что они стали жертвами террористической организации уже иного толка -- "Наследники". Мсье де Санс, я говорю с вами так откровенно не только из-за полного отсутствия времени, я знаю вашу историю и понимаю, что многого знать о своей дочери вы не могли, и, надеюсь, не успели сделаться ее сообщником. Так или иначе, однако мы не предполагали, что события будут развиваться столь стремительно... И трагично... -- Сегодня, около 8 часов, -- сказал Кориме, а я сразу попытался вспомнить, где же я находился в этом время... Ну конечно же, стоял в шкафу в квартире Томашевского -- ...точнее в 8.15, в клинику ворвались вооруженные автоматами люди, шестеро в одежде ку-клукс-клана, и принялись методично расстреливать всех мутантов, которые попадались им на глаза. Затем они добрались до этого этажа, прошлись по всем палатам, и здесь никого, кроме мутантов, не тронули... В перестрелке с полицейскими один из нападавших был убит, затем они ушли по пожарной лестнице, прихватив и вашу дочь. -- Но что, если ее похитили, -- высказал я, как мне казалось, это отнюдь не лишенное смысла предположение. -- Я еще не все сказал... Это побоище длилось минуты четыре, и все-таки мы едва не прищемили им хвост, -- они даже не успели забрать тело своего товарища. Отстреливаясь, они бросили его у лестницы, уже во дворе. Скрылись они на мотоциклах. Так вот, этот убитый нам известен как член "Адама и Евы". Комиссар замолчал. Он оглянулся на стол, на котором сидел, нашел взглядом оставленную кем-то банку пива, взял ее, встряхнул и, обнаружив, что она пуста лишь наполовину, без лишних церемоний и без малейшей доли брезгливости опрокинул в себя все ее содержимое, а после, так и держа ее в руке, продолжил: -- Я могу не говорить вам о смерти двух полицейских, они исполняли свой долг, но кроме них погибли еще двадцать четыре человека: четверо детей, двенадцать женщин и восемь мужчин, это не только больные, это врачи, медсестры, просто посетители. Но, если мы не найдем убийц, кто знает, не случится ли что-нибудь страшнее... И не все ли равно, кто устроит светопреставление? "Адам и Ева", обезумевшая от вида крови, или тысячи мутантов, обуреваемые жаждой мести, а уж "Наследники" не преминут воспользоваться создавшейся ситуацией, подольют масла в огонь... Времени у нас ровно столько, сколько, быть может, понадобится какому-нибудь пронырливому журналисту, чтобы пронюхать подробности трагедии. -- Что вы от меня хотите? -- по-настоящему подавленный свалившейся на меня ответственностью, спросил я. -- Где нам искать Патрицию де Санс? -- произнес Кориме, на мгновение голос его изменился, в нем слышалась мольба. -- Я этого не знаю, -- ...не смог я сказать о замке, не смог. -- Жаль... -- помолчав с минуту, процедил сквозь зубы комиссар и добавил, -- если это так на самом деле, то жаль... Если не хотите этого сказать, то значит вы ничего не поняли и весь наш разговор впустую, и тогда обидно вдвойне, за вас и за весь род человеческий. Комиссар встал со стола, подошел к двери, -- я следом за ним, -- он распахнул ее передо мною и сказал подчеркнуто вежливо и сухо. -- Мсье де Санс, надеюсь, излишне говорить вам о конфиденциальности нашей беседы. Прощайте! И если наши пути разойдутся, буду только рад. Я вышел, а комиссар Кориме, захлопнув за мной дверь, остался в кабинете. Я все еще находился под прессом услышанного, и вдруг голос Карла: -- Здравствуйте, Морис, вам обо всем известно? -- Да, -- выдавил из себя я, и, взглянув на Карла, увидел, что на грудь его наложена повязка. -- Куда тебя? -- Ничего серьезного... Карл, раненный в грудь двумя пулями, тем не менее держался так, словно получил две царапины. Он как-то виновато стал объяснять мне, что был ранен одной из первых автоматных очередей и потому с самого начала изменить уже что-либо не мог. -- Перестань оправдываться, Крал, твоей вины в том нет, ты ведь не должен был охранять ее от друзей, -- сказал я. -- Но я видел, в последний момент видел, как ее силой вытащили из палаты, не думаю, что Пат хотела идти с ними, -- с сомнением в голосе возразил он. -- Карл, отправляйся вниз, найдешь мою машину, подожди в ней, а я хочу еще кое-что для себя выяснить... Я искал молоденького лейтенанта, да, да, -- все того же, и, когда нашел, попросил его показать мне убитого террориста. -- Я знаю в лицо некоторых друзей дочери, -- пояснил я ему свою просьбу. -- Мне придется доложить комиссару, -- отвечал мне лейтенант; скоро он пришел и принес разрешение: -- Пойдемте. А через пятнадцать минут я уже садился за руль. Карл с заднего сидения, внимательно изучив мое лицо, заметил: -- Морис, вы выглядите так, словно увидели призрак. -- Призрак?! Вот уж верно, -- пробормотал я, работая как автомат. Вывел машину на автостраду, набрав скорость, перестроился в крайний левый ряд, и уже тогда сказал, то ли Карлу, то ли разговаривая с самим собой: -- Только что я видел едва остывшее тело человека, труп которого я осматривал еще две недели назад... Да, вы не ошиблись... Убитым террористом был Анри Росток... 29. Я отвез Карла домой. Филидора на месте не оказалось, я напрасно прождал его, наверное, с час, а после отправился в Сен-Клу. Почему не в замок? -- возможно, спросите вы, но мог ли я быть уверен, что за мной не следит полиция, это во-первых, и во-вторых -- я не поехал по той простой причине, что не надеялся найти там Патрицию. Уже около родных стен, в машине замурлыкал телефон. -- Морис, я был у Куена, -- услышал я в трубке голос Рейна. -- Какого черта! -- меня почти взбесил его поступок, -- в этом не было необходимости! Мы же договорились, Рейн! -- Я подумал, что будет лучше, если... К тому же Куен дал слово, его интересует только архив Томашевского, даже если Скотт причастен к убийству моего отца, он обещал ни во что не вмешиваться и ничего не сообщать полиции... -- И ты полагаешь, Скотт отдаст архив?! -- Морис, здесь со мной рядом Андрэ Пани, это человек Куена, он хочет с тобой поговорить. -- Месье де Санс, -- произнес в трубку сильный мужской голос, -- если вы и в самом деле радеете за друга, тогда о чем мы спорим. Этот архив. Вы знаете его цену и знаете, чем это может обернуться для господина Скотта... Вы должны помочь и нам, и ему. "Увы, он прав", -- подумал я. -- Хорошо, я еду, где вы? -- В ста метрах от его виллы. Андрэ Пани был циклопом. Над переносицей в основании высокого лба под косматой зависшей козырьком бровью, почему-то рыжей, в отличие от его попорченных сединами волос, как смоль, черных и с таким же матовым блеском, под бровью, взлетевшей высокой дугой, одиноко пронзительно смотрел его единственный черный глаз. Однако в выражении его прямоугольного и плоского лица с широким вдавленным в череп носом, не было звериной тупости известного мифологического героя, поверите ли -- оно казалось даже добрым и только морщины делали его таким. Голова могла бы представляться большой, но при его данных в два с лишним метра роста и почти столько же в плечах -- отнюдь нет, под ослепительно белой сорочкой с короткими рукавами без труда угадывался могучий торс. Что за силища! -- невольно вызывал он всем своим видом вздох восхищения. Одно слово -- циклоп. Был с нами и некто Гоне, тоже в штатском, но невысокий, коренастый, лет пятидесяти от роду и СВОЙ... У ворот виллы мы задержались ненадолго. Нас встретили двое охранников, одного из них звали Филип Конс, другого -- Клод... -- Полиция! Отдел по борьбе с наркотиками, -- предъявил Гоне ордер на обыск. Я понял, что это лишь прикрытие. -- Нам нужен доктор Скотт, он дома? -- говорил Гоне. -- Да, мсье. -- Доложите ему о нашем визите. В течение пяти минут охранник тщетно пытался связаться со Скоттом, затем обратился к нам. -- Мсье, вероятно, хозяин отдыхает... Но Клод (это был второй охранник) проводит вас. Очень скоро мы входили в дом. Один лишь Андрэ Пани весьма живо отозвался на примечательный интерьер гостиной: вращая головой во все стороны, он несколько раз повторил: "Однако, однако", -- но затем спросил: -- Клод, вы уверены, что хозяин не покидал виллы? -- Нет, мсье, он никуда не уезжал с утра. Такой ответ и удивил, и насторожил меня -- не уезжал? Он же собирался в клинику! Или кейс Томашевского где-то здесь? -- Д-р Скотт не может быть в парке? -- спросил Пани, прохаживаясь по гостиной, словно заглянув в некий музей. -- Обычно у хозяина нет подобной привычки, он домосед, хотя кто знает. -- Клод, где спальня д-ра Скотта? -- вдруг сказал я, почему-то подумал о спальне -- и, к сожалению, оказался прав... Охранник, по-видимому интуитивно почувствовав в Пани старшего, вопросительно на него посмотрел; как, впрочем, и я на него. " Пожалуйста, Клод, покажите нам дом,-- верно уловив обеспокоенность в моем взгляде, принял решение Пани, -- А Вы, Гоне, проверьте парк, а после давайте сюда всю прислугу, если не ошибаюсь, она расположена в том небольшом домике, за оранжереей..." Мы бегло осмотрели первые два этажа, однако ничто не привлекло нашего внимания, и только на третьем... " Здесь рабочий кабинет, библиотека, спальня,.."-- едва мы вышли из лифта в коридор, объяснил Клод. В доме Скотта полы всюду были из красного дерева, и потому мы не сразу заметили потемневшие капли крови рядом с кабинетом. Пани присел на одно колено: "Совсем свежая..." Я заглянул за приоткрытые двери -- никого. Следы крови вели в спальню. Пани скрылся за ее дверью и тотчас позвал нас. Когда мы вбежали, Пани стоял посреди комнаты, а на кровати лицом вниз лежал Скотт, на его сорочке рдели алые пятна... "Мсье де Санс, вы ведь, кажется, врач... не смогли бы вы осмотреть тело?" -- произнес Пани. Чтобы исполнить его просьбу, мне не понадобилось много времени, вот только далось это нелегко... Смерть Скотта наступила примерно за два-три часа до нашего прихода, а пули попали в область сердца и живота, -- обо всем этом я и сказал Пани. " Благодарю вас, мсье, -- кивнул мне Циклоп, -- пойдемте, господа, надо дождаться приезда полиции, ему мы все равно уже ничем не поможем." В гостиной он звонил по телефону, сообщал об убийстве, когда вместе со служанкой вернулся Гоне. Служанка, полная обаятельная женщина средних лет, услышав, что ее хозяин мертв, изменившись в лице, тихонько вскрикнула -- Это все, Гоне? -- положив трубку, спросил Пани. -- Да, мсье. -- Повара Жака хозяин на сегодня отпустил, а Луиза уехала в деревню и будет только послезавтра, -- выпалила на одном дыхании служанка и притихла, словно испугавшись собственной смелости. -- Ваше имя? -- посмотрел на нее Пани. -- Мария... Мария Кантера, -- уже иным, дрожащим от волнения голосом произнесла женщина. -- Когда Вы в последний раз видели д-ра Скотта? -- Он проводил этого мсье, -- она покосилась на меня, -- затем попросил позвать Жака... Мсье приезжал сразу после завтрака... значит, было около десяти утра. -- И больше вы его не видели? -- Нет, мсье. Когда Жак вернулся от хозяина, то сказал, что уходит на весь день, что до хозяина, то он у нас строгий и не позволяет беспокоить попусту... -- Вам не известно, у д-ра Скотта в доме было оружие? -- ...Да, пистолет, обычно он лежал в ящике стола, в кабинете... -- Мэм, вы ничего необычного не заметили? Может быть, за завтраком? Или в последние дни? -- Наш хозяин всегда словно лед, он вида-то никогда не подаст, хоть все плохо, хоть все хорошо. Вот с дочкой они последнее время не ладили, это точно. -- У них были ссоры? -- Нет, но я видела: отношения у них испорчены. -- Вы можете объяснить .в чем это проявлялось? -- Да нет же, испорчены были и все тут... Андрэ Пани еще долго терзал горничную, затем Клода, затем Филиппа Конс -- второго охранника, и его ответы Циклопу я не могу не передать... -- Скажите, Конс, кто-нибудь сегодня приезжал на виллу? -- Этот месье, утром (естественно, речь шла обо мне). -- Кто-нибудь еще? -- Нет... Впрочем, после него приехала мадемуазель Элен, ее все утро не было дома. -- Вы все время находились в дежурке? -- Я, да... -- А Клод? -- Да его-то и не было с час... но он наверняка был у Марии, он, бывает, заходит к ней. -- В котором часу? -- С трех до четырех... -- Элен Скотт уехала в это время? -- Да. -- Вам ничего не показалось странным? -- Пожалуй, мсье... мадемуазель едва не снесла ворота, притормозив от них в каких-то сантиметрах... -- Она ничего не сказала? -- Мсье, у хозяев нет привычки докладывать нам. -- Конс, скажите, а можно ли проникнуть в парк, на виллу, минуя вас? -- Хм... если я скажу "да" -- меня надо уволить... Не думаю, мсье... здесь столько аппаратуры за каждым деревом, а вдоль забора -- собаки на привязи, любого разорвут... В этот момент их беседа прервалась -- приехала полиция... Меня и Рейна Пани довел до ворот, сам он пока не собирался покидать виллу. Я шел и думал об Элен. Где она? Что с ней? Думал о ней и Пани. -- Мсье де Санс, кстати, как складывались отношения отца и дочери, у них не имелось причин для вражды? -- Послушайте, вы!!! -- возмутился я собственной догадке, -- к чему вы клоните? -- Во всяком случае, этого нельзя исключить... -- мягко сказал Пани. -- Бред, -- отказывался верить я. -- Будем надеяться, что скоро все проясниться... Я подвез Рейна до города. Расстались мы очень сухо. Только в те минуты я понял, насколько он мне неприятен, и, вероятно, Рейн это почувствовал. Слишком многое вместил в себя тот день... Смерть Томашевского, загнанного в угол собственным гением... Смерть охотников, ставших дичью, и тех, кто вытянул несчастливый жребий, оказавшись утром в больнице Ретуни... Смерть Скотта, до конца мной никогда не понятая, и что если справедливая... но, увидев его мертвым, я не мог избавиться от щемящей сердце тоски... Когда-то я называл его своим другом и теперь его не стало, совсем... Вокруг сеяли смерть. Но это была лишь прелюдия к кошмару, который ждал всех нас впереди... Уик-энду, пронесшемуся черной тучей, не суждено было уйти мерной поступью. Ровно в полночь новости одной из государственных телекомпаний вышли с сенсационным материалом: некто, пожелавший остаться неизвестным, передал журналистам документы частного расследования по террористической организации "Адам и Ева". В течение десяти минут телеведущая смаковала будоражащие воображение подробности гибели десятков мутантов. О Ретуни еще не знали... 30. Спустя два дня хоронили Скотта. Было около полудня, по-летнему ясно и солнечно, по-осеннему ветрено и нежарко. Всего несколько человек провожали Вильяма в последний путь: двое его коллег -- врачи клиники Рикардо, знакомая вам Мария Кантера, я, Филидор, Андрэ Пани и священник. Все были одеты в траур, хранили скорбное молчание, никто не плакал... Священник произнес надгробную речь... Когда гроб опускали в могилу, к богатому фамильному склепу приблизилась пышная похоронная процессия;.. им всем еще предстояло пройти горестный ритуал от начала до конца, нам же оставалось только положить цветы. Мир праху всех умерших... Скотт вскоре остался один. Я и Андрэ Пани чуть отстали от ушедшего вперед Филидора; мы шли неширокой, открытой для света аллеей, справа, слева от нас оставались кресты, склепы, надгробные плиты, маленькие часовенки... царство покоя... -- Есть что-нибудь новое? -- спросил я у Пани. -- Немногое... В него стреляли трижды, возможно, из его же пистолета, он до сих пор не найден, потом перетащили из кабинета в спальню. Он был, вероятно, еще жив, но одно из ранений оказалось смертельным, он не мог долго протянуть... Отпечатки пальцев -- только Элен и служанки. -- Значит, Элен? Ерунда! -- А если она каким-то образом узнала о старых прегрешениях отца? В конечном итоге немалая часть его состояния нажита преступными деяниями... -- Андрэ, она любила своего отца... -- Поссорилась, вспылила, выстрелила, когда опомнилась -- перенесла отца в спальню, но было поздно, испугалась и сбежала.... так или иначе, а это одна из версий, разрабатываемых полиций... -- Это невозможно... Я хочу сказать, что она не могла стрелять в него. -- Надеюсь, полиция ошибается. Мы слышали стенания женщин, ветер донес дым кадила... Почувствовав чей-то взгляд, я обернулся... Прячась среди окруживших гроб людей, на меня смотрела Элен. Я мгновенно отвернул голову... Мне необходимо было встретиться с ней... -- Я, пожалуй, пройдусь среди могил... хочется побыть одному, -- сказал я как можно более естественным тоном, затем окликнул Велье: -- Филидор! Не жди меня, встретимся вечером... Прощайте и Вы, Андрэ. Все же Андрэ Пани, как мне тогда показалось, что-то заподозрил. Он метнул быстрый взгляд в сторону склепа, где кто-то из друзей или родственников почившего протяжно и громко говорил проникновенные слова, затем внимательно посмотрел мне в глаза, однако простился очень просто, молвив: -- Я все понимаю... Я дождался, пока Филидор и Пани скроются из виду, подошел к группе людей в черном, осторожно пробрался к Элен и встал у нее за спиной. -- Элен, -- зашептал я ей на ухо, -- нам надо поговорить. Мы отошли недалеко, но на достаточное расстояние, без опасений быть кем-то услышанным. Глаза Элен застилали слезы, она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться. -- Это ужасно, Морис, ужасно. -- Девочка моя... дело гораздо серьезнее, чем ты, может быть, думаешь: полиция подозревает в убийстве тебя. -- Как ты сказал? -- Полиция... -- Нет, нет, я не о том... ты сказал: "Девочка моя"... Ты ведь любишь меня, несмотря на ни что, правда? Бог мой! Я готов был поклясться всеми святыми, что это правда. Я готов был подхватить ее на руки и целовать, целовать, целовать... Только сознание того, что кладбище не совсем подходящее для этого место, сдерживало меня, и я произнес коротко: -- Я люблю тебя. -- Милый, -- прильнула ко мне Элен, и меня захлестнули ранее неведомые чувства. Мы стояли так несколько минут, обнявшись, не говоря ни слова. -- Элен, нам лучше уйти, тебя повсюду разыскивают, и, может статься, здесь будут искать в первую очередь. Где ты сейчас живешь? -- наконец сказал я. -- В гостинице. Это была дешевая гостиница: двухэтажная, грязная, отвратительная, в номере с обшарпанными стенами и посеревшим от сырости потолком не было ничего, кроме кровати, стула и умывальника с разбитой раковиной и протекающим краном. Хозяйка, немолодая женщина с распухшим лицом, неимоверно толстая, вручая нам ключ от комнаты Элен, понимающе улыбнулась и, вероятно, для того, чтобы подчеркнуть свою проницательность, добавила: " Полиция заглядывает сюда ну крайне редко." "Пожалуй, оно и верно, для Элен эта ночлежка гораздо надежнее любого фешенебельного отеля", -- подумал я. Мы снова были вместе. В почти пустой, неуютной, жалкой комнатушке, но вместе. И снова, оказавшись наедине с Элен, я потерял ощущение реальности всего происходящего... Я помню, как целовал подушечки ее пальцев, как она взяла мою руку, будто котенок, потерлась щекой о мою ладонь,.. ее горячее дыхание,.. и нежную кожу, дрожь пробегала по ней, словно мелкая зыбь по уснувшему от ласк луны морю,.. как я коснулся губами ее лба, осыпал поцелуями лицо, шею, как, опьяненный запахом ее тела, сжал в своих объятиях... Элен, я, мы, бесконечно, в полусне, в полузабытье говорили друг другу: "любимый, единственный, родная... я люблю тебя, Элен,.. я люблю тебя, Морис"... А потом она сказала, что у нас будет ребенок... Та ночь была нашей, вся без остатка. 31. Утром, условившись с Элен, что она не будет покидать номер, я уехал к Филидору. В который раз я обращался к нему за помощью. Мы обо всем договорились -- он обещал спрятать Элен у надежных людей. Нам надо было выиграть время. Когда через два часа я вернулся, комната была пуста. -- Где она? -- сбежав вниз к консьержке, вскричал я. -- Но мсье, мадемуазель ушла, ничего не сказав, -- фальшиво улыбаясь, ответила хозяйка, сама невинность. Слепая ярость порой наш наилучший союзник. Вот и тогда -- я схватил ее за грудки и сдавил с такой силой, что бедняжка вдруг стала пунцовой и едва смогла вымолвить: -- Ее увели... -- Кто? -- прошипел я, немного ослабив хватку. -- Она не назвала себя, этакая яркая блондинка, стройная, лет 25, -- на одном дыхании выговорила женщина. -- Что она сказала? -- Чтобы я держала язык за зубами -- и хорошо заплатила. Отпустив вздрагивающую, словно под током, перепуганную хозяйку гостиницы, я пошел к машине. "Пат, это Пат!.." На следующий день после убийства Скотта со мной по телефону связался Роже Шали, сказал он следующее: "Здравствуйте! Узнали?!... Она в полном порядке, цела и невредима. Подробности при встрече..." Он говорил о Патриции... Но почему она это сделала? Где теперь Элен? В замке? Она с Пат более в безопасности, чем со мной. Я должен просто ждать. Но не будет ли это ошибкой? Да, именно так я утешал себя тем, что причин для беспокойства нет, что Элен скоро даст о себе знать. Напрасно... Во второй половине дня я позвонил в офис Роже Пали, но Мария Стюарт ничего не знала. Ближе к вечеру, не в силах более томиться ожиданием, отправился в Париж, не имея никакой цели. Я находился в пути, когда позвонил Карл. -- Вы вместе? -- он думал, я с Элен, -- Отец предупредил меня, я собирался к Вам. -- Нет, я один. -- Возникли проблемы? -- Кажется, да... -- Приезжайте. Может быть вместе что-нибудь решим. -- Может быть... -- неопределенно ответил я и положил трубку. Впереди загорелся красный свет, я притормозил и, словно забыл, где нахожусь, сидел как кукла, на которой испытывают ремни безопасности. "Что же случилось с Элен?" -- терзала одна мысль. Я вернулся на дорогу, когда моя машина внезапно, сама по себе, подалась вперед, тут же вышел, захлопнул за собой дверцу и увидел, что стоявший за мной полосатый, будто зебра, BMW врезался мне в задний бампер. "Спишь! Зеленый же!"-- взвизгнул набежавший на меня импозантный лысеющий господин, очевидно, его владелец, но только после этого он вздохнул сокрушенно, и круглое лицо неожиданно расплылось в широкой улыбке. -- Ладно, парень, не будем ссориться, хоть ты и виноват отчасти, но я готов все забыть и даже компенсировать твои потери... Свои так свои... Оставим в стороне его заблуждения относительно моей вины, он был прав в главном -- еще за секунду до его последних слов я с удовлетворением тоже подумал: "Свой". Будто из-под земли вырос полицейский -- четырехрукий великан с безобразным безносым лицом. -- Прошу прощения, господа, что здесь происходит? Предъявите ваши документы, -- прогундосил он. -- А пошел ты, -- скороговоркой отвечал лысеющий господин, уже намереваясь сесть в свою машину. -- Это ты мне, слизняк?! -- взревел полицейский, хотя лицо его оставалось спокойным. Никогда раньше я не слышал, не видел, чтобы мутанты, находящиеся при исполнении служебных обязанностей, вели себя подобным образом, напротив, что отличало их, так это какое-то особенное чувство долга. Владелец BMW, взглянув в глаза надвигающегося гиганта, так и застыл у открытой дверцы, словно кролик перед удавом. Одним, почти неуловимым движением руки мутант поставил его на колени, затем, не обращая внимания на то, что жертва, не отправившись от удара, все еще судорожно хватает ртом воздух, поднял за галстук и бросил на капот. -- Ноги на ширину плеч, -- орал он. На тротуаре останавливались прохожие -- становилось все интереснее. Но кто они были! Лишь одно, два, промелькнувшие лица ЛЮДЕЙ, испуганные, извиняющиеся или беспомощные, остальные -- мутанты, наблюдавших за расправой, кто с любопытством, кто одобрительно, но, ради БОГА, только не сочувственно. Меня задело за живое. Да, это было раньше. Я хорошо помнил тот балкон, того длинного, как жердь, трехглазого, но как подавлены мы были тогда, соприкоснувшись с произволом, с грязью,.. и что за наваждение?! В который раз!.. Неужели в них не осталось ничего человеческого, неужели, потеряв человеческий облик, они утратили милосердие? Так ли мы виноваты перед ними? Если жизнь обернулась трагедией, то разве не нашей общей? ...Глас вопиющего в пустыне! Сантименты! Предо мной были враг и свой, которого унижали и били... Мой возглас: "Стоять" последовал за вторым беспощадным ударом гиганта. И пока тот, кого я называл в те минуты почти братом, бессильно сползал по капоту вниз, мутант медленно повернулся и с недоумением и насмешкой посмотрел на меня. Но затем он увидел перед собой дуло пистолета (с некоторых пор я уже не расставался с оружием), и в глазах его отпечатался страх. " Отойдите на пять шагов," -- приказал я ему. Полицейский покорился; между тем уже собравшаяся толпа угрожающе сделала шаг вперед. Я быстро подошел к сидящему на земле человеку, наклонился к нему, спросил: -- Сможете вести машину? -- Да... -- смахивая слезу со щеки, согласно кивнул он. Я помог ему сесть за руль. Мы обменялись долгими взглядами; он коротко сказал "спасибо", и его BMW рванулся с места, тараня расступившуюся толпу. И, только оставшись один, я увидел, что, спасая незнакомца, сам оказался отрезанным от машины тремя малоприятными господами. Оружие, видимо, нисколько не пугало их. Скверным было и другое -- я упустил из поля зрения полицейского. Через мгновение мне показалось, будто портовый кран поднял мое тело над землей, а затем, разжав стальные лапы, бросил вниз... Полицейский наклонился надо мной снова, взял за руки и за ноги... Я бился, барахтался, извивался, но был для него словно ребенок... -- Потрудитесь поставить мсье на ноги, -- внезапно прозвучал грозный окрик. Когда ему беспрекословно подчинились, я мог узнать моего избавителя. -- Я полагаю, у Вас буду крупные неприятности, -- пряча какие-то свои документы, уже обычным для себя голосом говорил Андрэ Пани; четырехрукий полицейский стоял перед ним навытяжку, не смея возразить. -- Господа, мне думается, инцидент исчерпан, -- громко произнес Пани и обвел взором толпу, будто выискивая провинившегося. Он был убедителен. Очень скоро около моей машины мы остались только вдвоем. -- Чертовски Вам обязан, -- поблагодарил я его. -- Не стоит... -- Что же это, простое совпадение, что Вы оказались здесь? -- мне неловко было спрашивать об этом Пани, я действительно чувствовал себя обязанным ему, и все же... -- Вы правильно поняли. Мне поручена Ваша безопасность, -- без обиняков отвечал он. -- И как долго за мной следят? -- напряженно спросил я, помня об Элен. -- Вы хотите знать, известно ли нам, где и с кем вы провели прошедшую ночь? Да... Я молчал. -- ...Но, кажется, вернувшись в гостиницу, вы не нашли ее. -- Все верно, -- глухо произнес я, умалчивая о дочери, а потом постарался быть подчеркнуто официальным: -- Мсье Пани, еще раз, позвольте выразить вам мою крайнюю признательность. Надеюсь, я волен в своих поступках? Андрэ Пани пристально глянул на меня черным оком. -- Кажется, пока мое присутствие только пошло вам на пользу... Этим наш разговор и окончился. Но всю дорогу, пока я ехал к Велье, меня, словно магнитом, тянуло взглянуть на зеркало заднего вида, на белоснежный "порше" Пани. Вечером мы с Карлом шли дорожками Булонского леса. Было очень спокойно и пустынно. Ветер, умудренный погонщик, лениво гнал тучи, словно невзначай задевал верхушки деревьев, срывал один, другой пожелтевший лист и забывал о нем...Это была осень, первые ее дни. -- Значит, этот Андрэ Пани и сейчас следит за нами? -- спросил Карл. -- Вероятно. Но признаюсь, он подоспел вовремя... я стал было читать последнюю молитву, -- усмехнулся я.-- Но теперь об Элен... Она была вчера на похоронах отца. Ночь мы провели вместе, в гостинице, а утром, в мое отсутствие, появилась Патриция и увела ее с собой. -- Патриция объявилась? -- Да. -- Кажется, они подруги. -- Право, уже не уверен... -- Элен... она значит для тебя очень многое? -- спросил он мягко. Я вдруг ощутил непреодолимую потребность выговориться. Карл умел слушать. Я рассказывал ему об Элен, о нас с ней, как будто я и Элен были вместе целую вечность... Наверное, потому, что любил я впервые. Но когда я умолк, Карл тихим голосом осторожно произнес: -- Мне кажется, ты знаешь о ней не все... думаю, она мутант... 32. ...Ну почему я уступил настойчивым просьбам Карла и в ту ночь он пошел со мной... Мы уходили из дома Велье с наступлением глубоких сумерок, соблюдая все меры предосторожности, чтобы остаться незамеченными, прежде всего, для людей Куена. На ближайшей автостоянке нас ждал заранее взятый напрокат автомобиль. В течение следующего получаса, покружив по городу, убедившись, что никто не преследует нас, мы направились на юго-запад, и вскоре проторенная дорога привела к замку... Я не надеялся найти в замке Патрицию, не надеялся найти там и Элен, но не мог же я просто сидеть и ждать... И где, как не в замке, я должен был искать их в первую очередь? Я был там дважды, оба раза ночью, но почему-то мне казалось, что днем этого полуразрушенного каменного идола не существует вовсе... Мы оказались рядом с его стенами ближе к двенадцати. Ветер порой завывал в бойницах, и тогда из-за речки доносился словно шепот леса. Я подумал, что это слишком поэтично, слишком возвышенно и как-то не вяжется с местом, где пролилась кровь. Я будто накликал беду. На верхней площадке башни Карл услышал приглушенный крик. -- Ты мог ошибиться? -- не зная, умеют ли мутанты ошибаться, спросил я. -- Вряд ли... -- мрачнея, ответил Карл и стал спускаться по ступенькам. Из осторожности, дабы не привлечь чье-либо внимание, перед пропастью, где оканчивалась лестница, мы погасили фонари. Провалились в кромешный мрак. По веревке спустились вниз, ощутили под ногами каменный пол... Перестраховываясь, прислушались. Тишина угнетала.... Зажгли фонари. Свет, рассеяв мрак, терялся, не добираясь до стен, почти неуловимо обозначив колонны, словно подпирающие темноту... Тихие наши шаги отдавались эхом... Мы подошли к бурым, поеденным ржавчиной воротам, запертым снаружи. Провели свет вдоль стен -- он ощупал их -- голые холодные стены, вечность как остывший камин, замурованные двери в соседние комнаты, обрушенную лестницу наверх... Помост, гильотина, ковер -- исчезли, но осталась плита, открывавшая вход в подземелье. Когда мы встали, над ним замок вздрогнул от звука человеческого голоса. Он был пронзительным и хриплым, и нельзя было сказать, женщина то или мужчина... разбуженная, оробевшая тишина. Мы более не раздумывали. Коридор подземелья шел без ответвлений, прямой, узкий, так, что мы едва могли идти рядом, с настолько низким потолком, что было не разогнуться, встать в полный рост, и стены дышали сыростью. Через тридцать шагов по правую руку была ниша, где находился каменный мешок не менее трех метров глубиной, прикрытый сверху решеткой... Но о чем это я... сначала на решетке мы увидели наполовину обглоданный крысами труп мужчины... Затем через каждые пятнадцать шагов, то по правую, то по левую руку, в нишах с каменными мешками, либо на решетках, либо рядом мы находили трупы людей... Я насчитал их девять. В самой дальней части подземелья мы нашли единственного живого человека. Женщина сидела на голом полу на дне каменного мешка и смотрела на нас пустыми и дикими глазами; у ног ее, растревоженные светом фонаря, противно попискивая, беспокойно сновали крысы... Велье сорвал замок, убрал решетку. А женщина... женщина, увидев протянутые к ней руки, забилась в угол и стала плакать. Карл все сделал сам -- силы и ловкости ему было не занимать. Однако наверху нам пришлось связать эту женщину... Я трижды назвал это создание женщиной. Но было ли это так... Она более всего походила на старуху смерть, что неумело воспользовалась услугами косметолога... И вот что еще: поверх изорванной холщовой, до колен рубашки, источавшей омерзительный запах, было зеленое грубое покрывало. Я подумал: может быть, она и есть белокурая подруга казенного на моих глазах мутанта, это была страшная догадка... Подавленные, возвращались мы к машине. Черные мысли не покидали меня. "Адам и Ева" ступила на тропу войны... Они убили всех своих пленников, впрочем, кроме одной несчастной, но не лучше ли ей было умереть... Неужели сбываются пророчества Кориме, думал я.... и с ужасом гнал от себя плохие предчувствия -- ...Элен, что же с ней..." -- Морис, я знаю, где искать Патрицию. "Где же?" -- откликнулся в мыслях я. Не доезжая до Версаля, мы свернули в лес и тогда я понял, куда лежит наш путь... Мир во мне рушился, бесновался, но и самому себе я не признавался в очевидном, пока машина не остановилась на берегу дремавшего при слабой луне пруда, близ "дворца" моей Элен. -- Здесь? -- молвил я неслышно, мне ответил лишь стон женщины, лежавшей на заднем сиденье. -- Откуда ты знаешь этот дом? -- спросил я чужим голосом. -- Девушка, о которой я тебе рассказывал, -- твоя дочь. И привозила она меня в этот дом, -- было заметно, с каким трудом дались ему эти слова. -- Нам следует разделиться. Я заберусь на балкон, проникну в дом. Тебе лучше остаться в машине... -- Нет, постой. Я отец Патриции. И если ее искать буду я, в том нет ничего странного. Сделаем все так, как ты сказал, но мне незачем оставаться в машине. Я постучусь в дверь; если не смогу войти, то по меньшей мере отвлеку их внимание. Карл согласился со мной. Я выждал условленные десять минут и, подъехав к дому, остановился под самыми окнами. Как только я постучался, дверь открыли. Молодой человек, почему-то в кованых сапогах, в облегающем трико и широкой белой сорочке с колоколообразными рукавами, тонколицый, но с уверенным взглядом смерил меня с головы до пят и сказал, чуть заикаясь: -- К-к-кто вам нужен? -- Патриция де Санс. -- Ее здесь нет.., -- он смотрел на меня не отрываясь. -- Она моя дочь, и я хочу ее видеть, -- все жестче говорил я. -- Она будет, может быть... п...позже, -- после этого он попытался закрыть дверь. Я помешал ему, сделав шаг навстречу. -- Я могу войти и подождать ее? -- Я вас не... не знаю. -- Клод, кто там? -- услышал я чей-то еще голос. -- Он уже уходит, -- произнес Клод, вновь потянув к себе дверь. -- Довольно, я хочу видеть хозяйку этого дома, Элен Скотт, -- покачав головой, сказал я. -- Впусти его, Клод. Я вошел и заметил в гостиной некую перемену: один угол был занавешен пурпурно-черной материей, среди зала стояли несколько кресел, на пол была брошена знакомая мне медвежья шкура... Тот, кто распорядился впустить меня, стоял перед лестницей на второй этаж, был по пояс голый и в шароварах. Настоящий атлет, он упивался осознанием того, как он силен и красив, но в кофейно-молочных глазах его сквозила неимоверная тупость. Стиснув зубы, задвигав челюстями, он обозначил могучие желваки (ему, очевидно, нравилось, как выглядело в этот момент со стороны его лицо), глянул же точно так, как смотрели на меня ранее мутанты -- невидяще... -- Зашли -- значит, присаживайтесь, Клод сказал Вам: Патриция скоро будет, -- с легкой ухмылкой сказал он и пошел наверх. -- Простите, -- обратился я к нему, понимая, что он может внезапно войти в комнату, в которую пробрался Карл, -- где я мог Вас встречать раньше? Он, обернувшись вполоборота, сказал: -- Клод, займи гостя. Но когда Клод, предложив мне присесть, вытащил из-за кресла бутылку красного вина, его товарищ остановился рядом с одной из комнат второго этажа и тогда оглядел меня. -- Я не уверен, что мы встречались... После этого он скрылся за дверью. Но ничего не произошло. И вскоре он вышел оттуда, чтобы присоединиться к нам. Однако замечу, дружеской беседы не получилось -- И Клод, и его товарищ, и я упорно молчали. Минул час. Я решил, что мне пора уходить, времени у Карла было достаточно. Попросив передать Пат, чтобы она связалась со мной по телефону в машине, но ни в коем случае ни с домом, я откланялся. Меня не задерживали. Я подъезжал к месту, где мы расстались с Карлом, метров за десять увидел его упрямо стоящую на моем пути фантасмагорическую фигуру, остановился и, когда выглянул из машины, услышал его слова: "Ее там нет". Однако почему-то он смотрел не на меня, а в черную провалившуюся в ночь дорогу. Дорогу, вдруг вспыхнувшую светом... Я закричал: "Беги!", но он не шелохнулся, будто ослеп. Потом что-то разорвалось. Потом мне в лицо ударил свет фар пронесшейся над телом Карла машины. Она врезалась на полном ходу в мою, и все оборвалось... 33. Я часто спрашиваю себя: почему не ребенок, родившийся на корабле у матери-самоубийцы, и не тот двухголовый, впервые увиденный мною в баре, и не моя Элен, и даже не Патриция с ее одержимостью вершить свой суд, а она -- вернувшаяся спустя лета, ее высочество Гильотина стала для меня тем символом, за которым стоит век мутантов, за которым обрывается в никуда, словно в прорву, век человека разумного, "homo sapiense", почему? зачем? Может быть, потому, что тогда открыв глаза, я увидел гильотину? А увидев, ужаснулся... Нет, не я был предназначен ей в жертву, но Карл. Над телом Велье, растерзанного взрывом, униженного палачами, возвышалась жрицей смерти Патриция, и никто, взглянув на нее, не посмел бы сказать, не погрешив перед истиной, что она творит неправое дело, что совесть ее нечиста... То, что Карл все еще оставался жив-- уже было чудом: ему оторвало нижнюю часть туловища и вместе с ним его три конечности, четвертая же повисла на коже; из чрева, черной от крови и грязи дыры вывалились внутренности... его тонкий лик, изуродованный огнем и металлом, тем не менее хранил маску каменного спокойствия, словно не было той адской боли, словно костлявая старуха с остро отточенной косой, обдавая своим смрадным дыханием, не заглядывала в его глаза; оставшиеся руки привязали, схватили в колодки, словно он был неким титаном -- бессмертным и всепобеждающим... Но жизнь его была в моих руках... в прямом смысле, -- мои связанные руки держали веревку, тянувшуюся к замку ножа гильотины... Я полусидел - полулежал на полу, облокотившись о стену; голова моя была перебинтована, дышать было тяжело и больно... При тусклом свете свечей -- яркая люстра была потушена -- видение это приобрело истинно зловещую суть, все теперь подчинялось ей -- стены с целым театром теней и весь дом, огромный и пустой. "...Так вот что скрывал занавес", -- сказал я себе. Пат отошла от распятого на скамье Карла, встала против меня в двух шагах: -- Пат, остановись! Он сын Филидора! Он мой друг! Останови это! -- хрипел я. -- Тебя не интересует судьба Элен? -- на ее лице ничего нельзя было прочесть. -- Что с ней?! -- заскрежетал я зубами. -- Ты никогда не пытался приподнять ее челку... Понимаю, она всегда была осторожна... так нет? А зря, ты увидел бы преинтереснейшую вещицу... Элен у нас дома.. но она не родит от тебя ребенка. -- Кто ей запретит? -- я еще не осознал смысла ее слов. -- Она мутант, я не позволю ей родить от тебя ребенка. -- Я люблю ее. -- Нет, -- Пат покачала головой, -- нет... этого не будет... -- Что ты с ней сделала?! -- к чему было спрашивать, я ведь все понял... На втором этаже появились Клод и четверо прекрасных юношей. Я не преувеличиваю -- юноши с отточенной красотой, статные, гордые, с лицами монахов -- аскетов... "Это так