает в другую. Я должен был согласиться. И еще я почувствовал, что чаша весов стала клониться на бабушкину сторону. - И потом тебе, как ты правильно заметил, в начале пути необходимы широта знаний, кругозор, солидный багаж. Еще неизвестно, кем ты будешь и что тебе пригодится. Что ж, придется отступать. Не удалось мне найти ключик к сердцу бабушки. - Сева, - продолжала бабушка, - ты весьма кстати затеял этот разговор. Я вчера проходила мимо станции юных натуралистов и подумала, а почему бы тебе туда не записаться? - Бабушка, побойся бога, - только и мог произнести я. - Не спорь, пожалуйста, - бабушка подняла руку. - Биология - очень перспективная наука, наука будущего. Станция юннатов недалеко от бассейна, и ты бы мог ходить туда сразу после плавания... - Сразу после плавания я еду на музыку, - буркнул я. - Верно, - сказала бабушка. - Но выход найти можно. Я скажу твоим родителям, и мы вместе подумаем... Вот так так. И бабушка туда же. Что они с мамой, глухие? И маме, и бабушке я твердил, что мне надо сократить, уменьшить число занятий, а они почему-то подумали, что мне для полного счастья не хватает еще станции юных натуралистов... Что за странные люди взрослые. Им говоришь одно, а они думают совершенно другое. У меня осталась последняя надежда - дедушка. КАК Я УВИДЕЛ БЕЛЫЙ СВЕТ Больше всех я люблю дедушку. Сам не знаю даже почему. Я редко его вижу, он меньше других бывает со мной. Да и когда вижу, он сидит, уткнувшись в свои блесны, крючки, лески и перекладывает их из коробки в коробку. Нет, все-таки я знаю, почему люблю дедушку. Он единственный, кто меня ничему не учит. Ну абсолютно ничему, даже рыбной ловле. А вдруг дедушка мне поможет? Когда я рассказал дедушке, что из-за этих занятий я света белого не вижу, он заскрежетал зубами. Я ждал, что дедушка отпустит сейчас какое-нибудь словечко, вроде "эксплуататоры". Но неожиданно спокойно дедушка произнес: - Завтра увидишь. - Что? - не понял я. - Свет белый, - пояснил дедушка и покосился на дверь кухни, где бабушка мыла посуду. - Ты умеешь держать язык за зубами? Это было уже ни на что не похоже, и я кивнул, мол, умею, не сомневайся. - Завтра утром наденешь шерстяные носки и захватишь теплый свитер, и вместо школы поезжай на вокзал. Я тебя буду ждать там. Задачу уяснил? - Уяснил, - кивнул я, ошарашенный. - А куда мы собираемся? Дедушка не ответил, только часто-часто заморгал. - А куда вы собираетесь? Услышав мой вопрос, из кухни вышла бабушка и теперь подозрительно поглядывала на нас. Но дедушка недаром был когда-то военным. Он сразу сообразил, что надо ответить. - Мы собираемся в бассейн, - сказал дедушка и, повернувшись ко мне, добавил: - Поторапливайся. На улице я пытался расспросить дедушку, куда мы завтра отправляемся. Но мне не удалось вытянуть из него ни полслова. Дедушка решил, что и так наговорил липшего, а потому всю дорогу до бассейна молчал. У бассейна мы распрощались до завтра, и дедушка предупредил, чтобы я вел себя осторожнее, как бы родители ничего не заподозрили. Насчет родителей дедушка зря беспокоился. Они спали, когда я, как велел дедушка, надел шерстяные носки и, сунув свитер в портфель, вышел из дома. Я ахнул, когда проезжал мимо школы. До меня только теперь дошло, что я пропускаю уроки. Но что было делать? Дедушка сказал мне вместо школы ехать на вокзал. А я всегда слушаюсь старших. На вокзале я с трудом узнал дедушку. Просто таким я его еще не видел. Дедушка был в черном тулупе и валенках. Через плечо на ремне у него висел железный ящик. В руке он держал штуку, похожую на отбойный молоток или на электродрель, которая была у моего папы. - Скорее, - крикнул дедушка, когда я с ним поздоровался. - Электричка отходит. Едва мы вошли в вагон, как поезд тронулся. - Носки надел? - строго спросил дедушка. - Надел, - сказал я. - А свитер? - Он тут, - похлопал я по портфелю. - Надень, - приказал дедушка. Я натянул свитер, а поверх него надел пиджак. А потом, само собой, зимнее пальто и шапку-ушанку. Дед оглядел меня с ног до головы и, видимо, остался доволен, потому что проговорил: - Должен выдержать. - Дедушка, а ведь я школу пропускаю... - сказал я о том, что с самого утра мучило меня. Наверное, дедушка не знал, как мне ответить, поэтому сам спросил: - Ты говорил, что света белого не видишь? - Не вижу, - подтвердил я. - Так гляди, - дедушка показал на окно. Я поглядел. За окном ничего не было видно - сплошная темень. - Скоро рассветет, - пообещал дедушка. Но рассвело не скоро. В темноте мы вылезли на станции. Начало светать, когда мы добрались до замерзшего озера. Дедушка разложил на льду рыбацкие причиндалы. - Не замерз? - спросил он. - Не-а, - помотал я головой. - Сегодня мороз даст нам жару. Дедушка показал на багровое солнце, которое медленно всходило. Вот это да! Даже солнце замерзло. У солнца был вид пловца, который поплескался в проруби. Дедушка, наверное, не поверил, что мне не холодно. Он вручил мне штуку, похожую на отбойный молоток, и показал, что ею делать. Оказалось, что это коловорот. Им пробивают, просверливают лед, делают лунку и вот в этой лунке ловят рыбу. Дедушка вытащил из ящика коротенькую удочку, настоящую удочку для дошкольников и младших школьников, и закинул ее в лунку. Вскоре первый ершик трепыхался на льду, а потом второй, третий... Пршики недолго шевелились, мороз был такой сильный, что они сразу застывали. Дедушка как сел над лункой, так и забыл обо всем на свете. И обо мне забыл. Я подергал его за рукав, он пробормотал: - Погоди. И снова уткнулся в лунку. Я понял, что ему не до меня. Дедушка тягал ершей одного за другим. Мне наскучило глазеть на это, и я стал смотреть на белый свет. А он и вправду был белый. Белое застывшее озеро, белые в снегу берега. Лишь кое-где на льду темнели фигурки рыбаков да черные деревья, как часовые, стояли на берегу. Вдруг я почувствовал, что весь дрожу. Дрожь начиналась в ногах, проходила по всему телу и добиралась до зубов. Зубы уже отбивали чечетку. - Ты чего стучишь зубами? - спросил дедушка. - Это не я, это они сами, - выдавил я из себя. Дедушка оторвался от лунки и с ног до головы оглядел меня. - Пока я буду собираться, - сказал он, - ты беги к берегу, а потом назад. Ну, бегом марш! Я кивнул и побежал. Замерзшие ноги с трудом слушались меня. Ботинки по льду скользили. Я шлепнулся, но быстро встал и побежал дальше. А тем временем дома у бабушки происходило вот что. Через неделю после описанных событий бабушка мне во всех подробностях поведала о том злополучном дне. К положенному часу, когда внук (то есть я) должен был приехать из школы, бабушка приготовила обед. Но внука не было. Бабушка удивилась, но не встревожилась. Со внуком ничего случиться не может. Бабушка накинула еще пятнадцать минут на то, что троллейбус неожиданно поломался и внук пересел на другой. Когда пролетела и эта четверть часа, бабушка снова не встревожилась, а решила, что выключили ток, и все троллейбусы встали, и внук пошел пешком. Бабушка поставила на плиту разогревать обед. Но внук не появился и тогда, когда, по расчетам бабушки, истекло добавочное время. Бабушка уже не удивлялась, а растерялась. Она не знала, что и подумать. Бабушка подошла к окну и выглянула на улицу. По улице преспокойно плыли троллейбусы, останавливались, выпускали и впускали людей и вновь мчались дальше. Вот тут уже бабушка встревожилась по-настоящему. Значит, ее внук опаздывает на обед не потому, что троллейбусы не ходят... Как бывает в такие минуты, резко зазвонил телефон. Бабушка торопливо подняла трубку. Сейчас она узнает все. - Здравствуйте, - послышалось в трубке. - С вами говорит Клавдия Васильевна. Как себя чувствует Сева? - А что с ним случилось? - вот тут уже бабушка испугалась. - Я не знаю, - настала очередь учительницы удивляться. - Но Севы сегодня не было в школе, и я решила, что он болен... То, о чем сообщила учительница, было настолько невероятным, что бабушка переспросила: - Кого не было в школе? - Вашего Севы, - сказала Клавдия Васильевна. - А вы этого не знали? - Не знала, - пробормотала бабушка. - Я сейчас позвоню ему домой и все выясню... - Передайте Севе, чтобы он поскорее поправлялся, - сказала Клавдия Васильевна. Бабушка поблагодарила учительницу и тут же набрала номер телефона нашей квартиры. Телефон, само собой, молчал. Тогда бабушка позвонила маме на работу и узнала, что я утром как обычно (то есть когда родители только просыпались) отправился в школу. - Но его там не было! - воскликнула бабушка. - Мне только что звонила Клавдия Васильевна. Мама на секунду замолкла, а потом с досадой сказала: - Все-таки успел... - Что успел? - не поняла бабушка. - Кто успел? - Гриша, - ответила мама. - Я уверена была, что он плохо влияет на Севу, но не могла предположить, что дело зашло так далеко и они уже начали пропускать уроки. Мама сказала, что сейчас поедет домой, разыщет меня у Гриши, а бабушке велела спокойно сидеть и ждать от нее звонка. Но бабушка спокойно сидеть не умела. Она обзвонила всех моих учителей и, конечно, ничего не узнала. Тогда бабушка заметалась по квартире. Как ей не хватало дедушки - было бы на ком разрядить накопившееся напряжение. Но дедушка, словно угадал, взял да уехал на рыбалку. Бабушке ни на мгновение не приходило в голову, что я мог отправиться вместе с дедушкой. Наконец позвонила мама. Она нашла Гришу и допросила его с пристрастием. - Он клянется, что уже целую вечность не видел "вашего вундеркинда", - сказала мама. - Я думаю, что он говорит правду, - он действительно не знает, где Сева. - Так где же он? - закричала бабушка. - Будем обзванивать больницы, - мама не теряла присутствия духа. И мама с бабушкой по очереди стали звонить в больницы, пытаясь узнать, не попал ли к ним очень симпатичный мальчик по имени Сева, а по фамилии Соколов. Но во всех больницах отвечали, что сегодня попадали к ним, к сожалению, очень симпатичные мальчики, но среди них не было, к счастью, Севы Соколова. Оставалось последнее - милиция. Бабушка позвонила туда и рассказала все. Но бравые милиционеры не успели сесть в патрульные машины, чтобы мчаться на поиски Севы Соколова, потому что он (то есть я) вместе с дедушкой вошел в дом. Бабушка обняла, расцеловала меня, а потом зашумела: - Меня не удивляет, что он (красноречивый жест в сторону дедушки) может совершить глупость, но чтобы ты, такой взрослый, такой самостоятельный, мог не пойти в школу, а поехать на рыбалку, такое у меня в голове не укладывается... - У мальчика ноги замерзли, - перебил дедушка. - Надо их растереть, а не болтать... Бабушка величественно повернулась к дедушке: - Если он заболеет, я не знаю, что с тобой сделаю. Тут как раз появилась моя мама, которой успела позвонить бабушка, и они вдвоем раздели и разули меня, уложили в кровать, стали растирать ноги, давать горячее питье... Я испугался за дедушку, которому бабушка так сильно пригрозила, и решил - во что бы то ни стало не заболеть. Я старался изо всех сил. Я глотал все таблетки, какие мне давали. Я пил самое невкусное питье, какое мне предлагали. Я, стиснув зубы, терпел, пока бабушка по очереди с мамой натирали мне свиным жиром пятки, чуть не сдирая с них кожу... Но ничего не вышло. К вечеру у меня подскочила температура, и я заболел. Через три дня, когда температура спала и я немного ожил, ко мне подошел дедушка. Мне страшно хотелось узнать, а что же с ним сделала бабушка. - Попало тебе за меня? - сочувственно спросил я. - Переживем, - подмигнул он мне. - Другой раз валенки обуешь, и будет все в порядке... Я рассмеялся. Ах, лучше моего дедушки нет никого на свете. СОВЕСТЬ МОЛЧАТЬ НЕ МОЖЕТ - Тяжелый случай, - протянул Гриша, когда я ему поведал обо всем, что вы знаете из предыдущих глав, если вы их, конечно, прочитали. Так говорят врачи, когда становится ясно, что они уже помочь больному не в силах, и остается теперь надежда на самого больного. Гриша узнал от моей мамы, что я простудился, и пришел меня навестить. Я страшно ему обрадовался. Гриша вытащил из сумки баночку, завернутую в газету. - Малиновое варенье - лучшее средство от простуды, - авторитетно заявил он. - Так что же мне делать? - я уставился с надеждой на Гришу. - По две чайные ложки на стакан кипятку, и как рукой снимет. - Я не про то, - рассердился я. - Как мне быть с учителями? Гриша задумался. На его огненно-рыжей голове вихры торчали, как антенны. Вдруг глаза Гриши загорелись, словно лампочки. Наверное, он нашел выход. - Очень просто, - воскликнул Гриша. - Тебе надо сделаться двоечником и лентяем. - Как? - опешил я. - Я не сумею. - Нет ничего проще, - убеждал меня Гриша. - Не волнуйся, я тебя научу. - А что надо делать? - Я не имел никакого представления о двоечниках и лентяях. - А ничего, - просиял Гриша. - Ничегусеньки, ни капельки, палец о палец не надо ударять... - А совесть? - тихо спросил я. - Совесть? - Гриша удивленно раскрыл глаза. Что делать с совестью, Гриша не знал. Совесть не входила в его планы. Она путалась у него под ногами. А раз совесть мешала Грише, он решил ее отбросить. - Знаешь что, - твердо сказал Гриша. - Совесть должна молчать. - Совесть молчать не может! - воскликнул я. - На то она и совесть. Гриша уныло свесил рыжую голову. Своими вопросами я ставил его в тупик. Но на то он был Гриша, что мог выпутаться из самого трудного положения. Он положил мне руку на плечо и глянул прямо в глаза: - Я понимаю, что трудно, но надо... Если ты, конечно, хочешь избавиться от учителей... - Хочу, - я сел на постели. - Ну это же так просто, - растолковывал мне Гриша, как младенцу. - Тебя спрашивает учительница музыки: "Какая это нота?" Ты отлично слышишь, что это "до", но отвечаешь "ре" или "соль". Тут ты можешь говорить все, что взбредет тебе в голову... Главное, - Гриша поднял вверх указательный палец, - главное - не думать... - Значит, я должен обманывать, - покраснел я. Гриша пожал плечами: - Каждый это называет по-своему. Я покачал головой: - Нет, для этого есть лишь одно слово - обман. Я обманщиком не был и не буду. - Ну, знаешь ли, - Гриша вскочил со стула. - Я тебе хотел помочь, мне тебя жалко стало... Выкручивайся как хочешь... твоя забота. Я откинулся на подушки. Гриша подошел к книжной полке и с любопытством разглядывал разноцветные корешки. - Зачем вам столько книжек? - спросил Гриша. - У нас все любят читать, - ответил я на Гришин глупый вопрос. - А зачем читать, если все по телику показывают? Я не знал, что ему ответить, и снова вернулся к разговору, который мы не окончили. - А в бассейне, значит, я должен тонуть? - Ага, - обрадовался Гриша тому, что до меня наконец дошла его идея. - Пару раз утонешь, на третий раз тебя никто к бассейну на пушечный выстрел не подпустит. Гриша расхохотался. Наверное, представил, какая уйма народу набежит поглазеть, как я тону. - "Ага", - передразнил я его. - А тебе не кажется, что мне достаточно один раз утонуть? - Один раз - мало, - Гриша решительно замотал головой. - За один раз тебе никто не поверит. - А мне это и не нужно будет, - всхлипнул я. Как он, дурья башка, не понимает простых вещей. - Потому что меня в живых не будет, - я едва сдерживался, чтобы не разреветься. - Кто тебе говорит, чтобы ты топился?! - вскипел Гриша. - Понарошке надо. Ты должен сделать вид, что тонешь... Как в кино, понимаешь?.. "Ой, тону! Ай, спасите!.." Ох и трудно с вами, вундеркиндами... Дай лучше матешу скатать... - О чем вы спорите? Привлеченная криками, из кухни вышла бабушка в переднике. - Мы решаем задачки по математике, - не моргнув глазом, соврал Гриша и преданно уставился на бабушку. - Повторяем пройденное... - А не рановато ли Севе? - засомневалась бабушка. - Он еще так слаб... - А мы понемножку, всего одну задачку, - успокоил бабушку Гриша, извлекая из сумки учебник и тетрадку. Когда бабушка вышла, Гриша смущенно почесал затылок: - Понимаешь, черт знает что задали... Я взял задачник. Задали не черт знает что, а самую обыкновенную задачу. Я ее в два счета решил. Гриша обрадовался, присел к столу и стал аккуратно списывать решение в тетрадку. А я лежал и размышлял над его словами. - Ну пока, поправляйся, - Гриша запихнул тетрадку и учебник в сумку. - Завтра приду... Гриша заглядывал ко мне каждый день. Больше мы к тому разговору, когда Гриша предложил мне стать обманщиком, не возвращались. Мы болтали о пустяках, играли в "морской бой", в шашки. Шахматы Грише не нравились. У него не хватало терпения высидеть полчаса за доской. - Ты что, заснул? - кипятился Гриша, когда я задумывался над очередным ходом. - Сегодня ты походишь или завтра? Зато в шашки он играл блестяще. Мне редко удавалось его победить. А в конце Гриша уже без смущения "скатывал матешу", то есть списывал задачку по математике, которую я ему решал, запихивал тетрадку в сумку и исчезал до завтра. Маме не очень нравилось, что Гриша ходит ко мне. - Ты увидишь, это плохо кончится, - говорила моя мама своей маме, то есть моей бабушке. Но бабушка считала, что Гришины посещения мне идут на пользу. После них у меня повышается настроение, улучшается аппетит, в общем, я на глазах поправляюсь. Настал день, когда я совсем выздоровел и переехал домой. И хоть мы жили с Гришей в одном доме, мы перестали с ним видеться. Снова у меня ни на что не было времени. Я вспоминал, как десять дней провалялся больной, и думал с благодарностью о дедушке. Если бы он тогда не повез меня на рыбалку, я не заболел бы и не было у меня этих десяти, наверное, лучших дней в моей жизни. ЧИСТАЯ ДОСКА А-квадрат, как всегда, опаздывал. Ребята, которые пришли к нему заниматься, смирно стояли на лестничной площадке и тихо переговаривались. А я прислонился к перилам и думал над словами Гриши. Вся беда в том, что я не умею врать. Казалось бы, чего проще. Говори, что придет в голову, и все будет прекрасно. Вот Гриша. Он может смотреть мне в глаза и врать напропалую, нести абсолютную чепуху, говорить несусветную чушь, и даже не покраснеет, и даже не заикнется. Наоборот, чем больше он врет, тем сильнее увлекается и сам начинает верить в то, что сию минуту выдумал. А я не могу. Мне кажется, как только я начну врать, все сразу заметят и начнут показывать на меня пальцем. И поэтому в горле у меня что-то отключается, я теряю дар речи, становлюсь нем как рыба. То есть открываю рот, а никаких звуков не издаю. На лестнице послышались шаги. Нет, это не А-квадрат. Тот взлетает по лестнице, а тут кто-то топает, будто бегемот. Я не ошибся. По лестнице подымался толстый увалень в лыжной шапочке, вылитый бегемот. Увидев на площадке столько ребят, толстяк некоторое время оторопело глядел на нас, а потом извлек из кармана пальто бумажку: - Александр Александрович Смелковский здесь живет? - Здесь, - послышался бодрый голос кандидата. - Вы на правильном пути, юноша. Еще несколько усилий, и вы у цели. По лестнице, прыгая через ступеньку, взбежал А-квадрат и остановился перед толстяком: - Новенький? - Ага, - толстяк протянул А-квадрату бумажку. - В каком классе? - Я уже окончил школу, - с гордостью произнес толстяк. - Понятно, - бросил А-квадрат и, взлетев на лестничную площадку, открыл дверь. - Входите, Ломоносовы и Коперники! Входите, Бойли и Мариотты! Я уже знал, что А-квадрат называет ребят по фамилиям великих ученых, а толстяк удивился. Неужели он не знает знаменитых ученых, а еще десять классов проучился? И вообще, что он тут делает, если школу окончил? А-квадрат раздал мальчишкам и девчонкам листочки с задачами, а меня отвел в комнату, где сверкала на стенках чеканка и мудро молчали на полках книжки. Учитель вручил мне толстую книжку с картинками, но уже не предупреждал, что надерет мне уши, если я порву страницу... - А теперь, - начал А-квадрат, как я тут же перебил его: - ...будем пить кофе. А-квадрат рассмеялся и отрицательно покачал головой: - С удовольствием, но тороплюсь. Я тебя попрошу, собери у ребят листки с решением задач и отпусти их домой. Не забудь предупредить, что следующее занятие - послезавтра. - А мне что делать? - Ждать меня, - ответил А-квадрат. - Я вернусь к пяти. Он оделся и вышел. Я выглянул в окно. Желтый "Москвич" А-квадрата рванулся с места и быстро помчался по улице. Вот уж кто понапрасну не терял ни секунды времени. А-квадрат не первый раз, дав задание, исчезал до пяти. Я знал, что он уезжал на работу. Иногда он, нагрянув к концу занятий, успевал проверить, как ребята решили задачи. А другой раз приезжал, когда все уже расходились. И я сидел один и ждал его. А когда он приезжал, мы пили кофе и разговаривали. Сегодня я совсем не огорчился, что мне придется просидеть в доме А-квадрата два часа. У меня в руках была ужасно интересная книжка. Ужасно - потому что про змей, а интересная - потому что невозможно было оторваться. Вскоре мальчишки и девчонки, сдав свои листы, разошлись. Все, кроме толстяка. - Я хочу скрасить твое одиночество, - сказал он. Я не понял, что он сказал, но догадался, что он не хочет уходить, и согласился: - Скрашивай. - Спасибо. Меня зовут Вадим, - толстяк протянул мне руку. Я назвал себя, мы пожали друг другу руки. Вадим бухнулся в кресло, повертелся, поудобнее усаживаясь, и замер, блаженствуя. Я подумал, что, наверное, самое его любимое занятие дома - сидеть, развалившись, в кресле. - Слушай, я хотел у тебя спросить, - сказал я. - Зачем ты пришел сюда заниматься, если уже окончил школу?.. - Я срезался на вступительных, - ответил Вадим. - Как? - ахнул я. - Обыкновенно, - равнодушно сообщил Вадим. - По сочинению - троечка, по математике - двоечка... - Ты в институт поступал? - я догадался, что он провалился на вступительных экзаменах. - Ага, в политехнический... - Ну, а теперь что ты делаешь? Отдыхаешь? - Как бы не так, - даже обиделся Вадим. - Один день с утра - русский язык, после обеда - физика. Другой день с утра - английский, а после обеда теперь вот математика будет... Поверишь ли, дохнуть некогда... - Я тебя понимаю, - сочувственно произнес я. - И так всю жизнь, - Вадиму очень хотелось, видимо, излить свою душу, а тут как раз подвернулся я. - Как это всю жизнь? - даже вздрогнул я. - А вот так, - Вадим поерзал в кресле, нашел наконец удобную позу и начал рассказ: - Мне не было еще семи лет, как меня окружили и взяли в плен учителя. Один меня учил математике, другой - английскому, а третья - музыке. Мне купили огромный баян. Когда я садился и брал в руки баян, я исчезал. Из-за баяна виднелись лишь мои вихры. - А что было потом? - спросил я. У меня даже в горле пересохло от волнения, настолько детство Вадима напоминало мое. - Потом? - вспоминая, наморщил лоб Вадим. Но морщины недолго бороздили его чело, оно снова засияло безмятежным спокойствием. - На баяне я так и не научился играть. Тогда родители продали баян и купили мне пианино. Я бренчал на нем года три. Как ни билась со мной учительница, играть на пианино я тоже не научился. Вадим сощурил глаза. Наверное, вспомнил те времена, когда сражался один на один с пианино. - А потом родители продали пианино и... - подсказал я Вадиму продолжение. - Не угадал, - радостно улыбнулся Вадим. - Пожалели родители пианино, не продали, а мне купили все-таки гитару. Может, хоть на ней я научусь играть. И я стал учиться. Я очень старался. Я рвал на гитаре по три струны в день, но так и не научился. Последние слова Вадим произнес с гордостью. Вот, мол, какой я. - А спортом ты не занимался? - Почти всеми видами, - ответил Вадим. - Кроме бокса и прыжков на лыжах с трамплина. Мама считала, что бокс и прыжки с трамплина опасны для жизни. - Ну и как успехи? - Я с уважением поглядел на румянец, украшавший щеки моего нового знакомого. - Успехи? - не понял Вадим. - Ну да, рекорды, очки, секунды... - Ничего этого не было, - снова с гордостью произнес Вадим. - Абсолютно ничего... - Но почему? - с неподдельным изумлением спросил я. - У меня оказался совершенно незакаленный организм, - объяснил Вадим. - Стоило мне поплавать в бассейне, как я простужался и заболевал. Сперва - острое респираторное заболевание, потом - бронхит, потом - воспаление легких... Когда я выкарабкивался из болезней, наступала зима, и, боясь, как бы я не подхватил грипп, родители решали, что со спортом надо сделать перерыв до весны. Как только сходил снег, меня записывали в футбольную секцию. Пару тренировок в зале я выдерживал, а на третьей, которая проходила на открытом воздухе, я начинал чихать, кашлять... В общем, все начиналось сначала - острое респираторное заболевание... - Ну, а как с английским, математикой? - перебил я Вадима. - Очень просто, - подмигнул мне Вадим. - Знаешь поговорку: "В одно ухо влетело, в другое вылетело"? - Знаю. - Вот так я и учился. Вадим захохотал. Ему доставляло, наверное, радость, что столько учителей бились над ним, а так ничему и не научили. Я вспомнил, что в древнем Риме детей называли "табула раза", то есть гладкая дощечка или чистый лист. Древние считали: что на такой доске напишут, то есть каким ребенка воспитают, таким он и вырастет. А Вадим как был, так и остался чистой доской - горы мела извели на него учителя, а ни слова, ни буковки не запечатлелось. Дверь отворилась, и в комнату стремительно вошел А-квадрат. - Я несколько опоздал, но ты, я вижу, не скучал в одиночестве... - Я остался, чтобы скрасить ему одиночество, - Вадим нехотя поднялся из кресла. - В следующий раз, выполнив задание, отправляйся вместе с остальными домой, - строго сказал А-квадрат. Он взял листки, оставленные ребятами, и стал их просматривать. - О, Саня решил задачу, - говорил вслух учитель. - Интересно, сам справился или ему помогла Ира?.. Так, а это твоя работа? Вадим, к которому был обращен этот вопрос, молча кивнул. - Значит, решил одну задачу, и ту неправильно, а за вторую и не брался. Чего же ты здесь лясы точил два часа, вместо того чтобы шевелить мозгами? Таким рассерженным А-квадрата я еще не видел. - Слушай, математика - это не твоя стихия, ты понимаешь? - Я понимаю, - легко согласился Вадим. - Но родители уперлись - только политехнический... - Постарайся их переубедить, - настаивал А-квадрат. - Ведь есть множество профессий, где не нужна математика, - филология, история... Постой, а почему бы тебе не поступить в институт физкультуры? Перед тобой распахнут двери, когда тебя увидят... - У меня слабое здоровье, - признался толстяк. - Понятно, - хмыкнул учитель. - Ну что ж, будем заниматься. Но предупреждаю - я лентяев не терплю, я их за уши деру... Правду я говорю? А-квадрат повернулся ко мне с улыбкой. - Неправду, - ответил я. - Я уже целый год у вас ничего не делаю, а вы... - Во-первых, - перебил меня А-квадрат, - ты растешь в интеллектуальной атмосфере, - учитель обвел руками книги и чеканку, - а во-вторых, твоими товарищами являются яркие творческие личности. А-квадрат ткнул пальцем в Вадима. Тот не понял, смеются над ним или, наоборот, хвалят, но на всякий случай постарался придать себе величественный вид. - Тебя это не устраивает? - в упор поглядел на меня А-квадрат. - До этого дня устраивало, а теперь нет, - я тоже поднялся. - А что случилось? - А-квадрат с тревогой посмотрел на Вадима. - Не знаю, - Вадим пожал плечами. - Я лишь рассказал Севе историю своей жизни... - Ты уходишь? - А-квадрат не сводил с меня глаз. - Мы же еще не пили кофе... Я так торопился... - Я провожу Вадима, - я быстро пошел в прихожую. - До свидания. Я понимал, что поступаю нехорошо. Учитель очень любил эти кофепития со мной. Но сегодня мне не хотелось оставаться с ним. Как только мы вышли на улицу, Вадим снова разговорился. А я слушал его и ничего не слышал. Неужели меня ждет судьба Вадима, неужели я буду таким, как он? Нет, мне уготована судьба молодого академика. Где он сейчас? Бабушка сказала, что поехал читать лекции не то в Швецию, не то в Англию. Но академик - большой талант. А есть ли талант у меня? Это еще бабушка надвое сказала. Не моя бабушка, а бабушка другого вундеркинда. А что, если, пока не поздно, послушаться Гриши и стать обманщиком? Всего по одному разу обмануть, и у меня сразу появятся целые дни свободного времени. Всего по разу... Завтра у меня плавание. С плавания и начну. ТОНУТЬ НАДО УМЕЮЧИ Если вы думаете, что утонуть - проще простого, вы глубоко ошибаетесь. Я тоже сперва так думал. Нырну, мол, с головкой, пущу пузыри, наглотаюсь воды, и дело с концом. Тогда тащи меня из бассейна и делай искусственное дыхание... В общем, спасай. Но оказалось, что тонуть надо тоже умеючи. Короче говоря, тонуть надо со знанием дела. В бассейне мы сперва делали разминку в зале, потом отрабатывали дыхание в воде - то есть плыли, держась руками за пробковые дощечки, и время от времени окунали лицо в воду. А в конце - начались заплывы. Янина Станиславовна ходила по бортику, глядела, как мы плывем, давала советы. К ней подошел тренер в белых брюках. Его группа должна была заниматься после нас. Янина Станиславовна заговорилась с тренером и перестала обращать на нас внимание. Я понял, что настал мой час. Я огляделся по сторонам. Словно прощался со всем, что вижу. Словно хотел в последний раз взглянуть и на бассейн, и на ребят, и на Янину Станиславовну. А потом зажмурил глаза, чтобы уже ничего не видеть, и пошел на дно. Но далеко мне уйти не удалось. Какая-то сверхъестественная сила в одно мгновение вытолкнула меня на поверхность. Я даже капельки воды не успел глотнуть. Но неуступчивость воды меня только раззадорила. Проплыв пару метров, я снова, набравшись храбрости и воздуха, пошел вниз. Нет, определенно в тот день вода была какая-то не такая. Она была словно резиновая. Она выталкивала меня. Я подпрыгивал на ней, как спортсмены на батуте или как клоуны на сетке. А самым трудным оказалось наглотаться воды. Рот не хотел открываться ни в какую. Губы, будто склеенные, не разжимались. Проплыв еще пару метров, я снова совершил попытку утонуть. И снова у меня ничего не вышло. Я в