-- И воспользуюсь! -- Стреляй в колено. -- Откуда ты знаешь? -- Ты должен. Выстрел. Черт, странно, он целился в бедро, а попал в колено, такого с ним еще не бывало. Но нет времени раздумывать, он бросился на улицу, готовить Дикую дивизию к бою. Он бежал разбитыми пыльными улицами и видел, что дивизии нет. Толпа пьяных мужиков, большей частью спавших. Десятка людей хватит, чтоб перекоцать все его воинство и он не может ничего поделать. Но не таков был Григорий Куделин. чтоб сдаваться. Выход есть, нужно его найти. Пошел домой. По дороге встретил охранников. Один отрывал курицам головы, другие кого-то резали, какой-то хрипящий обрубок. Выстрелил метко, упали. Атаман даже не стал искать кисет с золотом. Он очень не любил, когда ему угрожали, когда заставляли его чувствовать страх. Он добил изувеченных. Он был милосерден этот Григорий Куделин. План созрел. Бежать из города. Все забрать и бежать. Вернулся в дом. Шведков монотонно выл в луже крови. -- Не вой. -- Не могу, должен! -- Что должен? " -- Выть, это мое будущее. -- Так ты воешь из-за того, что знаешь будущее? -- Вроде того. -- Не из-за боли? -- Из-за боли, но ведь можно кричать, хрипеть, стонать, а я вою. -- Дурак. Ладно, вой себе на здоровье, а я уезжаю. -- На мосту тебя схватит разъезд красных. Картины отберут, а тебя поставят к стенке. -- Откуда знаешь про картины? -- Я смотрел твое будущее. -- Ты брешешь. -- Хочешь, проверь. Атаман сел, заглянул в футляр, тяжело вздохнул. -- Значит, мне не убежать? -- Нет. Тебя расстреляют завтра утром. -- А это, в футляре, не может ошибаться? -- Оно ничего не может, оно просто есть. Оно все и вся. И этого достаточно. -- Но на какой хрен оно тогда нужно? -- Оно просто существует, оно вне нужно или не нужно. Это мир, это все. Человеку нужно зачем-то жить, он песчинка. Миру ничего не нужно -- Но кто-то же засунул это в ящик. Значит, этим можно как-то управлять. -- Никто не засовывал это в футляр. Это не в футляре, все мы и футляр в этом. Футляр просто окошко, даже не окошко, а рама. -- Но к чему оно, это окошко? -- Человек должен искать свой смысл. С окошка хватит и того, что оно есть. -- Я думал в нем сила. -- Там силы нет. Это просто открывает глаза, но руки твои по-прежнему связаны. Все, кто владел этим футляром, думали, что приобретут великую свободу, но вместо этого попали в страшное рабство. Их глаза открылись, и они увидели, что человек несвободен, что все делаемое людьми, это не их воля, а их покорность. Они просто идут по своему пути. Только большинство не знает об этом. Они думают, что свободны, вольны делать, что пожелают, но они лишь тени, исправно повторяющие движения неких первичных. Эти первичные и есть судьба. То, что я сейчас говорю, тоже лишь отзвук беседы, запечатленной в этом. Мы тени, тень не может, тень должна. -- Откуда ты знаешь все это? -- Судьба. То, что я узнаю об этом, буду стремиться к нему, загляну в будущее и умру, уже было в этом еще, когда меня не было, и будет, когда черви съевшие меня станут травой. Я шел по пути, предназначенному мне, ты шел по своему. Наша встреча уже была и еще будет. Ты уже убивал меня и еще убьешь. Тебя уже расстреливали и еще расстреляют. -Это что же я все время буду родиться, расти, командовать Дикой дивизией и гибнуть под пулями? -Да. -- Значит, один проживет свой век в тепле, в добре и будет всегда так жить, а мне все пули будут всаживать? -Я не знаю точно, но мне кажется, что каждый проживает бесконечное число раз бесконечное число жизней. Когда-то я буду тобой и убью тебя, когда-то я буду твоим головорезом и ты разворотишь мне затылок. Еще когда-то мы будем двумя пескарями, весело снующими в песке. Мы будем родителями, друзьями, врагами, возлюбленными, вовсе незнакомыми людьми и не людьми. Мы будем всем, может мы даже есть все. -- Мне плевать на все! Мне важно, что завтра меня расстреляют! -- А сегодня ты убьешь меня. -- На тебя мне плевать! Я не верю, что погибну! Он не хотел умирать этот Григорий Куделин. -- Значит это твоя судьба, не верить до самой смерти. Видеть как задымились винтовки красноармейцев и не верить. -Да пошел ты со своей судьбой! По-моему будет, не умру! Возьму вот и не убью тебя. -Ты убьешь меня. -- Вот и нет! Ничто меня не заставит убить тебя, во всяком случае сегодня. Ты останешься жить, а значит, это будет врать, когда покажет твое убийство. Если хоть одно вранье, то и все остальное вранье и чепуха. Все полетит вверх тормашками. Вот как все просто! Ты остаешься жить, а это становиться из будущего враньем! Черт с ним с будущим, зато я останусь жить! Я сейчас запрягаю лошадей и уеду отсюда вместе с картинами и иконами. А ты останешься здесь болтать об этой чепухе, ты будешь живой и я буду живой! Каково! -А я ведь умру и так. -Умирай, я то тебя не убивал! -Убивал. Я истеку кровью, а стрелял ты. -- Ты же говорил о другой смерти., быстрой? -- Ну, мелочи могут меняться, я же говорил. -- Черт! Атаман куда-то убежал. Вернулся с порванной на бинты простыней. -- Я тебя перевяжу и ты будешь жить. Я не дам тебе умереть! Дела! Я убил столько народа, а теперь беспокоюсь за жизнь какой-то сволочи. -- Ты всего лишь идешь своей дороге. -- Чепуха! Я иду, как хочу и куда хочу! Хочу дорогой, а хочу полем! Я обману судьбу, я плюну ей в глаз! -- Если ты и плюнешь судьбе в глаз, то это будет твоя судьба. -- Приподнимись. Сейчас замотаю тебя, и никуда ты не денешься. -- Помнишь того старика? -- Какого? -- Хозяина футляра. -- А того жидка, помню. Вроде тебя болтун был. -- Представляешь как он мучался. -- Ничего он не мучился, чиканули по горлу и полетела душа в рай. А что били, так кого ж не били. -- Я не о том. Он ведь все давно знал. -- Что все? -- Все. Знал, что на старость будут его топтать сапогами и резать горло. Знал и жил. Знал, что его сына поднимут на пиках. Знал и растил его и любил. Знал, что его внучку, радость души, свет мира, будут насиловать твои сволочи. Все знал и с этим жил многие годы. -- Дурак! Тряпка и дурак! Чтобы жить нужно уметь, обманывать судьбу! Так сейчас завяжем. -Он молился, работал, ел, целовал внучку и знал свою и их участь. -Холуй! Трус! А ты дурак! Нашел куда бежать. В Америку надо было, там бы я тебя точно не нашел. Вы не захотели поработать головой, чтобы спастись. -- Футляр - проклятье, от которого никому не убежать. Футляр крест, но мало у кого хватило сил достойно с ним взойти на гору. Иисус нес этот футляр на Голгофу, он взял на себя все страдания, он закрыл футляр, чтобы никто больше не страдал из-за него. Но бесы или люди снова открыли футляр и пустили его сеять мучения. Ты мучаешься день, я несколько месяцев, а тот старик почти всю жизнь. Он купил футляр в молодости на распродаже. И годы жил зная все, годы мучился, но не отчаялся, прошел свой путь, испил свою чашу. -- Прошел, прошел, врешь ты все. Это я уже понял. Если судьба, так и не мог старик отчаяться, потому что в судьбе у и него такого нету. Жил себе, думал, чувствовал, что положено, и все. Нет тут ничего такого, чем ты восхищаешься. Это если по-твоему, судьба. А если по-моему, по-настоящему, то дураки вы оба. Бороться нужно было, драться до послед него, грызть зубами и получилось бы. Но вы слабаки, вы всегда только терпели, вы слуги жизни, а мы хозяева. Я обманул судьбу потому что хитрый, потому что жизнь предназначена для меня, я взял ее как дешевую блядь, силой и моя воля! Так то надо жить, а не слюни пускать! Не бывать такому, чтобы Григорий Куделин испугался какого то еврейского ящика! Это для слабаков. Все, завязал я, кровь идти перестала, будешь жить. Вот уж не думал, что оставлю тебя в живых, так мечтал помучить, показать тебе ад. Сколько месяцев только и мечтал как буду тебя убивать, а оставляю живым. -Я мертв. -Нет. -Да! Шведков рванулся, неожиданно и сильно. Свалил сидящего атамана, на пол и стал душить. Клокочущее горло, тяжелые хрипы. Борьба, выстрел. Шведков обмяк, атаман сбросил его на пол и вскочил. Шведков смеялся, хоть трудно смеяться человеку с простреленным животом. -- Я уж было испугался, что действительно уйдешь, а яживой буду. Атаман задыхался. Он отбросил дымящийся пистолети схватил Шведкова за грудки, он был взбешен. -- Скотина! Зачем ты это сделал? Мог ведь жить! -- Это моя судьба. -- Сука! Ты ведь мог жить! Насрать на судьбу! -- Судьбу нужно исполнять. -- Кому нужно? ' -- Мне. -- Но ты ведь не должен был вот так на меня бросаться! -- Не должен. Но если бы я не бросился, то ты не убил бы меня, а моя судьба быть сегодня застреленным, я не хочу нарушать судьбу. -- Почему? -- Если бы я не погиб, то все бы сломалось, все нарушилось, весь миропорядок. Не мне его нарушать. -- Мог жить! -- Я должен был умереть. -- Ну так сдохни блядь! Атаман взял пистолет и выпустил в Шведкова все оставшиеся пули. Сел на диван и обхватил голову руками. Он нервничал, слишком многое свалилось на него за этот день. Нужно успокоиться и решить, что делать, он ведь хитер, он ведь Куделин. Дело жизни и смерти. Нужно бежать, дивизию уже не поднять. Черт с ней. Бежать на юг. Трудно будет пробиться туда с картинами. Война: разъезды, посты, партизаны, банды. Поди прорвись сам. Страшно, что умер Шведков, ведь все пока сбывается, пока. Может действительно не уйти? Куделин гнал прочь такие мысли. Нужно быть уверенным, он хозяин. Заглянул в футляр. Полуразрушенная стенка красного кирпича, строй солдат, залп. Человек падает, он падает. Атаман садонул футляр со всей силы о пол. Футляр отлетел к стене. Куделин зло сплюнул и выбежал из дома. Вскоре подогнал повозку, запряженную добрыми лошадьми. Погрузил картины, иконы, бросил пулемет и ящик с гранатами. Матерно выругался и огрел кнутом лошадей. Мчал по улицам, нещадно давя спящих бойцов, они все равно считай дохлые, да и не важно. За ночь он уйдет далеко, так далеко, что его не успеют до завтра привезти в этот вонючий городок и расстрелять. В том и план. Он еще обманет судьбу плюнет в глаз, отимеет! Атаман почувствовал прилив сил и уверенности. Он спасется, он уйдет! Париж рестораны, девки, сытая, довольная жизнь, все это будет у него! Лежать на диване, курить дорогую сигару, под боком блондинистая сука, рядом бокал вина, и вспоминать былое. Тысячи верст бешеных скачек, битвы, резни, кровь и смерть. Дурачки и слабаки подохли, а он живой, он счастлив, он хозяин. Он вздыхает и улыбается, такова судьба. Его судьба. И патефон играет мелодию похожую на слегка взволнованное море. Иногда курнуть опиума. Откуда взялась канава поперек дороги непонятно. Куделин слишком задумался и не заметил ее. Телега резко ковырнулась, завалилась на бок, еще несколько метров протащилась по дороге и остановилась. Атаман лежал под деревом, удар о которое остановил его полет. Он был крепок этот Григорий Куделин, он не умер, он быстро очнулся. И услышал чьи-то шепотки. Поднял голову - несколько мужиков торопливо рылись в повозке, уверенные, что ездок мертв. Атаман начал стрелять. Двое упало, еще двое бросились бежать. Куделин подбежал к повозке, схватил пулемет и скосил убегавших. Сел на дорогу, скрученый сильной болью в левой руке. Не иначе как, сломал. Куделин нашел в себе силы встать и осмотреться. Повозка была разбита напрочь. Картины от удара разложились по дороге, как большие карты. Стал собирать их и носить в кусты. Спрятать их здесь, запомнить место, позже вернуться. Когда позже, как вернуться? Куделин гнал от себя эти вопросы, зная неутешительный ответ. Но не мог он просто так бросить картины. Это же Париж, его Париж! Складывал в какой то яме, сверх навалил веток. Дожди конечно, но что было еще делать? Вернулся к повозке. Освободил из упряжи уцелевшую лошадь, искалеченную застрелил. Залез и поскакал. Быстро, хоть и страшно болела рука, но дыхание смерти позади было куда страшнее. Он уйдет, он выживет, он ведь Григорий Куделин. Пусть не Париж, не особняк и не рестораны. Маленький городок, где все дешево и жизнь спокойна. Жизнь! Мадам, вдова, недурно выглядит, владеет лавочкой. Вместе торгуют, вместе живут и долго проживут. Рука забивала все мысли. Больно. И пусть, пусть. Значит он живой, он с каждой минутой отдаляется от костлявой старушки. Он, Григорий Куделин, побеждает судьбу. Он всегда делал невозможное. Сбегал из самых строгих тюрем, уходил из хитрых ловушек, больше года командовал Дикой дивизией и вот победил судьбу! 0тымел как последнюю блядь! 0н хитрец, он хозяин! На юге, в тайнике лежит золотишко и валюта, еще кое-что при себе. На первое время хватит. Ну Гриша, ну жук. Он был сыном шлюхи и конокрада, а стал человеком обманувшем судьбу! Впереди показались всадники, несколько человек. Атаман бросил лошадь с дороги в кусты, но его уже заметили. Может в лесу, ему бы и удалось затеряться, но кусты и деревья кончились, впереди расстилалось поле. Куделин погнал лошадь вперед, уже зная, что будет, но не веря. Лошадь подстрелили, атаман умело упал на землю, но сломанная рука не прощала даже умелых падений. Едва не потерял сознание, топот приближался. Вот они уже рядом, вскинул пистолет и тут же несколько пуль разнесли правую руку. Опытные попались бойцы, ждали подвоха. Куделин понял, что конец. Футляр, судьба оказались сильнее. Значит все таки расстрел. Он так ослаб, что даже не было сил злиться. Его обыскали, взвалили поперек коня и повезли куда-то. Кровь из раненной руки оставляла прерывистый след. Он наверняка умрет, не доехав до города. Потерял сознание. Очнулся от холодной воды. -- Здравствуй Гриша. Узнаешь? Это был Жныкин, красный командир. С ним еще какие-то люди. Особенно приметный один, со щелью на лбу и сжатыми кулаками. В глазах у него только холод, зима в глазах. -- И знаете орлы кого вы изловили? Самого Гришу Куделина, атамана Дикой дивизии! Что ж это ты Гриша мотаешься по дорогам один да еще на незаседланной лошади? Или погнали тебя твои головорезы? -- Везите в город. -- Это еще зачем? -- Расстреливать. -- Что ты Гришаня, и не надейся даже на такую льготу. Ответишь ты за всех , кого убил. -- Я ведь офицерье. -- И офицерья много, согласен. Это тебе зачтется, но ведь и нашего брата ой немало ты погубил. Помнишь морячков две сотни балтийских. Ведь золотые были ребята, а ты их порезал всех. Они ж за революцию, за счастье стеной были, а ты их в расход. Вот за них и будет тебе сейчас тошно. -- Меня чекисты должны в городе расстрелять. -- Нету братец никаких чекистов в округе, они вперед бояться лезть, все по тылам больше чистят. И в город тебя никто не повезет. Здесь тебе кое-что устроим. Как ты любишь -- на коле. -- А офицерье? -- Если бы не офицерье, то резали бы тебя на части, пока ты не закончился. А ну вкопать в землю кол хороший! -- Суки! Стучал топор, рвали землю лопаты. -- Тебе здесь хорошо будет, раздольно. Вон березовая роща, речка недалеко, птички поют. Это тебе тоже за офицерье. Но как же стена? Ведь должны были расстрелять, и в помине не было кола! Обманули! Страшная смерть. Уж лучше было сидеть в городе и ждать. Тогда бы только расстреляли. Эти не дадут просто умереть. Жныкин, чертов морячок, как же его драли, сколько людей положили, а он выжил. Подкрался и скоро сплетет лапти Дикой дивизии. Плевать на дивизию, эти пьяные свиньи заслуживают смерти. Но почему он, Григорий Куделин, умный, хитрый, сильный, много повидавший, почему он должен умирать. Кто дал ему эту судьбу? Бог? Он ненавидел того, кто пишет судьбу, кто бы он ни был. Если бы смог достать, то сразу же пристрелил бы его. Потому что несправедливо, какое-то говно будет жить, а он, лучший, должен умереть. Неправильно! Столб вставили в яму, засыпали землей и тромбовали теперь прикладами. -- Хороший столб, Гриша. Как раз по тебе. Жныкин будет жить, а он нет! -- Даю тебе три минуты, последних. Подумай, скажи, если будет что, может помолись. Перед смертью часто молятся. Минуту эти тебе из моего уважения. Хоть и сволочь ты, но боец изрядный, замечательный. Жаль не туда пошел ты, а то с тобой бы побыстрей счастье мы обустроили. Но уж не по нашему. Часы у меня трофейные, немецкие, точные, так что не обману. Вот, началось. Весь отряд как-то затих. И всего то десятков семь-восемь. Как клопов могла их дивизия раздавить. Но спит дивизия, полумертвым пьяным сном спит. И будет спать, пока не перебьют ее. А он, атаман Григорий Куделин, уже на пороге смерти. Ему дана чепуха, уже меньше. Как быстро идет время, будто понесшая лошадь. О чем думать перед смертью? Похожа была его жизнь. Сначала дела, бега от полиции, тюрьмы, снова дела. Потом походы, перестрелки, рубки. Что об этом вспоминать, все на одно лицо. О мечтах еще глупее вспоминать, не сбудутся они, сидеть ему на колу. Молиться? Зол был на бога за упорство в судьбе. Ну что ему стоило отступить, дать выжить, он бы пудовые свечи в благодарность бы ставил. Нет же уперся, старый дурак ни в какую. Ну и пошел куда подальше! Что ж делать? Время уходит, его жизнь уходит, навсегда уходит, умрет он. Лежит атаман смотрит в небо в последний раз. И травы запах в последний раз, дышит последние разы, все послед нее! Глянул на часы Жникин, хмыкнул. Все. -Застрели! Подняли его и опустили на кол. Сантиметр за сантиметром оседал он воя от боли. Потом хрипел, через несколько минут затих. -- Получил свое. Теперь и с дивизией так же, хана им. Поехали Хребто счастье строить. Отряд зарысил по проселку к городу. Среди белых березок и зеленной травы остался кол. На нем был бывший атаман Дикой дивизии. Он был похож на ободранного цыпленка, этот Григорий Куделин, цыпленка насаженного на вертел. И первые мухи уже садились на пятна крови. Пока еще боязливо, пока еще осторожничая. 1998г. ЖОПОЛИ3. (апофеоз науки) Это место досталось мне нелегко. Был большой конкурс, более полусотни претендентов, причем подготовленных, настроенных на победу и готовых ради этого на все. Нет ничего удивительного: трехразовое питание, мясное, мягкая кровать, жизнь как за каменной стеной да еще деньги на карманные расходы. Поди найди сейчас такую лафу. Поэтому борьба развернулась нешуточная, в несколько туров. Сначала мы показывали свои языки и отбирались счастливцы-обладатели самых длинных и шершавых. Затем выбирали более крепких здоровьем, ленивых и умных. Я был не самым здоровым, не самым ленивым и уж тем более не самым умным, но во мне, к неописуемой радости, оказался наиболее оптимальный подбор этих качеств. К тому же и язык был длинный, на ощупь схожий с гусиной кожей. В общем я выиграл и получил счастливый билет. Когда узнал о победе, то не спал ночь. Ходил по комнате и думал, что наконец-то устроил свою жизнь. Это очень важно устроить свою жизнь. Попасть в струю, иначе останешься на обочине, будешь неудачником, серой тенью, слабаком, никем. Самое страшное стать никем. И я обезопасил себя от такой возможности. Да, мне не удалось стать хозяином жизни, человеком с уверенным взглядом и толстым затылком, богачом и властителем. Но я и не буду жалким ошметком, инженеришкой за 25 долларов. Ошметки ходят в замусоленных пальто и протертых пиджаках, но смотрят на меня свысока. Он продался, он жополиз! Я смеюсь над их возмущением. Жалкие дураки. Да я лижу жопу, но делаю это за привольную жизнь. Питание, досуг, безопасность, все это есть у меня и будет. А за что лижите задницы вы? Ага, слышу вой. "Мы не лижем задниц! Мы гордые!" Войте, войте, лгуны. Грязь! Это они то не лижут! Да они как раз лижут побольше меня! Я одному, они многим! Лижут своим начальникам, крупным и мелким, чтоб не выгнали с работы за тридцать баксов, лижут бандитам, чтоб не трогали, лижут женам, чтоб не ушли. Женам зря, те уже никуда не уйдут. Кто мог - уже ушли или почти явно перепихиваются с Васей Жуком, хозяином четырех палаток на базаре. Так что дорогие вы наши гордецы, не лижите задов вашим женам, если до сих пор не ушли они, значит некуда им идти. Значит не лишат они вас тех торопливых моментиков, когда чувствуете вы себя мужчинами, хотя по сути лишь кобеля. Вы просто трусы! Вы боитесь посмотреть правде в глаза и сидите за это по уши в говне, сидите и не рыпаетесь! Да я жополиз, да меня кастрировали, но я и не скрываю этого и не стыжусь. Я никого не тираню и не учу жить. Мне хорошо и больше ничего не нужно. Мне хорошо. А вам плохо. Вы свободны только потому, что трусы, свободны, насколько могут быть свободны трусы. Не открыв глаза не увидишь цепей, это вы усвоили и жмуритесь изо всех сил, крича самому себе, что вокруг не вонь, а аромат. Когда жена говорит вам о перегоревшем холодильнике, вы ненавидите ее. Она напоминает вам о правде, что покупать новый нет денег. И незачем, так как нечего хранить. Вы прячете глаза от изможденных жен и голодных детей, вы шепчете, что не продались, человеческое достоинство сохранено и прочие нелепости. Я хохочу, мне жаль вас. Вы учите детей жить как вы, хоть это и не жизнь, а тягомотина. Вы учите, а сами мечтаете, чтобы на дочь положил глаз бандит покрупней (авось проживет недолго и деньжат оставит). А сын чтоб спопашил дочь крупного чиновника. Тогда может, хоть на старость лет, и ваши намозоленные задницы будут лизать. Вы ведь мечтаете обратиться ясным молодцом, стать хозяевами жизни. Ваша сокровенная мечта, чтоб и вам лизали, но вы боитесь себе в этом признаться. Недавно я говорил с человеком, жена которого последний раз надевала новое платье в день их свадьбы. С той поры лишь обноски, их сына калечат в стройбате, а они говорили мне о свободе, о предназначении человека, о принципах. Они говорили мне, но убеждали себя. Что все не зря, что больше двадцати лет они жили безвылазно в дерьме не просто так, а ради чего-то. Только какая разница: лизать жопы ради достатка или жить в говне ради чего-то? Я не вижу разницы. Видимо эта разница различима лишь для эстетов. Люди не испорченные культурой честнее. Рабочий не трандит мне о свободе. Он видит, что я получаю на расходы в неделю столько, сколько он зарабатывает в месяц. Я хорошо и вволю кушаю, модно одеваюсь, имею кровать, телевизор, проигрыватель, видеомагнитофон, книги и все что нужно для научной деятельности. Он лазит в мазуте по восемь часов пять дней в неделю. И он не кричит о своей свободе, хоть и получает те же 30 долларов, ну может немного больше. Рабочие вежливы и предупредительны, они уважают меня и завидуют. Они показывают мне языки и просят оценить их шансы на успех. Поздно ребята. Еще на заре современного жополизания, вы могли бы пройти, но сейчас ничего у вас не выйдет. Да есть такие языки, будто наждак, но это вчерашний день. Давно уже удовольствие от жополизания утеряло физиологическую составляющую. Разве что где-то в среде вечно пьяных председателей колхозов сохранился этот атавизм. Сейчас жополизание это прежде всего дух, его наслаждение, его возвышение, отсюда и современные требования к жополизам. Какое возвышение духа, если жопу тебе лижет простой рабочий? Никакого, они всем лижут. Вот если бы хоть студент. Да еще с научными публикациями и хорошим знанием английского, вот это уже другое дело. Получше, хотя все равно уровень глав захудалых районов или директоров небольших заводов. Не выше. Если район промышленно развитый или фирма торгует бензином или начальник налоговой полиции, то здесь для жополиза обязательна научная степень. Как правило кандидат. Особый шик кандидаты физмат и философских наук. Ниже медики и юристы, на дне технари и экономисты. Первые неотесаны, вторых слишком много. Но это на любителя. У одного из заместителей областного правителя единственный жополиз. Первый его жополиз, еще с производства. Со средним образованием, но виртуоз каких мало. Настоящий профессионал. Оттого и остался при месте. Но это редчайшее исключение. У остальных заместителей в жополизах исключительно профессора и подающие надежды кандидаты. Прошли те времена, когда на науку плевали. Сейчас науку уважают, научным работником быть престижно. Деньги выделяются регулярно, только работай. Вот что значит цивилизация. Раньше воровали, тянули все к себе, как сумасшедшие. Ну хорошо, дома стоят, счета в Швейцарии есть, детишки в Оксфорде, любовница в трехкомнатной квартире. Что дальше? Можно жрать как свиньи и трахаться как кролики. Но этого напробывались. И люди стали искать что-то новое. И для здоровья не вредное, уму и сердцу приятное. Много было попыток в разные стороны, в одной области даже счастье сколотили, но больше о той области ни слуху, ни духу. Другие попытки тоже неудачные и вдруг появилось жополизание. Оно то, собственно говоря, никуда и не исчезало, существовало всегда, но в формах несовершенных, аматорских, замутненных и чуть стыдливых. С оглядкой. И тогда все лизали, но скрывали, предпочитали молчать или говорить иносказательно. Теперь жополизание поставлено на профессиональную основу и совершенно официально. Я могу громко и гордо заявить: "Я жополиз!" На нас оглядываются и смотрят мечтательными взглядами. А мы открыто лижем зады и получаем вознаграждение. И смеемся над обитающими в канализации и вопящими о свободе. Я свободен, я могу съездить в отпуск на юг, пить дорогой коньяк, кушать морепродукты, смотреть лицензионные фильмы, заниматься любимым делом. А ведь я, всего лишь, жополиз среднего уровня. Конечно в области мой хозяин величина, соответственно и я человек уважаемый, но уже для столицы это мелочь. Там целые школы подготовки жополизов высочайшего уровня. И если у депутатов с периферии попадаются в свите кандидаты, то у лидеров фракций только доктора наук и с полдесятка академиков. Министры, банкиры, крупные уголовники содержат целые институты. Что уж говорить о президенте, у которого к услугам целая академия наук. У президента есть большая мечта - жополиз-лауреат Нобелевской премии. Лет двадцать над этим бьются, три президента сменилось, но увы. Что-то перестала земля наша родить таланты. Хотя мечта конечно достойная, не размениваться по мелочам. Представляю как трепетен язык человека, получившего Нобелевскую премию. Президент согласен на любого, по любой специальности, пусть даже за мир. Главное чтоб нобелевский. Ходит шутка, будто и нашего президента могут наградить премией мира за распродажу арсеналов. И что тогда будет? Ну это причуды великих. У нашего областного царька мечты поскромнее, зато и осуществимей. Он балдеет от олимпийских, мировых, на худой случай, европейских чемпионов. Содержит команды лучников, биатлонистов и лыжников. Как только заработают медаль, сразу к нему везут. Конечно золотая медаль, это не премия, но и наш вор не царь воров. Хотя конечно человек со вкусом. Академию личную создал, пригласил специалистов со всей страны, здание отстроил по европейским стандартам. Теперь в перерыве между медалистами, ученые мужи ему жопу лижут. Представляете какое ему блаженство. Ведь он простой хлопец из села, среднее неоконченное, высшее за сало, думает, что инфляция это блядское имя, а солнце - большая лампочка, которую неизвестный вредитель выключает по ночам. Побывал во многих европейских столицах и вывез оттуда убеждение, что не по-людски живут, а шлюхи там костлявые. Еще помнит, что нация и государственность это хорошо, независимость и воровать еще лучше, а реформы куда-то не туда. Что не туда и куда не туда, не помнит, потому что не знал да еще и забыл. И такой вот человек с солидным брюшком и морщинистым затылком, раскорячится на дорогом итальянском диване, а профессор ему зад лижет. Другие профессора умные вещи говорят и своей очереди ждут. Завтра же приезжают серебряные призеры в лыжной эстафете. Вся команда - четыре человека. И естественно правитель наш на седьмом небе. Сегодня профессора, завтра считай чемпионы. И все к нему идут на сеанс. Что с этим сравнится! Вспоминает сей кряжистый муж молодость, ворошит скирду подплесневевших извилин. А ничего и близко не подходит не с чем сравнивать. Положим водка. Хорошо, никто не спорит, бухнуть, закусить. Но как-то слишком просто. Всякий дурак может напиться и радоваться, зачем же ради этого жизнь то жить. Эксклюзива хочется. Бабы тоже вещь. Но, во-первых, хороши по молодому делу, когда волком воешь, а их нет, зараз. Сейчас штабелями падают, да топорик подустал, сточился. Конечно, побаловаться можно, но такого как раньше уже не вытешешь. Во-вторых, непредставительно это, дико, будто скотина. Человеку его положения утонченных подавай наслаждений. Где большое наслаждение взять, чем от жополижащего светила, научного или спортивного. Профессор, чемпион толпятся, значит не зря жизнь прожита, не зря сам целую тьму задов перелизал! Вот оно счастье, достиг! Такие вот мысли захлебывают. Оттого и ценят жополизов, оттого и содержат на высшем уровне. Прояснить стоит один вопрос, который завистники наши муссируют. Что, дескать, мы те же проститутки. Вранье. Проститутки торгуют телом, они указывают сексуальные услуги. В любом жополизном договоре указано, что это нам категорически запрещение. Ведь мы оказываем услуги исключительно духовного характера, помогаем людям возвыситься, почувствовать свое величие. Наши хозяева ценят не сам факт лизания, а кто лижет. Таким образом само лизание есть некая форма, но ни как не содержание. Суть жополизства исключительно духовна, мы ученые, мы получаем деньги за свой ум и в этом нет ничего постыдного. Конечно у этой профессии, как и у всякой другой, есть свои минусы. Чего скрывать, есть. Иногда глянешь в окно, а там небо синее, облака белые, стихи писать хочется, а тут принесет нелегкая шефа. За работу приступай. Тошно, да приходится. Профессионализм превыше всего. Надо значит надо, даже через не хочу. За то содержание первоклассное получаю. Опять же кастрация - вещь не из приятных. Вспоминаешь как девок портил, сердце кровью обливается. Но то одни воспоминания, теперь плевать я на девок хотел. Живу спокойно, без страстей и порывов. Прямо жизнь философа. Хозяев я понимаю, нужно нас кастрировать. Ведь в дом принимают жить, там дочери, жены хозяйские, зачем лишние проблемы. И им спокойней и нам легче. А то бы семьи заводили, что уж совсем никуда не годится. Как монах богу, так жополиз посвящает себя хозяину. Кроме непосредственной позволительна и даже поощряется научная деятельность. Причем не думайте, что звания нами покупаются. Какой смысл хозяевам себя обманывать? Как говорится, язычок настоящего кандидата стоит языка купленного доктора, и я с этим согласен. Поэтому, как и большинство других, работаю в науке. Сейчас на очереди докторская. Хозяин подбадривает меня. Для его уровня иметь жополиза доктора это максимально возможный потолок. Я надеюсь что и он подрастет по служебной лестнице. В жизни жополиза большое значение имеет положение начальника. Обычно мы растем пропорционально хозяину. Бывают случаи, когда жополиз перерастает хозяина и уходит к более представительному. Бывает движение и в обратном направлении. Ни то, ни другое мне не грозит. Я уверен в своих силах. И надеюсь, что после защиты докторской мой оклад возрастет. Вы спросите зачем мне деньги? Нужны. Те же родители. У них кроме меня еще три сына и дочь. Старший мой брат, необычайный вольнолюб, работает за гроши учителем в школе. Вещает о детях цветах жизни, научить самоуважению, свобода, человек это звучит гордо и прочая муть. Представляю: стоит худой мужчина в дырявых туфлях и рубашке с шелушащимся воротником. Самоуважение. Его жену я устроил служанкой в хорошее место. Он вопил об идеалах, но женщинам ближе материи. Она сошлась с шофером и дочка уже забыла отца, а дядю знает. Другой брат пьет, но зато не говорит глупостей. Просит иногда на бутылку. Младший брат обнадеживал, пошел в бандиты, зарабатывать стал, домину начал строить, но застрелили. Разборки. Сестра вышла за поэта, тоже сторонника того, что лучше умереть стоя, чем жить на коленях. Они умеют красиво говорить, но их дети бледны и чахлы от плохого питания. Для них самый большой праздник мой приход. Знают, что дядя без гостинцев не придет. Соответственно, как вы понимаете, родители на моей шее. У них есть дети с честью, есть пьяницы, но кормит их жополиз. Вот так вот. А ведь и папаша и мамаша кричали мне в свое время: "Опомнись! Что ты делаешь! Не позорь наших седин!" Человеческое достоинство, унижение, где гордость, все по полной программе. " Ты наш стыд!" Теперь они жуют вставленными за мои деньги зубами мой хлеб, мое масло и слезливо благодарят. Они знают на сколько дней хватило бы их пенсии. Теперь я уже не позор и не стыд, я предмет гордости их и зависти соседей. Опора на старость, как же повезло. Они у меня жили честно, ни перед кем не пресмыкались, воспитывали детей, отстроили домик, вырастили яблочный сад. Им не в чем себя упрекнуть, у них чистая совесть, но эту самую совесть, к сожалению, не намажешь на хлеб. А на старость так хочется уюта, теплого уголка и сладенького, мягкого кусочка. Всю жизнь они экономили, отрывали от себя куски. Ради детей. И вот дети взрослые, а есть нечего. Когда я приношу торт или конфеты, родители плачут. Я знаю, большую часть они оставят внукам, которых бог наказал честными мамами и папами. Пусть, я не жадный. Друзей у меня нет. Были, но зависть хорошее лекарство от дружбы, излечивает быстро и надежно. Их языки оказались хуже, а жить сыто хотелось очень. Когда их вышвырнули уже в первых турах, они вспомнили про свободу. Как часто бывает, не доставшийся кусок послужил причиной оппозиционности. Пусть тявкают, я забыл о них. У меня есть коллеги и семья хозяина. С первыми я общаюсь по научным делам, со вторыми болтаю о всякой чепухе. Обо всем, о чем угодно. Я настоящий член семьи. Со мной говорят о деньгах, блядках, месячных, спорте, женском белье и мужских проблемах. Плюс погода, политика и светские новости. От меня нет тайн, я знаю все и семья хозяина для мен я прочитанная книга. Его жена, роскошная знойная женщина. На каждый год ее жизни приходится два килограмма зыбкого тела. Может в тридцать это было прекрасно, но в пятьдесят это уже закат. Дамочка любит гладить меня, настаивает, чтобы я занимался спортом и явно жалеет о моем некомплекте. Впрочем почтальон и педиковатый инструктор по аэробике помогают ей разрешаться от излишней страсти, наполняющей это щедрое тело. Дальше следуют две дочери, весьма пресытившиеся девицы. Одна, что бы показать свою изысканность, предается лесбийской любви со своими подругами, прямо на полу. Другая, неизвестно для чего, думаю в пику первой, занимается рукоблудием с помощью миксера, хотя выше второй скорости подыматься не решается. Самый младший, Эдик. Милый малыш лет семи. Наиболее удивительно то, что в нем не обнаруживается пока никаких пороков. Он даже не делает гадостей. Или все еще впереди и тогда это будет местный конец света, или Эдина мама в свое время с могла завлечь в свои объятия идеального мужчину. Собака Мери. Прекрасная болонка, но любит делать на паласе, причем всегда на изображение тигра. Видимо охотница, метит добычу. Еще свора разных родственников с обеих сторон. Тут сказать что-нибудь трудно, так как все они на одно лицо и обладают волчьим аппетитом. Запомнился один, его звали Петя. Он заразительно смеялся, знал кучу скарбезных анекдотов и стихов. Потом изнасиловал пенсионерку. Дело замяли, но из города Пете пришлось уехать. Прислуга. С прислугой я разговариваю мало, не о чем. Они слишком тупы. И не ровня мне. Три горничные, две время от времени ублажают хозяина, одна ублажала когда-то. Вихлозадые дамы, считающие, что общение с шефом выделяет их. Обманываются. Повар Бирлык. По национальности марокканец, учился на врача, но слишком полюбил водку, чтобы вернуться на родину. Готовить научился у отца, владельца ресторана. Повар отменный, особенно когда пьян. Во время запоев и вовсе выдает шедевры, при воспоминании о которых слюнки выделяются и через много лет. Если Бирлык пьян, то на все вопросы отвечает: "Рамадан" и радостно разводит руками. Садовник Федор, молчаливый мужик, похоже тайный коммунист. Если будет революция, он первый разворотит хозяину брюхо своими вилами. Я побаиваюсь революции. Всякая перетрубация опасна для меня, ведь я высокоорганизован. Тараканы живут и при радиации, потому что они просты. Рабочий выживет практически при любом режиме, но как орхидеям нужна теплица, так мне нужна система, иначе гибель. Я противник революций и каких бы то ни было резких изменений. Я стараюсь не конфликтовать с Федором, мало ли чего. Пока он усердно удобряет клумбы и ухаживает за деревьями. Читает только две книги: "Сказки народов Африки" и "Книгу юных командиров". Обе затерты до неузнаваемости. Лена, воспитательница Эдика. Интересная девица двадцати семи лет с большими красивыми глазами. Ее я не мог разгадать дольше всех. Что она, кто она? И почему в глазах печаль? Я не верил, что это несчастная любовь, я видел как она считает деньги. Люди, так священнодействующие с купюрами, не подвержены любовной дури. Тогда отчего же печаль? Пришлось мне побегать, прежде чем узнал я причину. Оказывается, ее отец был большой начальник, настолько большой, что даже обеспечил своих детей личными жополизами. Потом папа не почуял куда ветер дует и его сместили со всех постов да еще и заграничные счета конфисковали. Пришлось Леночке идти зарабатывать на жизнь. Но печаль ее была не от этого. У нее была печаль человека которому когда-то лизали зад, а теперь лишенного этого навсегда. Мне было жаль ее. Позже она несколько раз подходила ко мне тайком, предлагала немалые деньги. Но всякий раз я отвечал твердым отказом. Затрагивалась моя профессиональная честь. Только зад хозяина может узнать шершавость моего языка, и на предательство я никогда не пойду. Лена огорчалась, но не обижалась, понимала, что такова жизнь. Каждый делает, что положено. Вот я и описал всех обитателей большого трехэтажного дома, где я обрел покой. Мне кажется, что этот дом был своего рода Касталией для меня, областью абсолютного духа, где я был избавлен от материальной суеты и свободно занимался научными изысканиями. Как магистр знал игру, так я знал все о всех здесь. Они были для меня расколотым орехом. Знал их тайны и хранил свою. У меня ведь тоже есть тайна, мелкое нарушение правил жополиза. Я не идеальный жополиз и поэтому застрял здесь, а не попал в столицу. Может и тайна слегка держит меня здесь. Тайна простая, это не убийство, не другое преступление. Я чрезвычайно законопослушен. Моя тайна это живое воспоминание. Когда-то, я был еще зеленым юнцом разглагольствующим о свободе, встретил средь бела дня девушку. Была ли она стройна, красива, с необычайно нежной кожей, загорелыми руками и улыбкой царицы? Не знаю может быть, а может это мои тогдашние мечты рисовали ее такой. Белые как свежий снег зубы, спрятавшиеся за кровавой завесой цветущих губ, волосы похожие на океан, совсем не тихий, ноги, две изумительных реки текущие в рай. Так я тогда представлял ее, не спал ночами, тосковал. Не выдержал и подошел к ней, после того как ходил за ней месяц. Мы познакомились, мы стали вместе. Дни проходили и я думал, что это счастье. Теперь то я понимаю, что иллюзия, но тогда верил. Она живет в нашем городе, в старой пятиэтажке. Две комнаты, нуждающиеся в ремонте и она. Ее кожа в морщинах, груди, когда-то похожие на Афганистан, в своей непокорности, теперь грустно обвисли, превратившись в Северную Корею. Нескольких зубов нет, в остальных пломбы. Губы усохли, улыбка стала жалкой, похожей на собачью. Когда-то я сходил с ума от ее ног, сейчас они оплетены густой сеткой вздувшихся сосудов. Я смотрю на эти комнаты с пожелтевшими обоями и старой мебелью. На кухне проржавевшая мойка и пустой холодильник, в туалете сыро и