Иоанна можно было написать и без всяких мистических прозрений, лишь обладая - недюжей, впрочем - способностью исторического предвиденья, имея представление о законах кармы, и зная заносчивую, слабую перед соблазном природу человека. - Я действительно не соглашусь с вами, - улыбнулся Глеб. - Второе пришествие Христа и Царство Божие на Земле уж наверное нельзя предвидеть исторически. - Зато можно предсказать сроки, - сообщил Иван Сергеевич. Глеб даже рассмеялся от восторга в предвкушении очередной идеи Гвоздева. - Но как?! - воскликнул он. - Для этого нам потребуется всего один посыл - тот самый, в котором с таким энтузиазмом вы поддержали меня вчера - посыл о переселении душ. Ведь переселение душ существует, не так ли, Глеб? - О, да, Иван Сергеевич, существует. - Ну, а если так, если представлением о переселении душ мы готовы дополнить христианское миропонимание и в то же время, как истинные христиане остаемся в вере во второе пришествие и воскресение из мертвых, то почему непременно должны мы ассоциировать его с развороченными могилами и восставшими мертвецами? Не проще ли предположить, что люди, которые жили на Земле на протяжении мировой истории, естественным образом родятся заново ко второму пришествию? На мой взгляд, такое предположение выглядит значительно более естественным, если угодно - эстетичным, и даже логичным. Разве не так? - Возможно, - задумался Глеб. - Пожалуй, что так, - подтвердил он. - Ну, а раз так, то нам следует обратиться к демографии. Тут нам потребуется бумага. Иван Сергеевич вытащил из-под стола свой узелок, покопавшись в нем извлек на свет пустую папиросную пачку и достал из нее крохотный кусочек грифеля. Затем, придвинув табурет к столу, он разорвал эту пачку, отделил от нее половину и на чистой стороне картона что-то начал чертить. - Итак, - продолжил он через минуту. - Рост народонаселения на Земле, взятый на протяжении всей истории человечества и изображенный графически, представляет собой гиперболу. Обернувшись от стола, он предъявил сокамерникам свой рисунок. Это оказалась система координат, в левом верхнем углу которой весьма аккуратно изображена была гипербола, прилегающая к горизонтальной и вертикальной осям. - Горизонтальная ось, как вы поняли, - это время человеческой истории, - пояснил Иван Сергеевич, используя мизинец в качестве указки. - Вертикальная - количество населения, живущего на Земле в данное время. Горизонтальная ветвь гиперболы, таким образом, наглядно демонстрирует, что на протяжении тысячелетий, а точнее - до XVI-го века нашей эры, прирост населения на планете происходил крайне медленно и измерялся единицами процентов в самые благополучные столетия. И это - несмотря на гораздо более высокий, чем в наши дни, уровень рождаемости. Для вас, друзья мои, вероятно, будет новостью, что, по историко-демографическим оценкам, средний возраст умершего человека даже уже в раннем средневековье в цивилизованной Европе не превышал пятнадцати лет. Не менее трех четвертей умерших приходилось на возраст от нуля до десяти лет. В других же частях света, включая Россию, дела обстояли еще хуже. Иными словами, любой, кому удавалось повзрослеть в то время, мог считаться счастливчиком. Да что ходить далеко, если и по совершенно достоверным статистическим данным, из трех детей, родившихся в России в образованнейшем XIX-м веке, в среднем 1 умер в первый же год, еще 1 - в первые десять лет жизни. Но даже тот, ранне- и средневековый труднопредставимый нам с вами сегодня уровень смертности, все же с лихвой перекрывался бы высокой рождаемостью, если бы не регулярно повторяющиеся демографические катастрофы: бесконечные войны, голод и моровые язвы, вроде хорошо известной пандемии чумы 1347-48 годов, умертвившей треть населения Европы. Все это, между прочим, Глеб, весьма наглядно - и к вашему вопросу о несвоевременной смерти. Если такую смерть мы стали бы считать карой Божьей, то следовало бы признать, что апокалипсис продолжался на Земле все девятнадцать веков, считая от Рождества Христова, а сегодняшнее-то время как раз невиданно благополучно в этом смысле. Но далее. Начиная с шестнадцатого века наша с вами гипербола начинает вдруг резко подниматься вверх. В XVI-м и XVII-м веках прирост населения составил вдруг около 30-ти процентов в столетие, что наружно связано, вероятно, с возникновением элементарных представлений о гигиене, развитием медицины и общим повышением уровня жизни. В XVIII-м веке - этих процентов уже 50. В XIX-м - 120. Явно наблюдаемая геометрическая прогрессия начинает пугать демографов. Становится понятным, что, если исключить из жизни человечества факторы, ведущие к преждевременной смертности его - болезни, голод и войны - рост народонаселения способен принять катастрофические темпы. Было подсчитано, например, что если у одной семейной пары будет рождаться в среднем пять человек детей - цифра вполне реальная для малообразованного населения любой страны - и все эти дети будут благополучно доживать до старости, то каждые полтора столетия численность потомков такой семьи будет увеличиваться в 32 раза. И через каких-нибудь 1050 лет прямое потомство одной только семейной пары составит ни много ни мало 240 миллиардов человек. Согласитесь, было чего испугаться. Но дело-то в том, что примерно к этому все и идет! Смертельные болезни побеждаются человечеством, гигиена становится общепринятой, голод при нормальных условиях развития общества начинает забываться, и до понятия о бессмысленности войны, надо полагать, додумаются же люди раньше или позже. Положим, в этом нашем идеальном примере больше арифметики, чем жизни, однако вернемся к реальным цифрам. Если числа прироста населения за последние три столетия: 30, 50, 120; а вернее - отношение этих чисел: 1.66, 2.4 - считать геометрической прогрессией, что, в общем-то напрашивается, то, для XX-го столетия мы получаем уже цифру 3.5. Помноженная на 120 процентов XIX-го века, она дает нам 420 процентов. То есть население Земли в двадцатом веке должно увеличится более, чем в пять раз, и с полутора миллиардов перевалить за 8 миллиардов человек. А для XXI века - я подсчитывал, так что поверьте мне на слово - мы получаем отношение - 5, соответственно процентов - 2100, соответственно населения - 176 миллиардов человек к 2100-му году. Сравните это с 300-ми миллионов, живших на Земле единовременно еще только в XVI-м веке. Все это означает, что наша гипербола пересекла свою симметрическую ось, и по вертикальной ветви резко уходит вверх. Это сулит современному человечеству новые, невиданные до сих пор, и проблемы, и перспективы. Но речь в данном случае не о них. В данном случае нас интересует тот факт, что на вертикальной оси гиперболы безусловно существует точка, в которой количество людей, единовременно находящихся на Земле, совпадет с количеством, жившем на ней за всю мировую историю. Вы понимаете, Глеб, о чем я говорю? - И в этой точке следует, по-вашему, ожидать второго пришествия?! - Именно. Но! Это была бы искомая точка, если бы человек рождался на нашей планете всего лишь дважды. А для меня очевидно, что это не так, и, значит, помимо общего количества населения, жившего когда-либо на Земле, нам необходимо принимать в расчет среднее или, может быть, даже обязательное число воплощений, через которые проходит человек в этом мире. Если, допустим, это число десять, то количество людей, умерших на Земле на протяжении мировой истории, нам следует разделить на десять, и год, в который полученная цифра будет соответствовать количеству народонаселения, единовременно оказавшемуся на планете, будет тем самым годом. Если же это число пять, то цифра, само собою, будет в два раза большей, и, соответственно, искомый год отодвинется во времени. Однако вот что важно: темпы прироста населения на планете к этому времени будут таковы, что огромная разница в количестве его на вертикальной оси будет соответствовать весьма незначительному промежутку времени на оси горизонтальной. Сроки на вертикальной ветви нашей гиперболы сжимаются настолько, что ошибка в разы будет означать ошибку всего лишь в одно-другое десятилетие. Но однако попробуем прикинуть, сколько человек могло жить на Земле за всю мировую историю. Откуда начинать считать? Человек разумный, как биологический вид, он же homo sapiens, он же неоантроп, он же кроманьонец, появился на Земле 40 - 45 тысяч лет назад. Вопрос о том, был ли человек уже в то время тем, что следует нам понимать под этим словом, оставим нетронутым, ввиду того, что на наши статистические прикидки он не окажет сколько-нибудь заметного влияния. Безусловно, нам много придется округлять. Начнем с того, что от первого человека до 1500 года нашей эры, когда население планеты составляло, как полагают, 280 миллионов человек, я считаю рост народонаселения идеальной геометрической прогрессией - на том основании, что при глобальном рассмотрении процесса все основные факторы, влияющие на этот рост, не менялись сколько-нибудь существенно. Если мы предположим, что каждые 1000 лет население на планете увеличивалось в полтора раза, то есть средний вековой прирост составлял 4%, что, вероятнее всего, недалеко от истины, то отступив на 46 тысячелетий назад - то есть поделив 280 000 000 на полтора 46 раз - мы как раз получим первых двоих людей на планете. Тогда оказывается, что в 1000 году нашей эры на планете жило единовременно 230 миллионов человек, во времена Христа - 150 миллионов, в 10-м веке до нашей эры - 100 миллионов, в 20-м - 70, в 30-м - 45 в 40-м - 30, в 50-м - 20, за 10 тысяч лет до Рождества Христова - два с половиной миллиона человек. Далее считать нам не имеет уже никакого смысла, ибо вся совокупность людей, родившихся на Земле до той поры, никак не может превышать миллиарда человек, что для наших с вами прикидок совершенно не существенно. Однако нас-то с вами интересует не единовременное количество людей, проживавших на планете в тот или иной год, но количество людей, родившихся на ней за тот или иной период времени, в то или иное тысячелетие. Я уже говорил, что средняя продолжительность жизни человека до XVI-го века была примерно 14-15 лет, и нет оснований предполагать, что когда-либо до того она могла быть существенно иной. А, значит, чтобы получить совокупность людей, родившихся на планете на протяжении того или иного тысячелетия, среднее арифметическое из двух крайних цифр этого тысячелетия нам следует умножить на 1000, поделенную на 14, то есть - на 70. Таким образом, количество людей, родившихся на планете от Христа до 1000 года н.э. будет равно (230 + 150): 2 х 70 = 13 300 миллионов - порядка 13 миллиардов человек. Несколько сложнее становится считать от 15 века до наших дней, ибо продолжительность жизни начинает расти, зато для этого времени мы имеем уже достаточно достоверные статистические данные. Но не стану более утомлять вас арифметикой. Скажу только, что до Рождества Христова на Земле побывало предположительно от 25 до 30 миллиардов человек; от Рождества Христова до 1500 года - от 20 до 25 миллиардов; от 1500 года до наших дней - еще около 15 миллиардов. Таким образом, мы получаем общую сумму от 60-и до 70-и миллиардов человек. Ну, разумеется, друзья мои, все это более, чем приблизительно. Даже не споря, я готов согласиться на погрешность 50 % в ту или иную сторону. Пусть будет только то, что искомое количество не может превышать 100 миллиардов человек - мне важен лишь порядок цифр. Мне важно показать вам, что даже в крайнем случае - если мы предположим, что человек проходит на Земле только через три воплощения - одно, скажем, до возникновения мировых религий, одно - после, и одно - к светопреставлению - меньшего я уж и представить себе не могу; а к этим трем мы просто обязаны приплюсовать на круг еще три неудачных, когда человек умирал несмышленым ребенком, что нельзя же считать духовно-значимым воплощением; даже в том случае, если цифра 176 для 2100-го года преувеличена мною вдесятеро; речь, тем не менее, идет о ближайшем к нам с вами столетии. Мне важно показать вам, что искомая точка на нашей гиперболе существует безусловно, и, значит, время, друзья мои, действительно близко! - Знаете, Иван Сергеевич, - улыбаясь, произнес Глеб. - Когда я думал об этом, мне почему-то всегда представлялся двухтысячный год. - Из почтения к круглым датам. Это понятно. На месте Спасителя я бы тоже, наверное, постарался подгадать покрасивее. Начинать тысячелетнее царство с какого-нибудь 1973-го года как-то неудобно. Но не думаю, Глеб, что там это могло бы стать решающим соображением. Кстати говоря, вам не приходилось слышать, что, согласно тайному верованию шиитов, 12-й имам Махди должен прийти на Землю вместе с Христом? Мне довелось беседовать об этом с одним весьма образованным иранцем. По его словам, это одно из сокровенных знаний, которые шиитская духовная элита считает необходимым держать в тайне от простого народа. 11 имамов было после смерти пророка Мухаммеда, начиная с Али. Все они поочередно приняли мученическую смерть, и тогда 12-й имам - имам Махди - скрылся с глаз людей и будет скрыт столько, сколько захочет Господь. Он явится вторично, когда зло и насилие в мире достигнут предела, установит Царство Божие на Земле, сделает так, что все люди будут равны и счастливы, и тогда в мире воцарится справедливость, и будет царить также, как царит сейчас гнет. Имам Махди, в другом произношении - Мехди, зовется у шиитов "ожидаемый" или "господин времени". - Иван Сергеевич, - спросил Глеб, помолчав в задумчивости, покуда Гвоздев прятал обратно в узелок папиросную картонку и аккуратно завернутый в нее грифель, - Скажите, а вы совершенно уверены в этом... ну, в неоантропе, в кроманьонце и тому подобном? Гвоздев рассмеялся. - А вам, Глеб, разумеется, приятней было бы считать население с Адама и Евы - с 5 509-го года до нашей эры. Вынужден вас огорчить. Чтобы отрицать сегодня происхождение человека от обезьяны, нужно отрицать одновременно все открытия биологии, археологии, антропологии и медицины. Но я взамен мог бы предложить вам взглянуть на библейскую легенду с другой стороны. Перечитайте еще раз историю об изгнании из рая; сопоставьте ее с легендой о золотом веке, которую встречаем мы у множества древних народов, - веке, в котором люди оставались вечно юными, не знали забот и огорчений, жили подобно богам и умирали в сладком сне; держите при этом в уме, что демография вполне позволяет нам отнести к шестому тысячелетию до нашей эры первое вторичное воплощение человека на Земле; может быть, какая-то идея и придет вам в голову. Что же касается происхождения человека от животного мира, то поверьте мне на слово, Глеб - в самом процессе возникновения и эволюции жизни на Земле мистического, величественного и, если угодно, божественного, гораздо больше, чем в семидневном - на скорую руку - сотворении мира. Вы вдумайтесь хотя бы в очевидную суть произошедшего - материя породила разум - нечто, способное к сознательному и целенаправленному познанию и переустройству ее самой. Разве только это одно - не мистика? - Но разум - это ведь не дух, Иван Сергеевич, - как-то невесело произнес Глеб. - Разум можно по желанию считать и свойством самой материи. - Вот именно, Глеб! Именно так! Не только можно, но и должно считать. Вы даже не представляете, насколько вы попали в точку. Только вы вслед за Марксом и Энгельсом имеете в виду - побочным свойством, конечным свойством. А вот тут-то и закавыка. Они выводили это из того, что решили, будто материя прекрасно обходится и без разума. Но они имели ввиду - человеческого разума. Они изначально приняли на веру то, что не существует в материи разума высшего, нежели человеческий. Это была их вера, их аксиома, их духовный выбор. Но так ли это в действительности? - вот тут-то мы и встаем перед вопросом. Я, впрочем, умышленно указал вам на очевидное, чтобы не пускаться нам на ночь глядя в очередное дальнее плавание. Евгений Иванович, по-моему, уже давно зевает. - Я слушаю, - произнес Вольф как-то, впрочем, действительно вяло. - Если можно, я прилягу только. - Да, конечно, извините, - поспешно поднялся Глеб с топчана. - Садитесь на мою кровать, - предложил Гвоздев, кивнув на свернутый в углу соломенный матрас. Евгений Иванович растянулся на топчане, к стене оставшись спиной, укрылся одеялом до подбородка. глава 39. ОБРАЗ - Давайте, Глеб, начнем с того, с чего начинается религия в человечестве. А начинается она на Земле с осознания человеком великой тайны - тайны жизни. Сознание этой тайны вокруг себя и в себе самом впервые вызывает у человека потребность поклониться чему-то большему себя. Понятие "дух" еще слишком сложно для человека, и поэтому тайна растущей сама по себе, размножающейся, развивающейся и при этом всякий раз точно воспроизводящей себя жизни связывается и персонифицируется им с материей. Вера людей начинается с веры в магические силы природы - природы, рожающей и кормящей, способной из ничего выращивать деревья и травы, сотворять детенышей и детей. На пространствах, отделенных друг от друга тысячами километров, археологи находят сегодня одни и те же каменные изваяния - женские идолы - так называемые "венеры". Самым ранним из них около 30-и тысяч лет, но, может быть, существуют и более ранние. Десятки тысяч лет - как минимум четыре пятых времени своей истории - человечество поклоняется материи, а, значит, и женщине, как очевидно более близкой к этому Божеству - женщине, рожающей и кормящей. Неудивительно, что вождями родов становятся поэтому именно женщины - физически более слабые существа. С точки зрения целесообразности выживания в природе это нонсенс, но с момента осознания великой тайны, поведение человека навсегда становится иррационально. Вся культура человечества, все значимые творения рук и разума его отныне навсегда связаны с тайной. Так человечество вступило в эру матриархата. - Послушала бы вас моя супруга, - с подушки пробормотал Вольф и вздохнул. - Но вы же сами говорите, Иван Сергеевич, - горько как-то произнес Глеб. - Для современного человека тайны больше нет. - Не тайны, Глеб, не тайны больше нет. Чуда больше нет - вот в чем разница. Слушайте, вы же сами, если правильно я вас понял вчера, ратовали за свободу человечества - в том числе и от чуда. Ну, так радуйтесь! Пришло, наконец, время, когда выбор между верой и безверием стал совершенно свободен. Чуду - как зримому и бесспорному нарушению законов материи - не осталось места. Мы проникли вглубь природных процессов, они перестали казаться нам чудесными. Жизнь перестала для нас быть чудом. Но перестала ли она от этого быть тайной - вот вопрос? Мы говорим теперь: фотосинтез, зигота, деление клетки - но что же мы объясняем этим? А объясняем мы в действительности только то, как происходит развитие в живой природе. А почему оно происходит - стало ли нам понятнее хоть на йоту? Почему клетки растений реагируют на свет? Почему материнская клетка принимает в себя отцовскую? Почему клетка делится? Умножая наши знания о живой природе, мы только умножаем этот вопрос - почему? И конца ему нет. Я совершенно допускаю, Глеб, что раньше или позже человечество проникнет и в тайны клеток. Все процессы, происходящие в них, разложит в соответствии с химическими и физическими законами, сможет заставить клетку делиться по своему усмотрению, воспроизведет фотосинтез в лаборатории, да, может быть, и само построит первую клетку - самостоятельно создаст жизнь! И тогда уж, наверное, зазнается окончательно - должно быть, и называть-то себя станет не человеком, а как-нибудь иначе. Но исчезнет ли от этого тайна? Станет ли от этого понятнее - почему такое-то познанное нами сочетание химических элементов означает жизнь? - Человек никогда не создаст живой клетки, - что-то уж совсем мрачно провозгласил Глеб. - Хотя бы он научился тушить Солнце и зажигать его обратно. Гвоздев усмехнулся. - Маловерный - сказал бы вам Христос на моем месте - почему усомнился? Сами вы проповедуете свободу веры, а все-таки хотите, чтобы оставалось хоть немного места для чуда. - Иван Сергеевич! - воскликнул вдруг Глеб. - Но ведь они именно верят в то, что вопроса "почему" не существует в принципе, и никакой тайны нет. А есть только то, что видно - материя и мертвый набор ее законов. Они верят в хаос, в то, что жизнь зародилась случайно - без всяких "почему" и "зачем". Случайность - вот средоточие их культа! Совершенно случайно мертвая материя получает свойство к размножению и развитию. Совершенно случайно хаос обращается в направленное движение. - Ну, во-первых, вы заблуждаетесь, - возразил Гвоздев. - Даже среди них далеко не все так верят. Это, знаете ли, очень непросто - смотреть на фрески Микеланджело и верить в то, что это мухи так случайно загадили стену. Поэтому наиболее умные среди них полагают, что материи свойственно саморазвитие, что появление жизни как бы изначально заложено в законы материи, а хаоса нет. То есть, они полагают, что дело не в мухах, а в особых свойствах побелки, на которой возникли фрески. Но и это уже прогресс - из первобытного состояния они как бы продвигаются понемногу к вере наших предков - ведь отсюда уже только шаг до признания разумности самой материи. Но давайте вернемся к эволюции жизни. А то мы опять уйдем в сторону. Так вот, Глеб, отрицать в эволюции жизни наличие разумного, направляющего начала можно только с помощью множества больших и очевидных натяжек. Дарвиновская теория видов - приспособляемость, изменчивость, мутации, закрепляемость признаков - безусловно, многое объясняет в ней. Но главное оставляет за кадром. Она оставляет за кадром прежде всего то, почему так целеустремленно движется природа к своей вершине - к разуму, к человеку. Если считать его действительно высшим достижением природы, то от одного этого теория случайной приспособляемости летит в тартарары. Заметьте, Глеб, что приспосабливающемуся к окружающей среде животному целесообразно быть сильным, ловким, быстрым, выносливым. И гораздо менее целесообразно быть разумным. Крокодил питается мартышками. Но тогда венцом развития животного мира должна бы стать, вероятно, помесь гепарда, тиранозавра и броненосца. А им становится человек, чихающий от первого сквозняка. Надо полагать, например, что шкура особенно мешала ему приспосабливаться и выживать холодными ночами. Точно также случайной приспособляемостью не может быть объяснен ни один качественный скачок в развитии живого. Возьмем ли мы возникновение первой клетки. Возьмем ли мы возникновение из одной клетки многоклеточных существ, самому простейшему из которых требуется, сколько я понимаю, хотя бы тысяча разных клеток. Возьмем ли мы возникновение из однополого существа двуполого. Можете ли вы, Глеб, представить себе, чтобы случайно по соседству друг с другом из принципиально иного организма возникли бы две особи противоположного пола с уже готовыми и подходящими друг для друга системами полового размножения? Более того, чтобы одновременно у них обоих возникли совершенно четкие инстинкты относительно того, что с этими системами им необходимо делать? Возьмем ли мы далее возникновение вообще любой из систем, присущих организму сложных существ - системы дыхания, кровообращения, нервной системы - все это имеет смысл только как единые сложнейшие комплексы. Возьмем ли мы возникновение органов чувств. Объясните мне, какая случайная мутация может заставить слепое существо прозреть? Глухое - начать слышать. Даже если тысячекрат более приспособленным к окружающему миру станет оно от этого. Вероятность любой из тысяч, если не миллионов, подобных маленьких и больших случайностей математики назвали бы исчезающе малой. Я думаю, когда-нибудь, когда у биологии появятся более четкие представления о природе мутаций вообще, на сложных арифметических машинах возьмутся прикинуть вероятность хотя бы пары из них. И я уверен, окажется, что только вероятность возникновения рыбы из какой-нибудь морской звезды, или, чего бишь там, потребовала бы не миллиарда, а миллиарда в миллиардной степени лет эволюции, и, в общем, все равно никогда бы случайно не произошла. При этом, поймите меня правильно, Глеб, я нисколько не сомневаюсь в самом факте происхождения рыбы от морской звезды. И я уверен, что в действительности все происходило совсем не так просто, как я это себе и вам представляю теперь. Что с развитием биологии мы постоянно будем узнавать множество каких-нибудь промежуточных этапов, звеньев. Я слышал, например, краем уха, что первое многоклеточное возникло их каких-то колоний клеток. И я заранее принимаю это на веру. Более того, я совершенно убежден, что все это именно так и было и иначе быть не могло. Потому что, если в принципе принимаем мы за свершившийся факт эволюцию жизни - а не принимать ее невозможно - то только так и могла она осуществляться. Но при всем при этом, я категорически отрицаю возможность случайного развития жизни от первой клетки до человека. Я убежден, что в процессе эволюции не произошло ни единого чуда, ни разу за три миллиарда лет не были нарушены законы материи, ни разу Господь Бог не спускался в сонме ангелов на Землю, чтобы вставить глаз какому-нибудь моллюску. Но при этом вся она - с первого и до последнего дня - великая тайна. Более или менее внятно наука способна объяснять только, как происходила эволюция, но почему она произошла? Почему за три года, которые мы отсутствовали в Ватикане, на свежепобеленном своде Сикстинской капеллы возникло "Сотворение человека"? Неужели все-таки мухи? - Так почему же, Иван Сергеевич? - удивленно спросил вдруг Вольф, минуту тому назад вдруг снова вылезший из-под одеяла, сидевший теперь поверх постели своей, и слушавший Гвоздева с видимым интересом. - Да вот, почему? - повторил и Гвоздев. - Все тот же вопрос. А ну-ка, я кое-что еще изображу вам, - и он опять полез в узелок. Скоро заполнив грифельком остававшуюся половину папиросной пачки, он передал ее Глебу, и тот опять подсел на топчан к Вольфу. На этот раз на картонке оказалось две таблицы: единица комплекс, способный к дальнейшей организации элементарная частица атом атом молекула молекула вещество вещество космический объект космический объект звездная система звездная система галактика галактика ? единица комплекс, способный к дальнейшей организации элементарная частица атом атом молекула молекула вещество вещество жизнь жизнь ? Иван Сергеевич предоставил сокамерникам пару минут на их изучение. - Вы не находите, - спросил он затем, - что в структуре материи как таковой жизни вроде бы и не находится места? Посмотрите на первую таблицу. Вся видимая нами материя совершенно четко разделяется на уровни, каждый из которых существует в определенном смысле сам по себе - подчинен своим, присущим ему законам. Как будто, можем мы даже предположить эту структуру в виде спирали, каждый виток которой состоит из четырех уровней. Но взглянем на вторую таблицу. На одном из уровней с заметным опозданием от общего генезиса материи из единицы возникает вдруг второй комплекс - комплекс, не количественно, но качественно иной. Комплекс, получающий принципиально отличное от прочих удивительное свойство - свойство к самовоспроизводству. Должны ли мы предполагать, что этот комплекс количественно является конечным, что в свою очередь он не может служить единицей для образования нового комплекса? Может быть, и должны. Но давайте представим, что нет. Давайте поищем нечто аналогичное на нашем с вами уровне. Всем известно, что человеческий зародыш в своем развитии так или иначе повторяет процесс эволюции жизни. Но попробуем посмотреть на это с другой стороны. Давайте-ка понаблюдаем за эмбрионом. Мы видим в начале всего одну клетку, но получившуюся из слияния двух. И клетка эта начинает делиться. Вот клеток уже становится несколько, и непрерывно, непрерывно они делятся и умножаются. Одновременно рядом с зародышем начинает расти плацента, через которую поступают к нему от матери питательные вещества - вспомните-ка о растениях. Клеток становится все больше, они становятся все разнообразнее. Из одних потом выйдут мышцы, из других желудок, из третьих почки. Но все это было заложено уже в одной - самой первой клетке. И поэтому в гармонии между собой все это стремится, стремится неудержимо к конечным формам своим. Вот начинают, наконец, появляться у эмбриона нервные клетки - самые сложные, самые ценные и самые разнообразные из всех - единственные, которые не восстанавливаются. В этих нервных клетках будущий разум его, будущее его я. Вот у эмбриона забилось сердце, вот он уже шевелится, у него есть глаза и уши, легкие его готовы вдохнуть, клетки мозга воспринять первую информацию. Со всех сторон он окружен матерью, она отдает ему все свои соки, принимает в себя все отходы его. Но пока еще в эмбрионе нет разума. И мать для него не более, чем источник жизни. Он не способен еще сознавать ее, ни, тем более, отца, хотя бы в радостном беспокойстве он и был рядом. Отец этот дал зародышу лишь маленькую частицу себя при начале, и все же от него в нем половина. Но вот уже пора, пора, организм его созрел к рождению. Он рождается. И что же изменяется для него в первую очередь? Изменяется способ питания. Он не может более, как зародыш, довольствоваться лишь тем, что само приходит к нему от матери. Он учится теперь сосать ее. Она становится для него - кормящая мать. Вольф смотрел теперь на Гвоздева с каким-то оглоушенным видом. - Подождите, это что же? - спросил он. - Это мы-то с вами нервные клетки? - Это похоже, что так, Евгений Иванович. - Но кому же охота быть седалищным нервом? - воскликнул вдруг Вольф, словно бы задетый за живое. Гвоздев рассмеялся. - Не стоит воспринимать все так буквально. Это только образ. Образ и подобие - как все в этом мире. Нервные клетки, по меньшей мере, не убивают друг друга. - Да ведь и нам не следует, - заметил Глеб. - Да нам это и не дано! - изумленно добавил он через секунду. - Кормящая Мать-Земля, - повторил Иван Сергеевич. - Но что же дальше? Дальше с невероятной скоростью ребенок начинает познавать окружающее его. Все вокруг ему интересно и любопытно. Первые беспорядочные движения его, бессмысленное дерганье конечностями постепенно приобретают цельность, и прежде других проявляется у него хватательный рефлекс. Но как же еще неприспособлен он к окружающему миру, как беззащитен перед ним. При первых проблесках сознания его, насколько непостижимым, бесконечным, таинственным кажется он за пределами кроватки с погремушками. Вот, например, кто это такой склоняется то и дело над ним? У него не материнское лицо, но как будто бы он не злой. Как и мать, он влюбленными глазами смотрит на ребенка. Вот ребенок может уже узнавать его, радостно улыбаться, лопоча, тянуться к нему навстречу ручонками, но он не кормит его молоком, как мать, и, в общем, ребенок этот не вполне понимает пока, кто это. Первое слово, которое он слышит от ребенка - "дай". И он, конечно, не может отказать ему в этом первом сознательном слове, он заступается за него перед уставшей матерью, тайком от нее сует ему конфету. Но ребенок этот такой еще капризный и несмышленый, столько хлопот причиняет им обоим. Иногда, если тянется он ручонками к ножницам или шкатулке с иголками, кто-нибудь из них слегка шлепает его по попе. Он обижается, хнычет, но все-таки смутно чувствует, что нет для них обоих ничего на свете дороже его. И оба они для него - доброта и любовь. Евгений Иванович слушал теперь Гвоздева чуть не с открытым ртом. - А что же, если родились мы больным ребенком, Иван Сергеевич?! - едва удержавшись дослушать, испуганно воскликнул он. - А то еще хуже - дебильным каким-нибудь - как Глеб рассказывал. Да ведь, кажется, на то и похоже. - Это только образ, - настойчиво и как-то чуть устало уже повторил Гвоздев. - Образ Отца и Матери наших. А мы подобие их. Не надо понимать это буквально. Так же как звезды - не атомы, так же и мы - гораздо большее нервных клеток. Если, впрочем, вы слушали наши с Глебом размышления о карме, - улыбнувшись, добавил он. - Вы бы сообразили, что в первое свое воплощение ребенок не может родиться дебильным. Я ведь всего лишь хочу, друзья мои, чтобы вы могли во-образить себе осмысленность и неслучайность эволюции жизни на Земле, чтобы могли оценить грандиозность замысла ее; и чтобы вы, Глеб, не грустили из-за утерянной детской сказки, будто нашли нас в капусте; чтобы поняли вы, что сама по себе эволюция гораздо красноречивее твердит нам о Боге, чем предание об Адаме и Еве. Я хотел бы, кстати, чтобы и вы, Евгений Иванович, могли задуматься лишний раз об общности человечества, и, по-возможности, понять абсурдность теорий, делящих его на классы, мешающие ему. - А карма внутри ребенка? - спросил вдруг Глеб. - А второе пришествие, апокалипсис? Почему-то в этот раз он слушал Гвоздева гораздо менее восторженно, чем даже Вольф. - Вы хотите знать, как вписываются они в этот образ? Вы хотите обнаружить их в организме ребенка? Мне кажется, Глеб, вы все же слишком буквально понимаете меня. Я боюсь, если отвечу вам, вы попросите меня найти у нейронов дома и галоши. Это только образ, - в третий раз повторил он. - Мы сами - тот единственный образ, который дан нам для понимания мира. Также, как кукла для ребенка - образ живого человека. Бессмысленно искать у куклы сердце, а у человека шарниры. Да я и не настолько силен в анатомии. Я, полагаю, впрочем, что существуют в человеческом теле механизмы, в соответствии с которыми клетка, наносящая вред организму в целом: захватывающая, скажем, чужие питательные вещества, неверно передающая информацию, не говорю уж - уничтожающая другие клетки - быстро вычисляется неким единым центром, и излечивается по команде оттуда. Если же клеток таких становится слишком много, ребенок заболевает, слабому организму его невозможно самостоятельно справиться с болезнью, и тогда дают ему горькую микстуру. Повторю - я не силен в анатомии, и это единственная аналогия, которая приходит мне в голову. Кстати, когда просчитывал я свою демографическую гипотезу, то все пытал знакомых врачей - мне хотелось знать общее число нейронов в теле у человека. Мне сказали, что пока анатомия сосчитать их не в силах, но некоторые полагают, что дело это не отдаленного будущего. Вот еще, что очень интересно, Глеб, если связывать апокалипсис и второе пришествие с образом ребенка. В большинстве религий, как известно, имеются обряды посвящения детей Богу. В индуизме, например, обряд этот называется упанаяна. В процессе его мальчика посыпают красным порошком - он как бы становится окровавленным - и так ведут его к духовному учителю - гуру. Прошедший упанаяну мальчик называется двиджа - "дважды рожденный". У иудеев и мусульман аналогичный обряд - обрезание. У христиан - крещение. Удивительно, согласитесь, почему весьма различные религии одинаково убеждены в том, что одного только рождения ребенку как-будто мало. Ему непременно нужен еще и отдельный акт приобщения к Богу. При этом заметьте, Глеб, что обрезание - процесс весьма болезненный. Крещение - нет. Но ведь у христиан уже имеется непосредственное знание об апокалипсисе. Еще более болезненные обряды существуют во многих африканских племенах. От них иногда остаются даже шрамы на всю жизнь. Только опять, опять! Поймите меня правильно. Этим я вовсе не хочу сказать, будто человечество кто-то обрезает нынче или принимает в папуасское племя. А то, я смотрю, Евгений Иванович уже нервничает. Этим я хочу сказать только то, как удивительно самые разные религии настроены на один и тот же образ, в данном случае - образ страдания ребенка перед приобщением к высшему. Кстати, обращали ли вы внимание, Глеб, как часто во всех своих романах Лев Толстой применяет один и тот же прием - самые "взрослые" поступки своих героев он объясняет совершенно детскими мотивами - и именно это делает его прозу удивительно психологичной. Глеб сидел теперь, ладонями обхватив голову, сосредоточенно думал о чем-то. - Так вы считаете, что материя разумна, - то ли спросил, то ли подтвердил он, наконец, поднимая взгляд; видно было, что какая-то мысль мучительно не давалась ему. - Материя - наша мать. Родная мать. Вы знаете, я ведь иногда чувствовал это, хотя рассуждал иначе. Я ходил по лесам, по полям, и что-то ощущал в себе, какую-то мистическую связь с природой, но не понимал. Хотя как же мог я не понимать этого? Ведь Мать с ребенком - Она, как и Бог, в каждом храме. Почему же я не понимал этого? - поморщился он; похоже было, он размышлял вслух. - Я думал всегда, что материя, как оковы, тянет человека вниз. Вы знаете, я ведь часто чувствовал, будто тело мое мешает мне. Например, моя душа - она восторгается миром Божьим, в ней все живет, радуется, а тело мое в это же время хочет спать или есть. Или, скажем, заболит голова, и душа уже как-будто несвободна. Здесь есть какое-то противоречие, Иван Сергеевич. Ребенку одинаково дороги и отец, и мать, а во всей нашей жизни материя словно противостоит духу. Стремясь к духовному, человек уходит от материального и наоборот. Духовное возвышает его, а материалистические идеи оправдывают зло. Подождите! Да вы ведь и сами говорили только что: дьявол искушающий - это наша материальная половина, стремление к материальным удовольствиям - то, что тянет человека назад. Как же так?! Разве родная мать наша - может быть "назад", "вниз"?! Иван Сергеевич покачал головой. - Должно быть, вы неправильно меня поняли, Глеб, - произнес он что-то уж совсем устало. - Или я неудачно выразился. Я не мог сказать, будто материя тянет человека назад. Тянет человека назад забвение нравственности - норм поведения духа - ради достижения материальных благ. И оправдывают зло не материалистические идеи, не признание законов материи, но отказ от веры в законы духа. Скажите, вы что-нибудь слышали о хромосомной теории? - спросил он вдруг. - Да, я слышал, когда учился в техникуме, - пробормотал Глеб. - Но она, кажется, не доказана. У нее есть много противников. - Она не доказана, - подтвердил Гвоздев. - Но она во многом представляется удивительно логичной, а противники у нее в основном идеологические. Теория эта считает, что в хромосомах, расположенных в ядре каждой клетки, заложен индивидуальный химический код живого существа - код, передаваемый по наследству. Хромосомы всегда существуют парами, и среди пар этих есть одна, отвечающая за наследование пола. Причем, у женщины она состоит из двух одинаковых хромосом - Х, Х. А у мужчины из двух разных - Х, Y. При образовании зиготы - первой клетки нового организма - каждый из родителей передает ей по одной хромосоме из этой пары. Женщина, понятно, всегда передает Х. А мужчина - либо Х, либо Y. Соответственно, в зиготе может возникнуть либо набор Х, Х; либо набор Х, Y. Соответственно, и родиться может либо женщина, либо мужчина. Это представляется мне очень логичным прежде всего потому, что математически невозможно придумать более совершенного механизма воспроизводства с равной вероятностью обоих полов.