чество занято тем, что развертывает вовне реалии своей внутренней природы - воссоздает и использует их в виде ма- териальных аналогов. (Так, шлем - это как бы второй, съем- ный череп, кружка - пригоршня из глины, телевидение - ана- лог дальновидения внутреннего (например, при воспоминани- ях.) и т.п.) Внутренние же возможности человека при этом блокируются или раскрываются однобоко, сугубо под внешние нужды. Сразу: я не отрицаю саму по себе внешнюю деятельность - ни в культуре, ни где бы то ни было. На своем месте она хороша, плодотворна, а то и незаменима. Я выступаю против крайности - против м_о_н_о_п_о_л_и_и внешнего направле- ния. Я за то, чтобы уравновесить внешний путь внутренним, деланье - неделаньем, - на мой взгляд, и для цивилизации в целом, и для искусства решение состоит в этом. Поясню все таким примером. Один из столпов нашей циви- лизации - это измерение времени,- разумеется, с помощью вне- шнего прибора, часов. Меж тем, внутри каждого человека есть свой, и весьма точный хронометр, но им мало кто пользуется,- пожалуй, лишь специалисты, у которых это входит в "профес- сиональный минимум". А ведь человек с внутренним контролем времени не просто экономит копейки на ходиках. Это человек, избавивший себя от рутинного страха проспать или опоздать. Это человек с понятием о точности тела и ее пользе. Это че- ловек, умеющий положиться на свою природу, на себя, и глав- ное - это человек значительно более свободный. Именно во из- бежание подобной независимости социум делает ставку на внеш- ний путь - и получает нынешний глобальный кризис. Что до ис- кусства, то и оно реализует эту же модель, а миф о его "не- земной" природе, о "горних высотах" "истинного искусства" - это сказка, прикрывающая вполне технократическую реальность. Но обо всем по порядку. ЧТО ЕСТЬ КУЛЬТУРА И ИСКУССТВО. Я считаю, что культуру плодотворно рассматривать как арсенал технологий, позволяю- щих нам взаимодействовать с природой - и с собственной, те- лесной, и с внешней, физическим миром,- а также друг с дру- гом. Искусство же - это часть, особая разновидность таких техник. Каких именно - это вопрос на засыпку: четких границ, конечно, нет. Какая бы сторона человеческого существа ни во- влекалась в игру, искусство всегда соседствует с какими-то другими сферами: есть танец в балете, а есть и спортивный; слово - в пределах одного и того же текста - может быть то словом художника, то - ученого (кстати, поэзию в Средневеко- вье считали разновидностью философии) - и т.д. Но без двух вещей произведение искусства немыслимо: во-первых, в нем об- наруживает себя некая сущность внутри человека (настроение, ключ восприятия, внутренняя форма и т.д.), а во-вторых, дос- тигается это посредством особой символической формы - обра- за. Это общеизвестно, но так ли уж понятно? Почему это так и откуда оно? Подсказки - в истоках искусства, в магической практике первобытности. МАГИЧЕСКИЙ ПЕРВООБРАЗ ИСКУССТВА. Искусство первобытнос- ти, насколько можно сейчас судить, практически совпадает с магией и часто является даже не образом жизни, а с_п_о_с_о- б_о_м в_ы_ж_и_т_ь (профессиональное искусство как способ з_а_р_а_б_о_т_а_т_ь н_а ж_и_з_н_ь - это уже совсем дру- гое). Изначально, искусство н_е д_е_л_а_е_т_с_я: так, пес- ню силы не учат по нотам и даже не сочиняют - ее дает Дух, и поют ее, опять же, не ради аплодисментов публики. Здесь (в магической практике) это способ найти решение, собраться с силами, позвать своего Хранителя и т.п. - цели вполне посю- сторонние и насущные. Так же обстоит с танцем, рисунком (на- пример, на амулете) и проч. Конечно, допустимы и простые применения,- скажем, спеть, чтобы дать выход радости или, наоборот, чтобы позвать ее. Но опять же - все это техники жизни, дело обиходно-житейское. В целом, красота и Дух для первобытности - вопрос повседневного практикования, а не по- сещения концертных или церковных мероприятий, как это у нас. Является ли такая практика чисто психологической само- настройкой или достигается выход на тонкие планы материи (которые сейчас всерьез исследует наука), или же шаманские описания достоверны вполне буквально - это другой вопрос. Важно, что подобным образом реально сопрягается обычный мир = обычное состояние сознания (явь, как это называли древние славяне) и реальность магическая, незнаемая (навь). О пос- ледней следует сказать, что к ней принадлежит и наша собств- венная телесность, нам же мало известная и для нас же чудес- ная (достаточно вспомнить реальность сновидений). Вот почему терпят неудачу все попытки запереть человечество в общепри- нятую версию реальности (якобы "реалистическую"): это равно- сильно запрету на тело, а как же без него? Первобытность же принимает магическую сторону мира как данность и дает к ней ключи, как бы язык общения - или, если угодно, тропы для пу- тешествий. Отсюда и происходят образы (символы) искусства - первоначально, это как бы имена (или адреса) духов ("чего- то внутри"). Итак, в исходном своем виде искусство: - составляет одно целое с магией (а также с религией, нау- кой и т.д.) и является прежде всего способом жизни; - не знает разделения на творцов и публику, всегда практи- куется - личностью или группой (чаще небольшой); - связует обычную и магическую, социальную и телесную ре- альность; символика его первична, легко опознаваема, и, так сказать, адресна; - обращено к Духу и воздаяние ищет получить от него; это - личная сила, здоровье, удача, - наконец, самое Дух. От такого искусства историческое человечество уходит и прогрессирует - к какому? Сейчас посмотрим. ИСКУССТВО СОВРЕМЕННОСТИ. В результате достижений циви- лизации искусство стало чрезвычайно важной персоной. Из кол- лективного владения оно перешло в собственность избранной когорты профессионалов и вместе с ними парит в олимпийских высотах. Оттуда в долины сходят вечные творения, которые смертные приветствуют благоговейным ропотом, переходящим в рев восторга. На попытки любителей - а к ним относится вся- кий чужак, посягающий на место в когорте - творить самим профессиональное искусство смотрит с омерзением и пресекает при любой возможности. С подозрительными субъектами вроде духов это искусство больше не якшается, а свое магическое прошлое именует этнографией. Оплату натурой - пламя, личная сила, Дух - современное искусство не признает и требует твердой валюты - причем не от Духа (он приписан к другому ведомству), а от публики и начальства. Да и что такое Дух? Очень просто - это приятные переживания в голове гражданина N при поглощении произведений искусства. Во всяком случае, так меня уверял сам гражданин N - литератор-фантаст и, кста- ти, атеист. Да, еще - забыл сказать, чем приятны пережива- ния: из-за сотворчества. Одно слово - прогресс в искусстве! А если серьезно, индустриальная модель искусства стано- вится для него капканом. Происходит вот что. Во-первых, искусство теряет звено* с Духом - заменяет ____ * звено - понятие нагваль-магии, тольтекской традиции знания его на социальный заказ, а это куда как не равноценно. Внеш- ние задачи мало-помалу перехватывают другие сферы и обгоня- ют искусство. Так, литературу как властительницу дум теснят теледискуссии, спорт зрелищней театра, компьютерные сражения увлекательней кино и т.д. Наконец, уходит и госзаказ - и ис- кусство остается ни с чем. Во-вторых, в отсутствие звена у искусства возникают проблемы с языком, с символикой. Символы теряют соотнесен- ность с реальностью - не то что магической, а всякой. Бес- спорно, свободное обращение с символами имеет свою притяга- тельность. Так, легче сложить цифры на бумаге, чем ворочать бочки в вагоне при их пересчете. Однако когда надо предъя- вить именно бочки - реальность,- могут возникнуть осложне- ния. Они и возникают - так часто у авангарда: его изощрен- ные построения оказываются запутанным способом сказать или все то же, или вовсе ничего. Конечно, кому что нравится,- публика-то вначале изумлялась. Только где она сейчас, эта публика? Другая сторона этой игры в символы - та легкость, с ка- кой само искусство теряет подлинность. Оно творит иллюзии, видимость - но и само легко становится видимостью искусства. В самом деле, чего стоят толки об уникальном мире художника, если вопрос о подлинности полотна решают в химической лабо- ратории! (Если это настоящий Сезанн, то картина уникальна и всем надлежит восхищаться. А если подделка, то ничего уни- кального нет, и восторги ошибочны. Так что же предмет восхи- щения - сама картина или результат экспертизы?) В-третьих, искусство в качестве индустрии следует прин- ципу производства (позднее, серийного) готовой продукции. Творчество отходит к группе немногих профессионалов, а пуб- лике отводится роль пассивного потребителя. Сотворчество зрителя/читателя - миф (удобный для тех, кто привык жить на готовом - мнении, стиле, образе и т.д.). Подобное разделение труда, в итоге, для искусства самоубийственно: публика прос- то теряет интерес к товару. Сам-то художник, возможно, и пу- тешествует в магическую реальность, но зрителю достается мо- дель, путевые заметки. А ведь изначально человек обращался к искусству как раз затем, чтобы подобрать личные ключи к своему бытию, ко внутренней чудесной реальности - но именно этот путь ему перекрывает искусство "готовое" (собственно, во многом для этого его и заводят). Естественно, рядовой на- логоплательщик видит в былой рабочей снасти безделушку и за- конно недоумевает - а чего ради он должен ее содержать? Он-то - вне игры! В-четвертых, миф о святом, бессмертном - каком еще? - искусстве находится уж в очень большом разладе с реальнос- тью. В ней хватает и весьма механической рутины, и низости, и прочего "неолимпийского". Не буду спорить с мифом, только напомню, что во всех духовных традициях (христианской, су- фийской, даосской - любой) движение начинается с избавления от гордыни и самопотакания - это самые начальные ступени. Таким образом, "олимпийский" миф - это способ прицепить к искусству гирю деланья собственной важности - и притормозить как можно ниже. ВНУТРЕННИЙ ПУТЬ. Господство внешней, публичной направ- ленности искусства столь привычно, что кажется естественным, а современный кризис - непреодолимым. Но это не так. В ис- ходном, первоначальном виде искусство коллективно - находит- ся в общем пользовании, да и орудия его - слово, рисунок, танец - это создания коллективные. В этом смысле искусство социально с самого начала. Но направленность его иная, вну- тренняя - на тех, кто его сам практикует. Возможно ли вернуться к этому сейчас? Безусловно. Разу- меется, с поправкой на реалии современности. Кризис искусст- ва вполне разрешим - но только уже за пределами индустриаль- ной модели. Нет ничего невозможного в том, чтобы человек обращался к искусству как к способу создать з_в_е_н_о, практиковал его как своего рода йогу. Поясняю: речь не о бескорыстном служении музам, не об искусстве для искусства. Речь о познании личной Тайны посредством искусства,- при- чем, в прямых своих интересах. Оплата здесь от Духа: та же, что и всегда - светоразвернутость, личная сила, здоровье, удача, обаяние - и этого на жизнь более чем хватает. Зави- сеть от социального вознаграждения здесь попросту не нужно, и кормиться искусством как п_р_о_ф_е_с_с_и_е_й совершенно необязательно. Опять же, при этом исключен и путь тиражиро- вания готовых решений,- на пути внутреннем стихотворение - или мелодию - или рисунок - каждый должен вырастить сам. И это - гораздо лучше. Сразу: я не призываю впадать в обратную крайность,- по- головно "секретиться" и разбегаться по лесам и пустыням. На- помню: я не против внешнего направления, я - против его мо- нополии. Решение, на мой взгляд, в том, чтобы сместить центр тяжести, уравновесить внешний путь внутренним. Это в отно- шении практики и лично художника, и искусства в целом: что-то - только для себя (и может быть, через молчание, а не слово), а что-то и напоказ, и на заказ. Похожее ведь в истории уже было. Так, восточные боевые искусства нашли примерно такое же решение. Они ведь тоже могли работать исключительно на социальный заказ и имели бы вполне сытный кусок хлеба. Но кем был бы в этом случае боец? Профессиональным пушечным мясом, в лучшем случае - дорого- стоящим наемным специалистом, а искусство боя деградировало бы лишь к техническому умению. И был избран другой, эзотери- ческий образ жизни (как ведущий). Выигрыш несомненен: у-шу - это не одна лишь школа боя. Это и философия, и школа здо- ровья, и красота, и загадка: это Путь. Более того, уже в наше время шаги именно в этом направ- лении дали искусству Запада все самое яркое и значительное. Назову хотя бы эпопею Толкина: может быть, все, что сделал писатель, это всерьез отнесся к мифу - работал с волшебной реальностью как р_е_а_л_ь_н_о_с_т_ь_ю - а какой итог! - лучшая сказка мира. Или "Роза мира" Даниила Андреева - не так важно, действительно ли угадывал поэт запредельные лики. Важно, что опыт личного духоведения вполне реально дал его жизни строй, наполненность, если угодно - щит,- про измере- ния духовные я уж не говорю. Или недавнее "открытие" культу- ры - "дворовая" песня - та, что сочиняют и поют под настрое- ние, "для себя",- там просто кладезь. Или та же рок-музыка - верно, сейчас это уже конвейер,- но начиналась-то она как массовое музицирование подростков, как личное созидание,- потому и стала благой вестью "поколения цветов". РЕЗЮМЕ. Привычный (для провинции) взгляд на искусство как на создание эстетических объектов для стороннего потреб- ления отражает лишь монополию внешнего направления. В этой модели искусство является индустрией в ряду других и может выбирать разве что меж государственной службой и коммерцией (а бунт часто становится весьма хлебным занятием и представ- ляет, таким образом, разновидность коммерции). Отсюда, ныне- шний кризис искусства выглядит неразрешимым. Меж тем, решение есть, но оно лежит за пределами искус- ства как индустрии. Изначальная обращенность искусства как раз внутренняя: на нужды самих практикующих. Решение в том, чтобы восстановить эту направленность как основную - и этим уравновесить обращенность внешнюю. Внешняя практика остает- ся, но она перестает быть единственной и ведущей. На сей раз дело не в революциях формы - сменить предстоит способ сущес- твования: искусство к_а_к й_о_г_а вместо - искусство как п_р_о_ф_е_с_с_и_я (индустрия). Самообеспечение искусс- тва достижимо не через коммерцию, а через с_а_м_о_о_б_е_с- п_е_ч_е_н_и_е и_с_к_у_с_с_т_в_о_м. Близкие варианты история опробовала - это не одна пер- вобытность, но, к примеру, суфийская традиция, школа чань в дальневосточном искусстве и т.п. Примечательно, что все это неизменно оказывалось для искусства очень живительным. Ко- нечно, обрести нечто подобное в современности не так-то просто - это вопрос поиска (особенно для коллективных видов искусства),- но ведь и найти есть чего. Как знать, может быть, нынешняя ломка и дает уникальный шанс для таких обре- тений. июль 1996  * Александр Гейман. НЕСКОЛЬКО ОТРЫВКОВ ИЗ НЕНАПИСАННОЙ КНИГИ *  ........................................................... <ВЕКСЛЕР> С тех пор, как Векслер понял Незримое, все остальное по- теряло всякое самостоятельное значение. Поверхность, преходя- щее и раньше мало интересовали Векслера, но тогда он думал, что, может быть, это у него только так, а на самом деле люди, передвигая предметы внешнего мира, знают что-то свое, недос- тупное Векслеру, и устраивают что-нибудь, необходимое миру. Теперь же он знал, что и на самом деле перестановка внешних предметов есть занятие совершенно пустое, и чем больше ему предаются люди, чем более уверенно подчиняют себе внешнее, в тем более слепом рабстве у вещей они на самом деле находятся, а если их действия все же носят смысл, то не сами по себе, но из-за проницающего их Незримого. Ведь даже главнейшая по- требность тела - в пище, на которую и ссылались всегда, ког- да почему-либо хотели убедить, что вперед всего - хлеб насущ- ный, а значит - перестановка внешних предметов,- даже эта по- требность была всего лишь плодом временного невежества, по- мрачением, майей,- а что тогда говорить о якобы потребности в модной одежде или красивом автомобиле. На самом деле чело- веку ничего не было нужно,- это он был нужен всему,- и вот, вещи льнули к нему и заглядывали ему в глаза, и прямо-таки океан энергии терся о его ноги, и требовалась-то всего ка- пелька Знания, чтобы, например, есть кожей, а пить глазами. Человек мог все, а делал только очень немногое, и неудовлет- воренное, изнывающее в простое, великое тело человека восста- вало и само, как умело, пыталось восполнить пробел,- а умело оно это только очень телесно. Вот здесь, в телесно заполня- емом невежестве разума и лежал корень всех зол, люди же пред- почитали обижаться на несовершенство мира и переустраивали его себе на потребу, а то есть все дороже оплачивали собст- венное неразумие,- так можно ли было после этого всерьез от- носиться к их страстям,- и повседневным, и тем, что казались вселенскими? Конечно, все это было не более серьезно, чем жа- лобы на жажду сидящего по горло в реке или ссоры детей из-за неподеленного песочника. И действительно, иногда Векслер со- всем уже был готов посчитать окружающее детской игрой с ее слезами из-за лопатки песку и с ее смехом из-за лопатки пес- ку, но он всегда вовремя вспоминал, что мать продает девочку проезжему шоферу за пять рублей, и останавливался. Ведь если сплошь ничтожны были поводы детских ссор, если, вырастая, че- ловек не мог не перестать смеяться из-за лопатки песку, то слезы все же лились настоящие, а человеческое страдание, ка- кой бы напрасной не была его причина, переступать не было да- но никому. Да, да, все так, они обжигались огнем, который са- ми же разводили, да, не ведали, что творят, и не видели не то что незримого, но очевидного,- но как и спрашивать с них за это? Они не стояли у Башни времен, где во мгновение ока застаешь мир миллионами лет другим, они никогда, даже в дет- стве, не открывали Книги,- а Векслера еще до азбуки ночами окунали в ее страницы, снимая, как головную боль, лжеуроки дневного, они кучей мертвых предметов пытали тело живой хло- реллы, хотя проще было позвать ее душу и все узнать так,- а ведь все это еще не было истиной. И все же дело не было безнадежно. Ведь истина была не в том, чтобы ее знать, но она была в нравственном выборе чело- века, а это высшее чудо дано всем поровну и каждому без изъя- тия,- и тогда - что терять в промежуточном? Правда, это Векс- лер понял не сразу, а сначала ему тоже казалось, что надо, во-первых, достичь чудесного инознания, а во-вторых, овла- деть для этого тайной тела. Вот почему он рылся в текстах о совершенном дыхании и вот почему перестал, устыдившись едино- личной хорошести, что с ней он бросит других в беде, и тут не совершенство, а воровство, обираловка. Подумаешь, чудес- ность,- в нее входит и солдат, взвинченный кровью, и куритель наркотика, и женщина, дуреющая в похоти,- а с чем возвращают- ся? - да все с тем же, пустые. Нет, не здесь путь, не здесь искомое, n'eti,- и вот, ед- ва Векслер отбросил остатки желания что-то иметь себе, едва ему стало ничего не нужно, как само собой что-то сдвинулось, а вслед за тем - и не как награда, но просто потому, что ни- чего другого уже не оставалось - начались и не переставали какие-то удивительные изменения, как если бы он поймал нако- нец нужный воздушный поток и отдался ему, как если бы он был допущен в некую лавку чудес и теперь их поочередно рас- сматривал,- и чувства его были ярки, мысли наполняли все но- вое, и тело, радостно им откликаясь, все надежней помогало Векслеру, и само бросало курить, и само отказывалось пить крепкий чай, и все смелее, как собака, забегающая вперед охотника, указывало на какие-то, самому Векслеру неясные воз- можности,- наверное, там был и полет, и память грядущего, и много, много высокого,- но еще выше было оставить это в воз- можности, а самому идти дальше, дальше, как и вела Векслера его мощная йога. Уже он знал снег не отдельностью мира, но и не собой, а как нечто совместное, уже разрешал себе увидеть поворот солярного цикла и догадывался дальше - до Великого круга вещества, что протекает сквозь человека, удивляется в нем и так строит здание мира, уже все чаще находил себя час- тицей свободной радости, парящей там, где светящиеся были не звезды, а печатлели что-то еще, глубже по смыслу,- благодар- ные, внимательные, лучистые, они были повсюду и поддавались прочтению, поддавались прочтению, поддавались прочтению... Теперь пора было в лес - понимать язык птиц и зверей, опроки- нуться в сплетенный разум растений и, прорастая его, догады- ваться о Незримом не прямоугольным языком техносферы, но бли- же - лопнувшей почкой и движением в корне воды. Но тут Векслер почувствовал какой-то новый порог,- его сдерживал город,- не так пылью и грязным воздухом, но, глав- ное, держать обретенное при себе становилось опасно, - Векс- лер был теперь как бы в резонансной точке схождения мировых линий, а тут все было непросто. Векслер помнил, как прошлым летом к нему привязались двое и ему пришлось-таки одному из них двинуть в лоб. Все бы ничего, но обернулось-то это южно- корейским самолетом, - а что же может случиться сейчас? Нет, здесь можно было оставаться только хранителем - средоточить в себе досягаемые биения мира и уравнивать их собственным пульсом: да расточится тьма, да не посмеет зло! - но так Век- слер себя не чувствовал. Получалось, надо оставлять кого-то взамен (Векслер уже видел здесь Мальчика), а самому уходить. Но куда? Здесь был не Восток, даже не Запад, Страна же боль- ше не почитала своих странников, в ее расхищенной и изуродо- ванной культуре уже не отводилось места для л_е_с_а, и, хотя, скитаясь, прожить было можно, но это все был не л_е_с. И тут Векслер вспомнил свой давнишний сон о переселении на Марс. Там шел XХI век, когда люди, издеваясь над природой, сумели задеть что-то в святая святых планеты, и планета сош- ла с ума. Векслер был там в числе детей, которых в спешном порядке вывозили на Марс, в поселения под стеклянными купола- ми. Сквозь иллюминатор он смотрел на отдавлившуюся Землю, и даже ему, мало понимающему в происходящем ребенку, было вид- но, что планета бредит. Потом был Марс, ночная посадка, крас- ный песок, бьющийся о стекло освещенного купола, и кто-то го- ворил, что теперь этот красный песок, хлещущий по стеклу, на долгие месяцы будет единственным ликом мира, а Векслер - не переселяемый ребенок, а тот, кто смотрел сон,- понимал, что это так и есть, что планета потеряна безвозвратно, что на ней творится непотребно нечеловеческое - мешаются времена, из-под земли вылазят ядовитые злаки, невообразимая нечисть расползается по пустым городам,- и это уже непоправимо. Вспомнив это, Векслер понял, к исполнению какой задачи вел его путь. Земля не должна была обезуметь, а значит - Ве- кслера ждала ночь между Западом и Востоком. 3.07.1988 * * * ............................................................ ...Перестань, ну, убился Векслер в своем махапаринирва- на, ну, не вытащил Алик Ленку из ресторанных шлюх - слабо,- что еще? - ах, да, - Саша Попов не въехал в столицу на бе- лом пегасе,- это еще не все скорби мира, не конец их, но, значит,- не конец и миру. "Но я,- скажешь ты,- и не собира- юсь предаваться вселенской скорби из-за придуманных или чу- жих мне людей, мне только больно, когда в моей живой жизни мучаются близкие мне люди или я сам, - ведь не может же мне это быть все равно?" "Ага! - скажу я. - Значит, все-таки нет причин винить мироздание в краеугольной несправедливости, а все дело только в бедах нашей жизни? Но это уже, как-никак, наша жизнь, ее живем мы, и в ней наш выбор,- так в чем же де- ло?" Ты заспоришь, но не спорь, я это знаю, - слишком легко знать про правящие погодой жизни циклоны истории, про несча- стные случаи наподобие врожденных увечий или неумных родите- лей,- но трудней и важней понять другое: что у тебя в_с_е е_с_т_ь. В повседневности это почти неуследимо, тем более это не увидеть в минуту уныния или когда после вчерашнего раска- лывается голова, - это делается иначе, на взлете, я скажу - как,- ведь и мне, кстати, нужно, чтоб было с кем сверить вопросы и ответы, чтоб ты все знал сам и мог объяснить мне. А для этого так: сначала вспомни свое лучшее - удивленный полуоборот любимой девушки, высокое-высокое небо детства, ре- бят где-нибудь у костра,- что было,- помни это все ярче, на полную, а потом легко и свободно, и уже забудь все, и теперь смотри сам. Вот взрывается вечность и в новосозданном небе во все стороны мчится звездная пена, вот лепятся из нее солнце, лу- на, земля, вот остывает вода, и на тысячи лет пошел дождь, и наполняется океан, вот двоякодышащая кистеперая рыба выполза- ет на его берег, вот последние следы оставляют на нем испо- линские ящеры, вот мохнатый, с бивнями, мамонт, как живой, идет по стене пещеры, вот раскинулась в степи скифская конни- ца, вот взлетает в космос Юрий Гагарин, а вот - ты,- паришь, как бог над библейскими водами, в космосе материнского живо- та, и рождаешься, и кричишь, и теперь твой черед жить. Ты по- лучаешь имя, ты пачкаешь пеленки и сосешь материнскую грудь, ты учишь слова и уже умеешь ходить, ты совершаешь другие ве- ликие подвиги на радость своим родителям, тебе повезло,- ты не попал в рабство к наследственным миллионам, ты не родился где-нибудь в Венесуэле и теперь не ночуешь вместе с другими беспризорниками в яме с пистолетом на животе,- обошлось, ты - обычный мальчик, ты идешь в школу, учишь уроки, слушаешься учительницу,- у тебя все как у всех, вот только бессмертие твое почти безвозвратно загублено, потому что в тысячах оши- бок воспитания упущено время научить ему, потому что с водой и воздухом ты каждый день глотаешь все больше яда, потому что за появление на этот свет - виновен! - тебе дали десять лет школы, потому что проклятье работы лежит на твоих родите- лях, ведь им некогда заниматься тобой, они еще молодые, и по- сле рабочего дня им еще надо успеть жить. Но ты не знаешь об этом, ты поймешь это позже, а пока ты веришь в своих родите- лей, что они не обычные смертные, ты ловишь каждое слово лю- бимой учительницы, и тебе радостно знать, что ты родился у н_а_с, где все всегда правильно и хорошо, и ты только не пони- маешь, почему нельзя унести с собой самый большой грузовик в магазине, тебе только обидно, что твоя Всезнающая и Справед- ливая отличает из всего класса подлизу Соньку да тупицу ди- ректорского сына, ты только удивляешься, как это мама учит поступать хорошо, а сама, приехав к тебе в летний лагерь, су- ет тайком лакомство и говорит, чтобы ты съел его ни с кем не делясь. Зато бескрайни прерии и удивительны приключения в них, зато меток Соколиный Глаз и бесстрашен Спартак, зато от- важны, благородны, всегда вступаются за обиженных твои герои, и когда в седьмом классе ты видишь, как тискают в углу самую красивую одноклассницу, то, конечно, кидаешься на ее защиту, но останавливаешься, потому что она и не думает обижаться, только взвизгивает и хихикает, и ты не знаешь, что делать. Так, помаленьку, ты и осваиваешь премудрость жизни, ее ритуа- лы и их изнанку, но все же и после школы, даже отслужив в ар- мии, даже поступив в институт, ты до последнего противишься осознать,- и все же делаешь это с ужасом и отчаянием, - что твоя великая, могучая, непобедимая Страна далеко не безупреч- ный образец совершенства, что если б одна ее электроника бы- ла хуже и дороже японской, что ее пьянство и прочие безобра- зия давно стали притчей во языцех во всем мире, что в ней, как везде, лгут и воруют, и что ни тебя, никого, и не собира- ются спрашивать, как с этим быть. Ты мог бы родиться где-ни- будь в Сенегале или Исландии, и тогда тоже самое ты бы понял иначе,- например, ты бы знал цену, какой дается твоему наро- ду хранить себя в здравой памяти среди сильных мира сего, и ты бы чувствовал боль и гордость, но ты родился в большой, действительно великой Стране, и сейчас тебе так же больно и стыдно, как если бы, случайно зайдя в суд, ты увидел свою мать на скамье подсудимых. Поэтому ты говоришь и слышишь са- мые радикальные речи, но это не в храме науки, куда ты всту- пил с таким трепетом,- там что-то много торгующих, - а в ва- шем приятельском кругу,- это здесь тебя приобщают наконец к Сальвадору Дали и Мандельштаму, а еще ты узнаешь про летаю- щие блюдца Шамбалы и про то, что только постоянно развиваю- щийся человек способен оценить все до единого звуки - дейст- вительно, хорошей - рок-группы "Лед Зеппелин",- и ты, конеч- но, стремишься быть таким человеком, а еще - как ты ее рань- ше не замечал? - у нее необыкновенные глаза, голос, поход- ка,- ты влюбляешься. А она - нет, ее избранник - известный на весь факультет шалопай, и хотя он заджинсован сверху дони- зу и хотя вообще-то хороший парень, чем он лучше тебя? У не- го нет к ней такого, - а к ней должно быть только такое, по- чему она соглашается на меньшее? И ты одну за другой делаешь глупости, а в мечтах их делаешь еще больше, и не можешь най- ти себе места, потому что твое лучшее, чего ты не создашь ни в какой книге, ни в какой музыке - громче "Дамб" "Цеппелина", звездней "Sanctus"'а Баха - оказывается никому не нужным, пропадает зря, как будто это какая-нибудь никчемная ветошь, хлам, и тогда ничего не нужно, и вселенная рушится от неправ- ды, и незачем больше жить, - а меж тем, пока ты слеп ко все- му вокруг, за тобой точно так же бегает девочка из твоей группы и с ней творится то же, что и с тобой. И вот тебе двадцать пять. Двадцать шесть. Двадцать семь. Ты уже не ставишь на полную громкость пластинку, чтобы вся улица послушала твою музыку, ты уже прошел одиночество, жен- щину да и работу и уже почти не ждешь, что кто-нибудь нако- нец придет и что-нибудь наконец случится,- нет, и так уже столько убухано на пустоту, но зато теперь ты - как стрела на натянутой тетиве, как корабль, снаряженный к отплытию, - и только определиться, на что положить жизнь, и идти, и оста- вить мир лучше, но - куда ж нам плыть? - ты окончательно убеждаешься, что не только твое лучшее остается невостребо- ванным, а с тебя требуют чего-то меньше и хуже, но и сам-то ты, похоже, не обязателен здесь, - допущен то ли из милости, то ли по недоразумению, а у других то же самое, и попробуй пойми, в чем же ты успел ошибиться и где же тогда искать опо- ру. А понять надо, жизни жить еще много, а уже уступлено что- то важное,- не так ярки чувства, все тягостней мысли, все безрадостней пробуждения, - что говорить, ты заперт в чужих ошибках, но ты и повторяешь их на каждом шагу, ты поверил принять малое лишь под залог чего-то необыкновенно великого - и попался, стоило только начать делить неделимое, как тут же что-то втиснулось в брешь,- и вот - стоит между тобой и ми- ром, тобой и Страной, тобой и тобой, и нет небывалых сверше- ний, но есть будни и снова будни, есть суета, дрязги, боли, есть слова, в которых все названо, есть шум и дым большого города, где тебя на каждом шагу заставляют думать о себе,- и ты снова поддался и думаешь, что стеснен, унижен, умален здесь,- ну, как же, ведь у человека все должно получаться, ведь он - вестник необыкновенно важного чуда, ведь настанет же когда-нибудь Держава Света,- и все так, наверное, так, - но именно поэтому остановись и пойми: если боги, подвижники и герои выбирали славу дальних походов или путь на Голгофу или горние пустыни Химавата, то только потому, что ни одному из них не дано было свершить высшую, недосягаемую жертву про- стого пути обычности, неизвестности, будней,- или же он про- шел незамеченным,- ну, так знай же себя искрой от безначаль- ного пламени,- того, что взорвав вечность, летит звездной пе- ной в новосозданном небе и метит берег плавником кистеперой рыбы, и рисует мамонта на стене пещеры, и летит дальше, даль- ше,- водой, светом, камнем, ветром,- всем тем, что ты есть и без чего мир не сложится в мир, звезды - в небо, люди - в че- ловечество и время - в вечность. Знай,- еще не все,- ярки ли твои дни, как фестивальные флаги или же, как это есть, на те- бя возложено великое дело обычности, тебе равно дано преры- вать цепь зла - как никому, и твой пульс не теряется, но от- дается в каждом закоулке вселенной, и Прекрасная Женщина - увидь - рядом с тобой заглядывает в твое лицо, и содрогаются индийские боги на твой ужасающий тапас, - так, как если бы ты шел по проволоке над пропастью и в твоем равновесии был устой мироздания, так, как если бы один за всех - нет силь- ней, нет надежней,- ты был выставлен на поле брани в день Ар- магеддона,- а всего-то ты каждый просыпаешься, чтобы жить. Но так и есть, смотри, какая скоплена прорва злобы,- злобин- ка к злобинке, изо дня в день, из тысячелетия в тысячелетие,- смотри, какой она катится горой какого железа, какой лжи, ка- ких адских машин,- и все против тебя, все затем, чтоб, отча- явшись, ты стал видеть в мире ее, свою женщину - шлюхой, се- бя - с ее разрешения, и разуверился быть, и не хотел знать своей истины. Хоти, хоти, еще не окончены тайны, еще неподот- четно, незнаемо, неотъемлимо твое бессмертие, только решай свое сам да поменьше слушай ученых наемников невежества, что объявляют тебя то песчинкой в песке морском, то - венцом ми- роздания,- ты ни то и ни это, ты - в Пути, а что на нем - Единое, Единственная,- иди, увидь: Мы. 15.01.1988