которые они почитали за святыню. Я мог их продать, мог оставить себе навсегда, наконец, мог переплавить. Джейсон Картер тяжело расправил плечи, его взгляд вновь скользнул по ряду фотографий на каминной доске. -- Я согласился, -- глухо сказал он, как будто в чем-то извинялся перед самим собой. -- Я дал им слово. Возвращаясь домой, в тот вечер, я уже твердо знал, что сдержу его. Теперь вы понимаете, почему мне так сложно принять решение. Для меня это тоже что-то вроде святыни. На этот раз у него хватило сил, чтобы встретиться глазами с портретом отца. Зазвонил телефон. Я взглянул на часы и заметил время. Минутная стрелка давно перевалила за цифру двенадцать. Доктор Бано оказался тактичным человеком, очевидно, сказалось глубокое знание философии. Я поднял трубку. У меня не было ни малейшего желания становиться секретарем старого банкира, но на этот раз я знал, кто звонит. -- Мистер Картер? -- голос доктора Бано был таким же спокойным и таким же вежливым, как и во время нашего прошлого разговора. Я ничего не ответил, и он продолжал. -- Надеюсь, у вас было достаточно времени, чтобы задуматься над моим предложением. Настала моя очередь поднимать глаза. Джейсон Картер смотрел прямо на меня. -- Называйте время и место, -- резко произнес я. -- Мы согласны на передачу. И вот еще что. Теперь и вплоть до завершения дела вы будете иметь дело со мной. У мистера Картера ангина. -- Приятно услышать вас вновь, -- голос Бано был каким-то влажным, и это усиливало мое раздражение. Секундная стрелка моих часов быстро бежала по циферблату. Я слушал объяснения моего собеседника и чуть заметно улыбался. Он опустил трубку за несколько секунд до того, как приборам слежения удалось бы выяснить, откуда он звонит. Поэтому я не стал и пытаться этого сделать. -- Завтра днем с этим человеком будет покончено, -- сказал я, вставая и снова глядя на часы. Теперь в этом уже не было необходимости, но жест прибавил мне важности. -- Можете ни о чем более не беспокоиться, мистер Картер. Я был взбешен. Этот человек ухитрился не только оскорбить Франсуаз своим пренебрежительным отношением, но еще проделал это таким образом, что теперь она обиделась и на меня. А еще я думал о девушке, которая родилась в маленьком тихом городке где-то на севере Техаса. Она приехала в Калифорнию, потому что ей нравились пляж, пальмы и красивая жизнь. Она стала проституткой. Возможно, ничего другого она делать не умела, возможно, ей просто не повезло. Возможно, ей не нравилось работать. Возможно... В любом случае, она стала проституткой. У нее была мать, которой она регулярно отсылала деньги. Старушка жила на них и пользовалась уважением в квартале. Соседи думали, что ее дочь получила в Лос-Анджелесе хорошее место. Может, так оно и было на самом деле. У нее был парень. Он говорил, что любит ее, и был готов вывихнуть челюсть любому, кто назвал бы его девочку проституткой. И это все, что он был готов для нее сделать. Потом ее убили, и важные люди в дорогих костюмах начали беспокоиться о своей репутации. Когда эта опасность миновала, о девушке все забыли. Все, кроме меня. Глядя в глаза торжественному портрету Роберта Фердинанда Картера, я был уверен, что знаю, кто убил Мериен Шелл. Знал я и другое. Никто не подозревает этого человека, так как подобное подозрение показалось бы абсурдным всем, начиная от Кларенса Картера и заканчивая блондинчиком Уесли. И я знал, что ничего не смогу доказать. -- Желаю вам всего доброго, мистер Картер, -- бросил я банкиру, выходя из комнаты. Я солгал.  * Часть 3 *  1 Утро выдалось поздним, медленным и донельзя поганым. Уесли Рендалл стоял перед небольшим столиком с напитками, его пальцы болезненно сжимали бокал. Раньше он не замечал за собой обыкновения пить в такое время. Возможно, пора завести себе новые привычки. Рендалл был неодет. Слегка помятый серый халат придерживал небрежно завязанный пояс, во рту вязко перекатывался неприятный привкус. Стоило ли так много рассказывать? Рендалл приподнял бутылку и плеснул немного в свой бокал, хотя там еще оставалось. Он чувствовал, что ситуация вышла из-под его контроля, и это сковывало его. Он даже не может выйти из дома без того, чтобы пара филеров тут же не села ему на хвост. Проклятое прошлое. Семейные акции Картеров он уже не получит, да и сделка с передачей драгоценностей тоже прошла мимо него. Еще это судебное заседание... Лиза теперь его ненавидит. Рендалл сам не заметил, как его губы искривились в немного циничной усмешке при воспоминании о сильном, волнующем теле Лизы. Что поделывает теперь его королева? Привкус вот рту не проходил, несмотря на спиртное. Или может быть, именно благодаря ему. Рендалл поставил недопитый бокал на столик. Он оказался вне игры, и сам не понимал, как же это могло произойти. У него не было ходов. Оставалось только ждать, а это слишком мучительно. Он начал распускаться. В глубине дома послышался какой-то шум. Рендалл еще раз бросил взгляд в окно и пробормотал: -- Будь все проклято. Шум усилился. Что там вытворяет Джеймс, черт возьми. В поле зрения Рендалла попала невзрачная приземистая машина с полуопущенными стеклами. В ней сидели двое. Тот, кто занимал место водителя, читал газету, другой делал рукой какие-то движения. По всей видимости, крутил ручку настойки радиоприемника. Эти люди следили за ним. Такая же машина стояла у заднего выхода. Рендалл чуть слышно выругался. -- В чем там дело, Джеймс? Ответа не было. Бросив еще один взгляд в окно, Рендалл поплелся к выходу из зала. Теперь в глубине дома опять воцарилась тишина. -- Ты в порядке, Джеймс? Дверь резко распахнулась, скорченная фигура Джеймса ввалилась внутрь. Его руки были заломлены за спину. Рендалл понял, что их сковывают наручники. Двое людей в синей полицейской форме держали дворецкого с обеих сторон. -- Вам лучше не делать никаких резких движений, -- сказал инспектор Маллен. Длинный подбородок полицейского был чисто выбрит, зубы обнажены в улыбке, а корпус слегка откинут назад, из-за чего создавалось впечатление, что высокая фигура инспектора возвышается над окружающими его людьми. Маллен уже давно не испытывал этого приятного чувства полной удовлетворенности своими успехами. Он даже был готов простить неудачливого преступника за то, что тому пару дней удавалось водить за нос полицию. Уесли Рендалл инстинктивно подался назад, но через мгновение замер. Он понимал, что не время и не место пытаться спастись бегством. Сперва необходимо узнать, какого черта это все значит. А еще хорошо было бы снова промочить горло. Поганый привкус во рту не проходил. Из-за спины Джеймса появилось несколько полицейских. Каждый из них держал по пистолету, дула были направлены на Рендалла. У того, что шел справа, слегка дрожали руки. Джеймс пытался что-то сказать, но никак не мог придумать, что именно. Маллен держался позади. -- Отдайте пистолет, мистер Рендалл, -- произнес он. Какой к черту пистолет... У него не было даже времени надеть штаны. Двое полицейский приблизились к нему, быстро и аккуратно развернули, растопыренные ладони Рендалла уперлись в холодную стену. Уесли не сопротивлялся. Растерянность смешивалась с тягучим ощущением беспомощности. Выпить бы еще глоток. Он слышал, как рядом вполголоса ругался Джеймс. Тому было больно. Светло-сиреневая поверхность стены находилась прямо перед глазами Рендалла. Сзади него послышались шаги, и в поле зрения оказалась высокая сухощавая фигура Маллена. Пальцы полицейского, того, у которого дрожали руки, быстро ощупали свисающий халат, еще больше сминая его. Вдалеке послышался рев сирены. -- У него ничего нет, инспектор, -- расторопно доложил он. -- Мы нашли пистолет в ящике стола, -- раздался голос где-то справа. Рендалл резко развернулся. Полицейский толкнул его, дуло пистолета уперлось вбок. Инспектор Маллен стоял в центре комнаты, и мягкий утренний свет из широкого окна освещал его сухощавую фигуру. Он мечтательно улыбался, обводя комнату неторопливым взглядом человека, которому некуда спешить. Он не спешил. -- Надеюсь, у вас есть ордер на обыск, -- глухо произнес Уесли. Он понимал, что эти слова бессмысленны. С тем же успехом он мог пригрозить пожаловаться в Конгресс или общество защиты животных. Однажды -- это случилось лет десять назад -- Уесли Рендаллу довелось увидеть человека, на которого ехал танк. Стоявшая в боксе машина неожиданно сорвалась с колодок и покатилась, и зажатому в углу сержанту некуда было отступать. Тогда он достал из кобуры пистолет и начал стрелять. Он успел выпустить четыре пули, прежде чем пять тонн металла размазали его по бетонному полу. Патроны были учебными. В тот момент Рендалл не мог взять в толк, зачем сержанту понадобилось стрелять. Теперь он это знал. Инспектор Маллен казался еще выше ростом. Заложив руки в карманы, он слегка покачивался на носках. Где-то на окраине сознания он напряженно искал способ повести себя еще более бесцеремонно. Ему нравилось чувствовать себя победителем. -- Нет, -- ответил он, расплываясь в неприятной улыбке. Его голос пронизывала непритворная жалость. Он выдержал паузу, с удовлетворением заметив искру тревоги, промелькнувшую в глазах его собеседника. -- Но у нас есть ордер на ваш арест, мистер Рендалл. Какого черта. Инспектор Маллен стоял прямо напротив него и продолжал улыбаться. Весь его облик говорил: "А сейчас ты спросишь у меня, по какому обвинению выдан ордер. Спросишь, конечно же, спросишь. Тебе необходимо это знать. Давай же". Полицейские никогда ничего не говорят, если могут заставить собеседника задать вопрос. Это наполняет их ощущением собственной значимости, чувством власти над окружающими их людьми. В тот момент Уесли Рендалл ненавидел полицейских. -- В чем меня обвиняют? -- спросил он, безуспешно пытаясь запахнуть полы халата. -- О, вас подозревают в убийстве, мистер Рендалл, -- инспектор как бы в рассеянности сделал несколько шагов по комнате. Он не спешил продолжать, делая вид, что занят каким-то очень важным делом. Он наслаждался этим мгновением. -- Пьете с утра? Вредная привычка, мистер Рендалл, вредная... Инспектор наклонился к бокалу. -- Сильная штука для такого времени суток, -- заметил он. Полицейские входили и выходили из комнаты, носили какие-то вещи. Бессильная злость душила Рендалла. Вдобавок ко всему он был неодет, и это усиливало чувство беспомощности перед закованными в синюю форму полицейскими. Обвинение в убийстве! Двое охранников все еще стояли около него, Джеймса куда-то увели. Рендалл решил больше не задавать вопросов. Инспектор Маллен остановился и в некотором замешательстве взглянул на него. -- Вы не хотите узнать подробности, мистер Рендалл? -- в голосе полицейского сквозило разочарование. Его улыбка слегка притухла. Собеседник явно не собирался поддерживать столь увлекательной игры "помучь арестованного". -- Неужели вам не хочется знать, в убийстве кого вас обвиняют, капитан Дуэйн Фокс? Голова Рендалла бессильно откинулась назад, соприкоснувшись с холодной поверхностью стены. Он не заметил, как вспотел. -- Не знаю, что там произошло у вас в Панаме, капитан, -- неспешно продолжал инспектор. -- Однако из целого отряда вернулись домой только трое. В вашем личном деле нет никаких подробностей относительно вашего последнего задания. А сразу после него вы вышли в отставку... Милая история, не так ли? -- Вы кретин, -- устало произнес Рендалл. Он получил право сказать это. 2 Стоявший справа от него полицейский довольно усмехнулся, Маллен резко развернул корпус. Улыбка сошла с его лица, и Уесли Рендалл сам удивился тому, как прозвучал его голос. -- Вам будет проще пришить луну к небу, чем мне это убийство, -- Рендалл отмахнулся от охранявших его полицейских, прошлепал к своему креслу и опустился в него. -- Передайте мне бокал. Инспектор повиновался! Он явно был сбит с толку. Почему этот человек, который еще несколько мгновений назад ощущал себя загнанным в угол и мог лишь растерянно задавать вопросы, теперь ведет себя столь самоуверенно? -- Относительно смерти моего старого друга и боевого товарища Сэма Роупера, -- Рендалл приподнял бокал и взглянул на инспектора сквозь золотистую жидкость. То, что окружавшие его люди были полностью одеты, а его прикрывал лишь небрежно запахнутый халат, больше не смущало Рендалла. Наоборот! Теперь это подчеркивало его уверенность в себе. Движения Уесли стали вальяжными, он забросил ногу за ногу. -- Если вы попытаетесь раскрутить это дело, журналисты поднимут вас на смех. Еще года два полицейские репортеры станут величать вас не иначе, как "тот самый Маллен". Хотите выпить? А вот теперь ты задавай вопросы, вонючка. Незаметно Рендалла охватило мощное чувство свободы и облегчения. Казалось, каждая клеточка его тела готова была воспарить ввысь. Он наслаждался, глядя на то, как самодовольная улыбка капля за каплей стекает с длинного лица инспектора. А все еще стоявшие у противоположной стены полицейские, казалось, пришли в этот дом только затем, чтобы позабавить хозяев клоунскими номерами. Ему давно уже расхотелось пить, и он поставил бокал на пол рядом с креслом, в котором сидел. Инспектор Маллен открыл рот, потом закрыл, потом вновь разжал челюсти. Два сильных чувства в смертельной схватке сшиблись в его душе. С одной стороны, все существо полицейского разрывалось от желания узнать, какой еще козырь неожиданно обнаглевший собеседник прячет за широким рукавом утреннего халата. Как же хотелось инспектору задать интересующий его вопрос! Однако многолетний опыт работы в полиции безжалостно говорил Маллену, -- открой рот, спроси, и ты встанешь на колени перед этим человеком. Он смотрит прямо тебе в глаза, он ухмыляется -- задай вопрос, и ты унизишься перед ним. Ведь именно этого он ждет сейчас. Двое полицейских стояли около дальней стены и хранили безразличное молчание. Инспектор дорого бы дал за то, чтобы узнать, понимают ли они всю глубину позора, который ему приходится переживать. Длинное лицо Маллена, казалось, вытянулось еще больше. Уесли Рендалл развалился в кресле и даже не пытался скрыть широкой самодовольной улыбки. -- Может, врезать ему пару раз, инспектор? Это сказал тот, у которого еще несколько минут назад сильно дрожали руки. Но сейчас он сжимал в руках свой пистолет, в комнате находились еще двое полицейских, а арестованный не был вооружен. Теперь можно было показать свою храбрость. Инспектор Маллен медленно повернулся к подчиненному, и Уесли Рендаллу не было видно его лицо. Зато он мог видеть меняющееся выражение физиономии полицейского у стены. -- Заткнитесь, сержант, -- громко прошипел Маллен. Он был так взбешен, что чуть не подавился собственной слюной. Поэтому на последнем слове он слегка запнулся и тяжело взмахнул головой, подобно разъяренному быку. -- И убирайтесь вон. И вы тоже. Немедленно! В то же мгновение Маллен осознал, что совершил ошибку. Понял это и Рендалл, и его открытое приветливое лицо профессионального мошенника осветилось еще ярче. Долго теперь среди сержантов и младших полицейских чинов станут идти разговоры да споры, сколько именно хрустящих зелененьких бумажек получил этот проныра Маллен от хозяина особняка в Беверли-Хиллз. -- Можете остаться, -- голос инспектора прозвучал уже немного тише. Надо же, он позволил себе распуститься. Столько дней подряд его подстерегали неудачи, длинный, нескончаемый ряд болезненных унижений. Джейсон Картер смеялся ему прямо в лицо и, громыхая туго набитым кошельком, подкупал судей направо и налево. Две пройды, окопавшиеся на вилле в горах, плетут интриги и запутывают следствие в угоду каждому, кто насыплет им в кормушку горсть блестящих пятицентовиков. Да еще этот громила Данби чуть не свернул ему челюсть. И вот теперь, когда впервые за много дней ему улыбнулась удача, когда по давно забытым документам, которые штабные клопы в министерстве обороны подняли по его требованию, была найдена прямая связь между убитым Сэмом Роупером и этим подозрительным типом, когда обнаружен веский и убедительный мотив преступления -- именно в этот момент Маллен позволил себе расслабиться и упустил из рук свою удачу. Проклятье. -- Может, ваши ребята захотят промочить глотку? Голос Уесли Рендалла был веселым, жизнерадостным и на редкость мерзким. В голове инспектора Маллена даже сверкнула мимолетная мысль -- а что, если согласиться на предложение оказавшегося не в меру ретивым сержанта. Дать бы этому красавчику пару раз... А еще лучше пару десятков раз. Но почему же эта сволочь так уверена в себе? -- Потрудитесь дать объяснения, -- грозно рявкнул Маллен. Фраза получилась неуместной, надуманной и на редкость смешной. Казалось, что она была взята прямо из черно-белых боевиков, которые крутили по вечерам в киношках где-то в середине тридцатых годов. Уесли Рендалл пришел в восторг. -- Можете проверить мой пистолет, -- произнес он, с трудом сдерживая готовый вот-вот вырваться наружу смех. -- Могу заверить, -- вас ждет большое разочарование. Маллен склонился над креслом, в котором вольготно развалился Рендалл, и на лице инспектора уже не было и малейших следов улыбки. Его пальцы непроизвольно сжались в кулаки, синяк на скуле налился кровью и стал оттого еще отчетливее. "А ведь он готов ударить меня", -- подумал Рендалл. -- Я задал вам вопрос, -- резко произнес полицейский. Уесли встал и неторопливо подошел к окну, благоразумно отдаляясь от взбешенного Маллена. Инспектор уже начинал тяжело и быстро дышать. -- Я купил эту виллу из-за чудесного вида, который открывается из этих окон, -- мечтательно произнес Рендалл. Теперь он сознательно копировал медлительную манеру вести себя, которую напустил на себя Маллен в начале их разговора. -- Взгляните-ка вот сюда. Маллену не оставалось ничего другого, как повиноваться. Он был уже достаточно унижен и у него хватало сообразительности понять -- единственный способ прекратить все это состоит в повиновении. Уесли Рендалл наслаждался. -- Видите вон ту машину, справа? В ней сидят двое людей, и один из них что-то говорит по мобильному телефону. Держу пари, он говорит о вас... Покрасневшее лицо Маллена резко повернулось в Рендаллу. Инспектору вдруг показалось, что этот хлыщ продолжает издеваться над ним. На мгновение Рендалл испугался, и потому продолжал более быстро, чем ему хотелось: -- Пару дней назад я попал под колпак паре частных детективов. Не уверен, что знаю, о чем речь -- возможно, одна из моих подружек оказалась замужем, и ее муж решил измерить длину своих рогов. В любом случае, теперь у меня всегда есть, по крайней мере, двое свидетелей на каждую секунду моего расписания. У задней двери стоит вторая машина, -- не верите, можете взглянуть. Впрочем, вы же сами пришли оттуда, так что должны помнить. Краска медленно отливала от лица инспектора, он лихорадочно размышлял. Дело получило слишком большую огласку, а Уесли Рендалл был близким другом Кларенса Картера, который прошлым вечером стал миллионером благодаря пуле скрывшегося снайпера. Необходимо было как можно быстрее принять решение -- то ли рисковать поспешным арестом и последующим громким провалом, то ли позволить этому клоуну насмехаться над полицией и тщательно проверить его версию. Уесли Рендалл отошел от окна и весело посмотрел на инспектора. Он хотел было добавить что-нибудь насчет того, что, дескать, зеленщики, горничные и полицейские всегда заходят в приличные дома с черного хода, но по зрелому размышлению решил этого не делать. -- Полагаю, мне пора позвонить своему адвокату, -- с рассеянностью пробормотал Рендалл. -- Ее зовут Франсуаза Дюпон. Может, вам доводилось слышать это имя. В тот день инспектор Маллен мог бы написать самую пламенную в историю Америки речь о коррупции и подкупленном правосудии. Над Лос-Анджелесом медленно разгорался диск солнца. 3 Здание Альфреда Джей Ховитцера находится в самом центре Лос-Анджелеса, однако, мало кому известно о том, что оно вообще существует. Его ежедневно видят сотни тысяч людей, которые проезжают мимо в собственных автомобилях, торопливых желтых такси или солидных озабоченных городских автобусах. Однако ни у кого из них обычно не находится времени для того, чтобы присмотреться к стройному голубому небоскребу, с безразличной холодностью отражающему жаркие лучи калифорнийского солнца, и задуматься над тем, кто расположился за глянцевой непрозрачностью его поверхности. На этом здании нет таблички, которая могла бы помочь праздному пешеходу, вздумай он полюбопытствовать о предназначении этого небоскреба, -- одного из сотен таких же, разбросанных на все стороны света вокруг по деловому центру Л.А. Стекло, бетон, стиль хай-тех, деловые люди с черными обтекаемыми кейсами и деловые женщины с толстыми и тонкими черными же папками -- женщины всех возрастов, с аккуратно уложенными волосами всех цветов и оттенков, и все, как одна, напрочь лишенные сексуальности. Это деловой центр мегаполиса, здесь каждый занимается бизнесом, и никому нет дела до других. Единственная надпись крупными буквами гласит "Здание Альфреда Джей Ховитцера", и это никому ни о чем не говорит. Никому, кроме немногих. Большие неуклюжие лопасти тяжелого вентилятора лениво разгоняли под потолком влажный тугой воздух. Я следил за их движением и размышлял, почему Джеффри Теннисон не поставит себе кондиционер. Я сидел в большом удобном кресле на пятьдесят восьмом этаже здания Ховитцера, и за окном мне приветливо улыбались соседние небоскребы. Размеры комнаты в несколько раз превосходили необходимые. Это был один из тех кабинетов, какие можно найти в каждом большом небоскребе. Их набирается не более нескольких десятков на всю эту огромную блестящую коробку. Они бывают обставлены по-разному -- консервативно или современно, с толстыми коврами или паркетным полом, большими шкафами мореного дерева, от нижней до верхней полок заставленных книгами в дорогих переплетах -- или с открытыми стеклянно-металлическими стеллажами, в которых, как на витрине, красуются мексиканские безделушки. Но есть в этих кабинетах нечто особенное, нечто, что их объединяет, делает теми, что они есть -- сердцем сияющего небоскреба, сердцем делового центра огромного мегаполиса. И в этом отношении здание Альфреда Джей Ховитцера также ничем не отличалось от десятков своих соседей, гордо вздымающих плоские крыши в небо над Лос-Анджелесом. Возможно, такие кабинеты отличает атмосфера власти. Напряженной, сосредоточенной деятельности, когда миллионы людей, аппаратов и долларов день за днем, минута за минутой исполняют величественную симфонию, которой дирижируют из этого кабинета. А возможно, дело в ином. Скорее, они созданы даже не для работы с восьми утра до шести вечера -- хотя единственное, о чем могут думать люди, занимающие их, это работа. Такие кабинеты предназначены для того, чтобы провести в нем всю свою жизнь -- жизнь без остатка. И кресла в них служат, чтобы на них сидеть, а не для напоминания посетителям о необходимости поскорее встать и заняться чем-нибудь полезным. Вершина вершины -- вот что располагается на пятьдесят восьмом этаже здания Альфреда Джей Ховитцера. А еще там ужасно жарко, потому что Джеффри Теннисон не признает кондиционеров. -- Как поживает ваш отец, Майкл, -- Теннисон широко и приветливо улыбнулся, энергично протягивая мне руку. Я встал без особой прыти и пожал ее. За долгие годы дипломатической работы на самых верхних облаках политического мироздания Джеффри Теннисон научился делать свою улыбку искренней вне зависимости от того, к кому и по какому поводу он обращался. -- Недавно он спрашивал о вас, -- ответил я, вновь опускаясь в кресло. Я лгал, и Теннисон понимал это. Заданный мне вопрос должен был быть расценен следующим образом. Если бы не положение, которое занимают в обществе ваш отец и Джейсон Картер, этого разговора бы никогда не было. Поэтому я буду вам очень признателен, если ничто из сказанного в пределах этого кабинета не пересечет его порог... Благодарю вас. Дипломаты умеют ценить время, когда им это выгодно. Я подумал, что секрет неизменной искренности моего собеседника состоит в умении построить фразу. Франсуаз не стала подниматься, и Теннисон несколькими шагами пересек комнату, слегка склонился над ней и тоже подал руку. Все же она не стала вставать. Где-то вдалеке застрекотал факс. Вертолет дорожной полиции завис над перекрестком в нескольких кварталах от небоскреба. -- Я не хочу отнимать у вас время, Джефф, -- напомнил я. -- Конечно, -- Теннисон обернулся, заложил руки в карманы и посмотрел на меня исподлобья. -- Вы хотите знать все положение в Юго-Восточном бассейне или же вас интересует только это государство? -- Только оно, -- ответила Франсуаз. Теннисон хмыкнул, подошел к своему столу и взгромоздился на его край. Вентилятор под потолком заработал слегка быстрее. -- Поганая история была с этой страной, Майкл, -- задумчиво произнес Теннисон, ни к кому конкретно не обращаясь. -- Френки. Единственное, что утешает в этой связи Капитолий -- так это то, что газетчики не удосужились раскрутить по этому поводу скандал вроде вьетнамского. Это было бы неприятно. К счастью, тогда все были заняты войной в Панаме. -- Кто предложил ввести войска в эту страну? -- спросил я. Теннисон вновь набычился, что-то обдумывая. -- Несколько сенаторов, Майкл. Если вас заинтересуют подробности, можете поднять в библиотеке Конгресса материалы о запросе Эммерсона-Фарго. Впрочем, вы не найдете там ничего интересного ... Император приехал в Вашингтон, и его люди развили там энергичную деятельность. Это был их последний шанс, и им не хотелось его упускать. Им удалось склонить на свою сторону группу политиков. Бернард Эммерсон. Доун Фарго. Несколько других. Они аргументировали свое предложение тем, что американский орел нуждается в хорошем плацдарме под боком у коммунистического Китая... Джеффри Теннисон, по-видимому, никак не собирался комментировать это утверждение. Однако его выразительное лицо на мгновение недовольно скривилось, а потом сосредоточенно нахмурилось, не оставляя ни малейших сомнений относительно позиции своего владельца. -- Это на самом деле так? -- спросила Френки. -- Это спорный вопрос, Франсуаза, -- задумчиво ответил Теннисон, как будто у него самого еще не сложилось определенного мнения. -- Нет ничего плохого в том, чтобы контролировать как можно больше стран по всему свету. Но с этим связано множество расходов. Самая главная проблема состоит в том, что слишком часто военное присутствие США в какой бы то ни было стране ведет к такому количеству дипломатических осложнений, что все наше предполагаемое преимущество сходит на нет. В конце концов, мы же не собираемся перебрасывать в Пекин отряды морских котиков каждый второй понедельник... Джеффри Теннисон был специалистом по дипломатическим конфликтам, а особенно по их улаживанию. Сидя на пятьдесят восьмом этаже здания Альфреда Джей Хофитцера в центре Лос-Анджелеса, он пристально следит за интересами Соединенных Штатов в Восточной Азии, Австралии и Океании. Правда, не могу сказать, находит ли он время и на Антарктиду. Теннисон подчиняется непосредственно президенту США. Вертолет дорожной полиции исчез, и я не заметил, в какую сторону он улетел. Наш собеседник соскользнул с края стола и уставился в пустоту, пролистывая перед собой страницы прошлых событий. -- Для русских это был вопрос принципа, -- продолжал Джефф. -- К тому времени они выводили войска из Афганистана. Отклонить просьбу о помощи со стороны повстанцев значило для Советов навсегда подорвать свой престиж в глазах стран третьего мира. Это было равносильно самоубийству. Но вводить туда свои войска они тоже уже не могли. На этот раз они не стали этого делать. Могу утверждать это с почти полной уверенностью -- ни один советский эмиссар не присутствовал в интересующей вас стране во время вооруженного конфликта. Русские поступили умнее и проще. Большая часть бронетехники и самолетов были переброшены туда прямо из Афганистана. Мы не смогли ни предотвратить этого, ни предать огласке. В тот момент Панама занимала все наши силы. Я знал, что в свое время Джеффри Теннисон резко выступал против ввода американских вооруженных сил в район Панамского канала. Но я никогда не стремился узнать, почему именно. -- У повстанцев была груда советского железа, причем самых последних моделей. А у нас -- несколько необстрелянных батальонов и никакой необходимости вести эту войну. Поэтому мы предпочти ее проиграть. Пару месяцев назад эти бодряки открыли в Вашингтоне свое посольство, и теперь их дипломаты раскланиваются с теми самыми сенаторами, что выступили с проектом ввода к ним войск. -- Насколько я понимаю, теперь положение несколько изменилось, -- произнесла Франсуаз. Теннисон согласно хмыкнул. Он положил левую руку себе на грудь, и подпер подбородок правой ладонью. 4 -- После того, как Советский Союз перестал существовать, -- задумчиво и немного отстраненно произнес Джеффри Теннисон. Казалось, он рассказывает старую сказку, -- установившийся несколько лет назад повстанческий режим уже больше не чувствует себя в безопасности и не решается противоречить странам большой семерки. А у нас нет никаких оснований, чтобы беспокоить их. -- У вас их не было до того момента, как один из посланных ими тайных агентов начал убивать американских граждан прямо на улицах, -- жестко произнес я. -- Кстати, как к этому относится господин Фарго? Теннисон широко улыбнулся. Его зубы покрывал легкий желтоватый налет, а улыбка получилась несколько жестокой. -- В настоящее время Доун Фарго собирается баллотироваться на новый срок, и ему не хотелось бы напоминания о прошлых ошибках, если вы это имеете в виду... Однако могу вас уверить -- человек, который известен вам под именем доктора Бано, наверняка действует в одиночку. У них не было ни времени, ни денег, чтобы создать в нашей стране разветвленную разведывательную сеть или перекупить чью-либо другую. Мне доподлинно известно о том, что несколько лет назад они пытались приобрести агентуру Восточной Германии, -- но французы предложили больше. Франсуаз резко встала и сделала несколько размашистых шагов по комнате. У меня начало создаваться впечатление, что небрежно самоуверенный тон нашего собеседника несколько раздражает ее. К тому же моя партнерша еще не совсем оправилась после недавних слов Джейсона Картера, больно ранивших ее самолюбие. Франсуаз сказали, что она не принадлежит к высшему обществу Калифорнии. -- Вы полагаете, что посольский корпус не оказывает помощи Бано ? -- спросил я. -- Ни в коем случае, -- в голосе Теннисона звучала уверенность человека, который уже двадцать восемь лет занимается изучением заданного ему вопроса. -- Они для этого слишком трусливы. Плести заговоры, разыгрывать мелкие интриги, выкрадывать государственные секреты -- это да. Однако позволить впутать себя в историю с убийством, а тем более, убийством столь влиятельных в Америке людей -- ни одни дипломат не запачкает этим своего вечернего костюма. -- Если они так вас боятся, вы могли бы как-нибудь потоньше намекнуть послу этой страны, что американские граждане прекрасно обойдутся и без присутствия в Штатах мистера Бано. Я обернулся. Голос Франсуаз был холоден ровно настолько, как и подобает при разговоре с малознакомым человеком, который оказывает тебе услугу и рассчитывает на ответную любезность, но не с твоей стороны, а от твоего партнера. Мне стало интересно, поймет ли Теннисон, что Франсуаз обиделась, и я стал пристальнее следить за выражением его лица. Мне показалось, что он так и не понял. -- Завтра же я вылетаю в Вашингтон, -- на этот раз Джеффри Теннисон выглядел озабоченным, и это чувство не было притворным. -- Переговорю с послом при первой возможности. Вы совершено правы -- такие эскапады следует пресекать как можно раньше. Если допустить с ними малейшую слабинку ... Теннисон запнулся, над чем-то раздумывая, и не стал продолжать далее. В мыслях он наверняка уже намыливал физиономию посла. Со своего места мне было прекрасно видно, что подбородок Франсуаз упрямо выставлен вперед, а полные губы слегка приоткрыты. Наш собеседник раздражал ее все больше и больше, и я мог представить, как эгалитарные настроения медленно поднимаются в душе моей партнерши. Правда, она еще не успела прийти к окончательному решению, то ли разыграть перед Теннисоном оскорбленное достоинство простолюдинки по отношению к погрязшему в декадансе аристократу, то ли предстать перед ним настоящей дамой из высшего общества и унизить пренебрежением. По счастью, из нас двоих хотя бы я никогда не подвержен ничему подобному. Теннисон тем временем не замечал ничего вокруг и хранил задумчивое молчание. -- Не хочется отрывать вас он приятных мыслей, Джефф, -- недовольно скривившись, произнес я. -- Но мне бы все же было бы приятно получить несколько четких ответов на прямо поставленные вопросы. Вы еще не разучились говорить о том, о чем вас спрашивают ? Теннисон неискренне рассмеялся. Смех получается у него хуже, чем улыбки. На мгновение лицо Франсуаз перекосилось. -- Это профессиональное, -- прояснил он, вновь усаживаясь на край стола и скрещивая руки на груди. -- Буду рад помочь. Я не стал даже делать вид, что верю в это. -- Насколько я понял, завтра же вы устроите большую бурю в маленьком посольстве наших друзей из Юго-Восточной Азии, -- произнес я. -- После чего они публично откажутся от человека, которого мы знаем под именем доктора Бано, и станут слезливо уверять вас в своей полной непричастности к любым грязным делам от Нью-Мексико до северной оконечности Аляски. Джеффри Теннисон благодушно улыбнулся, и мне это не понравилось. Он не был сегодня именинником, поэтому мне требовалось от него нечто большее, чем самодовольная улыбка. У меня начало создаваться впечатление, что мой собеседник ненавязчиво старается прекратить разговор, добившись ничего, а это никак меня не устраивало. Я прекрасно понимал, что, когда сам Теннисон обратится за ответной услугой, его просьба вовсе не окажется скромной, поэтому следовало на него надавить. Бросив взгляд на Франсуаз, я понял, что в ее голове вертятся те же мысли, а самодовольство Теннисона только подливает масла в огонь. Я произнес: -- И мне, и вам много раз приходилось слышать заверения, подобные этим. Политики большую часть своей жизни занимаются только тем, что делают такие заявления, поэтому я не сомневаюсь, вам и на этот раз без труда удастся их получить. Однако слова посла будут стоить даже меньше, чем обещания кандидата накануне выборов. Что вы собираетесь делать дальше? Ситуация стала слишком опасной, Джефф, и простых политических заверений более недостаточно. Несколько человек уже погибло. -- Дальше? -- Теннисон подпер подбородок правой ладонью. -- Будет сделано самое главное -- мы покажем этим бодрячкам, что никто не может безнаказанно хозяйничать в Америке. Уверяю вас, это произведет на них впечатление. " Мы покажем "! Даже в частных разговорах Джеффри Теннисон не в состоянии отделить себя от многомиллионной американской нации, которую увенчивает гордо расправивший крылья орел. Возможно, это у него тоже профессиональное. -- Я не вижу, как это может разрешить ситуацию, -- резко бросила Франсуаз. Все-таки она очень сильно обиделась. Джеффри Теннисон поднял на нее глаза, и в них я прочитал изумление. На этот раз нашему собеседнику не приходилось разыгрывать какие бы то ни было чувства. Бедняга искренне не мог понять, почему голос моей партнерши звучит так недовольно. Ведь он был такой душкой, этот Теннисон. Сам виноват. -- Это даст вам гарантию того, что режим не станет посылать новых эмиссаров после разоблачения Бано, -- произнес Теннисон тоном воспитанной в патриархальных традициях добропорядочной матери многодетного семейства, которой бросили в лицо, что она содержит публичный дом. Это было так непохоже на Джеффа, что я не смог сдержать улыбки. -- Мне кажется, именно этого вы от меня хотели, -- продолжал Теннисон, который так и не оторвал глаз от своей обидчицы. -- После того, как этот человек будет арестован, он уже не сможет представлять ни для кого опасности, а люди, пославшие его, не предпримут и малейшей попытки, чтобы вызволить его из-за решетки. Единственная опасность, которая может угрожать вашему клиенту, состоит в том, что вслед за одним агентом обычно посылают второго и так далее до тех пор, пока миссия не будет выполнена. И именно этого я намерен не допустить. -- Но это не означает, что вы сможете заставить режим отозвать Бано? -- быстро спросил я, стараясь успеть до того, как Франсуаз и Теннисон окончательно рассорятся, станут спорить из-за игрушек и делить песочницу пополам. Мой собеседник повернулся ко мне и развел руками. -- Специальные службы никогда не подчинялись дипломатическому корпусу, -- с сожалением произнес он. -- И, боюсь, так останется до тех пор, пока будут существовать специальные службы и дипломатические корпуса. Скорее, все даже обстоит наоборот -- крупные шишки из разведки отдают приказы послам и консулам. Если бы не это, удалось бы предотвратить много конфликтов, очень много... Франсуаз стояла у огромного окна, ее фигура эффектно вырисовывалась на фоне светло-голубых небоскребов, как на рекламе какой-нибудь авиакомпании. Голова моей партнерши была слегка склонена набок, длинные тонкие пальцы небрежным движением отбросили назад прядь волос. Было очевидно, что сейчас она скажет гадость. -- Вы полагаете, у него нет сообщников в нашей стране, -- быстро пробормотал я, стараясь придать своему голосу небрежную задумчивость. В этот момент перед моим взором встала красочная картина -- доктор Бано, таким, каким я запомнил его после нашего разговора -- маленький, сухой, как статуэтка из покрытого лаком дерева -- и вместе с тем донельзя серьезный, потаенный и уверенный в себе. И вот этот человек в одиночку тащит на себе по пригородам Лос-Анджелеса огромный окованный железом ящик, для транспортировки которого армии США понадобился отряд дюжих парней, которые, неся его, сменялись по двое. Как же он собирается вывезти из страны драгоценности? Это показалось мне настолько интересным, что на мгновение я позабыл, какая взрывоопасная ситуация сложилась в комнате. -- Я занимаюсь этим ремеслом уже тридцать восемь лет. В голосе Теннисона я почувствовал скромный укор по отношению к недоверчивости моей партнерши. Я так и не смог понять, прибавил ли он себе лишний десяток для пущей важности, или уже начал заговариваться. -- Признаюсь, за это время у меня было несколько случаев, когда я ошибался. Два или три, не скажу точно. Но если ваш агент действует с кем-то в паре, -- не откажите в любезности, найдите время и расскажите об этом мне. -- Новая улыбка. -- Я давно не удивлялся, Майкл. Здесь мне следовало с достоинством встать, широко улыбнуться, поблагодарить нашего собеседника за интервью и выпихать свою партнершу в толчки из огромного кабинета. Но меня так развеселила перспектива уви