вышла под вызвездившееся к празднику мартовское небо. К ночи приморозило. Да это было, пожалуй, и к лучшему: легкими шажками могла Анна Андреевна перебраться через затвердевшую новостроечную грязь, не опасаясь утонуть по дороге в какой-нибудь луже. Трамвая не было. Ветерок разносил вокруг остановки окурки и всякую бумажную шелуху. Окна многоэтажек светились холодным желтым светом. Опаздывать на метро Анне Андреевне совсем не хотелось. Пару раз ей казалось, что она видит вдали фары вывернувшего из-за поворота трамвая. Анна Андреевна топала в нетерпении ножкой, но трамвай все-таки не ехал. "Ну хоть бы такси или машина какая-нибудь",-- в десятый раз подумала она, и, словно в ответ на эту мысленную просьбу, показался вдали сипло ревущий старенький автобус, с натугой преодолевавший ямы и колдобины разбитой дороги. Анна Андреевна бросилась ему навстречу прямо на проезжую часть, размахивая высоко поднятой вверх рукой. Автобус затормозил. За рулем сидел, весело ухмыляясь, парень с папиросой в зубах в сдвинутой набекрень огромной собачьего меха шапке, явно успевший уже где-то хорошо отметить наступающий праздник. -- Ну что, подвезем, мужики -- бросил он в салон,-- Забирайся, красавица. С праздничком тебя! Анна Андреевна забралась. Кроме водителя в автобусе расположились с удобством среди груды невообразимого барахла трое. Перебрасываясь словечками и похохатывая, они допивали содержимое мутно-зеленой бутылки. Другая бутылка с шумом каталась по полу. Анна Андреевна вздрогнула внутренне, но решила не обращать на попутчиков никакого внимания. Да и какое, право, дело было до них Анне Андреевне Она примостилась на краешек ближайшего к выходу сидения и попросила водителя высадить ее у метро. Мотор глухо заурчал, и Анна Андреевна откинулась облегченно на спинку сидения. Мысли ее были уже очень далеко и перелетали то к Катьке и ее мужу (Как-то они живут Что-то Саня уж очень на меня поглядывал. А он, вообще, ничего!), то в Пицунду, где она отдыхала прошлым летом, то в родительский сад... Анна Андреевна сняла шапочку, встряхнула волосами, потянулась. Из приемника на приборной доске раздавались звуки праздничного концерта. Анна Андреевна вслушивалась снова в радостную музыку, отдавалась снова ее прихотливому течению, снова взлетала и падала вместе с ней. Один из мужиков встал, подошел, пошатываясь, к водителю и что-то зашептал ему в ухо. Водитель понимающе хмыкнул: "Ну ты, Вася, даешь!" Вася невразумительно пробурчал что-то и тяжело опустился на сидение рядом с Анной Андреевной. -- Погуляем, красавица? В обиде не будешь. Сегодня у нас праздник. Сегодня у нас денег мно-ого. Кой-что и тебе перепадет. По сотне получишь. С каждого. У Анны Андреевны внутри все вдруг оборвалось, и вместо музыки настала тишина, такая полная, абсолютная тишина, какая бывает, наверное, только после смерти. -- Остановите автобус! -- истошно закричала она. -- Не-ет, красавица, уж мы поездим немножко,-- ухмыльнулся водитель. Анна Андреевна вскочила, дернулась к выходу, но сзади навалились еще двое. Она закричала, но водитель прибавил громкости приемнику. Затрещали пуговицы, раздался звук рвущейся ткани... ( ( ( Борис Семенович Школьник был врачом со вполне приличным стажем. Работа на "Скорой помощи" не слишком его утомляла и даже доставляла ему определенное удовольствие. Не напрягаясь чрезмерно, можно было существовать вполне сносно, а если подхалтуривать -- то и еще лучше. На этот раз Борис Семенович возвращался от одной из тех полоумных старушек, которые вызывают "Скорую" по нескольку раз на дню, и не потому вовсе, что помирать собрались или за здоровье свое драгоценное боятся, а просто от скуки и желания хоть как-то обратить на себя внимание, поговорить хоть с каким живым человеком кроме опостылевших до смерти соседок по коммунальной квартире. Вызов несложный. Как поется в песне, "В жилу старой димедрол...", -- и всего дел. Второй десяток лет уже бабка помирает -- а все ничего. -- Борис Семенович не очень надеялся дотянуть даже до шестидесяти, и потому относился с чувством зависти и легкого удивления к подобным пациенткам. -- Живет-живет, а зачем? Развалившись на мягком сидении, Борис Семенович прислушивался к насвистывавшему сквозь зубы шоферу, поглядывал сквозь запотевшее стекло на пробегавшие мимо дома и мечтал о партии в пинг-понг, которую он сыграет через пятнадцать минут на станции с Левкой Вороновым. Машина проезжала мимо громадного пустыря, незаметно переходившего в запущенный парк. Неожиданно в лучах фар сверкнуло что-то белое. Шофер присвистнул. Борис Семенович чертыхнулся: -- Ух, алкоголики проклятые! Разбирайся тут с вами! Опираясь на криво торчащий из земли столб, навстречу машине пыталась подняться женщина. Ровным счетом никакой одежды, если не считать рыжих, доходивших до колен сапог, на ней не было. Борис Семенович выскочил из машины одновременно с шофером. "Так и есть, винищем несет, как из гастронома перед закрытием",-- пробурчал он себе под нос. Однако руки врача привычно делали свое дело, не очень-то обращая внимание на настроение хозяина,-- помогали женщине подняться, тащили ее к машине, щупали пульс. -- Что с Вами произошло? -- громко и отчетливо повторил несколько раз Борис Семенович, обращаясь к женщине,-- Как Вы себя чувствуете? У Вас что-нибудь болит? -- Но в ответ доносились только приглушенные рыдания. Тут шок. И переохлаждение. Небось, на улице градусов десять!-- бросил Борис Семенович шоферу, поглядывая на морозное небо,-- Отвезем в "девятку", пущай там разбираются, и подумал, что пропала у него партия в пинг-понг с Левкой. В больнице Анна Андреевна по-прежнему не могла произнести ни слова. И только когда спрашивали, не болит ли у нее что, беспомощно утыкала руку между ног и сотрясалась в рыданиях, забившись в уголок большой смотровой комнаты и завернувшись в короткий заношенный больничный халатик. Слух о том, что подобрали на улице голую женщину, быстро распространился по больнице. Любопытствовавший медперсонал набился в ординаторскую приемного отделения. По дороге каждый санитар стремился непременно заглянуть в женскую смотровую, чтобы измерить скорчившуюся на топчане фигурку взглядом самым важным и значительным. -- Да нет у нее ничего,-- со вкусом рассказывал гинеколог,-- переизнасиловали просто. Да только уж я руками туда не полезу. Дудки! Чтобы потом в милиции там мои пальчики нашли? Анне Андреевне сделали парочку успокоительных уколов, заставили сдать для анализов кровь и мочу, а утром сказали, что она может уже ехать домой. Анна Андреевна всплакнула немножко, набрала было номер катькиного телефона, но передумала и позвонила Дарье Михайловне, толстухе-соседке. Та привезла кой-какую одежду и утешала на обратном пути Анну Андреевну, тесно прижавшись к ней на ободранном сидении медленно тащившегося через мосты трамвая. В милицию Анна Андреевна не пошла. Какой в ней прок? Живет по-прежнему, только видеть больше не может Катьку и ее мужа, да переходит на другую сторону, если ей встретится на дороге уличный оркестр.