Андрей Черноморченко. Интерферотрон Густава Эшера
Севастополь
2002 г.
╘ 1997, 2002 Андрей Черноморченко.
Запрещается всякое использование, тиражирование и распространение любым
способом материала данной книги, полностью или частично, без письменного
разрешения со стороны автора.
Связь с автором: andrew_chern@mail.ru
Часть первая
С первыми аккордами оркестрового tutti началось интенсивное растирание
промежности. Локальная психическая станция отслеживала реакцию
массажируемого, и когда у Густава Эшера, плававшего в состоянии полудремы
внутри музажного ("массаж плюс музыка") кокона, столь назойливое воздействие
вызвало дискомфорт, чувствительная часть тела тут же была оставлена в покое,
оркестр убавил пыл, а проецировавшиеся в мозг возбуждающие картины сменились
пасторальными.
Удовольствия, считающиеся подходящими для всех, не устраивают полностью
никого, подумал Густав, выгоняя из сознания виды горных водопадов и лугов.
Местная пси-станция (в обиходе -- "люпус" от "local unit of psychosphere") в
паре с управляемым ею коконом во время музажа неизменно игнорировала
простатит Густава. Вполне естественно: кокон был рассчитан на здоровый
организм и создавался лет триста пятьдесят назад, когда люди позабыли о
болезнях. Тогда при разработке музажных устройств было принято (очевидно, по
итогам социологических опросов, никогда в действительности не
проводившихся), что массаж промежности приятен всем без исключения мужчинам.
Наверняка это решение опиралось и на передовые сексологические идеи:
массирование данной области как места, хранящего память об утерянном женском
органе, должно было создавать у самца иллюзию обоеполости, активизируя
особые авто- и гомоэротические ощущения. Стандартный алгоритм музажа
предусматривал постепенную интенсификацию процедуры, а в завершение --
легкую мастурбацию на усмотрение хозяина. Но все-таки, алгоритм -- не догма,
и корректно работающий кокон, предвидя последствия, не стал бы подвергать
испытаниям уязвимые места Густава.
В старые времена планета была окутана плотной сетью пси-станций,
регулировавших весь быт, и главной их заповедью было доставлять человеку
оптимальное количество наслаждений, не препятствующих, естественно,
получению наслаждений другими. Теперь, после серии войн и межпланетных
миграций, на Земле вряд ли набралось бы даже с пару дюжин люпусов, да и те,
что сохранились, работали с перегрузкой, часто давая сбои. Хорошо еще, что
кокону -- из-за какой-нибудь мелкой поломки -- не приходят мысли яростно
размять мне мошонку под хор валькирий,-- подумал Эшер, отказываясь от
традиционного завершающего предложения. Местный люпус не знал (а, скорее
всего, подозревал, но из вежливости не подавал виду), что подавляющее
большинство оставшихся на Земле мужчин -- импотенты. Исключительно в силу
возраста: как-никак, всем перевалило за двести.
Оркестр затух окончательно; кокон плавно трансформировался в шезлонг,
куда соскользнул Густав. Перед глазами у него еще висели некоторое время
картинки, наводившиеся с люпуса: озера и радуги на фоне горных ледников.
Примечательным было отсутствие любых животных -- после затяжных генетических
войн любой зверь вызывал у современников Густава омерзение. В позапрошлый
четверг соседи Эшера по поселку, увидев из окна своего дома рыжего котенка,
мяукавшего посреди улицы, тут же его уничтожили. Котенок (это был бродячий
торсионный фугас) оставил после себя огромную воронку; ударной волной
размололо и самих соседей. В свое время генетики наштамповали множество
псевдоживотных, начиненных разными убийственными приспособлениями, и теперь
беспризорное оружие, стремясь разгрузиться, иногда забредало в жилые районы.
Густав помотал головой, разгоняя клочья образов. В его зрение вернулась
привычная панорама: океан, ворочавший желто-зелеными волнами, бурый песок,
мутное вечернее солнце, валившееся за обрыв. На календаре была суббота, 9
августа 2462 года,-- как всегда после сеанса музажа, об этом заботливо
напомнил люпус.
Прежде чем прыгнуть в воду, Эшер вгляделся в поверхность океана. Ввиду
обилия генетических чудес временами приходилось проявлять особую
осторожность. Одним из наиболее эффективных видов оружия был акуляр --
гибрид гигантского кальмара и акулы, достигавший семидесяти футов в длину,
имевший щупальца толщиной в семь футов и необозримое туловище, которое
заканчивалось колоссальной рыбьей мордой с пятью рядами мощных зубов.
Неожиданно выныривая, акуляры оплетали парусники экологов своими
конечностями и принимались, словно жерновами, перемалывать корпус корабля
неутомимо работающими челюстями. После войны эти животные иногда забредали в
прибрежную зону, где, затаившись на подходе к бухтам, закусывали
купальщиками. Численность акуляров не убавилась и после шестой мировой,
носившей особо разрушительный характер.
Эшер внимательно осмотрел водную гладь. Не увидев датчика-перископа,
обычно подымаемого акуляром над поверхностью, он с разбега нырнул, шаркнув
животом по дну. Под водой Густав обогнул большой, покрытый водорослями
камень, за которым увидел неподалеку другой валун, еще крупнее, раньше здесь
не замеченный. Всю прошлую неделю штормило, и его вполне могло затащить
приливом. Эшер подплыл к валуну поближе, схватился руками за его край,
выступавший немного над поверхностью, и, подтянувшись, уселся на него.
Немного отдышавшись, он посмотрел по сторонам, а затем опустил взгляд в
воду. Оказалось, что левой пяткой Густав оперся о зрачок задумчивого глаза
диаметром фута в три, а правую ногу поставил рядом с ротовым отверстием, уже
начавшим открываться -- очевидно, в предвкушении добычи. Эшер, стремительно
отпрыгнув от камня, поплыл к берегу, изо всех сил молотя конечностями.
Выбежав на берег, он оглянулся и увидел, как валун выстрелил из под воды
несколькими длинными хоботами розоватого цвета, веером накрывшими
пространство между камнем и берегом. Не найдя Эшера, хоботы стали медленно
втягиваться назад, а подводный пришелец, приподнявшись над поверхностью,
уставил свой глаз в Густава. Они смотрели друг на друга несколько мгновений,
и Эшеру показалось, что валун ему подмигнул.
Упав в шезлонг, Густав скомандовал немедленно возвращаться домой.
Шезлонг поднялся над землей и поплыл к находившемуся неподалеку особняку
Эшера, затем доставил Густава прямо в гостиную, после чего преобразовался в
мягкое кресло. Люпус тут же предложил включить холовизор (сокращение от
"hologram vision") и, с согласия хозяина, пролистнуть наиболее интересные
программы, которые сегодня предлагались по более чем 36 тысячам каналов.
Густав остановился на первом попавшемся фильме под названием "Версальский
парк", заказав его просмотр через двадцать минут.
Он встал из кресла и направился в ванную, хотя в этом не было особой
необходимости: многие из соседей, сидя перед холовизором неделями напролет,
вообще не слезали с диванов, тут же питаясь и отправляя естественные
надобности. Благо, встроенные средства уборки постоянно следили за чистотой
в доме, быстро ликвидируя всякую грязь. Шезлонги, кресла и прочая мягкая
мебель в случае необходимости могли выполнять функции унитазов, бесследно
всасывая любые выделения с одновременной дезодорацией воздуха (ввиду смены
акцентов в физиологии, приятными запахами считались теперь
сероводородно-аммиачные тона). Густав Эшер был, однако, консервативен и не
мог позволить себе так упростить личную гигиену.
В ванной он осмотрел себя в зеркале и заключил, что по-прежнему
выглядит очень даже неплохо. Густав соответствовал всем необходимым
параметрам по 98-му артикулу: рост -- шесть футов два дюйма, вес -- 190
фунтов, густые темные волосы без признаков лысины, белоснежные зубы, голубые
глаза, кожа без изъянов. Он сам втайне надеялся, что протянет еще года
два-три -- если модуль предстательной железы не откажет окончательно.
Последнее мочеиспускание оказалось особенно мучительным, не в последнюю
очередь, подумалось Эшеру, из-за нервных потрясений, связанных с недавними
купаниями.
***
Развитие генных и вычислительных наук сделало возможным, начиная с 2070
года, считывание полного биологического кода любого индивидуума с
последующей генерацией, что сделало бессмысленными преступления против
личности и в целом, как торжественно провозгласили ученые, отменило смерть:
при подаче заявки в ближайший биопункт о гибели или естественной кончине
кого-либо из родственников через два дня приезжала точная копия усопшего,
здоровая и помолодевшая. Процедура в дальнейшем была еще более
автоматизирована благодаря вживлению в черепную коробку буйков, начинавших
подавать сигналы в случае прекращения жизнедеятельности: новый экземпляр
изготавливался и отсылался к месту кончины автоматически. Спустя пятьдесят
лет параметры каждого жителя планеты были внесены в центральный банк
биоданных. Это позволило с абсолютной точностью предсказывать характеристики
потомства (кроме умственных), а еще через двадцать лет успехи химического
синтеза привели к появлению первых полностью искусственных детей:
потенциальная мать выбирала отца по каталогу и через три дня получала
ребенка требуемого возраста, от одних суток до 15 лет, программно
вычисленного на основании кодов обоих "родителей" и полностью выращенного
фабричным способом. Поскольку отцом мог быть кто угодно, даже не подозревая
об этом, то традиционная семья бесповоротно потерпела крах, а размножение и
секс в массовом сознании окончательно стали совершенно несвязанными
понятиями. Подавляющее большинство населения, естественно, предпочитало
получать детей уже достаточно взрослыми, чтобы не нянчиться со
слаборазвитыми детенышами. Вскоре выяснилось, что новое поколение землян
появляется на свет сразу в возрасте двенадцати лет и старше. Еще лет через
тридцать оказалось, что в программе искусственного размножения имелся
небольшой дефект, и всем людям отныне понадобится постоянная генная
коррекция с помощью встроенных в тело органических модулей. Это заодно
исключило всякую возможность получения детей устаревшим традиционным
способом. В ходе последовавшей затем очередной мировой войны центральный
банк биологических данных был дотла разрушен (это был первоочередной объект
для уничтожения, намеченный всеми конфликтующими сторонами. Действительно,
какой смысл истреблять врага, если его мгновенно реанимируют? Поэтому с
объявлением войны все армии дружно ударили по биопунктам), технология
оказалась утерянной (вследствие действий диверсионных групп, целенаправленно
убивавших биологов в тылу врага), и человечество осталось наедине со своими
стареющими телами, все с меньшим успехом поддававшимися ремонту. Последний
ребенок появился на Земле в середине XXIII века.
Одновременно с генетическими успехами был достигнут замечательный
прорыв в овладении материей. У нее было зафиксировано наличие психического
поля; вскоре разработали и способы воздействия на него. Подтвердились
догадки древних мистиков о семеричном строении Вселенной, иначе говоря,
музыкальной основе всех физических явлений; новым содержанием наполнились
архаичные обряды. Как оказалось, природа необычайно восприимчива к языку
музыки и танцев, поэтому, проявив достаточное умение, т. е. ловко станцевав
и приняв соответствующие позы под комбинацию мелодий, можно было
теоретически добиться материализации любых предметов с заданными свойствами.
Естественно, поначалу, когда применялся метод проб и ошибок, случались
досадные казусы, а временами даже крупные аварии: особенно памятным было
затопление 11 000 квадратных миль североамериканских территорий токсичной
фиолетовой жидкостью в результате неудачной попытки инженеров "Кока-колы"
вытанцевать опытную партию напитка. Впоследствии удалось расшифровать код
древних танцев (особенно пригодились сведения о шаманизме и брейк-дансе) и
привязать его к мелодическим фигурам, что дало возможность получать вполне
прогнозируемые результаты. Но составить конкуренцию традиционному
производству пси-технологии пока не могли по той причине, что возбуждение
материи, необходимое для ее последующей психической обработки, достигалось
очень тяжело. Ученые наконец-то поняли те трудности, с которыми в свое время
сталкивались алхимики и оккультисты, не говоря уже о ведьмах и колдунах.
Перевод материи из пассивного состояния в активное, восприимчивое, требовал
фокусировки значительных энергий на малых площадях. Только немногим, особо
одаренным пси-техникам удавалось "с нуля" расшевелить природу и вытанцевать
нечто осязаемое и практичное.
Тогда -- по аналогии с системами связи -- было решено создать
планетарную сетку психостанций, которые постоянно поддерживали бы материю в
"подогретом" психическом режиме, облегчая таким образом созидательные задачи
множеству техников и инженеров. После нескольких лет напряженных усилий цель
была достигнута: психика Земли перешла в возбужденное состояние и стала
быстро реагировать на научно разработанные комбинации пассов и па. Теперь
технические учебные заведения вместо того, чтобы внедрять в студентов
понятия точных наук, полностью переключились на преподавание музыки,
хореографии, теософии, акробатики, контрапункта и тому подобного. От нового
поколения инженеров-хореоматиков уже не требовалось знания, как устроен тот
или иной механизм. Они могли создать любой предмет, построить дом или
преобразовать участок территории, лишь исполняя необходимый танец -- точно
подобрав музыку и следя за аккуратностью движений. В скором времени планета
оказалась перегруженной всевозможными благами; наступил золотой (как обычно,
кратковременный) век цивилизации.
Правда, уже никто не мог сказать, что находится внутри у этих
разнообразных чудодейственных устройств,-- всякий вытанцованный предмет
являл собою некий монолит, не подлежащий разборке. Да и психосфера Земли
оказалась не везде равномерной: каждому инженеру вместе с дипломом вручалась
карта зон нервных расстройств (Terra schizophrenica), где вытанцовка могла
привести к непредвиденным результатам. Военные катаклизмы, потрясшие
впоследствии планету, нанесли непоправимый ущерб ее душевному здоровью, и к
началу XXV века аномальные психические участки стали преобладать на земной
поверхности. Земля, проще говоря, сошла с ума. На помешанных территориях
творились всевозможные чудеса, жизнь здесь утратила всякую предсказуемость.
Демонтировать же психостанции с целью возвращения планеты в уравновешенное
состояние было невозможно: помимо контроля за модулями, поддерживавшими
жизнедеятельность человеческого организма, люпусы обеспечивали
работоспособность глобальной системы холовидения. Это и стало одной из
причин массового переезда на спутники Юпитера и другие планеты, где
колонисты с учетом ошибок прошлого намеревались создать более благоприятную
психосреду. У них, впрочем, ничего не получилось.
***
Густав Эшер погрузился в кресло и утвердительно ответил на вопрос
люпуса, предложившего запустить фильм. Собственно, фильмом в традиционном
понимании назвать зрелище, показываемое холовизором, было трудно. Густав мог
на свое усмотрение выбрать степень личной интеграции в разворачивавшемся
представлении: а) смотреть кино с расстояния (старый, классический вариант,
только для эксцентричных любителей архаики); б) окружить себя персонажами с
максимальным эффектом присутствия (предпочиталось подавляющим большинством
зрителей); в) проецировать фильм внутрь сознания (это предполагало полное
отключение от окружающего мира и набирало все большую популярность у
эскейпистски настроенных жителей Кантабиле); г) выбрав себе любую роль в
фильме, попытаться изменить сюжет своим личным участием (для поклонников
игр). Тем, кто предпочитал окунуться внутрь фильмов, люпус давал возможность
выбрать градацию интенсивности: от полного отсутствия физических ощущений до
их сверхреальной насыщенности. На заре холовидения отдельные личности с
суицидальными или мазохистскими наклонностями были склонны злоупотреблять
этой функцией, что приводило к перегрузкам биопунктов. В некоторых домах за
неделю накапливалось до полусотни идентичных трупов, особенно при показе
фильмов ужасов. В конце концов, пришлось установить ограничения: холовизор
мог доставить мучения, но никогда не привел бы к гибели зрителей. А с
уничтожением биопунктов была устранена и возможность членовредительства,--
для энтузиастов экстремальных зрелищ оставили лишь болевые ощущения.
Для того, чтобы развеять неприятный осадок, оставшийся от встречи с
глазастым валуном, Густав избрал более насыщенный второй вариант просмотра
(обычно он предпочитал первый) и тут же оказался на балу у короля Людовика,
где царило смятение, вызванное появлением в Версале огромного тиранозавра.
Омерзительное животное уже успело поглотить несколько фрейлин и закусывало
императрицей, не обращая никакого внимания на трех мушкетеров, царапавших
шпагами его ляжку. Торчавшие из пасти ящера ноги в обрамлении вороха юбок
придавали тиранозавру вид поэта, жующего цветочек на пленэре. В самый
эффектный момент, когда над Густавом уже была занесена трехмерная пасть
зверя, а вся гостиная сотрясалась от оглушительного рыка, показ прервался
рекламой.
Иногда Эшер задумывался над тем, что представляла бы собой жизнь
современного ему человека без холовидения. Соседи Густава погружались в
"холовешку" полностью, отвлекаясь лишь на сон, еду и некоторые неизбежные
светские ритуалы. Бесконечное разнообразие зрелищ обеспечивалось тем, что
программы последние лет сто пятьдесят произвольно генерировались люпусами.
Студий холовидения как таковых вообще не существовало,-- образы, возникавшие
перед зрителями, были результатом деятельности вытанцованных в свое время
хитрых устройств с непонятной начинкой, встроенных в люпусы и умевших на
лету сочинять и демонстрировать нордерн, генетическую комедию или макабр в
гренландском духе, устраивать развлекательные лотереи со смертельным (для
участников -- не зрителей) исходом, музыкально-хозяйственные викторины и пр.
Любая программа повторялась только в том случае, если ее смотрело минимум
пять тысяч зрителей. Это означало, что Густав Эшер был обречен на новинки,
поскольку население земного шара, по общему мнению, едва ли превышало триста
человек. Для оставшихся людей холовизор был и единственным кормильцем: по
показываемым люпусом каталогам на дом доставлялись еда и все необходимые
предметы, вернее, синтезировались на расположенных в каждой комнате
холовизионных столиках.
Воспользовавшись перерывом, Густав обратился к холовизору и приказал
материализовать на столике "Историю пятой мировой войны" Уильяма Хогарта.
Через несколько секунд появился заказ. Неудобной особенностью холовидения,
которую наверняка уже никто не смог бы исправить, было то, что все
присылаемые вещи оказывались недолговечны, рассыпаясь спустя несколько
часов,-- очевидно, оставшийся в Кантабиле люпус после разрушения сети не мог
поддерживать все требуемые параметры психосферы. Густав ежевечерне, третью
неделю подряд, запрашивал одно и то же издание. Всякий раз оставляя его на
своем ночном столике, он к утру обнаруживал лишь слой зеленоватой пыли,
который вскоре ликвидировался системой уборки. По этой же причине дома у
него не было запасов продовольствия -- Густав съедал все сразу после
появления трапезы на кухонном столике. Продукты идеально соответствовали
обмену веществ нового человека: моча была неизменно бирюзового цвета, а
фекалии напоминали горсть жемчуга, источая мускусный аромат. Вещи в жилище
Густава, включая одежду, были по крайней мере сорокалетней давности,
полученные на дом еще до того, как в психосфере начались хронические
неполадки.
Едва закончилась реклама, гостиную сотрясли победные вопли тиранозавра,
разорвавшего за ноги, как жареного цыпленка, кардинала де Ришелье. Густаву
расхотелось досматривать ужасы, тем более что хэппи-энд был в любом случае
гарантирован, и он спросил у люпуса, какие имеются эротические развлечения.
Из предложенных забав умеренного характера он выбрал ночной стук в дверь к
одинокому дровосеку прелестной 16-летней сироты, заблудившейся в лесу и
попавшей под ливень. Всецело погрузившись в роль дровосека, Густав заботливо
накормил, раздел сироту и овладел ею, что дало ему возможность на протяжении
ближайших полутора часов получить серию мощнейших псевдооргазмов. Сирота
особо не сопротивлялась, а под конец совершенно разгорячилась; к тому же,
дровосек Эшер обладал невероятной сексуальной мощью.
По окончании амурных подвигов Густав, вернувшись в реальность, с
грустью осознал резкий контраст между собою и холовизионным героем, заказал
стакан козьего витаминизированного молока с ромом, и, прихватив книгу,
поднялся в спальню. В мягком свете, исходившем от книги, он продолжал читать
на 437-й странице:
"Оттесненные на Южный полюс формирования 10-й моторизованной
генетической дивизии "Биовульф" вынуждены были перейти к круговой обороне.
Ощущая нехватку личного состава, командир дивизии полковник Дж. Ф. Х. Э.
Рама Рао распорядился о срочной рекультивации наличествовавшего поблизости в
избытке поголовья пингвинов. В течение двух дней непрерывной работы полевой
лаборатории удалось произвести 4000 единиц бронированных огнедышащих
королевских пингвинов, а также 500 единиц легких истребительных авиационных
топориков. С получением сообщений о приближении к Земле Грэма десантных
кораблей экологической бригады "Гринсливз", выдвинувшихся из Порт-Стэнли,
полковник Дж. Ф. Х. Э. Рама Рао отдал приказание 1-й бригаде боевых страусов
занять позиции в районе лагеря Мирный, 2-й бригаде легких минометных шакалов
-- отойти к станции Хопкинса и быть готовой к маневру для охвата противника
в районе предполагаемой высадки.
Соорудив на своей базе в Порт-Стэнли несколько десятков полевых
биофабрик, экологи в считанные часы смогли отмобилизовать шесть морских
пехотных батальонов смерти. Отличавшийся нечеловеческой жестокостью
командующий экологов, доктор биологических наук, лауреат Нобелевской премии
мира вице-адмирал З. Кронненберг, распорядился о непременном уничтожении в
ходе предстоящих боевых действий всех людей, включая пленных, и отпуске на
волю после воспитательной работы животных, не оказывающих сопротивления.
Утро 15 ноября выдалось крайне неблагоприятным для морских операций с точки
зрения погодных условий. Шторм достигал семи баллов, а частые в этом районе
поздней осенью ураганные порывы ветра разметали парусный флот экологов.
Семимачтовый флагманский корабль "Июньский цветок", не в силах противостоять
ударам волн, был отнесен к мысу Горн, где налетел на скалы и затонул, унеся
на дно весь штаб во главе с адмиралом З. Кронненбергом. Остатки бригады были
вынуждены рубить мачты на кораблях и покорно ждать своей участи. Из 35
кораблей и судов, вышедших из Порт-Стэнли, к вечеру 17 ноября на плаву
оставалось лишь семь. Таким образом, десантная операция, которая должна
была, по замыслу командования экологов, переломить ход боевых действий в
Антарктике, оказалась проваленной. Инициатива на ближайшие три недели
перешла к союзным генетическим войскам".
Густав предпочитал старинную историческую литературу всей остальной,
хотя подозревал, что заказываемые тома не совсем соответствуют оригиналам.
Та же "История" Хогарта периодически имела то 600, то 580, а иногда и 535
страниц. Густав определенно помнил, что вчерашний Хогарт, в отличие от
нынешнего, симпатизировал экологам, на той же странице описывая триумфальную
высадку десанта и бесславное поражение генетиков, для которых Антарктида
стала братской могилой. Впрочем, удивляться не приходилось: люпусы всегда
рассматривали книгосинтез как третьестепенное занятие, уделяя ему минимум
ресурсов.
Густав особо не возмущался по этому поводу. Он вполне понимал случайный
характер всякой информации, у истоков которой, как правило, находятся
личности со скромными интеллектуальными и сомнительными нравственными
достоинствами, например, тот же самый У. Хогарт, на обложке книги
преподнесенный как "крупнейший специалист в области военной истории,
общепризнанный эксперт по военным действиям корпуса боевых осьминогов на
Атлантике". Зная немного нравы научного мира, Густав был уверен: Хогарт
просто монополизировал тему, трудами невидимых ассистентов потихоньку
соорудив себе маленький литературный мавзолей. Хотя кого, по большому счету,
волновали теперь на Земле события, происходившие сто либо двести лет назад,
или же количество трупов, наваленных каким-нибудь мелким полузабытым
военачальником. Ведь известно: если ты чего-нибудь не знаешь, то этого с
таким же успехом не происходило, а если ты что-либо узнал, то это --
наверняка обман. Листая книгу, Густав подумал, что он, вероятно,-- один из
последних людей на этой планете, интересующихся историей.
Элементы случайности были в свое время для Густава, физика-онтолога с
ученой степенью "магистра фанданго", объектом профессиональных исследований.
Ему принадлежала разработка теории события как основополагающего элемента
мироздания, а придуманное им устройство визуальной реконструкции прошлого на
базе замера интерферирующих событийных волн некоторое время -- еще до
массовой миграции -- успешно применялось полицией. "Интерферотрон Густава
Эшера" -- так назывался небольшой прибор, позволявший при помощи нескольких
датчиков, паривших над местом преступления, получать сносного качества
движущуюся картинку происшедшего. Полицейские чины поначалу с подозрением
отнеслись к устройству, однако все сомнения рассеялись после краткой
демонстрации в кабинете начальства: Густав запустил по периметру комнаты
датчики, и перед восторженными зрителями развернулась трехдневной давности
картина неистового соития во время ночного дежурства двух полицейских
сержантов. Изобретение дорого стоило Густаву Эшеру: хотя данные
интерферотрона не могли привлекаться в качестве улики ввиду
экспериментального характера прибора, детективы пользовались им негласно во
время расследований, и один маньяк, отпущенный на каникулы из тюрьмы, где
отбывал пожизненный срок за пятнадцать садистских убийств, отомстил
внештатному консультанту, подкравшись к нему на улице и лягнув в промежность
клинком, торчавшим из каблука. Густав провалялся дома три месяца: так как
медицина давным-давно перешла в разряд забытых ремесел, друзья из полиции
замазали ему промежность липким составом в надежде, что со временем заживет.
И действительно зажило, хотя Эшер остался с тем, что, за неимением лучшего
определения, обозначил для себя как травматический простатит (это было на
самом деле касательное повреждение модуля предстательной железы). С тех пор
сексуальный потенциал Густава, без того полузатухший, стремительно сошел на
нет; затем потянулись другие недомогания, и ему пришлось написать прошение
об отставке с должности консультанта кафедры каузативных исследований при
университете Аконкагуа, хотя эта работа имела более чем вольный характер, не
требуя даже постоянного присутствия.
Проблемы его здоровья уже никого не волновали, так как почти все
земляне, включая научный мир, полицию с преступниками, переместились на
ближайшие планеты,-- после непрерывных войн между генетиками и экологами
льды на полюсах растаяли; Африка, расколовшись, ушла на дно; уровень
мирового океана поднялся на три мили, и для обитания остались лишь небольшие
высокогорные участки. Еще лет за сто двадцать до этого террористические
ячейки экологов "Гринпистол" взорвали все энергетические станции и залили
углеводородными блокираторами наиболее крупные нефтяные скважины, из-за чего
обширные пространства Европы, Северной Америки и Ближнего Востока
превратились в безжизненные пустыни. Единственным обитаемым районом
оказались Анды; остатки цивилизации, по слухам, еще наблюдались кое-где в
Гималаях. После увольнения Густав забросил интерферотрон в подвал, хотя и
собирался до этого расширить резервы памяти, что позволило бы заглядывать в
более далекое, на несколько тысяч лет, прошлое.
Участок Анд, где обитал Эшер, после всемирного затопления представлял
собой достаточно узкую, обрывистую цепь высотой до полутора миль, с
изрезанным заливами и лагунами побережьем. Неподалеку дымился вулкан Майпо,
изредка налетали тайфуны, но население жило относительно счастливо уже
потому, что войны закончились, а новых вроде бы не предвиделось. Хотя по обе
стороны горного хребта существовало еще несколько колоний, добраться к ним
можно было только пешком или на велосипеде (остальные средства передвижения,
если где и сохранились, то чаще всего не действовали), петляя по узким
тропам и преодолевая крутые перевалы с риском свернуть себе шею. Желающих
тратить силы ради столь сомнительного удовольствия не было. Максимум, на
который изредка оказывались способны, оторвавшись от зрелищ, жители
Кантабиле,-- это перемещение в радиусе трех-четырех ближних домов, поход на
пляж, обмен парой незначащих фраз с соседями или экскурсия в стоявший на
отшибе большой особняк, где от переехавшего на Марс хозяина осталась
коллекция старинных безделушек. Густав регулярно заглядывал в это подобие
музея, беседуя с поселившимся там бывшим историком Стивом Макналти на
всевозможные, в основном научные, темы.
Густав ощущал в поселке дискомфорт, с трудом осваиваясь после переезда
из Оливареса, располагавшегося на севере обитаемых территорий. Там жизнь, по
крайней мере, была наполнена каким-то содержанием: он бегал по улицам
многомиллионного (до массовой миграции) города вслед за детективами,
вызванными к месту очередного преступления, работал над усовершенствованием
интерферотрона, а по ночам сочинял некое подобие научного комментария к
своему изобретению. После нападения маньяка и отъезда друзей на Венеру ему
стало весьма неуютно в городе-призраке, и, засунув в сумку интерферотрон с
документацией, Густав направился через перевал к Кантабиле. Выбор Эшера
объяснялся тем, что, зайдя в заброшенный офис агентства недвижимости, он
просмотрел рекламный ролик, расписывавший Кантабиле как престижный курортный
район с райскими по красоте местами. На самом деле поселок оказался
сползающим в воду клочком земли поблизости от заброшенной свалки: вечерами,
когда дул северный ветер, на дома опускался плотный занавес смрада. Густав,
добравшись до Кантабиле после трех дней утомительного пешего перехода,
ритуально проклял агентство недвижимости: он станцевал древний колдовской
фокстрот, который должен был, по его замыслу, затопить лживую контору
толстым слоем жидкости с невыносимым для современников Эшера запахом
старинных благовоний "Кипр".
В миле южнее Кантабиле располагался древний, основанный много веков
назад городок. Когда-то там находился горнолыжный курорт, однако одна из
войн нанесла серьезный урон местной психосфере. Здесь отмечался особо
высокий уровень непредсказуемости, и жители Кантабиле сюда не заглядывали.
Густав иногда подумывал над организацией небольшой экспедиции в Сапалу --
исключительно ради того, чтобы развеяться и осмотреть достопримечательности,
но одному идти не хотелось, а Стив составить компанию никак не соглашался. К
тому же, для безопасности перед походом пришлось бы делать весьма
болезненную инъекцию гиперконсерванта, так как люпусы в Сапале, вероятно, не
действовали, а органические модули могли отказать.
В этот вечер Хогарта хватило ненадолго: через страниц сорок Густав
почувствовал, как бумага стала шершавой и начала рваться при перелистывании.
Он встал, подошел к окну и, открыв его, резким движением бросил книгу вниз.
Покатившись по обрыву, она сразу рассыпалась: в неярком лунном свете было
видно, как по берегу ветром далеко разнесло листки.
***
В восемь часов утра Густав Эшер, как обычно, направлялся к океану --
принимать морские ванны в течение полутора часов до подачи завтрака. Оставив
холовизору необходимые указания насчет меню, он пешком спустился к пляжу,
где, с особой тщательностью изучив поверхность воды, нырнул неглубоко и на
значительном удалении от того места, где накануне его массировал кокон.
Густав не считал себя слабонервным: 98-й артикул означал мужественный
характер, иногда в ущерб личной безопасности. К тому же, за 235 лет жизни
Эшер насмотрелся всякого и относился к смерти очень спокойно. Просто гибель
в зубах голодного монстра казалась Густаву глупой. На этот раз, впрочем,
океан не преподнес никаких неожиданностей.
Вернувшись домой и смыв соль, Густав принялся завтракать. На кухне его
ожидала овсяная каша, перемешанная с яичницей и синим кетчупом, горячий
апельсиновый сок, хрустящий тунцовый бекон, обесцвеченный кофе со льдом,
соленый свекольный джем и поджаренные хлебцы из сосновой муки,-- все в
строгом соответствии со здоровой диетой начала XXII века, которой
придерживался Эшер. Густав привык завтракать под новости, но так как
информацию на планете уже некому было собирать, холовизор на свое усмотрение
повторял прошлые сообщения, иногда придумывая собственные. С небольшого
экрана-облака, висевшего над столиком, Эшеру улыбалась одноглазая блондинка
со шрамом во всю правую щеку и очень серьезным ожогом шеи. Новости времен
войны нигилистов с индустриалистами,-- догадался Густав. Тогда в моде были
холоведущие с боевыми отметинами и ярко выраженной инвалидностью.
Он зачерпнул ложкой джем, размешал его в стакане сока, затем намазал
овсянку на хлеб. Блондинка приступила к чтению новостей, но понять ее было
тяжело, так как вся нижняя челюсть у нее была разворочена,-- очевидно,
укусом вакуумного москита. Густав скомандовал холовизору сменить канал. На
стене возник смуглый мужчина в прозрачном комбинезоне.
-- Здравствуйте! В Вашингтоне одиннадцать часов утра. Вы смотрите
выпуск новостей канала Эм-Ай-Ти. Из Далласа сообщают о продолжающихся казнях
руководителей белого меньшинства. К сегодняшнему дню число арестованных уже
превысило две тысячи человек, из них около трехсот приговорены трибуналом к
смертной казни. На связи с нами корреспондент Эм-Ай-Ти в Далласе Майрон
Курихара.
Майрон стоял возле небольшой горы трупов и приветливо улыбался.
-- Доброе утро! Сегодня в Далласе по-настоящему весенняя погода,
приветливо светит солнце, и военный комендант распорядился о проведении
казней в центральном парке города. Сейчас число казненных насчитывает всего
лишь полтора-два десятка, но мы ожидаем, что к исходу дня эта цифра будет
существенно превышена. Процедура умерщвления избрана традиционная, поворотом
головы на 720 градусов, однако находящиеся в парке отдыхающие нисколько этим
не огорчены, поскольку приглашенный палач -- известный мастер своего дела,
легендарный Гвидо Цзылу. Вот мы видим, как он подходит к очередному
повстанцу...
Гвидо скромно улыбнулся, услышав свое имя, и схватил за волосы лежавшую
на траве девушку, которая, как все приговоренные, перед процедурой
подверглась парализующей инъекции. Рядом с ней на лужайке было выложено в
линейку еще несколько десятков повстанцев, таких же неподвижных. Девушка
пронзительно смотрела на публику, обступившую место казни и активно
поглощавшую прохладительные напитки. Гвидо артистично сделал несколько
поворотов; голова с хлопком, как пробка от шампанского, отпала от туловища.
Публика со смехом увертывалась от фонтанировавшей крови.
Густав отхлебнул сока, нашел его недостаточно горячим, поставил на
столик и велел холовизору сменить бокал. Стекло рассыпалось в пыль, а перед
Густавом мгновенно появилась точно такая же емкость,-- на этот раз от сока
исходил пар. Холовизор проинформировал Эшера, что температура повышена на
7,45 градуса.
-- ... сразу чувствуется рука мастера. Гвидо всего лишь несколько минут
назад прибыл из Лондона, где участвовал в массовых мероприятиях по случаю
20-й годовщины Великого Освобождения.
-- Спасибо, Майрон. Из Буэнос-Айреса поступают сообщения о неожиданной
активизации параноидальных явлений на обширном участке территории,
находящемся в двадцати милях к юго-востоку от столицы. Эндрю Акбар
Глиммершифер сообщает с места о феноменах.
-- Доброе утро. Первая информация о появлении в окрестностях Долореса
продуктов психовозмущения была получена от местных жителей, наблюдавших в
небе антропоморфные существа в белых балахонах с крыльями. Несколько
экземпляров было подстрелено противовоздушными силами, и сейчас мы их вам
покажем. Как видите, эти существа не имеют первичных половых признаков,
никакой одежды, кроме балахонов, а конечности отличаются отталкивающей
чистотой и отсутствием мозолей.
Что-то похожее на репортаж из эпохи неонатурализма,-- тщательно
разжевывая бекон, подумал Густав. Тогда поводом для революции стали правила
личной гигиены. Только в Аргентине за пять лет гражданской войны было
казнено около трех миллионов человек, уличенных в тайной чистке зубов.
Революционные правила предписывали мыться не чаще одного раза в два года,
причем парфюмерия была полностью вне закона: за ее хранение и
распространение уничтожали как виновных, так и всех жителей, оказавшихся в
радиусе трех кварталов от места преступления.
После того, как репортаж об аномалиях закончился, настала очередь
уголовной хроники. Густав допивал кофе, похрустывая хлебцами.
-- Вчера вечером в Риме по окончании концерта квазисимфонического
оркестра Туринской филармонии взрывом букета гвоздик был убит выдающийся
дирижер Эрнест Антеверде, известный на весь мир своими интерпретациями
сочинений Галковского, Свитхейвена и Братко. Как считает полиция, это явно
заказное убийство непосредственно связано с профессиональной деятельностью
покойного. В последнее время Эрнест Антеверде неоднократно получал угрозы в
свой адрес от различных нелегальных группировок, связанных с экстремистской
консерваторской профессурой.
Под маршеобразную мелодию Свитхейвена на экране размахивал дирижерской
палочкой и высоко подпрыгивал атлетического телосложения бородатый мужчина с
золотым кольцом в носу. Холовизор уведомил Густава, что показывается
реконструкция концерта в Венской филармонии пятилетней давности.
Квазисимфонический оркестр выглядел довольно традиционно: обнаженные девушки
и огромный негр в набедренной повязке, вяло бивший по литаврам. Антеверде
явно был консерватором: синтезируя посредством холовизора своих
музыкантов-фантомов (отсюда -- термин "квазисимфонический"), он
ориентировался на классическое оформление концертов по канонам двухсотлетней
давности. Очевидно, этого и не могли простить ему экстремисты, выступавшие
за музыкантов во фраках, аутентичность интерпретаций и прочий подобный
фундаментализм.
После этого репортажа диктор сообщил об очередном убийстве в Париже,
совершенном неуловимым маньяком по прозвищу "Веселый Жак".
-- Это новое страшное злодеяние из серии кровавых убийств, будоражащих
французскую столицу последние два месяца. Репортаж из Булонского леса ведет
наш корреспондент Зульфия Коэн.
Зульфия водила световой указкой по месту происшествия.
-- Убийца, как вы видите, проявил особую изощренность по отношению к
своей последней жертве Кристине Ф. Согласно предварительным данным из
полицейских источников, Веселый Жак, обмазав девушку рестрикционным
составом, откусил ей уши и нос, выколол глаза...
Картина изменилась: перед Густавом стоял, улыбаясь, обнаженный муляж
Кристины Ф. "Уау!" -- сказала она кокетливо, когда, по ходу комментария, у
нее отвалились уши, нос, и выпали глаза. Она продолжала улыбаться и после
того,