кому нужно подать сигнал, бегут, ориентируясь на меня. Я виден отовсюду и я главный на этой башне. Значит, только я могу и должен решать, кому и как звонить. " Поначалу голос маленького медного колокола еще звучал и был слышен в округе, но постепенно он стал звучать реже, и вскоре совсем смолк. Воздух потрясали только глухие, тяжелые, угнетающие душу удары гиганта. Он бил своим черным чугунным языком постоянно, и никто уже не понимал, что творится в мире, потому что все сообщения о разных событиях звучали на одной низкой, тяжелой ноте. Все словно отупело от однообразного, наводящего ужас, боя, терзающего душу; все чувствовало себя угнетенным и, лишенное живой песни, увядало на глазах. Все живое теряло жизненную силу и сжималось, движимое одним желанием: покинуть этот безрадостный мир. Но нашлась сила, которая отрезала злобный язык черного колокола. Ухнул он наземь, последним тяжелым вздохом сообщив всему, сохранившему признаки жизни, о своем конце. И зазвонил тогда медный колокол, разлив по округе плачь по собрату, как бы говоря всему и вся, что посягать на жизнь, даже самую преступную и жестокую, никто не имеет права, что нужна не карающая сила, а творящая, что нужно было вложить в черный рот иную песню. Но сила Закона Справедливости коснулась медного колокола, и услышал он в себе ее слова: -- Можно научить хорошо петь того, кто желает этого, но того, в ком самость рождает песни, переродить невозможно, легче заставить его замолчать. Тот, кто возвеличивает себя, над всем возвышает, все покоряет себе, свои песни навязывает, о себе поет, себя слушает, и ничего другого не слышит, не поймет вразумляющих слов, не примет других песен и не будет петь их, считая эти песни чужеродными. Если самость его, больше его самого, если разум его тяжелее его самого, если совесть его темнее его самого, то не лучше ли лишить его жизни во имя множества жизней других. Разумнее лишить его голоса, вырвав язык, чем обрезать собственные уши, лишив себя слуха. Пой, звонкий колокол, как пел раньше, -- плачем о горе, смехом о радости. Пой о жизни, чтобы она никогда не прекращалась. И запел медный колокол, создавая своим золоченым от солнца языком песню жизни. И поднялось все, и наполнилось силой, и потянулось к жизни, расцвело, возвысилось, потянулось к свету. И плакал колокол в дни ненастий, и разливался малиновым звоном в дни радости. И каждый раз новые жизнеутверждающие песни вырывались из его сияющей груди. А чугунный гигант висел, безмолвствуя, и черное тело его было вечным напоминанием тяготы и беспредельного безумства. Каков колокол души -- таков и звон. (Слова Космического разума из книги Л. Я. Венгеровой и Д. Д. Гурьева "Записи диалогов с Космическим Разумом". ) ПРИТЧА О МАЯТНИКЕ СЧАСТЬЯ Два брата обратились к Всевышнему: -- Скажи, Господи, можно ли управлять счастьем и горем? -- Человеку подвластно многое, -- ответил Бог. -- Тогда научи нас этому. -- Я дам вам по маятнику, и вы сможете сами отмерять свое горе и свое счастье. Поблагодарили братья Бога и возвратились домой с ценным подарком. Один брат качнул маятник в сторону счастья и закружился в порыве этого хмельного ветра, но дойдя до той точки, которая была отмерена силой толчка, маятник пошел в обратном направлении с такой же силой и отнес брата к событиям далеко безрадостным. Хлебнув горя, брат мгновенно отрезвел от безумного счастья и понял, что горе и счастье -- абсолютно равные величины, две стороны одной сути и одного без другого не существует. Значит, чтобы уменьшить горе, надо уменьшить желание счастья, которое не бывает вечным, и чем оно будет ровнее и тише, тем на душе будет спокойней. Умный брат понимал, что всего, чего хочешь, не иметь, всей радости, которой желаешь, не испытать, а потому нет существенной разницы между много и очень много, потому что все равно не знаешь точной меры того, что в сущности нельзя измерить. И он установил свой маятник на такую величину колебаний, которая позволила ему и познать счастье, и не ослабнуть в горе. И счастье, и горе были почти равны, а жизнь брата стала протекать в покое, и сам он стал более уверенным и сильным в житейской мудрости. Счастье украшало его жизнь, а горе не обезображивало ее. Сначала они спокойно сменяли друг друга, а потом слились в одну ровную полосу жизни, где все воспринималось, как должное, где все строилось в крепкой связи с разумом и душевным чутьем. И не мог сказать брат, ставший в последствии мудрецом: счастлив ли он, но он всегда говорил, что несчастье обходит его стороной. Так и прошел он по жизни долго и спокойно, мудро и праведно, не причиняя никому зла, а раздаривая другим радость. И не для себя уже он жил, а потому и не нуждался в личном счастье. Другой брат качнул маятник в сторону счастья и закружился в вихре опьяняющей радости, но дойдя до конечной точки и его маятник на мгновение остановился и, с еще большей силой, пошел в сторону несчастья. Неожиданность эта потрясла второго брата, от внезапности такой он чуть не захлебнулся и не лишился жизни. Оправившись от такого удара, безумец с еще большей силой толкнул маятник в сторону счастья и понесся в призрачный мир иллюзий. Упиваясь эйфорией счастья, он так и не заметил, что его снова отнесло к другому берегу и с головой окунуло в омут. Долго барахтался неугомонный брат, но, выбравшись, он решил толкнуть маятник еще сильнее, чтобы успеть ухватить еще больше счастья. Когда он снова оказался в болоте невзгод, когда горе с головой стало затягивать его в трясину бедствий, ему пришлось приложить неимоверные усилия, чтобы выкарабкаться, но, выбравшись, он с еще большей силой качнул маятник в сторону счастья в надежде получить столько, что сможет перекрыть любое горе. И продолжалось это качание из стороны в сторону долго. И чем было больше счастье, тем тяжелее невзгоды, и не понимал глупый брат суть этого явления. Так он всю жизнь толкал маятник к счастью, стараясь качнуть как можно дальше, чтобы получить как можно больше, но потом прикладывал еще большие усилия, чтобы преодолеть удары судьбы. До последнего мгновения своей короткой жизни он стремился счастьем перекрыть горе. Но в мире гармонии все так уравновешено, что ничего невозможно получить, не расплатившись. Это -- главный закон природы, о котором не знают или не помнят, забывают или не хотят знать. А итог один... И хоронили молодого годами старца, истратившего все свои силы на бесполезную работу -- добывание счастья, -- порожденную ненасытным желанием и тщеславием. У каждого человека в душе есть свой маятник, и какова амплитуда его колебаний, такова и человеческая жизнь. ПРИТЧА О ПОСТУПКЕ, СДЕЛАННОМ ИЗ ЛЮБВИ Было у матери пять сыновей, четверо работящие, а пятый только читал, да что-то вычерчивал. Пока дети маленькие были, в доме был мир и покой. Старшие на земле работали, помогали матери, а младший все маленьким был, все при своих детских забавах: то на звезды смотрит, то рисует что-то. В земляной работе он ничего не смыслил, да и не был приспособлен к ней, и считали его бестолковым и тупым, а потому оставили его в покое и не трогали. Пришло время, старшие выпорхнув из родного гнезда, обосновались на земле, обустроились, стали жить богато, и все у них было, да все чего-то не хватало. Был в их душах червячок, который точил одной-единственной мыслью их головы: была у матери земля, которая могла достаться нерадивцу, ни ума он ей не даст, ни толку -- загубит кормилицу, -- а с нее большая польза была бы. Пришли они как-то в родной дом и увидели, что мать на земле работает, а брат по-прежнему в небо упертый сидит. Взбесило это старших братьев, злость и зависть змеей горло обвили. И начали они убеждать мать, чтобы та выпроводила сына на собственные хлеба -- и ей легче будет, и нерадивого сына жизнь работать научит. Долго колебалась мать -- жалко ей было свое дитя, -- но потом все-таки согласилась с сыновьями и предложила своему глупому и ленивому последышу начать самостоятельную жизнь. Сын не стал спорить, собрался и ушел. Прошло немало времени. Снова старшим сыновьям неймется: видят они -- мать старая, землю обрабатывать не может и пропадает добротный кусок земли без сильных рук. И пришли они к матери просить землю. -- Разделите, -- сказала мать. -- Пусть каждому достанется равная часть. Но ни одному из сыновей ответ матери не понравился. Они понимали: если разделить землю поровну, то достанется столько, что развернуться, собственно, негде будет. Целый кусок еще что-то значил, а разделенный -- терял свою ценность. Видит мать -- недовольны сыновья ее ответом. -- Решайте сами, -- сказала она, -- у кого земли меньше, тому и отдайте. Стали мерять братья, но, как ни крути, выходит одно и тоже: если дать всю землю тому, у кого ее сейчас меньше, то у него с новым куском станет земли значительно больше, чем у самого богатого. Так начался спор, который длился бесконечно. И про мать сыновья совершенно забыли. И доживала она свои трудные года в одиночестве и печали, глядя на бесполезные споры своих детей. И чувствовала она вину перед тем, кому, может быть, не хватает сейчас крова, своего клочка земли, любви и заботы. И хотелось ей уже уйти из жизни, но словно что-то удерживало ее на этой грешной земле. Не могла она спокойно покинуть этот мир, не зная, что с ее младшим сыном. Долго жила она и долго мучилась, глядя на обезумевших в кровавой мести старших детей, и не ведая, что с ее сыном, которого она из любви выгнала из дому. Но как бы долго ни длилась жизнь, она -- не вечна, всему когда-то приходит конец. С тяжелым, изболевшимся сердцем покинула этот мир уставшая женщина. Немощное тело ее схоронили сыновья и облегченно вздохнули: "отмучила", и начали жестокую войну за землю. Только душа мученицы не покинула грешную землю -- не было ей дороги ни в ад, ни в рай, потому что осталась она привязанной к земле, где бродил по ней тот, кого она из любви собственной обездолила. И бродила душа по земле, и все чего-то искала. Давно уже не было в живых того, кому причинила она когда-то боль. Давно уже светлая душа ее младшего сына светила звездой в небе, которому посвятила свою жизнь, свой труд, свою безграничную любовь. Давно не было уже и тех, кто породил вечную войну за землю и черным ураганом носился над ней. А она в своем тонком теле все бродила по земле, бродила; все искала чего-то, искала... Привязавшая себя сама, она не могла разорвать этот узел и подняться туда, где ждал ее отдых. Существует поверье: если душа по какой-либо причине привязала себя к земле и не в силах оторваться от нее, то остается она на ней вечно, становясь низким духом-элементалом, который бродит по земле среди людей и пугает их своим внезапным проявлением. И боятся его люди, и зовут привидением, и изгоняют его, применяя магию, не зная вечных мук этой души и причиняя ей боль. Не так страшен грех, который можно искупить в аду, страшен поступок, который не причислишь ни к грешным, ни к праведным, и который не имеет дороги ни в ад, ни в рай. ПРИТЧА О ЛИЦЕДЕЕ Один человек мечтал дарить людям праздники, делать их счастливыми, веселыми, радостными, преображать их суровые лица. И стал он актером. Бродил по городам и устраивал на площадях для народа свои представления. Имел крохи, которых с трудом хватало на жизнь, но не это поддерживало его, а огонь, который горел в глазах людей, который оживлял их лица на какое-то время, делая их красивыми, светлыми, одухотворенными. Но это преображение длилось недолго. Как только актер заканчивал представление, люди опускали головы и шли по своим делам, озабоченные своими трудностями. Жизнь становилась все тяжелее и тяжелее: одни безмерно богатели, другие бесконечно беднели, и ни те, ни другие не стали счастливее; в глазах и тех и других было одно и то же: забота о хлебе насущном, или о богатстве беспредельном. И как ни старался актер, чего только ни выдумывал, как ни ухищрялся, ничего не получалось. Лица людей становились все суровее, глаза тусклее, а сами люди злее. Но он не унимался, он все творил чудеса, призывая на помощь и ум, и талант, и смекалку. Но однажды, после представления, из толпы вместо монет кто-то бросил сначала злую шутку, потом раздались крики недовольства, язвительный смех и, в завершение, полетели в актера гнилые овощи и тухлые яйца. По лицу отчаявшегося лицедея вместе с гнилым бурым соком текли светлые чистые слезы. -- Люди! -- произнес мим. -- Поднимите глаза к небу! Толпа стихла, и все как по команде подняли глаза на небо в надежде увидеть чудо. -- Посмотрите в чистую лазурь его, -- продолжал мим, -- и вы увидите там необозримый простор, зовущую светлую даль, глубину чистоты, ясный свет, и вы преобразитесь. Вы забудете свои тяготы, оставите непосильные ноши и устремитесь к счастью на крыльях духовной безмятежности и постигнете торжество той жизни, которая существует только в чистых и светлых душах! Но люди не увидели чуда в небе и не поняли, о чем говорил лицедей, они решили, что он призывает их к безвременной смерти, чтобы подняться к призрачным высотам. В диком безумстве они схватили камни и стали бросать их в бедного актера. -- Умри сначала ты, -- кричали они, -- а мы посмотрим, каким счастливым ты будешь на том свете! И обезумевшая толпа забросала актера камнями. Прошло время, все забылось, но скука, воцарившаяся в городе, червоточила души людей. Росла злоба, зависть, ненависть, которые привели сначала к вражде, а потом и к войне. Люди стали убивать друг друга порой без серьезной на то причины. И некому было остановить их... Не будет войн там, где умеют ценить искусство человеческой души, мастерство ума и талант сердца. ПРИТЧА О СМЕХОТВОРЦЕ Один человек очень любил посмеяться над другими. У каждого он мог найти какой-то изъян и потешиться над ним. У одного были раскосые глаза и смехотворец, чтобы высмеять этот недостаток, сводил свои к носу, или разводил так, что они то смотрели в разные стороны, то одновременно вверх и вниз, и делал он это так комично, что все весело смеялись. У другого был скошен рот и тут смешливец не упускал возможности, чтобы не исказить в гримасе свой рот так, что толпа заливалась от хохота. У кого-то были неловкие длинные руки, и здесь находился повод для смеха. У кого-то была некрасивая походка, и это с успехом мог осмеять создатель публичного смеха. Кто-то плохо говорил, заикаясь, или искажая звуки, и тут талант даровитого смехотворца проявлялся с особой силой. Даже такие человеческие изъяны, как горбинка носа, или больших размеров уши, которые невозможно показать, не применяя уловок, когда формы правильны и красивы, смехотворец мог без особых трудностей высмеять, используя свой неотразимый талант. Долго этот человек смешил толпу, теша при этом то ли ее низменные запросы, то ли свою гордыню. Он достиг высокого мастерства, и толпа шла смотреть его, когда он появлялся, и веселилась, потешаясь над любыми человеческими недостатками. Этим смехотворец зарабатывал себе на хлеб и был счастлив, что ему хватает даже на сладкие пирожки. Прошло время. По-прежнему создатель публичного смеха пытался смешить толпу, но видел уже, что народ не смеется так же задорно, как смеялся немногим раньше, а чаще толпа то ли с жалостью, то ли с грустью смотрела на него и нередко вместо смеха по щекам людей катились слезы. Деньги бросали, не скупясь, но что-то странное было в этом жесте. Если раньше деньги бросались игривой рукой, а монеты, падая, звенели так, словно заливались смехом, то теперь жалость читалась в полете жертвующей руки, а монеты ударялись одна о другую, издавая звук капающих слез. И хлеб, который ел смешливец, казался теперь горьким. -- Что же случилось? Почему народ стал так странно относиться ко мне? -- спрашивал сам себя человек и не находил ответа. Однажды он брел по базару и, проходя мимо лавки одного богатого торговца, остановился, увидев в большом зеркале до ужаса смешного человека. Сгорбленный уродец на кривых ножках с развернутыми в разные стороны ступнями, с обвисшими длиннющими руками, с яйцеобразной головой, лысой сверху и со всклокоченными волосами на затылке, с разнопосаженными над глазами взлохмаченными бровями, с глазами непонятного цвета и неопределенного направления взгляда от разошедшихся в разные стороны зрачков, со сгорбленным носом, развернутым вправо, с раздутыми, вздыбленными крыльями ноздрей, с искривленным в дикой улыбке ртом, -- и на этом перечень всех изъянов не заканчивался. Он был так уродливо смешон, что человек долго и безудержно хохотал. Ему было так смешно, что он не мог остановиться. Из лавки вышел недовольный торговец, протянул человеку монету и сказал: -- Это -- не лучший способ для выпрашивания денег. Но смехотворцу было не до них, ему было до безумства смешно видеть все уродства одновременно. -- Я еще никогда не видел всех видов уродства у одного человека сразу, -- сквозь смех пытался объяснить свое состояние человек. -- Но это же -- ты! -- недоумевая, воскликнул торговец. -- Неужели тебя веселит твое же уродство? -- возмутился пораженный таким явлением хозяин лавки. -- Я? -- удивился человек. Он внимательно вгляделся в зеркало и понял, что урод, которого он видит и над которым так заразительно смеется, -- это его отражение. И вдруг он заплакал. Он так горько плакал, что торговец вынес ему еще две монеты. -- Мне жаль человека, который зарабатывает таким гнусным способом, -- сказал он, бросив деньги. Никогда так больно и горько не было смехотворцу. Теперь он понял чувства толпы, которая собиралась только для того, чтобы посмотреть на такого уникального урода. Более безобразного человеческого существа смехотворцу никогда не приходилось видеть. А ведь несколько лет назад он был не таким: он был высоким, стройным и красивым, но желание иметь легкий заработок изуродовало его до неузнаваемости, и теперь он был обречен на вечное уродство, которое могло вызвать смех только у идиота. Каждый человек сам себе выбирает путь. И если судьба бывает жестока к нему, то не ее надо винить, а себя, ибо человек дразнит ее, играя, а расплачивается, страдая. ПРИТЧА О ТОМ, КАК ЧЕЛОВЕК ПРИ ЖИЗНИ УПОДОБИЛСЯ БОГУ В день свадьбы одного человека подошел к счастливцу старец и сказал: -- Я должен омрачить твое счастье. Падут камни с неба и сделают тебя уродом, и пойдешь ты по этой земле гонимый людьми, как ветром. Это -- судьба твоя, ее не обойдешь, ее не переступишь. За грехи твои прошлые быть тебе изгоем и нести кару Судьбы до последних дней твоей жизни. Страшно счастливцу было слышать такие слова, но он знал Великий Закон Судьбы и безропотно принял горькую весть. Только беспокоила его судьба любимой женщины, ставшей его женой, и он остановил старца вопросом: -- Скажи, провидец, не коснется ли несчастье жены моей? Старец внимательно посмотрел на человека и сказал: -- Я вижу искренность в глазах твоих и хотел бы тебя утешить, что у жены твоей завидная судьба... И старец исчез. И вздохнул облегченно человек, и сказал жене своей, доброчестивой красавице: -- Из чистой и большой любви к тебе я отрекаюсь от тебя первым, чтобы не причинить тебе боль, не обречь на страдания и несчастье. Я хочу, чтобы горе не коснулось острым ножом прекрасного лица твоего и не изрыло его безобразными морщинами. Я хочу, чтобы печаль не вошла в сердце твое и не породила в нем боли. Я хочу, чтобы ты всегда была так же красива и счастлива, как сегодня. Ничего не ответила ему жена. И, простившись, он покинул ее. Не долго пришлось ждать карающего меча Судьбы. В одну из ночей разыгралась буря, и посыпались камни с неба, и обрушился этот камнепад на человека. Такой страшной боли он еще никогда не испытывал. Когда ураган стих, оказался человек засыпанным камнями, из-под которых не мог даже выбраться. Сколько он пролежал под ними и что с ним потом было, он не помнил, но когда открыл глаза, то увидел перед собой свою жену в простом платье и с потухшими от горя глазами. -- Ты пришел в себя, значит, будешь жить. Не гони меня более, я все равно не уйду, потому что связаны мы Судьбой и быть нам вместе до последних дней наших и в горе, и в радости. Не мог противиться человек, ибо был он привязан к ложу своему слабостью израненного тела, но когда раны зажили, он украдкой вышел из лачуги и ушел, чтобы не обременять любимую женщину уродством своим. Пройдя не так много, он наклонился к ручью напиться и увидел в дрожащем зеркале ручья до боли знакомый образ. -- Я проклят Судьбой за грехи свои, и это -- мой крест, и нести его мне без стенаний и ропота. Я не могу обрекать тебя на эти страшные муки, потому что любовь моя выше жалости к себе, -- обратился он к той, чье отражение дрожало в воде. -- Оставь меня, чтобы в тиши мирской жизни свить себе гнездо, завести в нем детей и жить, как живут все, в довольстве и счастье. Я же не могу дать тебе ничего, кроме страданий, но любовь моя к тебе так велика, что причиняя тебе боль, я буду мучаться сам еще больше. Оставь меня, чтобы облегчить мои страдания, и я буду более спокоен от счастья твоего. И ушел несчастный, волоча за собой ногу и опираясь на палку изуродованной единственной рукой. В одном селении, куда зашел человек попросить хлеба, он заступился за ободранную, больную кошку, которую таскали на веревке мальчишки, но баловни судьбы, увидев новую жертву, в порыве тупого безумия накинулись на нее. Страшной жестокости они подвергли несчастного, и лежал он на земле растерзанный и избитый. И вдруг чья-то тень заслонила палящее солнце, безжалостно обжигающее свежие раны. Открыл глаза свои человек и увидел жену. Тогда он заплакал от бессилия, умоляя ее покинуть его, потому что он страдает вдвое больше, когда видит любимое лицо, изменяющееся от страданий и боли. И снова он ушел, и так убегал от нее всегда, но после каждой неудачной встречи с людьми или страшными явлениями природы, приносившими ему новую боль и новые страдания, он видел возле себя женщину, которая была его женой. И сказала она ему однажды: -- Я -- жена твоя перед Богом. Он связал наши судьбы, и я не могу нарушить то, что разрушить невозможно. Не из страха за грехи я хожу за тобой, а из любви человеческой. Я не в силах покинуть тебя, ибо это не в силах моих. Твоя судьба -- моя судьба, и ничто не остановит меня, ибо долг мой быть рядом с тем, с кем связана я невидимой нитью Великой Судьбы Жизни. И не могу я быть счастлива при виде несчастья. И не могу быть спокойна при виде горя. И не могу быть равнодушна при виде страдания. Нет у меня иного пути, чем путь милосердия. Нет иного смысла жизни, чем ниспослание любви своей, которая залечивает и телесные, и душевные раны, и ниспослание добра своего, которое дает силу в преодолении трудностей. И не смогу я быть счастливой, помня о несчастье. И не могу не помнить, потому что нельзя забыть. Не из жалости, из любви я с тобою. Не из милости, а из милосердия. Не для сострадания, а для воодушевления. Не принимай меня как жертву, прими как Бога, которого ты не можешь отвергнуть и изгнать из сердца своего. И смирился человек, и пошел он дальше по своему трудному пути вместе с той, которая была теперь для него не женой, а спасительницей. И стала легче дорога, и слабее боль, и меньше печаль. А женщина, шедшая рядом, наполняла живительными силами не только близкого ее сердцу человека, но всех тех, кто нуждался в поддержке. И, не скупясь, раздавала она свою любовь и свет своей души всем, кому они были нужны. И чем больше света она давала, тем светлее сама становилась. И принимали ее люди в сердце свое как Бога, и слушали ее как Бога, и верили ей как Богу, и становились сами светлее и чище, и понимали смысл судьбы и жизни, и принимали их как должное, дабы пройти по трудному пути, пронести тяжелую ношу и измениться. И стала она божественным Светочем, и мудростью житейской, и благочестием мирским, не только для мужа своего, но и для всех людей. И живет она и поныне, и кто видит ее, тот полнится светом, который очищает, тот получает мудрость, которая помогает жить, тот имеет благо, которое делает счастливым. Тот, кто безропотно сносит удары Судьбы, тот растет, кто величием Души живет, тот возвышается. ПРИТЧА О ТОМ, КАК СТАНОВЯТСЯ ФУРИЯМИ У одной женщины было все: и дом, и богатство, но не было, как она сама считала, счастья. -- Что тебе нужно для счастья? -- спросил ее Бог. -- Мужа, -- ответила женщина. Дал ей Бог мужа, но вскоре она почувствовала себя несчастной. -- Чего еще не хватает тебе? -- Родственников. Дал ей Бог и родственников; дальние отыскались, но любящие. И снова печаль поселилась в неугомонной душе. -- Что я могу еще для тебя сделать? -- терпеливо спрашивал Бог. -- Я хочу, чтобы у меня были хорошие соседи. И это -- не велик труд, и появились рядом хорошие люди. И ей бы радоваться и наслаждаться счастьем, да все не так, все не эдак, хмурая ходит, не улыбается, доброго слова от нее не услышишь; все раздражает, все выводит из себя, все злобу в сердце рождает. Глянет она: у соседей бедно, да радостно, и злость в душе заклокочет, обида к горлу подступит. Посмотрит: у родственников детишки дом оживляют, а у нее мертвый стоит, безжизненный, и снова закипает она от злобы. Всех ненавидела она, на всех злилась, всех в душе кляла и ругала. У людей даже мужья как мужья, а у нее не так красив, да не так добр и ласков, не так работящ. Исходила она черной злобой, но мало ей показалось в себе самой вариться, решила она сделать так, чтобы всем счастливым так же, как и ей, несчастливо жилось, и стала она ходить из дома в дом и всех ссорить. И переругались и родственники, и соседи, обозлились друг на друга, возненавидели один другого. Изъела она и мужа своего, и до Бога добралась, обругала грязными словами Всевышнего и прокляла. Но и тогда не наступило покоя в душе. -- Что мне сделать, чтобы одолеть счастье чужое и тогда я буду счастлива сама? -- вскричала разъяренная женщина. -- Кто может помочь мне в этом? И услышал ее Черный Человек, и пришел к ней. -- Я помогу тебе. Я подарю тебе Книгу Зла, и ты найдешь в ней рецепты на все случаи жизни. Женщина была так рада этому появлению, что не смогла сдержать ликующего победоносного смеха, который был похож на лязг меча в воздухе. В порыве безудержной радости она благодарила странного страшноватого незнакомца, обещая ему дать любую плату. -- А мне немного надо, -- проскрежетало черное существо, -- только лишь твое человеческое сердце, в котором заключена божественная Душа. Я поглощаю их, чтобы никогда и ни в чем не проявился Божественный Разум, изменяющий серую жизнь, и Божественный Дух, способный осветлить и обожествить человека. -- Зачем мне сердце?! -- воскликнула, обезумевшая от радости, женщина. -- Что с него проку! Оно только мешает, когда начинает ныть от боли, причиненной мною другим. Возьми его, и пусть ничто не останавливает меня в делах моих! -- Ты великолепна в злобе своей! Она придает тебе неземную красоту. Ад позавидует изяществу душевного уродства твоего! Необыкновенная сила теперь в руках твоих! Твори! И пусть Свет невидимых Высот никогда не проникнет в души тех, кто пытается подняться над болотом жизни. Черный человек исчез, и женщина в безумной радости начала листать Черную Книгу и творить все, что в ней написано. И стала зарождаться в сердцах людей злоба и ненависть, и начали они делать мерзости, от которых все живое и прекрасное стало гибнуть. От хмурости людской постоянно был хмурым небосвод, затянутый тяжелыми черными тучами. От громких криков и ругани людской клокотали вулканы от вскипавшей в них лавы, и грохотало небо от раскатистых громов. От ненависти уже ничего не рождалось, ибо рождается все только в Любви. И наслаждаться бы деяниями своими существу, давно потерявшему не только образ женский, но и человеческий, да находились люди, которых не брали ее чары. Светоч их Душ по-прежнему светился в постоянной ночи. И кого-то да привлечет этот чистый ясный Свет, и поднимется этот человек из болота гниющей жизни, и пойдет за сияющим в неведомую даль. И бесконечной стала борьба со Светом и постоянной работа над новыми ядами, отравляющими души. И не замечалась вечность, проплывающая мимо, уносящая молодость, красоту и блага некогда красивой и богатой женщины, и не замечала она за злодеяниями своими ход быстротечного времени, ибо была она уже в полосе безвременного пространства. И никто уже не помнил ни имени ее, ни образа, никто не отличал в ней даже человеческого существа, все знали только человекоподобную страшную уродливую тварь, которую называли просто "фурия". Она же по-прежнему тешила себя прошлым, которое давно истлело на углях памяти. Тот, кто дорожит своей Великой божественной Душой, никогда не сойдет со светлого пути своего, ведущего к необозримым просторам Величия Жизни. Тот, кто продает свою душу, ублажая свою самость, уйдет в небытие черных дыр, называемых дьявольскими кладбищами. Каждый выбирает свою дорогу, но сильного направляет по жизненному пути его божественная Суть, живущая в теле и владеющая им. ПРИТЧА О ТОМ, КАК ПОЯВЛЯЮТСЯ ЯЗВЫ Одна женщина очень ненавидела всех людей. Ненависть ее была такой сильной, что превратилась в язвы, которые покрыли все тело и все ее внутренние органы. Пригласили к ней целителя. Осмотрел он женщину и сказал: -- Нет лекарства, которое может излечить от язвы. Язва -- это болезнь сердца. Чем добрее сердце, тем оно здоровее и тем лучше оно разгоняет кровь по телу. Чем злее, тем дольше в нем застаивается кровь, которая загнивает, а гнилая кровь порождает гниение органов, которые омывает. -- Ты не просто бездарный лекарь, ты еще и глупый человек, -- в сердцах сказала больная. -- Какой умный может связать язвенную болезнь с сердцем. Иди прочь! Я найду других лекарей, и они вылечат меня. Целитель ушел. Пригласили к женщине для лечения других врачевателей. Те долго лечили мазями и примочками, но язвы не заживали, а больная еще больше исходила желчью ненависти, нередко впадая в такое безумство, что видела в людях гадов ползучих, змей шипящих, червей безобразных, тварей страшащих, чудовищ ужасных и еще огромную тьму всяких мерзостей. И в придачу к язвам пошла у нее кровь горлом. Снова позвали целителя, так как он был ближайший из всех, занимающихся лечением. Осмотрел он больную и дал заключение: -- Эта страшная болезнь от головы. Чем ужаснее порожденный образ в мыслях, тем быстрее возгорается кровь. Перегорев, она становиться черной, и не может она больше течь по жилам, и выбрасывается она с дыханием через горло. Осветли свои мысли, и посветлеет кровь, разнесет ее сердце по всему телу, а чистая, она будет спокойно течь по великому руслу сосудов и наполнять каждый орган жизненной энергией. Что-то злое и страшное хотела выкрикнуть женщина, но захлебнулась своей собственной черной кровью и отошла в мир иной. Стали спрашивать целителя: от чего же все-таки умерла больная. -- От язвы сердца и желчи в голове, -- ответил он. Тот, кто породит язву в сердце, умрет от язвы тела. Тот, кто породит желчь в мозгу, умрет от болезни крови, отравленной ядом собственных мыслей. ПРИТЧА О СОРНЯКЕ Когда Бог создал Землю, он покрыл ее травами. Нежная зеленая трава с разноцветными яркими цветочками красивейшим ковром лежала на земной тверди. Многие лета она создавала чарующую красоту, многие лета служила одной цели: приносить радость и быть полезной. За многие лета видоизменилась она и стала не просто одноликой травой, но многоликим разнотравьем. Не все так гладко и спокойно было в этом мире растительности, появилась такая трава, которой захотелось выделиться и быть не просто разнотравьем, а отдельным видом. Она посчитала себя лучше всей однородной массы и решила возвыситься. Вначале это привело к увеличению роста. Она стала тянуться вверх, но чтобы тоненький стебелек ее мог держаться без опоры над землей, он стал утолщаться и грубеть. Маленькие нежные листочки не смотрелись уже на грубом стебле, и заносчивой траве пришлось вытянуть и утолщить листья. Длинные мясистые темные толстые листья разместились на толстом стебле, раскинулись во все стороны, образовав под собой тень и сырость. Мелкая травка, выбивавшаяся из-под земли под самым кустом раскидистой огрубевшей травы, чахла и исчезала. Но и этого показалось мало вознесшейся траве, она стала нетерпима к соседям. Стараясь хоть чем-то задеть их и уколоть, она начала выпускать шипы, которые сначала были похожи на наросты на листьях и имели вид мягких заостренных листочков, но чем больнее хотелось уколоть, тем жестче они становились, пока не огрубели совсем и не стали более деревянисты, чем травянисты. Чем более дальних хотелось задеть этой траве, тем длиннее и длиннее становились ее колючки. И в конце концов безвинная травка стала такой огромной, что подстать молодому дереву, стала такой раскидистой, что напоминала взрослый куст, и обросла таким количеством острых, длинных и жестких колючек, что стала недоступна и неуязвима. В борьбе за превосходство трава породила яд и стала, в придачу к своей неуязвимости и колючести, ядовитой. Каждой весной вместе с другими травами она зацветала. Цветы ее были яркими и красивыми, их было видно далеко, но никто не посещал это дикое растение. Никто не изъявлял желание использовать ее для блага. Даже ничтожные насекомые, и те обходили ее стороной. И торчала она на земле без надобности, быстро старея и желтея, тогда как многие травы были еще в полном цвету. И поняла она незавидную участь свою, и обратилась к Создателю: -- Верни мне мое первоначальное состояние. Хочу, чтобы во мне нуждались. Но Бог ответил: -- То, что творит самость, не исправит и сам Бог. До конца дней Жизни ты будешь обладать этим неприглядном видом, отталкивая от себя все живое. Ты стремилась к возвышению над всеми и возвысилась. Довольствуйся теперь своим устремлением, ибо оно ныне -- Суть твоя. Единственный способ -- не причинять вреда и не удручать своим видом -- это исчезнуть! -- Исчезни сам, немощный чудотворец! -- взбеленилась ядовитая трава. -- Я еще поживу, и, если не с пользой для других, то с вредом для всех! Я заставлю признавать меня и оказывать мне должное внимание! С неудержимой злостью стала разрастаться трава, заполняя собой все пространство земли, вытесняя полезную слабую травку. И видя бессилие трав и животных, возомнила она свое превосходство над всем миром. Но появился человек, которого могла укусить даже мельчайшая мошка, смастерил косу и начал косить траву повсюду. И падала она под косой к ногам его, и топтал он ее грубой обувью своей. И пришлось потесниться траве, уступить силе человека. И ушла она с пути его, по оврагам забилась, в деревьях спряталась, но, переча судьбе и назло всему, желая сохранить вид свой, буйно разрасталась в безопасных местах, чтобы доказывать миру свое превосходство и непобедимость. Но как была она сорняком, так сорняком и осталась, как не испытывали в ней нужды, так и не нуждались, как боролись с ней, так и уничтожают до сих пор. И не править ей миром, и не вершить судьбы, а быть гонимой за ничтожество свое вечно. Так и люди. Сначала стремятся к превосходству, потом изгоями становятся. Выбирая долю, можно получить участь. ПРИТЧА О ЧЕЛОВЕКЕ И РОЗОВОМ БУТОНЕ Один человек решил вырастить в своем саду розу. Он долго искал для нее место, наконец, выбрал самое лучшее, самое солнечное, удобрил землю и посадил в нее куст. Несколько лет он терпеливо ухаживал за розой, поливал ее, рыхлил вокруг нее почву, укрывал в морозы, обрезал дикие побеги. И вот наступил тот день, когда на кусте появился первый бутон. Он сначала был крохотным, потом становился все больше и больше, но лепестки чашелистика никак не раскрывались, а человеку не терпелось увидеть, каким будет цветок. Нетерпение оказалось сильнее рассудка, и человек, не выдержав, решил приоткрыть тайну. Он подошел к цветку и пальцами стал отгибать сначала лепестки чашелистика. За зелеными плотными лепестками показались не то розовые, не то кремово-белые лепестки самого цветка. Тогда человек с нетерпением стал отделять лепестки один за другим у туго связанного бутона. Толком раскрыть бутон человеку не удалось, но он успокоил себя тем, что помог цветку освободиться от связывающей его силы, и завтра тот легко сможет распуститься, расправив все свои лепестки. И человек предвкушал уже счастье наслаждения от удивительной красоты. На следующий день он рано проснулся, чтобы не пропустить момент чуда, когда на раскрывшемся цветке между красивейшими нежными лепестками заискрятся бриллианты утренней росы. Человек выбежал в сад с восходом солнца, когда роса серебристой лазурью искрилась на зелени травы, настроенный на встречу с чудом, и вдруг он увидел уродливый, почерневший и завядший за ночь бутон розы. Его сникшая головка склонилась набок, глядя не в прозрачное небо, улыбаясь своим блеском солнцу, а в темноту мрачного подземелья жизни, роняя наземь капли появляющейся и тут же стекающей, как слезы, росы. И возмутился раздосадованный человек: -- Я помогал тебе, чтобы ускорить час твоего расцвета, который затянулся слишком надолго, а ты обратил мои лучшие намерения в такое уродство. И человек в бешенстве срубил весь куст. Когда он успокоился и пришел в себя, то заплакал: -- Я вложил в тебя всю душу, а ты с такой неблагодарностью отнесся к моим стараниям. Всему свое время. Нельзя ускорить те процессы, которые ускорить невозможно. ПРИТЧА О КРЫЛАТОСТИ И БЕСКРЫЛОСТИ Два человека жили на одной земле, но одному показалось, что его собрат занимает больше места на этой земле, и он потеснил его. Безропотный человек уступил натиску силы и исполнил желание своего собрата: он дал ему все, что тот потребовал. Со временем снова сомнения стали мучить первого, и он опять потеснил мешавшего ему свободно жить собрата. Потом стали одолевать его мысли, что собрат его -- лишний на этой земле, и он начал теснить его, пока не загнал в воду. Покорный человек сошел с земли и стал заходить в воду все глубже и глубже и, наконец, почти исчез под водой, как вдруг появились у него за спиной крылья, и человек, который потерял под ногами дно, а над головой -- небо, неожиданно расправил их и взлетел. В одно мгновение он оказался в безоблачной выси. -- Так-то лучше, -- сказал человек, изгнавший собрата с земли обетованной. -- Пусть небо станет твоей обителью, моею же будет земля. Прошло немного времени с того дня, жил человек на своей земле беззаботно и счастливо, но стал замечать он, что морские приливы стали становиться все больше и больше, все ближе стала наступать на берег вода. Стал он замечать также, что приливы не сменяются уже отливами, а вода все наступает и наступает на землю. И однажды он увидел, что стоит уже на небольшом клочке земли, который со всех сторон омывает вода. И понял он, что некуда ему деться, некуда бежать, остается только взлететь, чтобы не поглотила его спокойно прибывающая вода. И попросил он тогда у Бога крылья. -- Человек рождается крылатым, -- ответил Бог. -- Как же крылатым?! -- возмутился тонущий человек. -- Я никогда не видел и не чувствовал у себя крылья. Я видел и чувствовал у себя руки и ноги, и использовал только их: ноги для ходьбы, а руки для работы, но крылья... дает людям только Бог. -- Я всем при рождении даю крылья, только один чувствует и пользуется ими, поднимаясь высоко над злом, а другой не