в Шотландии все еще есть те продукты и товары, которые давно уже исчезли здесь, на юге. Затем снова обратил свои мысли к положению Вирджинии. На какой-то момент он представил себя участником мелодрамы, выталкивающим Вирджинию за дверь. Наконец он сказал: - А о Луте она не думала? - Как о враче? - Нет, нет. Как о муже. Ей надо выйти замуж за кого-нибудь. Так делают многие девушки, которые боятся операции. - По-моему, Лут не любит женщин. - Ну что ты, он всегда крутится около них. Но он действительно вряд ли согласится. Ей надо парня, который вот-вот уедет в Бирму или в Италию. Многие ребята женятся во время отпуска перед отъездом. Ей вовсе не обязательно объявлять о рождении ребенка, пока не настанет удобный момент. Когда такой парень вернется домой, если он вообще вернется, он вряд ли попросит ее предъявить свидетельство о рождении. Будет на седьмом небе оттого, что его встретит малыш. Таких случаев сколько хочешь. Кирсти ушла наверх, чтобы умыться холодной водой и переодеться, а Йэн молча курил, сидя у газовой плиты. Когда она вернулась, надев на себя один из костюмов Вирджинии 1939 года, Йэн все еще размышлял о Вирджинии. - А как насчет Гая Краучбека? - спросил он. - Что насчет Гая Краучбека? - Гая Краучбека как ее мужа, разумеется. По-моему, он в ближайшее время уедет в Италию. - Ужасная идея. Я очень уважаю Гая. - О, я тоже. Мы старые друзья. Но он любил и любит Вирджинию. Она говорила мне, что, когда возвратилась в Лондон в первый раз, он пытался приставать к ней. А в "Беллами" поговаривают, что он унаследовал недавно солидные денежки. Подумай хорошенько, ведь он когда-то был женат на ней. Тебе стоило бы подать ей эту идею. Важно намекнуть ей об этом, а все остальное она сделает сама. Но ей следует поторопиться с этим делом. - О, Йэн, то, что ты предлагаешь, просто отвратительно! - Ну что ж, тогда мне, может быть, как ее боссу, лучше поговорить с ней самому в конторе. Я ведь должен заботиться о благополучии сотрудников. - О, Йэн, бывают такие моменты, когда ты мне просто ненавистен. - Да, то же самое иногда испытывает и Вирджиния. Ну хорошо, а кого еще ты можешь предложить ей? Конечно, подцепить какого-нибудь американца было бы лучше всего. Но судя по тому, что там, где они побывали, всегда кругом разбросаны противозачаточные средства, сильное желание размножаться для них, по0видимому, не характерно. - А ты можешь отозвать обратно Триммера? - И перечеркнуть работу, на которую ушли целые месяцы? Ни за что на свете! К тому же Вирджиния ненавидит его больше, чем кого-либо другого. Она не выйдет за него замуж даже в том случае, если он приедет к ней в юбке шотландского горца и в сопровождении оркестра волынщиков. Он влюбился в нее, помнишь? Именно это и вызвало у нее отвращение к нему. Он, бывало, и _мне-то_ все время напевал свою песенку о ней. Просто замучил этой песенкой "Ночь и день". Кирсти села рядом с Йэном у плиты, и ее сразу же окутало ароматным сигарным дымом. Она сделала это не потому, что ее влекло к Йэну, а потому, что хотела почувствовать тепло слабого синеватого пламени. - А почему бы тебе не пойти в "Беллами" и не поговорить там с твоими отвратительными друзьями? - спросила она. - Не хочу попадаться на глаза кому бы то ни было из штаба особо опасных операций. Официально я еще нахожусь в Шотландии. - Ну что ж, я, пожалуй, пойду спать. Говорить больше нет никакого желания. - Как тебе угодно. Не унывай, - добавил Йэн, - если Вирджиния не сможет попасть в больницу для жен офицеров, то, по-моему, у нас есть теперь специальные государственные родильные дома для незамужних девушек, работающих на фабриках. Собственно, я уверен, что такие дома есть. Триммер побывал в одном из них во время одной из своих поездок с целью осмотра промышленных предприятий. Он очень понравился там всем. - И ты серьезно считаешь, что Вирджиния пойдет в один из таких домов? - Это лучше, чем если она останется здесь. Намного лучше. Кирсти спала недолго, но, когда, проснувшись в полдень, она спустилась вниз, ей стало ясно, что притягательная сила клуба "Беллами" превзошла осторожность Йэна. В доме никого не было, кроме миссис Бристоу, которая завершала свои утренние дела чашкой чая, слушая радиопередачу под названием: "Музыка для тех, кто работает". - Только что ушел, голубушка, - сказала миссис Бристоу, пользуясь обращением, широко использовавшимся во время воздушных налетов. - У меня есть знакомая, которая говорит, что может дать для вашей подруги адрес еще одного доктора. - Спасибо, миссис Бристоу. - Только беда в том, что он живет на острове Канвей. Как трудно сейчас найти то, что вам нужно, правда, голубушка? Все это из-за войны. - Увы! Вы правы. - Завтра я все-таки принесу этот адрес. До свидания, голубушка. Кирсти не надеялась, что поездка на остров Канвей приведет к желаемым результатам, и еще более убедилась в этом, когда через несколько минут после ухода миссис Бристоу Вирджиния позвонила ей с работы по телефону. - Остров Канвей? А где он находится? - Где-то в районе Саутенда, по-моему. - Это далеко. - Последняя надежда миссис Бристоу. - _Остров Канвей_... Ну ладно, я ведь позвонила совсем не по этому поводу. Скажи, Кирсти, Йэну известно о моем положении? - По-моему, известно. - Это ты сказала ему? - Гм, да. - О, я ничего не имею против этого, но, послушай, Кирсти, он только что предпринял весьма удививший меня шаг. Он пригласил меня позавтракать с ним. Как, по-твоему, к чему бы это? - Не имею представления. - И это несмотря на то, что он вполне достаточно видит меня каждый день и дома, и на работе. Говорит, что хочет поговорить со мной с глазу на глаз. Как, по-твоему, это связано с моим делом? - Думаю, что, может быть, связано. - Ну ладно, я все расскажу тебе, когда вернусь домой. Кирсти призадумалась. Моральные нормы этой женщины часто коренным образом отличались от норм ее мужа. Наконец она позвонила Гаю, но незнакомый глухой голос, словно из подземелья, ответил, что его перевели в другую часть и что связаться с ним невозможно. 8 Людович сидел за своим письменным столом в состоянии почти полного оцепенения. Из этого состояния его вывел гул поднявшегося в воздух и с ревом пролетевшего над самой крышей самолета. Это был устаревший бомбардировщик, один из тех, которые использовались для тренировок парашютистов. Людович приподнялся из своего глубокого кресла, склонился к столу и записал на первой странице новой тетради первое предложение своего эссе: "Наказанием за праздность является долголетие". Затем он подошел к окну с зеркальными стеклами и тупо посмотрел через него наружу. Людович выбрал себе эти комнаты потому, что их окна не выходили на расположенные перед фасадом площадки и платформы, на которых проводилась подготовка "клиентов". Окна его комнат выходили на лужайку величиной с четверть гектара, на которой бывшие владельцы виллы выращивали деревья и которую называли древесным питомником. Людович называл это место просто рощицей. На простых лиственных деревьях благодаря дувшим с моря восточным ветрам не осталось теперь ни одного листочка. Зато замысловато разбитые участки с каменными дубами, тисовыми и хвойными деревьями отливали в этот мрачный полдень сизым, золотистым и таким сочным зеленым цветом, что казались почти черными. Людович, глядя на них, не испытывал, однако, никакого удовольствия. "Где, - спрашивал он себя, - прятаться в течение предстоящих десяти дней? Джамбо Троттер изобрел бы на моем месте десяток не вызывающих никаких подозрений способов объяснить свое отсутствие. Если ему не удалось бы придумать ничего лучшего, он просто откомандировал бы себя на какие-нибудь курсы усовершенствования старших офицеров". Людович никогда не стремился овладеть искусством использования обходных путей в личных интересах. Он спустился вниз, прошел через зал и вошел в комнату отдыха. Сидевшие в ней капитан Фримантл и главный инструктор вскочили на ноги. - Садитесь, садитесь, - сказал им Людович, ибо никогда не практиковал сам и не стремился прививать своим подчиненным манеры офицерских клубов в Виндзоре или в алебардийском центре формирования и подготовки. - Вот поименный список группы, которая прибудет завтра. - Он передал список своему заместителю и после короткой паузы спросил: - Фримантл, скажите, пожалуйста, моя фамилия появляется где-нибудь? - То есть как это появляется, сэр? - Я хочу сказать, знают ли мою фамилию люди, находящиеся на подготовке? - По-моему, сэр, вы обычно встречаетесь и говорите с ними в первый же вечер, правда ведь? Вы всегда начинаете так: "Я здесь начальник, моя фамилия Людович. Я хочу, чтобы любой из вас, если возникнут какие-нибудь трудности, заходил ко мне без всякого стеснения". Людович действительно унаследовал эту привычку от своего более добродушного и общительного предшественника. Однако мрачный и злой взгляд, сопровождавший эти формальные слова приветствия, оказывал на многих восприимчивых "клиентов" совершенно противоположное воздействие. Никто никогда не приходил к нему ни с какими трудностями. - В самом деле? Неужели я говорю именно это? - Не дословно, сэр, но обычно что-нибудь в этом духе. - Э-э, а если я _не_ встречусь с ними, смогут они узнать, кто я такой? Не вывешен ли где-нибудь список сотрудников, например? Не появляется ли моя фамилия на приказах? - По-моему, появляется, сэр. Это надо проверить. - Впредь все приказы подписывайте вы: "За начальника - заместитель начальника такой-то". И если потребуются какие-нибудь документы, на которых есть моя фамилия, перепечатайте их, исключив ее. Вы поняли меня? - Так точно, сэр, понял. - И еще одно. Я не буду ходить в столовую. Всю следующую неделю, а может быть и больше, я буду принимать пищу в своем кабинете. - Хорошо, сэр. - Капитан Фримантл бросил на Людовича озабоченный и озадаченный взгляд. - Вам может показаться все это довольно странным, Фримантл. Это меры безопасности. Начальство закручивает все гайки. Наше заведение, как вам известно, секретное. Недавно имела место утечка информации. Сегодня утром я получил приказ скрыться на время, как там сказано, "в подполье". Вам это может показаться крайней мерой. Мне тоже так кажется. Но приказ есть приказ. С сегодняшнего дня я начинаю жить согласно новому режиму. Прикажите заведующему столовой принести мой завтрак наверх. - Слушаюсь, сэр. Людович повернулся, вышел через двустворчатую дверь на веранду и направился к рощице. - Ну, - спросил главный инструктор, - что ты скажешь на это? - Он не получал сегодня утром никаких приказов. Я просматривал всю почту. В ней был лишь один совершенно секретный пакет, такой же, как и всегда, с поименным списком "клиентов" новой группы. - Мания преследования, - заключил главный инструктор. - Ни на что другое это не похоже. Людович неторопливо шел по рощице. Когда-то тропинки здесь были ухоженными, а теперь ноги на них вязли по лодыжки в опавших листьях, шишках и хвойных иголках. Начищенные до блеска ботинки Людовича потускнели. Вскоре он повернул обратно к дому, но вошел в него не через дверь на веранде, а через боковую дверь и черную лестницу. На его столе стояли большая тарелка с жареным мясом - недельная норма для гражданского человека, еще одна тарелка с горкой картофеля в холодной густой подливке и какой-то пудинг. Людович посмотрел на все это и задумался, как ему поступить. Звонок не работал, а если и работал бы, все равно солдаты, обслуживающие столовую, не были приучены отзываться на него. Людович не мог сидеть рядом с этой неприятно пахнущей стряпней и ждать, пока кто-нибудь придет и уберет ее. Он снова вышел из дома в рощу. Над его головой то и дело с ревом проносились взлетавшие или совершавшие посадку самолеты. Наступили сумерки, начало темнеть. Повеяло сыростью, а ее Людович опасался. Когда он наконец вернулся в свой кабинет, тарелок на столе уже не было. Он сел в свое глубокое кресло и лениво проследил за тем, как сумерки быстро сменила полная темнота. Раздался стук в дверь. Людович не ответил. Дверь открылась, и в нее заглянул капитан Фримантл. Освещенный лучом света, падавшим из коридора через дверной проем, Людович сидел с пустыми руками и широко открытыми глазами. - О, - пробормотал капитан Фримантл, - извините, сэр. Мне сказали, что вы вышли. Как вы себя чувствуете? - Все в порядке, спасибо. А чем вызвано ваше беспокойство? Я люблю иногда посидеть вот так и подумать в темноте. Наверное, если бы я курил при этом трубку, все выглядело бы гораздо привычнее. Как, по-вашему, стоит мне курить трубку? - Да, но это ведь зависит скорее от вашего желания, сэр. - Правильно. И для меня лично это крайне нежелательно. Но я все-таки куплю трубку, коль скоро она, возможно, изменит ваше мнение обо мне. Капитан Фримантл вышел. Закрывая дверь за собой, он услышал, как Людович включил свет. Фримантл вернулся в комнату отдыха. - Наш начальник окончательно помешался, - доложил он. Частью секретной завесы, которая окутывала виллу Людовича, являлось и то обстоятельство, что ее местонахождение скрывалось даже от самих "клиентов". Официально это заведение именовалось "Специальный учебный центр N_4". Тем, кто назначался в этот центр, приказывали являться к семнадцати ноль-ноль в комендантский пункт регулирования движения на одном из лондонских автобусных вокзалов, где какой-то офицер ВВС нелетного состава собирал их в группу и отвозил в автобусе в Эссекс. Беженцев-иностранцев, из которых формировались многие группы "клиентов", сбивали с толку именно этой уловкой, и если они попадали позднее в руки гестапо и подвергались пыткам, то могли сказать только, что их доставляли в заведение в темное время суток и что сообщить, где оно находится, они не в состоянии; что же касается англичан, то они, как правило, легко узнавали дорогу, по которой их везли в автобусе. Когда Гай прибыл в назначенное время на автобусный вокзал, там уже было одиннадцать офицеров, все в чине капитана или ниже, выглядевшие куда старше, чем стройные молодые атлеты парашютного полка. Гай был старше их всех примерно на пять-шесть лет. Последним на вокзал явился алебардист, и Гай узнал в нем своего бывшего подчиненного Франка де Саузу. - "Дядюшка"! Какими судьбами вас занесло сюда? Неужели вы служите в той самой хитрой диккенсовской школе, куда нас повезут? - Конечно, нет. Я так же, как и вы, еду на подготовку. - Что ж, это, пожалуй, наиболее радостное из того, что мне удалось узнать об этом заведении. Раз туда берут таких бывалых солдат, как вы, то не так уж там трудно, как они говорят. Они сели рядом в задней части автобуса и в течение всего часового пути разговаривали о последних событиях и о новостях у алебардистов. Полковник Тиккеридж стал теперь бригадиром, Ритчи-Хук - генерал-майором. - Ритчи-Хук просто не выносит своего повышения, - сказал де Сауза, - да и пользы никакой из него не извлекает. В штабе его никогда нет, все время где-то носится и готовится нанести свои уничтожающие удары. Эрскайн теперь командовал вторым батальоном, де Сауза был командиром четвертой роты, пока несколько недель назад не попросил о переводе, сославшись на скрываемое до этого знание сербскохорватского языка. - Они могут сказать, что это результат измотанности в боях, - заметил де Сауза. - Но мне просто хотелось перемены. Четыре года в одном батальоне - это слишком много для человека, который по природе своей скорее гражданский, чем военный. К тому же батальон совсем уже не тот. Из тех, кто служил в нем раньше, остались очень немногие. Вот и я решил предложить использовать мои знания Югославии. - А что ты знаешь о Югославии, Франк? - Я однажды провел целый месяц в Далмации - это очень хорошее место - и немного усвоил язык по туристскому разговорнику. Во всяком случае, моих знаний оказалось вполне достаточно, чтобы удовлетворить экзаменаторов. Гай рассказал свою скучную историю, закончившуюся знакомством с электронным комплектатором в штабе особо опасных операций. - А вы встречали там Ральфа Бромптона? - _Ты тоже_ знаешь его, Франк? - Да, конечно. Фактически это он сказал мне об этой миссии по связи с партизанами. - Когда ты был в Италии? - Отчасти. Мы с ним старые друзья. - Очень странно. А я думал, что у него друзья только гомосексуалисты. - Отнюдь нет. Ничего подобного, уверяю вас... В действительности, - добавил де Сауза после короткой паузы и слегка понизив голос, - я нисколько не удивлюсь, если половина из всех, кто сейчас здесь, в автобусе, были друзьями Ральфа Бромптона. Когда де Сауза произнес эти слова, не похожий на военного человек в берете и пальто, сидящий впереди, повернулся и бросил на него осуждающий взгляд. Де Сауза обратился к нему резко измененным голосом и тоном: - Привет, Джилпин. Ну как, тебе удалось посмотреть в городе что-нибудь? Джилпин проворчал что-то себе под нос и отвернулся. После этого де Сауза говорил только о театре. Когда автобус прибыл к месту назначения, их встретили радушно и организованно. Гай поднялся наверх. Де Сауза остался на первом этаже. Когда Гай возвращался вниз, он невольно остановился на лестнице, так как услышал, что кто-то произнес его фамилию. Де Сауза и Джилпин вели внизу, как им казалось, конфиденциальный разговор. Джилпин, судя по тону, выговаривал де Саузе за что-то, а тот с несвойственной ему покорностью пытался оправдаться. - Краучбек - хороший дядька. - Может быть, хороший, а может быть, и нет. Ты не имеешь никакого права упоминать Бромптона. Надо думать, с кем ты разговариваешь. Сейчас никому нельзя доверять. - Да, но я знаю "дядюшку" Краучбека с тридцать девятого года. Мы вместе поступали в алебардисты в один и тот же день. - Ну и что ж? Франко, как мне говорили, очень хорошо играет в гольф. Какое отношение к этому имеет звание алебардиста? По-моему, у тебя слишком много повадок и вольностей, которыми славилась Восьмая армия. Джилпин и де Сауза прошли в комнату отдыха. Спустя минуту туда же прошел и озадаченный Гай. Вечером к прибывшим обратился капитан Фримантл: - Я - заместитель начальника этого центра подготовки. Моя фамилия Фримантл. Начальник просил передать вам, чтобы вы не стесняясь приходили ко мне с любыми затруднениями... Затем Фримантл прочитал приказы об общем режиме, распорядке дня, порядке питания в столовой и мерах соблюдения секретности. За ним к "клиентам" обратился главный инструктор, ознакомивший их с программой подготовки: пять дней классных занятий и физической подготовки, затем пять квалификационных прыжков с самолета, которые будут проводиться в зависимости от погодных условий. Он сообщил им также несколько ободряющих статистических данных о редкости прыжков с фатальным исходом. - Иногда бывают такие случаи, - сказал он, - когда парашют не раскрывается. Это значит, что вас постигло несчастье. У нас было несколько случаев, когда ребята запутывались в стропах и приземление оказывалось из-за этого неудачным. Но в целом это менее опасно, чем, скажем, скачки с препятствиями. Гай и де Сауза оказались товарищами по комнате. Когда они остались в комнате одни, Гай спросил: - Франк, а кто такой Джилпин? - Джилпин? Парень из управления по общеобразовательной подготовке. По-моему, на гражданке он был школьным учителем. Мне кажется, он не в меру серьезный какой-то. - А чем он занимается здесь? - Тем же, чем и мы, я думаю. Тоже захотелось перемены. - А где и как ты познакомился с ним? - О, я знаю очень многих, "дядюшка". - Один из подопечных сэра Ральфа? - Не думаю. А по-вашему, он оттуда? В течение первых двух дней новая группа разминалась. Инструктор по физической подготовке проявил к возрасту Гая особое уважение, и Гай отнюдь не был в претензии на него за это. - Не перегружайте себя, сэр. Для начала делайте не все упражнения. Сразу видно, что вы работали за письменным столом. Прекращайте упражнение сразу же, как только почувствуете усталость. У нас здесь бывают всякие: и рослые, и маленькие, и стройные, и тучные. В прошлом месяце здесь был один такого веса, что ему пришлось давать два парашюта. На третий день они прыгали с высоты шести футов и, приземлившись, катились по траве. На четвертый день их заставили прыгать с высоты десяти футов, а во второй половине дня их послали на деревянную конструкцию выше дома, где на них надевали подвесную систему парашюта, прицепив ее к тросу, и заставляли их прыгать вниз. Трос к концу падения притормаживался, и они мягко опускались ногами на землю. Здесь за ними внимательно наблюдал главный инструктор, не проявит ли кто-нибудь перед прыжком признаков колебаний или нерешительности. - У вас все хорошо, Краучбек, - сказал он. - А вы, Джилпин, несколько затянули прыжок. Гай почувствовал в эти дни слабую боль в мышцах, и ему назначили массаж, который делал специально предусмотренный для этих целей штатный сержант-массажист. Ночных полетов с близрасположенного аэродрома не производилось, и Гай, довольный отличным физическим состоянием своего организма, спал очень хорошо. В отличие от других "клиентов", его нисколько не раздражало то обстоятельство, что полеты не состоялись и они остались на земле. Еще в первые дни де Сауза проявил любопытство относительно начальника этого небольшого учебного центра. - Начальник? А он вообще-то существует? Кто-нибудь видел его хоть один раз? Здесь все равно как в одном из древних ближневосточных государств, в которых послания от таинственного властелина-жреца приносили визири. Несколько позднее де Сауза сказал: - Я видел, как по черному ходу на верхний этаж носят пищу. Начальник, видимо, сидит где-то взаперти наверху. - Может быть, он все время пьяный? - Скорее всего. Я прибыл в Англию на корабле. Командир перебрасывавшейся на нем армейской части был неизлечимым алкоголиком. Так вот, его держали в запертой каюте на всем переходе. Еще позднее де Сауза доложил: - Нет, тут дело не в алкоголе. Я видел, как обратно тарелки несут пустыми. Алкоголик не может есть столько. По крайней мере, наш начальник столько съесть не может. - А может быть, пищу носят часовому? - Вот это, пожалуй, вероятнее всего. Он или пьяница, или душевнобольной, поэтому около него день и ночь сидит солдат и смотрит за тем, чтобы он не покончил жизнь самоубийством. И наконец еще позднее де Сауза заявил своим друзьям в комнате отдыха: - Все, что мы думали о начальнике, - неправильно. Его держат как военнопленного. Здесь просто устроили дворцовый заговор, и его сотрудники продают продовольственные пайки на черном рынке. А может быть, все это заведение захвачено гестапо, а? Где вражеским парашютистам легче всего приземлиться? Разумеется, там, где готовят парашютистов. Они расстреляли всех, кроме начальника. Он нужен им, чтобы подписывать документы. А они тем временем собирают подробнейшие данные о всех наших агентах. Здесь есть один инструктор, у которого всегда в руках фотоаппарат. Говорит, что изучает отдельные элементы движений для того, чтобы выявлять неправильную позу перед прыжком. В действительности же он наверняка собирает данные о каждом из нас. Потом он переснимет все это на микропленку и перешлет своим через Португалию. Ну, а дальше все очень просто: в руках гестапо будет, так сказать, полная портретная галерея, и они будут хватать нас, как только мы высунем свой нос. По-моему, нам надо немедленно организовать спасательный отряд. Выслушав это фантастическое предположение, Джилпин презрительно фыркнул и вышел из комнаты отдыха. - Серьезный парень, - продолжал де Сауза с едва уловимой, как показалось Гаю, бравадой. - Помните, "дядюшка", я говорил вам, что он иногда слишком серьезен. К тому же он очень побаивается прыгать завтра. - Я тоже побаиваюсь. - Я тоже, - сказали другие в один голос. - Я не верю, что вы боитесь, "дядюшка", - сказал де Сауза. - О, конечно, боюсь, - солгал Гай, - да еще как боюсь-то! Одним из приспособлений, воздвигнутых на тренировочной площадке перед фасадом дома, был фюзеляж самолета. Вдоль бортов внутри фюзеляжа были металлические сиденья; в полу фюзеляжа было вырезано отверстие, изображавшее собой люк для покидания самолета. Это была модель самолета, из которого "клиентам" предстояло совершать прыжки с парашютом, и в последний день тренировок они практиковались на этой модели под руководством инструктора по прыжкам с парашютом. - Подходим к району прыжков! - подал инструктор предварительную команду и снял крышку с люка. - Первой паре приготовиться! Два "клиента" сели напротив друг друга, свесив ноги в люк. - Первый номер! Пошел!.. - инструктор махнул рукой вниз. "Клиент" номер один спрыгнул на траву, его место занял "клиент" номер три. - Второй номер! Пошел!.. Прыжки повторялись в таком порядке всю вторую половину дня до тех пор, пока все действия "клиентов" не стали быстрыми и автоматическими. - Старайтесь в этот момент ни о чем не думать. Просто следите за моей рукой. В парашюте есть скользящий вытяжной трос, он открывается автоматически. Как только вы прыгнете с самолета, единственное, о чем вам следует заботиться, - это держать ноги вместе и несколько раз перевернуться, когда приземлитесь. Однако вечером, когда "клиенты" собрались в комнате отдыха, чувствовалось, что многие из них испытывают страх перед предстоящим прыжком с самолета. Де Сауза, как обычно, фантазировал о таинственном начальнике. - Я видел его лицо в окне, - доложил он. - Огромное, страшное, мертвенно-бледное лицо. Он посмотрел прямо на меня и быстро исчез. Его наверняка схватили и оттащили от окна часовые. Это было лицо человека, охваченного крайним отчаянием. По-моему, его все время пичкают наркотиками. - А что происходит, если парашют не раскрывается? - спросил Джилпин. - Ты летишь вниз как камень и шлепаешься на землю с такой силой, что сразу оказываешься в могиле. Остается только призасыпать землей да поставить крест. - А отчего парашют не раскрывается? - Неправильная укладка, наверное. - А укладкой занимаются девчонки. Стоит среди них появиться одному фашистскому агенту, как будут убиты сотни людей, а может быть, даже и тысячи. И ведь такого агента никак не поймаешь. Я, как и другие, конечно, готов пойти на разумный риск. Но мне вовсе не нравится доверять свою жизнь какой-то девчонке в цехе укладки парашютов, каким-то там так называемым беженцам из Польши или еще откуда-нибудь. - А ты _боишься_, правда, Джилпин? - Я просто прикидываю, каков здесь риск, вот и все. - Если эти типы надеются, что я прыгну с самолета трезвый, то пусть они лучше еще раз все обдумают как следует, - сказал один из самых молодых "клиентов". - Конечно, - продолжал фантазировать де Сауза, - вполне возможно, что начальник - это главный руководитель всей вражеской организации. Ему не разрешают показываться нам потому, что он не знает английского языка. Но он, наверное, выходит по ночам и переукладывает парашюты так, чтобы они не раскрывались. На это у него уходят многие часы, так что отсыпаться ему приходится только днем. Однако на этот раз шутка де Саузы подействовала на всех удручающе. - Замолчи ты, ради бога! - укоризненно воскликнул Джилпин. Наступила тишина. Де Сауза понял, что симпатиям аудитории к нему пришел конец. - "Дядюшка", - обратился он поздно вечером к Гаю, - по-моему, только вы да я из всех не испытываем страха. Что касается меня - я в этом не очень-то уверен. Когда в доме погасли все огни, Людович вышел из своего кабинета и пошел, спотыкаясь, к рощице. Подышав несколько минут воздухом, пропитанным запахом влажной листвы, и убедившись, что это не вызывает у него никаких приятных воспоминаний, он вернулся в кабинет и записал в тетрадь: "Те, кто проявляет слишком большой интерес к внешнему миру, могут в один прекрасный момент оказаться по ту сторону запертых дверей своего собственного дома". Это, конечно, не было бесспорно оригинальное эссе. Он как-то прочитал эти слова - и смутно запомнил их в студенческом журнале, полученном сэром Ральфом и оставленном им среди своих вещей. Для данной ситуации и момента эти слова показались Людовичу подходящими. Утро следующего дня наступило хорошее, почти безветренное, похоже было даже, что день будет солнечный. Отличная погода для прыжков с парашютом. - Если такая погода удержится, - сказал главный инструктор, словно предлагая особое, неожиданное удовольствие, - то в конце занятий мы сможем провести ночные прыжки. Он рано отправился на учебный парашютный аэродром - бесплодную пустошь в нескольких милях от виллы, чтобы проверить, правильно ли там расположены знаки, и расставить громкоговорители, при помощи которых он давал указания своим подопечным, когда они приближались к нему на парашютах. Однако прибывших позднее "клиентов", казалось, никто не ожидал. - Всегда вот так, - раздраженно сказал инструктор но прыжкам. - Им ведь и делать-то больше нечего, кроме как организовать для нас вылет, но в последнюю минуту у них всегда появляются какие-нибудь трудности. В сборном бараке расположились десятка полтора солдат, слушавших оглушительную джазовую музыку; неподалеку от них сидел офицер летного состава, углубившийся в чтение "Дейли миррор". Он встретил "клиентов" более чем безразличным взглядом и через несколько минут куда-то вышел. - А нельзя ли как-нибудь выключить эту музыку? - поинтересовался Гай. Кто-то нашел соответствующую ручку музыкального аппарата и выключил его. На несколько секунд в бараке воцарилась тишина. Затем из-за слегка приоткрытой двери протянулась сине-серая рука, покрутила ручки аппарата, и музыка загремела громче прежнего. Через полчаса вернулся инструктор по прыжкам с парашютом в сопровождении молодого офицера, который читал "Дейли миррор". - Я все урегулировал, - сказал инструктор. На костюме офицера летного состава появились некоторые дополнения. - Наш старый драндулет должен находиться в капитальном ремонте, - сказал он, - но я думаю, что мы поднимемся на нем. Они толпой прошли к взлетно-посадочной полосе, каждый надел на себя подвесную систему парашюта, инструктор бегло осмотрел каждого. Затем все поднялись на самолет. Вытяжные тросы парашютов пристегнули к стальной рейке над трапом. Внутри фюзеляжа было почти темно. Гай сел следующим за Джилпином, который должен был прыгать перед ним. Джилпин был седьмым номером, Гай - восьмым. Тот же порядок, в каком они прыгали на тренировках. - Хорошо, если у них все получится... - начал было Гай, но продолжать разговор из-за рева двигателей стало невозможно. У Джилпина был такой вид, как будто его вот-вот стошнит. Одна из целей данной тренировки состояла в том, чтобы приучить обучаемых к условиям полета; поэтому самолет не пошел сразу к учебному парашютному аэродрому, а пролетел по отлогой дуге над морем и возвратился к берегу лишь по прошествии некоторого времени. Рассмотреть что-нибудь через бортовые иллюминаторы почти не удавалось. Подвесная система парашюта оказалась значительно большей помехой для движения, чем это представлялось на земле. Согнувшись, они сидели как скованные в полумраке, в шуме, в бензиновых парах. Наконец инструктор по прыжкам и его сержант открыли выходной люк. - Входим в зону прыжков! - подал он предварительную команду. - Первой паре приготовиться! Де Сауза стоял первым номером. Как только инструктор махнул рукой, он чисто соскользнул в люк. Его место занял третий номер. - Подожди, - сказал инструктор. Между прыжками выдерживался минутный интервал, во время которого самолет, накренившись, разворачивался и занимал необходимое положение для следующего прыжка. Вскоре у люка лицом друг к другу оказались Джилпин и Гай. Земля под самолетом поворачивалась с головокружительной скоростью. - Не смотрите вниз! - крикнул инструктор. - Смотрите на мою руку! - Однако Джилпин не отрывал взгляда от земли и не мог видеть никакого сигнала. Инструктор подал команду: - Седьмой номер! Пошел! Но Джилпин никуда не "пошел". Сжавшись в комочек и крепко держась руками за край люка, он по прежнему смотрел не на инструктора, а в бездну под самолетом. Инструктор молчал до тех пор, пока самолет не развернулся на обратный курс. Затем он крикнул Гаю: - Номер восьмой! Пошел! Гай прыгнул. На какое-то мгновение, когда по нему ударил встречный поток воздуха, он потерял сознание, но затем быстро пришел в себя. Его органы чувств не ощущали больше ни гула двигателей, ни запаха бензина, ни вибрации. Он как бы купался в ласковых золотистых лучах слабого ноябрьского солнца. Одиночество было абсолютным. Гай пришел в невероятный восторг; он чувствовал себя так, будто его душа еще при жизни попала в рай господний. Самолет, казалось, был таким же далеким от него, какой, наверное, показалась бы земля в момент смерти. Гай парил в воздухе так легко и свободно, как будто его мышцы, кости и нервы утратили всякую связь между собой. Подвесная система, которая так раздражала его в тесном, темном и заполненном шумом самолете, теперь почти неощутимо поддерживала его. Гай чувствовал себя так легко и свободно, как будто только что родился на свет божий. Однако секунды душевного подъема промелькнули слишком быстро. Он не просто висел в воздухе, а стремительно падал вниз. С земли из мощных динамиков до него донесся голос: "Вы раскачиваетесь. Остановите качание при помощи стропов. Ноги держите вместе!" В какой-то момент в поле его зрения было только бесконечное небо, а в следующий - только земля, к которой он приближался, словно сброшенный лошадью наездник. Как только ноги коснулись земли, Гай покатился по ней, как его учили. Что-то сильно ударило по колену, как будто он приземлился на камень. В следующий момент он понял, что лежит в осоке, ошеломленный, затаив дыхание. Затем, в соответствии с тем, как его учили, он отстегнул подвесную систему парашюта. Он попробовал встать, но, почувствовав острую боль в колене, снова повалился на землю. К нему подбежал инструктор. - Все хорошо, номер седьмой. О, это вы, Краучбек! Что-нибудь случилось? - Кажется, я ушиб колено, - сказал Гай. Это было то же колено, которое он вывихнул на прощальном вечере в алебардийском казарменном городке. - Ну ладно, посидите здесь, пока не закончатся прыжки. Потом мы подберем вас. Над ним то в одном направлении, то в обратном пролетал самолет, под которым всякий раз появлялся новый раскрывшийся парашют. Наконец рядом с Гаем неожиданно приземлился Джилпин; от его нерешительности не осталось никакого следа. К Гаю бодро приблизился совершенно неузнаваемый, полный самодовольства и беспечности человек. - Ну как? Не так уж страшен черт, как его малюют, правда? - сказал он. - Очень даже приятно до известного момента, - согласился Гай. - Я сначала не услышал команду, - сказал Джилпин. - Просто не понимаю, почему так произошло. У меня и на строевых занятиях получалось так же. Потому, наверное, что никак не могу привыкнуть к инстинктивному, беспрекословному выполнению команды. Гай хотел спросить Джилпина, как он покинул самолет - сам или с помощью инструктора, - но воздержался. Поскольку Джилпин прыгал последним, об этом не узнает никто, кроме тех, кто прочитает секретный доклад о его подготовке. - Надеюсь, что мы сегодня совершим еще по одному прыжку, - сказал Джилпин. - Я вполне готов к этому. - А я вот уж никак не смогу, - сказал Гай. Вечером капитан Фримантл доложил Людовичу: - Один выбыл из строя, сэр. Краучбек. - Краучбек? - спросил Людович рассеянно, как будто он не знал этой фамилии. - Краучбек? - Один из алебардистов, сэр. Мы считали, что в его возрасте прыгать с парашютом, пожалуй, поздновато. - Да? Один из тех случаев, когда не раскрылся парашют? - О, нет. Не столь уж страшно. Простое растяжение сустава, по-моему. - Услышав эти слова, Людович постарался скрыть свое огорчение. - Мы отправили его в госпиталь военно-воздушных сил, чтобы сделать рентгеновский снимок. Возможно, он задержится там на несколько дней. Вы поедете навестить его? - Нет, боюсь, мне это не удастся. У меня очень много работы. Позвоните по телефону и узнайте результат рентгеновского обследования. Позднее вы или кто-нибудь из инструкторов можете посетить его и узнать, как у него дела. Капитан Фримантл хорошо знал, сколько работы у Людовича. Предыдущий начальник всегда посещал "клиентов", получивших травмы, а в редких случаях даже участвовал в их похоронах. - Слушаюсь, сэр, - сказал капитан Фримантл. - Да, кстати, - продолжал Людович, - можете сказать заведующему столовой, что ужинать сегодня я буду в столовой. В комнате отдыха в тот вечер царило безудержное веселье и ликование. Одиннадцать членов группы совершили в тот день второй прыжок в условиях прекрасной погоды. Все они полностью преодолели страх перед прыжком и были абсолютно уверены, что закончат курс подготовки с высокой оценкой. Некоторые непринужденно развалились в креслах или на диване, другие стояли группами, громко разговаривая и весело смеясь. Даже Джилпин и тот не остался равнодушным к общему веселью. Он заявил во всеуслышание: - Теперь я сознаюсь, что перед первым прыжком я-таки здорово побаивался. - С видом равного принял бокал пива, предложенный ему инструктором по прыжкам, бесцеремонно спихнувшим Джилпина утром с самолета, наступив ногой на его пальцы, когда он судорожно схватился за край люка. Людович появился в этой компании, как некий пришелец с неба. Никто, конечно, не верил в буквальную правдоподобность фантастических выдумок де Саузы о начальнике, однако неоднократное повторение таких выдумок во все более мрачных красках оставило в сознании "клиентов" непроизвольный страх перед этим таинственным, скрывавшимся на верхнем этаже человеком, которого никто ни разу не видел и не слышал. Появление Людовича никоим образом не рассеяло испытываемого "клиентами" страха перед ним. Он был на несколько дюймов выше самого рослого "клиента". В те времена наблюдалось заметное различие во внешности счастливых военных, которым предстояло участвовать в боях, и тех, кто подвергал опасности свое пищеварение и здравомыслие, просиживая за письменным столом и имея дело главным образом с бумажками и телефонами. Внешний вид бледного, но упитанного Людовича, стоявшего перед и над худыми и возбужденными молодыми людьми, вряд ли подтверждал теорию о том, что работа за письменным столом - это медленное приближение к могиле. В комнате отдыха с его появлением наступила полная тишина. - Представьте мне джентльменов, - обратился он к своему заместителю. Капитан Фримантл церемонно познакомил его со всеми "клиентами". Людович протягивал каждому свою холодную и влажную руку и повторял произносимую Фримантлом фамилию: "...де Сауза... Джилпин..." - как будто он перечислял названия книг на полке, которые не намеревался читать. - Не желаете ли выпить с нами? - храбро предложил де Сауза. - Нет, нет, - ответил Людович из глубины своего невидимого саркофага. - У меня слишком много забот о вашей подготовке. - Затем он медленно обвел взглядом всех "клиентов". - Один из вас, как мне доложили, выбыл из строя. Вас теперь только одиннадцать. Фримантл, как дела у _этого капитана_?.. - Краучбека, сэр. Ничего нового с момента моего доклада вам. Результаты рентгеновского обследования мы получим только завтра. - Держите меня в курсе. Я очень обеспокоен состоянием здоровья _этого капитана_. Прошу вас, продолжайте веселиться, джентльмены. Я слышал со второго этажа, у вас тут было очень шумно. Продолжайте. Мое присутствие здесь совершенно неофициальное. Однако молодые офицеры опорожнили свои бокалы и отставили их в сторону. Джилпин внимательно смотрел на грудь Людо