иев. - Подождите, вы увидите вещи похуже. Говоря о "типах", Гурджиев спросил: - Замечали вы или нет, какую огромную роль играет "тип" во взаимоотношениях между мужчиной" и женщиной? - Я заметил, - отвечал я, - что в течение своей жизни каждый мужчина вступает в контакт с женщиной определенного типа, и каждая женщина вступает в контакт с мужчиной определенного типа, как если бы для каждого мужчины был заранее установлен особый тип женщины, а для каждой женщины - особый тип мужчины. - В этом заключена значительная доля истины, - сказал Гурджиев. - Но в вашей формулировке слишком много общих слов. В действительности, вы видели не типы мужчин и женщин, а типы событий. То, о чем говорю я, касается подлинного типа, т.е. сущности. Если бы люди жили в сущности, один тип всегда находил бы другой, и никогда не происходило бы неправильного соединения типов. Но люди живут в личности. Личность имеет свои интересы и вкусы, не имеющие ничего общего с интересами и вкусами сущности. В нашем случае личность есть результат ошибочной работы центров. По этой причине личности не нравится как раз то, что нравится сущности, а нравится то, что не нравится сущности. Здесь-то и начинается борьба между личностью и сущностью; сущность знает, что она хочет, но не может этого выразить... Личность не желает и слышать об этом и не принимает в расчет желания сущности. У нее свои собственные желания, и она действует по-своему. Но ее сила не идет дальше данного момента. И по его прошествии двум сущностям так или иначе приходится жить вместе, а они ненавидят друг друга. Тут не поможет никакой образ действий, всегда берет верх и решает тип, или сущность. "В этом случае ничего не удается сделать при помощи разума или расчета. Не поможет и так называемая любовь, потому что любить в подлинном смысле механический человек не может: в нем что-то любит или не любит. "Вместе с тем, пол играет огромную роль в поддержании механичности жизни. Все, что люди делают, связано с полом: политика, религия, искусство, театр, музыка - все это пол. Вы думаете, люди ходят в театр или в церковь посмотреть новую пьесу или помолиться? Это лишь видимость. Главная вещь в театре и в церкви - там соберется много женщин и много мужчин. Вот в чем центр тяжести всех собраний. Как по-вашему, что приводит людей в кафе, рестораны, на различные празднования? Только одно - пол. Это главная движущая сила всей механичности. От нее зависит весь сон, весь гипноз. "Вы должны постараться понять, что я имею в виду. Механичность особенно опасна, когда люди пытаются объяснить ее чем-то иным, а не тем, что есть. Когда пол ясно осознает себя и не прикрывается ничем, это уже не та механичность, о которой я говорю. Наоборот, пол, который существует сам по себе и независимо от всего прочего, - это уже большое достижение. Зло заключено в постоянном самообмане." - Какой же отсюда вывод? Нужно или не нужно изменить это положение? - спросил кто-то. Гурджиев улыбнулся. - Люди всегда спрашивают об этом, - сказал он. - О чем бы мне ни случилось говорить, они спрашивают: "Нужно ли это оставлять таким, как это можно изменить, что делать в данном случае?" Как будто что-то можно изменить, как будто можно что-то сделать. Теперь вы должны, по крайней мере, понимать, насколько наивны подобные вопросы. Это положение создали космические силы, они же и властвуют над ним. А вы спрашиваете: "Нужно ли оставить его таким же или лучше изменить?" Сам Бог не в силах ничего изменить. Помните, что говорилось о сорока восьми законах? Изменить их нельзя: но можно освободиться от большинства из них; иными словами, у нас есть возможность изменить это положение дел для себя, возможность ускользнуть из-под власти общего закона. Вам необходимо понять, что в данном случае, как и во всех прочих, общий закон изменить нельзя. Но можно изменить собственное положение по отношению к нему, можно уклониться от его действия. Это тем более так, поскольку в законе, о котором я говорю, т.е. во власти пола над людьми, имеется множество различных возможностей. Эта власть включает в себя главную форму рабства; она же является главной формой и возможностью освобождения. Это вам следует понять. "Новое рождение", о котором мы говорили раньше, зависит от половой энергии в той же мере, в какой зависят от нее физическое рождение и продолжение рода. "Водород "си 12" - это "водород", представляющий собой конечный продукт преобразования пищи в организме человека, материя, с которой работает пол и которую производит пол. Это "семя", это "плод". "Водород си 12" может перейти в "до" следующей октавы при помощи "добавочного толчка". Но этот "толчок" может иметь двойной характер, и потому от него могут начинаться две разные октавы: одна за пределами организма, который произвел "си", а другая - в самом организме. Единение мужского и женского "си 12" и все, что его сопровождает, дает "толчок" первого рода, и новая октава, начатая с его помощью, развивается независимо, как новый организм; новая жизнь. "Это нормальный и естественный способ использования энергии "си 12". Но в том же организме есть и другая возможность - создание новой жизни внутри того же организма, в котором была выработана "си 12", без единения двух принципов, мужского и женского. В этом случае новая октава развивается внутри организма, а не вне его. Это и есть рождение "астрального тела". Вы должны понять, что "астральное тело" рождается из того же самого материала, из той же самой материи, что и физическое тело, только процесс этот иной. Физическое тело в целом, все его клетки, так сказать, пропитаны эманациями "си 12". И когда они вполне пропитаются ими, материя "си 12" начнет кристаллизоваться, что и составляет формирование "астрального тела". "Переход материи "си 12" в эманацию и постепенное насыщение ею всего организма - это и есть то, что алхимия называет "трансмутацией", или преображением. Именно это преображение физического тела в астральное алхимия называет превращением "грубого" в "тонкое", или превращением низших металлов в золото. "Законченная трансмутация, т.е. формирование "астрального тела", возможна только в здоровом, нормально функционирующем организме. В больном, извращенном или искалеченном организме трансмутация невозможна." - Необходимо ли для трансмутации половое воздержание, полезно ли оно вообще для работы? - спросили мы его. - Здесь не один, а несколько вопросов, - сказал Гурджиев. - Во-первых, половое воздержание полезно для трансмутации только в некоторых случаях, т.е. для некоторых типов людей. Для других оно совсем не является необходимым. А у некоторых оно приходит само собой, когда начинается трансмутация. Объясню это понятнее. Для некоторых типов необходимо полное и длительное половое воздержание, чтобы трансмутация началась; иначе говоря, без длительного и полного воздержания трансмутация не начнется, но если она началась, воздержание более не является необходимым. В других случаях, т.е. у людей иных типов, трансмутация может начаться при нормальной половой жизни - и начаться, наоборот, раньше и протекать лучше с очень большой внешней тратой половой энергии. В третьем случае начало трансмутации не требует воздержания; но начавшись, трансмутация поглощает всю половую энергию и кладет конец нормальной половой жизни и внешним тратам половой энергии. "Затем другой вопрос: полезно для работы половое воздержание или нет? "Оно полезно, если существует во всех центрах. Если же в одном центре существует воздержание, а в других полная свобода воображения, тогда не может быть ничего хуже. Более того, воздержание полезно, если человек знает, что делать с энергией, которую он таким путем сберегает. Если же он не знает, что с ней делать, тогда он от полного воздержания ничего не выиграет." - Какова наиболее правильная форма жизни в этом отношении с точки зрения работы? - спросил кто-то. - Сказать это невозможно, - ответил Гурджиев. - Повторяю, что когда человек не знает, ему лучше не пытаться что-то делать. Пока у него нет нового и точного знания, вполне достаточно, если его жизнь будет: протекать по обычным правилам и принципам. Если же человек начинает в данной сфере теоретизировать и что-то изобретать, это не приведет ни к чему, кроме психопатии. Опять же следует помнить, что только человек, вполне нормальный в области половой жизни, может иметь какие-то шансы в работе; любого рода "оригинальничанье", странные вкусы, необычные желания или, наоборот, страхи и постоянно действующие "буфера" должны быть преодолены с самого начала. Современное воспитание и современная жизнь создают великое множество половых психопатов. Они не имеют никаких шансов в работе. "Вообще говоря, существует лишь два правильных способа расхода половой энергии. Это нормальная половая жизнь и трансмутация. Все изобретения в этой сфере очень опасны. "Люди с незапамятных времен пробовали осуществить воздержание. Иногда, в очень редких случаях, это к чему-то приводило; однако большей частью так называемое воздержание есть просто изменение нормальных ощущений на ненормальные, потому что ненормальные ощущения легче скрыть. Но я хотел бы поговорить не об этом. Вы должны понять, где лежит главное зло и что ведет к рабству. Это не сама половая жизнь, а злоупотребления ею. Но и само понятие злоупотребления толкуется неправильно. Обычно люди считают, что речь идет об эксцессах или извращениях, но это сравнительно невинные формы злоупотребления половой жизнью. Необходимо очень хорошо знать человеческую машину, чтобы понять, что злоупотребление половой жизнью в подлинном смысле слова означает неправильную работу центров по отношению к половой функции, т.е. действие полового центра через другие центры или других центров через половой; или, еще точнее, функционирование полового центра за счет энергии, взятой из других центров, и функционирование других центров за счет энергии, взятой из полового центра." - Можно ли считать половой центр независимым центром? - спросил один из нас. - Можно, - сказал Гурджиев. - Вместе с тем, если принять весь нижний этаж за одно, тогда половой центр можно рассматривать как нейтрализующую часть двигательного центра. - С каким "водородом" работает половой центр? спросил другой. Этот вопрос интересовал нас в течение долгого времени, но раньше нам не удавалось задать его. Если же Гурджиева спрашивали об этом, он не давал прямого ответа. - Половой центр работает с "водородом 12", - сказал он, - вернее, должен работать с ним. Это "си 12". Но дело в том, что он очень редко работает с подходящим "водородом". Ненормальности в работе полового центра требуют специального изучения. "Во-первых, следует отметить, что в нормальных условиях в половом центре, как и в высшем эмоциональном и высшем мыслительном центрах, нет отрицательной стороны. Во всех других центрах, кроме высших, в мыслительном, эмоциональном, двигательном и инстинктивном, существуют, так сказать, две половины: положительное и отрицательное, утверждение и отрицание, "да" и "нет" - в мыслительном центре, приятные и неприятные ощущения - в двигательном и инстинктивном центрах. В половом центре такого деления нет. В нем нет положительной и отрицательной стороны, нет неприятных ощущений или чувств. Там или существует приятное ощущение, приятное чувство, или нет ничего, никакого ощущения, полное безразличие. Но из-за неправильной работы центров часто бывает так, что половой центр соединяется с отрицательной частью эмоционального центра или с отрицательной частью инстинктивного центра. И тогда определенного рода стимулирование полового центра или даже любое половое возбуждение вызывает неприятные ощущения или чувства. Люди, которые испытывают эти неприятные чувства и ощущения, вызванные в них идеями или воображением, связанными с полом, склонны считать их великой добродетелью или чем-то оригинальным; на самом деле это просто болезнь. Все, связанное с полом, должно быть или приятным, или безразличным. Все неприятные чувства и ощущения приходят из эмоционального или инстинктивного центра. "Вот это и есть "злоупотребление половой жизнью". Далее необходимо помнить, что половой центр работает с "водородом 12", а это значит, что он сильнее и быстрее всех других центров. Фактически, половой центр управляет всеми другими центрами. В обычных обстоятельствах, т.е. когда человек не имеет ни сознания, ни воли, единственная вещь, которая удерживает половой центр в подчинении, - это "буфера". Они могут превратить его в ничто, т.е. остановить его нормальное проявление, но уничтожить его энергию они не в состоянии. Энергия остается и переходит в другие центры, находя себе способы проявления через них; иными словами, прочие центры крадут у полового энергию, которой он сам не пользуется. Энергию полового центра в работе мыслительного, эмоционального и двигательного центров можно опознать по некоему "привкусу", по особому жару, по ярости, которой совершенно не требует природа дела. Мыслительный центр пишет книги; но, пользуясь энергией полового центра, он не просто занимается философией, наукой или политикой, - он всегда с чем-то борется, спорит, критикует, создает новые субъективные теории. Эмоциональный центр проповедует христианство, воздержание, аскетизм или страх и ужас греха, ада, мучений грешников, вечное пламя - и все это за счет энергии полового центра... С другой стороны, при помощи той же энергии он устраивает революции, грабежи, поджоги и убийства. Двигательный центр занимается спортом, ставит рекорды, взбирается на горы, прыгает, фехтует, борется, сражается и так далее. Во всех этих случаях, т.е. в работе мыслительного центра, как и в работе эмоционального и двигательного, использующих энергию полового центра, имеется один характерный признак - какая-то особая страстность и вместе с тем бесполезность. Ни мыслительный, ни эмоциональный, ни двигательный центр никогда не могут создать ничего полезного при помощи энергии полового центра. Это - тоже примеры "злоупотребления половой энергией". "Но тут только одна сторона вопроса. Другая сторона заключается в том, что, когда энергия полового центра расхищается другими центрами и тратится на бесполезную работу, на долю самого полового центра уже ничего не остается, и ему приходится красть энергию у других центров, гораздо более грубую и низкую, о собственная. Тем не менее, половой центр очень важен для общей деятельности и особенно для внутреннего роста организма, потому что, работая с "водородом 12", он может получать очень тонкую пищу впечатлений, какую не способен получить ни один из обычных центров. Эта тонкая пища впечатлений очень важна для производства высших видов "водорода". Но когда половой центр работает с чужой энергией, т.е. со сравнительно низкими видами "водорода 24 и 48", его впечатления становятся более грубыми, и он перестает играть в организме ту роль, которую мог бы играть. В то же время объединение с мыслительным центром и использование этим центром энергии пола порождает слишком сильное воображение, касающееся вопросов пола, а также тенденцию удовлетворяться воображением. Объединение с эмоциональным центром создает сентиментальность и, напротив, ревность и жестокость. Это опять-таки картина "половых злоупотреблений". - Каким образом бороться с "половыми злоупотреблениями"? - спросил кто-то. Гурджиев засмеялся. - Я ждал этого вопроса, - сказал он. - Но вы уже должны понять, что невозможно объяснить, что такое "половые злоупотребления" человеку, который еще не начал работать над собой и не знает структуры машины, как невозможно сказать, что ему нужно делать для избежания этих злоупотреблений. Правильная работа над собой начинается с создания постоянного центра тяжести. Когда он создан, тогда все прочее начинает располагаться и распределяться в подчинении ему. Вопрос сводится к следующему: из чего и как создать постоянный центр тяжести? А на это можно ответить, что только отношение человека к работе и школе, его оценка работы, осознание механичности и бесцельности всего прочего может создать в нем постоянный центр тяжести. "Роль полового центра в создании общего равновесия и постоянного центра тяжести может оказаться весьма значительной. По качеству своей энергии (при использовании собственной энергии) половой центр стоит на одном уровне с высшим эмоциональным центром, и все прочие центры подчинены ему. Поэтому если бы он работал с собственной энергией, это была бы великая вещь; одно это указывало бы на сравнительно высокий уровень бытия. В этом случае, т.е. при работе с собственной энергией и на своем месте, все другие центры могли бы работать правильно - на своих местах и с собственными энергиями." ГЛАВА 13 Напряженность внутренней работы. - Подготовка к "фактам". - Посещения Финляндии. - "Чудо" начинается. "Мысленные разговоры" с Гурджиевым. - "Вы не спите". Вид "спящих людей". - Невозможность исследовать высшие явления обычными методами. - Изменившийся взгляд на "методы действия". - "Главная черта". - Гурджиев определяет главные черты людей. - Реорганизация группы. - Те, кто оставляет работу. - Между двумя стульями. - Трудность возвращения назад. - Квартира Гурджиева. - Реакция на молчание. - "Видна ложь". - Демонстрация. - Как пробудиться? - Как создать необходимое эмоциональное состояние? - Три пути. - Необходима жертва. - "Пожертвовать своим страданием". - Расширенная "таблица видов водорода". - "Движущаяся диаграмма". - "У нас очень мало времени". Этот период - середина лета 1916 года - остался в памяти всех членов нашей группы как время очень интенсивной работы. Все мы чувствовали, что делаем очень мало по сравнению с той огромной задачей, которую поставили перед собой. Мы понимали, что наш шанс узнать больше может исчезнуть, причем так же внезапно, как появился; мы старались усилить в себе внутреннее напряжение работы, сделать все возможное, пока условия остаются благоприятными. Я начал серию экспериментов, или упражнений, используя определенный опыт, который приобрел ранее, и провел серию кратких, но очень интенсивных постов. Называю их "интенсивными" потому, что предпринял их не с гигиенической целью, а, наоборот, стараясь дать организму сильнейшие толчки. В добавление к этому я начал "дышать" по определенной системе, которая вместе с постом давала раньше интересные психологические результаты. Я проводил упражнения в "повторении" по способу "умной молитвы", которые прежде очень помогали мне сосредоточенно наблюдать за собой; провел я также серию умственных упражнений довольно сложного характера для концентрации внимания. Я не описываю подробно эти упражнения и эксперименты только потому, что эта попытка найти свой путь предпринималась, в общем, без точного представления о ее возможных результатах. Но все равно, это, равно как и наши беседы и встречи, удерживало меня в состоянии сильнейшего напряжения и, конечно, в значительной степени способствовало целому ряду необыкновенных переживаний, которые я испытал в августе 1916 года. Гурджиев сдержал свое слово, и я увидел "факты", и, кроме того, понял, что он имел в виду, когда говорил, что до фактов нужно еще многое другое. "Другое" заключалось в подготовке, в понимании некоторых идей, в пребывании в особом эмоциональном состоянии. Состояние, которое является эмоциональным, нам непонятно, т.е. мы не понимаем, что оно необходимо, что "факты" без него невозможны. Теперь я перехожу к самому трудному, потому что описать сами факты нет никакой возможности. Почему? Я часто задавал себе этот вопрос. И мог ответить только то, что в них было слишком много личного, чтобы стать общим достоянием. Думаю, что так было не только в моем случае, но так бывает всегда. Помню, как такого рода утверждения приводили меня в негодование, когда я встречал их в воспоминаниях или заметках людей, прошедших через необычайные переживания и потом отказывающихся их описать. Они искали чудесного и были убеждены, что в той или иной форме нашли его. Но когда они находили то, что искали, они неизбежно говорили: "Я нашел. Но я не в состоянии описать то, что я нашел". Мне эти слова всегда представлялись искусственными и надуманными. И вот я оказался точно в таком же положении. Я нашел то, что искал; я видел и наблюдал факты, далеко выходящие за пределы того, что мы считаем возможным, признанным или допустимым, - и ничего не могу рассказать о них! Главное в этих внутренних переживаниях было их особое содержание или новое знание, которое приходит с ними. Но даже этот внешний аспект можно описать лишь очень приблизительно. Как я уже сказал, после моих постов и других экспериментов я находился в несколько возбужденном и нервном состоянии и физически чувствовал себя слабее обычного. Я приехал в Финляндию, на дачу И. Н. М., в чьем петербургском доме недавно проходили наши встречи. Здесь же находился Гурджиев и еще восемь человек из нашей группы. Вечером беседа коснулась наших попыток рассказать о своей жизни. Гурджиев был очень резок и саркастичен, как будто стремился спровоцировать то одного, то другого из нас; в особенности он подчеркивал нашу трусость и леность ума. Меня чрезвычайно задело, когда он принялся повторять перед всеми то, что я строго конфиденциально сказал ему о докторе С. Его слова были неприятны для меня, главным образом потому, что я всегда осуждал такие разговоры о других. Было около десяти часов, когда он позвал меня, доктора С. и 3. в небольшую отдельную комнату. Мы уселись на полу по-турецки, и Гурджиев начал объяснять и показывать нам некоторые позы и движения тела. Нельзя было не заметить, что во всех его движениях присутствует поразительная уверенность и точность, хотя сами по себе они не представляли особой проблемы, и хороший гимнаст мог их выполнить без чрезмерных затруднений. Я никогда не претендовал на роль атлета, - однако внешне мог подражать им. Гурджиев объяснил, что, хотя гимнаст мог- бы, конечно, выполнить эти упражнения, он выполнил бы их иначе, а Гурджиев выполнял их особым образом, с расслабленными мускулами. После этого Гурджиев снова вернулся к вопросу о том, почему мы не смогли рассказать историю своей жизни. И с этого началось чудо. Могу заявить с полной уверенностью, что Гурджиев не пользовался никакими внешними методами, т.е. не давал мне никаких наркотиков и не гипнотизировал меня каким-либо известным способом. Все началось с того, что я услышал его мысли. Мы сидели в небольшой комнате с деревянным полом без ковров, как это бывает на дачах. Я сидел напротив Гурджиева, а доктор С. и 3,-по сторонам. Гурджиев говорил о наших "чертах", о нашей неспособности видеть или говорить правду. Его слова вызвали у меня сильное волнение. И вдруг я заметил, что среди слов, произносимых им для всех нас, есть "мысли", предназначенные лично для меня. Я уловил одну из этих мыслей и ответил на нее как обычно, вслух. Гурджиев кивнул мне и перестал говорить. Наступила довольно долгая пауза. Он сидел спокойно и молчал. Внезапно я услышал его голос внутри себя, как бы в груди, около сердца. Он задал мне определенный вопрос. Я взглянул на него; он сидел, улыбаясь. Его вопрос вызвал у меня сильную эмоцию, но я отвечал утвердительно. - Почему он это говорит? - спросил Гурджиев, глядя по очереди то на 3., то на доктора С., - разве я что-нибудь у него спрашивал? И сразу же задал мне другой, еще более трудный вопрос, обращаясь ко мне, как и раньше, без слов. 3. и доктор С. были явно удивлены происходящим, особенно 3. Разговор если это можно назвать разговором - продолжался таким образом не менее получаса. Гурджиев задавал мне вопросы без слов, а я отвечал вслух. Меня сильно взволновало то, что говорил Гурджиев, что он у меня спрашивал и что я не могу здесь передать. Дело касалось некоторых условий, которые мне следовало принять - или оставить работу. Гурджиев дал мне месячный срок. Я отказался от срока и заявил, что какими бы трудными ни были его требования, я выполню все немедленно. Но Гурджиев настоял на месячном сроке. Наконец он встал, и мы вышли из комнаты на веранду. С другой стороны дома также находилась большая веранда, где сидели остальные наши люди. О том, что случилось после этого, я могу сказать очень мало, хотя главные события произошли именно потом. Гурджиев разговаривал с С. и 3. Затем сказал кое-что обо мне, и его слова сильно на меня подействовали. Я вскочил и вышел в сад, а оттуда отправился в лес и долго гулял в темноте, целиком пребывая во власти самых необычных мыслей и чувств. Иногда мне казалось, что я что-то нахожу, а затем опять теряю. Так продолжалось в течение одного-двух часов. Наконец, в момент, когда я достиг чего-то вроде вершины противоречий и внутреннего смятения, в моем уме мелькнула мысль, рассмотрев которую, я быстро пришел к ясному и правильному пониманию всего, что Гурджиев сказал о моем положении. Я увидел, что Гурджиев прав: того, что я считал в себе твердым и надежным, на самом деле не существует. Но я обнаружил кое-что еще. Я понимал, что он не поверит мне и посмеется надо мной, если я расскажу ему про эту другую вещь. Но для меня она была неоспоримым фактом, и то, что произошло позднее, показало, что я был прав. Я долго сидел на какой-то прогалине и курил. Когда я вернулся домой, на небольшой веранде было темно. Подумав, что все уже улеглись, я ушел в свою комнату и лег в постель. В действительности, Гурджиев с другими в это время ужинали на большой веранде. Вскоре после того, как я лег, меня охватило непонятное возбуждение, сердце с силой забилось, и я снова услышал у себя в груди голос Гурджиева. Теперь я не только слышал, но и отвечал в уме, и Гурджиев слышал меня и отвечал мне. В нашем разговоре было что-то очень странное. Я старался найти какие-то фактические подтверждения происшедшему, но мне это не удавалось. В конце концов, все могло быть "воображением" или сном наяву, потому что, хотя я и пытался задать Гурджиеву какой-нибудь конкретный вопрос, который не оставил бы сомнения в реальности разговора и его участия в нем, я не смог спросить ничего убедительного. Те вопросы, которые я ему задал и на которые получил ответы, я вполне мог задать сам себе и сам же на них ответить. У меня даже возникло впечатление, что он избегает конкретных ответов, которые могли бы послужить мне "доказательствами". А на один или два мои вопроса он намеренно дал неопределенные ответы. Однако чувство разговора было очень сильным, совершенно новым, не похожим ни на что другое. После долгой паузы Гурджиев задал мне вопрос, сразу же меня настороживший; он сделал паузу, как бы ожидая ответа. То, что он спросил, внезапно положило конец всем моим мыслям и чувствам. Это был не страх, по крайней мере, не осознанный страх, когда человек знает, чего он боится; но я весь дрожал и что-то буквально парализовало меня всего, так что я не мог выговорить ни слова, хотя и сделал отчаянное усилие, желая дать утвердительный ответ. Я чувствовал, что Гурджиев ждет, но долго ждать не будет. - Ну, хорошо, - сказал он наконец, - сегодня вы устали. Отложим это на другой раз. Я начал что-то говорить. Кажется, я просил его подождать, дать мне немного времени, чтобы освоиться с этой мыслью. - В другой раз, - сказал его голос. - Спите! - И его голос замолк. Я долго не мог заснуть. Утром, когда мы вышли на небольшую веранду, где находились прошлым вечером, Гурджиев сидел в саду у круглого стола, метрах в двадцати от меня. С ним было трое или четверо наших. - Спросите его, что произошло вчера вечером, - сказал Гурджиев. Почему-то это замечание меня рассердило. Я повернулся и зашагал к веранде. Когда я подошел к ней, я опять услышал у себя в груди голос Гурджиева: - Стойте! Я остановился и повернулся к Гурджиеву. Он улыбался. - Куда же вы идете? Присядьте здесь, - сказал он обычным голосом. Я сел около него, но не смог ничего сказать, да мне и не хотелось. Ощущая необычную ясность мысли, я хотел сосредоточиться на вопросах, которые мне казались особенно трудными. Мне в голову пришла мысль, что в этом необычном состоянии я мог бы, пожалуй, найти ответы на вопросы, которые не был в состоянии разрешить обычным путем. Я начал думать о первой триаде луча творения, о трех силах, составляющих одну. Что они могли означать? Можем ли мы дать им определения? Можем ли понять их смысл? Что-то начало формулироваться у меня в голове, но как только я пытался перевести это в слова, все исчезало. "Воля, сознание... что было третьим?" - спросил я себя. Мне казалось, что если бы я назвал третье, я сразу понял бы остальное. - Оставьте это, - сказал громко Гурджиев. Я обратил на него взгляд, а он посмотрел на меня. - Путь к этому еще долгий, - сказал он. - Сейчас вы не сможете найти ответ. Лучше думайте о себе, о своей работе. Сидевшие рядом люди с удивлением глядели на нас. Гурджиев ответил на мои мысли. Затем началось нечто странное, длившееся целый день и продолжавшееся позже. Мы оставались в Финляндии еще три дня. В течение этих трех дней у нас было много разговоров о самых разных предметах. И все это время я находился в необычном эмоциональном состоянии, которое иногда становилось утомительным. - Как избавиться от этого состояния? Я не могу больше переносить его, - спросил я у Гурджиева. - Так вы желаете погрузиться в сон? - спросил он. - Конечно, нет, - отвечал я. - Тогда о чем же вы спрашиваете? Это и есть то, чего вы хотели; пользуйтесь им. Сейчас вы не спите. Не уверен, что его слова были совсем верны. Несомненно, в некоторые моменты я "спал". Многое из того, что я говорил в то время, должно быть, сильно удивляло моих сотоварищей по необычайному приключению. Да и сам я был порядком удивлен. Многое происходило как во сне, многое не имело ни малейшего отношения к реальности. Нет никакого сомнения, что многое было плодом моего собственного воображения. И впоследствии я с очень странным чувством вспоминал то, что говорил тогда. Наконец мы вернулись в Петербург. Гурджиев ехал в Москву, и мы отправились с Финляндского вокзала прямо на Николаевский. Проводить его собралась довольно большая компания. Он уехал. Но до окончания чудесного было еще очень далеко. Поздним вечером того же дня опять происходили удивительные явления: я "беседовал" с ним и видел его в вагоне поезда, шедшего в Москву. Затем последовал какой-то странный период, длившийся около трех недель, в течение которого я время от времени видел "спящих людей". Это требует особого пояснения. Через два или три дня после отъезда Гурджиева я шел по Троицкой и вдруг увидел, что идущий мне навстречу человек - спит. В этом не могло быть никакого сомнения. Хотя глаза его были открыты, он шагал, явно погруженный в сон, и сновидения, подобно облакам, пробегали по его лицу. Мне пришло на ум, что если смотреть на него достаточно долго, я увижу и его сны, т.е. пойму, что он видит во сне. Но он прошел мимо. Следом за ним прошел другой человек, и он тоже спал. Проехал спящий извозчик с двумя спящими седоками. Неожиданно я оказался в положении принца из "Спящей красавицы". Все вокруг меня были погружены в сон. Ощущение было явственным и несомненным. Я понял смысл утверждения о том, сколь многое еще можно увидеть нашими глазами - многое такое, чего мы обычно не видим. Эти ощущения длились несколько минут. Потом они повторились на следующий день, но очень слабо. Я сразу же открыл, что, стараясь вспоминать себя, я мог усиливать эти ощущения и увеличивать их длительность настолько, насколько у меня хватало сил не отвлекаться, т.е. не разрешать вещам и всему окружению привлекать мое внимание. Когда внимание отвлекалось, я переставал видеть "спящих людей" - вероятно, потому, что засыпал сам. Я рассказал об этих опытах нескольким нашим людям, и у двоих из них, пытавшихся вспоминать себя, возникли сходные переживания. Потом все пришло в норму. Я не мог окончательно понять, что случилось, но со мной произошел глубокий переворот. Несомненно, во всем, что я говорил и думал в течение этих трех недель, было немало фантазии. Однако я увидел себя т.е. увидел в себе много таких вещей, которых никогда раньше не усматривал. Сомнений в этом быть не могло, и хотя впоследствии я стал таким же, каким был, я не мог уже не знать того, что со мной произошло, не мог ничего забыть. Одно я понял тогда с неоспоримой ясностью - никакие явления высшего порядка, т.е. явления, превосходящие категорию обычных, каждодневных и называемые иногда "метафизическими", нельзя наблюдать или исследовать обычными средствами, в повседневном состоянии сознания, как физические явления. Совершенно нелепо полагать, что удастся изучать такие явления высшего порядка, как "телепатия", "ясновидение", предвидение будущего, медиумические и тому подобные явления так же, как изучают электрические, химические и метеорологические явления. В явлениях высшего порядка есть нечто, требующее для их наблюдения и изучения особого эмоционального состояния. Это исключает возможность "правильно проведенных" лабораторных опытов и наблюдений. Раньше я пришел к тем же выводам после собственных опытов, описанных в книге "Новая модель вселенной" (в главе об экспериментальной мистике). Теперь же понял причину, почему подобные опыты невозможны. Второе интересное заключение, к которому я пришел, описать гораздо труднее. Оно относится к замеченной мной перемене некоторых моих взглядов, формулировок целей, желаний и надежд. Многие аспекты этого прояснились для меня только впоследствии. И потом я обнаружил, что именно в это время в моих взглядах на самого себя, на окружающих и особенно на "методы действия" начались вполне определенные перемены, - если не прибегать к более точным определениям. Описать сами изменения очень трудно. Могу только сказать, что они никоим образом не были связаны с тем, что было сказано в Финляндии, а оказались результатом эмоций, которые я там пережил. Первое, что я смог отметить, было ослабление крайнего индивидуализма, который до недавнего времени был основной чертой моего отношения к жизни. Я стал больше видеть людей и ощущать свою общность с ними. Вторым было то, что где-то глубоко внутри себя я понял эзотерический принцип невозможности насилия, т.е. бесполезности насильственных мер для достижения каких бы то ни было целей. С несомненной ясностью я увидел - и больше не утрачивал этого чувства - что насильственные меры в любом случае приведут к отрицательным результатам, противоположным тем целям, ради которых они были применены. То, к чему я пришел, было похоже на толстовское непротивление; но это совсем не было непротивлением, так как я пришел к нему не с этической, а с практической точки зрения, не с точки зрения благого или злого, а с точки зрения более успешного и целесообразного. Следующий раз Гурджиев приехал в Петербург в начале сентября. Я пытался расспросить его о том, что в действительности произошло в Финляндии - правда ли, что он сказал что-то, испугавшее меня, а также чего именно я испугался. - Если было именно так, значит, вы еще не были готовы, ответил Гурджиев. Больше он ничего не объяснил. В это посещение центр тяжести бесед приходился на "главную черту", на "главный недостаток" каждого из нас. Гурджиев был очень изобретателен, давая определения нашим особенностям. Тогда я понял, что главную черту можно определить не у каждого характера. У некоторых главная черта может быть настолько скрыта разными формальными проявлениями, что ее почти невозможно отыскать. Затем, человек может считать своей главной чертой самого себя, подобно тому как я мог бы назвать свою главную черту "Успенским", или, как ее называл Гурджиев, "Петром Демьяновичем". Здесь не может быть никаких ошибок, потому что "Петр Демьянович" любого человека формируется, так сказать, вокруг его главной черты. В тех случаях, когда кто-то не соглашался с определением своей главной черты, данным Гурджиевым, последний говорил, что сам факт несогласия данного лица доказывает его правоту. - Я не согласен только с тем, что указанное вами качество - это моя главная черта, - сказал один из наших людей. - Главная черта, которую я знаю в себе, гораздо хуже. Но не спорю: возможно, люди видят меня таким, каким видите вы. - Вы ничего не знаете в себе, - сказал ему Гурджиев. Если бы вы знали себя, у вас не было бы этой черты. И люди, конечно, видят вас таким, каким я назвал вас. Но вы не видите себя так, как они видят вас. Если вы примете то, что я сказал вам, как свою главную черту, вы поймете, как вас видят люди. И если вы найдете путь к борьбе с этой чертой и уничтожите ее, т.е. уничтожите ее непроизвольные проявления, эти слова Гурджиев произнес с ударением, - вы будете производить на людей не то впечатление, какое производите сейчас, а то, какое захотите. С этого начались долгие разговоры о впечатлении, которое человек производит на других, и о том, как можно произвести желательное или нежелательное впечатление. Окружающие видят главную черту человека, как бы она ни была скрыта. Конечно, они не всегда могут ее определить, однако их определения зачастую очень верны и очень точны. Возьмите прозвища. Иногда они прекрасно определяют главную черту. Разговор о впечатлениях еще раз привел нас к вопросу о "мнительности" и "внимательности". - Не может быть надлежащей внимательности, пока человек укоренен в своей главной черте, - сказал Гурджиев, как, например, такой-то (он назвал одного члена нашей компании). Его главная черта заключается в том, что его никогда нет дома. Как же он может быть внимательным к кому-то или чему-то? Я был удивлен тем искусством, с которым Гурджиев определил главную черту. Это было даже не психологией, а искусством. - Психология и должна быть искусством, - возразил Гурджиев. - Психология никогда не может быть просто наукой. Другому человеку из нашей компании он тоже указал на его черту, которая заключалась в том, что он вообще не существует. - Понимаете, я не вижу вас, - сказал Гурджиев. - Это не значит, что вы всегда такой. Но когда вы бываете таким, как сейчас, вы вообще не существуете. Еще одному члену группы он сказал, что его главная черта заключается в склонности всегда со всеми обо всем спорить. - Но ведь я никогда не спорю! - с жаром возразил тот. Никто не мог удержаться от смеха. Другому из нашей компании - это был человек средних лет, с которым был произведен опыт по отделению личности от сущности и который попросил малинового варенья, Гурджиев сказал, что у него нет совести. На следующий день этот человек пришел и рассказал, что побывал в публичной библиотеке и просмотрел энциклопедические словари на четырех языках, чтобы понять значение слова "совесть". Гурджиев только рукой махнул. Другому человеку, его сотоварищу по эксперименту, Гурджиев сказал, что у него нет стыда, и тот сразу же отпустил довольно забавную шутку о самом себе. В этот раз Гурджиев остановился в квартире на Литейном, около Невского. Он сильно простудился, и мы проводили встречи у него, собираясь небольшими группами. Однажды он сказал, что нет никакого смысла идти дальше по этому пути, что мы должны принять решение о том