у, иначе обращусь в соляной столп. Завершив свое рассмотрение, спешит в левую кулису, поближе к своим чемоданам. Опять грохот, сменяемый музыкой. Это музыка Иринии, понятное дело. На заднем плане Клуба вырастает гигантское дерево. Из правой кулисы выбегает Ириния. В танце она носится вокруг дерева и трясет его, аки Брунгильда и ясень Иггдра- силь. С ясеня облетают груши (потому что ясень клубный). ИРИНИЯ. Ухтитошненько. Запыхалась я совсем. Но подлец, очевидно, неподалеку. Я могу звать его или читать текст. Как будем? Получает установку из-за кулис и продолжает: ИРИНИЯ. Тогда я текст: Ужасен день, когда его я встретила! Молилась в храме, чувствуя недоброе, Но не смогла подумать даже в страшном сне, Что я змею голубила гадючую! И вымолвить ужасно, зреть ужаснее, Что гонит жрицу вон из дома божьего! Хочу крепиться - ноги отымаются!! Перевод с древнегреческого, между прочим. Пауза. ИРИНИЯ. Вот гадость какая. А называется - Клуб. Приют для врагов народа. Ну ты где там? ГОЛОС СЕДОКА (усиленный при помощи микрофона). Я сокрыт от тебя в левых кулисах. ИРИНИЯ. Очень красиво. Тебе, наверное, стыдно глаза-то показать народу. ГОЛОС СЕДОКА. Да уж. ИРИНИЯ. Бесстыжий. Только я бдительность потеряла, - сразу потянулся к этой своей сучке, к бляди к этой, к своей этой прошмандовке! ГОЛОС СЕДОКА. Не смей ее так называть! Ты ее не стоишь! ИРИНИЯ. Фу ты ну ты. Плевать мне на нее три раза! Сучка не за- хочет - кобель не вскочит. А ведь предупреждал меня дядя Мафилькин, только я молодая глупая была. ГОЛОС СЕДОКА. Ох. Надо было мне с тобою раньше разойтись по-хорошему. Не успел я. Молодой был глупый. И не тебе мешать мне испытывать возвышенные чувства! ИРИНИЯ. Не всякой бочке ты затычка, вот что я тебе скажу. С Клуба-то тебя погонят, это уж как пить дать. Пусть все товарищи из Облиспол- кома, они здесь присутствуют в зале, будут свидетели. ГОЛОС СЕДОКА. Дай ты людям культурно отдохнуть после трудового будня. ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. Правда что, гражданка, вы со своим мужем лучше бы шли ругались дома, а не на спектакле. ИРИНИЯ (на голос). А пять лет совместной жизни псу под хвост - это как? Я ж его еле отмыла после всех этих сраных Чаепитий! Он же мне слово дал, а я ему поверила. Вы посмотрите, ему даже стыдно из кулис нос высунуть. А теперь опять начинается: тра-ля-ля над рекой то- поля, не могу без тебя, ты ушла навсегда и так дак далее. Нет, Седок, с меня хватит. Пусть тобою Управление занимается. А чтоб тебе служба медом не казалась, я напоследок стишок тебе прочту. ГОЛОС СЕДОКА. А давай свой стишок. Заценим. ИРИНИЯ (декламирует) Выползают две змеи И кусают Лаокона. А за этим Две Судьбы Наблюдают благосклонно. Если б каждому стиху Отвечало содержанье, Непременно бы в труху Обратилось мирозданье. Решительным шагом уходит в левую кулису. Из правой кулисы столь же решительно на авансцену выдвигается Седок. СЕДОК. Дичь! Ира, дичь! Вы , товарищи, извините, что я был вынуж- ден в беседе с женой использовать текст из роли отстутствующего здесь товарища Иванова. Последняя реплика произнесена мною также в манере этого персонажа. Но лучше нам выбросить из головы эту глупую историю. У Драматурга в пьесе этой сцены нет, она внеплановая. И мы с прискор- бием констатируем, что увиденное нами и стилево, и композиционно вы- падает из спектакля. В известном смысле получился, я не побоюсь этого слова, товарищи, косяк. Мафилькин запрещает нам играть за сценой в шахматы. За кули- сами он вывесил распорядок выхода на сцену персонажей, в расчете на нашу тупость. Он брюзжит, требуя держаться ближе к тексту пьесы. Ну а что, собственно, текст пьесы? так, фокус ума. Чаепитие у кого? У Прекрасной Дамы; стало быть, необходима прекрасная дама. Ну вот она. Перемена света и музыка сопровождают выход Прекрасной Дамы. СЕДОК. Здравствуй, Калерия. ПРЕКРАСНАЯ ДАМА. Здравствуй, Седок. Пауза. СЕДОК. Мы могли бы отказаться от текста. Но уже поздно. Мы в Клубе. ПРЕКРАСНАЯ ДАМА. Это был текст? Или твоя собственная речь? СЕДОК. Я еще сам не разобрался. ПРЕКРАСНАЯ ДАМА. В любом случае - слишком долгий разговор, Седок. СЕДОК. Скорее - иллюзия долгого разговора. Размеры здесь недействи- тельны. Лишь хрупкая цепочка мысли, разодранная на слова. Таким скользким путем, по обрывкам моих воспоминаний и моих снов, я пытаюсь добраться до Чаепития. ПРЕКРАСНАЯ ДАМА. История Чаепития стара. И, когда ты пытаешься по ходу спектакля менять текст, по-моему, выходит плохо. СЕДОК. По-моему, тоже. Паузы и накладки. Только ты успел подумать, как твой партнер отобрал у тебя текст, и ты стоишь на аван- сцене пустой, словно скафандр погибшего космонавта. Так дело не пойдет. Калерия, попробуй все же освободиться от моей опеки и зажить самосто- ятельно в рамках схемы своего персонажа. Если тебе не будет хватать текста, я отдам тебе свой, но злоупотреблять этим не следует. Если меня будут спрашивать, куда ты сейчас идешь, я им скажу, что ты пошла на авансцену. А если Мафилькин потребует от нас любви, то мы полюбим друг друга прямо на авансцене. Если, конечно, Мафилькин так выстроит. Я должен сделать пояснение для тех, кто задержался в клуб- ном буфете. Любовь моего персонажа к Прекрасной Даме всецело прилюдна, так как развертывается либо в пространстве Чаепития, либо на авансцене Клуба. В любом случае между нами встает величайшее препятствие. Это не человек, это целое явление. Имя ему - Мафилькин. Риг Веда гово- рит о нем: "Это источник меда, скрытый в бочке дегтя". Пусть войдет. Появляется Мафилькин. Древняя музыка сопутствует ему. Драматург поясняет: за кулисами и на самой сцене Мафилькин одет в один и тот же костюм. МАФИЛЬКИН. Чушь от начала и до конца. Вознамерился выказать чувства, а текста не хватает. Разные маньяки обычно называют это Другим Спектаклем. СЕДОК. Иногда они даже называют это Самой Жизнью. МАФИЛЬКИН. Постановка рассыпается на глазах. Чтобы собрать ее, необ- ходимо властное вмешательство опытного в этих делах персонажа. СЕДОК. И флаг тебе в руки по такому случаю. МАФИЛЬКИН. Спасибо. Начнем с того, что нового ничего ты не сказал. СЕДОК. Ну откуда? Приходишь бывало так вслед за древними и гово- ришь: вот вам это новое; а тебе сразу отвечают... МАФИЛЬКИН. Зрителям становится невмоготу; эдак они еще могут подумать, что пьеса несценична. СЕДОК. Несценичность пьес скрашивается сценичностью буфета. МАФИЛЬКИН. Для того, чтобы иметь свое мнение, следует почаще открывать рот. СЕДОК. А для того, чтобы не иметь своего мнения, надо почаще компостировать мозги. МАФИЛЬКИН. По твоей милости мы попадаем в интеллектуальный тупик. Надо переменить тему беседы. СЕДОК. Нет вопросов. Когда ты будешь готов, дай знать. Я и Даме уже говорил: вам просто необходимо время, чтобы выйти на режим. Утюг тоже не сразу прогревается. МАФИЛЬКИН. Раз такой выпад - сравнили с утюгом, уронили в глазах!! - тогда я призову Клауса. Клаус! Появляется Клаус (без музыки). У него есть папка с бумагами и перо. МАФИЛЬКИН. Не обращай внимания ты, Клаус, что здесь и пыль, и суета. Будем думать, что мы в моем кабинете. КЛАУС. Ну разумеется, ответил я ему. Приготовился записывать. МАФИЛЬКИН. Давеча, помню, мы говорили с тобой о Байроне в связи с известным ряду специалистов хувальдовским "Портретом". Ты знаешь: Байрон, он ведь не любит своих персонажей. КЛАУС. А почему это? МАФИЛЬКИН. Потому что персонажи Байрона - это тени их автора. Твор- чество Байрона глубоко субъективно. Он, как человек по сути своей талантливый и вдумчивый, понимает пропасть между субъективным и объективным, между талантливым и гениальным. И эта коллизия напол- няет его неприязнью к своим творениям. КЛАУС. "Коллизия наполняет неприязнью". (Записывает). Так. Ну и что с того? МАФИЛЬКИН. А то, что раз он не любит своих персонажей, то тогда и его самого никто любить не будет. КЛАУС. Это-то уж точно. У нас не любят, когда кто-то зазнается. Настругал персонажей полную книгу - так уж будь добр любить. МАФИЛЬКИН. Золотые слова. Оформи эту мою мысль подобающим образом, а я ее потом ... скомпоную. КЛАУС. Угу. МАФИЛЬКИН. Теперь о нашей культурной программе. В малом зале Клуба Пшечневская разыгрывает на двух роялях сонатину Клумберта, а на Комбинате - балерины. Было бы некисло отсмотреть и то, и другое, чтобы вослед составить свое мнение. КЛАУС. Пшечневская жалуется, что вы слишком часто даете ей катать Клумберта на невыгодных площадках. Прошлый раз, когда она выступала на Комбинате, в нее кинули болтик. МАФИЛЬКИН. По сестрам и серьги. Для пианистки ее уровня Комби- нат - это Парадиз. КЛАУС. Согласен с вами. И последнее. Вопрос. Вот я - за кулисами Клуба. И вот я - на авансцене Клуба, в пространстве спектакля. Это одно и то же или нет? МАФИЛЬКИН. Для тебя - определенно да. КЛАУС. Я так и подумал. Это чтобы не запутаться. Уходит. МАФИЛЬКИН (Седоку). И никакой не утюг. ПРЕКРАСНАЯ ДАМА. Так мы никогда не доберемся до Чаепития. МАФИЛЬКИН. Доберемся. Сейчас нам Эмилия заварит. Нажимает на звонок. Музыка. Появляется Эмилия в форме и с подносом в руках. На подносе - фарфоровый чайник и чашки. ЭМИЛИЯ. Старший сержант внутренней службы Эмилия для проведения планового Чаепития явился! МАФИЛЬКИН. Вольно, сержант. Ставьте на стол. ЭМИЛИЯ. Товарищ Мафилькин, осторожно, в чайнике кипяток. МАФИЛЬКИН. Не страшно. Пока мы добираемся до Чаепития, чай успеет остыть. СЕДОК. От свежекипелых клубных чайников за версту разит холодом. ЭМИЛИЯ. Согласно Регламента и вводной Управления, перед Чаепитием я обязана рассказать собравшимся краткое житие полковника Тобиаса. СЕДОК. Давай рассказывай. Отличный был мужик. Долго в Облисполкоме работал, потом пять лет в Управлении, много народа поперепортил. Классный был черт. Давай свою историю. ЭМИЛИЯ (Седоку). Не знаете, так и не говорили бы. (Порывается уйти). МАФИЛЬКИН. Старший сержант Эмилия! ЭМИЛИЯ. Я! МАФИЛЬКИН. Вас никто не отпускал. Косяки порете. ЭМИЛИЯ. Виноват, товарищ Мафилькин! МАФИЛЬКИН. Можете идти. ЭМИЛИЯ. Есть! Строевым шагом уходит. И в этот же момент - перемена освещения и грохот за сценой. МАФИЛЬКИН (инфернальным голосом). Другойспектакльусы аматынын! Баал, Ваал, Заал! О, ужас, ужас, ужас! СЕДОК. Что происходит? ПРЕКРАСНАЯ ДАМА. Не мешай ему. Он вызывает Элма. Грохот нарастает. Ветер. СЕДОК. Калерия, очнись. Это только Клуб. ПРЕКРАСНАЯ ДАМА. Нет. Элм придет, возьмет меня за руку, и тогда все будет хорошо. МАФИЛЬКИН (колдует). Проснись, белый человек, однако уже пора любовь к Даме! Если мало-мало сомневайся, пиши жалоба в обком, большой город далеко, пурга, олени устали, моя заповедник сторожи. СЕДОК (Мафилькину). Ты изъясняешься, как малые народы. МАФИЛЬКИН. Я и есть малые народы. Это колдовство мне в ребячестве рассказала старая калмычка. (В иной манере). Это раньше мы видели, как сквозь тусклое стекло, а теперь все иное! Итак, вот он, истинный герой, Повелитель Дамы, Герой Клуба - Новый Друг Элм! Встречаем! Музыка, выражающая торжество разума. На авансцену выбегает Новый Друг Элм, весь в белом. ЭЛМ. Ах как же я спешил, ах как же я летел к своей любимой из командировки! Ну здравствуй. Прекрасная Дама бросается Элму на грудь. Они лихорадочно целуются. ПРЕКРАСНАЯ ДАМА. Я ждала тебя. Я верила, что ты придешь, я не хотела закрывать окно. Все хорошо. Она плачет. ЭЛМ (сморкается) . Ну какие тут могут быть слезы, любимая! Ведь мы снова вместе. Помнишь, на ВДНХ ... Впрочем, пустое. Разлука только укрепила мои чувства, и теперь мы можем не бояться новых разлук. Мы преодолеваем расстояния, мы мчимся на крыльях народной поэзии. Про- пади оно ты пропадом, старое житье! Здравствуй, светлое! МАФИЛЬКИН. Наконец-то хоть один положительный персонаж! Новые люди в романе! А так только одни плачущие клоуны. ЭЛМ. Здесь нет места клоунаде. От смеха пучит. Слишком много воздуху глотается. Смеются только недалекие. Смех глупых подобен хворосту под котлом. У нас другие цели. Я готов ответить по обязательствам, возложенным на меня самой жизнью. Мой персонаж взыскует идеала, и моя любовь к Даме - это и есть воплощение этого идеала. Безусловно. МАФИЛЬКИН. Золотые слова! ( Внезапно усомнившись). Где-то я уже слышал. ЭЛМ (Мафилькину). Надеюсь, вы скомандовали насчет бумаг. МАФИЛЬКИН. Как вы и молнировали, со старым житьем покончено. Архив Заповедника аккуратно вывален на поляну перед домом. По завершении планового Чаепития мы его подожжем. ЭЛМ (сморкается). Славно. В жизни, в которую мы с Калерией вступаем, не будет места бумагам. Те бумаги, что остались, мы покидаем в огонь, я вылечу свой насморк, а брачный контракт мы запишем на дискету и закопаем в лесу. СЕДОК. Как думаете жить дальше? ЭЛМ (мечтательно). Припеваючи. Только бы не было войны. Я квалифициро- ванный работник, на Комбинате меня ценят. Партия создала условия. Пальмы, бассейн с золотыми рыбками, отдельная прихожая с окнами во двор. Ранним утренним солнцем зашкворчат сардельки, и я буду проха- живаться по веранде в ожидании нового чуда. Там-то мы и найдем друг друга. Я прижму ее к себе, а из радиоточки в это время будут пере- давать сообщение Имформбюро. Сморкается. ПРЕКРАСНАЯ ДАМА. Я знаю, что так и будет, как ты говоришь. После всего, что мы с тобой пережили, мне кажется, что мы заслужили хотя бы немного покоя. Мне снился сон. Ветер качал одинокое дерево, ты шел через поле, я захотела окликнуть тебя, вдруг раздался страшный грохот, и я в ужасе проснулась. ЭЛМ (Даме). Это только сны, любимая. Теперь мы будем спать вместе, и если тебе опять приснится что-то ужасное, я пихну тебя в бок, ты перевернешься на другую сторону и увидишь новый хороший сон. А если я вдруг захраплю или, неровен час, подпукну, ты пнешь меня в бок, и тогда уже я перевернусь на другую сторону. Так и будем всю ночь ворочаться, как кролики. Окончательно высмаркивается и декламирует: Вот ночь прошла, прожектора остыли, В Дорогу Же, любимая моя! Музыка, означающая перемены. Рассвет. Экипаж, запряженный клубной лошадью, подан. Элм пода- ет Даме руку. Она усаживается в экипаж, Элм порывается сесть рядом, но не успевает. Взрыв. Лопнувший надувной друг Элм пулей улетает в неизвестность и, шлепнувшись о древнее дерево (груши с коего только что околачивала новоявленная Брунгильда), падает в муравейник. Прекрасная Дама бежит к муравейнику, Седок пе- реводит дух, Мафилькин невозмутим. Наклоняется к тому, что раньше было Элмом. МАФИЛЬКИН (для протокола). Множественные повреждения резиновой поверхности, разрывы по всему периметру, лоскутные отслоения. Предположительная причина аварии - микротрещина в баллоне сжатого воздуха заднего моста. Ненадежные новые друзья. Игрушки заводные, затейливо-взрывные. Для нас и наших детей. Пауза. ПРЕКРАСНАЯ ДАМА. Все это чудовищно. Отворачивается, плачет. МАФИЛЬКИН. Не думаю. Вот взять хотя бы Седока. Седок, подойди, по- жалуйста, поближе, попробуем выстроить эту мизансцену поточнее. Так: вот она стоит перед тобой живая, любимая, плачущая. Ты хочешь приласкать ее, утешить , но не имеешь права (тут у тебя есть очень точная пластическая оценка, ты даже полшага вперед можешь сделать). Ты понял, да? Седок любит, хочет любить, но не имеет права. Потому что Регламент, потому что Правило, потому что твой персонаж - осел. Ну, казалось бы: взял за руки, отвел в сторону. Ан нет. Не положено. Персонаж переживает, и мне это понятно, это выстраивается. Так, те- перь у Дамы. Слезы высохли, впереди - неизвестность, устала от всего, но ты сильная женщина и должна перенести все это на ногах. Как бы через не могу сказала текст, прислонилась к дереву, постояла и пошла ровненько за кулисы. Понимаешь, да? Отлично. Давайте еще раз попро- буем пройти этот кусочек с самого начала. Соберитесь. ПРЕКРАСНАЯ ДАМА. Просто, когда привыкаешь, то расставанье ... Плачет. МАФИЛЬКИН (в озлобленьи). Стоп! Мать моя, ты рискуешь. Я еле удер- жался, чтобы в тебя пепельницей не зашвырнуть. Калерия, ау, проснись и пой! Ну что ты играешь?! ПРЕКРАСНАЯ ДАМА (всхлипывая). Меня зовут Фрося. МАФИЛЬКИН. Ты по жизни Фрося и пытаешься здесь нам на Клубе сваять незабываемый образ Фроси. А спектакль у нас про чаепитие у прекрасной дамы именем Калерия. Девушек по имени Фрося не открывают известные естествоиспытатели. Быть может, в районной гостинице путешественники с голодухи и способны трахнуть одну-другую Фросю, но это не от хорошей жизни. Ты сама прекратишь реветь или как? ПРЕКРАСНАЯ ДАМА. Все-все-все( Перестает плакать, сморкается в платок). МАФИЛЬКИН. Вот так. Прекращай. Элм лопнулся, беда какая. А вся наша жизнь, что она?! да то же самое сплошное надувательство. Дуешь, дуешь в нее, а потом она легкокрылым Элмом - фюить! - уносится вверх пузырьком. И где пристроится, и где снискает успокоение? Лад- но, перерыв. (Прекрасной Даме) Тебе надо в гримерную, у тебя тушь по- текла. (Седоку). А ты оставайся здесь. Учи как следует текст, пройди еще раз мизансцену. Я пошел в буфет, встречаемся через десять минут. СЕДОК. Но спектакль продолжается? МАФИЛЬКИН. Да. В своем монологе можешь объяснить зрителю, что тут у нас образовался клуб в Клубе. А то они подумают, что антракт, и ринутся в буфет. Прекрасная Дама убегает за кулисы. Мафилькин складывает лопнутого Элма в экипаж, берет лошадь под уздцы и направляется в сторону буфета. На сцене в полном одиночестве остаются: Седок и луч прожектора, который его ведет. 4. СИГНАЛ НИСПОСЛАН. x x x Теплая майская ночь накрывает тебя с головой. Огонек сигареты ярче иных созвездий. В парке несчастный влюбленный шуршит немятой травой и мычит любимое имя в парадном под"езде. Вечно голодный студент к экзамену не готов. В общежитии чай состоит из воды и хлеба. Там шпаргалок полон карман, под плинтусом - город клопов, на улице - клейкий тополь и теплое небо. Деревья еще не потрачены пылью и духотой. Паровозный гудок на станции неподалеку разбудил усталую женщину. Фейерверк над трамвайной дугой озарит подушку в слезах (та женщина одинока). Полусонный Седок гоняет по тамбуру дым. Способ назван ему, как остаться один на один с вечной печалью, первоначально сокрытой от посторонних взоров, а ныне в природе разлитой. Тополиный рассвет грядущих белых ночей - колыхание парочек, шепот на расстояньи, как и чай в коридорах, где персонажи свечей выгорают дотла, выставляя воспоминанья. x x x За окном - тополя, кусочек кирпичного завода, ржавая ар- матура вдоль обочины, Калерия. Это весна. Сколько мне еще осталось ждать? Мафилькин гримирует синяк, я его не слушаю. Молчу. Страдать молча тяжело. Если едешь - болит, но не так сильно. Притворяешься откомандированным по срочной надобности. Гостиницы одна за другой выталкивают тебя вон. Удел. Его надлежит хлебать не расхлебать. Быть в дороге, получать по роже, погружаться в необяза- тельные слова, иметь нетвердое мнение, засыпать на ходу, забывать с каждым часом. И что-то с совестью. Седок, он же Наблюдатель в Движении. Движущееся не наблюдается реальным. Исчезли все необхо- димые подробности особенного. Уловлены лишь символические типы. Отсюда - утеря остроты, конкретности проживания. Порвалась серебряная нить. Во сне приходит помощь. Калерия возращается. Осень, Венеция. Сегодня ветер не в себе. Он буквально заталкивает нас в собор Сан-Джованни э Паоло. Никого нет, все решили пересидеть непогоду в тепле. Высокие гулкие своды. Калерия Рассматривает Росписи и Фрески, Калерия Молчит. Ее глаза, и тихий свет из верхних витражных окон. Статуя Богоматери в левом приделе. Есть время помолиться и подумать, есть время получить ответы. "Узнаешь ли Ты себя?" - спрашиваю. Нет ответа. Часы на площади Святого Марка пробили пять. Ливень. Вода сверху полощет по красным черепичным крышам, вода снизу подтапливает мостки, море уравнивается с рукотворной сушей. Спаса- тельные катера снуют вдоль Canale Grande мимо утопающих дворцов. Силуэт Калерии на мосту Риальто. Калерия Под Зонтиком. Ветер ломает его напополам . Мой плащ, накинутый ей на плечи, не добавляет ни сухости, ни тепла. Все - в укрытие, или спасайся, кому дано спастись, молитесь остальные. Стихия переходит всякие пределы. Залило цокольный этаж. Отключили электричество. Беспомощный взгляд владельца отеля: "К этому невозможно привыкнуть". Свечи и холодный ужин на верхних этажах. Тени, вполголоса. Мы в плену, но плен этот целителен. Ее пальцы холодны (как лед? как смерть?). И она говорит: " Мы останемся. Нам пристали эти площади, эти храмы, эти стихии. И, когда умрем, будем с теми, кто пришел раньше, будем ими самими, останемся в них, навсегда." Сон продолжается, и я боюсь его спугнуть, такие сны редки. Утро, вода ушла. Мы гуляем. Калерия Покупает Открытки, Калерия Кормит Голубей На Площади, Калерия С Пирожком. "Я выберу себе вон эту маску, а ты себе выбери ту". "На карнавал без масок нас не пустят. Каков твой костюм? Придумай себе текст. Без текста будешь смотреться невыигрышно. Ты танцуешь плохо. Прошлый раз ты наступил мне на ногу. Ты всегда был таким неуклюжим? И робким? На тебя не похоже." Она смеется, я вспоминаю, откуда этот текст, и все-таки просыпаюсь. Сколько еще осталось снов в запасе у меня? Жду ответа. Еще сон. Флоренция. Мы попадаем в водоворот праздношатаю- щихся людей. Торжище, всякий торговец призывает раскошелиться. Они притворяются, что торговали здесь от века. Прикидываются наслед- никами этой земли, но меня не проведешь. Те, что торговали до них, давно умерли. Нынешним не дано было видеть, как выбегал из собора Санта Мария дель Фьоре очередной заговорщик и падал под ножом на ступенях храма. Данте подводит Беатриче к Чистилищу. Это - холм в тысячу ступеней, смотровая площадка. Отсюда видно все: и заговоры, и плутни, и подвиги, и отречения, и приношения всяких жертв, но толь- ко в масштабе, с высоты птичьего полета. В галерее Уфицци беспорядок. Ветер носит по углам бумаги из тайной канцелярии Козимо Медичи. Они не успели подготовиться. Но зал Боттичелли отворен. Я показываю Калерии Madonnа del Magnificat в круглой золоченой раме. "Узнаешь ли Ты себя?". Калерия Не Отвечает, но я увидел - Да. Хранитель музея говорит о случившемся: "Мадонны и Венеры Сандро Боттичелли застряли посередине между Адом и Раем. Они населяют срединный мир, мир разбитых верований, мир живущих под равнодушным небом на опустошенной земле. Его творения - вершины, но горы попирают неосвященную землю. Мы блюдем эти вершины в неприко- сновенной чистоте, но в душе вынашиваем великое подозрение и недове- рие, предчувствие, что действуем небогоугодно, искусительно, вызываю- ще по отношению к иным силам, коих называть не смеем. Происхождение Вашей Дамы несомненно. Ваша Дама - это Наша Дама в Париже. Химеры на уступах храма говорят сами за себя. А раз в год верующие подносят Ей километровую свечу. У многих есть потребность преклонить колена, но в горячности они путают Восток с Западом. " Калерия Смеется. Калерия с Фотоаппаратом, Калерия Меняет Доллары, Калерия Едет В Такси, Калерия На Набережной Реки Арно, Калерия И Ее Двойник. Я был частью Вечности, я мог касаться края Ее плаща, я мог говорить ей текст. "Это был текст или твоя собственная речь?" Нет ответа. Больной уснул. Он запустил свою болезнь. Он вдыхал полной грудью, а воздух был отравлен. А потом ночь в Риме. Калерия В Цветах На Площади Италии, Калерия На Фоне Развалин, Калерия Пьет Кофе, Калерия Бросает Монетку В Фонтан Треви, Калерия Поднимается На Капитолийский Холм. Я остаюсь у подножия и спрашиваю ее: "Какие еще Тебе необходимы доказательства?" Ответ Ее гласит: "Когда ты проснешься, ты поймешь, что придумал все это. Меня нет." Однажды мы пошли с Ней гулять к реке. Был выходной день, по- этому со стороны Комбината не шумело, не воняло. Машины спали. Это было раннею весной, тополя еще не проснулись. Мы были на десять лет моложе, мы не попадали друг другу в такт. Каков был текст? Забыл. Что-то вроде: " В холодную слякотную ночь я прихожу к Вам под окно и долгое время влюбленным дураком прогуливаюсь взад-вперед. Тут же ос- вещаются дополнительные окна, оттуда высовываются дикие совершенно хари, и я бегу прочь, опозоренный столкновением с харями теми, а по- том спрашиваю себя: отчего я испугался? или мне стало стыдно ненад- лежащей прилюдности своих действий? Свет горит в Вашем окне. Вы чи- таете, или просто бессонница замучила, Вы сидите за столом, переби- раете бумаги, ворох бумаг, письма очумелых соискателей, бредовые сти- хи..." И в углу маленький штампик: "Причитано и соответствует Регла- менту. Мафилькин." И еще был, кажется, текст: "Если одеться в алое, то кровь останется незаметной, пока вся не вытечет по капельке." Я пытаюсь молиться, но получается плохо. Книга с благими вестями выпадает из рук. Свечи, если я зажег их, задуваются на счет раз. Это гордыня. Она берет приступом, точно морская болезнь. И не вырваться. Снова еду не понять куда. Поля, покрытые дымкой тумана, как тюлевой вуалью. Засраный вагон, пьяный проводник. Спокойные недвижные кроны дальних уснувших до весны тополей. Прежде вдоль железной доро- ги располагались симпатичные девушки и пели жалобную песню о несчаст- ной любви. Но нынче не сезон. Калерия улыбается печально. Неуютная потертая радость наблюдателя in mobile. Попытаюсь жить дальше. Вот такая примерно персонажная схема. Беготня по кругу, а в центре - Истина. Калерия, Отвечающая На Письма, Калерия Не Отвечаю- щая На Письма, Калерия Брюзгливая, Калерия С Мусорным Ведром, Калерия Боттичелли, Калерия Всякая - любимая мною в прошлом и сию секунду в каждой клетке космоса Бога нашего и даже на авансцене Клубных Мафилькиновых издевательств над здравым смыслом. Мафилькин выстраивает мизансцену. Пробуется племянница. Зовут Иринией - рифмуется с Оттилией. "Она хорошо готовит, тебе понравит- ся". Танцы в пьяном клубе. Не хватило нам, ребята, значит, будем догонять. Свежий воздух для полетов, для залетов вертолетом. Пих- ня-трахня под кустом , освобождение желудка от обязательств перед кишечником, глубокий нездоровый сон. Проблемы завтрашнего дня. Ничего, что толстая она, преспокойно выпью эту чашу я до дна. Скоропостижное венчание в Клубе. Имеют место быть: Приданое, Руково- дящие ухватки. Довольный шурин Мафилькин. По-свояковски раздавить поллитра, обсудить варианты с жильем. Мы планируем аборты посылаем на курорты. Срочно влюблюсь в девушку 5х6 с квартирой 7х8. Мафиль- кин - богатый родственник. Привечать гостя дорогого. Подоконники, обсиженные геранью. Пуфик. Пяльцы: неоконченный швейно-вязальный портрет благодетеля нашего, выполненный в северокорейской манере, культ одной личности. Разговор по существу. Мы надеемся, что с Чаепитиями покончено. Диониссиевы сатурналии, венецианские карнавалы, клубные аморалки мы задвигаем. Время было молодое, а теперь оно другое. Пора становиться взрослым. Всепоглощающей роковой страсти должна прийти на смену любовь-созиждительница. Устроительство домаш- него очага. Торжественное обещание умереть в новую жизнь. Прочь все лишнее. Найти свое место. Электричество и магнетизм, сын пошел по стопам отца. Пробки в Клубе погорели, наступила темнота, но монтеры подоспели, все вернули на места. Ах, как бы было хорошо, когда бы не было так плохо. В один прекрасный день - крак: перехваченные документы, ночь бессонных разбирательств с обмороками, сучий потрох и другие грубости, избиение кадров, бланш под глазом, полоумие одной из сторон в конфлик- те, тайный отъезд, погоня, укрытие в Клубе, экстренный ввод на роль Седока. Остальное известно. Имеющий уши да. Сигнал, ниспосланный небом, да не. Не мог быть проигнорирован. - К этому остается мало что добавить, - сообщает далее Седок. - Сейчас вам раздадут на руки документы, вы их просмотрите хотя бы по диагонали, а я пока немного покурю и подумаю, чем мы будем заниматься с вами дальше. Если хотите, вы можете посетить буфет. В фойе у нас развернута экспозиция "Окаянные дни Клуба". Спектакль продолжается. В знак возобновления действия на авансцене Клуба зальется трелью соловей, расцветет роза, зазвенит китайский колокольчик, на штыке у часового загорится полночная луна. Впрочем, луна может и не заго- реться, это я для впечатления. Но колокольчик-то мы вам обеспечим, не сомневайтесь. 5. ДОКУМЕНТЫ, ЧАСТЬ 1.  x x x Гориспоком, порывшись в дырявом кармане, находит тощий бюджет, портрет в заповедной раме, а также резвые Органы, что подорвались с цепи и готовы всякую вошь сволочить на аркане. Населению корм не в коня. Лозунги устарели. На открытии бюста Великому Бандерлогу уместно порой затравить какого-нибудь еврея, откушать блинков да податься к родному порогу. Комбинат, завыв, дает на-гора дребедень. По субботам кругом балалаек нервная брень, а ненастье над кладбищем - только знак перехода от активного света в пассивную бледную тень. x x x 5.1. Эмилия - Полковнику Тобиасу. [...] Я понимаю, что последние публикации в районной газете преследуют цель принизить Ваше значение и всячески опорочить как Вас, так и наше общее дело. В связи с этим хочу обратиться к Вам со словами поддержки и понимания. На путях построения гармоничного человеческого общества невозможно обойтись совсем без каких-то издержек. История чело- вечества, как мы знаем, это история борьбы классов. Борьба сопровождается жертвами. Жертвы могут быть напрасными и не напрасными. Наши жертвы не были напрасными, мы тоже это знаем. Нам пытаются навязать мысль о том, что мы попусту теряли время, а в отдельных случаях даже совершали какие-то преступления. И мы даже не в состоянии им объяснить, что все это неправда. Мы были молодыми, радовались жизни, любили, бегали на стадион, вступали в кружки, готовились к защите Родины. Словом, как бы Вам не было теперь тяжело, знайте: члены Вашего кружка с Вами, они всегда готовы поддержать Вас в нелег- кую минуту и разделить радость в легкую минуту. Если чего-то я не так сказала, вы уж меня извините. С коммунистическим приветом, Эмилия. 5.2. Клаус - в Управление. 11-е. День. Мафилькин вызвал меня к себе. Я застал его жующим импортную шоколадку. Он не находил себе места. - Вот посмотрите что делают. - Он протянул мне свежую районную газету. Заголовок "Регламент большой любви" был жирно отчеркнут красным фломастером. Я бегло просмотрел статью. - Ну и что вы скажете на это? - отрывисто спросил меня Мафилькин, когда я отложил газету в сторону. - По-моему, это возмутительно, - сказал я. - Я вам даже большее скажу, - сказал Мафилькин. - В желтой этой газетенке хам сидит на хаме, а главный редактор просто осел, раз пропускает подобную ахинею! Вы знаете, меня трудно вывести из себя. Но если уж меня вывели из себя, то чтоб ввести меня обратно - это им будет дорогого стоить! Мафилькин, выпалив вышеизложенное, как будто немного успоко- ился. - Дуракам закон не писан, - сказал он. - Могут что угодно кудахтать. Мы готовим сборник стихов "С любовью к Даме", по материа- лам выступлений членов Общества Любителей Прекрасной Дамы. Конечно, есть критерии отбора материала. Есть концепция, есть генеральный план всей затеи. Идет сверка позиций. Делается ставка на сильное чувство. Талант, разумеется, тоже не помешает, хотя в последнем случае мы часто вынуждены идти навстречу автору. И вот тут как тут отыскивается борзое перо, кое сажает на проект (по недомыслию или по злоумыслию, мы разберемся) жирную кляксу. Нам теперь мыться не отмыться. А осел редактор ... - Критиканов всегда не счесть, - добавил он, помолчав. - А чтоб включиться в позитивную работу, - тут их с собаками не сыс- кать. Ну что ж, они выбрали свою торную дорогу. Нехай лают. А ветер будет носить. 5.3. Калерия - Седоку. [...] Меня тронули твои стихи. Только немного пугает зависимость, в которую я от тебя попала. Мне кажется опасным, что твои предчув- ствия и непроявленные до конца предположения вдруг становятся объектом массового внимания. Ты открыл во мне Ту, кем я , возможно, могла бы стать, если бы приложила к этому все усилия. Ты открыл Возможность. Но большинство читателей районной газеты воспринимают это как данность, как полезное ископаемое. Ты растру- бил об открытии на весь город. Ты не думал о последствиях, ты был захвачен моментом. Но люди нашего города, вероятно, оказались не готовы к твоему сообщению. Они живут скудно, уныло, рано утром они темною колонной движутся в сторону Комбината, по вечерам они эко- номят электричество, по субботам ходят на кладбище, а по воскресе- ньям ковыряются на своих приусадебных участках в намереньи выкопать что-нибудь съедобное. Поэтому все восприняли твою заметку в газете как руководство к действию. Телефон у меня превратился в головную боль. В день приходит добрый десяток писем с требованием любви. На работе не отбиться от поздравлений. Тут, кстати, был один случай. У нас в первом отделе работает такой Кац. Ты его должен знать, лет сто назад он был был женат на Пшечневской, потом они разбежались, а в результате брака остался сын Элм Элмович Пшечневский, фамилию он взял матери, чтобы не таскали всю оставшуюся жизнь за пятую графу. Прихожу я как-то в спецотдел снимать синьку, а дело уже было к концу рабочего дня. Сидит один этот Кац в отделе, а его женщины, как всегда, разбрелись мерить лифчики. Отсинила я все, он мне и говорит: я как-то давно хотел с вами заговорить, но не решался. Впервые заметил вас в Клубе на клумбертовских вечерах (у меня там бывшая жена часто концертирует), и сразу к вам как-то прикипел душою. Извините, что я вас задерживаю, просто уже давно хотел высказать вам свое восхище- ние. Этот парень, который написал о вас заметку в районной газете, он, разумеется, кругом прав. Но ему не хватает моих лет, чтобы во всей полноте в этом убедиться. Я вижу в вас то, что наши городские фроси бездарно растеряли или не имели вовсе. Ваша красота имеет несомненное божественное происхождение. Иного человека Бог одаривает слухом, иного голосом. Вас он одарил гармонией и ненарушенной пропор- цией частей в составе сложного целого. И вы рискуете потерять данное вам свыше, как это уже сделали многие наши дамы (язык не поворачива- ется сказать - бабы), коли работаете на Комбинате в отделе планиро- вания. Даже когда вы сейчас беседуете со мной, вы теряете. Остере- гайтесь ненужных вам связей и иных столкновений с внешним миром. Берегите себя. Вот ваш пропуск. Где-то через пару недель он приглашает меня в отдел под предлогом, что я не сдала рабочую папку на плановый досмотр. И говорит такое, что я вся иду пятнами. Вы, говорит, не пу- гайтесь того, что я вам сейчас скажу. Я долго думал над этим и по- нял, что мне необходимо с вами переспать. Мне нужна ровно одна ночь. Я очень старый больной человек. Жизнь моя прошла. Скоро мне наступит конец. В моей жизни было много хорошего, а много и плохого. Но смысла в ней не было никогда. Из хорошего у меня были только женщины. Их было довольно много. Они пахли дешевыми духами, аптекой, продуктами, другими мужиками. Мои связи с ними были мимолетны. Я любил их в командировках и дома, когда жена уезжала на гастроли, и потом, когда она ушла насовсем. Но в обладании ими всегда присутствовал элемент поспешности и неизысканности. Я пил вино этих встреч, не задумываясь о букете напитка. Теперь мне ясно, что это было за вино. Это была бормотуха. Моя жизнь - это бормотуха. Неужели перед смертью я не заслужил бокала отменного вина? Исполните мою просьбу, и я отдам вам все, что вы захотите. Я завещаю вам свою двухкомнатную квартиру и приусадебный участок. У меня есть еще квартира в другом городе, но она отойдет моему сыну, он молодой человек, ему тоже нужно кушать. Если вам нужна моя жизнь, вы тоже сможете ее забрать. Как вы это сде- лаете - забота ваша. Посоветуйтесь с Клеопатрой. Но если это произойдет, говорю ему я, то как же тогда понимать ваш призыв остерегаться ненужных связей? Ведь, вступив с вами в связь, я тем самым неизбежно потеряю что-то из того, о чем Седок написал в районную газету. Я не отказываюсь от своих слов, говорит он. Вы дейст- вительно потеряете. Ну что хорошего заниматься любовью со старикашкой, к тому же еще и евреем? Правда, мы, евреи, ребята сексуальные. Воз- можно, мне даже удалось бы вам показать кое-что новенькое, и возраст тут на пользу. Но не в этом дело. Вы неизбежно будете терять. Вас будут использовать даже и помимо вашего желания. Вами будут грезить, вас будут применять как объект для мастурбации, вас даже будут просто фотографировать. И каждым этим актом с вас будут сдирать одну за другой все ваши защитные оболочки. И самый страшный ваш враг - это дедушка Время. Он будет пить из вас соки, пока не опустошит вас до дна. Вы - цветок, и вы эфемерны. Так используйте же свое обояние с толком, пока оно вам отпущено. У меня нет ничего, кроме квартиры и участка. Возьмите их. Потом вам удастся превратить их в деньги. Вы сможете себе позволить правильное питание, хорошую косметику, цветы. Это вам необходимо. А мне необходимы вы, как солдату перед расстрелом необходима папироса. Не отвечайте мне сейчас. Вот ваш пропуск. Позво- ните и скажите "да". Ваше "нет" - это ваше молчание, его я услышу и так. Потом я долго размышляла над этой встречей. Он прав, без сомнения. Ну вот возьмем цветы. Они красивы, они стараются бескорыстно украсить мир, сделать его цветным. Чем виноваты цветы, Седок? Тем не менее всякий норовит срезать их и поставить в вазу. Иногда, если цветам не повезло, и они родились в чистом поле, по ним два раза в год ползает железный трактор. А обнюхивающиеся собаки, что вослед делают всякие глупости, виноваты ли они в своих чувствах? Правда, порою они застревают друг в друге,