громный мотоцикл с громадными никелированными цилиндрами приборов управления и скругленными конусами фар, забавным клаксоном из трех никелированных же горнов сбоку на вилке переднего колеса и залитый местами яркими рыжими пятнами засохшего кетчупа. Все-таки выборочные мысли доходили до моего сознания, я вдруг вспомнил, что этот гигант машиностроения зовется его хозяевами "байком". Взор мой пустился дальше: "байк" был прислонен к декоративной алюминиевой решетке, которой была отделана фронтальная стена сарая, и из широких фигурных отверстий этой решетки торчало множество различных по форме, разноцветных и при этом одинаково пустых бутылок. Солнышко светило все ярче и ярче, мне послышалось, как кто-то в глубине комнаты продолжает враждебно храпеть, и я понял, что окончательно ничего не могу вспомнить. С этой мыслью я решил обогнуть сарай, дабы обновить его заднюю стену радостно журчащей свежей струей, состав которой, уже, правда. переработанный организмом, в мельчайших подробностях градусов и калорий отчетливо обозревался в ячейках декоративной решетки. Однако мне пришлось задержаться, и руки, уже приближающиеся к ширинке, сами собой вдруг опустились. Со второго этажа по лестнице, пристроенной к боковой стене сарая, аккуратно наступая на скрипящие деревянные ступеньки, медленно спускался шатающийся Мартин Гор. Я был ошеломлен этим как близким ударом молнии, и рот мой, вполне возможно, раскрылся странной зияющей дырой, которую раньше, кстати, нам постоянно без всякого на то повода демонстрировал местный яхтсмен Женя. Но я не мог ошибиться. Я столько раз видел это лицо на фотографиях, значках и в видеозаписях, что об ошибке не могло быть и речи. Мартин был одет в чуть-чуть измятые черные джинсы, куртку из тонкой кожи, под которой был виден край майки, обшитой блестящими рюшками, на голове его была надета невысокая черная шляпа с несколько широкими полями, совсем как та, в которой он был изображен на известном плакате, посвященном давнишним гастролям группы Depeche Mode в Америке, а из под шляпы торчали привычные выбеленные кудряшки. Я даже отступил на пару шагов назад, видя, как старательно он переступает сломанную кем-то последнюю нижнюю ступеньку лестницы и, снимая одну руку с дубового бруска перил, второй рукой протягивает ко рту открытую бутылку импортного пива. -- Hello, Martin! Do you like this beer?* -- спросил вдруг я на неожиданно внятном английском языке, который, собственно, до этого никогда толком не мог освоить. С неподдающимся хоть какому- нибудь словесному описанию изумлением я вглядывался в своеобразные черты столько уже лет знакомого лица, находившегося буквально в двух метрах от меня. Лицо это, однако, по сравнению с изображениями смотрелось, несомненно, старше, и, что самое интересное, на этот раз носило следы явного похмелья. -- Hello! It's a question of lust...** -- ответил мне Мартин своим удивительно знакомым по кассетным записям словно бы легко простуженным голосом, отпивая глоток пива из зеленой бутылочки. Надо сказать, что присутствие всемирно известного английского музыканта вот так просто, посреди обычного села в средней полосе, на этом изрядно загаженном участке да еще с заплывшими от пьянства веками глаз производило потрясающее впечатление. Не зная, что делать, я отошел с дороги и рукой нащупал в кармане пропахшей пивом рубашки зажигалку. -- It's a question of lust It's a question of trust It's a question of not letting What we've built up Crumble to dust It is all of these things and more That keep us together,*** -- медленно и звонко продолжал напевать Мартин в соответствии с неслышимой музыкой песни. Он неторопливо двигался по направлению к калитке, приваренной к состоящему из железных рам и прутьев забору, ограждающему сарайный участок, было видно, как с типичной церемонностью подвыпившего англичанина он оттолкнул с пути массивным черным ботинком пустую замасленную банку из под латвийских шпрот. Ветер слегка трепал его выбивающиеся белые кудри, кроме того, я разглядел на плечах его куртки забавные кожаные погончики с пуговицами, все это было так реально и близко, что хотелось даже потрогать руками. Не приходя в себя от восторга, я чиркнул зажигалкой и, вытянув руку вверх и раскачивая ей в такт словам Мартина, начал светить маленьким мерцающим желтым огоньком. Мартин постепенно удалялся и продолжал ошарашивать возможно еще спящее село своим громким высоким голосом, распевая последующие куплеты известной песни. Постепенно он скрылся из виду вовсе, но я продолжал размахивать горящей зажигалкой, чувствуя, как перехватило мое дыхание. Если бы в этот момент какой-нибудь сонный рыбак, бороздящий просторы окутанного тиной водохранилища в поисках хоть какой-нибудь выжившей мелкой рыбешки, проплывал на лодке мимо сарая и увидел бы весь этот разгромленный участок с мотоциклами и одиноко стоящую фигуру человека в измятой, испачканной песочными разводами одежде, подающего сигналы зажигалкой, он явно был бы удивлен. И точно уж бросил бы свою беспомощную удочку, чтобы начать мощно работать веслами. -- Как все-таки вставило, -- подумал я, бросая на землю опустошенную зажигалку и оглядывая все столь же опустошенным взглядом. -- Круто вставило... Бескрайнее голубое небо было окутано легкой утренней дымкой, сквозь которую где-то слева проглядывал яркий солнечный диск. Поверхность водохранилища была необычно спокойной, лишь только изредка взрезаемая стремительно мчащимися яркими фигурками водных мотоциклов, пролетающих где-то вдали, она отвечала тихим плеском волн, бьющихся о толстое и заросшее мхом полено. По воле уложивших сюда его людей, оно ограждало песчаную почву берега от дальнейшего разрушения и поглощения водяной стихией, служа тем самым незыблемым символом несмываемости всего здесь происходящего. Я подумал о том, как увлек бы своей убойной нелепостью мой торопливый рассказ о происшедшем несколько минут назад, поведай бы я сейчас его кому-нибудь. Хотя все же я был уверен, что не только я один, но и это покрытое пушистым ежиком мха полено навсегда останется свидетелем того неповторимого декадентского мироздания, которое так естественно и гармонично произрастало среди нежных лепестков и изумрудных травинок еще неплохо сохранившейся прибрежной природы на этом огороженном железным забором участке. Спустя несколько дней каждый из архитекторов без исключения мог подтвердить, что Мартина Гора, как, впрочем, и других музыкантов известного своей эйфорической тягой к обреченности коллектива с французским названием видели, по крайней мере, еще два человека. Троицкое, октябрь 1998 г. * Привет, Мартин! Тебе по кайфу это пиво? ** Привет! Это вопрос желания... *** Это вопрос желания, Это вопрос доверия, Это вопрос невозможности Рассыпаться в песок тому, Что мы построили. Это все из тех вещей и прочего, Что удерживает нас вместе