 награда" производит впечатление безнадежной вторичности.
     Љак  это  могло  произойти,  почему  один  писатель,  допустим,  тот же
•емингуэй,    обращаЯсь   к   определенной   жизненной   коллизии,   добилсЯ
замечательного   художественного   результата,  а  другой,  тоже  наделенный
могучим  даром, лишь воспроизвел модельную, никому в частности и всем вместе
принадлежащую ситуацию?
     Љонечно,  имело огромное значение то, что •емингуэй и другие воевали, а
”олкнер  до  фронта  так  и  не  добралсЯ.  ‚  "”иесте"  войны вообще нет, в
"Џрощай,  оружие!"  она  есть,  но  и  „жейк ‚арне, и ”редерик ѓенри, и леди
Ѓрет,  и  Ѓилл  ѓортон  --  все  они  несут в крови пережитое как непосильное
душевное  бремЯ.  Џотому, кстати, они избегают говорить о войне -- знают, что
нет   таких   слов,  какие  могли  бы  хоть  сколько-нибудь  верно  отразить
пережитое.  Ќе  то „жо ѓиллиган -- он все хочет сказать открыто: "„ерьмо. ‚от
что  все  это  такое.  ’еперь  даже и страдание -- подделка". € миссис Џауэрс
охотно  откликаетсЯ:  "„жо,  это  единственное  искреннее  слово сочувствиЯ,
которое  мне  довелось  услышать".  ’ак  что  с  них взЯть -- ведь нам только
сообщают,  что  „жо был в …вропе, а Њаргарет потерЯла на войне мужа. €х опыт
условен,   и  потому  они  просто  употреблЯют  те  слова,  которые  принЯто
употреблЯть.  Ќо,  лишенные содержаниЯ, они остаютсЯ полыми, и форсированнаЯ
интонациЯ  лишь  обнажает  эту  пустоту.  Љогда  Љэтрин  Ѓаркли,  услышав от
возлюбленного  случайно  сорвавшеесЯ  слово  "всегда",  отшатываетсЯ, как от
предательского   удара,  съеживаетсЯ,  мы  ее  понимаем  и  ей  сочувствуем:
человек,  у  которого  отнЯто  вчера  и  которому  перекрыт  путь  в завтра,
человек,   живущий   минутой,   иначе   и  не  может  воспринимать  понЯтиЯ,
превосходЯщие  конкретность  этой минуты. Ђ фолкнеровские герои в кругу этих
понЯтий  как раз и пребывают, не чувствуЯ, должно быть, сколь расходЯтсЯ они
с  тем  опытом,  носителЯми  которого  они  будто бы ЯвлЯютсЯ, да и попросту
разрушают  живые  человеческие  характеры.  "‚се  еще юнаЯ, она вновь должна
была   познать   ужас  расставаниЯ,  неутоленную  потребность  приникнуть  к
чему-нибудь  живому  в этом темном мире..." "Ћна ощутила горький запах пепла
былых  страданий" -- это только как бы о конкретной героине сказано, на самом
деле  --  образ  некоей рассеЯнной в мире субстанции неизбывного горЯ. "Њэхон
сидел   недвижный,   безжизненный,  как  времЯ",  --  конечно,  не  Њэхон,  а
вселенское  олицетворение  самой  смерти.  €  погружены эти люди в атмосферу
соответствующую  --  атмосферу  "мЯгко  обволакивающей  смертельности  ночи",
которой  на  смену  приходит  "пророчество  возрождающейсЯ  весны".  Ќикакой
снижающей  иронией  ("городок должен был воздвигнуть статую „ональду Њэхону,
с  барельефами  Њаргарет Њэхон-Џауэрс и „жо ѓиллигана взамен кариатид") всей
этой натужной патетики не снЯть.
     Ќа  фронте  ”олкнер  не  был,  и  все  же  военнаЯ  тема  никак  его не
отпускала.  —увствуЯ, должно быть, что в романе не выговорилсЯ, он несколько
лет  спустЯ  написал  цикл  новелл,  некоторые из которых еще через двадцать
лет,  уже  знаЯ  цену  своему слову и имени, включил в "‘обрание рассказов".
ќтот  том  представлЯлсЯ ему книгой, где "единство формы и построениЯ так же
важно,  как  и  в  романе,  здесь должны быть целостность и единство задачи,
контрапункт,  последовательность  соединений, подчинение одной важной цели".
Ѓез   военных   сюжетов,   как   и   без   рассказов   об   аристократах   и
беднЯках-фермерах,  об  индейцах  и  неграх,  одним словом, о ‰окнапатофе ее
прошлом  и  настоЯщем, такого единства и полноты, в представлении автора, не
получалось.
     Ћтчасти   так  оно  и  есть.  ђассказы  о  войне  были  написаны  после
возвращениЯ  автора из …вропы, где он наконец-то собственными глазами увидел
полЯ  недавних  сражений.  "‚се выглЯдит так, -- писал он из ”ранции домой, --
будто  на  высоте  шести  футов  над  землей пронессЯ циклон. ’орчат обрубки
деревьев,   а   вдоль   дорог   валЯютсЯ   Ящики  из-под  снарЯдов,  и  сами
неразорвавшиесЯ  снарЯды,  и  ржавые мотки колючей проволоки, и человеческие
кости, которые местные фермеры закапывают в землю. ЃеднаЯ ”ранциЯ!"
     —естно  говорЯ,  в  достоверность описаниЯ, хотЯ и не предназначено оно
было  длЯ  публики,  не  особенно  веришь.  ”олкнер  пишет  так,  словно бой
закончилсЯ  только  вчера, а между тем прошло более шести лет, как отзвучали
последние  выстрелы.  ќто  скорее  беллетристика  или, положим, подготовка к
беллетристике -- автор воображает, как должно выглЯдеть поле боЯ.
     —то  ”олкнера  в …вропе действительно поразило, отозвалось невыдуманной
болью,  так  это  облик  вчерашних  героев.  ‘егоднЯ они опустились, ходЯт в
лохмотьЯх,  попрошайничают  на  залитых  светом  улицах  Џарижа  и ‹ондона --
никому  не  нужны.  "’ак  много здесь этих молодых людей, взглЯд их мрачен и
тускл,  иные  опираютсЯ  на  костыли, у других пустые рукава, у третьих лица
покрыты  шрамами.  €м  и  теперь  еще,  как  некогда  миллионам сверстников,
которые  полегли  под  „юнкерком  и  в ‚огезах, приходитсЯ воевать". €з этих
горестных  замет,  сохранившихсЯ  в письмах домашним, и выросли впоследствии
рассказы,  среди  них  сильные  и  запоминающиесЯ -- например, "Џобеда". ‘ама
война  в  нем  изображена  скупо,  и  слава  богу,  что  автор  отказалсЯ от
изображениЯ  боевых  эпизодов:  навернЯка  прозвучало  бы фальшью -- "слишком
опасный  материал,  тут любое, самое неистовое воображение нуждаетсЯ в опоре
на  опыт,  а  его,  как  мы  знаем, не было. „аже простые обозначениЯ в этом
рассказе  --  "ночнаЯ  вылазка",  "закрепили  захваченную  позицию" и т. д. --
лишены  обЯзательности,  за  ними  ничего  не  стоит.  Ђ  вот  фигура героЯ,
сержанта   ѓреЯ,  по-настоЯщему  интересна  и  существенна:  выброшенный  на
обочину  жизни,  влачащий  полунищенское  существование, лишенный -- по всему
видно  --  будущего,  человек  не гнетсЯ, гордо и Яростно отметаЯ жалостливое
сочувствие  тех,  кому  повезло.  "‚  глазах  его...  нет  смиренной надежды
нищего,  а  горькое  ожесточение,  неслышный,  как  тень, отголосок горького
беззвучного смеха, каким смеетсЯ горбун".
     ’ридцать  лет  спустЯ  ”олкнер  вернетсЯ  в Џариж, там у него состоитсЯ
беседа  с  французской  журналисткой  ‘интией  ѓренье.  ‚от фрагмент из этой
беседы:

     ѓренье.  €з  многих  ваших  книг создаетсЯ впечатление, что большинство
героев остаетсЯ во власти судьбы.
     ”олкнер  (делает  жест  трубкой).  Ќо всегда есть один человек, который
выдерживает, побеждает свою судьбу.
     ѓренье. ‚се-таки гораздо больше людей погибает, чем выдерживает.
     ”олкнер.  ќто  неважно, то, что они погибают, не имеет значениЯ. ‚ажно,
как они погибают.
     ѓренье. Ђ как нужно погибать?
     ”олкнер.  Џогибать,  пытаЯсь  сделать  больше  того, что можно сделать.
ЃросаЯ вызов поражению, даже если оно неизбежно.

     ‚от  сердечнаЯ мысль, вот "общаЯ идеЯ" писателЯ. Ћна звучит и в военных
рассказах,  объединенных  в "‘обрании" под общим титулом "ЃесплоднаЯ землЯ",
в  точности  воспроизводЯщим  название  знаменитой  поэмы  ’.‘.ќлиота; тем и
определЯетсЯ  их  значение  не  только в этой книге, но и во всем творчестве
”олкнера.  Ќо  предысториЯ  сержанта  ѓреЯ  и  других людей, похожих на него
судьбою,  достаточно условна. €м не обЯзательно быть вчерашними фронтовиками
--  просто экстерриториальные люди, вроде тех, кого так замечательно описывал
„жозеф  Љонрад, один из литературных учителей ”олкнера. ‚ другом его военном
рассказе,  "‚се  они  мертвы,  эти  старые  пилоты", сказано следующее: "ќта
историЯ  неполна и мозаична: сериЯ кратких вспышек, высветивших на миг -- без
глубины,  без  перспективы -- грозное предзнаменование, контурный образ того,
что расе суждено испытать, когда блеснет на мгновение ее громоваЯ слава".
     Ѓез  глубины,  без  перспективы  -- скорее всего автор того не желал, но
признание  это  прозвучало беспощадной самокритикой: он-то как раз всю жизнь
стремилсЯ к полноте и цельности.
     „а,  то,  что  ”олкнер  не  был  на  войне, имело, конечно, значение. €
все-таки  дело  не  просто в этом. ѓерман ѓессе тоже не был. € ’омас Њанн не
был.  Ќо  они,  как  и  большинство  европейских  писателей  того поколениЯ,
пережили  войну  --  пережили  как крах ценностей, которые в течение столетий
казались  незыблемыми.  €наче  не написать бы им таких романов, как "‘тепной
волк"  и "‚олшебнаЯ гора", -- в предисловии к последнему говоритсЯ, что после
‚ердена  "началось  столь  многое,  что  потом  оно  уже  и  не  переставало
начинатьсЯ".
     ‚ернемсЯ  снова  к  литературе "потерЯнного поколениЯ". ‚ чем ее сила и
достоинство?  —асто  говорЯт:  в  том,  что  она  нашла  в себе мужество без
прикрас  рассказать  об  ужасах  войны,  сорвать  с  нее  героический  флер,
разоблачить  демагогию  и,  конечно,  показать войну как душевную катастрофу
личности. ќто верно, но -- не всЯ правда.
     ЌачинаЯ  с  возрожденческих  времен  идеЯ бессмертиЯ рода человеческого
питалась  несокрушимой  верой  в родственную свЯзь индивида и мира. ќтот мир
мог  наносить  жестокие  удар  свирепо  покушатьсЯ  на  человека,  но всегда
оставалась  спас  тельнаЯ  грань, переступить ее невозможно, за ней конец, в
который  поверить  нельзЯ.  Ћтчего  Џьеру  Ѓезухову,  испытавшее  немыслимое
давление  склада обстоЯтельств, чувствующее что мир завалилсЯ, остались одни
развалины,  что  нет  возврат к вере, отчего удаетсЯ ему преодолеть душевный
кризис?  "прежде  разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких-то новых
основах  воздвигсЯ  в  его  душе".  Љонечно, огромное просветлЯющее значение
имела  встреча  с  Џлатоном  Љаратаевым.  Ќо  ведь  ей предшествовала другаЯ
встреча,  другое  озарение. Ћно, парадоксальным образом, наступило в момент,
казалось  бы,  фатальный  --  во  времЯ  допроса у „аву. ’юремщик и арестант,
поднЯв  друг на друга глаза, "понЯли, что они оба дети человечества, что они
братьЯ".
     ‚от  это  чувство  принадлежности  к  единому роду людскому -- что бы ни
разделЯло:  класс,  раса,  традиции  --  и было расстрелЯно под ‚ерденом и на
Њарне.  Џрошлое  стало казатьсЯ обманом, будущее исчезло, словом, произошла,
как   сказал   Ѓлок,   трагедиЯ  крушениЯ  гуманизма.  €сторическаЯ  заслуга
литературы   "потерЯнного  поколениЯ"  в  том  и  сострит,  что  она  сумела
запечатлеть  этот  ужасный  разрыв между человеком и космосом, показать, что
отныне   уделом,  единственной  возможностью  личности  сохранитьсЯ  в  злой
свистоплЯске истории остаетсЯ сепаратный, как сказал •емингуэй, мир.
     ђазумеетсЯ,  ”олкнер,  при  всей  своей  провинциальности,  не  мог  не
ощущать  сдвигов  в  мировой  духовности, в мировой психологии. „лЯ этого не
надо    было   ехать   в   Џариж   и   даже   в   Ќью-‰орк.   Ќо   в   кругу
писателей-современников  он выделЯлсЯ особенным свойством: грозные кризисные
ситуации  интересовали  его  в  первую  очередь со стороны их преодолимости,
гораздо  последовательнее  и  целеустремленнее,  чем многие другие, искал он
способов  и  путей восстановлениЯ распавшейсЯ свЯзи времен, укреплениЯ союза
между   человеком  и  миром.  „лЯ  этого  и  понадобилась  ему  впоследствии
‰окнапатофа.  Ќо  пока ”олкнер все еще только на пути к самому себе. ѓородок
под  названием  —арльзтаун  --  лишь  смутный  прообраз будущего вымышленного
королевства,   он   то   и   дело  утрачивает  только  ему  присущие  черты,
растворЯетсЯ  в  мире,  и  тогда  становитсЯ похож, допустим, на городок под
названием  •ортонс-Ѓэй,  где  происходит  действие  некоторых  рассказов  из
сборника  "‚  наше времЯ". Ђ у •емингуэЯ и провинциЯ, оказавшись невольно на
ветрах  времени,  ЯвлЯет  собою  безнадежно  расколотый  мир. Ќо то, что длЯ
других  было  своим  и  необходимым,  с  точки зрениЯ даже не столько личной
судьбы,  сколько  творческой  задачи,  длЯ  ”олкнера  было  чужим.  Ћдин  из
персонажей  "‘олдатской  награды"  говорит:  Ќа войне живешь только сегоднЯ.
‚чера  остаетсЯ  позади,  а завтра может никогда не наступить". €з подобного
мироощущениЯ  выросла всЯ литература "потерЯнного поколениЯ". Ћтчего же речь
”олкнера  звучит  так  бесстрастно  --  словно он подслушал у кого-то слова и
теперь  повторил их? Ђ оттого, что не принадлежал автор "‘олдатской награды"
к  этому  поколению.  „лЯ него, в отличие от •емингуэЯ, "вчера" и "завтра" --
необходимость,  непременные опоры художественного мира. …ще не построенного,
впрочем.
     Џрессу  "‘олдатскаЯ  награда"  получила  на удивление благожелательную,
особенно  если  принЯть  во  внимание  то,  как  встречали зрелого ”олкнера.
ѓазеты  дома,  на  ћге,  вообще  писали,  что  это  "лучший  роман о войне",
"наиболее  заметный  роман  года",  что  ”олкнер  превзошел  „ос  Џассоса  и
‘инклера  ‹ьюиса;  но  даже  рецензенты,  свободные  от соображений местного
патриотизма,  отзывались  о  книге  высоко.  ‚  "Ќью-‰орк  таймс" можно было
прочитать,   что   "‘олдатскаЯ   награда"   выдает   "силу   ума  и  глубину
состраданиЯ",  что  автор  выказывает  "страсть  и способность к переживанию
почти  эллинистическую".  Џоследнее соображение расшифровке не поддаетсЯ, но
Ясно,  по крайней мере, что критику роман понравилсЯ. „а и публике, кажетсЯ,
тоже, во всЯком случае, тираж разошелсЯ в течение нескольких месЯцев.
     ”олкнер,   даже   в   частной   переписке,   никак   судьбу  романа  не
комментировал,  но,  надо  полагать,  столь  лестные  отклики  ободрили его,
дотоле   неудачливого  и  непризнанного  стихотворца.  „а  и  независимо  от
публичной  реакции,  роман был дорог автору. Џравда, в сравнении с тем, чему
еще  предстоЯло  быть написанным, он выглЯдел в его собственных глазах "едва
народившимсЯ  на  свет,  неловким жеребенком", однако же, чувство "юношеской
одержимости",  которое  писатель  испытывал,  сочинЯЯ  первую большую книгу,
надолго осталось в его эмоциональной памЯти.
     ќто,   впрочем,   не   просто   субъективное,  по-особому  пристрастное
восприЯтие.  Ќеудача  есть  неудача,  но,  при всех слабостЯх, в "‘олдатской
награде"  можно  уловить,  пусть  еще  неотчетливые,  приметы того ”олкнера,
каким вскоре ему предстоЯло ЯвитьсЯ миру.
     ‚о-первых,  —арльзтаун,  о  чем  уже  шла  речь,  --  это  прЯмой путь к
„жефферсону, центру округа ‰окнапатофа.
     ‚о-вторых  -- повествовательнаЯ техника. ‡десь автор впервые обратилсЯ к
внутреннему   монологу   и  "потоку  сознаниЯ"  -  тем  приемам,  виртуозной
разработкой   которых  поразил  воображение  писателей-современников  „жеймс
„жойс  -  его  эпохальный  "“лисс"  поЯвилсЯ  за  пЯть  лет  до  "‘олдатской
награды".  Љак  и  другие,  ”олкнер  зачитывалсЯ  этой книгой, как и другие,
быстро  понЯл возможности такой структуры. Џотом, правда, поЯвЯтсЯ сомнениЯ,
будут   делатьсЯ   оговорки,  иногда  принципиального  свойства,  и  все  же
потрЯсенность,  испытаннаЯ  при  первом  знакомстве, не пройдет. Љ "“лиссу",
как-то   заметил   ”олкнер,   надо   подходить,  как  подходит  безграмотный
свЯщенник-баптист  к  ‚етхому  завету: с верой. ‚ этих словах больше правды,
чем  в  уклончивых  ответах на прЯмые вопросы об оказанном „жойсом влиЯнии --
сдержанность,   можно   думать,  объЯснЯетсЯ  тем,  что  ”олкнеру  очень  не
нравилось, когда его называли американским „жойсом.
     Ќо  речь  в  конце  концов  не  о  технике,  не  о приемах -- о существе
творчества.  Ќам  говорЯт: люди страдают, им плохо и света впереди не видно.
Њы  верим,  но  чувство  наше задето не глубоко, ибо и сам автор, сострадаЯ,
разумеетсЯ,  своим  несчастным героЯм, глЯдит на них все же со стороны -- они
просто  мало  ему  знакомы. Ћднако же, сам трагизм судьбы человеческой, сама
пограничнаЯ  ситуациЯ,  когда  надо  прилагать  колоссальные  усилиЯ,  чтобы
удержатьсЯ  на  краю,  не сорватьсЯ в бездну, -- все это ”олкнеру, как вскоре
можно  будет  понЯть,  близко.  ’о есть настолько близко, что ничего другого
нет  вообще.  ЋстаетсЯ, следовательно, найти подходЯщую почву, чтобы всЯ эта
высокаЯ метафизика проросла реальными судьбами.
     Њы  читаем:  "Љак  у  нас  в  последнем  счете распорЯжаютсЯ деньгами и
кредитами?  Џройдет  времЯ,  и останетсЯ один лишь гигантский музей, а также
банк,  и  тот  и  другой  будут  захламлены  бесполезными, ненужными вещами.
‚прочем,  это  уже  превратилось  в  проклЯтие  нашей  цивилизации  --  ‚ещи,
‘обственность,  которым мы отдали себЯ в неволю, которые требуют от нас либо
честно  работать  по  восемь часов в сутки, либо преступать закон, дабы они,
вещи, были ублажены и одеты по последней моде..."
     Љакой  неуклюжий слог, какаЯ бесцветнаЯ публицистика -- кто поверит, что
вышло  это  из-под пера ”олкнера? Ќо в недалеком будущем и эта обозначеннаЯ,
только  обозначеннаЯ  тема:  унизительнаЯ  зависимость  от вещей, утрата -- в
погоне  за  миражами  процветаниЯ  --  свЯзи  с  землей, с природой, -- найдет
подлинное развитие, выдвинетсЯ в центр творчества.
     Џомимо  тех  персонажей,  с  которыми  мы  уже  знакомы,  в "‘олдатской
награде"  есть  еще одна фигура -- некто џнуариус „жонс. ќто странный тип, он
внезапно   поЯвлЯетсЯ,  столь  же  незаметно  исчезает  и  возникает  вновь,
никакого  видимого  участиЯ  в  событиЯх не принимаЯ, только комментируЯ их,
только  пугаЯ  обывателей  своим необъЯснимым всеведением да агрессивностью:
он  всЯчески  пристает  к  ‘есили,  к  ќмми,  служанке  Њэхонов,  и вообще в
отношениЯх  с  женщинами  исповедует,  как  сказано,  "культ решительности".
Џомимо  всего прочего, даже и на фоне других, не очень подвижных персонажей,
„жонс  отличаетсЯ  особенной  стылостью,  она  подчеркиваетсЯ специально и с
нажимом:  желтые,  немигающие  глаза,  непроницаемый, остановившийсЯ взглЯд,
монотоннаЯ речь.
     ‡ачем-то  все-таки  џнуариус „жонс здесь нужен -- зачем? ќто тоже станет
понЯтно,  если взглЯнуть на роман издали, с расстоЯниЯ пройденного писателем
пути.  Ћн никогда не был склонен к буколике, наоборот, постоЯнно обращалсЯ к
самым  жестоким  сторонам  жизни,  к  самым потаенным, тщательно оберегающим
себЯ  от  света  глубинам  характеров, показывал зло во всей натуральности и
всей  неприглЯдности.  ЌосителЯми  такого  зла  становились  у ”олкнера чаще
всего  люди,  лишенные корней и почвы, люди - перекати-поле, которым ничто в
мире  не  дорого  и  которые  поэтому  готовы  в  любой момент, удовлетворЯЯ
эгоистические  побуждениЯ,  переступить  через  живое. џнуариус „жонс и есть
первый  набросок  такого  как  бы  человека,  а вернее сказать -- нелюдЯ, "не
знавшего  и  не  желающего знать, от кого рожден, „жонсом нареченного лишь в
силу  алфавитной  случайности,  џнуариусом  --  лишь по случайному совпадению
календарЯ  и  биологических законов, а также в силу порочной свЯзи между его
звездой и потребностью в еде и одежде".
     ’аков  этот  роман  --  он  напоминает поле, обильно поросшее сорнЯками,
сквозь  которые,  однако,  здесь и тут упорно пробиваютсЯ живые, способные к
росту  побеги.  €х,  наверное,  и  заметил  уже  не откровенно сочувствующий
землЯк,  и  даже не рЯдовой нью-йоркский рецензент, но человек видный, более
того,  прославленный -- английский писатель старшего поколениЯ Ђрнолд Ѓеннет.
ЋткликаЯсь  в  1930  году  на  лондонское  издание  "‘олдатской награды", он
писал:  "”олкнер  --  многообещающий  талант. Ћн необыкновенно изобретателен,
наделен    недюжинным    воображением    и   удивительным   даром   описаниЯ
характеров..."
     Ћтдадим должное проницательности Ѓеннета -- он будто заглЯнул вперед.
     ‡акончив  роман,  ”олкнер,  как  мы  уже  знаем, отправилсЯ в …вропу. ‚
чемодане    были   рукописи   незаконченных   стихотворений,   к   тому   же
путешественник  подрЯдилсЯ  описывать  дорожные впечатлениЯ длЯ газет Ќового
Ћрлеана.  Џоначалу он честно пыталсЯ выполнить взЯтые на себЯ обЯзательства,
да  и  к  стихам  времЯ  от  времени возвращалсЯ, но вскоре все это оставил.
Ќеожиданно   возник   новый   замысел,   он   стремительно  обрастал  плотью
человеческих  фигур, ситуаций, смешных и трагических; разрозненные, поначалу
лишь  в воображении существующие фрагменты, сцены обретали стройность общего
плана.
     "ќлмер"  --  так,  по имени героЯ, озаглавил ”олкнер свой новый роман, о
котором  пишет  из Џарижа матери: "ќто будет великаЯ книга. Ќечто совершенно
новое".
     Џожалуй,  слишком  сильно  сказано,  во  всЯком  случае, личность героЯ
знакома  --  насколько  можно  судить  по  сохранившимсЯ  фрагментам так и не
законченной  книги.  ќто  все тот физически, а главное, душевно искалеченный
войною  юноша,  чьЯ  жизненнаЯ драма усугублЯетсЯ несчастливой любовью то же
времЯ  это художник-дебютант, пребывающий в напрЯженном поиске темы и стилЯ.
‘ловом,  в  едином  образе  сливаю  лирический  герой  "Њраморного  фавна" и
разбитые персон: "‘олдатской награды".
     ‚се   же  до  некоторой  степени  автохарактеристика  начатой  книги  --
разумеетсЯ, только в части ее "новизны" -- оправдываетсЯ.
     „ействие  перенесено  в  …вропу. ‘ловно не доверЯЯ устойчивости памЯти,
”олкнер   торопливо,   по-журналистски   передает  европейские  впечатлениЯ:
перемещаЯсь   от   страницы  к  странице,  можно  легко  проследить  маршрут
путешествиЯ  автора,  а  также восстановить разные истории, приключившиесЯ с
ним  и  его  спутником  Ѓиллом  ‘пратлингом,  черты  и подробности биографии
которого автор Явно имел в виду, сочинЯЯ образ заглавного героЯ.
     €зменилсЯ  и  взглЯд  на  него.  „жо  ѓиллиган, Њаргарет Џауэрс, прежде
всего,  разумеетсЯ, „ональд Њэхон вызывают глубоко сострадательное отношение
писателЯ.   ќлмеру,  писатель  тоже  сочувствует,  но,  пожалуй,  больше  по
инерции.  ’еперь  он  заметно  отделен  от персонажа иронической дистанцией,
посмеиваетсЯ,  впрочем  вполне добродушно, и над военными испытаниЯми, и над
любовной   тоской.  „а  и  как  будущий  гений  ќлмер  --  личность  довольно
сомнительнаЯ,  творческие  порывы  героЯ  снижаютсЯ  самим стилем: "€ вот он
наконец  в  Џариже:  ‹увр,  Љлюни,  ‘алон  --  все то, к чему он так страстно
рвалсЯ...  этот  веселый город-мальчишка, этот холодный многомудрый гибнущий
город,  куда  ‘езанна, как упирающуюсЯ корову, перетащили его друзьЯ, город,
где  „ега  и  Њоне  стремились  из бледных пЯтен цвета создать образ жизни и
любви,  гневно  обличаЯ  Ѓужеро  и его изогнутые алые женские тела, город, в
котором  все  еще пишут Њатисс и Џикассо..." (€мпрессионисты действительно с
презрением  относились  к популЯрному тогда у публики Ѓужеро с его слащавыми
красотками,  но  вот  ”олкнера  одно, по крайней мере, из ста полотен должно
было привлечь -- "Ќимфы и сатир".)
     ѓлавное  же  --  автор  стремитсЯ увеличить повествовательный объем. …му
теперь  тесно в границах одного лишь сегоднЯшнего днЯ, и, соответственно, не
устраивает   линейнаЯ   композициЯ.   ђоман,   как  и  положено,  начинаетсЯ
представлением  героЯ:  ќлмер  •одж  поднимаетсЯ на борт сухогруза, которому
предстоит  пересечь  Ђтлантику.  Ќо  сразу же ход повествовательного времени
сдвигаетсЯ,   нас  переносЯт  в  детские  годы  героЯ  --  годы  печальные  и
скитальческие:   родители   переезжают   из  городка  в  городок,  нигде  не
задерживаютсЯ  надолго,  так  что у мальчика развиваетсЯ неизбывное ощущение
бездомности.  ‚о  времЯ  этого  рассказа  корабль  успевает  достичь берегов
€талии,  и в следующей главе ”олкнер описывает ‚енецию и ѓеную, где с героем
происходЯт   всЯкие  забавные  приключениЯ.  Џотом  --  снова  взглЯд  назад.
ЋбъединЯютсЯ  эти разделенные во времени планы хаотической работой сознаниЯ,
воплощаЯ которую ”олкнер совершенно очевидно использует открытиЯ „жойса.
     Љнига  была  начата  21  августа  1925 года, а через три недели ”олкнер
сообщает  матери:  "ђоман  продвигаетсЯ  легко,  написано уже 27 с половиной
тысЯч  слов".  Ќо дальше работа застопорилась, а вскоре, на четвертой главе,
и  вовсе  оборвалась.  ‚осемь  лет  спустЯ  ”олкнер  попыталсЯ  вернутьсЯ  к
незавершенной  рукописи и собрал из ее фрагментов большой, в два с половиной
листа,  рассказ,  озаглавив  его  "Џортрет  ќлмера". ’огда напечатать его не
удалось,  он  увидел свет лишь в 1979 году, когда „жозеф Ѓлотнер включил его
в том "Ќесобранных рассказов “ильЯма ”олкнера".
     Љогда  автора  спрашивали, почему он оборвал работу над книгой, ”олкнер
обычно  отвечал  так:  она  получаетсЯ  забавной,  но недостаточно забавной.
„ействительно,  насколько  можно судить, ему никак не удавалось выработать и
выразить   сколь-нибудь   цельное   отношение   к  герою:  ирониЯ  постоЯнно
нарушалась  драматическими,  даже  трагическими,  в  духе  "раненого фавна",
интонациЯми.   Ќо  допустимо  и  иное  предположение:  ”олкнер  стремилсЯ  к
эпической  полноте,  к  изображению  широкой  картины  жизни,  а  центр -- не
держал:  о  себе  ќлмер поведать еще кое-как мог, жизненнаЯ панорама от него
упорно ускользала.
     ’огда  же,  в  Џариже,  ”олкнер  принЯлсЯ  было  за  другой роман, даже
название  придумал:  "Њоскиты".  Ќо дальше этого не продвинулсЯ, полагаЯ, по
собственному   признанию,   что   "еще  не  созрел  настолько,  чтобы  книга
получилась такой, какой хочетсЯ ее видеть, -- мало знаю людей".
     ’еперь,  оказавшись  под  рождество  1926 года дома, а вернее -- в Ќовом
Ћрлеане,  он  вернулсЯ  к  этому  замыслу.  ’ут  выЯснилось,  что,  сетуЯ на
скудость  жизненного  опыта,  ”олкнер имел в виду просто определенную среду.
‘удЯ  по  сохранившимсЯ  сведениЯм,  первоначально  имелась  в  виду книга о
подпольном  бизнесе, о бутлеггерах, -- откуда бы ”олкнеру их знать? Ќо сейчас
он  обратилсЯ  к  тому кругу людей и занЯтий, которые были известны хорошо --
не столько по Џарижу и Ќью-‰орку, сколько по Ќовому Ћрлеану, -- к богеме.
     ђазумеетсЯ,  писал  ”олкнер  не очерк нравов ”ранцузского квартала и не
портреты   приЯтелей   --   художников   и   поэтов.   –ель   была  серьезна:
интеллектуальный  роман  --  рассуждение  в  беллетристической форме о сути и
назначении  искусства,  о  миссии  писателЯ,  о  его  месте  в жизни. ‚се те
разрозненные   критические   статьи,  что  писал  ”олкнер  в  молодости,  те
случайные  заметки,  что  оставлены были на полЯх ученых книг, те мысли, что
возникали  в  музеЯх  ”лоренции,  ђима, Џарижа и недовысказанными остались в
"ќлмере", -- все это должно было теперь найти завершенную форму.
     ‡адача  длЯ  литературы  не  новаЯ,  а  в  XX  веке  приобретшаЯ  особо
болезненную   остроту.  Ќаписаны  уже  были  "†ан-Љристоф",  "Њартин  €ден",
"ѓений".  ‚прочем,  этих  романов  ”олкнер,  кажетсЯ,  не  читал. ‡ато читал
"Џортрет  художника  в юности", читал "‹юбовную песнь „ж. Ђльфреда Џруфрока"
и,  разумеетсЯ,  "“лисса", где судьба художника в современном мире ~ один из
ключевых  мотивов.  —итал  также,  и  с особым интересом, Ћлдоса •аксли, чьи
книги  тогда, в 20-е годы, были особенно популЯрны в …вропе, да и в Ђмерике.
ќтого  английского  писателЯ  тоже  привлекал  мир искусства, художественнаЯ
богема,  только,  в  отличие,  положим,  от того же „жойса, он совершенно не
стремилсЯ   к   пластической   выразительности,  люди  в  их  индивидуальной
характерности,   капризной  непредсказуемости  чувств  и  поведениЯ  его  не
интересовали,   в   своих   персонажах   писатель   видел  только  носителей
определенного  комплекса взглЯдов на жизнь, культуру, даже беллетристическую
технику.    Џеревернув   последнюю   страницу   одного   из   знаменитейших,
программных,  можно  сказать,  романов •аксли "Љонтрапункт", мы почти ничего
не   можем   сказать   о   внешности,   привычках,   психологическом  складе
автобиографического   героЯ   ”илиппа   Љворлза.  „а  и  сам  он  откровенно
признаетсЯ,  что, попадаЯ в мир человеческих страданий и радостей, чувствует
себЯ  в  нем  чужеземцем.  ‡ато оседают в памЯти рассуждениЯ героЯ-писателЯ,
как  надо  строить  книгу:  "‚есь  разворот мыслей и переживаний, и при этом
органическаЯ  свЯзь  с  легким  звучанием вальса. ‚ставить это в роман. Љак?
ђезкие  переходы сделать нетрудно. ‚се, что тебе нужно, -- это убедительность
жестов  и  параллельное,  по  принципу  контрапункта,  движение сюжета. ‚ то
времЯ как „жонс убивает свою жену, ‘мит прогуливает ребенка в парке".
     ‘ловом,    среди   современников   •аксли   был   наиболее   убежденным
поклонником,  а  отчасти  зачинателем  литературы  идей. ’ак зачем же он нам
здесь,  в  книге  о  ”олкнере,  нужен? -- ведь к идеЯм в литературе, к чистой
интеллектуальности  наш  герой  всегда  относилсЯ  подозрительно. € уж вовсе
чуждо  было ему это холодное, вызывающее бесстрастие -- "в то времЯ как „жонс
убивает  свою  жену...".  Џримем,  однако, в соображение, что самые идеи, из
материала  которых строил английский писатель свои романы, совершенно лишены
были  метафизической  отстраненности,  а  равнодушие  к трагическим сторонам
жизни вовсе не указывало на какой-то непоправимый вывих души.
     €  идеи,  и  настроениЯ  возникли и развились в совершенно определенной
обстановке  духовного  кризиса,  надлома,  опустошенности, столь характерных
длЯ  послевоенного  мира.  €ное  дело,  что  •аксли,  в отличие от писателей
"потерЯнного  поколениЯ"  (к  которому,  впрочем, и сам принадлежал), упорно
избегал  малейшего  намека  на  трагедию,  подменЯЯ  ее,  по  словам  одного
критика-соотечественника,   буффонадой   огромных   масштабов.   џсно   видЯ
исчерпанность  традиционных  общественных  институтов, утратив, как и многие
другие,  доверие  к  идеалам  классического разума, не выдержавшим испытаниЯ
мировой  бойней ("мы жили, -- пишет •аксли, -- в мире, потерпевшем моральное и
социальное  крушение"),  он в то же времЯ не испытывал никакого сочувствиЯ к
своим   героЯм,   праздно   рассуждающим  о  религии,  литературе,  новейших
философских учениЯх, прежде всего о фрейдизме.
     ‚от  это  ”олкнеру,  освободившемусЯ  наконец  от иллюзий жертвенности,
подвига,  любовного  томлениЯ, которое испытывает непонЯтый художник, -- было
близко.  Ћттого  столь  пристальный  интерес  вызывали  у него ранние романы
•аксли   "†елтый   Љром"   и   "утовской  хоровод"  --  название  последнего
заимствовано     из    трагедии    ближайшего    предшественника    експира
драматурга-елизаветинца  Љристофера  Њарло  "ќдуард  II",  где сказано: "Њои
герои,  как  сатиры  козлоногие,  пройдут  пред  вами в хороводе шутовском".
"‘атир   козлоногий"   --   это   уже,   конечно,  полемическое  опровержение
"мраморного фавна"...
     ‚  Џариже,  как мы уже знаем, ”олкнер лишь со стороны взглЯнул на жизнь
Њонмартра  и  ‹евого  берега  ‘ены, в Ќью-‰орке осталсЯ странно равнодушен к
жизни,  кипевшей  в ѓринич-виллидж. Ђтмосфера ”ранцузского квартала ему была
известна  изнутри,  потому  и  судить  он  мог  трезвее,  без  высокомериЯ и
предвзЯтости.  „а,  среди  сверстников-соседей  ”олкнер видел людей, которых
привела  сюда  не  мода,  не  суетное желание выделитьсЯ, продемонстрировать
миру  свое  искаженное  страданием  лицо,  -- они работали, они действительно
искали  Язык и хотели быть услышанными. Ќо сталкивалсЯ он на каждом шагу и с
другим  --  с  пустой  светской болтовней, с жеманностью, со скудостью духа и
мысли, плаксиво жалующейсЯ на всеобщее непонимание.
     Ћ  чем-то подобном он уже начинал писать в "ќлмере", но -- не договорил.
’еперь оборваннаЯ на полуслове речь продолжилась.
     Љ  тому же поЯвилсЯ литературный образец -- поводыри все еще были нужны,
или казалось, что нужны, -- и ”олкнер им охотно воспользовалсЯ.
     Ќе  только персонажи -- даже общий план "Њоскитов" сходен с общим планом
"†елтого  Љрома". •аксли сводит своих персонажей в сельской усадьбе, где они
часами  беседуют  о „уше и €скусстве, перебрасываЯсь парадоксами, упражнЯЯсь
в  остроумии,  обмениваЯсь  легкими  полемическими  уколами.  ‚  том же роде
построены  "Њоскиты".  Ѓросив  поверхностный взглЯд на Ќовый Ћрлеан, вернее,
все  на  тот  же  ”ранцузский  квартал,  представив  бегло  его обитателей --
беллетристов,  скульпторов,  живописцев,  художественных критиков, -- ”олкнер
затем  собирает  их на борту Яхты, принадлежащей богатой вдове миссис Њурир,
покровительнице  искусств  и  патронессе  юных  талантов.  ‡десь  затеваютсЯ
любовные  игры,  рветсЯ  в  клочьЯ  страсть,  но  главным  образом  -- звучат
разговоры  о  судьбе  и  предназначении  художника, о его взаимоотношениЯх с
публикой.
     —то  это  за  разговоры?  ‚  них  как  будто есть нечто содержательное:
преходЯщее  и  вечное  в  искусстве,  местное и универсальное, трагическое и
смешное,  главное  же  --  буржуазные  вкусы,  тираниЯ  массового  сознаниЯ и
обывательского   стилЯ   жизни,   те   опасности   легкого  успеха,  которые
подстерегают художника на каждом шагу.
     Ћб  этом  в  ту пору, да и позднее, задумывались многие, а американцы --
особенно.  Џотому что их национальный миф -- все та же "американскаЯ мечта" --
с  самого  начала  неотделим  был  от  идеи материального процветаниЯ. ‘котт
”ицджеральд  создаст  цикл  очерков под общим названием "Љрах", где, устроив
беспощадный  духовный  самосуд,  покажет,  как  гибнет  талант,  которому не
удалось  устоЯть  перед искусами популЯрности. € •емингуэй в "‡еленых холмах
Ђфрики"  напишет  о  собратьЯх  -- американских писателЯх: "Њы губим их всеми
способами.   ‚о-первых,   губим   экономически.   Ћни  начинают  сколачивать
деньгу...  ђазбогатев, наши писатели начинают жить на широкую ногу, и тут-то
они и попадаютсЯ.
     ’еперь  уже  приходитсЯ  писать,  чтобы  поддерживать свой образ жизни,
содержать  своих  жен,  и  прочаЯ,  и  прочаЯ,  --  а в результате получаетсЯ
макулатура.  ќто  делаетсЯ  отнюдь  не  намеренно, а потому, что они спешат.
Џотому,  что  они  пишут,  когда  им  нечего  сказать,  когда вода в колодце
иссЯкла.  Џотому,  что в них заговорило честолюбие". € ‘инклер ‹ьюис, первый
американский  писатель -- Ќобелевский лауреат, заметит, что мерою достоинства
романиста  или  поэта  в  Ђмерике  стало  обладание дачей на модном курорте.
Ќаконец,  ”олкнер,  уже на склоне лет, с горечью признает: Ђмерике художники
не  нужны.  Љаждый  выражаетсЯ  по-своему:  ”ицджеральд  -- с тайной грустью,
•емингуэй  -- скептически, ‹ьюис -- с Явным сарказмом, ”олкнер -- с пафосом, но
в  любой интонационной форме заключена правда чувства, подлиннаЯ боль, слово
звучит как исповедь.
     ‚  "Њоскитах"  ничего  этого  нет,  проблема мельчитсЯ, драма художника
подменЯетсЯ  пародией. ’ут, кстати, автор охотно и остроумно шутит, воплощаЯ
то  самое  свойство  характера,  которое  он  считал национальным достоЯнием
американцев.  ѓерои  говорЯт  вроде  о  том  же,  но  как  говорЯт -- лениво,
расслабленно,  словно любуЯсь собственной неустроенностью. Џросто произносЯт
фразы, просто производЯт впечатление.
     —итатель   это  видит  и  чувствует.  ‚идит  и  чувствует,  конечно,  и
писатель.  „а  что  там  видит?  --  это  ведь  он  сам нацепил на них маску,
заставил  -- как •аксли до него -- обнажить пустую душу. Ћни всего лишь актеры
--  исполнители  ролей,  которые ничем, впрочем, друг от друга не отличаютсЯ.
‘лучайные  люди  на  земле, без прошлого, без будущего. ‘лед их пребываниЯ в
жизни  --  исчезающий след, который оставлЯет на водной глади Яхта с красивым
мифологическим  названием  "Ќазикаа".  Ќа  словах  все  эти люди протестуют,
разоблачают  буржуазный  снобизм,  условности, защищают собственную духовную
независимость.  ’олько  все  это  ничуть  не  мешает  им наслаждатьсЯ вполне
буржуазным  комфортом  плавучего  дома.  ‡десь бунтовать, изображать вольных
бродЯг даже удобнее, чем в мансардах ”ранцузского квартала.
     ѓоворЯт  об искусстве, рассуждают о новых формах, сокрушают авторитеты,
мечтают  о  шедеврах,  которые  поразЯт  мир  и  перевернут  представлениЯ о
возможностЯх  искусства,  но,  берЯсь  за  перо,  кисть,  резец,  немедленно
утрачивают  энергию.  едевр  --  идеал  женской  красоты выглЯдит так: "’орс
девственницы:  без грудей, без головы, без рук и ног, запечатленный в момент
мраморной  неподвижности и Яростно стремЯщийсЯ вырватьсЯ из нее..." Љонечно,
это  издевка,  впрочем,  и  сам  автор  скульптуры  понимает,  что снизил до
гротеска  тот  дух  вечной юности, что грезилсЯ ему в минуты вдохновениЯ или
того,  что  за  вдохновение  принималось.  ‘толь же отчетливо понимает он, и
чего  стоЯт  салонные дискуссии: "ЃолтовнЯ, болтовнЯ, болтовнЯ: абсолютнаЯ и
умопомрачительнаЯ глупость слов".
     Ќо ни на что другое не способен.
     ќто,   собственно,   и   показал   ”олкнер:  беспочвенность  претензий,
слабоволие,  бессилие  создать  что-нибудь  настоЯщее  - нечто такое, что на
самом деле могло бы противостоЯть пошлости и бездуховности.
     ’олько  ведь  мало  этого ~ длЯ романа мало. Њы уже давно понЯли, с кем
имеем  дело,  а  автор  все  продолжает  убеждать нас, все расширЯет границы
шутовского  хоровода.  ’акаЯ  избыточность  небезопасна, и не просто потому,
что  повествование  утрачивает  динамику,  топчетсЯ  на месте и вызывает тем
самым  скуку. •уже то, что автор и сам невольно втЯгиваетсЯ в порочный круг.
•очетсЯ  сказать  свое  слово,  весомое  и  значительное,  --  не получаетсЯ.
"‡везды  медленно  загорались,  напоминаЯ  бледные  увЯдшие гардении..." "‡а
окном,  погруженный  в  расслабленное,  вЯлое, тусклое раздумье, лежал Ќовый
Ћрлеан;  он  был  подобен  стареющей,  но  все  еще  прекрасной  куртизанке,
возлежащей  в  прокуренном  будуаре,  жаждущей наслаждений, но и истомленной
ими".  "Њиссис  Њурир  вздохнула,  ощущаЯ тЯжесть прожитых лет, неизбежность
тьмы  и  смерти".  ќто  авторскаЯ речь, но уже безнадежно испорченнаЯ стилем
мышлениЯ и выражениЯ персонажей романа, этих поистине "полых людей".
     "Њоскиты"  были  опубликованы  в  конце  апрелЯ  1927 года. Ќа этот раз
аплодисменты   были   не   столь   громкими,   во  всЯком  случае  не  столь
единодушными;   скажем,   одного   рецензента  с  ћга  этот  роман  на  фоне
"выдающегосЯ  дебюта"  разочаровал. ‘ другой стороны, „ональд „эвидсон, один
из  вчерашних  "беглецов"  и  завтрашних  "аграриев",  роман в целом принЯл,
заметив,  что  автор  теперь  полностью  овладел  методом „жойса. ’епло были
встречены  "Њоскиты"  и там, где формировались репутации книг, -- в Ќью-‰орке
на  них  с  похвалой откликнулсЯ видный поэт и критик Љонрад ќйкен, а ‹илиан
•еллман,  тогда  начинающаЯ, а впоследствии ведущаЯ театральнаЯ писательница
Ђмерики,  и  вовсе заЯвила, что лишь немногие из современных авторов владеют
стилем столь же превосходно, сколь автор "Њоскитов".
     ЋпЯть  критическаЯ  оценка  Явно  не  соответствует реальной творческой
ценности   романа.   Ќо   не  стоит  слишком  сурово  упрекать  рецензентов.
‘уществует  такое  понЯтие,  как  литературный  стиль  времени,  стиль  не в
буквальном  смысле  --  построение  фраз, образность и т.д., но более широко:
темы,  герои, проблематика. Ћн, этот стиль, воздействует на вкусы публики, в
том  числе  публики профессиональной -- критиков. Џривычное -- воспринимаетсЯ,
новое  -- настораживает. ”олкнер-прозаик писал в ту пору как все, и о том же,
о  чем писали все. Љ тому же он, погрешаЯ порою против вкуса, в общем словом
владел  уверенно,  у  него  хорошо получались лирические пассажи, а с другой
стороны,  развито  было  чувство  комического.  ќто  критиков  и привлекало.
Џозднее,  когда  ”олкнер  резко  выделилсЯ в текущей литературе, -- отношение
сложилось  иное.  „олжно  было пройти времЯ, и немалое, чтобы увидеть в этой
необычности  подлинное открытие. Њежду прочим, именно Љонрад ќйкен был одним
из  тех  немногих  ценителей,  кому  удалось  это сделать, притом едва ли не
первым.  ‚  1939  году  он  написал  статью  "ђоман как форма" -- блестЯщее и
глубокое  исследование,  посвЯщенное  ”олкнеру-романисту.  Ќо  тут  уж  он о
"Њоскитах" даже не вспомнил.
     —то  же  касаетсЯ  самого  автора,  то  и  его отношение к этой книге с
течением  времени  менЯлось. Љогда сочинЯл ее, был по-настоЯщему увлечен. ’о
есть  --  герои  казались  живыми  людьми. ‚ августе 1926 года он писал одной
приЯтельнице,  которой  собиралсЯ  посвЯтить  "Њоскитов":  "’воЯ книга почти
закончена.  Ћсталось совсем немного. ќто хорошаЯ компаниЯ: „женни невыразимо
сладостна,  как  крем-сода,  а у Џита странно-золотистый цвет глаз, а мистер
’оллиаферро..."  Ћ  неравнодушном  отношении автора говорит и то, как нервно
отнессЯ  он к издательской редактуре: из книги вычеркнули несколько абзацев,
которые  по  тогдашним викторианским нравам Ђмерики могли показатьсЯ слишком
вольными.
     Ќо  потом, кажетсЯ, ”олкнер к роману совершенно охладел, упомЯнув его в
своих  беседах  и  переписке  лишь  однажды. ‚ џпонии один слушатель сказал:
"Њне  всегда  нравились "Њоскиты", а вы как сейчас относитесь к этой книге?"
--  "Џолагаю,  это  неважный  роман,  и  все же мне, как и вам, он нравитсЯ".
„альше  на  эту  тему писатель распространЯтьсЯ не