ыло в прошлом году с Крабатом, он сообщил Витко об уставе гильдии Мельников и по всем правилам перевел его из учеников в подмастерья. Ханцо и Петар поручились за Витко. Мастер тронул лезвием тесака его голову и плечи: -- "По уставу гильдии Мельников..." Рыжий стал полноправным подмастерьем. Андруш в сенях приготовил пустой мешок. Его тут же накинули на Витко, как только тот вышел от Мастера. Новоиспеченного подмастерья потащили к жерновам, чтобы "перемолоть". -- Поосторожней с ним! -- предупреждал Ханцо. -- Не забудьте, что он тощий! -- Тощий или толстый, -- возразил Андруш, -- а работник на мельнице не портняжка! Должен все испытать! Взяли! Понесли! Они мяли и валяли его, как того требует обычай, однако не так долго, как в прошлом году Крабата. Андруш прекратил это быстро. Петар снял мешок. Сташко посыпал голову Рыжего мукой. Опять его схватили и трижды подбросили в воздух. Выпили за его здоровье и успехи. Вино в этот раз было не хуже прошлогоднего. Но парни были невеселы. И все из-за Мертена. Он по-прежнему молчал и во время еды, и во время работы. Молчал и когда мяли Витко. И теперь сидел на мучном ларе, безучастный, угрюмый, словно окаменев. -- Эй! -- крикнул Лышко. -- Тебя будто из-за угла мешком ударили! -- Он, смеясь, протянул Мертену кружку с вином. -- Пей до дна! С души воротит от твоей постной рожи! Мертен поднялся. Не произнеся ни слова, подошел к Лышко да как двинет по кружке! Вино разлилось. Они стояли, глядя в упор друг на друга. Лышко струхнул не на шутку. Парни затаили дыхание. Воцарилась тишина. Вдруг в коридоре послышались шаги, легкие, легкие. Ближе! Все, даже Мертен и Лышко, обернулись. Крабат, стоявший у двери, распахнул ее. На пороге, босой, в одной рубашке, завернувшись в одеяло, стоял Лобош. -- Это ты, король мавров? -- Я... Я! Я боюсь! Там одному страшно. Вы не пойдете спать? НА КРЫЛЬЯХ Ох уж этот Лобош! С первого же дня он приглянулся всем, даже Мертен был с ним по-своему приветлив: посмотрит, кивнет -- все это молча, не произнося ни слова. С другими же Мертен был по-прежнему замкнут. Машинально выполнял обычную работу, не возражал ни товарищам, ни Мастеру. Вообще не разговаривал. Даже по пятницам, когда Мастер заставлял повторять прочитанное из Корактора, хранил упорное молчание. Мастер был невозмутим: "Успеваете вы или нет в тайной науке -- дело ваше. Мне это все равно!" Крабат очень беспокоился за Мертена -- как с ним быть, чем помочь? Тонда, наверное, что-нибудь посоветовал бы, да и Михал тоже. А теперь он совсем один... Еще счастье, что появился Лобош! Парнишке ничуть не легче, чем было другим ученикам, и, если б Крабат ему не помогал, вряд ли бы он долго продержался. Раз-другой Крабат во время работы будто ненароком окажется рядом с Лобошем, перекинется словом и, как тогда Тонда, опустит руку на плечо, чтобы придать пареньку сил. -- Только не подавай вида, что стало легче, -- говорил он Лобошу. -- Смотри, чтоб не заметил Мастер. И Лышко -- он ему все доносит. -- А разве помогать запрещено? А что тебе будет, если кто узнает? -- Не думай об этом! Главное, себя не выдай! Лобош был хоть и мал, но на редкость сметлив. Он с такой ловкостью изображал смертельно усталого -- охал, кряхтел, стонал, -- что все ему верили. Каждый вечер, встав из-за стола, еле плелся к постели. А по утрам являлся к завтраку таким вялым, что, казалось, вот-вот свалится со стула. Но он был не только смышленым пареньком и хорошим актером. Как-то Крабат увидел его за мельницей -- Лобош скалывал лед. -- Я хочу тебя спросить, Крабат... -- сказал он, словно вдруг решившись. -- Ответишь? -- Если смогу! -- Ты вот все помогаешь мне с тех пор, как я тут, на мельнице. Хоть тебе и грозит расправа. Что ж, думаешь, я не вижу? -- Ты об этом хотел меня спросить? -- Нет! О другом! -- О чем же? -- Скажи, как мне тебя отблагодарить? Что я могу для тебя сделать? -- Отблагодарить? Крабат хотел было уклониться от ответа, но потом передумал. -- Как-нибудь я расскажу тебе о моих друзьях -- о Тонде и о Михале. Обоих уже нет. Если ты меня выслушаешь, это и будет благодарность! В конце января наступила оттепель, неожиданная и дружная. Еще вчера в Козельбрухе все насквозь промерзло, а с утра подул западный ветер, неслыханно теплый для этого времени года. Засияло солнце, снег за несколько дней растаял. Лишь в оврагах, лощинах и низинах оставались грязно-серые пятна. А рядом коричневые поля, черные холмики над кротовыми норками, первые проблески зелени среди пожухлой травы! -- Погода как на пасху! -- говорили подмастерья. Теплый западный ветер все больше досаждал парням, он утомлял и будоражил. Вечером они долго не засыпали, ворочались с боку на бок. Спали беспокойно, вскрикивали от дурных снов. Только Мертен лежал неподвижно на своих нарах, не ворочался, не разговаривал даже во сне. В эти дни Крабат все думал о Певунье и решил в праздники с ней заговорить. Времени до тех пор еще много, успокаивал он себя. Но мысль о том, как это будет, ни на минуту его не покидала. Уже трижды во сне он был на пути к Певунье, но ни разу не дошел. Что-то мешало, а что, никак не мог вспомнить. Что же это было? Что его удерживало? Начало сна помнилось отчетливо. Ему удалось уйти с мельницы незамеченным. Он пошел к Шварцкольму не обычным путем, а по тропке через болото. Этой дорогой вел его когда-то Тонда с торфяника домой. А дальше... провал... Как-то ночью, проснувшись от воя ветра, Крабат стал упрямо вспоминать начало сна. В третий, в четвертый, в шестой раз, пока не заснул. И тут увидел: / Крабат улучил момент и убежал с мельницы никем не замеченный. Он стремится к Певунье, в Шварцкольм. Выбирает не обычную дорогу, а тропку через болото, которую ему показал Тонда, когда они возвращались с торфяника. И вдруг Крабат чувствует под ногами топкую почву. Спускается туман... и вот уже ничего не видно. Неужто он потерял дорогу? Крабат пытается идти дальше. Но с каждым шагом проваливается все глубже и глубже: по щиколотку, почти по колено... Да, он угодил в трясину. И чем больше старается выбраться из нее, тем глубже его засасывает. Холодная трясина словно втягивает Крабата. Густая, цепкая, черная масса хватает за колени, за бедра. Вот уже ему по поясницу. Скоро она сомкнется над его головой. Остается только кричать. Он кричит изо всех сил, зовет на помощь, хоть и понимает, что это бессмысленно. Кто услышит его? -- Спасите! Спасите! Тону! Туман сгущается. Крабат видит вблизи два неясных силуэта. Может, это Тонда и Михал? -- Стойте! -- кричит он им. -- Не подходите! Здесь трясина! Фигуры сливаются в одну. Она надвигается. И вдруг бросает ему веревку с деревянной поперечиной. Крабат хватается за нее. Чувствует, что его тащат, из болота. Он спасен! Все произошло так быстро, что он не успевает опомниться. Ошеломленный, стоит перед своим спасителем, хочет его поблагодарить... -- Да чего уж там! -- говорит Юро. Юро?! Лишь сейчас Крабат замечает, что спас его Юро. -- Если хочешь попасть в Шварцкольм, лучше лететь! -- Лететь? Как ты себе это представляешь? -- Очень просто! На крыльях! И Юро тут же исчезает в тумане. -- Лететь!.. Лететь на крыльях! -- повторяет Крабат. Как странно, что ему самому не пришло это в голову! Обернувшись вороном, как обычно по пятницам, он расправляет крылья и поднимается над землей. Несколько взмахов, и он выбрался из тумана. Он летит в Шварцкольм! Над деревней -- ясное солнышко. Внизу, у колодца, Певунья кормит кур. Вдруг над ним скользнула чья-то тень. Пронзительный крик ястреба, шорох крыльев, свист... В последнее мгновение Крабат успевает резко свернуть в сторону. Ястреб промахнулся. Крабат понимает -- на карту поставлена жизнь! Камнем летит он вниз, падает среди разбегающихся кур. Только здесь, рядом с Певуньей, он чувствует себя в безопасности, принимает человеческий облик, щурясь, глядит в небо. Ястреб исчез. Вдруг, откуда ни возьмись, у колодца Мастер. В гневе протягивает руку к Крабату: -- Следуй за мной! -- Почему? -- удивляется Певунья. -- Он принадлежит мне! -- Нет! Всего одно слово, но звучит оно так, что возразить нельзя. Она обнимает Крабата за плечи, окутывает его шалью, мягкой, теплой. -- Идем, -- говорит она. -- Пошли! И они уходят вместе, не обернувшись. / ОТСЮДА НЕТ ПУТИ! Утром оказалось, что пропал Мертен. Постель его была свернута, одеяло сложено, куртка и фартук -- в тумбочке. Под табуреткой -- деревянные башмаки. Никто не видел, как он уходил. Заметили лишь за завтраком. Все бросились его искать, но нигде не нашли. -- Он улизнул! Надо скорее сообщить Мастеру! -- злорадствовал Лышко. Однако Ханцо преградил ему путь: -- Ты что, не знаешь? Это -- дело Старшого! Все ожидали гнева, крика, проклятий. Ничего подобного! Как рассказал Ханцо, Мастер не принял известия всерьез. "Мертен не в своем уме!" -- проронил он. На вопрос: "Что делать?" -- буркнул: "Оставь, вернется!" -- От его взгляда я буквально похолодел, думал, превращусь в льдину. Хоть бы все обошлось! -- Э, нет уж! Кто удирает с мельницы, должен знать, что его ждет! -- съязвил Лышко. -- Да что ему сделается!.. Кожа у него, как у слона! -- Ты так думаешь? -- не удержался Юро. -- А то! -- Лышко стукнул кулаком по столу. Плю-х-х! В лицо ему выплеснулся суп. Густой! Прямо с огня! Лышко взвыл от боли: -- Кто? Кто это сделал? Вне себя от бешенства, он стал вытирать щеки, глаза, нос. Всем было ясно, что без чьей-то помощи здесь не обошлось. Лишь Юро по своей простоте не заподозрил тут, видно, дурного умысла. Вот только суп жалко! -- В другой раз ты, Лышко, не бей по столу. Или уж бей не так сильно! Чего боялся Крабат, то и случилось. Вечером, с наступлением темноты, Мертен явился. Понуро опустив голову, стоял он на пороге. Мастер не бранил его, не кричал. -- Ну, как прогулялся? Видать, не понравилось, раз так рано вернулся? Или что помешало?.. Не хочешь со мной говорить? Давно замечаю -- не раскрываешь рта. Что ж, я тебя не заставляю, мне все равно! Можешь еще раз попробовать! Пытайся сколько влезет! Никому не удалось, и тебе не удастся! Лицо Мертена по-прежнему было каменным. -- Притворяйся, притворяйся! Делай вид, что это тебя не трогает! Я и эти одиннадцать знаем, каково тебе. А теперь убирайся! Мертен ушел на чердак, лег на нары. У всех в этот вечер было тяжело на душе. -- Давайте отговорим его бежать еще раз, -- предложил Ханцо. -- Попробуй! -- отозвался Сташко. -- Он не послушает! -- Боюсь, он вообще ничего слушать не станет, -- сказал Крабат. Ночью погода переменилась. Ветер стих, ударил мороз. Окна покрылись узором. Утром, выйдя из дому, они увидели, что все обледенело. Замерзли лужи и вода на краях колодца, холмики над кротовыми норками окаменели, земля затвердела. -- Скверно для урожая! -- покачал головой Петар. -- Мороз без снега. Все померзнет! Крабат обрадовался, увидев за завтраком Мертена. Тот уплетал кашу как ни в чем не бывало. Видно, наголодался за сутки. Отправились на работу. Никому и в голову не приходило, что Мертен опять пустится в путь, теперь уж средь бела дня. Лишь в обед заметили его отсутствие. Два дня и две ночи его не было. Никогда еще ни один беглец не пропадал так долго. Думали, его и след простыл. Ан нет! Утром на третий день явился. Завидели еще издали -- бредет, шатаясь, через луг. Еле дошел -- усталый, обмороженный. Страшно смотреть! Крабат и Сташко встретили его у дверей, ввели в людскую. Петар снял с него башмак, Кито -- другой. Ханцо послал Юро за холодной водой, сунул побелевшие ноги Мертена в таз, принялся растирать. -- Надо скорей уложить его в постель! Может, еще отойдет! Тут дверь отворилась. Мастер! На этот раз насмехаться не стал. Подождал, пока поднимут Мертена, подошел ближе. -- Погодите наверх тащить, мне сказать ему надо!.. Думаю, с тебя достаточно. Отсюда нет пути! А вы вот что -- не хлопочите! От меня зависит, кто умрет здесь, на мельнице! Только от меня! И ни от кого больше. С этими словами он ушел. Мертена отнесли в постель, дали горячего питья, укрыли одеялами. Ханцо остался наверху, присел рядом на нары. Подождал, пока заснет. Убедившись, что его помощь больше не нужна, спустился вниз. Надо было работать. СНЕГ НА ПОЛЯХ Мертен был плох, его лихорадило, он задыхался, не мог глотать. Лишь через несколько дней с трудом проглотил ложку супа. Ханцо распорядился, чтобы кто-нибудь всегда был с ним рядом, не спускал глаз с больного. Дежурили и по ночам: боялись, что в беспамятстве он что-нибудь над собой сделает. Ведь Мастер твердо сказал, что все пути отрезаны. "От меня зависит, кто умрет здесь, на мельнице!" -- эти слова Мастера не выходили у Крабата из головы. Разве в них не таится ответ на его мучительные раздумья о смерти Тонды и Михала? Но пока это только еще догадка. Нужно подтверждение. Что ж, придет время, и все разъяснится. И тогда он призовет Мастера к ответу. Да, так все и будет. Но пока нельзя и вида подавать. Надо изображать простодушного, прилежного и послушного ученика, самому же готовиться к возмездию. А главное -- преуспеть в тайном искусстве. Ни снежинки не выпало в эти февральские дни, а мороз лютовал по-прежнему. По утрам шли к шлюзам, срубали лед. Проклинали гнилую погоду, поманившую было теплом. Как-то днем, когда подмастерья садились обедать, со стороны леса показались трое людей. Один -- высокий, крепкий, в расцвете сил, двое других -- сутулые, белобородые старцы. Лобош заметил их первым. Он был глазастый, все видел. -- К нам гости! -- крикнул он громко. Тут и другие увидели ходоков. Они, видно, шли из Шварцкольма. В зипунах, в зимних шапках. Мельницу в Козельбрухе крестьяне из близлежащих деревень всегда обходили стороной. Но эти шли напрямик. Ханцо открыл дверь. Подмастерья в нетерпении столпились в сенях, притихли. -- Чего вы хотите? -- Поговорить с мельником. -- Я -- мельник. -- Мастер незаметно вышел из своей комнаты, двинулся навстречу крестьянам. -- Что вам надо? Высокий снял шапку. -- Мы из Шварцкольма. Я -- староста, а эти двое -- наши старейшины. Передаем привет от всех жителей деревни и просим тебя, мельник, нас выслушать. Я думаю... Тебя не удивит... Мастер прервал его властным жестом. -- Без лишних слов! Что вас сюда привело? -- Мы просим твоей помощи! -- В чем дело? -- Мороз, а на полях нет снега! -- Староста теребил в руках свою шапку. -- Если в ближайшие дни не пойдет снег, озимые погибнут! -- А я тут при чем? -- Просим тебя, мельник, сделай так, чтобы пошел снег! -- Пошел снег? Как это? -- Мы знаем -- ты можешь! Сделай так, чтобы пошел снег! -- Мы ведь не задаром! -- вмешался один из стариков. -- За добро отплатим добром. Получишь две сотни яиц, пять гусей и семь кур. -- Только бы снег пошел! -- добавил второй. -- Иначе пропадет урожай, будем голодать. -- Мы и наши дети! -- вторил ему староста. -- Сжалься над нами! Пусть пойдет снег! Мельник поскреб в затылке. -- Многие годы я вас в глаза не видел. Теперь же, когда я понадобился, вы тут как тут! -- Ты наша последняя надежда! Если не пошлешь снега, мы погибнем! Ты ведь не откажешь нам в помощи, мельник? Умоляем тебя на коленях, как господа Бога! -- Они опустились перед Мастером на колени, уронили головы на грудь. -- Выполни нашу просьбу! Смилуйся! -- И не подумаю! Отправляйтесь домой! Что мне до ваших озимых! Мы тут, на мельнице, не помрем с голоду! Уж я позабочусь об этом, мы и без снега не пропадем. А вы, лапотники, отвяжитесь от меня со своими яйцами и птицей! Подыхайте с голоду, не мое дело! Я и пальцем не шевельну ради вас и ваших сопляков! И не ждите! -- А вы? -- обратился староста к подмастерьям. -- И вы тоже не хотите помочь нам, господа подмастерья? Сделайте это из милосердия, ради наших несчастных деток! Уж мы вас отблагодарим! -- Да он совсем сдурел! -- взорвался Лышко. -- Сейчас я спущу собак! Ату! Он пронзительно свистнул. Тут же раздался остервенелый, многоголосый лай. Староста подскочил, уронил шапку. -- Скорее! Они разорвут нас! Надо бежать! Бежать! Старики, подобрав полы тощих зипунишек, бросились прочь. Бегом по лугу, к лесу. -- Хорошо придумано, Лышко! -- одобрил Мастер. -- Молодец! -- Он похлопал его по плечу. -- Ну, от них мы избавились! Надолго запомнят этот день! Больше мы их не увидим! Крабату жаль было старосту и его спутников. Как он зол был на Мастера! Ну что они ему сделали? Почему он им отказал? Ему ведь ничего не стоило им помочь! Заглянуть в Корактор, произнести несколько слов, подходящих к случаю. Как жаль, что Крабат их не знает, этому Мастер их еще не учил. А то бы он сам вызвал снег на свой страх и риск. Да и Петар, и Ханцо, и еще кое-кто наверняка попробовали бы тут свои силы. Один только Лышко радовался "победе", его так и распирало от гордости. А здорово он их разыграл с собаками! И ведь поверили, убежали! Но злорадство его не осталось безнаказанным. Ночью он вскочил с отчаянным криком: свора черных псов ринулась на него во сне, норовя разорвать на куски. -- Вот ужас-то! -- посочувствовал Юро. -- Какое счастье, что это только сон! Пять раз нападали на Лышко черные псы, пять раз он вскакивал с криком и всех будил. До того надоел, что они его вышвырнули. -- А ну-ка бери свое одеяло и убирайся в сарай! Там можешь хоть до утра воевать с собаками. И орать сколько влезет! С нас хватит! Проснувшись утром, глазам своим не поверили: снег! Все вокруг белым-бело! Снег, видно, шел всю ночь, но и сейчас все шел большими пушистыми хлопьями. Уж теперь-то крестьяне будут довольны и в Шварцкольме, и во всех окрестных деревнях. Неужто Мастер передумал и все-таки помог? -- Может, это Пумпхут? -- предположил Юро. -- Крестьяне ведь могли встретить его и попросить. А уж он-то никогда не откажет! -- И верно, Пумпхут! -- согласились остальные. -- Разве он откажет! Но нет, не Пумпхут! Опять в обед, и опять же Лобош увидел их первым, явились староста и старейшины из Шварцкольма. На этот раз на санях. Привезли Мастеру обещанное: семь кур, пять гусей, две сотни яиц. -- Спасибо тебе, мельник! -- Староста склонился в глубоком поклоне. -- Спасибо тебе! Ты спас наших детей! Мы бедные люди, ты знаешь! Возьми, что у нас есть, мы принесли тебе это в знак благодарности! Мастер выслушал его с недовольной миной. Пытаясь сохранить спокойствие, проронил: -- Кто вам помог, не знаю! Только не я. Это уж наверняка. Забирайте свое барахло и проваливайте! -- Он повернулся и ушел в свою комнату. Было слышно, как щелкнула щеколда. Гости стояли со своими дарами словно побитые. Юро пришел им на помощь. -- Возвращайтесь домой! Выпейте рюмочку и забудьте все это!.. -- Он подсобил им погрузить все в сани. Крабат смотрел вслед саням, пока они не скрылись в лесу. Долго еще издали доносился скрип полозьев, звон колокольчиков, слышалось щелканье кнута, звучал голос старосты, погонявшего лошадей: "Но, но-о!" Я - КРАБАТ! Пришла весна, таял снег. Крабат учился как одержимый. Он давно перегнал всех, и Мастер не мог им нахвалиться. Ему, видно, было невдомек, что парень старался изо всех сил, чтобы приблизить час расплаты. Как-то воскресным днем Мертен впервые поднялся с постели, сел за сараем на солнышке. Бледный, худой... В чем только душа держится! Он был молчалив по-прежнему. Раскрывал рот лишь в случае крайней необходимости: "да", "нет", "дай сюда", "ладно", "брось". Других слов будто и не знал. В пятницу Лобоша приняли в школу чернокнижия. Как удивился малыш, превратившись в ворона! Небольшая забавная черная птица с живыми глазами и взъерошенными перьями никак не могла успокоиться. Весело кружила по комнате, задевая крылом череп и книгу. Мастеру пришлось трижды шикнуть, прежде чем она утихомирилась и уцепилась за жердь. "Это искусство мысленно разговаривать с другим человеком так, чтобы тот слышал и понимал слова, будто они исходят от него самого..." Ученикам сегодня нелегко быть внимательными -- Лобош без конца отвлекает. Смех, да и только! То вращает глазами, то вертит шеей, то хлопает крыльями. Тут уж не до Корактора! Но Крабат старался не пропустить ни слова: сразу сообразил, как важен этот урок для него и Певуньи. Запомнил все слово в слово. Перед сном, в постели, повторил несколько раз подряд, чтобы уж век не забыть. В субботу перед пасхой, как только спустились сумерки, Мастер вновь отослал их по двое добывать магический знак. На этот раз Крабату выпало идти с Лобошем. Взяли по два одеяла. Больно пасмурно, как бы дождь не пошел! Уходили с мельницы последними. Нужно было торопиться, чтобы другие не заняли знакомое место. Но когда дошли, оказалось, что опасения Крабата напрасны. На опушке леса собрали ветки, сучья, кусочки коры. Разожгли костерок. Крабат рассказал Лобошу, для чего они здесь. Лобош зябко кутался в одеяло. Хорошо, хоть он здесь не один! А то бы помер со страху, и тогда уж на этом месте поставили бы еще один деревянный крест, только чуть-чуть поменьше!.. Поговорили немного о школе чернокнижия, как в ней учатся колдовству. Помолчали... И тут Крабат стал рассказывать про Тонду и Михала. "Я ведь тебе обещал..." Едва начав, сообразил, что сидит на месте Тонды, а напротив, по ту сторону костра, такой же мальчик, каким был он сам в те далекие времена. Да, теперь он на месте Тонды. Не хотелось рассказывать о смерти Михала и Тонды, но чем больше говорил, тем больше убеждался -- надо! Поведал о смерти Воршулы, о предостережении Тонды: подмастерья приносят девушкам несчастье. Мальчик должен был это знать. Так получилось, что рассказал все. Только о тайном свойстве ножа умолчал, чтобы нож его не утратил. -- Ты знаешь, кто виноват в смерти Тонды и Михала? -- Догадываюсь! И если мои подозрения подтвердятся, рассчитаюсь! Около полуночи начал накрапывать мелкий дождик. Лобош натянул на голову одеяло. -- Не надо! -- посоветовал Крабат. -- А то не услышишь колоколов и пения в деревне. Вот и звон колоколов, и голос Певуньи. Вступает хор девушек и снова голос Певуньи. -- Красиво! -- тихо сказал Лобош. -- Ради этого можно и промокнуть! Они посидели молча. Лобош понял, что Крабату не хочется разговаривать. Да и ему самому было над чем поразмыслить. Думать о судьбе Тонды и Михала -- не хватит ночи... Девушки пели, колокола заливались звоном. Вот и дождь перестал. Крабат этого не заметил. Для него не существовало сейчас ни дождя, ни ветра, ни тепла, ни холода, ни света, ни мрака. Только Певунья, ее голос... И как сияли тогда ее глаза при свете свечи... Вот бы ее увидеть... Выпорхнуть из себя? Но ведь Мастер обучил их искусству мысленно разговаривать с другим человеком так, чтобы тот слышал и понимал слова, будто они исходят от него самого. А если попробовать? Под утро Крабат произнес заклинание и напряг всю свою волю, чтобы внушить Певунье: "Один человек просит тебя, Певунья, выслушать его. Ты его не знаешь, а он знает тебя давно. Когда наберешь в кувшин воды, отстань немного от девушек, идти одна. Этот человек хочет тебя встретить. Но так, чтобы не заметили другие, -- то, что ему надо сказать, касается только тебя и его!" Трижды обратился он к ней с такой просьбой, трижды мысленно произнес одни и те же слова. Забрезжил рассвет. Смолкли колокола, затихло пение. Наступило время обменяться с Лобошем знаком тайного братства. Крабат отколол от креста две щепы ножом Тонды и сунул их в тлеющие угли. Потом научил Лобоша рисовать магический знак. -- Я мечу тебя углем от деревянного креста! -- Я мечу тебя, брат, Знаком Тайного Братства! И вот они двинулись в обратный путь. Крабат так торопился на мельницу, словно хотел во что бы то ни стало прийти раньше всех. Маленький Лобош едва поспевал за ним. Уже возле Козельбруха Крабат вдруг остановился, стал шарить в карманах... -- Кажется, я забыл его возле креста! -- Что забыл? -- Нож! -- Подарок Тонды? -- Да! Теперь Лобош знал, что нож был для Крабата единственной памятью о Тонде. -- Тогда вернемся, поищем! -- Нет! Побегу один, это быстрее! А ты пока посиди, подожди. Так будет лучше. -- Да? -- мальчик подавил зевок. -- Ну, ладно. Лобош сел под куст, на прошлогоднюю траву, а Крабат поспешил к тому месту, мимо которого, как он знал, должны пройти девушки. Здесь и укрылся в тени изгороди. Вот и они! Певуньи среди них нет. Значит, услышала, значит, поняла! Наконец-то она! Одна. Плотно закутанная в шаль. Он вышел на дорогу. -- Я -- Крабат, подмастерье из Козельбруха. Не бойся меня! Певунья не удивилась. Подняв глаза, посмотрела прямо в лицо. Казалось, она ждала его. -- Я тебя знаю. Видела во сне. И еще одного человека, который замышлял против тебя зло. Но нам это было все равно -- и тебе и мне. С тех пор я все ждала, когда ты появишься. Наконец-то ты пришел! -- Я пришел, но не могу быть тут долго. Меня ждут на мельнице. -- И мне тоже надо домой. Мы еще увидимся? -- Она обмакнула краешек шали в кувшин с водой и молча, не торопясь, словно делала это всю жизнь, стерла со лба Крабата магический знак. Крабат почувствовал себя так, будто с него смыли позорное клеймо. Как хорошо, что она есть на свете, и стоит тут рядом, и смотрит ему в глаза! СНЫ Лобош тем временем заснул под кустом на опушке. Когда Крабат разбудил его, он спросил, протирая глаза: -- Нашел? -- Что? -- Да нож! -- Ах, да! Вот он! -- Крабат вынул нож, выдвинул лезвие. Оно было черным. -- Нужно почистить как следует! А потом смазать. Лучше всего собачьим жиром. -- Так я и сделаю! Теперь уж и в самом деле надо было торопиться. На полдороге они повстречали Витко с Юро, те тоже запаздывали. -- Ну как, до дождя успеем? -- спросил Юро, взглянув на Крабата так, словно у того чего-то не хватает, было не так. Ах вот оно что! Знак на лбу! Страх охватил Крабата. Если он появится без знака на мельнице, ему несдобровать. Мельник обязательно что-то заподозрит. Тогда Певунье тоже грозит беда. Он порылся в кармане, вдруг найдется уголек! Но нет, он и сам знал -- напрасная надежда! -- Быстрей! Быстрей! Побежали! -- спохватился Юро. -- А то нам достанется! Когда выходили из леса, сильный порыв ветра сорвал шапку с Витко и с Крабата. И тут же хлынул ливень. Промокшие до нитки, явились они на мельницу. Мастер был раздражен, ожидал их с нетерпением. Они согнулись под воловьим ярмом, получили пощечины. -- А где, черт подери, ваш знак? -- Да вот же он! -- удивился Юро, ткнув себя пальцем в лоб. -- Там его нет! -- взревел Мастер. -- Значит, проклятый дождь все смыл. Мельник на мгновение задумался. -- Эй, Лышко! Вытащи-ка из печки уголь! Да побыстрей! -- Он поспешно нарисовал знак всем четверым, обжигая их горячим углем. -- За работу! Ну и досталось же им в этот день! Целую вечность пришлось надрываться, пока потом не смыло знак со лба. Лобош на этот раз первым почувствовал облегчение. Ликуя, он подбросил над головой мешок с зерном. -- Эй, вы! Глядите, какой я сильный! ...Остаток дня отдыхали: пели, танцевали, рассказывали разные истории, все больше про Пумпхута. Андруш, подвыпив, произнес речь о том, какие прекрасные парни у нас здесь на мельнице. Да и вообще все подмастерья -- славные ребята, а всех мастеров надо гнать к черту! -- Или, может, кто против? Да нет, все, конечно, были с ним согласны, кроме Сташко. -- Гнать к черту? -- возмутился он. -- Э, нет! Сатана пусть сам лично явится за каждым и свернет ему шею! Крах-х! Я за это! -- Ты прав, братишка! -- Андруш обнял его. -- Пусть черт заберет всех мастеров, а нашего -- первым! Крабат отыскал себе место в углу, так, чтобы быть вместе со всеми и все же в стороне. Пока парни пели, смеялись, произносили речи, он думал о Певунье, вспоминал, как они встретились, разговаривали... припоминал каждое ее слово, движение, каждый взгляд. Не заметил, как и время прошло. Воспоминания прервал Лобош, усевшийся рядом. -- Хочу тебя спросить... -- Вид у Лобоша был озабоченный. -- Что? -- Крабат с трудом вернулся к действительности. -- Андруш такое говорил! И Сташко тоже! Если дойдет до Мастера... -- Это же пустая болтовня! Неужели не понимаешь! -- А мельник-то! Мельник! Если ему Лышко донесет, что будет? -- Ничего! Ровным счетом ничего! -- Не может быть! Ты и сам этому не веришь! Разве он такое простит! -- Понимаешь, сегодня можно бранить Мастера сколько влезет, посылать ему на голову чуму и холеру! Даже дьявола призывать, как ты слышал. Сегодня он на это не обозлится. Наоборот! -- Да ну? -- Он ведь как рассуждает? Кто раз в год выскажется, облегчит душу, тот будет весь год сносить и терпеть все. Даже то, чего терпеть нельзя. А такого у нас на мельнице хватает. Крабат -- уже не прежний Крабат. Он отсутствует, витает в облаках. Как будто бы и работает, как всегда, и разговаривает, отвечает на все вопросы, но на самом деле он далеко отсюда -- возле Певуньи. Певунья с ним рядом, и мир вокруг с каждым днем все светлее, все зеленее. Никогда раньше Крабат не замечал зелени. Сколько же разных оттенков у травы! А еще зелень березовых, ивовых листочков, зелень мха, кое-где переходящая в голубизну, юная сверкающая зелень на берегу пруда, на живой изгороди, на кустах, темная затаенная зелень старых сосен в Козельбрухе, то мрачная, угрожающая, почти черная, то сверкающая, золоченная заходящим солнцем... Несколько раз ему снилось одно и то же: будто идут они с Певуньей не то по лесу, не то по саду. Лето, тепло. На Певунье светлое платье. "Проходят под высокими дуплистыми деревьями, Крабат обнял ее за плечи, платок съехал у нее с головы, он чувствует щекой легкий завиток, хочет, чтобы она остановилась, посмотрела на него, тогда он увидит ее лицо. Но он знает -- лучше этого не делать, чтобы никто другой, умеющий проникать в чужие сны, ее не увидел! На мельнице заметили, что с Крабатом творится что-то неладное. Очень уж он переменился. И вот уже Лышко стал ходить вокруг Крабата -- разнюхивать, допытываться. Ханцо поручил Крабату и Сташко подправить стершийся жернов. Они установили жернов у стены и принялись углублять желоба. Когда Сташко пошел поточить свой инструмент, явился Лышко с ворохом пустых мешков. Крабат заметил его, лишь когда тот раскрыл рот. Лышко вообще имел привычку подкрадываться. -- Ну! -- начал он, подмигнув. -- Как ее зовут? Она блондинка или брюнетка? -- Кто? -- Да та, о ком ты все думаешь последнее время. Ты что же, считаешь, мы слепые, не замечаем, что тебе вскружили голову, может, во сне, а может, и наяву? Хочешь, помогу с ней встретиться? Я знаю один способ. Понимаешь, жизненный опыт... -- И, оглянувшись по сторонам, он зашептал Крабату на ухо: -- Только скажи ее имя, и я все устрою! -- Отстань! Что за чушь ты там мелешь? Работать не даешь! В эту ночь Крабату снова приснился все тот же сон. Они с Певуньей все идут и идут под высокими деревьями в летний солнечный день. Вышли на лесную опушку, и тут на них пала тень. Крабат накинул на голову Певуньи куртку. "Быстрее! Нельзя, чтоб он увидел твое лицо!" Держась за руки, они побежали обратно под сень деревьев. Крик Ястреба, пронзительный, резкий, ножом полоснул по сердцу. И он проснулся... Вечером Мастер вызвал Крабата к себе. Стоя перед ним и ощущая на себе его взгляд, Крабат почуял недоброе. -- Хочу с тобой поговорить! -- Мастер сидел в кресле с каменным лицом, скрестив на груди руки -- судья, да и только! -- Ты знаешь, я жду от тебя многого, Крабат! Ты преуспел в тайной науке. Однако в последнее время меня одолевают сомнения: могу ли я тебе доверять? У тебя появились тайны, ты что-то от меня скрываешь. Может, лучше, если ты сам, без принуждения, все мне расскажешь, не вынуждая меня выяснять? Скажи прямо, что тебя беспокоит? Подумаем вместе! Еще есть время! Крабат ни минуты не помедлил с ответом. -- Мне нечего тебе сказать, Мастер! -- В самом деле нечего? -- Нет! -- Тогда иди! Но потом пожалеешь! В сенях его ждал Юро. Он потянул его за собой на кухню, запер дверь. -- У меня тут кое-что есть для тебя, Крабат! Юро сунул ему что-то в руку. Крабат раскрыл ладонь -- маленький, высохший корешок на тройной крученой нитке. -- Возьми, надень на шею, а не то поплатишься головой за свои сны! ДОГАДКА Мастер стал теперь проявлять необычайное расположение к Крабату -- выделял его среди других, хвалил за все, что ни сделает, словно хотел показать, что не таит зла. Как-то вечером, когда все остальные ужинали, будто ненароком столкнулся с ним в сенях. -- Хорошо, что я тебя встретил! Иногда, знаешь ли, под горячую руку не сдержишься и наговоришь глупостей. Помнишь тот разговор в моей комнате? Это был глупый, ненужный разговор! Ведь правда? -- Не дожидаясь ответа, он торопливо продолжал: -- Жаль, если ты принял все за чистую монету! Я знаю, ты славный парень! И давно уже лучший мой ученик, верный мне, как никто другой! Крабату стало не по себе. Чего хочет от него Мастер? -- Короче, я тебе докажу, как я к тебе отношусь. Сделаю то, чего никогда не делал для других! В следующее воскресенье освобождаю тебя от работы. Можешь идти куда хочешь. В Маукендорф, Шварцкольм или Зайденвинкель -- мне все равно. А вернешься в понедельник утром. -- А зачем мне туда идти? -- удивился Крабат. -- Что я там забыл? -- Да ведь там трактиры, шинки. Есть девушки! Можно погулять, потанцевать. Хочешь? -- Нет! У меня и в мыслях этого нет! Чем я лучше других? -- Хочу наградить тебя за прилежание, за успехи в тайной науке. Ты это заслужил! В воскресенье утром, когда парни собрались на работу, Крабат пошел было с ними. Однако Ханцо отвел его в сторону. -- Уж не знаю, в чем дело, но Мастер тебя отпускает. До завтрашнего утра и видеть тебя не желает. Тебе, говорит, все известно. -- Ну да, -- буркнул Крабат. Надев праздничную одежду, он вышел из дому. Парни работали как обычно, несмотря на воскресенье. За сараем Крабат сел на траву. Надо подумать. Мастер расставил ему ловушку. Это понятно. Не попасться бы в нее! Ясно одно: идти куда угодно, но не в Шварцкольм. Лучше всего бы, конечно, остаться здесь, поваляться на солнышке. Но тогда он догадается, что его замысел разгадан. Нет, надо идти! Идти в Маукендорф. А Шварцкольм обходить стороной. Да нет, так себя выдашь. Конечно, надо идти через Шварцкольм. Это ведь самый короткий путь. Понятно, что с Певуньей встречаться нельзя. Произнеся заклинание, он мысленно обратился к девушке: "Певунья, это я, Крабат. Я прошу тебя, очень прошу -- что бы ни случилось, не выходи сегодня из дому! И в окне не показывайся. Ни за что!" Крабату верилось, что Певунья выполнит его просьбу. Он хотел было уже отправиться в путь, но тут из-за сарая вышел Юро с пустой корзиной в руках. -- А! Крабат! Вижу, ты не торопишься! Я посижу тут с тобой на травке, ладно? -- Он вытащил из кармана какую-то палочку, как и тогда, после их неудачной торговли, и, очертив ею круг, нарисовал на нем какие-то знаки. -- Думаешь, от комаров да мух? -- Нет! Я ведь и тогда уже сомневался. Это ты, чтобы Мастер нас не увидел и не услышал ни вблизи, ни издали. Верно? -- Да нет! Он мог бы увидеть нас и услышать, но не станет этого делать: он про нас забыл. Вот для чего этот круг. Пока мы в нем, Мастер думает о чем угодно, только не о тебе и не обо мне. -- Не глупо! Совсем не глупо! -- И вдруг у Крабата блеснула догадка. Пораженный ею, он глядел на Юро. -- Так это ты послал крестьянам снег? Так это ты наслал на Лышко злых псов? Ты вовсе не глупый, как все мы думаем... Ты просто притворяешься! -- Ну, а если и так? Не буду спорить. Я не так глуп, как все вы считаете. А вот ты, Крабат... Только не сердись! Ты куда глупее, чем думаешь. -- Я? -- Ведь ты до сих пор не понял, что происходит на этой проклятой мельнице! А то б ты умерил свой пыл! Или хоть сделал вид! Тебе что ж, не ясно, в какой ты опасности? -- Догадываюсь... -- Не совсем! -- Юро сорвал травинку, размял ее пальцами. -- Хочу тебя предостеречь. Я вот уже много лет самый глупый из всех, а ты?.. Если и дальше так пойдет, будешь следующим. Михал, и Тонда, и все остальные, зарытые на Пустоши, сделали ту же ошибку. Они слишком многому научились в школе чернокнижия, и Мастер это заметил. Ты ведь знаешь, что в каждую новогоднюю ночь один из нас должен умереть вместо Мастера. -- Вместо Мастера? -- Вместо него! У него договор с этим... Незнакомцем. Каждый год он должен принести в жертву одного из своих учеников или погибнет сам. -- Откуда ты знаешь? -- Ну, у меня есть глаза. Тут найдешь, над чем призадуматься. А кроме того, я прочитал про это в Коракторе. -- Ты? -- Я ведь глуп, как ты знаешь. Так думает Мастер и все остальные. Никто не принимает меня всерьез. Вот я и выполняю работу по дому. У меня какие заботы? Прибраться, вымыть пол, вытереть пыль... То же и в Черной комнате, где лежит на цепи Корактор, недоступный для тех, кто мог бы его прочесть. Мастер не зря об этом печется, держит его взаперти -- ведь там написано, как ему навредить. -- А ты? Ты... можешь его читать? -- Да! Ты -- первый, и единственный, кому я это сказал. Существует только один путь положить конец всему. Один-единственный! Если есть девушка, которая тебя любит, и если она попросит Мастера тебя отпустить и сможет выдержать испытание... -- Испытание? -- Ну, об этом в другой раз! Когда будет время. Пока что помни одно: остерегайся! Мастер не должен знать, кто эта девушка. Иначе все будет, как с Тондой. -- Ты про Воршулу? -- Да. Мастер слишком рано узнал ее имя. Он измучил ее снами так, что она с отчаянья бросилась в реку. -- Юро опять сорвал травинку, размял ее. -- Тонда нашел ее утром. Принес в родительский дом, положил на порог... С того дня и поседел. Конец ты знаешь. Крабат опустил голову. Он думал о Воршуле и о Певунье... -- Что ты мне посоветуешь? -- Что посоветую? -- Юро сорвал еще травинку. -- Иди в Маукендорф или еще куда. И постарайся обмануть Мастера! Проходя по Шварцкольму, Крабат не смотрел по сторонам. Певунья не показывалась. Наверное, что-нибудь уж да придумала для домашних, чтобы не удивлялись, почему сидит дома. Крабат передохнул в трактире, съел кусок хлеба с ветчиной. Отправился дальше. В Маукендорфе зашел в корчму, заказал пива. Вечером танцевал с девушками, плел им какую-то чепуху, затеял ссору с местными парнями. Когда те хотели его вышвырнуть, щелкнул пальцами и пригвоздил их к месту. Потом крикнул: -- Эй вы, бараны, чем меня колотить, давайте-ка отлупцуйте друг друга! Поднялась такая суматоха, какой в Маукендорфе еще не видывали. Летели жбаны, ломались стулья, парни дрались как одержимые, колошматили друг друга почем зря. Хозяин заклинал их опомниться, девушки визжали, музыканты удирали через окно. -- А ну смелей!.. -- подзадоривал Крабат. -- Что, каши мало ели? А ну давай! Вот так! Вот так! Вот так! ТЯГОСТНЫЙ ТРУД Утром Мастер пожелал узнать, как Крабат провел воскресенье, доволен ли прогулкой? -- Да ну! -- Крабат пожал плечами. -- Ничего особенного! Рассказал про поход в Маукендорф, про танцы, про ссору с парнями. Ну да, было весело. Но ведь было бы куда веселей, если б он пошел туда не один, а с кем