после пони- мания полной его бесполезности. Первый обет отшельничества и пер- вый возврат к жизни после нескольких недель размышлений. Черной секирой врубается море В черное тело земли. Волны нависли над черной страною Зубьями черной пилы. Черные копья утесов и башен В черную бездну глядят: Прокляты все, кто забыл день вчерашний, Тот же, кто помнил - распят. Он всегда помнил о том, что ждет считающих события прошлого ни- кому не нужной ерундой. И всегда жалел, что не может прочесть эти строки тем, кто заблуждается сам и сбивает с пути других. Но теперь, кажется, долгое ожидание оправдывалось - скопившаяся за годы мощь обретала форму... x x x Первое Изменение. Первое понимание того, что слова "изменение" и "измена" имеют нечто общее. Первый страх уйти, не завершив начатого дела. Черный корабль промеж черных бурунов Черный свершает свой путь. Черная буря над морем угрюмым Тщится заставить свернуть Тех, кто ушел от своих черных замков В черный огонь дальних Сфер... Стелются черным покровом останки Тех, кто ушел за Барьер. Он не хотел уходить. Никому в здравом уме не захотелось бы, вне зависимости от того, достигнута ли Цель Жизни или нет. Но он понимал: иногда для достижения этой самой цели необходимо пожертвовать не кем-то другим, а самим собой. И в этих рифмах за- ставил себя признать сей печальный факт. x x x Первый выход на Арену. Первый вкус крови врага. Первые огни, зажженные в крови востор- женными воплями зрителей. Первое понимание слова "слава" - и пер- вое отрицание этого Пути к Вершине. Первый (и последний) уважите- льный взгляд, брошенный Истребителем Нечисти. Черные крики разят, словно копья Жителей Черных Лесов, Черным покровом смыкается Слово В черных расщелинах снов. Черная тварь превращается в пепел, Черный расплавлен престол: Черное лезвие в бликах рассвета Высится черным крестом. Меч ли, посох ли - какая разница? Всякий выбирает свое оружие; и если доведется сражаться не на жизнь, а на смерть, в ход пойдет даже столь мирный инструмент как обычная столовая ложка. Важно не орудие, а рука, которая его держит. Важно не Слово, а губы, произносящие его. Но этого он, написавший эти строки, тогда еще не ведал. Как и сейчас. x x x Первое наказание. Первое осознание собственной ничтожности, запоздалое понимание того, что Высшие Силы не напрасно носят свое имя. Первая депрес- сия и первая попытка уйти в себя, однако и там нет покоя. Черною коркой морских испражнений Черный покрылся песок. Черные волны страны сновидений Черный рождают урок: Есть на палитре лишь черные краски, Коль тьма покрыла весь свет - Даже Спаситель придет в черной маске, Чтобы исполнить Завет... Эта ступень всегда надолго задерживает Посвященных, и здесь он не стал исключением. Даже зная все, что ждало его на этом Испыта- нии, он оказался не готов к тому, что полученное в прежних битвах могущество предаст его и исчезнет в самый ответственный момент. И лишь умение скрывать свои чувства и эмоции в неровных строч- ках черных рун помогло ему перейти этот барьер. Зато теперь он был неуязвим для костра, ибо огонь стал для него примерно тем же, чем он - тогда - был для Высших Сил. x x x Первая сделка. Первое понимание власти, даруемой деньгами - такими, какими они должны быть, а не жалкими кусочками золота и серебра. Первое сло- во чести, которое пришлось нарушить - потому что таковы были пра- вила игры. Первое использование в деле небольшой, но важной раз- ницы между "ложью" и "дезинформацией". Черной печатью вгрызаются руны В черное древо мечты И растворяются в черном безумьи Те, чьи стремленья чисты. Черная музыка черной вуалью Падает в черный овраг, Черные души с собой увлекая Тех, кем владел Черный Враг... О нет, этот этап Пути не застал его врасплох. Он готовился дол- го и, несмотря на обычные происки Врага, обыграл Его на первых же ходах. Искусство победило Опыт, который у него со временем также появился - и вот тогда его имя загремело в Черных Мирах. Эти стихи он, в то время наивно полагавший себя тайным власти- телем Вселенной, набросал от нечего делать. Однако теперь ему ка- залось, что он тогда понял даже больше, чем хотел... x x x Первый приказ. Первая группа искателей приключений, выступившая против именуе- мого Властелином Тьмы. Первая война с целым миром, первое проти- востояние с Богами, вдруг обнаружившими, что смертный обрел слиш- ком большую мощь... Черные хлопья сгоревших тетрадей В черную падают пыль. Черные толпы меж черных распятий Сказкою делают быль. Черное знамя над черной твердыней - Черный Властитель внутри; Но лишено Его черное Имя Черной окраски зари! Он помнил эти короткие дни очень хорошо. Он оставил Черный Трон сам, не дожидаясь, пока на смену фанатикам и авантюристам придут профессионалы, мастера своего дела - наподобие тех же Истребите- лей Нечисти, только специализирующиеся на властолюбивых чародеях. В последний день, уже приняв решение, он приказал вырезать копию этого стихотворения на стальной пластине - и повесил ее в главном зале, в качестве подарка следующему хозяину Черного Трона. Теперь, когда языки костра пожирали предпоследнюю страницу кни- ги, он думал о том, что тогда не допустил ошибки. И значит, право вернуться в Черный Чертог было за ним. Криво усмехнувшись, он прошептал завершающую часть формулы. x x x Время остановилось и пошло вспять. Мир рассыпался на мельчайшие частицы, а затем собрался вновь - но уже иначе; теперь в нем появились и другие цвета, хотя черного отнюдь не стало меньше. Мир стал иным - но никто этого не заметил. Включая и того, кто нес ответственность за это. К О Н Е Ц  * Кайл Иторр. История одного боя *  -------------------- Кайл Иторр. История одного боя. =============================== e-mail: itorr@iname.com jerreth_gulf@yahoo.com -------------------- Распоряжаться собственной смертью - есть ли для человека удел желаннее? Каждая жизнь чревата смертью, каждый свет - тенью. Довольствуйся тем, что стоишь в луче света, и не заботься о том, куда упадет тень. Мэри Стюарт "Полые Холмы" Хорошая штука - арбалет. С двухсот шагов рыцаря с лошади смета- ет. У южан, правда, помощнее чуть ли не вдвое, да их "козья нога" перезаряжается с минуту - из нашего четыре-пять стрел за это вре- мя выпустить можно. Мы и выпускаем. Eins! Зубчатая рейка легко взводит мощную тетиву. Zwo! Короткая толстая стрела-болт перемещается из колчана в прорезь ложа. Drei! Приклад упирается в правое плечо, голова чуть наклоняется впра- во, левый глаз сам собою прищуривается. Feuer! Палец нажимает на спусковой крючок, и гудящая смерть с железным наконечником устремляется к цели... Враг прошел через горы за Шварцвальдом. Раньше бы узнать; там, в теснинах, одной лавиной можно сотню положить - да не узнали. А теперь - пока гонец баронский до герцога доберется, пока тот свою армию направит, так враг наш городок четыре раза взять успеет. Их много, но это полбеды. Нас не хватит для обороны, вот что плохо. Оружия-то вдосталь, людей мало. И лат приличных почти нет... Эй! Клянусь распятием, да это ж Готфрид Железнобокий от барона выходит! Вот уж не знал, что старый черт здесь обретается. Немало наемных отрядов он за собою водил, и не то чтобы всегда оставался победителем - но выжить умел всегда, а это больше, чем дано мно- гим полководцам. Трубят - общий сбор! Смерть и преисподняя, ну почему именно се- годня меня на эту небом проклятую стену назначили! Опять все про- пущу... Ага. Вон смена спешит, однорукий Хайнц. Спасибо, старина, этого я тебе не забуду... Та-ак... так-так... ну Железнобокий, ну орел лысый! Если план сработает, мы спасены - а нет, так терять уже нечего... Двенадцать десятков, чуть не весь гарнизон, да дюжина баронских дружинников. Ну, эти при полном параде, как и сам барон с оруже- носцем... а, черт с ними. Железнобокий тоже тут - в седле уже си- деть не может, ревматизм; на повозке пристроился, шмотки наши ох- раняет, как сам сказал - будто нужно кому наше шмотье! Ежу понят- но, что у старика до сих пор зуд в одном месте, без драки ему не жизнь. Пускай, старый конь борозды не испортит. А вот и Шварцвальд. Хорошо древний лес разросся, не то что кон- ному - пешему не пробраться. Знаем, пробовали... даже без чертов- щины (а она там, говорят, водится) чужак в Черном Лесу сгинет в два счета. Дорога через него идет, но мало кто туда отваживается забираться. А ведь хорошая, еще имперских времен - на границе ле- са чуть не в тридцать шагов шириной, и прямая почти на милю. Прав Железнобокий, хорошее место. Капралы, как водится, орут. Да слышу, слышу, тут все и без вас понятно. На дороге в три шеренги, два десятка наверх, а дружинни- ки приманкой поработают, коней разомнут. Ну, небеса им в помощь - им, да и нам, мы встретим врага не намного позже... Худых лошадей в баронских конюшнях не водилось. Опережая аван- гард врага сотни на две шагов, дружинники галопом мчатся обратно. Мечи и кольчуги окровавлены, двух лошадей нет, а одно седло пус- тует - но свое дело они сделали. Теперь наш черед. Как только последний из дружинников проскальзывает в сомкнув- шийся за ними проход, арбалеты первой шеренги без приказа взлета- ют к плечу. Каждый целится в того врага, что прямо против него. Feuer! Смертоносный ливень бьет по вражеской коннице - но нет времени смотреть. Выстрелив, надо тут же припасть на колено и по- даться чуть влево и вперед, давая возможность прицелиться второй шеренге, затем взвести арбалет (на счет "Eins"); вставая и отсту- пая на полшага назад при команде "Zwo", вложить болт (выстрелив- шая вторая шеренга как раз опускается на колено, чтобы дать при- целиться третьей); сделать полшага вправо, прицелиться на "Drei" (пока вторая шеренга перезаряжает оружие, а третья стреляет) - и, при возгласе "Feuer!", выпустить свистящую смерть. Тридцать стрел-болтов в колчане. Тридцать раз меняются местами ощетинившийся арбалетами шеренги. Восемь дюжин стрелков на дороге, за вычетом капралов, подающих команды. Засевшие на деревьях арбалетчики бьют без приказа, как придется, но от этого не менее точно; и все же, именно железная дисциплина решает дело. Врагов почти две тысячи, и в цель попадает - как знает всякий, кто участвовал в сражениях, а не судил о войне по состязаниям на заднем дворе, - лишь около трети всех выстрелов, если не меньше. Мы и половины их не положили - однако победа за нами, потому что враг в беспорядке отступает, а мы тут же меняем пустые колчаны на полные. Захотят вернуться - милости просим, у нас тут все накры- то. Впрочем, они не захотят... Возвращаемся с победой, но без песен. Битва для старика Желез- нобокого оказалась последней. Сердце не выдержало, или еще что в том же духе - кто знает? Похороним мы его как героя, в один голос поклялись все. Барон говорит, что заупокойную оплатит сам, однако мы не согласны и тут же пускаем шапку по кругу - правда, по спра- ведливости взяв его в долю. Дурное место, этот Шварцвальд. Против обыкновения, трофеев пос- ле боя мы не брали - только подобрали свои стрелы, какие поближе валялись, отволокли трупы врагов в чащу и забрали тела своих. Хо- телось бы мне посмотреть на мародера, что осмелиться потом пойти в Черный Лес! Место приметное, отыскать несложно - и все же вряд ли такой найдется. Охотников рисковать жизнью и душой хватает, но тут ведь не риск, а чистое самоубийство... Когда-то, говорят... нет! Не буду вспоминать забытых легенд за- бытого мира! Наш мир - здесь, и наша сила - в наших руках! Я поглаживаю ладонью шершавое, теплое дерево ложи арбалета. Да, это - наш мир. И иного лично мне и даром не надо... К О Н Е Ц  * Кайл Иторр. Последний шаг *  -------------------- Кайл Иторр "Последний Шаг" ______________________________ e-mail: jerreth_gulf@yahoo.com itorr@iname.com -------------------- В мире нет безопасности. Нет конца. Слово можно услышать лишь в тишине. Звезды видны только во тьме. Танец всегда танцуют над пустотой, над бездной. Урсула К. ЛеГуин "Самый дальний берег" Первый свой шаг помнит каждый. Не то, каким этот шаг был на са- мом деле - но то, каким этот шаг ЧУВСТВОВАЛСЯ. А чувство это - у всех одинаково. Триумф. Победа. Подвиг. "Я свершил то, чего никогда еще не бывало!" - не словами, чув- ствами говорит сделавший первый шаг. И кому какое дело, что до него - сотни, тысячи, мириады ступили на эту ступень и пошли дальше? Он - первый, для него этот шаг - граница, за которой - terra incognita, tabula rasa, Бездна, Вра- та... А за первым шагом - следует второй, и третий, и девятый; и чем дальше, тем привычнее становится переступать со ступеньки на сту- пеньку, поднимаясь по лестнице жизни. И каждый последующий шаг - не чудо уже, не подвиг, а нечто вроде привычки... Это - проклятье Идущих по Пути. Все мы знаем об этом проклятьи; учителя сообщали о нем, как и о других опасностях Пути. Но если те опасности встречались у многих и многих, то проклятье падает лишь на подобравшихся к Вершине. Что есть Вершина? Стоящим у начала Пути сие неведомо, прошедшим несколько дальше известны только весьма смутные слухи, а достиг- шие высот Искусства - мастера-чародеи, Адепты и иже с ними - ста- рательно увиливают от ответа на этот вопрос. Говорят, что Вершина - окончание Пути, но ведь это противоречит самой сути Пути, веч- ного и бесконечного. Говорят, что Вершина - некий предел для Сле- дующих Пути, преступив который, они теряют возможность вернуться обратно; но это тоже неправда, ибо движения в обратном направле- нии на Пути нет вовсе. А еще говорят, что Вершина - своя у каждо- го, что встав на Вершину, Идущий по Пути сможет узреть не только то, чем он был, но и то, чем он может стать; однако это объясне- ние правдоподобно не более первых двух, потому что на Пути нет ни известного прошлого, ни предопределенного будущего. Но есть еще один ответ, в который Следующие Пути не верят. Стараются ли не верить, боятся ли поверить - безразлично. Вершина - это ступень, перейдя которую, Идущий по Пути переста- ет быть тем, кем был. Во всех смыслах этого слова... И теперь, находясь на этой ступени, я знаю: мне, рожденному че- ловеком, дальше хода нет. Человеком. Что вам до имени моего, читающие эти страницы? Что вам до того, кем я был, кем должен был быть и кем быть хотел? Что вам до того, остановлюсь ли я здесь или сделаю последний шаг? Впрочем, я - не остановлюсь. В самом начале Пути я жадно вбирал в себя знания и мощь, стре- мясь не подниматься по лестнице, а бежать по ней, лететь, переп- рыгивая через ступени, минуя "лишние" участки. Потом я, так ска- зать, повзрослел, и продвигался размеренно, не стремясь схватить лишнего и не пропуская ничего из того, что могло бы пригодиться. А когда я миновал и этот этап жизни... тогда движение и сам Путь превратились в то, чем никогда не должны были стать. В простую привычку. Пораженный проклятьем Вершины, я шел только потому, что не умел делать ничего другого. О Следующих Пути иногда говорят, что им недоступны чувства, что они хладны и лишены страстей, а правит ими - лишь разум. Это суе- верие - но суеверие обоснованное. Идущим по Пути, как и прочим живущим, ведомы и чувства, и эмо- ции, и страсти. Однако над страстями, над чувствами и эмоциями у них действительно стоит разум. Горький опыт уже первых ступеней Пути заставляет их - впрочем, почему "их"? нас! - взвешивать все стороны, все последствия любого поступка, прежде чем принять ре- шение. Мы не жалеем об этом. В конце концов, подобная ответственность за свои поступки - всего лишь малая часть нашего груза. О котором мы также не сожалеем. Пожалуй, сожаление - то чувство, которого у нас нет. Я смотрю назад - и вижу тонкую ленту пройденного Пути, нависшую над Бездной. Я смотрю вперед - и вижу Бездну, без малейших признаков опоры. Я смотрю себе под ноги... Нет, не смотрю; ибо знаю, что увижу. ЭТО - я видел не раз. Обычно перед тем, как сделать следующий шаг, я выжидал момента, когда эмоции полностью успокоятся, когда разум окажется подобен гладкой поверхности воды в чаше. Сейчас я понимаю, что выжидать - незачем. Потому что воды в чаше разума - ровным счетом на один глоток, который мне необходим для того, чтобы сделать шаг. Остальное... Вот именно. Поэтому моя Вершина - здесь. "Все дороги с вершины ведут вниз", говорили мудрецы. Идущим по Пути, однако, не раз приходилось на своей шкуре убеждаться, что у мудрости прошлого имеются свои пределы, Путь же таковых не знает. Что ж, мудрецы, сейчас я увижу, ошибались ли вы в этом случае. Конечно, это увижу лишь я. Но кого это еще волнует? Я запрокидываю голову и делаю глоток. Последние капли воды ухо- дят в бездонную толщу песка пройденного Пути. Шаг. Музыка Сфер вливается в уши тончайшей струйкой. Стены растут из пыли, из праха неначатых дел. Стенам великого мира - великий творить удел. Стенам великого мира - помнить великий предел... Стены растут из пыли. Из крови. Из мертвых тел. Дивные барельефы, штрихи тончайших резцов... Вихри огня и гнева прошли в стороне от дворцов. Вихри огня и гнева прошли - и сверкают вновь Дивные барельефы... Только на плитах - кровь. Вечный покой гробницы шумом негоже смущать. Многое в ней таится того, что живым - не взять. Многое в ней хранится того, что нельзя понять... Вечный покой гробницы Древних скрывает рать. Стены растут из пыли, из серых, как Вечность, плит. Тенью забытой были сказка нас внутрь манит. Тенью забытой были гробница в ночи стоит... Стены растут из пыли. И тянут к себе, как магнит... Серый туман. Ничто. К О Н Е Ц  * Кайл Иторр. Черный менестрель *  -------------------- Кайл Иторр "Черный Менестрель" =============================== e-mail: jerreth_gulf@yahoo.com itorr@iname.com -------------------- Баллады пишут не для того, чтобы им верили. Их пишут для того, чтобы волновать сердца. Анджей Сапковский "Немного жертвенности" Постоялый двор - каких двенадцать на дюжину в любом краю, подле любой дороги. Посетители - также совершенно обычные: парочка не то неудачни- ков-авантюристов (предпочитающих зваться искателями приключений), не то простых разбойников; три лесника, регулярно останавливающи- еся тут, чтобы пропустить кружку-другую; странствующий монах или кто-то в том же роде - пожилой, благообразный, в бесформенном бу- ром балахоне и веревочных сандалиях; не отличающаяся красотой смуглая женщина средних лет, тесно прижимающая к груди тощую пес- трую кошку, давно смирившуюся с превратностями судьбы и приучив- шуюся спать в любой ситуации. И еще один. Заметить его, и то надо очень постараться - устроился в самом темном углу, потягивает се- бе яблочный сидр да занюхивает его хлебом с сыром и пучком увяд- шей петрушки... - Подбрось дровишек, темно тут! - требует один из лесников. Служанка - пухленькая, не слишком поворотливая, с густыми тем- ными волосами - послушно выполняет желание гостя. Языки пламени в очаге становятся из красных - рыжими, в зале действительно немно- го светлеет. Человек в углу встает, одергивая черный плащ; под одеждой у не- го при этом движении что-то прорисовывается, но что - самострел, меч, футляр для свитков - не разобрать. Искатели приключений, пе- реглянувшись, синхронно отодвигаются по скамейке, отполированной множеством седалищ; так, чтобы в случае чего мгновенно вскочить, а там - либо в драку, либо в окно, смотря по обстоятельствам. Правая рука человека скользит под плащ. Авантюристы напрягают- ся. Кошка, открыв желто-оранжевые глаза, выгибает спину и шипит. Ее хозяйка, поспешно отодвинув миску с рыбной похлебкой, тянется за своей сумкой, висящей рядом на вбитом в стену колышке. Из-под черного плаща медленно, заставляя дыхание зрителей зами- рать от их же собственных недобрых предчувствий, выползает оваль- ный, почти плоский короб, также окрашенный в черный цвет; тонкие металлические нити струн становятся видны лишь тогда, когда чело- век осторожно проводит по ним узкой ладонью. - Менестрель! - с облегчением выдыхает один из авантюристов. - Сбацай чего-нибудь эдакое, а? Сколько недель музыки не слышал... - "Девчонку с Холма"! - восклицает один из лесников. - Нет, лучше "Солнечная Долина", - возражает другой. Менестрель словно не слышит их, неторопливо водя кончиками па- льцев по струнам своего странного инструмента, что-то настраивая и подкручивая. С каждым разом аккорды становятся все резче и от- рывистее, и наконец на лице человека в черном возникает подобие усмешки. Он придвигает к себе грубо сколоченный табурет, усажива- ется лицом к огню, некоторое время смотрит в мечущиеся языки пла- мени - а затем заговаривает под мерный перебор струн: - В Загорье, у племени, которого больше нет, имелось одно ска- зание. Сказание о человеке, который пожертвовал собою, чтобы вы- вести остальных из темноты, сказание о Данко, человеке с пламен- ным сердцем. Изергиль, старая ведьма, ты никогда бы не позволила ни мне, ни кому-либо другому рассказать эту историю ТАК - но тебя здесь нет, ведь верно? Ритм музыки меняется, как и низкий, гортанный голос менестреля. Он теперь как будто беседует сам с собой, периодически ударяя по струнам - и эти рваные аккорды, что ни один знаток или ценитель изящных искусств не осмелился бы назвать музыкой, как ни странно, в точности дополняют собой нужные слова... Возглас души: "А можно ль?" Разума глас: "Нельзя." "Хочешь ли знать?" - "Я должен. Это - моя стезя." - "Ты пожалеешь об этом." - "Скорее всего. И все ж, Есть участь похуже смерти, Которой с рожденья ждешь..." Лед под босыми ногами Тает. Ночь. Снегопад. Несущему в сердце пламя Смотреть тяжело назад. Там - лишь те, кто остался, Кто, сомневаясь, ждет, - В холоде смертного царства, Вмерзшие в черный лед. Хотя на дворе - лишь ранняя осень, и днем солнце еще шпарит во- всю, и нет ни сильного ветра, ни дождя, и несколько минут назад в комнате было почти что жарко - однако, по напряженным спинам слу- шателей пробегает холод зимней ночи. Пламя кажется ТЕМ пламенем, а черные от сажи и копоти камни, из которых сложен нехитрый ка- мин, похожи на осколки льда. ТОГО льда. "Знаешь ли путь, ведущий?" - "Знаю." - "И каково Быть тем, кому бог и случай В огонь обратили кровь?" - "Непросто." - "А как быть с теми, Кого за собою ведешь?" - "Я знаю, сзади - лишь тени." - "Но знаешь ли, что найдешь?" Снегом колючим ветер В кровь раздирает тела. Мир стал чертогом смерти. Холод. Безмолвье. Мгла. Нет ни тепла, ни света, И кажется вечным бег, И память ушедшего лета Собою скрывает снег. Черная ширма туч загораживает выщербленный диск луны. Тоскливый волчий вой где-то далеко за окном. Все вздрагивают от этого зву- ка, доносящегося, кажется, из иного мира. Менестрель невидящим взором смотрит в пламя, а его язык и паль- цы словно живут собственной жизнью. Той жизнью, которая способна в случае надобности остановить да- же смерть... "Сможешь ли путь осилить Ты до конца?" - "Смогу." - "Хватит ли веры, силы У остальных?" - "Помогу." "А выстоишь? Уж не проще ль Расчистить дорогу огнем?" - "Разумней - да. Но не проще, Ведь пламя - в сердце моем." Слезы бессилья и боли Падают, оледенев. Остатки надежды и воли Смерзаются в мрачный гнев. Лишь малая часть ушедших Идет сквозь ночной мороз, И полны безмолвные речи Слепящим холодом слез. Молчание почти осязаемо; люди боятся даже дышать - ибо музыка и резкий, холодный ритм слов вызывают в памяти образы того, что ни- когда и никому из них испытывать не доводилось. Сердца бьются в такт музыке; руки и ноги каменеют. Спокоен только менестрель - но это спокойствие сродни неподвиж- ности канатоходца, замершего над пропастью и готовящегося сделать следующий шаг... "Сможешь ли ты жить дальше, Зная, что столько смертей Легли за тобою, отважный Искатель минувших дней?" - "Не для себя иду я; Я - мог бы жить и там. Те, кто пройдут - забудут, Но - выживут." - "А ты сам?" Боль. Безнадежность. Рядом - И мочи уж нет терпеть, И тени поймали разум В свою ледяную сеть. Ногти впиваются в тело, И краток сомнений укол - Сердце в руках загорелось, Прогнав предсмертную боль. Короткий треск поленьев в камине, вырвавшаяся из пламени тучка золотистых искр - и у кого повернется язык назвать это совпадени- ем?.. Ветер за прочными стенами постоялого двора заводит свою зауныв- ную, дикую песню, и (еще одно совпадение?) ритм ее странно похо- дит на музыку черного менестреля. Тот вновь усмехается, если то- лько эту смесь презрения, неверия и самоиронии можно назвать ус- мешкой, и продолжает свой рассказ... - Глядите! Да, путь ужасен, Но больше дороги нет! Да, крут он, нелегок, опасен, Но вот путеводный свет! Глядите же, люди мрака, Желающие огня: Не ждите иного знака, Он здесь, в руках у меня! Кровью горящее сердце Ночной разгоняет туман. Щиплет глаза, как перец, Поднявшийся ураган. Ватные, движутся ноги, И слабость приходит вновь; Капля за каплей, дорогу Во тьме отмечает кровь. В глазах начинает двоится; дым очага клубящимся маревом пробуж- дает ТУ, другую память - уходящую в прошлое не на годы даже, а на тысячелетия. Зал гостиницы становится призрачным, а надвигающаяся с севера черная стена ледника Великой Ночи - реальной. Почти реальной. Потому что создавшая картины былого музыка одновременно не поз- воляет позабыть об ЭТОЙ действительности... "Подвиг твой - притчею будет." - "Дела мне нет до того." - "Имя твое станут люди Превозносить сверх всего..." - "Не верю. Людская природа - Ценить только то, чего нет. И это позволит их роду Во тьме зажечь собственный свет!" Он, мертвый, ведет живущих Туда, где горит огонь, Где нету нужды в ведущих, Где жизнь - в любой из сторон; Туда, где Закон, не грезы, И ночью правит, и днем... А что на глазах его - слезы, Так знает о том только он... Плавным, перетекающим движением скользящего в траве аспида чер- ный менестрель поднимается; пальцы его еще пробегают по струнам, однако мелодия становится тише, слов же и вовсе нет. Наваждение медленно проходит; а когда оно исчезает окончательно - с ним исчезает и менестрель. И лишь через несколько минут хозяин постоялого двора вспомина- ет, что этот певун так и не расплатился за ужин... К О Н Е Ц