ась и деловито ощупала череп Богенбрума. Тот непонимающе посмотрел на нее, встрепенулся и ответил: -- Да-да, со мной все хорошо. Боже мой, неужели ничего нельзя предпринять? -- С Густавом? -- спросила Венис. Франц кивнул. -- К сожалению, ничего. В этом состоянии он будет находиться до конца своих дней. Разве что найдется донор, согласный пожертвовать своими внутренностями,-- Филомела хищно глянула на Богенбрума.-- Вы случайно не знаете таких? -- Нет,-- быстро ответил Франц, встал и уселся на диван. Филомела вернулась в свое кресло, а Морис занял место рядом с Богенбрумом. -- Скажите, Франц, а как вообще вы тут все очутились? -- задал вопрос Вейвановский.-- Я видел только вас одного вываливающимся из... из... условно говоря, отверстия в небе. Стив и Густав, надо полагать, прибыли таким же образом? -- Да, наверное. Это когда нас засосало каким-то смерчем в церкви,-- задумчиво сказал Богенбрум.-- Вы знаете, где находится Кантабиле? -- По ту сторону гор? -- спросила Венис. -- Господи, я сам даже не знаю, на какой стороне нахожусь. Это западное побережье? -- Нет, восточное,-- хором ответили Морис с Филомелой. -- Однако. После этой многозначительной фразы Богенбрум замолчал. По лицу у него заходили желваки, и Венис уж было вознамерилась его предупредить, что он может раскрошить свои не до конца закрепившиеся челюсти, когда Франц вновь заговорил: -- Как называется ваш поселок? -- Тупунгато. -- Название мне ничего не говорит. Где вы располагаетесь? -- На юге. Вулкан Майпо как раз рядом с нами. -- Получается, что вихрем нас швырнуло через горы... Филомела, мне можно курить? -- Сегодня -- только одну, и исключительно слабые сигареты. -- Дайте мне ваши, пожалуйста. Богенбрум закурил, выпустил в потолок струю дыма и начал свой рассказ, который до событий понедельника, 11 августа 2462 года, ничем не отличался от того, что узнали от Франца двое приятелей в Кантабиле, неосторожно пустившие его в дом. Дальнейшая история в версии Богенбрума выглядела следующим образом. -- Я всегда просыпаюсь рано, по старой привычке. В Оливаресе и Яркенде я привык делать зарядку,-- до океана в тех местах, где мне доводилось снимать жилье, было далековато. Здесь же пляж оказался почти рядом, и я надумал искупаться. Накануне Густав рассказал мне, что поблизости в Сапале -- так, кажется, называется эта деревушка -- есть старые постройки. Я решил заглянуть туда после купаний. Густав предупредил меня, что там -- зона психовозмущения и не рекомендовал идти одному. Но меня тяжело испугать всякими психическими аномалиями: как-никак, я профессор хореоматики. Приняв дозу гиперконсерванта, я пошел на пляж, где провел, кажется, не более получаса. Там я встретил старого знакомого, один мирный генетический курьез, и мы чудесно провели время вместе. -- Что еще за курьез, Франц? -- не понял Вейвановский. -- Один из побочных продуктов деятельности генетических лабораторий. Похож на огромную глыбу с щупальцами, глазом и зубастым ртом. Но питается исключительно водорослями. Его разрабатывали как пробный вариант для более хищной, плотоядной модели. Но до серийного производства дело не дошло, и он остался единственным, совершенно безобидным экземпляром. Часто показывался на пляжах Оливареса, где ему дали кличку Ихтиандр. -- Странное прозвище,-- сказала Венис.-- А что заставило вашего Ихтиандра переместиться сюда? -- Очевидно, отсутствие человеческой компании. Он привык, что с ним все время игрались и возились. Оливарес же теперь практически пуст. Я попытался восполнить недостаток общения, но так как обещал к одиннадцати быть у Макналти, то не стал особо задерживаться на пляже и пошел прямо в Сапалу. -- Без экипировки? -- спросила Филомела. -- А зачем? Есть другие способы защиты. -- В аномальной зоне? -- фыркнула Венис.-- Какие же, например? Богенбрум сделал длинную затяжку, стряхнул пепел и ответил: -- Самый надежный способ -- это никого и ничего не беспокоить. Когда в зоне возмущений появляется вооруженный до зубов воин, сверкая сталью и пластиком, то к нему мгновенно устремляются все элементалы. Он для них как приманка. Я поступаю иначе и в таких ситуациях всегда старательно обхожу опасные участки. -- А как вы их определяете? -- Венис скептически глядела на Франца. -- Посредством биолокации. -- Это с помощью лозы, что ли? -- Да. Сорвать подходящую веточку по дороге труда не составляет. Остальное -- дело умения и опыта. -- Вы хотите сказать, что в Сапале вас никто не заметил? -- спросил Морис. -- Практически да. Вплоть до того момента, когда я подошел к алтарю в церкви Святого Обрезания Господня. -- Простите, Франц, но что вы надеялись найти в, как я понимаю, заброшенной церкви? -- поинтересовалась Филомела. -- Коран. -- Коран? Откуда он мог там взяться? -- После разгрома ислама уцелевшие экземпляры были разосланы по христианским церквям, где эту книгу положено было ритуально топтать и оплевывать на каждой воскресной проповеди. Коран -- единственный сакральный текст, который мне до сих пор никак не попадался в руки. -- И что же произошло, когда вы подошли к алтарю? Богенбрум шумно вздохнул и обратился к Венис: -- Скажите, а чай мне не возбраняется? -- Только фруктовый. -- Можно чашечку? -- Пожалуйста. Филомела поставила на журнальный столик перед Францем поднос с чаем, вареньем и булками. -- Морис, вы тоже угощайтесь,-- пригласила она Вейвановского. -- Спасибо,-- ответил тот. После нескольких глотков чая Богенбрум продолжил повествование: -- К тому, что случилось в церкви, я готов не был. С такими вещами в своей практике мне сталкиваться не доводилось, моим коллегам по университету и знакомым, насколько я знаю,-- тоже. Меня просто вдруг парализовало, я не мог пальцем пошевелить. Какая-то непонятная сила перевернула меня в воздухе, содрала с меня одежду и уложила навзничь на невидимый стол прямо над алтарем. В церкви было достаточно темно, к тому же я был ошеломлен внезапностью нападения и поэтому не заметил, как рядом со мною возникла загадочная фигура в длинной монашеской рясе с капюшоном, целиком скрывавшим лицо. Она начала ходить кругами вокруг меня. Я пытался что-то сказать, но в церкви совершенно не стало звуков. -- Как так? -- не понял Вейвановский. -- Полная, непроницаемая тишина. Даже если бы я пробовал кричать во всю глотку, не было бы слышно ничего. Как будто уши заложило мешками с песком,-- такое, знаете, гнетущее, подавляющее безмолвие. -- И что же делала эта таинственная фигура? -- спросила Венис. -- Я мог видеть, только краем глаза, меня как будто приклеили головой к этому невидимому столу. Похоже, она перемещалась вокруг алтаря в определенной последовательности, то есть, мелькала в пределах того узкого участка, который я мог видеть, через строго фиксированные интервалы. Так продолжалось некоторое время, а потом этот монах начал что-то рисовать на моем теле. -- Когда вы упали на крышу, на вас никаких рисунков не было,-- заметил Морис. -- Неудивительно. С меня вполне могло кожу сорвать в этом смерче. -- Вы сами не видели, что на вас рисуют? -- задала вопрос из своего кресла Филомела. -- Опять таки -- краем глаза. Какие-то полосы и значки. Причем наносил он их не сразу, а в несколько приемов, со строго определенных позиций. Наверное, существовала некая последовательность, но я ее не уловил. Эта живопись тянулась очень долго, несколько часов. Я, кажется, потерял сознание, потому что следующим помню уже то, как Стив или Густав пощечинами приводили меня в чувства. Я забыл, что звуков в церкви нет, и хотел им сказать, что необычайно рад их видеть, но находиться им здесь очень опасно. Но их тут же рывком унесло вверх, под самые своды, а затем вихрь выбросил их в окно, и меня -- вслед за ними. -- Кто их унес вверх? Вы не заметили? -- спросил Морис. -- Что-то невидимое. Должен сказать, что вихрь, который потом подхватил и меня, был чудовищен. Звук вернулся; рев и грохот были невыносимы. Меня трепало как пушинку. -- А на что было похоже там, внутри этого вихря или смерча? -- Даже затрудняюсь сказать. Водоворот, наверное, был бы самым подходящим сравнением. Вполне возможно, что сознание я терял и там. -- Все ясно,-- сказал Вейвановский.-- Смерч пронес вас через горы и бросил на крышу вниз головой. Я помню, как вы кричали при падении. Богенбрум виновато улыбнулся: -- Я, к сожалению, этого совершенно не помню. Но зато испытал ни с чем не сравнимое чувство ужаса, когда пришел в себя, а на лице у меня -- удушливая гадость, а сам весь обмотан трубками, будто паутиной. Пожалуйста, Филомела, извините, что заставил вас сегодня утром поволноваться. -- Умоляю, Франц, достаточно,-- замахала та рукой.-- Вашими и Мориса стараниями у меня скоро наступит передозировка извинений и комплиментов. -- Больше не буду,-- отвесил легкий поклон Богенбрум.-- Вот, собственно, и весь мой рассказ. Согласитесь, то, что я сделал,-- просто ужасно. Втянул двух совершенно посторонних людей в это жуткое приключение. И все из-за собственного легкомыслия. Думал, что если я -- профессор, то уже и море по колено. Больше всего жаль Густава. А что это за ранение, из-за которого он не сможет восстановить свои умственные способности? -- Повреждение модуля простаты, причем давнее,-- ответила Филомела. -- Что я могу сделать, чтобы улучшить его состояние? Какая-нибудь терапия, уход? -- Кроме донорства -- ничего,-- резко ответила Венис. Богенбрум поиграл желваками, размышляя, затем сказал: -- Так как Густав пострадал исключительно по моей вине, я готов поменяться с ним модулями. Когда вы будете готовы к операции? -- Вы это серьезно, Франц? -- неподдельно удивилась Филомела. -- Совершенно. -- Я не знаю, как Эшер чувствовал себя до сих пор со своим дефектом, но боюсь, что жизнь после подобной пересадки не будет доставлять вам прежнего удовольствия. -- Гораздо большие мучения будет причинять мне осознание того, что такой замечательный ученый, изобретатель интерферотрона... -- Как вы сказали? Интертрона? -- переспросила Филомела и хитро глянула в сторону Мориса. Тот опустил глаза, якобы для того, чтобы взять с подноса булку. -- Интерферотрона. -- А что это? -- с невинным видом поинтересовалась Венис. -- О-о, это замечательный аппарат. Я ни разу не встречался с аналогичными конструкциями. Позволяет считывать прошлое, причем, по словам Густава, показывает его на экране наглядно, в движении. -- Даже так? -- Филомела продолжала обстреливать Вейвановского насмешливыми взглядами.-- Очень интересно. Тогда я вполне понимаю, Франц, вашу готовность, пожертвовать собою. -- Это в каком смысле -- пожертвовать? -- занервничал Богенбрум. -- В самом прямом,-- с серьезным видом ответила Филомела.-- В домашних условиях всегда существует элемент риска даже при самых простых оперативных вмешательствах. Здесь же речь идет об очень сложной операции. Одних медсестер понадобится не менее восьми. Вы, Морис, тоже будьте наготове. И вас, Франц, и Густава придется буквально разобрать на кусочки, чтобы осуществить обмен модулями. С обратной же сборкой сами знаете, как иногда случается: то одна деталь лишней окажется, то несколько не туда попадут. Но раз вы решились, отступать не будем. Завтра к обеду вы вполне выздоровеете, а операцию, чтобы не терять времени зря, назначим, ну скажем, на пять вечера. Часам к семи-восьми утра, глядишь, и закончим. -- Так долго? -- только и нашелся спросить потрясенный Богенбрум. -- Почему же долго? -- удивленно заморгала Венис.-- В полевых госпиталях, где летальность при подобных операциях достигала семидесяти процентов, у нас иногда уходило до двадцати часов. В общем, договорились. Завтра в пять. Вы подойдете, Морис? -- Обязательно. -- Отлично. А теперь, Франц, вам пора отправляться спать. Без всяких возражений. Не волнуйтесь, особо пичкать вас снотворным не стану. Завтра вам предстоит принять очень крупную дозу анестетиков, поэтому во избежание интоксикации сегодняшняя порция уменьшается. Безмолвно поднявшись, Богенбрум деревянной походкой направился к выходу из гостиной. Филомела, лукаво улыбаясь, взяла его под руку и, повернувшись к Вейвановскому, сказала: -- Будьте добры, Морис, помогите довести нашего самоотверженного гостя до его спальни. Тот кивнул и взял Франца под другую руку. У палаты Эшера Венис извинилась и попросила Мориса уложить Богенбрума в постель без нее, так как хотела взглянуть на состояние Густава. -- Я принесу снотворное через пару минут,-- сказала она, скрываясь за дверью. Богенбрум тут же высвободил свою руку и, отшатнувшись от Вейвановского, сам открыл дверь в свою палату, после чего, сбросив тапочки, плюхнулся на кровать. Морис заметил, как неприятно изменилось у Франца выражение лица: глаза Богенбрума жестко глядели на него, губы были плотно сжаты. Вейвановский решил просмотреть его мысли своим привычным способом (хотя уверенность в его корректности была несколько подорвана), но не успел он направить свои мысли под череп Францу, как ощутил сильнейшее головокружение и чуть не свалился на руки Венис, входившей в этот момент в комнату. "Со мной эти штуки не проходят",-- услыхал он тихий голос Богенбрума. -- Осторожно! Что с вами? -- подхватила зашатавшегося Мориса Филомела. -- Ничего, ничего,-- выдавил тот из себя.-- Голова что-то закружилась. -- Вам срочно нужно на свежий воздух. Сами дойдете или организовать фантома? -- Спасибо, сам доберусь,-- Вейвановский вышел в коридор и, цепляясь за стены, медленно зашагал к выходу. -- Он мало спал последние дни,-- объяснила Филомела Францу неожиданное недомогание ее помощника.-- А вот ваш сонный напиток! В руке у нее появился небольшой бокал с прозрачной жидкостью, который она протянула Богенбруму. Тот взял у нее снотворное, медленно выпил, после чего вернул бокал Филомеле. Она пожелала Францу приятных сновидений; он посмотрел на нее, не сказав ни слова, и вскоре закрыл глаза. Венис постояла некоторое время, глядя на Богенбрума, затем на цыпочках вышла из спальни, тихо притворив за собою дверь, и отправилась разыскивать Мориса. Сначала она заглянула в гостиную, но его там не оказалось. Выйдя на крыльцо, она увидела, как тот, шатаясь, подошел к двери своего дома, открыл ее и скрылся внутри особняка. *** -- Как здоровье, гений гипноза? -- было первыми словами Венис, когда она открыла в одиннадцать часов вечера дверь перед Морисом. -- Спасибо, нормально. Почему гений? -- на всякий случай спросил Вейвановский, хотя был почти уверен, что Филомела подразумевала его неудавшееся чтение мыслей у Богенбрума. -- Неужели вы уже забыли историю с трекболидом? "Наверное, не заметила",-- с облегчением подумал Морис, отвечая: -- Нет не забыл. Просто показалось, что я опять где-то прокололся. -- В том, что вы прокололись, нет никаких сомнений,-- шурша халатом, Венис вошла в гостиную.-- Эта история с интерферотроном начинает меня забавлять. Какая-то сплошная мистика. Может быть, вы все-таки объясните любопытной даме, что тут происходит? Сначала вы изучаете инструкцию, которая у вас якобы случайно завалялась. Затем конструируете сам аппарат. Потом выясняется, что великий изобретатель лежит в коме в соседней спальне. Надеюсь, вы не собираетесь устраивать тут светопреставление и дадите пожилой женщине провести остаток дней в спокойствии? -- Насчет конца света можете не волноваться,-- если он и наступит, то не по нашей вине, и к нему вас пригласят. Прежде чем объяснить вам ситуацию, я хотел бы узнать, о чем вы разговаривали с Богенбрумом в мое отсутствие. -- О погоде,-- фыркнула Венис. -- Прошу вас, Филомела. Это достаточно серьезно. -- Да практически ни о чем,-- с недовольным видом сказал она.-- Франц не знает о вас ничего, будьте спокойны. А об интерферотроне он впервые заикнулся в вашем присутствии. -- И о люпусах он не знает? -- Нет. -- А как вы ему объяснили его ускоренное выздоровление? -- Ускоренным оно может показаться только в том случае, если есть с чем сравнивать. Богенбрум считает, что ничего экстраординарного в его лечении не произошло. Не забывайте: он все время спал. Расслабьтесь, Морис. Для него вы -- всего лишь сосед, на которого с неба свалилось три любителя острых ощущений. -- Будем надеяться, что все обстоит так на самом деле. -- А если не так? Возможны последствия? Теперь ваша очередь давать разъяснения. -- Все я рассказать не могу. -- Почему? -- Боюсь втягивать вас в авантюры, которые, насколько я понял, совершенно вам не нужны на старости лет. -- Да, подвигов мне в жизни хватало и без этого. Тем не менее, хотелось бы слегка ориентироваться в том, что происходит у меня в доме. Почему вы утаиваете информацию от Богенбрума? -- Об этом попросил Эшер. -- Попросил? Вас? -- Да. -- Каким же образом? -- Я общаюсь с ним каждую ночь. -- Азбукой Морзе? -- Нет, я использую свои способности. -- В вас зарыта груда талантов. Через что -- или кого -- вы разговариваете? -- Это обмен мыслями между астральными оболочками. -- Фантастика! Вас этому в армии научили? -- Да. -- А вы еще скромно пытаетесь отрицать, что являетесь гением магии и гипноза. Так что же вам поведал изобретатель? -- Во-первых, он страшно зол на Богенбрума. -- Его можно понять. -- Конечно. Во-вторых, он попросил меня собрать интерферотрон. -- А это ему зачем? Полюбоваться своим прошлым? -- Его больше волнует будущее. В те моменты, когда он находился в состоянии клинической смерти, он попадал в какие-то места, где ему пришлось очень плохо. Он вернулся оттуда в полной уверенности, что на том свете его ждут совершенно чудовищные испытания. -- Он говорил о них? -- Я пробовал выведать у него, но Эшер категорически отказывается их обсуждать. -- На месте Густава я не стала бы отчаиваться. Смерть -- дело сугубо индивидуальное, как мне представляется. Каждого ждет своя уникальная доза посмертных приключений. Да и кто может поручиться в том, что все его видения -- не результат отмирания левого полушария? -- Никто, естественно. Но поколебать Эшера в его уверенности невозможно. -- И что же, он с помощью своей волшебной машинки хочет заглянуть в грядущее, чтобы узнать номер адского котла, где его будут жарить? -- Ему нет необходимости заглядывать в будущее. Он намерен изменить свое прошлое. Филомела удивленно вскинула брови: -- Это каким же образом? -- Видите ли,-- Морис решил позондировать свою собеседницу,-- если вы просматривали инструкцию... -- Не просматривала,-- отрубила Венис. -- Тогда мне придется полчаса вам рассказывать о том, как работает эта штуковина. Давайте перенесем подробные разъяснения до лучших времен, а пока будем считать, что у Эшера, если аппарат в новой модификации заработает, появится, как считает изобретатель, возможность менять прошлое у любого предмета или человека. -- Новая модификация? А что случилось со старой? -- Стив и Густав взяли ее с собой, когда разыскивали Богенбрума. Первый вариант интерферотрона пропал в Сапале. -- Второй вариант, очевидно, лежит у вас в пристройке? -- Да. Но я его не запускал. -- Почему? Боитесь разрушить чье-нибудь прошлое? -- Нет, просто я не специалист в хореоматике. Густав просил, чтобы Стив занялся аппаратом, когда выздоровеет. -- И как часто вы с ним разговариваете? -- Пока что -- по двадцать минут каждую ночь. -- Почему не днем и не дольше? -- Иначе не получается. Здесь есть свои трудности. -- А почему бы Эшеру не привлечь к своему проекту эксперта по хореоматике? Я имею в виду профессора Богенбрума. Кому как не ему, вместо того, чтобы разбрасываться своими внутренними органами, заняться восстановлением славного прошлого великого изобретателя? -- Я Густава об этом не спрашивал, но думаю, он не придет в восторг от этой идеи. Еще не известно, как Макналти отнесется к пребыванию здесь Франца. -- Если отнесется плохо, то что может произойти? -- Хореоматика потеряет одного из своих видных ученых. Филомела некоторое время сидела молча, о чем-то размышляя, затем сказала: -- Хорошо, Морис, отправляйтесь на дежурство. Ваша закулисная возня для меня теперь стала более-менее ясна. Если в дальнейшем сочтете нужным мне о чем-либо сообщить,-- пожалуйста. Я не собираюсь совать нос в чужие дела. Можете быть уверенным: от меня Богенбрум ничего не узнает. -- Спасибо, Филомела. -- Не стоит благодарности,-- она встала из кресла.-- Разбудите меня завтра в семь. Морис удивился: -- А как же обновления? Филомела вместо ответа показала на победоносно торчавший из вазы букет: -- Идите, Морис. Ваш диванчик ждет вас. Пожелав ей спокойной ночи, Вейвановский удалился в палату Густава. Диван оказался невелик, но весьма удобен: Морис не стал пить кофе и, проснувшись к сеансу связи с Эшером, почувствовал себя вполне отдохнувшим. -- Здравствуйте, Густав! -- Приветствую вас. -- Будем говорить или возьмете время для раздумий? -- Был бы благодарен, если бы мы продолжили разговор минут через десять. Вы не против? -- Нет. Пока Эшер думал о своем, Морис пытался сообразить, как ему следует вести себя с Богенбрумом. Франц был явно с подвохом,-- об этом свидетельствовал энергетический удар, полученный Вейвановским накануне. Добравшись вчера вечером домой, Морис провалялся в кровати час с лишним. Его тошнило, головокружение никак не проходило. Немного позже, почувствовав себя лучше, он поднялся на чердак и попытался выйти на связь с куратором, но тот не отзывался. Тогда Морис обратился к братьям за помощью, и после долгих поисков им удалось найти начальство, наводившее порядок где-то на противоположном краю Млечного Пути. Куратор пребывал в раздраженном состоянии: -- Что вам нужно, Младший Брат No 20? Излагайте вкратце. -- Мне не хватает времени для разговоров с изобретателем. -- Вам должно быть достаточно того, что есть. -- Один из больных очнулся. По-моему, он опасен. -- А вы не бойтесь. -- Машина почти собрана и готова к запуску. -- Спрячьте ее подальше. Еще вопросы? -- Я все делаю правильно? -- За ошибки вы были бы уже наказаны. До свидания! На этом плодотворная беседа с куратором завершилась. Морис перенес интерферотрон вместе с руководством в подвал, где закрыл их внутри бронированного сейфа, вмонтированного в стенку и оборудованного сложной охранной системой. Он также зашифровал вход в гравитоплан,-- так, на всякий случай, предварительно затащив в багажное отделение из ангара все остальные транспортные средства, включая непокорный троллер. Лежа на диване в ожидании, когда Густав заговорит первым, Вейвановский размышлял над тем, что волей куратора ему -- Морису -- уготовлена роль статиста в какой-то загадочной пьесе, написанной высшими силами. Или нет, скорее участь пешки, которой могут пожертвовать в сложном шахматном гамбите. А, может быть, вращающейся в огромном космическом механизме мельчайшей шестеренки, которую вскоре разотрут в порошок огромные жернова. Перебрав сравнения и ощутив к себе необычайную жалость, Вейвановский заключил, что, как пить дать, иерархи им попросту подотрутся. -- Морис? -- отправил мысль Эшер. -- Да, я вас слушаю, Густав. -- С конфигурацией люпусов я, похоже, разобрался. -- Ну и к какому решению вы пришли? -- Расскажу потом. Не волнуйтесь, ничего я от вас не утаиваю. Здесь используется обычный принцип "золотого сечения". Если поставить психостанции в определенном порядке, то мощность пси-поля возрастает лавинообразно. -- Она и так уже сильно возросла, благодаря чему Богенбрум практически выздоровел. Стив, похоже, будет в строю завтра. А вчера вечером мы с Филомелой имели честь общаться с Францем. -- Неужели? Очень интересно. Что же он вам рассказал? -- Каялся в своем легкомыслии, которое привело к таким печальным последствиям. -- Он объяснил, зачем полез в Сапалу? -- Если верить его словам, он хотел быстро пробежаться до церкви и назад, чтобы попробовать отыскать коран. -- В трусах и майке? На местности, где люпусы практически не действуют? Нам со Стивом не помогло все штурмовое снаряжение, которое у нас было. -- Он сказал, что принял консервант перед выходом из дому, а до церкви дошел, используя биолокацию. -- А-а, тот самый прутик, которым он размахивал. Франц случайно не упомянул некоего морского зверя? -- Упомянул. Это ручной травоядный мутант, который околачивался возле пляжей Оливареса. -- Что-то не слыхал о таком. Впрочем, я ни разу не был на городских пляжах. -- Богенбрум предложил трансплантировать вам свой модуль простаты, чтобы поставить вас на ноги. -- Вот как? Неужели серьезно? -- Конечно нет. Он, очевидно, полагал, что мы бросимся его отговаривать, но Филомела сделала вид, будто готова его оперировать немедленно. Богенбрум не ожидал такого поворота. -- Интересно было бы посмотреть, как он завтра станет выкручиваться. Надеюсь, Франц не в курсе того, что вы собрали второй вариант интерферотрона? -- Нет. Но мне пришлось рассказать обо всем Филомеле. -- Как обо всем? -- О наших разговорах, об интерферотроне, о привезенных люпусах. -- Как такое могло случиться? -- Стечение обстоятельств. Согласитесь, когда Богенбрум начинает рассказывать, что здесь лежит великий изобретатель интерферотрона, а недавно она видела меня с инструкцией в руках, да к тому же еще и эта история с люпусами... В общем, тут тяжело отвертеться. Но я попросил ее хранить молчание. -- Ладно, черт с ней. -- Она, между прочим, поинтересовалась, почему вы не хотите привлечь Богенбрума к работе с аппаратом, ведь он все-таки профессор. -- А это мысль! Но, думаю, Макналти будет не хуже. Я больше доверяю старым штурмовикам, чем профессуре. И, конечно же, если Стив его увидит здесь, кровопролития не избежать. -- Хорошо, завтра я попробую его выпроводить отсюда. Но куда ему идти? -- Достаньте ему велосипед, если это возможно. Все его вещи -- в Кантабиле. Через перевал дорога тяжелая? -- Не знаю, надо будет спросить Филомелу. -- К нам он добрался на велосипеде. Думаю, ему несложно будет отправиться отсюда таким же образом. Так, а что у нас на графиках? -- Эшер принялся изучать табло.-- Сенсационные результаты! Девяносто два процента! Я практически здоров! -- Да, Филомела говорит, что на днях вы выйдете из комы. -- И превращусь в полноценного здорового кретина. Один-два процента -- на выход из комы, следовательно, интеллектуал отличается от дебила всего лишь шестью-семью процентами! Что вы будете со мной дальше делать? -- Об этом мы с Филомелой не говорили. Во всяком случае, у нас теперь появится еще один помощник -- Стив. -- Не уверен, что из него получится хорошая сиделка. -- Непосредственно присматривать за вами так или иначе будут фантомы. Но кто-нибудь из нас всегда будет рядом. -- Хорошо. А как мне через вас общаться со Стивом? Вдруг возникнут вопросы по поводу интерферотрона, и что же, ждать трех часов ночи, пока со мной удастся выйти на связь? -- Иных возможностей, к сожалению, нет. -- Печально. Хотя, с другой стороны, я должен быть несказанно рад тому, что меня откачали и что интерферотрон почти собран. Если бы мы свалились на другую крышу, то наш прах давно бы уже развеяло ветром. -- Вы не думали над тем вопросом, который я вам задал вчера? -- Насчет системообразующих снов? -- Да. -- Не только думал. Теперь, как понимаю задним числом, я мог их даже наблюдать на экране интерферотрона, но не придал этому особого значения. -- И как они выглядели? -- Совершенно обычно -- в виде ответвлений. Если это действительно были системообразующие сны. Вы что-то говорили и о других снах. -- Системоразрушающих? -- Да, и якобы появление этих снов стало причиной гибели колоний на других планетах. -- Так мне было сказано высшими силами. -- У нас нет оснований им не доверять, не правда ли? -- Ложь -- сугубо человеческое изобретение. -- Несомненно, и к тому же укладывающееся в общую картину: непропорциональный и слабо задействованный мозг, очевидно, выполняющий функции конденсатора психической энергии; непомерно развитые речевые навыки и сопутствующее этому умение лгать... Интересно, сколько всего было этих системообразующих снов? Десятки? Сотни? Миллионы? -- Думаю, совсем немного. Несколько тысяч, скорее всего. Да и происходили они наверняка много лет назад. -- Почему вы так считаете? -- Ну как же... если рассуждать логически... должна быть последовательность... -- Вот как раз если и рассуждать логически, то в последовательности совершенно нет необходимости. Явление, находящееся в произвольной точке событийного клише, может воздействовать на любые другие явления, независимо от того, находятся они в будущем или прошлом. Какой-нибудь эпохальный сон, приснившийся городскому сумасшедшему в XIX веке, мог повлиять на формирование всей земной фауны миллионы лет назад. Или же великие изобретения человечества могли проскользнуть в возбужденном мозгу кроманьонца, обожравшегося тухлого мяса. -- Неужели такое может быть? -- Это мне вас надо спрашивать. Пока что я строю гипотезы. Вы как-нибудь поинтересуйтесь у ваших знакомых в высшем космическом свете, возможно ли такое. Я считаю, что возможно. Но подобные сны должны быть очень сильно разбросаны вдоль всей истории человечества. -- Интересно было бы заглянуть внутрь такого сна. -- С помощью интерферотрона это реально. -- И что же, эти сны, как и траектории, можно изменять? -- Естественно. -- Вы подскажете, как это можно сделать? -- Просмотреть -- да, насчет изменить -- я подумаю. -- Да я, собственно, ничего не собираюсь переделывать в этих снах. -- Верю. Но дополнительные меры предосторожности не помешают. Между прочим, я совершенно не уверен, что эти системообразующие сны представляют собой нечто связное. Скорее всего, это хаотические обрывки, мешанина цветов и звуков. -- Почему вы так думаете? -- Уж больно мощные выбросы психической энергии при этом происходят. Мозг разряжается; ему некогда заниматься художественным оформлением видений. Это при заурядных снах выстраивается некое подобие сюжета, и фигурируют знакомые персонажи. К тому же, такой системообразующий сон должен быть по необходимости абстрактен: он не может вмещать в себя все разнообразие последующих явлений. Это сновидение -- импульс, толчок, теорема. При таком психическом выбросе постулируется некая общая программа, а насыщают ее остальные возникающие траектории. -- Но какой-то сон все равно оказывается первым? -- В принципе, да. Если ограничиться рамками земного шара -- а меня, откровенно говоря, космос совершенно не интересует -- то должен существовать исходный сон, приведший к образованию основного макропучка. -- Что вы вкладываете в понятие основного макропучка здесь? -- Это может быть микромир. Элементарные частицы. Кирпичики мироздания, как их еще называют. Конечно, с теми психическими или даже физическими свойствами, которые свойственны им в пределах Земли. Или наоборот, первичное сновидение с таким же успехом может вмещать в себя образ планеты в целом. -- На мой взгляд, здесь опять назревает парадокс. Получается, что человек мог сам создать планету, на которой живет? -- В общем, да. Но не вижу здесь никакого противоречия. Если вы опять имеете в виду хронологическую последовательность, то забудьте о ней, когда речь идет о событийном клише. Еще раз повторю: любое явление внутри "слоеного пирога" может влиять на любые другие, независимо от их времени и места. Теоретически первичный сон может присниться кому-нибудь из нас завтра,-- может быть, вам, и тогда вы станете основателем планеты Земля. -- Мне еще не вполне понятно, каким образом высвобождаемая мозгом психическая энергия, пусть даже колоссальной силы, в состоянии инициировать такие глобальные процессы. -- Для вящей наглядности опять прибегну к сравнению. Представьте себе насыщенный солевой раствор. Стоит в него добавить буквально щепотку соли, и начнется процесс кристаллизации. Аналогично обстоят дела с событийным клише. В нем содержится практически вся энергия, необходимая для кристаллизации -- иными словами, образования траекторий и пучков. Не хватает только самой малости, чтобы они возникли, и тут на помощь приходит сновидение,-- та самая щепотка, образующая узоры кристаллов. Ведь внутри клише все события уже имеются, но не реализованы в виде явлений. Вернее, иначе: события и есть безусловная реальность, но чтобы появилась иллюзия -- явления -- необходим внешний толчок. Первичный толчок дополняется остальными сновидениями, и внутри "слоеного пирога" образуется система взаимосвязанных траекторий. -- Этот исходный импульс, тем не менее, должен исходить от какой-то уже существующей трассы, не так ли? -- Да. -- То есть, мы неизбежно приходим к выводу, что внутри событийного клише так или иначе должна существовать самая первая траектория, которую никто не создавал,-- которая, иначе говоря, никому не приснилась. -- Что касается нашей планеты, то ее происхождение следует искать в окружающем космосе. Ваши знакомые, полагаю, знают об этом и могут подтвердить. Если же представить всю нашу Вселенную заключенной внутри одного огромного событийного клише -- я считаю, что так оно и есть на самом деле,-- то да, возникает вопрос о том, кто инициировал самую первую траекторию, которой приснился исходный сон. -- У вас есть ответ на этот вопрос? -- Думаю, что да. Но предлагаю поразмыслить над ним вам со Стивом. Можете даже привлечь Филомелу. Если через неделю не догадаетесь,-- тогда отвечу. -- Хорошо, договорились. А интерферотрон в его нынешнем виде сможет по цепочке дойти до исходной траектории? -- Применительно к Земле -- вполне вероятно. В более широком плане -- нет. Чтобы заглянуть в корни Вселенной, пришлось бы строить аппарат размером со звездную систему, а то и галактику. Можете заняться этим на досуге. -- Благодарю покорно. -- Не стоит благодарности. Знаете, Морис, мне почему-то захотелось пофантазировать насчет содержания первичного сновидения здесь, на Земле. Представьте себе неподвижный кадр, фотографический снимок, как вспышка, мелькнувший в голове неведомого спящего: кирпич, лежащий в траве, а на нем в лучах солнца греется ящерица. Ведь этого, по сути дела, вполне достаточно, чтобы по цепочке реконструировать всю планету с ее историей: начиная с кирпича, далее -- через мастерскую, где его отожгли какие-то люди, каждый -- с многочисленными родственниками и знакомыми, живущими в городе или деревне, в стране с многовековой историей. А если начать с ящерицы, то можно узнать, кого ест она, а кто ест ее, что за трава растет на грунте и что находится под землей. Падающие на ящерицу лучи солнца позволят установить, что это за светило и как оно расположено по отношению к нашей планете. Наконец, глина, из которой вымесили кирпич, представляет собой останки многочисленных организмов и растений. Более того, Морис: даже зацепившись за одну молекулу водорода или, скажем, азота, и проследив ее путь по поверхности земного шара, можно в принципе воссоздать все. В этом придуманном мною первичном сне заложены начало, середина и конец,-- даже то, что мы с вами сейчас разговариваем таким странным образом на закате цивилизации. Впрочем, это лирика, мой досужий вымысел. Реальность может оказаться иной. -- Если Стиву будет интересно, он с помощью интерферотрона сможет докопаться до самых истоков. -- Конечно. После того, как подправите мою траекторию. -- Будем стараться. А как вы видите действие системоразрушающих снов внутри "слоеного пирога"? -- Скорее всего, эти сновидения -- тоже с мощным зарядом энергии -- вызывают повреждения или разрывы существующих траекторий, что приводит к исчезновению комплексов сил, отвечающих за нормальное функционирование того или иного участка планеты. Мне кажется, аномальные территории -- пример такого разрушения. Могут происходить и другие, скрытые, глубинные процессы. Но, как я вам уже говорил в одну из прошлых встреч, разъясняя парадоксы времени, мы можем даже не заметить, что вокруг накапливаются катастрофические изменения. В один прекрасный день -- вернее, прекрасную ночь -- кому-то приснится особо мощный деструктивный сон, и все рассыплется на атомы, а то и мельче. -- Интересная перспектива. -- Это не прогноз, а опять-таки праздная игра ума. Когда я учился в университете, у моих сокурсников было в ходу некое подобие притчи. Суть ее в следующем: маленькая девочка сидит в песочнице, ковыряется лопаточкой, строит кучки. Рядом в песке -- полно ее сверстников, тоже увлеченных своими играми. Погожий день, тепло; неподалеку на скамейке сидят мамаши, болтают между собой, читают дамские журналы, поглядывают на своих детей. Вдруг эта девочка медленно поднимает голову, смотрит на небо и произносит какое-то неразборчивое междометие: "бя" или "мя", а, может, и "гю". И тут наступает полный, всеобъемлющий конец света. Оказывается, вселенский баланс сил был к этому времени настолько неустойчив, что достаточно было этого междометия, произнесенного именно в данный момент, причем с особой интонацией и непременно тембром голоса этой конкретной девочки, чтобы все бесследно развалилось. Интересно то, что гипотетического существования такой ситуации нельзя ни опровергнуть, ни подтвердить. Вот мы сейчас с вами размышляем, разглагольствуем, а в следующую секунду уже ничего не будет. Мы -- люди -- благодаря инерции привыкли к тому, что если у нас перед глазами стоит какая-нибудь картина, то внезапно измениться или исчезнуть она не может. Спасительное свойство человеческой психики: отмахиваться от всего неприятного и быстро забывать плохое. -- Может быть, эти отрицательные эмоции, переработанные мозгом в психическую энергию, как раз и выбрасываются через сновидения внутрь "слоеного пирога"? -- Вполне вероятно. Но и положительные эмоции тоже должны куда-то деваться. Вы мне говорили, что генерирование сновидений -- это основное, ради чего людей развели на Земле? -- Мне так было сказано. -- Тогда может оказаться, что системообразующие функции человеческих снов выходят далеко за пределы нашей планеты. Подумайте только: судьбы целых звездных систем и галактик могут зависеть от того, что приснится какому-нибудь пьянице, валяющемуся в канаве! -- Ну вы уж чересчур хватили. -- Почему? Потому что выбрал пьяницу в качестве генератора? Если бы это был процветающий политик или деятель искусств, вы бы согласились с моим утверждением? Давайте не будем спорить. Когда у вас состоится очередной сеанс связи с космическими силами, попробуйте задать им вопрос, насколько далеко простирается воздействие наших снов. Хорошо? -- Да,-- Вейвановский сверился с часами.-- Кажется, наше время истекает. Завтра я поделюсь с вами впечатлениями от знакомства со Стивом и расскажу, как Богенбрум пытался увильнуть от операции. Предположениям Мориса относительно Богенбрума не суждено было воплотиться в реальность. Попрощавшись с Густавом, он заснул, а когда в семь часов утра разбуженная им Филомела открыла дверь в спальню Франца, больного на месте не оказалось. Поиски по д