Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
       Данное  художественное  произведение  распространяется  в электронной
форме с ведома и согласия владельца авторских прав на некоммерческой  основе
при условии сохранения целостности и неизменности текста, включая сохранение
настоящего уведомления. Любое коммерческое использование  настоящего  текста
без ведома и прямого согласия владельца авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ.
---------------------------------------------------------------
     По вопросам коммерческого использования данного произведения
     обращайтесь к владельцу авторских прав по следующему адресу:
     Internet: puziy@faust.kiev.ua
     Тел. (044)-440-54-95

     © Copyright Владимир Пузий (АРЕНЕВ), 1998
     Email: puziy@faust.kiev.ua
     WWW: http://www.faust.net.ua/~puziy/
---------------------------------------------------------------



     Человек был весь в пыли; пыль осела на нем, словно бархатистая кожица и
не желала  осыпаться.  Я  смотрел,  как  он  идет  ко мне, и выпускал к небу
колечки дыма из своей старой  трубки.  Они  получались  идеально  правильной
формы:  за  столько  лет тренировки, сколько их было у меня, можно научиться
чему угодно, не только выпускать идеальные колечки дыма.  Между  прочим,  на
путников  эти  мои колечки производят благоприятное впечатление - люди сразу
успокаиваются. Им почему-то кажется, что никто не  стал  бы  так  беззаботно
сидеть на крыльце и коптить небо, если б тут было опасно.
     Человек  заметил  меня  не сразу. Наверное, за прошедшие годы мы с моей
избушкой стали очень похожи и я уже кажусь не более, чем ее частью. Он  шел,
блуждая  глазами по песчаным холмам и пошатываясь при каждом движении. Потом
вскинул голову, увидел мой домик и замер, как охотничья собака, которая чует
уток: весь вытянулся, и я даже подумал, что он сейчас подтянет одну из  ног.
Ногу  он,  конечно, подтягивать не стал - наоборот, быстро-быстро побежал ко
мне, поднимая фонтаны пыли.
     Я сидел и ждал его, прислонившись спиной к нагревшимся за  день  доскам
двери. Просто сидел, вытянув ноющие ноги (к дождю, что ли?), и не переставая
пускал колечки дыма.
     Путник  преодолел уже половину пути, когда внезапно остановился, словно
с размаху налетел на каменную  стену.  Постоял,  подозрительно  рассматривая
меня  и избушку, а потом спросил - то ли у меня, то ли у чуть подрагивающего
от жары воздуха:
     - Опять мираж?
     Что-то подобное говорит и делает каждый, чей путь пролегал через пески.
Те, кто  проходит  джунгли  или  тайгу,  подозревают  во  мне  какого-нибудь
местного  людоеда  или  шамана,  тут  же обещают насобирать кучу мухоморов и
раздобыть свежий скальп гориллы - лишь бы я вывел их "отсюда".  Попавшие  ко
мне  по  морю  спрашивают,  давно  ли я потерпел кораблекрушение. Еще бывают
горцы - те норовят возвести меня в ранг божества, падают на колени и  творят
прочие  непотребства.  У другого бы нервы давно уже отказали, а меня спасает
трубочка. И еще, - дымные кольца; я выпускаю их,  а  вместе  с  ними  уходят
злость и раздражение, остается лишь сострадание к пришедшему.
     - Нет, не мираж, - ответил я. - Проходи, гостем будешь.
     Он по-ребячьи хлюпнул носом, провел пыльным рукавом по щеке.
     - Правда?
     - Правда, правда, - прокряхтел я, подымаясь с крыльца.
     Годы  берут  свое,  и  спина все чаще и чаще не желает мне подчиняться,
напоминая треснувшую вдоль еловую доску... Да ладно,  нужно  позаботиться  о
госте, а не жалеть себя.
     Я  провел его в избушку, усадил за стол и велел ждать. Пока растапливал
печь, он удивленно оглядывался, не понимая, откуда  столько  всяких  трав  и
ягод оказалось в пустыне.
     Когда печка нагрелась, я сунул в ее пасть горшок с кашей и еще один - с
бульоном,  а  сам  отворил  другую  дверцу  и  указал  гостю: прошу, мол. Он
прошаркал через всю комнату и ошарашенным взглядом посмотрел сначала на сад,
что был за дверцей, потом - на меня, потом - снова на сад.
     - Это все... Откуда? - спросил он хриплым от волнения голосом.
     - Не знаю, - откровенно признался я. - Всегда здесь было.
     Он никак не решался шагнуть через порог  наружу,  и  пришлось  легонько
подтолкнуть его в спину. Гость вышел в сад и снова застыл.
     - Боже,  как  такое  может  быть?..  - прошептал он. - Деревья, листья.
Яблоки, виноград - посреди пустыни.
     - Там еще и озерцо есть, - сообщил я, попыхивая  трубочкой.  -  Ступай,
искупайся. Устал ведь, небось? дорога неблизкая.
     - Да, - растерянно произнес он. - Да, дорога... неблизкая.
     И  пошел  неуверенными  шагами  к  озеру,  пригибаясь,  когда перед ним
возникала вдруг какая-нибудь ветка. Они все так: не  отводят  их  руками,  а
именно  пригибаются,  словно  боятся  прикоснуться, словно опасаются, что от
этого все исчезнет и они опять окажутся там, откуда пришли -  в  пустыне,  в
горах,  в  море,  посреди дикого леса или где-нибудь еще. Я наблюдал за ним,
прислонившись к дверному косяку и мерно выпуская  к  небесам  колечки  дыма.
Потом развернулся и пошел в дом - не хватало еще, чтобы подгорела каша.
     Человек  вернулся мокрый и свежий, он прошлепал босыми ногами по доскам
и примостился на лавке за столом.
     - Я... одежду там повесил сушиться, на заборчике,  -  он  неопределенно
махнул рукой, потом зябко повел плечами. - Ничего, что я... на заборчике?..
     - Все  правильно,  -  кивнул  я.  - Ну-ка, поглядим, какой ты мастер за
столом?
     С этими словами я поставил перед ним дымящийся горшок с кашей и налил в
миску бульона, положил большую деревянную ложку. Сам сел  напротив,  глядел,
как он ест, и ждал.
     Ел  гость долго - сначала торопливо, потом со смаком, выуживая из миски
самые крупные куски мяса; несколько раз просил добавки - я  накладывал  еще.
Наконец  он  облизал  и  отложил  в сторону ложку, расслабленно откинулся на
лавке, закрыл глаза. И заснул. Я кивнул: тоже правильно.  Нет  ничего  лучше
после долгих и страшных переживаний, чем поспать. А я тем временем приберу в
доме, посуду вымою, бельишко его - просохнет - подлатаю. Это ведь он думает,
что пути конец, а на самом-то деле...
     Пришел вечер, принес с собой прохладный воздух и пение сверчков, в саду
сразу  стало  уютно  и  спокойно.  Я сидел на скамеечке у заборчика и штопал
одежду путника. Забор у меня в  саду  чудной:  вроде  бы  и  не  высокий,  а
попробуй  заглянуть  на ту сторону - ничего не увидишь. Однажды я специально
приволок из дома стол, поставил рядом,  залез  на  него.  А  по  ту  сторону
обнаружил  лишь  обрыв  -  глубокий,  до  краев  наполненный туманом, словно
небесным молоком. В другой раз там был лес.  Ну  и  еще  много  всякого  там
бывает,  за  заборчиком,  только  смотреть на то мне теперь без надобности -
поумнел. К чему душу бередить?
     - Добрый вечер, хозяин, - сказал за моей спиной гость. - Хорошо здесь у
тебя. Так бы жить и жить вечно, никуда бы отсюда не уходить. Оставишь меня?
     Я горько усмехнулся, да было темно уже, он  не  разглядел.  Всегда  они
так: "хорошо бы здесь жить вечно". А к утру все меняется.
     - Оставлю,  -  сказал  я.  -  Почему  не  оставить? Да ты присаживайся,
бери-ка во-он там стульчик, садись,  рассказывай,  кто  таков,  откуда  путь
держишь. Если, конечно, хочешь рассказывать. А не хочешь - не рассказывай.
     Он пошел за стульчиком, а покуда шел, все думал - это было по его спине
видно, что думает, - рассказывать или не рассказывать. Решил рассказать.
     И  правильно  решил.  Бывают  такие,  что  замыкаются,  отводят взгляд,
вздрагивают от моего голоса.  Им  тяжело  душу  очищать,  слишком  весь  сор
прикипел,  прирос,  дернешь  где  неосторожно  - с кровью начнет отходить. А
когда с кровью - больно, не все выдерживают. Так и уходят, словно с  тяжелой
ношей, согнувшись в три погибели, тоскливо глядя прямо перед собой. Жаль их,
но ничего не поделаешь.
     - Я,  отец,  сам  не  знаю,  откуда  иду и куда пришел, - признался мой
нынешний гость, усаживаясь рядом со мной. - Понимаешь, сначала  я  вроде  бы
умирал.  Прихватило  сердце,  положили  меня  в  больницу,  все ходят вокруг
улыбчивые... но глаза-то не заставишь улыбаться. Вот по глазам их я и понял,
что все, отжил я свое на этом свете. И вдруг - просыпаюсь в пустыне,  вокруг
души  живой  нету, только песок этот чертов... везде песок. Даже скорпионов,
даже змей нету - только один песок и больше ничего. Я решил было, что  брежу
или  того  хуже  -  помер, но только через день жажда и голод убедили меня в
обратном. А вокруг - никовошеньки. Так и шел по пескам, пока на твою избушку
не наткнулся.
     - Это, - сказал я ему, пыхкая трубочкой, - это я и сам знаю, а о чем не
знаю, о том догадываюсь с большой степенью вероятности. Ты  мне  не  про  то
расскажи.
     - А про что? - спросил он немного испуганно.
     - Про жизнь свою, - невозмутимо ответил я. - Про себя. Кто ты такой?
     Он  вздохнул  - тяжело, обреченно - и стал говорить. Ох, и наговорил же
он: на ночь такое лучше не слушать. Но я уже привык, поэтому  слушал.  И  не
просто  как-нибудь  там,  вполуха,  а  серьезно  слушал, вдумчиво, запоминая
каждое слово. Словно он мне все это передавал, опись своей жизни делал, а  я
ее, эту опись, принимал и сверял - все ли так, все ли на месте.
     К утру он закончил.
     - Ну, - сказал я ему, - так как, останешься у меня?
     Лицемерие,  конечно,  с  моей  стороны. После такой исповеди того, кому
исповедовался,  видеть  хочется  меньше  всего.  Благодарен  ему  по   доску
гробовую,  а  все равно видеть не можешь. Так и он. Так и все до него. Так и
все после.
     - Нет, - сказал он, опуская глаза. - Отсюда есть дорога... куда-нибудь?
     - Есть, - ответил я. - Но только одна.
     - Что? - гость непонимающе уставился на меня. - Как это "одна"?
     - А вот так, одна. Сюда путей много, а отсюда - всего один.
     - А... куда он ведет? - осторожно спросил он.
     Я вздохнул. Вытряс из трубочки пепел, набил ее табачком, раскурил.
     - Не знаю.
     - Как это так? Неужели ты ни разу..?
     - Почему же ни разу? Многажды пробовал. Но у меня ничего не получается.
Всегда возвращаюсь к собственному  крыльцу.  А  вот  гости  мои  очень  даже
натурально уходят. Хочешь попробовать?
     - Н-не...  Да,  -  решительно произнес он. - Хочу. Я ведь... уже мертв,
правда?
     Я пожал плечами:
     - Чушь. Разве мертвые способны есть или пить? А беседовать со мной? Вот
видишь. Собирайся. Я нарвал тебе яблок и винограда, чтобы было  чем  в  пути
промочить горло.
     Пока  гость  одевался, я сходил в дом за корзиной с фруктами, вручил ее
ему и повел в глубь сада, мимо озерца, где гость вчера купался.
     В самом дальнем углу, в заборе,  есть  калитка,  маленькая,  скрипучая,
словно  вредная  старушонка,  которая на самом деле лишь делает вид, что она
вредная. Щеколда все время заедает, но у  меня  никак  не  хватает  времени,
чтобы  ее  подправить.  Я  немного повозился с нею, наконец отпер и отошел в
сторону.
     Гость робко посмотрел на меня, прижимая к груди корзину с фруктами.  По
верхней  виноградине  ползла божья коровка. Взобравшись на самый верх сочной
горки,  она  резко  раскинула  в  стороны  красно-черные  надкрылья,  озорно
зажужжала  и взлетела вверх, ткнувшись в лоб гостя. Потом разобралась, что к
чему, побродила немного по облупленной выгоревшей коже  путника  и  еще  раз
взлетела, исчезая в зеленых облаках листвы. Мы оба улыбнулись ей вслед, хотя
каждый из нас думал в этот момент о своем.
     - Спасибо,  -  сказал  путник.  -  Я только сейчас догадался. Ты ведь с
самого начала знал, что я уйду. И специально разговаривал со  мной.  Готовил
меня к... этому. С-скажи, ты не знаешь, что там?
     - Думаю, ничего страшного, - чистосердечно ответил я. - Просто дорога.
     - Да,  -  задумчиво  сказал  путник.  -  Просто дорога. Просто еще одна
дорога. Сколько их было? И сколько их еще будет? Просто еще одна дорога.
     Он поставил корзинку на землю и обнял меня:
     - Спасибо.
     Помолчал, потом тихо сказал еще раз:
     - Спасибо!
     Гость наклонился за корзинкой,  когда  внезапная  мысль  пришла  ему  в
голову:
     - Ты...  ты  забираешь  все,  что  мы приносим с собой... в душах. Это,
наверное, очень тяжело.
     - Наверное, - сказал я. - Но я уже привык. Ступай.
     - Да, - согласился он. - Пора.
     Путник сделал шаг к калитке, потом обернулся:
     - Знаешь, когда-нибудь и ты сможешь уйти отсюда. Обязательно. Иначе  не
бывает - не должно быть.
     "То  же  самое  ты  говорил в прошлый раз, - подумал я. - И другие тоже
говорят это. А потом приходят снова, и уходят снова,  и  снова  говорят  эти
слова. И даже если все вы не правы... - мне достаточно этих ваших слов".
     А вслух я только сказал "спасибо" и легонько подтолкнул его в спину.
     Он улыбнулся мне и шагнул наружу.
     Я  постоял,  слушая,  как  затихают  его  шаги.  Потом  запер калитку и
отправился на крыльцо выкурить свою утреннюю  трубочку.  Заодно  нужно  было
приготовить кашу и бульон, к обеду наверняка появятся новые гости.
     Где-то  вверху,  в кронах деревьев, озорно жужжа, летела божья коровка;
устала, шлепнулась мне на плечо. И мы вместе пошли на крыльцо ждать гостей.




Last-modified: Fri, 12 Jan 2001 22:27:37 GMT
Оцените этот текст: