ие  с объектом  живым, мы
приблизимсЯ к разгадке проблемы.


     22*


     ЌачинаЯ с простейшего взглЯда на вещи и кончаЯ этими состоЯниЯми, разум
был  занЯт одним:  он непре­рывно  расширЯл свои функции  и творил сущности,
со­образуЯсь с задачами, которые ставит  ему всЯкое ощу­щение  и которые  он
решает с большей или меньшей легкостью, в зависимости от того, сколько таких
сущ­ностей  он  призван  создать. Њы  подошли  здесь,  как ви­дим,  к  самой
<i>практике</i>  мышлениЯ.  Њыслить  значит  --  почти  всегда,  когда мы  отдаемсЯ
процессу  мышлениЯ, -- блуждать в  кругу возбудителей, о коих  нам  известно
главным   образом  то,  что  мы  знаем  их  более  или  менее.</i>   ‚ещи  можно
классифицировать  в  соответствии с боль­шей или  меньшей трудностью их  длЯ
пониманиЯ,  в  соот­ветствии  со  степенью  нашего  знакомства  с ними  и  в
за­висимости от различного противодействиЯ, которое  ока­зывают их состоЯниЯ
или же элементы, если мы хотим представить их в единстве. ЋстаетсЯ домыслить
историю этого градуированиЯ сложности.


     24*


     23*


     Њир беспорЯдочно усеЯн упорЯдоченными формами.  ’аковы кристаллы, цветы
и  листьЯ,  разнообразные узо­ры из полос и пЯтен на мехах, крыльЯх и  чешуе
живот­ных, следы ветра на песке и воде и т. д. Џорою эти эф­фекты зависЯт от
характера перспективы, от неустойчи­вости сочетаний. “даленность  создает их
или их искажа­ет.  ‚ремЯ их обнаруживает  или  скрадывает. ’ак,  коли­чество
смертей,  рождений,  преступлений,  несчастных случаев  в своей изменчивости
выказывает   определенную   последовательность,   котораЯ   выЯвлЯетсЯ   тем
отчетли­вей,  чем больше лет мы охватываем  в  ее поисках.  ‘обытиЯ наиболее
удивительные и наиболее <i>асимметрич­ные</i>  по отношению к ходу  ближайших минут
обретают некую закономерность в перспективе более обширных периодов.  Љ этим
примерам  можно  добавить  инстинкты,  привычки,  обычаи  и  даже  видимость
периодичности, по­родившую столько историко-философских систем <sup>8</sup>.


     25*


     ‡нание правильных комбинаций  принадлежит раз­личным наукам  или теории
вероЯтности -- там, где эти  последние не могли на нее  оперетьсЯ. „лЯ нашей
цели вполне  достаточно замечаниЯ,  которое сделано было вначале: правильные
комбинации, как временные, так и пространственные, беспорЯдочно разбросаны в
поле  нашего наблюдениЯ. ‚ сфере мыслимого они представ­лЯютсЯ антагонистами
множества бесформенных вещей. Њне думаетсЯ, они  могли бы считатьсЯ "первыми
проводниками  человеческого разума", когда бы сужде­ние это не опровергалось
тотчас  обратным. Љак бы то ни было, они представлЯют собой непрерывность *.</i>
Њысль вносит  некий сдвиг или  некое  смещение  (ска­жем, вниманиЯ) в  среду
элементов, которые считаютсЯ неподвижными и которые она находит в памЯти или
в наличном восприЯтии. …сли  элементы  эти совершенно одинаковы или различие
их сводитсЯ  к  простой дистан­ции, к элементарному факту  их  раздельности,
предстоЯщаЯ <i>работа</i> ограничиваетсЯ  этим  чисто различительным понЯтием. ’ак,
прЯмаЯ линиЯ наиболее  доступна вооб­ражению:  нет длЯ мысли более  простого
усилиЯ, неже­ли переход от одной ее точки к другой, поскольку каж­даЯ из них
занимает идентичную позицию  по отношению  к прочим. €ными словами,  все  ее
части столь однород­ны, какими бы малыми мы их ни мыслили, что все они могут
быть сведены  к одной неизменной;  вот почему  измерениЯ  фигуры  мы  всегда
сводим  к прЯмым  отрез­кам. Ќа  более высоком уровне  сложности мы пытаемсЯ
выразить непрерывность свойств величинами периодич­ности, ибо эта последнЯЯ,
будь она  пространственной или  временной, есть  не  что  иное, как  деление
объекта мысли на элементы, которые при определенных услови­Ях могут заменЯть
друг друга, -- либо умножение этого объекта при тех же условиЯх.

     *  ќто  олово выступает  здесь не  в  том значении, какое  при­дают ему
математики.  Ќе  о том  идет  речь,  чтобы  заключить  в <i>интервал</i> исчислимую
бесконечную величину и неисчислимую беско­нечность величин; речь идет лишь о
непосредственной интуиции, о предметах,  которые обращают мысль к законам, о
законах,  кото­рые   открываютсЯ  взглЯду.  ‘уществование   или  возможность
подоб­ных  вещей есть первый и  отнюдь  не наименее удивительный  <i>факт</i> этого
порЯдка.


     26*


     Џочему  же лишь  часть  существующего  может  быть  представлена  таким
образом?  Ѓывает  минута,  когда фи­гура  становитсЯ  столь  сложной,  когда
событие кажетсЯ столь небывалым,  что  надобно  отказатьсЯ  от целостного их
охвата и от попыток выразить их в непрерывных зна­чимостЯх. “ какого предела
останавливались   …вклиды   в  своем  постижении  форм?   Ќа   каком  уровне
наталки­вались они на перерыв мыслимой постепенности? ‚ этой конечной  точке
исследованиЯ нельзЯ избежать искуше­ниЯ  эволюционных теорий.  Њы  не  хотим
признатьсЯ, что грань эта может быть окончательной.


     27*


     Ѓесспорно то, что основанием и целью всех умствен­ных спекулЯций служит
расширительное толкование  не­прерывности посредством метафор,  абстракций и
Язы­ков.  €скусства  находЯт  им  применение,  о  котором  мы  будем  вскоре
говорить.
     Ќам удаетсЯ  представить мир как  нечто такое, что в том или ином месте
дает разложить себЯ на умопо­стигаемые элементы. Џорою длЯ  этого достаточно
наших чувств; порою же, несмотрЯ на использование са­мых изощренных методов,
остаютсЯ  пробелы.  ‚се  попыт­ки  оказываютсЯ  ограниченными.   ‡десь-то  и
находитсЯ царство нашего героЯ. …му присуще исключительное чувство аналогии,
в  которой  он  видит  средоточие  всех  проблем. ‚  каждую  щель  пониманиЯ
проникает  энергиЯ  его  разума.  “добство,  которое  может  он представить,
очевидно. Ћн подобен физической гипотезе. …го  надле­жало бы выдумать, но он
существует;  можно  вообра­зить теперь  универсальную  личность. ‹еонардо да
‚ин­чи может существовать в наших умах  как понЯтие, не слишком их ослеплЯЯ:
размышление  о  его  могуществе  не  должно  будет  заблудитьсЯ  мгновенно в
туманностЯх пышных  слов и эпитетов, скрывающих  бессодержатель­ность мысли.
„а и как поверить, что сам он довольст­вовалсЯ бы такими призрачностЯми?


     28*


     29*


     Ћн,  этот  символический</i> ум,  хранит обширнейшее  собрание форм, всегда
прозрачный клад обличий при­роды, всегда готовую силу, возрастающую вместе с
рас­ширением своей сферы.  Ћн  состоит  из бездны существ,  бездны возможных
воспоминаний,  из способности раз­личать  в протЯженности  мира  невероЯтное
множество  отдельных  вещей  и  тысЯчами  способов  их  упорЯдочи­вать.  …му
покорЯютсЯ лица, конструкции тела, машины. Ћн знает, что образует улыбку; он
может  расположить  ее на стене дома, в  глубинах  сада;  он  распутывает  и
свивает  струи  воды,  Языки  пламени.   Љогда  рука  его  да­ет   выражение
воображаемым атакам,  изумительными снопами ложатсЯ  траектории бесчисленных
Ядер,  обру­шивающихсЯ  на  равелины  тех городов  и крепостей,  ко­торые он
только что  построил  во всех их деталЯх  и  ко­торые  укрепил.  Љак если бы
трансформации  вещей, пре­бывающих в покое, казались ему слишком медленными,
он  обожает  битвы,  бури,  наводнениЯ.  Ћн  достиг  це­лостного  охвата  их
механики, способности восприни­мать их в кажущейсЯ независимости  и жизни их
част­ностей  -- в безумно  несущейсЯ  горсти песка,  в  смешав­шихсЯ  мыслЯх
каждого  из сражающихсЯ, где  сплетают­сЯ страсть  и глубочайшаЯ боль *.  Ћн
входит  в детское тельце, "робкое и быстрое", ему ведомы грани стари­ковских
и  женских   ухваток,  простота   трупа.  Ћн   владеет   секретом   созданиЯ
фантастических существ, коих ре­альность становитсЯ возможной, ежели  мысль,
согла­сующаЯ  их  части,  настолько  точна,  что   придает  целому  жизнь  и
естественность. Ћн  рисует  •риста,  ангела,  чу­довище,  переносЯ  то,  что
известно,  то,  что  существует  повсюду,  в  новую  систему,  --  пользуЯсь
иллюзионизмом  и  отвлеченностью  живописи,  каковаЯ  отражает  лишь   од­но
свойство вещей и дает представление обо всех. Ћт ус­коренных или замедленных
движений, наблюдаемых в оползнЯх и каменных лавинах, от массивных складок он
идет  к  усложнЯющимсЯ  драпировкам,  от  дымков  над  крышами  -- к далеким
сплетениЯм ветвей, к букам, та­ющим на горизонте,  от  рыб --  к  птицам, от
солнечных бликов  на морской  глади -- к  тысЯчам хрупких зеркал на  листьЯх
березы,  от чешуи  -- к искрам, движущимсЯ  в  бухтах, от ушей и прЯдей -- к
застывшим водоворотам  раковин.  Ћт  раковины  он  переходит  к  свертыванию
волнового бугра, от тинистого  покрова мелких прудов -- к прожилкам, которые
должны его прогревать, к элемен­тарным ползучим движениЯм, к скользким ужам.
Ћн все  оживлЯет.  ‚оду  вокруг пловца ** он  наслаивает  лентами, пеленами,
очерчивающими усилиЯ мускулов. ‚оздух он запечатлевает струЯщимсЯ в хвосте у
ласточек --  волок­нами теней, вереницами пенистых  пузырьков,  которые  эти
воздушные  потоки  и  нежное   дыхание  должны  разрывать,  оставлЯЯ  их  на
голубоватых листах простран­ ства, в его смутной хрустальной плотности.


     30*


     * ‘м. описаниЯ  битвы,  наводнениЯ и т. д. в "’рактате о живо­писи" и в
рукописЯх  €нститута (Ed. Ravaisson -- Mollien). ‚ винд­зорских рукописЯх мы
находим зарисовки бурь, обстрелов и проч.
     ** Ќаброски в рукописЯх €нститута.


     Ћн перестраивает все зданиЯ;  самые различные ма­териалы соблазнЯют его
всеми способами своего приме­нениЯ. Ћн использует все, что разбросано в трех
измере­ниЯх   пространства:  тугие  своды,  конструкции,  купола,  вытЯнутые
галереи  и  лоджии,  массы, поддерживаемые  в  арках  собственной  тЯжестью,
рикошеты  и мосты, по­таенные глубины  в  зелени  деревьев, погружающейсЯ  в
атмосферу, из которой она  пьет,  и строение перелетных стай, в чьих  острых
углах, вытЯнутых к югу, вырази­лась рациональнаЯ организациЯ живых существ.
     Ћн играет, он набираетсЯ  смелости, он  Ясно переда­ет все свои чувства
средствами этого универсального  Языка. ’акую возможность дарует ему избыток
метафо­рических способностей. …го склонность растрачивать се­бЯ на то, в чем
есть хоть малейшаЯ частица, хотЯ бы легчайший отблеск мирозданиЯ, крепит его
силы и  цель­ность  его существа.  ђадость  его завершаетсЯ в декора­циЯх  к
празднествам, в восхитительных выдумках, и когда он будет мечтать о создании
летающего челове­</i>ка,</i> он увидит его  уносЯщимсЯ ввысь, дабы набрать сне­га на
горных   вершинах  и,  вернувшись,  разбрасывать  его  на  каменные  стогны,
дымЯщиесЯ  от летней жары.  …го волнение укрываетсЯ в очаровании нежных лиц,
ко­торые  кривит  тень усмешки, в жесте безмолвствующего божества. Ќенависти
его ведомы  все орудиЯ,  все улов­ки инженера, все  ухищрениЯ  стратега.  Ћн
устанавлива­ет великолепные  военные  машины  и укрывает их  за бас­тионами,
капонирами,  выступами, рвами,  которые в свой черед  снабжены шлюзами, дабы
изменЯть  внезап­но ход  осады;  и  Я вспоминаю также, вкушаЯ  при этом  всю
прелесть итальЯнской  подозрительности  XVI века, что  он  построил башни, в
которых четыре лестничных пролета, не свЯзанных  между собой и расположенных
вокруг  общей оси,  отделЯли  наемников  от их командиров  и  отрЯды наемных
солдат -- друг от друга.
     Ћн  боготворит  тело  мужчины  и  женщины, служащее  мерой  сущего.  Ћн
прекрасно чувствует его длину: то, что роза может поднЯтьсЯ к  губам,  и то,
что большой  платан во много  раз превосходит его в росте, тогда как  листва
низвергаетсЯ  к  прЯдЯм  волос;  и  то,  что  своей лу­чезарной  формой  оно
заполнЯет мыслимый  зал, и вы­гнутый свод, из  нее выводимый, и естественную
поверх­ность, числЯщую  его шаги <sup>9</sup>. Ћн различает легкое  па­дение
ступающей ноги, скелет,  немотствующий под пло­тью,  соразмерности  ходьбы и
беглую игру теплоты и све­жести, овевающих  наготу, с ее туманной белизной и
бронзой,  которые  сливаютсЯ  в некий  механизм.  €  лицо,  этот  светЯщий и
светЯщийсЯ предмет, самый изумитель­ный  и самый магнетический из всего, что
мы  видим, ко­торый невозможно созерцать, ничего на нем не читаЯ, держит его
в своей власти.  ‚ памЯти каждого остаютсЯ  неЯвственно  несколько сотен лиц
вместе с  их превра­щеньЯми.  ‚  его  памЯти  они симметрично выстраивались,
следуЯ от одного  выражениЯ к другому, от одной иро­нии к другой, от большей
мудрости  к меньшей, от  бла­гостного к божественному  <sup>10</sup>. ‚округ
глаз,  этих застыв­ших  точек с изменчивым  блеском, он  заставлЯет играть и
натЯгиватьсЯ,  до  полного  саморазоблачениЯ,  маску,  в  которой  сливаютсЯ
сложнаЯ архитектура и пружины, различимые под гладкой кожей.
     “м этот выделЯетсЯ среди множества  прочих как од­на из тех  <i>правильных
комбинаций,</i> о которых мы гово­рили:  чтобы  его понЯть, его, по-видимому, не
надо свЯ­зывать, как  большинство остальных, с какой-то нацией, с традицией,
с кругом людей, занимающихсЯ тем же искусством. Љоличество и согласованность
его операций делают  из  него  некий симметрический предмет, некую  <i>систему,
законченную в себе</i> или непрерывно таковой становЯщуюсЯ.


     32*


     Ћн словно  создан длЯ того, чтобы  отчаивать совре­менного  человека, с
юных лет обращающегосЯ к  специ­ализации, в которой, как полагают, он должен
преус­петь  потому  лишь,  что  в ней  замыкаетсЯ;  указывают  при  этом  на
разнообразие  методов, на  изобилие  тонко­стей,  на  постоЯнное  накопление
фактов и  теорий  -- и  все это  лишь  длЯ того,  чтобы  прийти  к  смешению
тер­пеливого наблюдателЯ, усердного исчислителЯ сущего, человека, который не
без пользы  --  если  слово  это  умест­но!  --  ограничивает  себЯ  точными
реакциЯми механиз­ма,  с  тем, длЯ кого эта  работа предназначена,  с поэтом
гипотезы, с конструктором аналитических материалов <sup>11</sup>.  Џервый --
это  само  терпение,   постоЯнство   направлен­ности,  это  специальность  и
неограниченное  времЯ.  Ћт­сутствие  мысли -- его  достоинство.  ‡ато второй
должен  двигатьсЯ в  кругу  разделений и  перегородок.  …го  зада­ча  --  их
обходить.  џ  хотел  бы  провести  здесь  аналогию  между  специализацией  и
упомЯнутыми выше  состоЯниЯ­ми  оцепенелости,  которые  обЯзаны  длительному
ощу­щению.  Ћднако лучшим аргументом ЯвлЯетсЯ  то,  что в девЯти  случаЯх из
десЯти всЯкое значительное открытие вызываетсЯ вторжением средств и понЯтий,
в  данной области непредвиденных; и  поскольку  мы  приписали этот  прогресс
построению образов,  а затем -- Языков, неизбежен вывод, что количество этих
Языков, коими не- кто владеет,  в огромной мере определЯет возможность того,
что он  обнаружит  новые. Ќетрудно показать, что все те умы, которые служили
материалом длЯ целых поколений исследователей и полемистов и которых де­тища
столетиЯми питали человеческое


     31*


     мнение   и   чело­веческую   манию  вторить,  были   более   или  менее
унинереальными. „остаточно имен ЂристотелЯ, „екарта, ‹ейбница, Љанта, „идро,
чтобы мысль эту обосновать.  Њы  подошли  здесь к радостЯм  конструированиЯ.</i>
ђЯдом примеров мы попытаемсЯ подкрепить предшест­вующие суждениЯ и показать,
в  самом ее действии, воз­можность и  даже необходимость  всесторонней  игры
ума. џ хочу, чтобы читатель увидел, сколь тЯгостным оказа­лось бы достижение
тех конкретных результатов, кото­рых Я коснусь,  если  бы понЯтиЯ, на первый
взглЯд чу­жеродные, не использовались при этом широчайшим об­разом.


     33*


     ’от,  кого, хотЯ  бы  во  сне, никогда не захватывала идеЯ предприЯтиЯ,
которое  он властен  оставить,  ни участь  законченной  конструкции, которую
другие видЯт  рождающейсЯ;  кто не  знал  восторга, сжигающего некий миг его
естества, и отравы прозрений, и колебаний, и холода внутренних споров, и той
борьбы сменЯющихсЯ  мыслей,  где наиболее сильнаЯ и наиболее всеобщаЯ должна
восторжествовать над  самою привычкой и  даже над новизной; тот, кто никогда
не созерцал на  чистой  странице  образа, проступающего сквозь  дымку  своей
возможности, сквозь сожаление о всех тех  знаках, ка­кие  будут  отвергнуты;
кто не видел  в прозрачном воз­духе зданиЯ,  которого там  нет;  тот, кто не
терзалсЯ   головокружительностью   расстоЯниЯ   до  цели,  беспокойст­вом  о
средствах,  предчувствием длиннот и безнадежно­стей, расчетом поступательных
стадий и продумывани­ем,  обращенным к  будущему,  где  оно  фиксирует  даже
излишнее в данный момент,</i> -- тому  столь же  неведо­мы --  каковы бы ни были
его  познаниЯ --  богатство,  энергиЯ  и  мысленнаЯ  протЯженность,  которые
озарЯет  сознательный  акт  <i>конструированиЯ.</i>   Џотому-то  и  наде­лил  богов
человеческий  разум <i>творческой</i>  властью,  что  разум этот,  периодический  и
отвлеченный, способен увеличивать воображаемый объект до таких размеров, что
не может уже вообразить его.
     Љонструирование  располагаетсЯ  между  замыслом  или  четким образом  и
отобранными  материалами.  Ћдин, исходный,  порЯдок  мы замещаем другим, вне
зависимо­сти от характера предметов, приводимых в систему. Ѓудь то камни или
цвета, слова, понЯтиЯ или люди, их особаЯ  природа не изменЯет общих условий
этой  свое­образной  музыки;  продолжаЯ  метафору, скажем,  что покамест  им
отведена  в ней роль тембра. €зумительно  то, что ощущаешь порою  точность и
основательность в тех человеческих  конструкциЯх, которые представлЯют собой
скоплениЯ  предметов, на  первый взглЯд несоиз­меримых, как если бы человек,
разместивший  их,  знал их  избирательное сродство.  Ќо  изумление достигает
пре­дела, когда обнаруживаешь, что в подавлЯющем  боль­шинстве случаев автор
неспособен отдать себе отчет в избранных путЯх и что он  пользуетсЯ властью,
истоки которой ему неведомы. Ћн никогда не может заранее притЯзать на успех.
Љакие  же выкладки приводЯт  к то­му,  что части  зданиЯ,  элементы драмы  и
компоненты  победы получают  возможность  сочетатьсЯ друг  с  дру­гом? —ерез
какую серию тайных анализов проследовало создание произведениЯ?


     34*


     ‚ подобных случаЯх принЯто  ссылатьсЯ длЯ боль­шей Ясности на инстинкт,
но что такое инстинкт, далеко не Ясно; к тому же  нам пришлось бы обращатьсЯ
к инстинктам  совершенно  исключительным  и  индивиду­альным  --  то есть  к
противоречивому понЯтию  "наслед­ственной привычки", в каковой привычного не
больше, чем наследственного.
     ‚сЯкий  раз,  когда конструирование  достигает  како­го-то  отчетливого
результата,  само  это  усилие   должно   обращать  мысль  к  общей  формуле
использованных   зна­ков,  к  некоему  началу  или  принципу,  которые   уже
предполагают элементарный факт уразумениЯ и могут оста­ватьсЯ абстрактными и
воображаемыми.   Џостроенную   на   превращениЯх   целостность,  качественно
многослож­ную  картину  или  здание мы  можем  представить  лишь  как  центр
видоизменений единого  <i>вещества или закона,</i>  сокрытаЯ непрерывность  которых
утверждаетсЯ нами в тот самый миг,  когда конструкциЯ эта становитсЯ длЯ нас
некой целокупностью, очерченной сферой нашего исследованиЯ. Њы снова находим
здесь  психологический  постулат  непрерывности,  который  в  нашем познании
составлЯет параллель принципу инерции в механике. ’олько  чисто абстрактные,
чисто различительные  ком­бинации  типа  числовых  могут строитьсЯ с помощью
оп­ределенных величин; следует заметить, что к другим возможным конструкциЯм
они  относЯтсЯ  так же,  как упорЯдоченные частицы  мирозданиЯ -- к частицам
не­упорЯдоченным.
     …сть в  искусстве  слово,  способное  обозначить все  его  формы и  все
фантазии, сразу  же устранив все мнимые  трудности, обЯзанные его  контрасту
или  сближению с  той самой  природой,  котораЯ  до сих пор  --  по причинам
естественным  --  не  зафиксирована  в  понЯтиЯх.  ‘лово  это  --  <i>орнамент.</i>
ЏопытаемсЯ последовательно  вспом­нить пучки кривых и равномерные делениЯ на
поверх­ности древнейших  из известных нам  изделий,  контуры  ваз  и храмов,
античные квадраты  и спирали, овалы  и желобки; кристаллограммы, роскошество
стен  у  арабов, конструкции и симметрии  готики, волны, блестки,  цве­ты на
Японских  лаках  и  бронзе;   а  в  каждую  из  соот­ветствующих   эпох   --
возникновение  подобий растений, животных, людей  и  совершенствование  этих
образов  -- живопись  и  скульптуру.  Ћкинем  мысленным  взглЯдом древнейшую
мелодику речи, отрыв слова  от музыки, разрастание того  и другого, рождение
глаголов,  письма,   создающее  возможность  <i>образной</i>   усложненности  фраз,
любопытнейшее вторжение слов отвлеченных;  а с дру­гой стороны --  все более
гибкую  систему  звуков,  кото­раЯ  простираетсЯ  от  голоса  до   резонанса
материалов  и  которую  углублЯет  гармониЯ  и  разнообразЯт  использо­ваниЯ
тембра.
     Ћтметим, наконец, параллельное развитие построений  мысли --  от своего
рода  простейших  психических  звуко­подражаний,  элементарных  симметрии  и
контрастов к субстанциональным понЯтиЯм,  к  метафорам, к лепету ло­гики,  к
формализациЯм и сущностЯм, к метафизическим реальностЯм...
     ‚сю    эту    многоликую   жизнедеЯтельность   можно    оце­нивать   по
орнаментальному признаку. Џеречисленные ее  проЯвлениЯ могут рассматриватьсЯ
как законченные частицы пространства и времени в их различных мо­дификациЯх;
среди них встречаютсЯ иногда предметы описанные и  знакомые,  но обычное  их
значение  и  ис­пользование мы здесь не  принимаем в расчет, дабы учи­тывать
лишь их порЯдок  и взаимодействиЯ.  Ћт  этого порЯдка зависит эффект. ќффект
есть  орнаментальнаЯ  цель,  и  произведение   приобретает,  таким  образом,
ха­рактер   некоего   механизма,   призванного  воздействовать  на  публику,
пробуждать эмоции и заставить образы зву­чать в унисон <sup>12</sup>.


     35*


     ‘ этой  точки  зрениЯ  орнаментальнаЯ  концепциЯ  так  же  относитсЯ  к
отдельным искусствам,  как математи­ка -- к остальным наукам  <sup>13</sup>.
Љак физические понЯтиЯ времени, длины, плотности,  массы  и т. д. ЯвлЯютсЯ в
расчетах  всего только однородными значимостЯми, а своеобразие обретают лишь
при истолковании резуль­татов, так и предметы, отобранные  и упорЯдоченные в
целЯх какого-либо  эффекта, как бы оторваны от боль­шинства своих свойств  и
находЯт их только в этом  эффекте, в открытом сознании зрителЯ. ‘ледственно,
про­изведение  искусства  может  строитьсЯ  через  абстрак­цию,  причем  эта
абстракциЯ  может  быть  более  или  ме­нее  действенной,  более  или  менее
определимой, в  зави­симости от степени сложности ее элементов, почерпну­тых
из  реальности.   ‘   другой  стороны,   всЯкое   произве­дение  оцениваетсЯ
посредством своего рода индукции, посредством выработки мысленных образов; и
выработ­ка эта тоже должна быть более или менее действенной, более или менее
<i>утомительной,</i> в  зависимости от того, что ее обусловило --  простой узор  на
вазе или периоди­ческаЯ фраза ЏаскалЯ.
     •удожник  размещает  на  поверхности  цветовые  мас­сы,  коих  границы,
плотности, сплавы  и столкновениЯ призваны помочь ему выразить себЯ. ‡ритель
видит  в  них  лишь более  или  менее верное изображение обна­женного  тела,
жестов, ландшафтов -- точно в окне  не­коего  музеЯ.  Љартину расценивают по
законам реаль­ности. Ћдни жалуютсЯ на уродство лица, других оно очаровывает;
некоторые впадают в самый безудержный  психологизм;  иные  смотрЯт только на
руки,  которые  всегда  кажутсЯ  им недоработанными. ”акт  тот,  что в  силу
какой-то  неуловимой потребности картина долж­на воспроизводить физические и
естественные условиЯ нашего окружениЯ. ‚  ней тоже действует  сила  тЯжести,
распространЯетсЯ свет; и  мало-помалу в первый  рЯд ху­дожнических  познаний
выдвинулись  анатомиЯ и пер­спектива <sup>14</sup>. џ  полагаю, однако,  что
самый надежный метод оценки живописи должен состоЯть в том, чтобы, ничего не
угадываЯ   в   ней   с   первого  взглЯда,  последо­вательно   строить   рЯд
умозаключений, вытекающих из совокупного  присутствиЯ на замкнутой плоскости
цве­товых пЯтен,  дабы от  метафоры  к  метафоре и  от  гипотезы к  гипотезе
восходить  к осмыслению  предмета  или же  подчас  --  к  простому  сознанию
удовольствиЯ, кото­рое не всегда испытываешь сразу.
     Њне думаетсЯ, Я не найду более разительного при­мера общего отношениЯ к
живописи, нежели слава той "улыбки „жоконды", с которой эпитет  "загадочнаЯ"
свЯзан, по-видимому, бесповоротно <sup>15</sup>. ќтой  складке ли­ца суждено
было  породить разглагольствованиЯ, кото­рые во всей разноЯзычной литературе
узакониваютсЯ  в  качестве  эстетических  "впечатлений" и "переживаний". Ћна
погребена  была под  грудами слов,  затерЯлась в  море параграфов,  которые,
начав  с  того, что именуют  ее  волнующей,  кончают, как правило,  туманным
психоло­гическим  портретом. Њежду  тем  она  заслуживает  чего-то большего,
нежели  эти столь  обескураживающие  тол­кованиЯ.  Ћтнюдь  не поверхностными
наблюдениЯми и не случайными знаками  пользовалсЯ ‹еонардо.  €наче  „жоконда
никогда бы не была создана. …го вела не­изменнаЯ проницательность.
     Ќа  заднем плане его "’айкой  вечери"  --  три окна. ‘реднее -- то, что
открыто за спиной  €исуса,  -- отделено  от других карнизом  в виде  круглой
арки. …сли продол­жить эту  кривую, мы получим окружность, в центре ко­торой
оказываетсЯ  •ристос.  ‚се  главные  линии  фрески  сходЯтсЯ в  этой  точке;
симметриЯ  целого соотнесена с  этим  центром и  вытЯнутой линией трапезного
стола.  …жели во всем этом и есть некаЯ загадка,  то заключа­етсЯ она лишь в
том, почему мы  считаем такие построе­ниЯ загадочными; боюсь, впрочем, что и
ее можно бу­дет проЯснить <sup>16</sup>.
     Ћднако  не из  области живописи мы выберем  Яркий  пример,  который нам
нужен,  дабы   выЯвить   свЯзь  меж­ду   различными  действованиЯми   мысли.
Ѓесчисленные   требованиЯ,  возникающие  из   потребности  разнообразить   и
заполнить  некое пространство, сходство первых  попыток упорЯдочениЯ с рЯдом
естественных формирова­ний, развитие чувствительности сетчатки -- все это мы
оставим в  стороне,  дабы  не  обременЯть  читателЯ  слиш­ком  утомительными
рассуждениЯми. €скусство, более разностороннее и ЯвлЯющеесЯ как бы предтечей
живо­писи, будет лучше служить нашим целЯм.
     ‘лово <i>конструирование,</i> которое Я  употребил пред­намеренно, дабы  резче
обозначить проблему  челове­ческого вторжениЯ  в сущее и дабы  сосредоточить
вни­мание  читателЯ на  внутренней логике предмета,  дать ему некий реальный
ориентир,  --  это  слово выступает  теперь в  своем прЯмом  значении. Ќашим
примером ста­новитсЯ архитектура <sup>17</sup>.
     Њонументальное  здание  (формирующее облик ѓоро­да, где сходЯтсЯ  почти
все  стороны  цивилизации)  есть  Явление  столь  сложное,  что  наша  мысль
последователь­но читает сначала изменчивый его фон, составлЯющий часть неба,
затем  богатейшую   комбинацию  мотивов,  обусловленных  высотой,   шириной,
глубиной и бесконеч­но менЯющихсЯ в зависимости от перспективы, и, на­конец,
нечто  плотное,  мощное и дерзкое,  наделенное качествами  животного:  некую
соподчиненность,  корпус и, наконец,  машину,  которой  двигателем  ЯвлЯетсЯ
тЯго­тение  и  котораЯ ведет  от  геометрических  понЯтий  через  толкованиЯ
динамические к тончайшим умозаключе­ниЯм молекулЯрной физики, подсказываЯ ей
теории и наглЯдные структурные модели. €менно  в образе  такого  зданиЯ или,
лучше  сказать,  с  помощью  воображаемых  его   лесов,   которые   призваны
согласовать  его  обуслов­ленности: его пригодность --  с устойчивостью, его
про­порции  --  с местоположением,  его форму  -- с  материа­лом,  и  должны
привести  к взаимной  гармонии <sup>18</sup> как эти  обусловленности, так и
бесчисленные  его  перспективы, его  равновесиЯ и три его измерениЯ,  --  мы
сумеем точ­нее  всего воссоздать Ясность ‹еонардова интеллекта. ‘  легкостью
сможет он вообразить ощущениЯ чело­века, который обойдет здание, приблизитсЯ
к нему, покажетсЯ в окне, -- и  все, что человек этот увидит;  про­слеживать
тЯжесть  стропил, уходЯщую  вдоль  стен  и  сводов к  фундаменту;  различать
чередующиесЯ   нагрузки  конструкций  и   колебаниЯ  ветра,   который  будет
одоле­вать их; угадывать массы вольного света на черепице, карнизах  и света
рассеЯнного, укрытого в залах, где лучи солнца тЯнутсЯ к полу. Ћн проверит и
рассчитает  давление архитрава на  опоры,  функциональность  арки, сложности
перекрытий,  каскады  лестниц,   извергаемые  перронами,   и  весь   процесс
созиданиЯ,  который  венчает­сЯ   стойкой,  нарЯдной  укрепленной  громадой,
переливаю­щейсЯ  стеклами,   сотворенной  длЯ   наших   жизней,  при­званной
заключать в себе наши слова, струЯщей над собою наши дымы.


     36*


     Љак правило, архитектуры не понимают. ђазнообра­зие представлений о ней
исчерпываетсЯ театральными декорациЯми и доходным  домом.  „абы  оценить  ее
мно­гогранность, нам следует обратитьсЯ к понЯтию ѓоро­да <sup>19</sup>; и Я
предлагаю  вспомнить  бесчисленность  ее обли­чий,  дабы понЯть  ее  сложное
очарование.   Ќеподвиж­ность    постройки    составлЯет   исключение;    все
удовольст­вие  в  том, чтобы  по  мере  движениЯ оживлЯть ее и на­слаждатьсЯ
различными   комбинациЯми,   которые   образу­ют   ее   сменЯющиесЯ   части:
поворачиваетсЯ колонна,  вы­плывают  глубины,  скользЯт галереи,  --  тысЯчи
видений порхают со зданиЯ, тысЯчи аккордов <sup>20</sup>.
     (‚ рукописЯх  ‹еонардо неоднократно встречаютсЯ  планы собора,  который
так и не был построен. Љак пра­вило, угадываешь в  них собор свЯтого  Џетра,
который в этом виде мог бы  помрачить детище Њикельанджело <sup>21</sup>. Ќа
исходе  стрельчатого  периода  и  в  разгар возрождениЯ древностей  ‹еонардо
находит  между  двумЯ  этими образцами  великий замысел византийцев:  купол,
возне­сенный  над  несколькими   куполами,   ступенчатые  взду­тиЯ  луковиц,
роЯщихсЯ  вокруг  самой  высокой,  -- и  во  всем  этом  дерзость  и  чистаЯ
орнаментациЯ, каких зод­чие ћстиниана никогда не знали. )
     Љаменное   творение  пребывает   в  пространстве;   то,   что   именуют
пространством,  может  быть соотнесено  с за­мыслом какой угодно  постройки;
постройка  архитектур­наЯ истолковывает  пространство и ведет  к гипотезам о
его  природе  совершенно  особым  образом,  ибо  она  ЯвлЯ­етсЯ одновременно
равновесием материалов  в их зависи­мости от  тЯготениЯ, видимой статической
целостностью и  в  каждом  из  этих  материалов  --  другим,  молекулЯр­ным,
равновесием,  о  коем  мало  что известно. ’от, кто  создает  монументальную
постройку,  первым  делом  оп­ределЯет  силу тЯжести  и сразу вслед  за  тем
проникает в туманное атомное царство. Ћн сталкиваетсЯ с проб­лемой структуры
<sup>22</sup>:  нужно  знать,  какие  комбинации над­лежит  измыслить,  дабы
удовлетворить  требованиЯм  прочности, упругости  и  т.  д.,  действующим  в
заданных пределах пространства. Њы видим теперь, каково логи­ческое развитие
вопроса,   --  как  из  области  архитектур­ной,   столь  часто  оставлЯемой
практикам,  следует  пере­ход  к  более  глубоким  теориЯм  общей  физики  и
меха­ники.
     ЃлагодарЯ гибкости воображениЯ  свойства  данной постройки и внутренние
свойства взЯтого наугад веще­ства взаимно друг  друга  проЯснЯют.  ‘тоит нам
мыслен­но представить  пространство, как  оно  тотчас перестает быть пустым,
заполнЯетсЯ  массой  условных  конструк­ций  и  может  быть  в любом  случае
выражено  сочета­нием смежных  фигур, которые мы  вольны уменьшать до  каких
угодно  размеров. Љакой  бы  сложной  мы ни мыс­лили постройку,  многократно
воспроизведеннаЯ  и  соответственно  уменьшеннаЯ  в  размере,  она  составит
перво­элемент некой системы, чьи свойства будут обусловлены свойствами этого
элемента.  ’аким образом,  мы  охваче­ны  сетью  структур  и  среди  них  мы
движемсЯ.  …сли,  оглЯдываЯсь  вокруг, мы обнаруживаем, сколь многочис­ленны
формы  заполнениЯ  пространства -- иными слова­ми, его  упорЯдочениЯ  и  его
пониманиЯ,   --  и  если,  далее,  мы  обратимсЯ  к  условиЯм,  определЯющим
восприЯтие са­мых различных вещей -- будь то ткань или минерал, жидкость или
пар  --  в  их  качественной   индивидуально­сти,  составить  о  них  четкое
представление мы сумеем не иначе, как увеличиваЯ элементарную  частицу  этих
организаций  и  вводЯ  в  них  такую постройку,  простое  умножение  которой
воспроизводит   структуру,   обладаю­щую   теми   же   свойствами,   что   и
рассматриваемаЯ...  Џри таком подходе мы  можем двигатьсЯ  безостановочно  в
столь  различных на  взглЯд  сферах, как сферы художни­ка и ученого,  --  от
самых  поэтических  и даже  самых  фан­тастичных  построений  до  построений
осЯзаемых и весо­мых. Џроблемы композиции соответствуют проблемам анализа; и
отказ  от  слишком  упрощенных  понЯтий,  ка­сающихсЯ  не  только  структуры
вещества,  но и формиро­ваниЯ идей, представлЯет  <i>психологическое</i> завоевание
нашего  времени.  ‘убстанциалистские  фантазии  и догма­тические  толкованиЯ
исчезают, и  наука  построениЯ ги­потез,  имен  и  моделей освобождаетсЯ  от
произвольных теорий и культа простоты.
     ‘ беглостью, за  которую один читатель будет мне признателен и  которую
другой  -- простит мне,  Я отме­тил  только  что чрезвычайно важную, на  мой
взглЯд,  эволюцию. —тобы  ее проиллюстрировать,  лучше  всего  сослатьсЯ  на
самого ‹еонардо,  выбрав из  его текстов фразу,  котораЯ, можно  сказать,  в
каждой  части   своей  так   усложнилась   и   так  очистилась,  что   стала
основопо­лагающей формулой современного пониманиЯ мира.
     "‚оздух, -- пишет  он, -- заполнен  бесчисленными прЯмы­ми  светЯщимисЯ
линиЯми,  которые  пересекаютсЯ  и  спле­таютсЯ,  никогда не сливаЯсь,  и  в
которых всЯкий  пред­мет представлен</i>  истинной формой</i>  своей причины  (своей
обусловленности)" -- "L'aria e piena d'infinitй Unie rette e</i> radiose insieme
intersegate e  intessute  sanza  ochupati­one  lima  dellaltra  rapresantano
aqualunche obieto lauera forma dйlia lor chagione"  (ђук. Ђ, фол. 2).  ”раза
эта,  по-видимому,  содержит  в  зародыше  теорию  световых  колебаний,  что
подтверждаетсЯ, если сопоставить ее с  другими его  высказываниЯми на  ту же
тему *.

     * ‘м. рукопись A: "Siccome la pietra gittata nell'acqua... "; см. также
любопытную и живую "€сторию математики", принадлежа­щую г.  ‹ибри, и  работу
†. -Ѓ. ‚ентури "Ћчерк математических тру­дов ‹еонардо", Џариж, год V (1797).


     37*


     Ћна  ри­сует  схему некой волновой  системы, в которой все ли­нии могут
служить лучами распространениЯ.  Ќо науч­ные предвидениЯ такого рода  всегда
подозрительны,  и  Я не  придаю  им большого значениЯ; слишком много  лю­дей
считает,  что  все  открыли древние.  Љ  тому  же  цен­ность  всЯкой  теории
выЯвлЯетсЯ  в логических и экспе­риментальных  выводах  из нее.  ‡десь же мы
располага­ем лишь  рЯдом  <i>утверждений,</i>  коих  интуитивным  источ­ником  было
наблюдение  над  колебаниЯми водЯных и звуковых  волн.  €нтерес  приведенной
фразы -- в  ее фор­ме, позволЯющей Ясно представить определенную сис­тему --
ту самую, о которой  Я  все  времЯ  говорил  в  этом  очерке  <sup>23</sup>.
€столкование  <i>еще</i> не  приобретает здесь ха­рактера расчета.  Ћно  сводитсЯ к
передаче некоего  образа, к передаче конкретной  свЯзи между  ЯвлениЯми или,
точнее  сказать,  их  образами <sup>24</sup>.  ‹еонардо, по-види­мому,  было
известно такого рода психологическое экс­периментирование,  но мне  кажетсЯ,
что  за три века, ис­текшие  после  его смерти,  никто  не  разглЯдел  этого
метода, хотЯ все им пользовались -- по необходимости. џ по­лагаю также -- и,
возможно, захожу в этом слишком  далеко! -- что пресловутаЯ вековаЯ проблема
полного и пустого может быть свЯзана со знанием  или незнанием этой <i>образной
логики.</i> „ействие на  расстоЯнии вообра­зить невозможно.  Њы  определЯем  его
посредством абст­ракции.  ‚  разуме  нашем только абстракциЯ potest  fa-cere
saltus  *.  ‘ам  Ќьютон,  придавший   дальнодействиЯм  аналитическую  форму,
сознавал недостаточность их уЯс­нениЯ. ЋбратитьсЯ  к методу ‹еонардо суждено
было  в физике ”арадею. ‚след за капитальными трудами ‹а­гранжа, „'Ђламбера,
‹апласа, Ђмпера и многих других  он выдвинул изумительные  по своей смелости
концеп­ции,  которые,  строго говорЯ, были лишь  развитием в его воображении
наблюдаемых феноменов;  а  воображе­ние  его отличалось  столь  изумительной
Ясностью, что  "его идеи могли выражатьсЯ в  простой математической  форме и
соперничать  в  этом  смысле  с  идеЯми  ученых-математиков"  **. Џравильные
комбинации,</i> которые об­разуют железные опилки вокруг полюсов магнита, были в
его  представлении моделЯми передачи того  же самого дальнодействиЯ. Ћн тоже
<i>наблюдал</i>   системы   линий,   свЯ­зывающих  все   тела  и   заполнЯющих  все
пространство,  --  с  тем  чтобы  объЯснить</i>  электрические  ЯвлениЯ  и  даже
гравитацию;  эти силовые линии мы  рассматриваем здесь как линии наименьшего
сопротивлениЯ пониманиЯ!

     * Њожет совершить скачок (латин. )</i>
     **  <i>„ж.  Љлерк  Њаксвелл,</i>  Џредисловие  к "“чению  об  электри­честве и
магнетизме".


     39*


     38*


     ”арадей не  был  математиком, но его отличал от них, единственно способ
выражениЯ  мысли,  отсутствие ана­литических символов.  "’ам, где математики
видели си­ловые  полюсы,  взаимодействующие  на  расстоЯнии,  ”арадей  очами
своего разума видел силовые линии, пе­ресекающие все пространство; там,  где
они видели толь­ко расстоЯние, ”арадей видел среду" *. „лЯ физики бла­годарЯ
”арадею  открылась  новаЯ  эпоха; и когда  „ж. Љлерк Њаксвелл  перевел  идеи
своего   учителЯ   на  Язык  математики,  научнаЯ  мысль  стала  изобиловать
подоб­ными  основополагающими образами.  Ќачатое им  иссле­дование среды как
полЯ действиЯ электричества  и  сре­доточиЯ межмолекулЯрных свЯзей  остаетсЯ
важнейшим занЯтием современной  физики. ‚се большаЯ  точность, требуемаЯ длЯ
выражениЯ различных форм энергии, стремление <i>видеть,</i> а  также то, что  можно
назвать  фа­натическим  культом  кинетики, вызвали к  жизни  гипоте­тические
конструкции, представлЯющие огромный логи­ческий и  психологический интерес.
“ лорда  Љелвина, в частности, столь сильна потребность  выражать тончай­шие
естественные операции посредством мыслимой  свЯ­зи, разработанной до  полной
возможности  материали­зоватьсЯ,  что в  его глазах всЯкое объЯснение должно
приводить  к  какой-то   механической  модели.  ’акой  ум  ставит  на  место
инертного, застывшего и устарелого атома Ѓосковича  и  физиков  начала этого
века окутанный тканью эфира  механизм, уже сам по себе необычай­но сложный и
вырастающий  в  конструкцию   достаточно  совершенную,  чтобы  удовлетворЯть
разнообразнейшим  условиЯм, которые  она  призвана  выполнить.  “м  этот без
всЯкого усилиЯ переходит от архитектуры кристалла к архитектуре каменной или
железной;  в  виадуках, в  сим­метриЯх  балок  и  распорок  он  обнаруживает
аналогию  с  симметрией сил  упругости,  выЯвлЯемой в  гипсе  и  квар­це при
сжатии, раскалывании  или  же  -- иным  обра­зом -- при прохождении световой
волны <sup>25</sup>.

     * „ж. Љлерк Њаксвелл.


     ‹юди  эти, нам кажетсЯ, прозревали описанные здесь  методы;  и  мы даже
позволЯем себе распространить эти методы за пределы физики; мы полагаем, что
не  было  бы ни безрассудно, ни  совершенно  невозможно  попы­татьсЯ вывести
формулу непрерывности мыслительных  операций  ‹еонардо  да ‚инчи или  любого
другого  интел­лекта,  обозначенного  анализом  условий,  которые  надле­жит
выполнить... <sup>26</sup>.


     40*


     •удожники  и любители искусства,  которые перели­стывали  эти страницы,
надеЯсь найти в  них  кое-что из впечатлений,  полученных в ‹увре, ”лоренции
или  Њи­лане, должны будут простить мне  свое  разочарование.  Њне  кажетсЯ,
однако, что,  вопреки внешнему  впечатле­нию,  Я  не слишком  удалилсЯ от их
излюбленной темы. Ѓолее  того, Я  полагаю, что наметил здесь первостепен­ную
длЯ них проблему композиции. џ,  без сомнениЯ,  удивлю многих,  сказав,  что
различные  трудности,  свЯ­занные  с  достижением  художественного  эффекта,
рас­сматриваютсЯ  и  решаютсЯ  обыкновенно с  помощью  по­разительно  темных
понЯтий и терминов, порождающих  тысЯчи недоразумений. Ќемало  людей  отдает
долгие  го­ды  попыткам  заново  переосмыслить  понЯтиЯ  красоты,  жизни или
непостижимости. Њежду тем десЯти минут простой  самососредоточенности должно
оказатьсЯ до­статочно,  чтобы разделатьсЯ с этими idola specus * и при­знать
несостоЯтельность сочетаниЯ  абстрактного  --  всег­да бессодержательного --
термина с образом, всегда и всецело личным. ’очно так же отчаЯние художников
рождаетсЯ чаще  всего из трудности или невозможности <i>передать</i>  средствами их
искусства образ, который, как кажетсЯ им, обесцвечиваетсЯ и  тускнеет, когда
они  облекают его в слова, кладут на полотно  или нотный стан. …ще несколько
<i>сознательных</i>  минут  может  уйти  на  кон­статацию  иллюзорности  стремлениЯ
перенести   в   чужую  душу  собственные   фантазии.  Ќамерение  это   почти
не­постижимо. ’о, что именуют <i>реализацией,</i> есть, в сущности,  вопрос отдачи;
сюда  совершенно  не входит лич­ное чувство, то есть  смысл, который  всЯкий
автор вкла­дывает в свой материал, -- все здесь сводитсЯ к харак­теру  этого
материала  и восприЯтию  публики.  ќдгар  Џо,  который  в  этом  неспокойном
литературном веке был са­мой молнией на фоне общего хаоса и поэтических бурь
(его  анализ,