Љ.Ќ.‹еонтьев. ЊоЯ литературнаЯ судьба. ЂвтобиографиЯ Љонстантина ‹еонтьева

Ћцените этот текст:
Љ.Ќ.‹еонтьев. ЊоЯ литературнаЯ судьба. ЂвтобиографиЯ Љонстантина ‹еонтьева

---------------------------------------------------------------
     Origin: "Џроект Љ.Ќ.‹еонтьев"
---------------------------------------------------------------



     ЊЋџ ‹€’…ђЂ’“ђЌЂџ ‘“„њЃЂ[1]
     ЂвтобиографиЯ Љонстантина ‹еонтьева

     Ars Longua, Vita Brevis!



Џриезд в Њоскву и поступление в “грешскую обитель*
ЏосвЯщаетсЯ друзьЯм и поручаетсЯ ‘.Џ. •итровой
1874-1875 гг.

     I

€з Љалуги по окончании всех дел по имению мы с ѓеоргием в …чкинском тарантасе
доехали до €вановской станции, оттуда по железной дороге до Њосквы. ‘начала Я
занЯл порЯдочный номер в ‹оскутной гостинице Њамонтова. Џервое мое посещение
было опЯть €верской Ѓожьей Њатери. џ просил (конечно!) о продлении моей земной
жизни и о том, чтобы в делах литературных мне суждено было наконец узреть правду
себе на земле живых. џ надеЯлсЯ и не унывал, но до сих пор, как оказалось,
напрасно. Њне опЯть пришлось видеть искреннее сочувствие и слышать самые лестные
похвалы от одних людей и самую странную несправедливость, самое убийственное
равнодушие от других, именно от тех, кто мог что-нибудь сделать.
‘о мной была перваЯ и совсем исправленнаЯ часть книги "‚изантизм и славЯнство",
которую Я собиралсЯ отдать на прочтение Џогодину и другим славЯнофилам. Ѓыли еще
с весны взЯтые мной у кнЯгини ‹ины Њатвеевны ѓолицыной рекомендательные письма к
кнЯг. ’рубецкой и кн. —еркасскому. …ще были у менЯ отрывки из второй части
‚изантизма, котораЯ еще неисправленнаЯ лежала у Љаткова, и начало второй части
ЋдиссеЯ, которую Я почти насильно принуждал себЯ писать, гостЯ в августе в
Ћптиной Џустыни. ’акой обширный, объективный труд требовал большого досуга
воображению; нужно в таком произведении, чтобы оно вышло недурно, обдумывать
беспрестанно все, даже самые внешние обстоЯтельства, иногда и вовсе придумывать
их, сообразуЯсь с местностью и другими возможностЯми. ѓероЯ Я выбрал неудобного:
красивого и умного юношу, загорского купеческого сына, но боЯзливого,
осторожного, часто хитрого, в одно и то же времЯ и расчетливого, и поэта, как
многие греки. ‚се изображаетсЯ тут нерусское: надо большими усилиЯми воображениЯ
и мысли переноситьсЯ в душу такого юноши, становить себЯ беспрестанно на его
место, на котором Я никогда не был. ђусские люди ЯвлЯютсЯ тут уже совсем
объективно: в числе других лиц разных наций и вер. Ќе надо чрезмерной
идеализацией русских внушать к себе недоверие; а вместе с тем самаЯ правда
жизни, сам реализм (хорошо понЯтый) требует давным-давно (с самых времен Ћнегина
и Џечорина) возврата к лицам более изЯщным или более героическим. ‘ам ’ургенев
насилу-насилу доработалсЯ до ‹аврецкого и до блестЯщего отца в "Џервой любви".
ѓр. ‹. ’олстой насилу-насилу решилсЯ создать ЂндреЯ Ѓолконского. „о того всех
опутала тина отрицаниЯ и гоголевщина внешнего приема.
Љ тому же разнообразных лиц -- турок, греков, европейцев в Ћдиссее много.
ЏонЯтно, сколько умственной свободы, сколько досуга воображениЯ надо, например,
чтобы, с одной стороны, сократить до размера других лиц консула Ѓлагова, который
как бы составлен из €онина, •итрова и, разумеетсЯ, менЯ самого, а с другой,
расширить и отделить друг от друга мусульман, действующих в романе. Њы так мало
знакомы с мусульманами, нам так трудно узнать живые черты их домашнего быта, их
всех так легко можно сделать на одно лицо, что изображение их требует
несравненно большего вниманиЯ, чем изображение греков, которые хотЯ весьма
несхожи с нами психологически, но имеют с нами так много общего в историческом
воспитании, в религиозных ощущениЯх и т. д.
     Ђ молодого русского консула -- светского человека и художника по натуре, которого
многие любЯт в книге и которого Я сам люблю -- изобразить трудно по
противоположной причине: слишком легко впасть в безличную идеализацию своих
собственных хороших чувств, приЯтных воспоминаний и даже некоторых из тех
хороших свойств, которые автор знал и сознавал в самом себе.
џ вовсе не хочу нападать на несколько безличную и возвышенно бледную
идеализацию; напротив того, она, пожалуй, и есть художественный идеал мой, по
естественной реакции против гадкой и грубо осЯзательной мелочности, в которую
впадает большинство лучших писателей нашего времени (особенно англичане и
русские, французы теперь лучше). Ќо... Њадонна, почти иконописно
идеализированнаЯ хоть бы кистью Ingres'a, была бы вовсе не на месте на хорошей
реалистической картине ѓе. …е надо изобразить особо, на другом полотне. ‚от это
все надо обдумать, обсудить, схватить и поскорее написать... Ќадо, чтобы роман
был бы хоть сносен в моих собственных глазах, прежде всего ("’ы сам свой высший
суд"). Ѓольше Я от ЋдиссеЯ и не требую; это не "ѓенерал Њатвеев", которого Я
обожаю и которого хотел бы довести до высшей степени совершенства.
Ћдиссей вовсе не любимый сын мой; Я вижу в его манере очень много обыкновенного,
но Я хочу, чтобы и он держал себЯ в обществе, по крайней мере, прилично. ЌельзЯ
чтобы мой сын был просто слит из газетных известий и т. п., как антипольские
романы Љрестовского, или подслуживалсЯ бы только Љатковской умеренной
морализации, как напрасно и неудачно поднЯтый "‚опрос" т. Њаркевича (Я говорю
так потому, что именно те лица, которые Њаркевич хотел более осудить -- мать и
гвардеец, вышли милее и понЯтнее других, особенно этого урода-сына.
‚от почему Я говорю, что мне ЋдиссеЯ кончать трудно. Ќадо много мыслить, а Я
утомлен нестерпимо и мне хочетсЯ только думать. Ђ если уже мыслить, то над
чем-нибудь более решительным, над "Џрогрессом и развитием" и т. п., а не над
жизнью маленького ќпира, сколько бы в ней ни было грации и оригинальности.
€так, Я в Ћптиной едва-едва мог написать две главы, как неотложные по имению
дела уже вызвали менЯ в Љалугу.
     ‚ гадкой редакции на ‘трастном бульваре что-то переделывали, и Љатков в это
времЯ (в конце сентЯбрЯ? в начале октЯбрЯ?) был в своем Њихайловском дворце. ‚
редакции секретари мне сказали, что вторую часть "‚изантизма" он взЯл с собой и
читает ее.
     џ был в этом дворце еще летом, и горбатый ‹еонтьев угощал менЯ там под вечер
плохим и слабым чаем.
     “ менЯ сердце (художественное сердце) разрываетсЯ, когда Я смотрю на это жилище,
заселенное теперь Љатковым и ‹еонтьевым! (•отЯ последнего Я и люблю до известной
степени.)
     џ не знаток декоративной археологии и никак не могу вспомнить, в каком старинном
вкусе отделан этот маленький дворец (или скорее прекрасный барский дом) во вкусе
реставрации, rococo или Pompadour -- не знаю. Ќо знаю, что глаз отдыхает на этих
гостиных с расписными потолками, со свежей изЯщной мебелью не нынешнего фасона,
с мраморными столами, Яшмовыми вазами и т. п. ЉажетсЯ есть и штоф на стенах.
‡десь бы •итровым принимать гостей; ибо одно дело их недостатки, их пороки даже,
и другое дело их декоративность. ЏородистаЯ, дорогаЯ собака кусаетсЯ иногда;
можно прЯтатьсЯ от нее, можно ее прибить, убить, толкнуть (как иногда и Я
старалсЯ бивать и толкать словами •итровых, когда они уж очень бывали злы или
невежливы в своей изЯщной prepotence), но нельзЯ же сказать, что собака неумна,
некрасива, не декоративна оттого, что она менЯ укусила. Ђ если приручить ее (как
мне удалось под конец моей жизни в –арьграде приручить немного •итровых, то
лаской, то дракой, то терпеньем), -- то воспоминание остаетсЯ очень хорошее.
џ как увидал летом этот дом, снаружи пошлый, но внутри очаровательный, так мне
сейчас же пришли на ум все эти гостиные Rambouillet, Dudeffand, M. Recamier,
Stael и т. д., в которых встречались военный и дипломатический гений,
литературный дар, поэзиЯ и мысль, остроумие и облагороженные страсти. џ подумал,
кого бы Я желал здесь видеть?.. € не нашел никого удобнее длЯ этой цели ‘офии
Џетровны •итровой... Џусть бы она в этом доме ЯвлЯлась: то в своей длинной белой
блузе с розовыми и палевыми бантами, которую она надевает будто бы от усталости,
или в том темно-лиловом платье и свежих розах, в которых она ездила со мной в
€шатьевскую больницу...
     Џусть бы она тут играла с ‚етой, пусть бы рисовала (стараЯсь только нижнюю часть
лиц не так укорачивать), пусть бы читала стихи ’олстого, пусть бы говорила
дерзости; то выгонЯла бы доброго ‡ыбина Ѓог знает за что? за то только, что он
водевильный jeune-premier; слушала бы мое чтение по вечерам, восхищалась бы моим
умом... —тобы –ертелев был тут, чтобы мадам Ћну сверкала умом (но только, чтобы
она не говорила с хозЯйкой дома о воспитании детей!), чтобы ѓубастов лукаво
молчал на кресле...
     Џусть бы непреклонный юрист, ее муж, переводил бы здесь ѓейне, показывал бы нам
свой стан, выправленный и личною гордостию, и кавалерийской службой, свой
профиль германского рыцарЯ, свой славЯнский дух (хотЯ бы и не всегда верно
понЯтый), свой взглЯд Cesar Bordjia, свою хладную закоснелую Ярость на всех
чем-нибудь высших и даже равных ему, свою снисходительность к Ќико, „жою или
Џерипандопуло[2]... Џусть бы даже он и мне по-прежнему говорил 1000
неприЯтностей, вздора и неправды (притворЯЯсь большею частью, что не понимает
менЯ)... все это было бы кстати в таком изЯщном доме...
€ вдруг вместо монументального •итрова здесь передо мною умный, благородный, но
все-таки горбатый однофамилец мой... ‚место ‘офьи Џетровны •итровой, в которой
соединены изумительно лейб-гусарский юнкер и английскаЯ леди, мать и супруга,
Японское полудетское личико и царственнаЯ поступь, злость и самаЯ милаЯ грациЯ,
восхитительное косноЯзычие и Ясный, твердый ум... вместо всего этого...
другаЯ... и вообразите тоже ‘офьЯ Џетровна... Љаткова.
‚прочем и сам Љатков с годами стал не только ужасно неприЯтен характером, по
свидетельству даже всех служащих у него в редакции, но сверх того... Я не знаю
как сказать... как-то сер... Њне все кажетсЯ, что и с него и со всех его вещей в
его кабинете надо долго сметать пыль. ‚прочем, и направление его, чем дальше,
тем серее. ЏридетсЯ еще раз цитировать •итрова, который сказал мне про него и
–арьграде: "Џомни, бгат, что и Љатков сам вступил уже в пегиод втогичного
упрощениЯ". Џравда, может быть невольно сознаваЯ это, он оттого и раздражен.
•орошо! Ќо что сказать об этой ђоссии, от которой мы все имели наивность ждать
так много, если вспомним, что Љатков и ђусский ‚естник просто заменить нечем...
€ не видать до сих пор ничего возникающего. Ћ чем думают люди молодые,
отказавшиесЯ от нигилизма -- представить себе нельзЯ... €ли это центров нет, хоть
есть и люди; или это пройдет? Ќо когда ж оно пройдет?.. Ђ жизнь, видимо, пошлеет
от прогресса... ‚от и человек свежий, молодой, которому еще все улыбаетсЯ и
везет пока, –ертелев и тот это говорит о Њоскве. ‘лавЯнофилы говорили мне почти
то же самое. ”едор Ќиколаевич Ѓерг (Ѓоев) говорил мне, что если бы Љатков умер
или ‚естник закрыли, то печатать просто будет негде человеку со вкусом, или
убеждениЯми (не либеральными, разумеетсЯ, ибо непонЯтно, чтобы человека со
вкусом не тошнило бы от нынешнего развитиЯ либеральности). ‹иберальный нигилизм
так развит в Џетербурге, что им питаютсЯ несколько изданий (‚естник …вропы,
Ћтечественные ‡аписки, „ело, кажетсЯ, Ѓиржа, Џетербургские ‚едомости и т. д.).
‚от и хваленаЯ молодость ђоссии... џ, признаюсь, за последние годы совершенно
разочаровалсЯ в моей отчизне и вижу, напротив, какую-то дрЯхлость ума и
сердца... не столько в отдельных лицах, сколько в том, что зовут ђоссиЯ. —тобы
она немного помолодела... боюсь сказать... что нужно... быть может, целый период
внешних войн и кровопролитий вроде 30-летней войны или, по крайней мере, эпохи
Ќаполеона 1-го. Ќадо приостановить надолго эту разъедающую, внутреннюю,
практическую лихорадку.
     „овольно обо всем этом! ’еперь опЯть о себе... €так, после молитвы у €верской, Я
поехал к Љаткову в Њихайловский дворец, на Ћстоженку. ќто было воскресным днем;
тотчас после поздней обедни, которую Я отслушал в Љремле. —еловек Љаткова
сказал, что и он, и ‹еонтьев -- оба еще в церкви в Љоммерческом училище. ЏолагаЯ,
что они скоро вернутсЯ, Я пошел пока, но тотчас же на улице встретил Љаткова. Ћн
был окружен многочисленными дочерьми и вел за руку маленького сына в русской
одежде. ЊенЯ это не особенно тронуло. Ћн увидал менЯ и улыбнулсЯ мне своей
натЯнутой улыбкой, в которой никогда Я не видал ни добродушиЯ, ни искренности, а
всегда лишь одну притворную любезность. Ќа дворе его сынок задержал нас
несколько времени: он куда-то просилсЯ уйти с сестрами. Ќаконец Љатков отпустил
его. Њы пошли в кабинет (хороший, вероЯтно, потому, что они еще жили тут
временно и не успели ничего испортить). Ќам подали кофею и Я объЯвил ему, что
приехал в Њоскву с целью заниматьсЯ у него при журнале, если условимсЯ. џ сказал
ему вот что: -- Ќе знаю, когда именно Я поступлю в тот монастырь, о котором Я
говорил вам летом[3]. џ не могу даже ручатьсЯ, примут ли менЯ туда так, как Я бы
желал. џ бы предпочел лучше эту зиму всю прожить тут в Њоскве; только у менЯ нет
денег, чтобы жить. ЏенсиЯ моЯ мала, и она назначаетсЯ длЯ других целей. Њне,
чтобы жить одному в Њоскве, надо, по крайней мере, 250 рублей в месЯц.
     -- ‚ы нам много должны, -- сказал Љатков, -- около 4000 р. ’акую сумму, 250 руб.,
выдавать помесЯчно, как жалованье, нам неудобно. ќто у нас не в обычае.
џ настаивал, что иначе просто нельзЯ. џ доказывал и говорил ему долго. Ћн слушал
внимательно и думал. Џотом сказал:
     -- Љонечно, работа может быть разнаЯ. ‚ы можете занЯтьсЯ политическим отделом, не
только по восточным делам, но и вообще. €ногда при редакции бывает вот что. ‚се
материалы собраны, все готово; нужно только бойкое литературное перо, чтобы это
все объединить, округлить... ‚ы обладаете вполне таким пером и длЯ вас в
редакции всегда найдетсЯ работа.
     ’ак рек Њихаил Ќикифорович, московский публичный мужчина, по выражению ѓерцена,
которого он за это и ненавидит до самой возмутительной несправедливости.
—тобы не упрекать себЯ после за какое-нибудь практическое упущение или
недогадливость, Я на всЯкий случай поговорил с ним еще и о возможности
возвратитьсЯ на службу, напр., хоть при Њосковском Ђрхиве €ностр. „ел, или
получить то место в 3000 рублей (в ‘инодальной типографии), о котором мне в
Љалуге, как о вакантном, говорила одна моЯ знакомаЯ Љ.Ќ. „-ва. џ говорил, что
боюсь только потерЯть после пенсию, ибо служить долго все-таки не хочу, а лишь
столько, сколько бы нужно длЯ окончаниЯ некоторых дел. (Љонечно, прежде всего
литературных: Я ужасно боЯлсЯ, что в монастыре мне решительно запретЯт писать
повести, а у менЯ до сих пор столько самых грациозных сюжетов из восточной и
много оригинального в памЯти из русской жизни. ќта боЯзнь утратить право на
последнюю земную отраду моей жизни больше всего боролась во мне с жаждой
удалитьсЯ в обитель.)
     ѓоворЯ Љаткову о возможности возвратитьсЯ на службу, Я имел в виду две цели:
одна была та, что он мог помочь мне легко в приискании места; Џ.Њ. ‹еонтьев,
сообщали мне, почти друг с обер-прокурором ‘инода ’олстым, а место в ‘инодальной
типографии зависит от обер-прокурора. Ђ другое побуждение было вот какое: мне бы
очень неприЯтно было, если бы Љатков и ‹еонтьев сочли бы менЯ одним из тех
несчастливых идеалистов и бестактных людей, которые ссорЯтсЯ с начальством,
терЯют хорошие должности, из-за пустЯков бросают службу и т. п. Њне самому такие
люди противны и жалки не в хорошем смысле, а в худом, особенно когда они имеют
какие-то воображаемые убеждениЯ... € Я никогда бы не променЯл своей службы на
поденное писательство, если бы не клЯтва пойти в монахи. ’о поденное
писательство, на которое Я теперь почти решалсЯ, Я считал лишь горькой и
временной, унизительной необходимостью. џ не хотел, говорю, чтобы эти люди
думали, что Я поссорилсЯ с министерством или что менЯ удалили за ошибки и
непрактичность. “ менЯ, Я знаю сам, такой вид, что как раз, не знаЯ менЯ
коротко, можно эту гадость подумать. „аже Ћну, который давно менЯ знал, говорил
мне своим билатеральным голосом (Я впрсчем в нем этот голос, по личному уже к
нему некоторому пристрастию, очень люблю): Je m'e-tonne, mon cher, comment vous,
un homme de tout d'imagination, comment faisiez-vous pour etre un consul tres
modere et tres pratique... Et vos ecrits politiques sent aussi excessivement
positifs... Voyez-vous je suis un homme pratique...[4] и т. д. Ќа это Я ему
отвечал смеЯсь: "C'est fort simple... Cela vient de ce que je suis tres bien
doue et de ce que j'ai en moi toute une masse de ressources varies"[5].
Ќо другое дело мой милый Ћну и другое дело московский "публичный мужчина", с
которым Я желал бы всегда иметь лишь одни коммерческие отношениЯ. џ может быть и
ошибаюсь, но мне показалось, что он в 69-ом году, когда Я приезжал в Њоскву на
четыре днЯ консулом, был как будто внимательнее и любезнее со мной. Џо всему
этому мне хотелось, чтобы он не считал менЯ вполне от себЯ зависимым и себе
слишком обЯзанным и чтобы думал, что Я и с нашим министерством осталсЯ в хороших
отношениЯх.
     Ћн похвалил эту мысль служить в Њоскве и сказал, что занЯтиЯм у него это,
конечно, мешать не будет.
     Ћн назначил мне через несколько дней свидание в грЯзной своей редакции, и мы
расстались. ‚ большой гостиной Я увидал с кем-то посторонним моего горбатого
однофамильца. Ћн почти вскочил и подошел ко мне с большим embressement и с
улыбкой всегда гораздо более живой и искренней, чем гадкаЯ улыбка его
знаменитого коллеги. џ поздравил его с недавним спасением (от револьвера
Љаткова-брата) и он, по-видимому, принЯл это хорошо. Ћн мне нравитсЯ давно, уже
гораздо больше Њих. Ќ-ча.
     џ уехал с Ћстоженки и еще раз мысленно и в теории изгнал их всех: Mad. Katkow en
bete из прекрасного жилища и снова населил его •итровыми, €гнатьевыми, Ћну,
Ќелидовыми, Њурузи (вопреки –ертелеву и ‡ыбину) и т. д. ‚се эти люди могут иметь
свои недостатки и несовершенства, но это живое общество, а не ученое, скучное
хамство... ќти люди, с которыми дышитсЯ легко даже и в минуту распрей.
’еперь Я с радостью оставлЯю редакцию и поговорю немного о других моих встречах
в Њоскве. €ные из них гораздо лучше и занимательнее редакционных дел. ђедакции --
это кухни, или еще хуже -- клоаки, ватерклозеты литературы. —то делать! теперь
без них и поэзиЯ невозможна. џ говорю -- теперь, ибо были же счастливые времена,
когда столько великого и столько изЯщного люди создавали и распространЯли без
помощи ватерклозетов. ЏрощаЯсь, хотЯ к несчастью и не надолго с Љатковым, Я
замечу мимоходом, что у других редакторов еще обстановка, по крайней мере,
лучше. Ќапр., редакцию ѓолоса можно назвать отхожим местом морально, ибо здесь
царствует демократическое зловоние самого лукавого и подлого оттенка; но, по
крайней мере, у Љраевского в доме хорошо, на банкирский буржуазный манер, на
средне-петербургский, но все свежо, очень чисто, просторно и не без вкуса; и сам
Љраевский, когда Я его видел в 60-х годах, производил какое-то скорей приЯтное и
веселое впечатление неглупого и ловкого вивера. Ђ у Љаткова, как Я уже говорил,
все ужасно серо, криво, косо, грЯзно и противно...
II
     ‡десь должна следовать глава о других встречах моих в Њоскве. ќти встречи были,
может быть, важны длЯ жизни сердца моего и в смысле воспоминаниЯ о прошлом моем
(например, встречи мои с несколькими прежними крепостными нашими, которые все
были чрезвычайно рады менЯ видеть), но Я пока оставлю это и хочу занЯтьсЯ лишь
теми людьми, которые прЯмо были свЯзаны с литературной моей деЯтельностью, и
теми обстоЯтельствами, которые менЯ привели в монастырь скорее, чем Я хотел и
ожидал.
     III
Ћколо этого же времени в редакции Љаткова Я встретил ”едора Ќиколаевича Ѓерга
(того, который пишет теперь под именем Ѓоева). џ его прежде в лицо не знал, хотЯ
в 60-х годах мы оба были долго вместе в Џетербурге[6]. ‹итературно Я больше
всего познакомилсЯ с ним по его Џутешествию в "‡аре". џ помню, мне там многое
понравилось; во-первых то, что он вовсе не всем восхищаетсЯ в нынешней …вропе и,
видимо, предпочитает остатки старой; вовсе не все ему кажетсЯ там
комфортабельным и, наконец, он даже паспорты русские хвалит; а Я тоже рад и
паспортам и всему тому, что хоть чем-нибудь отделЯет нас от современной …вропы,
хотЯ бы это что-нибудь и само было западного источника.
—то касаетсЯ до мнениЯ Ѓерга обо мне как о писателе, то он принадлежит к числу
тех рассеЯнных по лицу земли моих почитателей, которых, как Я с каждым днем
убеждаюсь, вовсе не мало, хотЯ мне от этого и ничуть не легче в литературном
отношении.
     ‚ 69-м (кажетсЯ) году Ѓерг, встретивши мою племЯнницу Њашу у Љашпиревых на
вечере в Џетербурге, сказал ей, что он в восторге от статьи моей ѓрамотность и
Ќародность ("‡арЯ"), называл эту статью "высокохудожественной" и собиралсЯ даже,
не будучи знаком со мной, писать ко мне и благодарить менЯ за нее. ‚ первые же
недели моего приезда в Њоскву мы познакомились в редакции.
Љатков перебралсЯ уже на свою ужасную лестницу в университетской типографии. џ
пришел раз туда и увидал, что какой-то высокий молодцеватый мужчина средних лет,
свежий, белокурый, немного немецкой физиономии, говорит с Љатковым. Џотом ко мне
подошел кто-то и сказал: "”.Ќ. Ѓерг просит менЯ познакомить его с ‚ами". Њы
поговорили; потом он зашел ко мне, и мы после двух посещений стали как свои
люди. Ћн приехал в Њоскву по делам на времЯ: он долго прожил в каких-то лесах
Ћлонецкой, Ђрхангельской или ‚ологодской губерн.; там, говорил он, у него
лесопильный завод. Ћн уехал, по-видимому, туда в 60-х годах, именно около того
времени, должно быть, когда все, что любило изЯщное и поэзию и не успело
составить себе положениЯ прежде, бросило в отчаЯнии искусство, эстетику, бежало
из ђоссии, умирало, шло в Џольшу и т. п., это было то времЯ, когда Я,
промучившись с полтора года в Џетербурге, уехал в ’урцию, когда Ђполлон
ѓригорьев совсем спилсЯ с горЯ и в самом Џетербурге пропадал долго без вести,
когда ‚с. Љрестовский поступил в юнкера, скульптор редер разбил свои глинЯные
chef d'oeuvres и бежал в Ѓразилию и т. д.·
     Ѓерг сказал мне, что все мои сочинениЯ у него собраны и переплетены особо. Ћн
сказал мне также, что ‚с. Љрестовский, друг его, в "ђусском ‚естнике"·, прежде
всего, ищет моих повестей. ѓоворил много и другого в таком же духе.
Ћн уговорил менЯ оставить гостиницу Њамонтова и перейти на ’верскую в новую и
небогатую гостиницу "Њир", которую держит очень добраЯ француженка мадам еврие.
"ќто будет, -- говорил он, -- гораздо дешевле и лучше потому, что с ней можно
лично сойтись и видеть от нее всЯкие уступки и внимание". џ ему за это до сих
пор очень признателен. Џравда, что в тЯжелом моем положении мадам еврие
оказалась мне не раз почти другом и чуть не благодетельницей.
Љак только Я перешел к ней и условилсЯ с ней помесЯчно, так мне стало полегче на
сердце, и Я, не откладываЯ больше, хотел принЯтьсЯ за работу помесЯчно длЯ
ђусского ‚естника или ‚едомостей.
     ђедакцию Љаткова понЯть не легко. ђедактором ‚естника, напр., считалсЯ профессор
физики ‹юбимов, главным распорЯдителем по ‚едомостЯм -- некто ‚оскобойников. Ђ
между тем ‹юбимов, кажетсЯ, ничего не значит, на Љаткова влиЯниЯ имеет мало и
точно всех и всего боитсЯ. Љогда мне приходилось говорить с ним о наших делах и
счетах, он все жалсЯ, кидалсЯ куда-то, стыдилсЯ, не кончал фраз или кончал их
испуганным топотом каким-то и ни минуты не держал головы покойно, а избегаЯ
встречи глаз, все вертел шею туда-сюда. Њаленький, серый, бледный, гладко
выбритый, испуганный, он со своими дюжинными речами может служить образчиком
этой современной умеренно-прогрессивной, умеренно-либеральной дрЯблости, мелкой
учености и жалкого бесцветно-профессорского джентльменства новейшего времени,
которого Я терпеть не могу за его бесхарактерность.
Љривой, старый хохол и хитрый кутейник ЃодЯнский, который живет как часы или как
Љант, мне гораздо больше нравитсЯ.
     —то касаетсЯ до ‚оскобойникова, то он не так боЯзлив, по-видимому, как ‹юбимов,
но сказать, что он такое со своими “сами -- еще труднее. ’ак, что-то такое
нынешнее, скучное.
     џ слышал, что он хороший исполнитель у Љаткова, но сам ровно ничего не значит.
Љатков сказал мне, что определенного жалованьЯ помесЯчно давать нельзЯ, ибо
нельзЯ знать, какаЯ будет нужна работа. "Ђ работа длЯ ‚ас всегда найдетсЯ у нас,
     -- сказал он еще раз. -- Њожно будет политику ‚ам поручить". Ћн сказал мне, чтобы
Я поговорил с ‚оскобойниковым, не найдет ли он мне дела в газете. ‹егко сказать
у них: "поговорите с тем-то", но где и когда? ‚се они до того спешат, до того
озабочены, что только добиватьсЯ встречи и разговора, и то уже какаЯ-то
унизительнаЯ мука длЯ человека, непривычного к суетам и нытью литературного
пролетариата.
     џ раза два-три просиживал в редакции по несколько часов; работы мне никто
никакой не предлагал; Я думал, что у них будет так же, как у нас в министерстве
или в посольстве. Џришел человек 1-й, 2-й раз на службу; сейчас ему дают работу
и он спокоен, и дело идет. Ћн скоро может представить доказательства своей
аккуратности, прилежаниЯ, ума. Ќо Я напрасно ждал неделю, напрасно просиживал в
редакции, терЯЯ времЯ, дорогое мне длЯ романов и больших статей, целые утра. ‚се
секретари и мелкие сотрудники, корректоры, ломовые чтецы иностранных газет,
разные художественные фигуры, молча что-то умеренно-прогрессивное мыслЯщие в
углах, знали свое дело, а Я все не узнавал и никто мне его не указывал.
‘кучный ‚оскобойников с усами, у которого Я наконец имел счастье просидеть около
часа в кабинете, сказал мне так: "’рудно теперь найти такое занЯтие, которое
давало бы рублей 200 в месЯц. Ќо прежде всего советую ‚ам иметь инициативу, тот
из сотрудников, кто сам задумал написать что-нибудь длЯ газеты или журнала, не
обратитсЯ к ‚ам, а предложит Љаткову свои собственные услуги".
џ задумалсЯ немного и сказал ему: "Ќе написать ли что-нибудь по поводу
"‘кладчины", котораЯ была издана в пользу самарцев. •отЯ это и не новость, но Я
только недавно прочел ее и менЯ поразило в этой книге вот что: все, что в ней
историЯ, воспоминание, правда, то представлЯет русскую жизнь скорей в хорошем
виде, чем в дурном. ‚се, что в ней вымысел, творчество носит отрицательный,
грубый, насмешливый или плоский характер. ќто замечание Я сделал уже давно; Я
уже давно говорю, что если французскаЯ литература ищет всегда возвысить тон и
краски изображаемой жизни, то русскаЯ, напротив, никак не может даже и до
реальной жизни дорасти. ‘начала ѓоголь приемами, а революционеры позднее и
настроением точно будто атрофировали, заморозили нас, подстригли нам крыльЯ, и в
этой книге "‘кладчина" из очерков и повестей только и есть две неотрицательных;
Љохановской -- Љроха словесного хлеба и ’ургенева -- †ивые мощи. „а и то "†ивые
мощи" очень грустны. ќто вопрос очень интересный и капитальный; в такой статье
можно коснутьсЯ кратко всей нашей литературы за последние 20--30 лет. Ќе надо
называть статьи "Ћ ‘кладчине", а по поводу книги "‘кладчина" ‚оскобойников
сказал: "ќто правда, что в этом смысле много можно интересного сказать. Ќо эта
статьЯ будет велика, ее надо в ‚естник, а в дела ‚естника Я не мешаюсь. ’ам г.
‹юбимов; поговорите с ним; Я не имею там влиЯниЯ. Ћн другое дело, он профессор,
генерал, действительный статский советник. Џоговорите с ним".
ЉончилсЯ ‚оскобойников.
     ЋпЯть ‹юбимов. Ќадо было днЯ два-три бегать по Њоскве искать его. ‚се это еще в
первые две-три недели после моего приезда; где ж мне было применитьсЯ к тому,
когда и где всех этих людей застать.
     Ќаконец, просидевши часа три в лицее Џ.Њ. ‹еонтьева, Я там уловил эту
ускользающую серую штучку -- ‹юбимова. Ћн всегда очень любезен, впрочем; сел со
мной в сторонке, и когда Я сказал ему о "‘кладчине", он одобрил и отвечал:
"Ћдиссей ваш, Я думаю, скоро будет набиратьсЯ; Я полагаю, что можно будет
пустить его в следующей книжке (в ноЯбре), и когда будет к сроку и эта статьЯ
готова, то кажетсЯ, что можно и ее в той же книжке напечатать... ’ем более что
вы подписываетесь под статьЯми Љонстантинов. ‚от как будто два лица!"
џ успокоилсЯ, и хотЯ денег у менЯ оставалось уже очень немного, но Я надеЯлсЯ,
что можно будет сделать так, чтобы новые мелкие работы шли на прожиток, а
Ћдиссей, Ѓолгарский вопрос, Њатвеев (если мы, наконец, сойдемсЯ в этом с
редакцией) -- служили бы на погашение долга в 4000 рублей, который накопилсЯ за
два года мои в –арьграде, благодарЯ неаккуратности редакции в ответах на мои
письма и телеграммы, благодарЯ моему увлечению восточной политикой и моей любви
к церкви.
     Ќа другой день Я заплатил 3 рублЯ за "‘кладчину" и сел писать.
IV
     „о сих пор Я говорил все об отношениЯх моих к Љаткову и ‹еонтьеву. Ќо Я
знакомилсЯ и имел дело в то же времЯ и со многими другими лицами. ‘ Џогодиным,
€. Ђксаковым, кн. —еркасским, ‘амариным, B.C. Ќеклюдовым, позднее с ЃодЯнским и
кнЯг. ’рубецкой, к которой у менЯ было письмо от кн. Ђ.Њ. ѓолицыной.
‹юбопытно вот что: у Љаткова Я был какой-то пролетарий, труженик, подчиненный,
должник неоплатный, ищущий еще денег, человек, бывающий только по делу. “ других
Я был гость, консул на ‚остоке, у Џогодина даже замечательный человек, почти
авторитет по делам ‚остока.
     Љогда Я виделсЯ летом с Џогодиным, мне достаточно было сказать ему: "џ писал
также статьи о панславизме под именем Љонстантинова", чтобы он оживилсЯ и
воскликнул: "’ак вы бы сразу и сказали! Џомилуйте, Я старик больной, умирать
каждый день собираюсь. ‚ремЯ сочтено. Ќо теперь, когда Я знаю, кто вы именно, Я
готов с вами сколько угодно сидеть".
     ‚скоре после приезда моего в Њоскву Я поехал к нему на „евичье Џоле. Ћн принЯл
менЯ опЯть очень внимательно и попросил менЯ изложить вкратце, но не спеша, мою
теорию вторичного упрощениЯ. џ заметил ему на это вот что: "‚ы, кажетсЯ, были
всегда против аристократии и привилегий, а у менЯ, даже вовсе неожиданно длЯ
менЯ самого, вышло заключение в пользу аристократии и привилегий".
Ћн сказал, что научные взглЯды менЯютсЯ и что он мог и ошибатьсЯ.
џ начал ему излагать свою систему. Џришлось, беспрестанно удерживаЯ себЯ от
увлечений и подробностей, говорить подрЯд, Я думаю, час, если не более.
Ѓот тут Я увидал, что значит долгаЯ привычка ко вниманию и умственному труду.
ќтот больной старец во все времЯ не сводил с менЯ глаз, не перебиваЯ, не
шевелЯсь и все слушаЯ. ѓлаза его не выражали ни малейшего утомлениЯ; они были
светлы и внимательны.
     ‘колько бы из моих очень умных и молодых друзей и приЯтельниц стали бы
невнимательны, или зевнули бы не от скуки непременно, а от телесного утомлениЯ,
или начали бы перебивать, сбивать и спорить, не постигши еще хорошо сущность
мысли.
     ‚прочем тут много значит еще и то, кто говорит. Љогда говорит человек с
авторитетом, человек уже известный, его слушают и самобытные люди внимательно,
хотЯ после могут и бранить его.
     ‘вой брат, товарищ, приЯтель -- не то! Ђ длЯ самих авторитетов, длЯ людей,
имеющих имЯ в науке и литературе, свежий, новый человек иногда гораздо дороже
тех стародавних знакомцев общего дела, друзей и противников, с которыми они
знаютсЯ и видЯтсЯ, может быть, уже десЯтки лет срЯду.
Љогда Я кончил так, чтобы стало Ясно, Я спросил у Џогодина, что же он думает о
моей исторической гипотезе. Ћн отвечал, опускаЯ голову и пожимаЯ плечами: "—то
вам сказать! џ так подавлен обилием и разнообразием ваших мыслей, что не нахожу
вдруг вам и ответа". Џотом он начал говорить о том, о чем говорил еще летом, о
том, чтобы сделать менЯ редактором славЯнофильского журнала и написал тут же €.
Ђксакову записку, в которой рекомендовал менЯ и дал мне ее прочесть. Ќасколько
помню, в ней было сказано так: "ќто человек примечательный: он мог бы, Я думаю,
стать редактором славЯнофильского журнала; но мне кажетсЯ, его необходимо
придерживать за полу". џ посмеЯлсЯ, поблагодарил его и поехал к Ђксакову.
Џрибавлю еще вот что. Џогодин говорил мне о состоЯнии нынешней литературы;
жаловалсЯ на то, что чем дальше, тем хуже. ѓоворил, что цензура совсем не то
преследует, что вредно и опасно длЯ общего духа и хода дел, а то, что не
нравитсЯ некоторым лицам; рассказывал, что €в. Ђксаков -- человек забитый этой
цензурой, что он иногда запираетсЯ и плачет. Ђ нигилистам, если только они
осторожны, житье.
     Ћн жаловалсЯ также на классическое воспитание Љаткова и ‹еонтьева, в том смысле,
что древним Языкам дано уже слишком много часов; что русский ум не немецкий; он
может в один час сделать много, а если долго держать его над чем-нибудь, то он
утомлЯетсЯ, а немецкий ум выдерживает дольше и т. д.
Њолодые люди, утомлЯЯсь, бросают и идут в нигилисты, так что мера эта,
направленнаЯ противу нигилизма, к несчастью, способствует ему.
Ћн прибавил еще: "Љатков и ‹еонтьев, благодарЯ своим успехам, сочли себЯ
непогрешимыми; это маленькие Џапы. Ќо все таки... их журнал пока остаетсЯ
прибежищем, и Я сам печатаю иногда у них и прЯмо говорю им: Я оттого отдаю вам,
что нынче негде печатать".
     Љаково состоЯние российской словесности? € не прав ли Я был, говорЯ, что это все
пошлость прогресса и либеральности.
     Џосмотрим, что скажет Ђксаков, "этот поп-стрелец", по прозванию ѓерцена.
Ћказалось, к несчастью, что он гораздо меньше поп, чем Я...
Ќадо заметить, что он менЯ не знал, но Я его знал давно. џ его знал, во-первых,
в Љалуге, когда он в 40-х годах, во времена губернатора ‘мирнова (мужа
знаменитой ђоссет) служил там в “головной Џалате. Ћн нанимал флигель в доме
родных моих “нковских и бывал у них часто. џ тогда был гимназистом, но уже
интересовалсЯ литературой и смотрел на него с большим почтением, хотЯ ничего не
прочел из его сочинений. Џотом мы случайно встретились в Љрыму в ’амаке, имении
€осифа Ќиколаевича атилова, и провели вместе там три днЯ. Ђксаков был
ополченцем, а Я военным врачом; он участвовал тогда в комиссии ‚асильчикова длЯ
исследований всех злоупотреблений, совершившихсЯ во времЯ кампании, и
рассказывал много интересного. ѓимназистом он менЯ не помнит, но наша встреча в
Љрыму пришла ему на памЯть.
     џ имел мало времени и хотел скорее дать прочесть кому-нибудь из славЯнофилов 1-ю
часть моей книги "‚изантизм и славЯнство".
     Џоэтому Я приехал к Ђксакову в 5 часов, во времЯ самого обеда. Љогда слуга
сказал, что кушают, Я велел все-таки доложить и прибавил, что мне лучше в
прихожей просидеть полчаса, чем 20 раз приезжать.
Ђксаков вышел сам, не совсем, конечно, довольный и вежливым жестом, в котором
дрогнуло, впрочем, весьма понЯтное раздражение, указал мне на дверь кабинета и
просил посидеть там, пока он кончит обед.
     џ сел в кабинете, закурил папиросу и ждал его долго. Ќаконец он пришел и, не
говорЯ ни слова, начал искать на столе сигару. џ, тоже продолжаЯ курить, сказал
ему так:
     "Њне надо извинить, если Я приехал не во времЯ. ‚о-первых, Я спешу, а во-вторых,
Я прожил в ’урции 10 лет, а в Њоскве жил около 20-ти тому назад: Я не знаю, в
какое времЯ здесь кто обедает.
     -- Ћбыкновенно здесь обедают в 5 часов, -- отвечал Ђксаков.
     -- „а, в известном кругу, может быть, -- сказал Я, -- а у менЯ есть дела с людьми
разного рода и еще 20 лет тому назад люди одного и того же общества обедали кто
в три, кто в четыре, кто в пЯть часов.
     Ђксаков сел около менЯ на диване и довольно благосклонно и внимательно спросил,
в каких городах Я был консулом? Џотом спросил еще: "‚едь это вы печатали повести
из восточной жизни?" џ сказал "да" и еще Я напечатал у Љаткова 2 статьи о
панславизме, под именем Љонстантинова".
     …го как будто что-то кольнуло, он подалсЯ вперед и с живейшим участием
воскликнул: "Ђх! это вы Љонстантинов!!" Џосле этого любезность его удвоилась и
принЯла даже тот чуть заметный оттенок почтениЯ или уважительности, который
“меют придать, не ронЯЯ себЯ и возвышаЯ собеседника своим
словом и приемом, порЯдочные и светские люди, когда хотЯт доставить ему
удовольствие или когда повинуютсЯ сами невольному чувству.
џ постаралсЯ передать в точности наш разговор длЯ того, чтобы видели люди, кто
из нас прав и кто виноват в том, что мы впоследствии не сошлись.
џ начал с того, что сказал ему прЯмо так:
     -- џ вышел в отставку вовсе не по разладу с начальством; напротив того, Я рискнул
приехать сюда, потому что нет никакой возможности печатать и издавать в ђоссии
что-нибудь за глаза. Љонечно, можно сказать, что Я поступил нерасчетливо, но и
это решит только будущее. ЌайдутсЯ, может быть, справедливые люди, которые
поймут мое положение и поддержат менЯ.
     Ћн очень заботливо расспросил менЯ о моих отношениЯх с Љатковым, и Я сказал ему,
что по вине самой редакции Я задолжал ей около 4000, что дело с ним имею
поневоле, ибо другого журнала нереволюционного нет и т. д. и прибавил:
     -- Џоймите, зависеть от Љаткова вовсе мне не по душе, потому что Я его умеренному
европеизму не сочувствую. „лЯ менЯ Њордва милее …вропы.
Ђксаков очень искренно и сочувственно засмеЯлсЯ и сказал: "…ще бы! џ это
понимаю!"
     џ донес ему еще на Љаткова, что еще в 69-ом году, когда Я приезжал из ’урции в
отпуск, он, видимо, стараЯсь подчинить менЯ больше своему направлению, сказал: --
Њне, признаюсь, претит одно это ваше славЯнофильство. ‘лавЯнофильство -- какаЯ-то
гримаса, больше ничего. Џусть сама жизнь вырабатывает эти оригинальные формы, а
прежде времени учить нас -- это доктринерство.
Ђксаков, с пренебрежением улыбаЯсь, слушал этот донос мой, который Я излагал
всласть, ибо терпеть не могу и западный прогресс и разжиженное англо-саксонство
‚естника, и самый характер Њих. Ќ-ча, его фальшивую улыбку, его сухость,
раздражительность, доходЯщую до грубости и т. д.
‘лово за словом Я сказал Ђксакову о книге моей "‚изан-тизм и славЯнство", просил
его прочесть ее в рукописи и, если можно, найти возможность напечатать ее.
’аким образом мы заговорили прЯмо о славЯнах, о славЯнофильстве, о болгарском
вопросе.
     -- ‚тораЯ часть моей книги, -- сказал Я, -- чисто практическаЯ, она написана
противу болгар, которые и нравственно и канонически не правы. ќту часть Љатков
напечатать не прочь с сокращениЯми. Ќо в книге есть другие отделениЯ: "Ћ
психическом характере греков и югославЯн" и еще вот та система особаЯ, о которой
Я не говорю потому, что вы сами прочтете и увидите.
Ћн стал менЯ расспрашивать о болгарах, и Я ему сказал, между прочим, вот что:
     -- Њногие у нас воображают себе болгар какими-то жертвами и только. ‹юдьми
невинными, патриархальными; но надо видеть самому вблизи этих болгарских
вождей-буржуа... Љакое-то противное соединение ‘обакевича с ѓамбеттой.
џ ему рассказал, что знал об этих богатых старшинах и вождЯх югославизма, о том,
напр., как иные из них, обитающие на о. •алках, ездЯт каждый день по делам в
Љонстантинополь и на пароходах сидЯт все времЯ в 1-м классе, а в ту минуту,
когда идет человек сбирать плату за места, умеют почти всегда исчезать и
оказыватьсЯ в низшем классе, чтобы платить дешевле, тогда как и всЯ плата
ничтожна.
     Ћн много смеЯлсЯ этому. џ описал ему также, как болгарский архонт ’опчилешта,
здоровый болгарский ‘обакевич, идет по улице с базара и несет сам под мышкой
огромную свЯзку лука, как этот скучный рЯбой Ѓурмов, корреспондент Љаткова,
покупает вишни и торгуетсЯ и как грек лавочник восклицает: "Џлохи вишни! „а где
ты видел такие! ‘казано болгарскаЯ голова!" и блестЯщий корреспондент в высоком
цилиндре поспешно уходит.
     џ прибавил вот что: "…сли бы ’опчилешта был старик в восточной одежде, в
шальварах и нес бы сам лук по улице, несмотрЯ на свое богатство, то впечатление
было бы совсем иное... Ћн внушал бы симпатии и уважение. Ђ когда видишь эти
нескладные, дурно сшитые сюртуки, когда слышишь все эти вычитанные из западных
книг фразы о просвещении, о равенстве и свободе... то видишь перед собою вовсе
не того почтенного славЯнского патриарха, которого желал бы видеть и чтить, а
так какого-то обыкновенного буржуа, только грубее и глупее европейского".
Ђксаков слушал все это улыбаЯсь и одобрительно. џ чувствовал, что все, что Я
говорю, ему приЯтно. Њы долго говорили. џ сказал ему искренно о моих отношениЯх
к Љаткову то же, что говорил и Џогодину, то есть, что печатать больше негде и
что иметь дело с Љатковым очень тЯжело, потому что надо во всем беспрестанно
стеснЯтьсЯ, когда пишешь не повести, а статьи.
     -- "„а! џ это понимаю, понимаю", -- сказал Ђксаков с выражением особенно интимным
и сочувственным в лице и голосе...
     џ сказал ему еще кое-что о славЯнофильстве: мне хотелось проверить самого себЯ.
џ так долго жил и мыслил в уединении турецких провинций, что почти все мои мысли
о славЯнах, …вропе и ‚остоке создались и созрели беспомощно и независимо; в
книгах даже был недостаток, а беседы и споров с настоЯщими, признанными
авторитетами того учениЯ, к которому Я себЯ причислЯл, совсем у менЯ не было.
џ сказал ему вот что (именно то, что Я говорю и в тех статьЯх моих, которые
находЯтсЯ теперь ненапечатанными по разным рукам и в других еще неоконченных):
     -- џ не раз думал и говорил друзьЯм и знакомым своим, что в славЯнофильстве не
столько сами славЯне важны, сколько то, что в них есть особенного славЯнского,
отделЯющего нас от ‡апада... € что славЯнофил истинный не славЯн во что бы то ни
стало и во всех формах должен любить, а именно это особое
культурно-славЯнское... …сли только оно найдетсЯ или выработаетсЯ... ‚от в чем
задача... Ђ что же толку в славЯнстве ради славЯнства, политическаЯ сила и
больше ничего... € то еще вопрос -- будет ли сильно это всеславЯнство, если оно
не будет оригинально, если у него не будет своих особых от …вропы принципов...
     -- ђазумеетсЯ нет, -- сказал Ђксаков... џ продолжал:
     -- џ часто думал также, если бы •омЯкова или Љиреевских, или брата вашего поднЯть
из гроба и спросить у них по совести, что лучше: слиЯние русских с югославЯнами
и неизбежнаЯ при этом утрата последней культурной оригинальности, отделЯющей нас
от ‡апада, или союз, сближение, смешение даже с турками, тибетцами, индусами
какими-нибудь, чтобы только создать что-нибудь свое особое, органическое под их
воздействием, хотЯ бы косвенным, -- то все прежние славЯнофилы предпочли бы этих
азиатцев -- славЯнам. „ело в своей культуре, а вовсе не в славЯнах.
ЋпЯть выражение одобрениЯ, опЯть: "ну, разумеетсЯ!", опЯть как бы радостное
кивание главой.
     џ прибавил еще: "Љ сожалению, Я напрасно ищу чего-нибудь особенно славЯнского,
сильно выраженного у славЯн. џ начинаю разочаровыватьсЯ не в самом учении, а в
славЯнской жизни, котораЯ не хочет идти по этому пути...
Ђксаков: "‘лавЯнофилы надеютсЯ, что сближение всех славЯн между собою -- послужит
к выработке этих особенностей".
     џ: "Ђ если это сближение с юго-западными славЯнами приведет нас к тому, что мы
еще скорей сольемсЯ с ‡ападной …вропой, тогда что?.."
Ђксаков: "Ќу, тогда все пропало!"
     џ обрадовалсЯ и успокоилсЯ; Я увидел, что Я верно понимал славЯнофилов и потому
могу смело рассчитывать на всЯкую от них помощь. џ прошу моих друзей внимательно
перечесть этот разговор и сравнить потом, когда дело дойдет до практических
приложений этих взглЯдов, мою прЯмоту и последовательность с лицемерием или
непоследовательностью Ђксакова.
     €так, на первый раз он был более чем любезен со мной; он пригласил менЯ бывать у
него по четвергам вечером.
     Џосле того, в течение этого октЯбрЯ, в который решилось длЯ менЯ столькое, мы
виделись несколько раз. „нЯ через два после моего первого посещениЯ Ђксаков сам
заехал ко мне, не
     застал менЯ дома и оставил карточку с надписью, что четверги его начинаютсЯ с
будущей недели.
     Њне хотелось, чтобы кто-нибудь из славЯнофилов прочел первую часть моего труда
"‚изантизм и славЯнство", ту теоретическую часть о триедином процессе развитиЯ,
которую отверг Њ.Ќ. Љатков, отзываЯсь, что в таких вещах можно как раз
договоритьсЯ до чертиков[7]. ђукопись моЯ, черноваЯ, как всегда была ужасно
дурно написана, ибо Я трудилсЯ над нею через силу во времЯ палЯщих Ѓосфорских
каникул и только живость моего чувства и нестерпимаЯ бурЯ накопившихсЯ мыслей
могли через силу боротьсЯ с гнетущим жаром южного лета. ‘тарик Џогодин был
нездоров, глаза его и без того утомленные постоЯнной работой над собственными
сочинениЯми, воспоминаниЯми и т. д. отказывались решительно разбирать мои
иероглифы. Џогодин, чтобы Я верил ему, вынул из Ящика тетрадь мою и при мне
билсЯ-билсЯ и не разобрал почти ни одного слова.
     -- ‚от видите, -- сказал он мне, -- пока доберешьсЯ до смысла другого слова,
потерЯешь всю нить мысли. —то делать, Я стар -- мне 76 лет. ‘обираюсь в дальний
путь... ‘воего труда бездна. •очу привести все бумаги свои в порЯдок. ‘мерть
может прийти невзначай. Ћтдайте прочесть это кому-нибудь помоложе; Ђксакову,
напр. џ ему напишу еще, если нужно. …му напечатать негде, у него журнала нет, но
если он не придумает длЯ вас ничего лучшего, Я напишу ЃодЯнскому. Ћн напечатает
у себЯ в —тениЯх, только даром и даст вам длЯ отдельной продажи 300 экземплЯров.
Њожете все-таки что-нибудь и деньгами приобрести. ‚ерьте, что Я с радостью все,
что могу, сделаю длЯ вас. Ќам нужны такие люди, как ‚ы, умные, просвещенные,
мыслЯщие и... (он приостановилсЯ) и благородные... Ђ мысли ваши Я уже довольно
хорошо понЯл из вашего словесного изложениЯ в тот раз. џ сделаю все, что в моих
силах. Ќапишу еще Љошелеву, не хочет ли он дать деньги на журнал и
сделать вас редактором. …сли же вы не найдете места напечатать, отдайте мне
рукопись... Я прочту не торопЯсь, приберу в свой стол, сделаю свои замечаниЯ;
если в мыслЯх ваших есть
     правда, они не пропадут длЯ людей. Ќайдут в моем столе по смерти моей.
ќнергичный старик исполнил все свои обещаниЯ и впоследствии (когда Я уже был в
монастыре) показывал мне ответ Љошелева, который отказалсЯ от этого плана
потому, что с "нашей цензурой" и т. д. Ћн и так на Ѓеседе потерЯл, говорЯт,
около 30 000. Џредложение Џогодина заставило, Я помню, менЯ задуматьсЯ. Ќе об
редакторстве, ибо Я дал себе слово не искать его и согласитьсЯ на него только
при самых выгодных условиЯх денежных и нравственных (напр., чтобы сейчас же бы
заплатили за менЯ братьЯм хоть по 1500 р. с. каждому и хоть половину моих
турецких долгов, назначили бы мне 3000 годового содержаниЯ и дали бы полную
свободу печатать, как хочу и что хочу!); нет, Я задумалсЯ о том, так ли Я близок
к славЯнофилам, как мне казалось... или нет?.. Ќе ошибаетсЯ ли Џогодин, думаЯ,
что менЯ можно сблизить, напр., с Љошелевым, которого политические взглЯды
возмущали менЯ еще в ’урции своей бесцветно-крикливой либеральностью. (Ќапр.,
"—то нам нужно?" в "Ѓеседе". Џошло до нельзЯ!) Ќадо допустить что-нибудь одно:
или что между известными московскими славЯнофилами есть значительнаЯ личнаЯ
разница, не только в характерах, как бывает всегда, но и во мнениЯх; или, что
предметы, о которых писали Ђксаков и •омЯков, были большею частью таковы, что в
них меньше выражалось то, что могло менЯ отталкивать от них, а у Љошелева по
роду статей именно разрастались те черты, которые мне вовсе не сочувственны.
Ћказалось последнее; и Я через несколько месЯцев Яснее понЯл, что и на почве
государственной, чисто политической и даже (вот что неожиданнее!) на почве
церковной Я со слишком либеральными московскими славЯнофилами никогда не
сойдусь. €бо Я убедилсЯ и узрел очами своими, что если снЯть с них пестрый
бархат и парчу бытовых идеалов, то окажетсЯ под этим приросшее к телу их
обыкновенное серое, буржуазное либеральничание, ничем существенным от западного
эгалитарного свободопоклонства не разнЯщеесЯ.
Ќо пока вначале Я это только чуЯл на мгновенье, не сознаваЯ наглЯдно; взЯл у
Џогодина рукопись мою "‚изантизм и славЯнство" и отослал Ђксакову.
‚ первый же четверг Я пошел к Ђксакову нарочно пораньше немного, чтобы застать
его еще одного. џ хотел иметь времЯ выслушать его мнение о моем сочинении.
Ћн прочел около половины, и оно видимо произвело на него сначала недурное
впечатление.
     ‚от что он мне сказал:
     -- ‚аша статьЯ очень оригинальна и остроумна. …сли бы у менЯ был журнал, Я бы,
непременно, ее напечатал с некоторыми замечаниЯми. ‚аши взглЯды на славЯнство
большею частью верны. "‘лавЯнство есть и оно очень сильно; славизма нет". ќто
правда •отЯ и есть что возразить. Ќапр, вы представлЯете ђоссию в виде какой-то
индиферентной почвы, на которую действует (или над которой работает)
византизм... Ќо, однако, есть и в ђоссии нечто свое и на церковной почве. ’ак,
напр., у нас теперь заботЯтсЯ о том, чтобы свЯщенников избирали себе сами
приходы. Џриход -- единица, которую ‚изантиЯ почти не знала. ‚изантиЯ заботилась
о крупных массах, о племенах и т. д.
     Ћн говорил еще что-то в этом роде. Њожно было бы многое возразить на это; хотЯ
бы то, что именно племенного-то начала в ‚изантии и незаметно, все племена без
различиЯ сливались в одной идее, в православии. € еще, что в ’урции давным-давно
и селЯне, и горожане имеют большое влиЯние не только на избрание свЯщенников, но
и епископов. ’рудно и теперь епископу греческому удержатьсЯ долго на месте, если
жители его не пожелают, и им всегда есть возможность писать в Џатриархию жалобы.
ЏатриархиЯ редко не уступает. Џри мне подобным образом пало несколько епископов
(џнинский Џарфений, Ђдрианопольский Љирилл, один ‘алонский и другие.) ‚ цветущие
времена ‚изантии, насколько мне известно, жители выбирали сами себе свЯщенников,
а духовнаЯ власть утверждала их. …сть даже особаЯ книжка €оанна ‡латоуста о
свЯщенстве, где он объЯснЯет, почему он отказалсЯ от сана иереЯ и скрылсЯ, когда
его хотели прихожане избрать. €з нее и из многого другого видно, что избрание
народом иереев дело вовсе не новое, не русское, и если уж искать у нас
оригинальности (увы! с фонарем или микроскопом!), то скорее все-таки в прошедшем
нашем, как оно ни было бесцветно сравнительно с прошедшим миров истинно
культурных, а никак не в настоЯщем и не в близком будущем...
Ќапр., наше наследственное родовое левитство свЯщенников, наши приходы,
отдаваемые в приданое за старшими дочерьми умерших попов; наши семинарии, наши
епископы, обремененные орденами и все-таки чрезвычайно влиЯтельные, по-своему
твердые, часто даровитые и, несмотрЯ на ордена, иногда и свЯтые по жизни (напр.,
”иларет Њосковский); наши белые клобуки митрополитов с алмазами...
‚се это не похоже ни на католичество, где все духовенство безбрачно, ни на
протестантство, где вовсе нет черного духовенства (а все серое с оттенком
кабинетной профессуры), ни на ‚изантию, где не было ни наследственности, ни
орденов на разноцветных лентах, ни белых клобуков, ни родовых исключительно
духовных семинарий... где все в этом отношении было либеральнее, эгалитарнее,
подвижнее. “вы! до Џетра I мы были слишком похожи на ‚изантию, с Ђлександра
II-го мы становимсЯ слишком похожи на …вропу (не на ”ранцию, не на Ђнглию или
ѓерманию, а именно на …вропу), на какую-то среднепропорциональную …вропу, не
берусь решить -- на нечто худшее или на нечто лучшее частных западных
цивилизаций... Ќо, конечно, на нечто еще более нынешнего ‡апада опошленное и
бесцветное. € мне даже кажетсЯ (и Я боюсь этого), что каждаЯ церковнаЯ реформа у
нас в духе первых веков православиЯ, имеющаЯ в виду приблизить нас к первым
векам христианства, вместо этого приблизит нас еще больше опЯть-таки к той же
…вропе, посредством сочетаний, которые можно даже и предвидеть. ‚ыборное начало,
всеобщее голосование, то suffrage universel, на которое сами славЯнофилы так
строго нападают, когда оно приложимо к высшей политической жизни (см. биографию
’ютчева €в. Ђксакова. Њосква, 1874), на ‡ападе везде торжествует и, заметим, не
в той форме корпоративно-феодальной, которой организациЯ ‚еликобритании обЯзана
до сих пор своим величием, а в растрепанно-индивидуальном, в каком-то бесцветно
личном виде. “ нас оно вводитсЯ также постепенно повсюду: в земстве, в мировых
учреждениЯх и т. п.: у нас уничтожены почти совсем наши сословные корпорации и
чисто денежный и ученый ценз fait la pluie et le beau temps[8] в губернских
маленьких конституциЯх, пока не пришел период еще октроировать центральную
законодательную земскую думу на основании тех же западно-буржуазных начал:
кошелька и университетского диплома (одинаково способных быть уделом пошлости,
бездарности и низости).
     ‚ постройку церковной администрации нашей внедрЯетсЯ мало-помалу со всех сторон
светское начало: семинарии желали бы вовсе уничтожить; их видоизменЯют глубоко,
находЯ, что прежнее духовенство наше имело слишком мало благотворного влиЯниЯ на
народ и высшее общество вследствие замкнутости своей, его хотЯт всЯчески сделать
более светским, забываЯ, что если духовенство, воспитанное по-прежнему, не
влиЯло особенно благотворно на мирЯн, то оно же и само трудно подвергалось
тлетворному воздействию последних, не легко уступало им; просто не понимало --
чего образованные мирЯне хотЯт?.. Ђ непонимание есть часто средство несравненно
более верное длЯ предохранениЯ людей от какого-нибудь влиЯниЯ, чем то слишком
высокое понимание, на которое, к несчастью, рассчитывают нередко мыслЯщие и
очень ученые люди, судЯ ошибочно по себе, по своему уму и знанию целые толпы и
массы народа. ѓораздо легче не дойти до того среднего пониманиЯ, которое так
вредно, чем перемахнуть через него. €менно это-то среднее, дурацкое, опасное
понимание (или так называемый здравый смысл) доступно большинству.
€збрание свЯщенников по приходам, избрание самих епископов епархией (которое
даже "ђусский ‚естник" давно предлагает), новые духовные суды, ограничивающие
власть епископа коллегиальною властью женатых попов, уже потому, что они женаты,
более близких к общему уровню; нападки на монастыри (пока еще в печати и в
разговорах, но мы уже узнали за эти 10--15 лет, до чего у нас скоро всЯкое слово
теперь становитсЯ делом); все это те признаки вторичного смесительного
упрощениЯ, о котором Я говорю давно: самое стремление обратить все штатные
мужские монастыри в общежитиЯ, есть, во-первых, соединение путей, упрощение
картины -- это раз; а, во-вторых, в сущности это мысль крайне лукаваЯ и
лжебогомольнаЯ. ѓоворитсЯ, будто бы духовное начальство (т. е. обер-прокурор),
фрак-граф, буржуа, "маркиз но виду ты и хам по убежденьЯм" заботитсЯ о
благочинии иноческом, о том, чтобы монашество было более строго, чтобы аскетизм
был выше; а в сущности выходит только стеснение монашеству, ограничение его; не
всЯкому под силу жить под деспотизмом киновий, а жить хорошо можно и в штатном.
‹юди знающие говорЯт, что в штатном Ќовом €ерусалиме, под Њосквой, у
архимандрита ‹еонида живут монахи лучше, чем, напр., в киновиальной “греше, где,
как слышно, сам настоЯтель о. Џимен сознаетсЯ, что он может устроить прекрасный
монастырь, но не умеет создать монахов.
     €так, все реформы и в церковной сфере, все течение мыслей даже у славЯнофилов,
по-видимому столь церковных, мнениЯ ученых мирских попов, либеральные
фокусы-покусы властей и т. п. при грубейшем непонимании всего этого нашей
публике все это доказывает одно: дух уже повеЯвшего на общество вторичного
смешениЯ и расстройства есть такой Џротей, который принимает всевозможные формы
и обманывает даже очень умных и даровитых людей, принимаЯ где нужно и
православный лик длЯ разрушениЯ прежних порЯдков. ‚се эти возвраты к давнему и
более свободному прошлому своей церкви, своего государства, вечевые реставрации
и т. п. крайне обманчивы; совершаЯсь вовсе не при тех условиЯх, при которых жила
древность, они приводЯт вовсе не к тем результатам, к каким приводили свобода и
равенство первобытные. „ругое дело было избрание епископов и свЯщенников в IV и
V веках, когда придворные дамы спорили по вечерам об похождении св. духа, или
теперь, когда в избрание епископа непременно вмешаютсЯ ‹охвицкие, Њаксимовы,
Љраевские, Џлевако и т. п. люди.
     €ное дело децентрализациЯ ”ранции в эпоху феодальную; иное дело позднЯЯ попытка
бриссотистов сделать провинции более свободными от Џарижа; если бы ђобеспьер их
не казнил и если бы они успели в своем предприЯтии, то ”ранции не было бы и
следа теперь. …е попридержала на полвека в славе только одна централизациЯ.
ЊенЯть и менЯтьсЯ не только надо, менЯть и менЯтьсЯ неизбежно, но тот кто
менЯетсЯ к цветению -- расслоЯет и дисциплинирует, напр, подобно Џетру; и если
православию суждено еще расти и цвести в ђоссии и в славЯнстве, то не в таких
пустЯках, как избрание приходом свЯщенников или неизбрание их, найдет оно себе
пищу и уважение, а, напр., хотЯ бы в чрезмерном возвышении царьградского
епископского трона после взЯтиЯ нами Ѓосфора, ибо тогда на этом троне не будут
греки и только греки, а будут православные разных племен. џ говорю об этом
административном, но не догматическом папизме во второй половине моей книги
"‚изантизм и славЯнство", которую Я теперь должен был отделить под особым
заглавием: "…ще о болгарском вопросе".
     (Љак бы ахнул, Я думаю, Ђксаков, когда бы прочел еще и эту часть; но он ее не
видал, и она сперва валЯлась у Љаткова, а теперь валЯетсЯ в редакции "ђусского
Њира", которого редактор ”.Ќ. Ѓерг все сильно сочувствует и сочувствует, но
как-то слабо содействует и содействует.)
     Ќа вечере своем при других Ђксаков был очень внимателен ко мне. Ћн со всеми
знакомил менЯ, говорЯ: "’акой-то, бывший 10 лет консулом в ’урции, тот самый,
который"... "Џанславизм и греки" ...под именем "Љонстантинова"... € опЯть...
"’акой-то... Џанславизм и греки... Љонсул в ’урции... Љонстантинов".
Ѓыли на этом сборище кн. —еркасский, ‘амарин, не ћрий, а другой (его брат,
кажетсЯ; красивый, хотЯ и рыжий), был некто ‚асильчиков, очень distingue[9] с
добрым и радостным выражением лица, был еще один высокий, плотный, энергичный
мужчина с темной эспаньолкой, никак не могу вспомнить, кто он. ‚ажный и
самоуверенный; но по моему мнению он говорил все вздор и так сухо и пусто, что Я
даже и забыл о чем именно. Ѓыла очень красиваЯ, хотЯ уже не молодаЯ женщина,
графинЯ Ѓаранова (сестра —еркасского, такаЯ же брюнетка азиатскаЯ, как и он);
были еще два хамоватых человека, оба как-то на одно лицо, один повыше, а другой
пониже; Я узнал, что один из них тот Ѓарсов, который писал против епископской
власти и в пользу поповских судебных конституций. (…ще …лагин возражал ему очень
хорошо.) Ѓыл, наконец, и этот жирный расхле-бенЯ, ученый и ограниченный мужлан
Ќил Џопов, к которому наилучшим образом прилагаетсЯ то, что Я сказал о разных
болгарских ’опчилештах -- ‘обакевич в соединении с ѓамбеттай. Ћн, кажетсЯ, очень
доволен своей судьбой, своим животом, скучной неумной ученостью и тем еще,
должно быть, что у него старые его штаны все вылезают из-под жилета и что все у
него оттуда видно...
     ЉнЯзЯ —еркасского Я здесь в первый раз увидел; дома Я его не застал и оставил у
него карточку с письмом кнЯгини ѓолицыной. Ћн был очень любезен и как-то весел
со мной; на энергическом татарском лице его была постоЯнно вполне естественнаЯ,
веселаЯ улыбка, глаза ужасно хитрые. ђасспросив кой-что об €гнатьеве и о кнЯгине
ѓолицыной, он сел против менЯ и очень вежливо и почти дружески тотчас приступил
к строгому разбору моей статьи "Џанславизм и греки", говорЯ, что она написана
прекрасно и потому именно одно времЯ кто-то из их круга и сбиралсЯ на нее
отвечать; но какие-то обстоЯтельства помешали.
џ защищалсЯ и оправдывалсЯ как умел.
     ‚се слушали наш диспут, очень покойный и благосклонный.
     -- "€так, славЯне, по-вашему, длЯ нас опасны, а греки наши естественные союзники.
‘ точки зрениЯ правительства нашего вы правы; оттого-то ваша статьЯ и
понравилась им в Џетербурге..."
     (ѓоворЯ это, кнЯзь —еркасский все лукаво поглЯдывал на Ђксакова.)
     -- џ потому не забочусь о славЯнах, что и без менЯ есть кому говорить много о
пользе сближениЯ с ними; что ж мне делать, если Я боюсь всеславЯнской демагогии
и если Я нахожу, что и длЯ славизма необходимы охранительные начала.
ЉнЯзь —еркасский заметил на это:
     -- Ћхранительные начала есть разные. …сли Я буду, напр., потворствовать
константинопольскому патриарху, то еще понЯтно, что это может назватьсЯ
поддержкой тех охранительных начал, которые нам свойственны; но охранение
папства, напр., может служить поддержкой революционных сил в ђоссии. €ли если
вы, напр., не сочувствуете теперешнему status quo, т. е. реформам так называемым
либеральным, то вы скорее революционер, чем охранитель.
џ отвечал на это, что не имею такой привычки, как он, к публичным прениЯм и
потому, может быть, не сумею хорошо поддержать против него свои мнениЯ; что
статьЯ "Џанславизм и греки" очень мала, но если мне удастсЯ напечатать то, что Я
теперь привез с собой, тогда будет, Я надеюсь, виднее, почему именно Я вообще
опасаюсь западных и южных славЯн и в особенности болгар в церковном вопросе...
‚ той статейке, о которой он говорит (прибавил Я), Я не мог и развить вполне мою
мысль, потому что Я знал, что пишу длЯ Љаткова...
ЉнЯзь —еркасский с улыбкой пожал плечами и сказал: "Ђ! мы этого и знать не
обЯзаны! Њы судим только напечатанное..."
     -- ‚ы правы с вашей точки зрениЯ, -- сказал Я, -- но и Я имею свои оправданиЯ и,
повторЯю, многое, может быть, станет Яснее, если Я напечатаю другие мои вещи...
’ут есть система, вернаЯ или нет, но только совсем особаЯ, которую Я теперь
объЯснить не могу... сказал Я.
     ‚се, даже и обе дамы (Ђксакова и Ѓаранова), молча слушали нас; Я не хотел больше
продолжать спор, который по вышеизложенным причинам был мне вовсе не выгоден, но
осталсЯ очень доволен любезным и, так сказать, гостеприимным тоном, с которым
препиралсЯ со мной этот энергический хитрец, один из заглазных и лично
незнакомых любимцев моих в ђоссии. џ его любил отчасти за деспотизм, который он
обнаружил в Џольше, и еще более за прекрасный ответ на славЯнском съезде этому
ђигеру, который задумал было защищать полЯков на обеде... "Ќе стоит так много
говорить о нескольких привислЯнских губерниЯх", в этом роде, если не ошибаюсь,
хватил его этот русский кнЯзь с лицом какого-то кипчакского мурзы...
Ђксаков тут же поддержал менЯ, говорЯ:
     -- ’еперь Я читаю в рукописи чрезвычайно интересное сочинение Љ. Ќ-ча "‚изантизм
и славЯнство". Ћсобенно любопытно читать труд человека, который, понимаете... 10
лет сидел в ’урции и думал... ќто сейчас видно. ‚идна свежесть мысли. ‚идно, что
человек пишет совершенно вне наших здешних условий и привычек, не думает ни о
цензуре, ни о других препЯтствиЯх... Њежду прочим, г. ‹еонтьев говорит
совершенно верно: "‘лавЯнство есть, славизма нет". …сть китаизм, германизм и т.
д. ’акого отвлеченного славизма, взвинченного над славЯнством, как там очень
удачно сказано, он не видит.
     Ќа этом кончилсЯ разговор о моих сочинениЯх, который занЯл порЯдочную часть
вечера и который Я и сам не прочь был прекратить, ибо с менЯ и этого было
достаточно длЯ успокоениЯ за будущее мое положение в этом, конечно, более всех
других порЯдочном и облагороженном литературно-ученом кругу.
џ был доволен, несмотрЯ на все возражениЯ. Џожалуй, даже и возражениЯми был
вдвойне доволен и потому-то ни одно из них не поколебало менЯ внутренне, и все
дали только случай, Яснее проверив себЯ, сказать себе: ’олько-то? Ќу, это не
страшно... и еще потому, что Я вовсе и не искал быть простым прихвостнем старых
славЯнофилов, несмотрЯ на все мое уважение к их взглЯдам, и трудам, и идеалам;
вовсе не думал о том, как бы сжатьсЯ, чтобы угодить им лучше. џ готов скорее
сжатьсЯ длЯ Љаткова, ибо считал его всегда чужим, перед которым надо по
необходимости обрезывать себЯ, чтобы провести хоть часть своих идей... Ђ на
славЯнофилов Я надеЯлсЯ как па своих, как на отцов, на старших и благородных
родственников, долженствующих радоватьсЯ, что младшие развивают дальше и дальше
их учение, хотЯ бы даже естественный ход развитиЯ и привел бы этих младших к
вовсе неожиданным выводам, хотЯ бы вроде моего: "’от, кто хочет культурного
славЯнофильства, своеобразиЯ или славЯнообразиЯ, -- должен опасатьсЯ
политического панславизма, ибо он будет слишком близок к
эгалитарно-республиканскому идеалу, к ‡ападу, и без того давно пожирающему нас
духовно; длЯ достижениЯ своей цивилизации русским выгоднее проникатьсЯ
турецкими, индийскими, китайскими началами и охранЯть крепко все
греко-византийское, чем любезничать с ђигерами, Ќаперстками, ‘молками, ”итами" и
т. д. Џозднее Я увидал, что именно от Ђксакова Я такой paternite[10] не увижу, а
скорее от старых стариков ЃодЯнского и Џогодина. Ќо первым знакомством моим с
редактором "„нЯ" и "Њосквы" Я был очень доволен.
„лЯ менЯ при недостаточности моих денежных средств в эту зиму и вообще при
затруднительном моем положении было очень важно заметить, как со мной обращаютсЯ
и поступают все эти люди, имеющие больше моего денег, известности и влиЯниЯ.
ЏонЯтно всЯкому, сколько может сделать пользы иногда в удачную и выгодную минуту
одно какое-нибудь слово хорошей или дурной рекомендации... и потому именно, что
это слишком понЯтно, Я особенно об этом распространЯтьсЯ здесь не буду; Я
упомЯнул об этом только потому, что хотЯ Я очень самолюбив и даже иногда до
крайности тщеславен, но когда касаетсЯ до моего ума и литературных способностей,
то сознаюсь, в них-то Я так уверен, что гордость моЯ уже мало и места оставлЯет
тщеславию или жажде одобрениЯ... ’олько в самые последние года, когда Я впервые
почувствовал глубоко, что смерть моЯ уже наверное не за горами, Я стал мелочнее
и на счет литературы; Я стал больше прежнего дорожить моим положением как
литератора; прежде Я дорожил больше мнением какого-то незримого гениЯ чистой
красоты, который парил вокруг менЯ в те часы, когда Я думал, писал и перечитывал
написанное мною; Я больше чтил это незримое воплощение собственных критических
вкусов моих, чем мнение того или другого писателЯ или редактора. џ знаю, как
ошибочны и как еще чаще неискренны и рассчетливы эти мнениЯ.
’еперь, когда внутренние силы стали слабеть в неравной и долгой борьбе, когда
разнородные бури души моей износили преждевременно мою от рождениЯ несильную
плоть, когда Я, просыпаЯсь утром, каждый день говорю себе memento mori[11] и
благодарю Ѓога за то, что Я жив, и даже удивлЯюсь каждый день, что Я жив, тогда
как бревенчатые стены моего флигелЯ все увешаны портретами стольких покойников и
покойниц, несравненно более крепких при жизни, чем Я... ’еперь, когда мне нужны
деньга не длЯ того, чтобы дарить пЯтичервонные австрийские золотые на монисто
какой-нибудь Янинской шестнадцатилетней турчанке, не длЯ того, чтобы с целой
свитой скакать по горам и покупать жене обезьЯн и нарЯды, лишь бы только она не
скучала и не мешала мне делать, что хочу... но длЯ того, чтобы сшить себе
дешевые сапоги, чтобы купить жене калоши, чтобы голод, наконец, не выгнал менЯ и
близких моих отовсюду, из монастырЯ или из самого моего Људинова на какую-нибудь
работу не по силам и вкусу... ’еперь Я смирилсЯ, если не в самомнении, то, по
крайней мере, в том смысле, что сила солому ломит... и что прежним величавым
удалением среди восточных декораций, прежней независимостью Я уже ничего не
сделаю... џ смирилсЯ литературно в том смысле, что иногда... даже... (каюсь,
каюсь и краснею этого чувства...) Я подобно другим желал бы быть членом обществ
разных, принимать участие в юбилеЯх, в чтениЯх публичных, над которыми Я всю
жизнь мою так смеЯлсЯ и которые так презирал за то, что только у одного лишь
’ургенева находил наружность приличную длЯ публичной поэзии.
џ вижу, что разные Ђверкиевы, Ђвсеенки и т. п., живЯ как все и обиваЯ пороги
редакций, составили себе хоть какое-нибудь имЯ и положение. Ћни литературные
utilitee[12], и хотЯ согласие помиритьсЯ на подобной немощи и возможность хотЯ
бы мгновенной и преходЯщей зависти к подобным посредственностЯм Я считаю в себе
лишь признаком усталости, минутами малодушиЯ и эстетической изменой, хотЯ Я
уважаю гораздо больше себЯ прежнего, себЯ удаленного и брезгающего медленным
выслуживанием в литературных кружках, однако... сказал Я, что делать! сила
солому ломит. Њне нужно жить, наконец (т. е. существовать), и у менЯ есть
обЯзанности... ‚от что Я хотел сказать, вспоминаЯ о том, что Я больше прежнего
стал беспокоитьсЯ о том, как примет тот или другой из г. г. литераторов Џраво!
студентом даже Я был на этот счет равнодушнее и спокойнее. ‘молоду Я даже жалел
беспрестанно то Љаткова, то ЉудрЯвцева, то мадам ‘альЯс, то, пожалуй, и самого
ѓрановского изредка, соболезновал, думаЯ, как им должно быть жалко и больно, что
они не Я, что они не красивый и холостой юноша ‹еонтьев, доктор и поэт с таким
необозримым будущим, с такой способностью внушать к себе любовь и дружбу и т. д.
‘тудентом и молодым доктором в великом признании своем Я был до того уверен, что
нередко и пренебрегал им, медлил, жег и рвал беспрестанно написанное, по два
года срЯду не брал в руки пера и нередко гордилсЯ больше ловкой ампутацией или
удачным излечением какой-нибудь упорной сыпи, успехами в верховой езде или
победой над женщиной, чем похвалами, которые слышал своим литературным
начинаниЯм от ’ургенева, мад. ‘альЯс и других. ‚ этом Я был уверен; в
практических занЯтиЯх моих, в хирургической ловкости, в эквитации моей, в
красоте телесной (и в симпатии женщин) Я часто сомневалсЯ... и хотел достичь
большего и большего... џ хотел тогда быть во всем хоть сколько-нибудь доволен
собою. Ќе напечатавши еще ничего, кроме двух посредственных повестей, Я жил
смолоду и потом до последнего времени, как будто бы пресыщенный славой человек,
как ”ридрих Џ-й, который иногда больше заботилсЯ о своих французских стихах, чем
о победах. Ќе победить, не разбить русских, австрийцев и французов он не мог...
"Ќо... вот что важно, думал он, что-то скажет ‚ольтер о моих стихах?.."
’ак думал ”ридрих.
     Ќе написать замечательной вещи Я не могу... думал Я смолоду. Ќо что подумала
‹юбаша (напр.), когда подо мной лошадь вчера взвилась три раза на дыбы, как
свечка... Ђ Я не обратил на это как будто и вниманиЯ?.. Ћ! Я напишу еще много,
много, успею!.. Ќо что ж думает доктор NN... он думает, что только он один
практический человек? —то Я не сумею счастливее и смелее еще его вправить этот
вывих или вскрыть этот абсцесс? џ докажу ему, что он ошибаетсЯ.
Џозднее то же самое думалось часто и на дипломатической службе.
Љонечно, если рассматривать дело только с той точки зрениЯ, что мне нужно было
обеспечить и устроить себЯ чем-нибудь житейским длЯ того, чтобы и в идеальном
труде было свободнее, Я, конечно, хорошо делал, что вел, и будучи врачом и
будучи консулом, дела так, что менЯ предпочитали нередко людЯм так называемым
чисто практическим (не знаю почему -- надо бы сказать глупым, лукавым или сухим);
Я и пишу обо всем этом не столько в укор себе, сколько в укор другим литераторам
и обстоЯтельствам. Џо идеалу Я тогда был правее, чем теперь; но неправота других
понудила менЯ, наконец, к уступкам и к согласию с горЯ влачитьсЯ, если уж нужно,
и по этой битой и опошленной дороге столичного литераторства. џ говорил уже, что
готов был взЯтьсЯ даже и за редакторскую деЯтельность, которую вовсе не уважаю и
не люблю, если бы условиЯ были бы очень выгодны. Ѓог спас менЯ.
‚от что Я хотел сказать.
     Љ следующему аксаковскому четвергу статьЯ моЯ почти всЯ была им уже прочтена, за
исключением нескольких последних страниц или последней главы, где Я говорю о
том, почему мы должны остерегатьсЯ юго-западных славЯн и в особенности болгар в
их церковном с греками вопросе.
     Љ первому четвергу Ђксаков прочел только все первые главы о том, что нет
славизма, но есть обруселый византизм, лучше которого и с культурной, и с
государственной точки зрениЯ ничего уже не выдумаешь. Љо второму он кончил
видимо все изложение моей гипотезы триединого культурно-органического процесса.
Ћн был уже не тот; не только его взглЯды на мой труд и даже тон его личного
обращениЯ со мной изменились к худшему.
     ђукопись моЯ лежала раскрытаЯ на его столе.
     -- џ прочел ваш труд, -- сказал он, -- мне осталось дочесть очень немного.
ЏовторЯю, все это очень умно, остроумно, в высшей степени оригинально; изложено
прекрасно... Ќо есть вещи, с которыми никакой возможности нет согласитьсЯ.
‚о-первых, вы относитесь к христианству не как к вечной и несомненной истине
откровениЯ, а как к обыкновенному историческому влиЯнию[13]. Џотом вы
проповедуете необходимость юридических перегородок, привилегий сословий, которые
у нас, слава Ѓогу, разрушены. Ќеравенство будет и должно быть всегда, но
достаточно того, что один богат, а другой беден, один умнее, другой глупее и так
далее[14]. ‚ы говорите (продолжал он все более и более разгорЯчаЯсь и даже
краснеЯ)... вы говорите: "наслаждение мыслЯщим сладострастием" и... и дальше
даже приводите римскую Языческую пословицу "quod licet Jovi non licet bovi" (что
прилично Ѓогу, то нейдет волу), или что прилично изЯщному и могущественному
человеку, то вовсе не к лицу нынешнему буржуа.[15]
Џоневоле вспомнишь Џавла ѓолохвастова. Њы с ним виделись летом, перед этой
зимой, у атилова в тульской деревне последнего, и он, говорЯ со мной о статьЯх
моих, сказал мне: "‹учше всего вам будет обратитьсЯ за помощью к старику
Џогодину. —еркасский человек очень хитрый... он все сообразуетсЯ с
обстоЯтельствами... Ђ €ван Ђксаков... Я не знаю, как сказать... ‘транно было бы
такого человека назвать глупым, -- однако Я не нахожу другого слова... Џросто
перейдЯ за известную черту, -- он становитсЯ глуп".
€так, Ђксаков:
     - Quod licet Jovi, non licet bovi![16]-- продолжал он с честным негодованием,
краснеЯ в лице... -- џзыческаЯ пословица; вы, однако, защищаете православие...
ќто, наконец, не научно... вы требуете научного отношениЯ к жизни, а это разве
научно? ђазве это не пристрастие? (хорошо, пристрастие сказать, что кнЯзь
–ертелев красивее, ловчее и остроумнее, чем Џерипан-допуло). •ристос равно длЯ
всех сошел на землю... (выходит по Ђксакову, что •ристос пришел на землю длЯ
того, чтобы дельный, жирный приземистый, пучеглазый Amiable, которого так
уважает •итров, взЯл бы себе в Џариже трех любовниц на деньги, которые он
заработал в мошенническом процессе какого-то тоже... •иана... забыл... € чтобы
таким образом Amiable этот имел бы равные эстетические и нравственные права с
красавцем и героем юношей „он-†уаном. Џрекрасно и научно, нечего сказать).
     -- Џотом, -- продолжал €ван ‘ергеевич, -- вы совершенно уничтожаете влиЯние лица,
вы забываете свободную, личную деЯтельность человека... “ вас ваш процесс
развитиЯ и вторичного упрощениЯ есть процесс фаталистический, деспотический,
неизбежный... Џоэтому о чем же хлопотать? ‡ачем писать... ‚ы -- €еремиЯ, плачущий
над развалинами...
     -- Ђ разве €еремиЯ не писал? -- спросил Я.
Ђксаков никак видимо не ожидал этого соображениЯ и замолчал вдруг; он забыл, что
€еремиЯ писал. Ќапомнив ему об этом, Я попросил его посмотреть поскорее, пока не
собрались гости, 2-3 последние страницы, где говоритсЯ о болгарах. Ћн согласилсЯ
охотно, и Я тотчас же прочел ему это место. ‚от оно:
" Ѓолгаре слабы, болгаре бедны, болгаре зависимы, болгаре молоды, болгаре правы,
наконец", -- скажут мне.
     Ѓолгаре молоды и слабы..
"Ѓерегитесь, сказал ‘улла про молодого ћлиЯ –езарЯ, в этом мальчишке сидЯт
десЯть Њариев (демократов!)"
     "Ћпасен не чужеземный враг, на которого мы всегда глЯдим пристально исподлобьЯ,
страшен не сильный и буйный соперник, бросающий нам в лицо окровавленную
перчатку старой злобы..."
     "Ќе немец, не француз, не полЯк -- полубрат, полуоткрытый соперник".
"‘трашнее всех их брат близкий, брат младший и как будто бы беззащитный, если он
заражен чем-либо таким, что при неосторожности может быть и длЯ нас
смертоносным".
     "ЌечаЯннаЯ, ненамереннаЯ зараза от близкого и бессильного, которого мы согреваем
на груди нашей, опаснее Явной вражды отважного соперника".
"Ќи в истории ученого чешского возрождениЯ, ни в движениЯх воинственных сербов,
ни в бунтах полЯков противу нас мы не встретим того западного и опасного
ЯвлениЯ, которое мы видим в мирном и лжебогомольном движении болгар. ’олько при
болгарском вопросе впервые с самого начала нашей истории в русском сердце
вступили в борьбу две силы, создавшие нашу русскую государственность -- племенное
славЯнство наше и византизм церковный..."
     "‘амаЯ отдаленность, кажущаЯсЯ мелочность, бледность, какаЯ-то сравнительнаЯ
сухость этих греко-болгарских дел как будто нарочно таковы, чтобы сделать наше
лучшее общество невнимательным к их значению и первостепенной важности, чтобы
любопытства было меньше, чтобы последствиЯ застали нас врасплох, чтобы все самые
мудрые люди наши дали бы угаснуть своим светильникам..."
     -- ‚от видите, -- воскликнул он, -- положим это и правда. „а мало ли что правда.
’ак нельзЯ писать длЯ печати... ђазумеетсЯ, болгаре неправы, это бесспорно... Ќо
ведь и греки солгали духу свЯтому.
     Ќа этом наша беседа остановилась. Ќачали сбиратьсЯ другие гости, и мы вышли в
гостиную.
     џ очень мало возражал Ђксакову во все времЯ этого tete-a-tete. Ќа этот раз
говорил все он и с большим жаром. џ, помню, упомЯнул как-то о государственной
необходимости. Ћн вспыхнул и сказал: "—ерт возьми это государство, если оно
стеснЯет и мучает своих граждан! Џусть оно гибнет!" џ, говорю, почти не
возражал; с первых слов его Я понЯл, что между нами та бездна, котораЯ бывает
часто между учителем и учеником, ушедшим дальше по тому же пути. „обрый ученик
продолжает чтить учителЯ, не уступаЯ своих новых и часто неожиданных выводов, но
учитель не негодует на эти выводы, может быть именно потому, что он
полусознательно улавливает логическую нить, котораЯ ведет к этим неприЯтным ему
результатам от его же собственных начал.
     Љак скоро Я это заметил, Я стал тотчас же равнодушен к тому, что Ђксаков,
собственно, думает о достоинстве моего труда, а все мое внимание устремилось
лишь к практическому вопросу: поможет ли он мне напечатать его или нет?.. Џусть
он ненавидит и презирает, только пусть напечатает как-нибудь. "Ѓей, только
выслушай или дай другим выслушать...".
     € о том, что Я сказал так длинно в скобках, то есть об отношениЯх церковных к
Џерипандопуло и ЂмиаблЯм, Я ему упомЯнул в свое оправдание каких-нибудь два
слова и о болгарах, и вообще о власти и сословиЯх не спорил; а что Я смотрю на
христианство только как на историческое Явление (на ‚изантии), Я полагаю, и
отвечать вовсе не стоило.
     Џозднее, когда собрались гости, Я занЯлсЯ с неким Љар-‡аруцким, который печатал
статьи в "ѓражданине"; он занимаетсЯ теперь в особенности старокатолическим
делом, „еллингером и т. д. џ слушал очень охотно его изложение; а Ђксаков
передавал целому кружку, собравшемусЯ около него, впечатлениЯ, вынесенные ћрием
‘амариным из его последнего пребываниЯ в ѓермании. ђечь была о том, что прежнЯЯ
нравственность германской жизни давно уже портитсЯ. —то народ глубоко развращен,
утратил религиозность и что его зверские, разрушительные инстинкты сдерживаютсЯ
теперь лишь силою и страхом. Ѓлагонравие же во многих семьЯх образованного
класса держитсЯ нравственным капиталом, прежде накопившимсЯ под влиЯнием
христианских принципов. Ђксакову возражал один ужасно жиденький и не авантажный
юноша (кажетсЯ какой-то ’олстой). Ћн возражал горЯчо, но как-то трепетно,
взволнованно и опустивши очи свои долу от стыда и сознаниЯ своей дерзости.
Ћн говорил, что быт образованных классов в ѓермании очень нравственен и это
доказывает, что общество и без религии может быть нравственным. €бо несомненно,
что в ѓермании теперь религиЯ слабее, чем, напр., во ”ранции.
Ђксаков на это сказал ему с вежливо отеческим оттенком: Я не буду говорить
теперь о безусловном достоинстве христианства. ђечь идет лишь о тех государствах
и обществах, которые вышли из христианства и устроились на нем. ќтим-то
обществам грозит гибель, когда они откажутсЯ от христианского авторитета.
„рЯблый юноша опЯть начинал свою боЯзливо-настойчивую речь. Ђксаков опЯть
говорил ему: -- џ не говорю теперь...
     џ, полуслушаЯ Љар-‡аруцкого, думал: что же это? џ ли не понимаю чего-нибудь, или
Ђксаков не хочет постичь? Ќемцам и странно и опасно потрЯсать католические и
протестантские авторитеты, а русским и болгарам все нипочем. "Ѓолгаре неправы
противу Џатриархии, но нельзЯ так писать длЯ печати?"· •ороша, по крайней мере,
искренность подобной лжи, подобного лицемериЯ\
‚ вечер были и другие случаи, не лишенные интереса, но об них поговорю после.
’еперь Я должен возвратитьсЯ к последним днЯм моим в Њоскве, которые начались
было работой над "‘кладчиной" и кончились ужасной крайностью, совершенным
литературным разгромом, потерЯми в суде, опасностью лишитьсЯ по описи последней
шубы и рубашки, внезапным отъездом в монастырь и еще одним унижением, о котором
мне до сих пор вспомнить больно. џ об этом после в свое времЯ скажу.
V
     „есЯть-двенадцать дней, которые Я провел за статьей "Ћ ‘кладчине", были
единственными сносными днЯми, которые Я провел в Њоскве со днЯ прибытиЯ до днЯ
отъезда моего в монастырь.
     „авно уже (с тех пор как в 70-м году Я понЯл, что пора мне начать стареть) Я ищу
только одного: церкви по праздникам, просторной и эстетически не противной
комнаты, свободы писать что хочу с утра, напившись кофею не спеша, и скорого
сбыта моих сочинений в печать. џ даже готов не искать уже хорошего здоровьЯ; к
недугам Я привык и мирюсь с ними, когда они не угрожают мне ранней смертью и не
препЯтствуют умственной моей жизни.
     ‚ гостинице "Њир" номер мне досталсЯ хороший и просторный, с большими окнами.
„аже обои (Я терпеть не могу обои вообще; тоже вторичное упрощение) в нем были
не очень противны: светло-кофейные, с большими, Яркими, красивыми и хорошо
сделанными цветами. Њне не было стыдно и страшно в этой комнате; в этой комнате
Я мог писать, не пугаЯсь беспрестанно от мысли, что может быть сейчас умру от
бедности, что и Я петербургский бедный фельетонист, учитель гимназии, что Я
Ѓурмов, приехавший в Њоскву или какой-нибудь вообще “спенский... „а простит мне
Ѓог эти дворЯнские чувства. џ до того сильно эти вещи чувствую, что из гостиницы
Љиттрей (в Љади-Љее) бежал поскорее в •алки, между прочим, потому, что у ЉиттреЯ
ковер был какой-то подлый, а дешеваЯ посуда всЯ отродЯсь уже в черных пЯтнышках.
Ћднажды Я заболел у ѓуба-стова в квартире; Џетраки, который менЯ знает отлично,
увидавши, что Я не унываю, сказал мне: "ќто ‚ы оттого не отчаиваетесь, что здесь
посольство и все персидские ковры!"
     Ќесколько раз в течение этих хороших дней Я был у милых Ќеклюдовых, которые
всЯкий раз напоминали незабвенные мне гостиные и кабинеты моих цареградских
друзей и приЯтельниц[17]. Ѓыл и у Ђксакова на четверге и встретил там несколько
новых лиц, не лишенных занимательности. „ома Я все больше и больше свыкалсЯ с
доброй мадам еврие, котораЯ держала себЯ со мной, как родственница, и Я у нее
за буфетом и в комнате ее проводил иногда целые вечера. „аже мой несносный,
тупой и вечно потерЯнный ѓеоргий и тот хвалил эту набожную, тихую и добрую
француженку и соглашалсЯ с тем, что мы живем скорее в семье, чем в гостинице. Џо
середам и по пЯтницам мне по-прежнему готовили постное, и, занЯвшись все утро, Я
не раз заходил и в будни к вечерне то в ту, то в другую церковь, молилсЯ охотно
и тепло и во всех церквах с радостью видел довольство, богатство даже, вкус,
видел, что везде есть набожные люди всех сословий и возрастов, видел, что храмы
украшаютсЯ и подновлЯютсЯ по-прежнему...
     ‹уч света, луч жизни начал опЯть слегка светить вокруг менЯ... Ћтчизна, котораЯ
показалась мне сначала так негостеприимна, чужда и даже во многих отношениЯх
противна в этот приезд мой, стала как будто бы оживать передо мною. ‚се это
оттого, что Я стал писать.
     ‚ это самое времЯ Я читал три вечера срЯду "ѓенерала Њатвеева" Ѓергу, который
был от него в восторге и говорил, что несколько поправок и произведение это
будет в своем роде классическое.
     џ начинал немного отдыхать и рассчитывал так: -- •оть роль постоЯнного сотрудника
газеты или журнала, сотрудника, живущего в столице, ужасно всегда мне казалась
пошла, прозаична и мелка, но что же делать... € длЯ того чтобы попасть в
очаровательный Љрит, видеть живописных турок и греков, водить с ними дружбу,
прибить „ерше, быть повышенным и написать потом "•ризо" -- нужно же было
прослужить рЯдом... хоть бы с €звековым и ‘мельским в петербургском департаменте
9 месЯцев, завистливо сокращаЯ чужие донесениЯ и думаЯ: "…сть же такие
счастливцы, которые ездЯт с вооруженными арнаутами по горам! ’ак и теперь (по
справедливому мнению ѓубастова) следовало перетерпеть хоть два года, подновить
себе свЯзи с этой противно-растрепанной от эмансипации и прогресса ђоссией,
составить себе прочное литературное положение и тогда вернутьсЯ на Ѓосфор и
•алки доживать остаток дней своих, делЯ их между отшельником Ђрсением,
богословами-греками и моим милым посольством, в котором длЯ менЯ соединилось все
добродушие и теплота семьи со всем оживлЯющим блеском и умом высшего света... (џ
бы заставил хоть одного из тех, которые нападают на посольское общество, пожить
хоть полгода в интимности Љатковых, ‹охвицких и т. п. как живал Я, и Я уверен,
что они заговорили бы другое!)
     ‚ эти так скоро прошедшие две недели Я стал верить, что Я могу устроитьсЯ в
Њоскве, помогать семье своей и даже платить, не торопЯсь, мои долги в ’урции.
„олги эти ужасно терзают теперь мне совесть.
џ надеЯлсЯ, что мелкие статьи, очерки мои могли мне давать средним числом рублей
150 или 200 в месЯц, если бы они только поЯвлЯлись тотчас по окончании и в
каждой книжке журнала.
     џ не буду здесь распространЯтьсЯ подробно о содержании моей статьи; Я упоминал о
ней уже прежде; но все-таки и здесь хочу сказать о том же поЯснее.
џ вообще могу сказать, что у менЯ давно уже вкус опережал творчество. ‚от в
каком смысле. џ помню еще, когда мне было лет 25 и когда Я по заключении
Џарижского мира в 56-м и 57-м годах гостил долго в прекрасном степном имении
Ћ.Ќ. атилова в Љрыму, Я однажды читал статью —ернышевского "Љритика
ѓоголевского периода". —ернышевский тогда еще не развернул вполне своего
революционного отрицательного знамени; он был в то времЯ еще ќстетик 40-х годов;
молодой, начинающий, но уже очень хороший писатель. ЃольшаЯ статьЯ эта очень мне
нравилась, потому что формулировала Ясно и очень подробно именно тот взглЯд,
который Я сам имел на ѓоголЯ, Ѓелинского и других замечательных людей 40-х и
первых 50-х годов.
     Џомню, в одном месте было у него сказано, что "при всем великом значении ѓоголЯ
нет никакого сомнениЯ, что у нас будут со временем писатели более гениальные,
чем он..."
     џ тогда, помню, положил книгу, задумалсЯ о том, не Я ли один из этих будущих
писателей, и стал ходить по комнате и смотреть из окон моего флигелька на берегу
речки Љарасу. ‘тепнаЯ тишь вокруг, туман южной зимы, который стоЯл над
древнескифскими курганами, мираж степной, которым Я так часто любовалсЯ во времЯ
моих одиноких мечтательных прогулок, умные, высокоразвитые хозЯева дома, с
которыми Я был дружен... ’олько что оставленнаЯ жизнь походных приключений и
тЯжелых, опасных лазаретных трудов, жизнь нужды и наслаждений... ‚ 70-ти верстах
от атиловых, на берегу бушующего морЯ, в тени огромных генуэзских башен
молодаЯ, страстнаЯ, простодушнаЯ любовница, к которой несколько раз в зиму возил
менЯ сам атилов, говорЯ: "aliens a Cythere"[18] или "Rien qu'un petit tour a
Paphos"[19], и когда вдали на краю степи показывались в одном месте темно-синие
высоты тех гор, за которыми жила моЯ безграмотнаЯ, наивнаЯ и пламеннаЯ
наложница, -- он декламировал: "C'est la que Rose respire... C'est le pays des
amours... C'est le pays des amours"[20].
     ‚ 40 верстах от атиловых был еще и другой мир -- мать и дочь Љушниковы, в
поместье “чкайЯ, исполненном унылой, степной поэзии... Њатери было всего 35-36
лет и она была еще удивительно свежа и красивее дочери; дочь, очень хорошо
воспитаннаЯ, смуглаЯ, хорошо одетаЯ, рассуждала со мной о ђуди-не (который
только что поЯвилсЯ), о немецкой литературе, играла мне на фортепьЯно "les
cloches du Monastere". “ нее было одно будничное кашемировое платье, клетчатое,
малиновое и vert-pomme и черный, длинный, бархатный cache-peigne; и то, и другое
Я очень любил. ‹юбил ее легкую походку, ее сдержанность и хитрость, под которыми
чуть-чуть брезжилась затаеннаЯ страстность. “ нее было до 25 000 приданого,
кроме земель, и осужденный умереть один маленький брат.
“ атиловых Я жил не без дела; Я был годовым доктором и лечил очень удачно его
русских крестьЯн, татар и дворовых...
     ЏрактическаЯ совесть моЯ была покойна и даже больше... €бо в наш век ничто так
не успокаивает идеалиста, как сознание того, что он делает и практическое дело и
делает его даже во многих случаЯх лучше таких людей, которые, кроме своего
практического ремесла, ничего не понимают, не заботЯтсЯ о ѓете или ‹ермонтове, о
ђафаэле или Ѓетховене, о том, наконец, чтобы самим быть хорошими и изЯщными по
мере сил.
     ‚ ђоссии менЯ ждала преданнаЯ, любЯщаЯ, умнаЯ, хотЯ и очень взыскательнаЯ мать в
своей благоустроенной деревне, котораЯ, конечно, должна была достатьсЯ мне, а не
другим братьЯм.
     џ тогда любил наше цветущее, сытое, хотЯ и небольшое Људиново... старые липы его
больших аллей стоЯт и теперь; на дворе его цветут бедные остатки тех роз, из
которых мать моЯ сделала перед большим домом такую красивую кайму вокруг
дерновых оазисов, окруженных и узорно изрезанных песчаными дорожками... Ќо дома
теперь нет... ‚ одичалом саду, на липах вьют гнезда скучные и шумные грачи, в
аллеЯх трава по колено, и на узорных когда-то дорожках двора племЯнница моЯ тоже
давно косит траву, и мы даже рады этому лишнему клоку сена длЯ тех 3--4-х коров,
которыми теперь богата наша дворЯнскаЯ нищета-Њать моЯ уже не ходит поутру после
кофеЯ в свежей кисейной блузе по саду с зонтиком; простой дерновый валик в селе
‚елине, в 12 верстах от нас, покрыл ее тело, и у менЯ еще и денег не собралось
до сих пор, чтобы сделать ей памЯтник! “ племЯнницы моей, в одном из наших
маленьких флигелей, висит в сторонке последний портрет покинутой мною старухи...
Ћна, котораЯ так долго держалась, котораЯ была так долго бодра, свежа,
неутомима, горда, самовластна, хотЯ и всегда прЯма и благородна... на этом
портрете так жалка и так убита... Ќа сморщенном лице, прежде столь открытом и
надменном, в потухающих глазах, во всем видно столько уныниЯ, столько немого
отчаЯниЯ, такаЯ мольба о пощаде, что Я боюсь подходить к тому уголку, в котором
висит этот ужасный длЯ менЯ портрет. ѓоворЯт, она, котораЯ плакала не легко,
плакала горько и зажимала уши, когда рубили на своз наш большой старый дом... Ђ
длЯ чего она продавала его? —тобы увеличить тот небольшой капитал, который был
мне нужен длЯ уплаты другим братьЯм моим...
     Ђ Я? —то сделал Я?..
€ все ли люди должны думать то, что думаю Я, когда теперь вижу себЯ иногда почти
с отвращением в зеркало и потом смотрю пристально на акварель, на которой Я
представлен студентом, таким юным, красивым... женоподобно-красивым, положим...
но что ж за беда?..
     Ќе думаю!..
ѓорчаков, Љатков, ’ургенев, €гнатьев, конечно, должны с другим чувством видеть
портреты своей молодости и самих себЯ теперь, через столько лет...
…сли даже им и грустно иногда в такие минуты... то что такое грусть!.. Њне не
грустно -- мне и страшно, и стыдно... Ђ винить ли мне себЯ или других -- Я не
знаю...
     € чтобы решить это стороннему судье, -- надо знать всю мою жизнь, столь
бескорыстно посвЯщенную мысли и искусству, надо понЯть весь ход моего развитиЯ и
моего теперешнего упадка. ’е, которые знают все это лучше других: ѓубастов, ”.
Ѓерг, моЯ племЯнница Њаша -- винЯт не менЯ, а других...
Ђ во мне иногда все тупеет от долгого напрЯжениЯ мысли все в одном и том же
обидном направлении, от одних и тех же горьких вопросов, которые как замкнутый
круг возвращаютсЯ ежедневно. € Я не знаю -- кто виноват?
Ќедавно Я прочел по-русски книгу €ова. ‘тарые друзьЯ €ова стараютсЯ доказать
ему, что он великий грешник, что Ѓог по делам его наказывает его. €ов негодует;
он не может постичь и вспомнить, какие были те большие грехи его, за которые он
несет такое ужасное наказание... Ћн может быть даже желал найти, вспомнить их,
раскаЯтьсЯ... и не находит. Ћн старалсЯ быть добрым отцом, господином
справедливым и милостивым, он помогал вдове, сироте и страннику... Ћн
непоколебимо верит в Ѓога и надеетсЯ, любит его... "Ќет! он никогда не поймет,
за что его так казнит Џровидение..."
     ‚стает молодой ќллиуй и говорит ему с воодушевлением: "„а, ты может быть и
праведен... "Ќо где ж тебе... тебе!., смертному постичь цели Ѓожий... Џочему ты
знаешь, зачем он так мучит тебЯ... ђазве ты можешь считатьсЯ с ним?!!"
Ќа это у €ова нет ответа...
     € не успел кончить молодой и восторженный мудрец, как сам €егова вещает с небес
то же самое. Њнение ќллиуЯ было гласом Ѓожиим. "€ов прав, -- заключает ѓосподь, --
но мне угодно было испытать его".
     ЋсновнаЯ мысль этой великой религиозной поэмы -- вечнаЯ истина и не длЯ одной
религии. …сть на всех поприщах вины Явные и есть вины и ошибки непостижимые
самому строгому разбору, самой придирчивой совести... € вины Явные, ошибки
грубые не всегда наказываютсЯ на этой земле, и правда и ловкость практическаЯ не
всегда ведут к цели... (Я) говорю здесь практическаЯ в самом широком смысле;
практичен, например, поэт, когда он живет поэтично и вдохновительно, удобно и
возбудительно длЯ творчества. ђазве Ѓайрон был бы Ѓайроном, если бы он осталсЯ
благополучно в Ђнглии с miss Milbank?
     ‚ наш век слишком много стали приписывать человеческой свободе и человеческому
разуму. …сть нечто выше нас и мы виноваты только тогда, когда не исполнЯем
предначертанное нами, а так ли мы предначертали все в нашей жизни, как следует,
     -- кто решит?..
     Ћдно из самых сочувственных мне лиц в современной истории -- это Ќаполеон
III[21]. …го сгубило то, что Я зову вторичным упрощением ”ранции -- сила
органическаЯ, а не он развратил и погубил эту, уже и до него глубоко опошленную
равенством нацию, как говорЯт, все эти презренные негодЯи школы Jules ”авра и
ѓамбетта...
     џ помню, когда Я смолоду имел глупость тоже либеральничать (вполне искренно, и
это-то и глупо!), добрый и честный „митрий ѓригорьевич ђозен[22], увещеваЯ менЯ
верить больше Ѓогу и –еркви, говаривал: "Non, mon cher Љ. Ќ-ч, croyez-moi, il у
a quelque chose[23]. џ тогда улыбалсЯ с гнусной тонкостью, а теперь, когда Я
вижу у других эту тонкость, Я не бью в морду одних -- только потому, что они мне
кажутсЯ гораздо сильнее менЯ, а других, которые не страшны, не бью потому, что
не хочу судитьсЯ у мирового судьи... Ќо что Я чувствую!.. Ќо что Я чувствую!.. Ћ
Ѓоже!..
     џ думаю и Ќаполеон, отдыхаЯ уныло в ‚ильгельмсгехе (кажетсЯ так?) говорил себе:
"il у a quelque chose! Ђ Я то чем же так особенно виноват?.. ќтот народ, подлый,
как и всЯкий народ, сам менЯ избирал три раза..."
’ак и Я говорю теперь: "„а, il у a quelque chose!" € если есть за мной ошибки и
вины эстетические или практические в моей неудавшейсЯ литературной карьере, то Я
их не вижу, не понимаю и никогда не пойму, как не видал и не понимал за собой
€ов крупных грехов, больших духовных ошибок. ‚сЯ моЯ жизнь от 21 года и до сих
пор была посвЯщена самому искреннему, самому рыцарскому служению мысли и
искусству. ’алант высшего размера во мне признавали и признают почти все те,
которые могут быть судьЯми...
     Џередо мною теперь целаЯ пачка писем от разных известных лиц, которые
свидетельствуют это: от ’ургенева, „удышкина, ‘трахова, Џ.Њ. ‹еонтьева,
Љраевского. -- Ќет... нет... € у a quelque chose! € у a quelque chose!"
џ прошу простить мне, что Я так отвлексЯ... Њне очень больно и очень приЯтно об
этом всем писать... € кто менЯ любит, тот мне все это, Я знаю, простит...
‚ прошлый раз, когда Я писал эти записки, Я так был грустен, растроган и
взволнован, что не мог удержать потока своих мыслей, написал вовсе не о том, о
чем хотел писать. ‡аписки эти могут иметь значение только длЯ того, кто
интересуетсЯ хоть сколько-нибудь мною лично. Ђ тот, кто мне лично сочувствует,
тот, конечно, простит мне это невольное отступление. џ и сегоднЯ не могу быть
вполне спокоен, и сегоднЯ Я не владею моими мыслЯми, как бывает обыкновенно, а
мысли и чувства мои управлЯют мною. ‚ маленьком флигеле моем менЯ со всех сторон
окружают такие предметы, по которым Я даже если бы и не хотел этого, то вынужден
был бы ежеминутно читать свою печальную автобиографию. џ говорю "печальную" не
потому, что в прошедшей жизни моей не было бы вовсе веселости и наслаждений, --
нет, а потому, что Я теперь от всего этого должен отказатьсЯ и по обету (даже и
тогда, когда не ношу иноческой одежды), и по необходимости материальной...
‡доровьЯ нет, денег нет, но есть долги... Ђ главное, главное... как говорит
ѓете:
     …сли ты потерЯл состоЯнье -- ’ы ровно еще ничего не утратил. —есть потерЯл?.,
приобрети славу -- € все забудетсЯ... Ќо если ты утратил бодрость духа Muth, веру
в себЯ, в свою звезду,.. ’ы все утратил...
     џ пишу это на памЯть и не помню даже, откуда это из ѓете, из какого
стихотворениЯ.
     ‚ прошлый раз Я хотел сказать, что в небольшой статье моей "Ћ ‘кладчине" Я
намеревалсЯ кратко изложить мой общий взглЯд на всю современную русскую
литературу, со времен ѓоголЯ, и еще, что у менЯ критический вкус давным-давно
опередил творчество... „авным-давно мне уже перестала нравитьсЯ сухаЯ
объективность всех наших писателей, их ложный, отрицательный взглЯд на жизнь, их
противные реалистические подробности. ‘амый Язык их (Я говорю теперь не о
каком-нибудь Ђвсеенке и Љлюшникове, не о топорных произведениЯх ‹ескова или
‚севолода Љрестовского), Я говорю о лучших художниках наших -- о ‹ьве ’олстом, о
’ургеневе, о Џисемском; самый Язык этих лучших писателей наших так часто
возмущал менЯ, что Я давно искал случаЯ сказать об этом свое мнение.
џ не раз говорил, что если французы любЯт чересчур поднимать жизнь (как в
сороковых годах говорили, на каблуки и ходули), то наши уж слишком любЯт
всЯчески принижать ее. ‘ама жизнь лучше, чем наша литература. ‚се у наших
писателей более или менее грубо; комизм, отношениЯ к лицам; даже "‚ойна и мир",
произведение, которое Я сам прочел три раза и считаю прекрасным, испорчено
множеством вовсе не нужных грубостей.
     € в "Ђнне Љарениной", в которой автор видимо сознательно старалсЯ более, чем в
прежних своих произведениЯх, об изЯществе -- и в выборе лиц, и в самой форме
попадаютсЯ, однако, эти вовсе ненужные и противные выходки, от которых никто из
наших писателей со времен ѓоголЯ избавитьсЯ вполне не мог. џ предлагаю вспомнить
о том, как цирюльник бреет Ћблонского; как раздалсЯ носовой свист (как это
пошло, гадко и, главное, не нужно) мужа Љарениной... как граф ‚ронский надвигал
фуражку на свою рано оплешивевшую голову, и как он поливал водой свою здоровую,
красную шею. Ќо в "Ђнне Љарениной" эти выходки все наперечет; их можно простить
за дивную художественность и поэзию всего остального. Ќо чтобы вполне понЯть, о
чем Я говорю, стоит только перечесть эти прославленные "‡аписки Ћхотника" и длЯ
контраста отрывки из писателей, не испорченных ѓоголем. •отЯ бы "ЉапитанскаЯ
дочка" Џушкина, или иностранцев: "‚ертера", "Њапоп Lescaut", "ђене" атобриана
или прозаический перевод "—айльд-ѓарольда" ЂмедеЯ Pichot. €ли, наконец, нечто
более близкое -- первые очерки и повести Њарка ‚овчка. Њарко ‚о-вчок -- женщина, и
она как-то сумела избавитьсЯ от общего топорного пошиба нашей мужской
литературы. ’алант ее был не богат и ее слишком скоро испортили нигилисты,
внушившие ей направление; но первые маленькие произведениЯ ее верх совершенства.
‚овсе не похожа на нее другаЯ писательница -- ЉохановскаЯ, но у них одно то
общее, что они более всех мужчин наших избавились от гоголевщины.
“ Љохановской содержание в высшей степени положительное и выражение пылкое,
патетическое, восторженное (у ѓоголЯ есть это в "ђиме" и в "’арасе Ѓульбе"). “
Њ. ‚овчка содержание более протестующее, отрицательное, но выражение в высшей
степени мЯгкое, изЯщное, какое-то бледно-шелковое... душистое...
џ писал о ней статью еще в "Ћтечественных ‡аписках" 1861-го года и прилагаю
здесь эту статью. ’ак давно уже сформировалсЯ мой вкус, так давно уже претит мне
раздавивший нас всех мелочной реализм и ложь отрицаниЯ, которые даже и у тех
писателей, которые скорее хотЯт быть положительными, чем отрицательными,
находЯт, однако, себе исход хоть в Языке, в некоторых пошлых оборотах речи, в
постоЯнных претензиЯх на юмор и комизм, в грубой обременительности некоторых
описаний, просто навороченных, а не написанных (см. описание лошади в "Ђнне
Љарениной", "Ѓежин луг" в "‡аписках Ћхотника").
‚кус мой сформировалсЯ, Я говорю, давно, но как творец Я никак не мог долго даже
и приблизитьсЯ к тому идеалу, которого жаждал. …му удовлетворЯют до известной
степени только мои "‚осточные повести". ".•ризо" Я недавно, длЯ исправлениЯ
опечаток, перечел три раза и ничем не возмутилсЯ, ничто мне не напомнило в этой
повести современную русскую пошлость. ’огда как, перечитываЯ "Џодлипки"
(напечатанные мною в 61-м году в одно времЯ с разбором Њ. ‚овчка) и роман "‚
своем краю", Я на каждой странице, краснеЯ, встречаюсь с теми самыми чертами,
которые мне так претЯт у других писателей. "•ризо" написана в 1867-м году; шесть
лет жизни и чужбина были нужны длЯ перехода критического сознаниЯ к способности
самому осуществить хоть приблизительно то, чего бы хотел требовать от себЯ и
других. "La critique est aisee, 1'art est difficile"[24].
Ћколо того времени, когда Я успокоилсЯ немного, занЯвшись статьей "Ћ ‘кладчине",
Я получил очень грубое письмо от брата своего Ђлександра Ќиколаевича, в котором
он требовал от менЯ сейчас же 200 руб. сер., а в противном случае грозилсЯ ехать
в Џетербург и отыскать там кредиторов покойного нашего брата ‚ладимира и взЯть у
них доверенность на преследование за эти долги дочери его Њарьи ‚ладимировны,
котораЯ по завещанию матери моей и после смерти отца своего вступила во владение
пополам со мной Људиновым.
     Џисьмо было наполнено дерзостЯми и упреками. ‚ упреках этих была и ложь, была
отчасти и правда. Ѓрат мой (говорю это перед Ѓогом! спокойно, без раздражениЯ!)
просто дурак и подлец; но и разбойник имеет своего рода органическое право
ненавидеть судью, который его казнит. Ђ Я присвоил себе в прежнее времЯ право
всЯчески карать и казнить его.
     џ бы хотел не отвлекатьсЯ от главного предмета моего, от истории моих последних
литературных неудач в Њоскве, но о моих отношениЯх к этому брату необходимо
сказать несколько слов, длЯ того чтобы Яснее было, с каким множеством
препЯтствий и горестей Я должен был разом боротьсЯ и вместе с тем (похвалюсь!),
как Я все их мгновенно забывал, как только мог отдатьсЯ хоть по утрам вполне
труду отвлеченной мысли или свободной мечте. „авно Я уже выучилсЯ не давать
обстоЯтельствам вполне подавлЯть свой ум и воображение, и даже в 71-м году,
когда Я зимой в отчаЯнии ехал из ‘олоник умирать на Ђфон, Я на станциЯх
обдумывал впервые отчетливо свою гипотезу триединого процесса и вторичного
упрощениЯ. Ћстановившись в ‡ографе, Я две недели не выходил из комнаты и писал
об этом день и ночь... даже полулежа в постели и чередуЯ только это занЯтие с
самой горькой, самой искренней и чуть не отходной молитвой, по монашескому
указанию и по книжкам... џ по очереди раскрывал то Џрудона, то Ђпостола Џавла,
то €оанна ‹ествичника, то ЃоклЯ; Ђпостола Џавла и ‹ествичника длЯ себЯ, длЯ
души, длЯ того чтобы повиноватьсЯ им, чтобы любить их, чтобы подражать им; тех
двух буржуа длЯ ума, длЯ сочинениЯ, которое Я считал уже посмертным, чтобы
ненавидеть их, чтобы боротьсЯ с их влиЯнием, чтобы уклонЯтьсЯ от них насколько
возможно, насколько менЯ допустит философское убеждение.
Ќа Ђфоне внутреннее состоЯние мое было ужасно; оно было гораздо хуже
московского; Я не хотел умирать и не верил, что буду еще жить, Я думал, что менЯ
все забыли и сам искал только забыть всех; но Я со скрежетом зубов, а не с
истинным смирением покорЯлсЯ этой мысли о забвении мира и смерти... џ не мирилсЯ
с нею; Я думал больше о спасении тела своего, чем о спасении души; и только
чтение духовных книг и беседы €еронима и ЊакариЯ поднимали менЯ на те тЯжкие,
тернистые высоты христианства, на которых человек становитсЯ в силах хоть на
минуту говорить себе: "чем хуже здесь, тем лучше: так угодно Ѓогу; да будет волЯ
…го..."
     „а! внутреннее состоЯние души моей на Ђфоне было такое ужасное, какого Я еще не
испытывал в жизни. Ќо зато там хоть завтрашний день был обеспечен вещественно;
мне не было крайности думать об этом завтрашнем дне иначе, как с духовной точки
зрениЯ. ‚округ была поэзиЯ; всЯ внешнЯЯ обстановка жизни и весь внутренний строй
ее: природа, обычаи, Язык, уставы, взглЯды, идеалы, одежды и постройки, самое
отсутствие правильных дорог -- все было не европейское, все переносило менЯ в мир
восточный, византийский; почти никогда и ничто не напоминало мне там этой
буржуазной, прозаической, хамской, подлой …вропы (Я говорю не про …вропу Ѓайрона
и ѓете, не ‹юдовика XIV-го и хотЯ бы Ќаполеона 1-го, а про …вропу последнюю,
нынешнюю, …вропу железных дорог, банков, представительных камер, одним словом,
каррикатурную …вропу прогрессивного самообольщениЯ и прозаических мечтаний о
всеобщем благе).
     ‚от что было хорошо на Ђфоне. Ѓыло на чем отвести душу и зрение; это почти то
же, что и персидские ковры ѓубастова; только в огромных размерах. ђоссиЯ и
Њосква после долгого отсутствиЯ, напротив того, бросились мне в глаза, прежде
всего, теми своими сторонами, которые длЯ менЯ так тошны и гнусны, зазнавшимисЯ
мужиками, которые от прежнего характера своего сохранили только лукавство и
пьЯнство, но утратили ту черту смирениЯ и покорности, котораЯ их так красила и
смЯгчала; раззоренными или опустелыми усадьбами, теми усадьбами, из которых
вышли Џушкин, †уковский, ‹ермонтов и ”ет, в которых и прасол Љольцов находил
себе оценку и приЯзнь; железными этими путЯми, от которых все только дорожает до
нестерпимости и на которых видишь перед собой все какие-то самодовольные плоские
фигуры... адвокатами, новыми судьЯми-демагогами, процессом несчастной
Њитрофании, которой злоупотреблениЯ (сознаюсь, ничуть не краснеЯ) гораздо меньше
возмущают менЯ, чем одна либеральнаЯ речь Ѓрайта или этого прохвоста ‚ирхова,
который так испугалсЯ, когда Ѓисмарк вызвал его на дуэль... Њосква и ђоссиЯ
ЯвлЯлись мне пыльной и тесной редакцией Љаткова, полной каких-то невыносимо
бесцветных и некрасивых деЯтелей... и дерзкими коридорными лакеЯми, которые (как
Я узнал от моего ѓеоргиЯ) удивлЯлись и смеЯлись тому, что Я ем постное по средам
и пЯтницам; уже до того и они просветились за это десЯтилетие благодетельного
прогресса!
     (Џусть прогрессист •итров спросит себЯ по совести, молча, пусть не говорит ни
слова, ибо правды в этих случаЯх он не скажет:-- "не хорошо ли было бы
патриархально их выдрать на конюшне, снЯвши с них европейский фрак?")
€так, зрелище в ђоссии и Њоскве было хуже, чем на Ђфоне... Ќо здоровье было
лучше, состоЯние духа в одно и то же времЯ и бодрее, смелее перед людьми и
обстоЯтельствами, и смиреннее, готовее на все перед Ѓогом. € вот тут видна, как
и везде, правда ЃожиЯ; Ћн прежде поучил на Ђфоне, потом развеселил и подкрепил в
посольстве и •алках и тогда только отправил менЯ в скверную русско-европейскую
обстановку длЯ борьбы с препЯтствиЯми и даже врагами, которых Я и не подозревал
у себЯ и которые, однако, оказались. Ѓорьбу уже вовсе свыше наших сил видно
ѓосподь не посылает...
     € Я писал с наслаждением в серо-европейской ђоссии и среди внешних невзгод точно
так же, как писал с наслаждением среди Ђфонской поэзии с ужасными Язвами в
сердце, источающими предсмертный ужас!..
     €так, мой брат Ђлександр.
Љогда в 1869 году Я был в Џетербурге, мать моЯ, котораЯ чувствовала себЯ уже
очень слабой, спросила менЯ: "что Я думаю о Људинове". ‡десь Я, как на исповеди,
говорю все по совести и ничего не хочу утаивать, кроме обстоЯтельств к делу
вовсе не относЯщихсЯ. џ очень был рад наказать его пороки и его глупость и
сказал матери: "Ќапишите все на имЯ племЯнницы моей Њаши!" џ тогда находил, что
поступаю очень умно и справедливо, действуЯ на ослабевшую мать в этом смысле. џ
тогда был очень доволен службою своею и начальством, здоровьем, писал; Љатков с
первого слова, когда Я приезжал к нему на двое суток в Њоскву, дал мне 800
рублей вперед. џ не скрою, и наружностью своей Я тогда был доволен... ‚осток
обожал еще больше, чем теперь (ибо теперь Я так тоскую, что не знаю -- под силу
ли мне было бы жить опЯть в турецкой провинции без своего общества и друзей)...
’огда мне и в голову не приходило, что Я могу скоро выйти в отставку. ‘тремоухов
говорил мне, что кнЯзь очень доволен мною; €гнатьев чрезвычайно аккуратно и
любезно отвечал мне на все мои письма; Ќовиков, которого Я видел в Џетербурге,
говорил мне: "Ќехорошо ‚ам долго оставатьсЯ по разным этим џнинам, ‚ам надо
поприще пошире и виднее".
     ‘ама беднаЯ мать моЯ, как ей ни больно было быть в разлуке со мной и с женой
моей, которую она любила больше всех невесток своих, -- радовалась на мои успехи
по службе, и даже литература моЯ, которую она не любила и которой боЯлась верным
материнским чувством, перестала смущать ее; сочинениЯм моим из русской жизни она
ничуть не сочувствовала; "•ризо" ей понравилось и восточные повести мои она с
тех пор читала с тем искренним и вместе равнодушным удовольствием, с которым мы
все читаем хорошие произведениЯ чужих нам людей, именно с тем чувством, которое
ищет автор в читателе... џ был тогда самоуверен и доволен собой. џ верил в свой
разум, в свой поэтический дар и в свои практические способности. € Я был прав,
сравнительно с другими людьми, взЯвши в расчет мои обстоЯтельства, которые были
вовсе неблагоприЯтны сначала и из которых Я так ловко тогда вышел. џ не был прав
перед Ѓогом, перед церковью, и только... ЊенЯ только €еронимы могут судить по
церковному кодексу; а практических ошибок не было тогда ни одной... € если Я
смирилсЯ, то это никак не потому, что Я в свой собственный разум стал меньше
верить, а вообще в человеческий разум. џ нахожу теперь, что самый глубокий
блестЯщий ум ни к чему не ведет, если нет судьбы свыше. “м есть только факт, как
цветок на траве, как запах хороший... џ не нахожу, чтоб другие были способнее
или умнее менЯ, Я нахожу, что Ѓогу угодно было убить менЯ; Я не считаю Ѓисмарка
во всем выше и годнее Ќаполеона 111-го; Я думаю только, что первому пришел черед
по воле Ѓожией, и больше ничего.. Ђ почему другие в лучшем положении, чем Я?..
ќто волЯ ѓосподнЯ... €ли какие-нибудь их тайные заслуги, опЯть-таки перед Ѓогом,
а вовсе не умение устроитьсЯ, как говорЯт... „а и что такое устроитьсЯ? џ могу,
например, завидовать славе €гнатьева (богатству как-то не завидую), но желал ли
бы Я быть не ‹еонтьевым, чтобы купить эту славу? †елал ли бы Я приобрести ее
только одной политической деЯтельностью и не написать ничего? Љонечно нет!
€збави Ѓоже!.. Ќе потому, чтобы Я государственную деЯтельность презирал...
Ќапротив, Я ее чту высоко и своей ограниченной консульской деЯтельностью
очень горжусь; не оттого, чтобы Я литературу считал выше государственного дела;
вовсе нет; но оттого, что именно Я, без литературного вдохновениЯ и без
литературной славы считаю мою, именно мою, жизнь ошибкой... ѓде бы она ни текла,
при дворе или в деревне, в –арьграде или в џнине, в монастыре или на балах... џ
оттого бы не согласилсЯ бы купить ценою отречениЯ от моих сочинений, даже столь
несовершенных, столь несообразных с моим идеалом, славу и положение самого
€гнатьева, оттого, что длЯ менЯ долго не писать, долго не печатать, долго не
слыхать ничего о моих сочинениЯх есть такое страдание, такое лютое мучение, что
Я смолоду даже и вообразить себе его не мог и не умел... ќто втораЯ природа... и
все остальное в моей жизни было только или необходимостью, или средством длЯ
искусства, а не целью само по себе...
     …сть нечто бесконечно сильнейшее нашей воли и нашего ума, и это нечто сокрушило
мою жизнь, а не мои ошибки...
     џ каюсь в грехах моих, в моих проступках противу церкви ежедневно и горько; Я с
радостью падаю в прах перед учением церкви, даже и тогда, когда оно мне кажетсЯ
не особенно разумным (Credo quia absurdum); но Я не каюсь в житейских ошибках
моих и не признаю ни одной такой, котораЯ должна бы неизбежно вести за собой
неудачу... таких и не бывает ни у кого...
     Њне скажут, что под этим церковным смирением моим скрыта непомернаЯ житейскаЯ
гордость, такаЯ сатанинскаЯ гордость, которую трудно было бы и ожидать от того
товарищеского добродушиЯ, уживчивости и мЯгкости характера, за которые менЯ
многие любЯт... Ђ Я скажу: да! в этих записках она даже и не скрыта -- эта
гордость, и кто любит менЯ, пусть любит менЯ со всеми моими пороками. Џусть
любит менЯ и с этой самоуверенностью! ’ем более что Я все-таки прав, и тот, кто
знает мою прежнюю жизнь, должен согласитьсЯ со мной, если не во всем, то во
многом. ‚от ѓубастов и соглашаетсЯ, потому что он больше всех других менЯ знает.
€так, в 1869-м году в Џетербурге, когда мать моЯ заговорила со мной о своей
духовной, Я посоветовач ей отстранить совершенно и Ђлександра Ќик., и менЯ
самого и отдать все Људиново сполна Њаше, дочери другого моего брата ‚ладимира
(той самой племЯннице, котораЯ гащивала у менЯ в ’урции). џ был доволен собой и
самоуверен, не без прав на то и не без основаниЯ. €сполненный греха и мерзости
перед Ѓогом, перед человеческим обществом, Я был хороший, способный и даже
по-своему искусный в ведении дел человек. џ верил в свой ум и в свое здраво и
возвышенно хорошее сердце.
     Ѓрата же этого Ђлександра Я считал чем-то презренным, забытым, далеким таким
предметом, о котором серьезно и говорить не стоит ни с кем, разве только с одной
матерью; ибо она, к несчастью, и ему столько же мать, сколько и мне...
‘ одной стороны, Я, пожалуй, был и прав. Ќи на ком в жизни так, как на этом
брате Ђлександре, Я не видал до чего хорошаЯ, добраЯ, симпатичнаЯ натура может
стать гадким, низким и жалким характером при вредных влиЯниЯх и дурном
направлении.
     Ћн был рожден с наилучшей из всех нас душой. Ќас было семеро детей у матери, и
он смолоду был общий любимец. Њать, Я думаю, до последнего часа не знала, кого
из двух нас она больше любит: менЯ или Ђлександра. ЊладшаЯ сестра, котораЯ
воспитывалась дома, любила его несравненно больше всех других братьев; кузина
молодаЯ, котораЯ жила в доме лет 20--25 тому назад, боготворила его;
приказчик-старик и жена его, наша нЯнЯ, тоже обожали его. € у менЯ он тогда был
фаворитом из всех моих братьев. џ с детства любил красоту, а он был красивее
всех братьев; он был добрее всех; его взглЯд был ласков; глаза красивы; манеры
ловки; рост и сложение прекрасны. Ћн был со слугами тогда добр и приветлив. ‹ицо
у него было одно из тех милых полутатарских лиц, которых у нас так много между
дворЯнами, но только прекрасное в своем роде. Њатери он тогда был покорен,
сильно любил. Ћн не кончил курса в кадетском корпусе, был исключен за участие в
одной шалости и служил бедным офицером в армейском пехотном полку. Ћднажды (мне
тогда было лет 10) он заболел тифозной горЯчкой во ‚ладимирской губернии, и мать
с отчаЯнием узнала об этом из письма другого офицера, его друга, который из
сожалениЯ к нему и к матери (верно этот, тогда еще столь любЯщий сын часто о ней
говорил) известил мать о его болезни. Ќе помню, почему мать не могла тогда сама
к нему ехать; но она была в отчаЯнии и тотчас же послала за ним в полк своих
лошадей со старухой нЯнькой, котораЯ была очень умна, распорЯдительна, сама его,
как Я уже сказал, чрезвычайно сильно любила, больше всех нас. Џолковой командир
отпустил брата в долгий отпуск, так как нЯнЯ привезла ему письмо от матери; и он
приехал весной с обритой головой и еще слабый, но вне опасности. Ћн не хотел
подъезжать с шумом к дому и пошел по аллее, через сад... "боюсь, чтобы маменька
не гневалась..." сказал он сестре, котораЯ случайно встретила его в этой
аллее... Ћн до того уважал тогда мать, что считал себЯ неправым против нее уже
тем, что осмелилсЯ заболеть так опасно и может быть по какой-нибудь собственной
неосторожности причинил ей столько горЯ и беспокойства и боЯлсЯ "не будет ли она
гневатьсЯ..." Ќо тут было не до гнева... ‚се, начинаЯ с матери, увидавши его в
живых, были без ума от радости: сестра, тетка, люди, Я сам..
Ћн прогостил у нас долго... џ помню, как он, уезжаЯ, прощалсЯ... ‚се мы были в
нашей длинной белой зале; это было зимой (лет 35 тому назад!!!); тройка стоЯла у
крыльца; люди носили вещи... грознаЯ и благороднаЯ наша мать ходила задумчиво по
зале в бархатной мантилье; у стола плакала горбатаЯ тетушка, сестра отца,
котораЯ всех нас нЯнчила и учила азбуке (только азбуке, беднаЯ... рцы, твердо,
глаголь... и с указкой... Ѓоже! Ѓоже! где это все?..). Ѓрат в бедной, ваточной
офицерской шинели с крашеным собачьим воротником стоЯл у притолки прихожей,
утираЯ платком слезы; эти юношеские, чистые слезы катились ручьЯми по его
молодому, смуглому, красивому лицу, на котором чуть-чуть только пробивались
черные усики...
     џ помню, что садЯсь в кибитку, он велел мчатьсЯ во всю прыть, "чтобы уехать
скорее от того места, где было так приЯтно и весело". ’ак он сказал. Љакие же
были эти удивительные веселости, которых памЯть причинЯла ему такую боль и
вызывала у него слезы? Ћни были самые невинные и простые. ‘емьЯ, мать, мы все --
вот что было ему так до боли приЯтно... роднаЯ деревнЯ, в которой он играл и
рос, в которой он любил всех и где все его любили, это самое Људиново, из
которого Я, именно Я, а никто другой, изгнал его теперь и к которому он до сих
пор привЯзан, видимо, сердцем... †ить месЯцы и годы с полковыми товарищами, как
бы они ласковы с ним ни были; в крестьЯнских избах, на ничтожном нищенском
содержании армейского прапорщика; считать за счастье, если есть ваточнаЯ шинель
с собачьим воротником; нуждатьсЯ в жуковом табаке и чае... знать, что любЯщаЯ,
но строгаЯ и справедливаЯ мать негодует на своего любимца за то, что вместо
выгодной и почетной инженерной службы он из-за пустой шалости, из вздорного
кадетского молодечества должен был выйти в пехотный полк, есть пустые щи и
черный хлеб... утомлЯтьсЯ научениЯх, вставаЯ до света... Џотом заболеть без
родственного женского присмотра, быть на краю гроба, страдать жаждой и, пожалуй,
голодом на каком попало солдатском ложе... џ сам все это испытал во времЯ
военной службы моей в Љрыму и понимаю, каким праздником должно было казатьсЯ
бедному молодому офицеру возвращение надолго в материнский дом, просторный,
убранный со вкусом, опрЯтный донельзЯ, теплый, веселый; Я понимаю, как весело
было ему спать хорошо и долго, есть вкусно и обильно, не думаЯ о завтрашнем дне;
вместо гнева суровой матери увидать ее радость... видеть любовь сестры, меньшого
брата, тетки, нЯни...
     џ говорю, что сам испытал все это... Ќо Я готов верить, что чувства брата в то
времЯ были гораздо глубже и непосредственнее моих... џ в Љрым поехал уже ученым
и до болезненности размышлЯющим юношей; Я был тогда "Љритон, младой мудрец,
рожденный в рощах ќпикура". џ в Њоскве имел уже сам свЯзи с людьми известными,
влиЯтельными, богатыми, с учеными, с литераторами... џ по охоте бросил все это,
оставил не комнату, а хорошие комнаты в доме богатых родных Ћхотниковых,
общество молодых девушек, которые говорили по-английски, грассировали и
танцевали на лучших московских вечерах. џ бросил все это именно длЯ того, чтобы
кинутьсЯ головой вниз в жизнь более грубую, более страшную, более тЯжкую длЯ
тела, но более здоровую и легкую длЯ души и ума... €гра моего воображениЯ
внушала мне, что стыдно мне, поэту, когда другие воюют и лечат воюющих, просто
жить все этаким вЯлым pekin, студентом, который садит с книжками... —то надо
немножко зверства в жизни порЯдочного человека.. ЉакаЯ-нибудь слишком честнаЯ
профессура менЯ вовсе не пленЯла... џ хотел на казацкую лошадь, хотел видеть
раненых, убитых людей, сам, может быть, согласилсЯ бы быть почти убитым (Я
говорю -- почти, чтобы больше уважать себЯ после и чтобы иметь право больше
нравитьсЯ кому следует)... џ сам искал походных тЯгостей, и когда мне было уже
очень трудно (физически, только физически), Я тотчас же вспоминал мои московские
внутренние Язвы, мой несносный и самопожирающий студенческий анализ и
благословлЯл и дождь, который поливал менЯ в Љрыму, и жар, который томил, и
сотни мышей, которые съели у менЯ шинель, и степных жаб, которые ходили по мне,
когда Я спал в лагере на траве... € лазаретные ужасы, и укреплЯющие душу встречи
с чужими смелыми людьми, споры, столкновениЯ и ссоры нередко и опасные, как
всегда бывает, где много вместе молодых и самолюбивых мужчин. ‘лишком тЯжелый
рефлекс сидЯчей жизни изгнал менЯ из Њосквы; и его же остатки ободрЯли и
восторгали менЯ в Љрыму, среди внешних житейских невзгод. џ думаю, у брата все
чувства при возврате на родину были тогда гораздо глубже и чище моих... Ћн был
бедным офицером просто потому, что не мог быть ничем иным; он не искал сам,
подобно мне, освежениЯ и здоровьЯ в грубой и тЯжкой жизни в глуши, ибо был и без
того здрав и свеж и телом, и душою. Ћн жил без рефлекса и тогда, когда был таким
милым, теплым офицерчиком, когда был, что называетсЯ "душа", и тогда, когда лет
10--15 позднее стал элегантным самоуверенным фатом полудурного тона в Њоскве и
Љалуге, Ярмарочным и трактирным львом, обольстителем, игроком и щеголем, плохим
родным и сыном почти преступным... Ћн живет без рефлекса и теперь, когда он стал
седым и гадким стариком, с какими-то рубцами сыпей на лице, с какими-то ранами
на теле, всегда без места, без денег, иногда полупьЯный, всюду презираемый
порЯдочными людьми, но все также самоуверенным нераскаЯнным, как и прежде...
€ то, что было милой простотой и непосредственностью в прежнем добром ‘аше,
стало гадкой и подлой глупостью в изношенном и необразованном холостЯке.




[1] ЏубликуетсЯ по изданию Љонстантин ‹еонтьев "ЏозднЯЯ осень ђоссии", Њ., 2000
* ‡аголовок приведен по двум изданиЯм этого сочинениЯ Љ.Ќ. ‹еонтьева, но в
тексте рассказ о пребывании философа в стенах Ќиколо-“грешского монастырЯ
изначально опущен (примеч. сост.).
     [2] ‘луга, собака, честный труженик [неподписанные подстрочные примечаниЯ здесь
и дальше принадлежат самому Љ.Ќ. ‹еонтьеву или представлЯют собой перевод с
иностранного Языка].
     [3] Џроездом через Њоскву в свою деревню Я видел его раза три и получил от него
700 рублей
     [4] џ удивлЯюсь, дорогой, как это вы, человек с воображением, как это вы смогли
стать очень умеренным и практичным консулом... € ваши политические писаниЯ тоже
в преизбытке позитивны... ‚идите ли, Я человек практичный .. (фр.).
[5] ќто вполне просто. ќто следствие того, что Я весьма одарен и обладаю обилием
разнообразных ресурсов (фр.).
     [6] и тогда искал личного знакомства с литераторами еще меньше, чем теперь.
[7] ќту любезность Љатков сказал мне еще летом. Ћн в этот день был нездоров,
принимал лекарство и, вдобавок, кажетсЯ, рассердилсЯ на менЯ за похвалы ѓерцену.
џ сказал: "Ќадо благодарить ѓерцена уже за то, что он перестал верить в прогресс
и смеЯлсЯ над ортодоксией революции".
     [8] „елает хорошую и худую погоду (фр..).
[9] €зысканный (фр.).
     [10] Ћтеческое отношение (фр.).
[11] Џомни о смерти (лат.).
     [12] Џолезности (фр.).
[13] џ и ему не возражал на это и здесь не стану долго объЯснЯть. Ѓог и
духовники мои пусть судЯт, кто из нас лично более христианин: Я или €в.
‘ергеевич. џ знаю только то, что Я не позволю себе вносить ничего своего в
церковное учение и готов подчинЯтьсЯ всему, что велит духовенство, призванное по
слову самого •риста вЯзать и разрешать нас.
     „о нравственных качеств моих начальников мне почти и дела нет, когда Я ищу
духовного совета или подчинЯюсь их распорЯжениЯм, а Ђксаков говорит, что длЯ
него ”иларет не был авторитетом, что ѓерцен и …гмбетта длЯ него более христиане,
чем, напр., нынешний московский епископ ‹еонид. •орошо православие! Џрибавлю
еще, что если бы Я видел в наше времЯ человека мало-мальски религиозного и
нуждающегосЯ, каков был Я перед очами Ђксакова в Њоскве, так Я, если бы рубашку
с себЯ не снЯл бы длЯ него, то уж конечно с жаром помог бы ему. џ это доказывал
при всей нужде своей не раз. Ђ €в. ‘ер. что-то и слова не промолвил о
какой-нибудь материальной мне помощи Ћн мог бы устроить длЯ менЯ многое. ‚прочем
это судить трудно, а может быть Я и грешу. „а простит мне Ѓог, если Я ошибсЯ.
‚ статье же моей, понЯтно, что Я нарочно отстранЯю мое личное православие и хочу
стать на такую точку, став на которую всЯкий бы мыслЯщий буддист, китаец, турок
и атеист понЯл бы, что такое православие длЯ ђоссии, славЯн и …вропы.
[14] —ем же это отличаетсЯ от западной буржуазности!
[15] џ писал это по поводу того, что нынешнЯЯ всесветнаЯ, нескладнаЯ,
неинтереснаЯ, иеромантическаЯ roture тоже хочет не только существовать скромно,
как существовали ее суровые и честные праотцы, а наслаждаетсЯ жизнью и даже
развратничает вовсе не к роже; Я так и говорил дальше; "ибо, что еще пристало
Ђлкивиаду, Montmorency или Џотемкину ’аврическому, то вовсе нейдет какому-нибудь
™уль-цу, —этенскому, Dubois, Labrossee, Laracaille и т. д> —ем же Я виноват, что
это правда, чем виноват, что это такаЯ же научнаЯ истина, такой же эстетический
факт, как и то, что жасмин и роза пахнут лучше смазных сапог или шпанских мух!
“ченый, который заЯвил бы как факт, что олень и лев красивее, прекраснее свиньи
и вола, не возмутил бы никого; отчего же тот писатель возмутителен, который
позволЯет себе сказать, что ‚ронский в "Ђнне Љарениной" несравненно изЯщнее и,
говорЯ Языком ѓомера, боговиднее того профессора, который спорит с братом
‹евина?.. Ќе понимаю. Ђ сколько есть ученых и не очень ученых буржуа,
чиновников, адвокатов и т. д., которые даже и не так уж худощавы и не так тупо
научны, как этот философ ‹ьва ’олстого... и которые поэтому еще бесцветнее, еще
непоразительнее его... Ѓеда мне с этим культом простых и честных людей, который
у нас так завелсЯ! ЊоЯ ЯзыческаЯ пословица настолько же не противоречит
всеобщему христианству, насколько общие физиологические свойства животных, их
дыхание, движениЯ и т. д. не противоречат их сравнительной эстетике.
•ристианство не отвергает как факты ни аристократичности, ни телесной красоты,
ни изЯщества, оно игнорирует их, знать их не хочет... € потому христианин,
оставаЯсь христианином вполне, может рассуждать и мыслить вне христианства за
его философскими пределами о сравнительной красоте Явлений точно так же, как
может он мыслить о сравнительном законоведении или ботанике... џ скажу больше:
есть множество людей до того не изЯщных, до того прозаических, некрасивых,
неумных, пошлых, тошных, каких-то ни то ни се, что они мыслЯщего христианина
располагают скорее к богомыслию, чем удалЯют от него; невольно думаешь: "лишь
бессмертный дух, который таитсЯ в этой жалкой, бедной, кислой, mauvais-genre
оболочке, лишь только закон его загробного существованиЯ, лишь его незримые
отношениЯ к незримому божеству могут дать разгадку этим столь многочисленным и,
к несчастью, столь реальным ЯвлениЯм, как, напр., мадам Ѓелоцерковец, Њаксимов и
т. д. џ не шучу нисколько. €менно потому-то и говоритсЯ, что перед Ѓогом все
равны, что здесь-то на земле разница между Ѓайроном и Ђмиаблем, между Ѓисмарком
и ѓумбухианом еще слишком велика, вопреки всем стараниЯм благодетельного
прогресса, пытающегосЯ уже давно принести в жертву всех Ѓайронов и Ѓисмарков
ѓумбухианам и Ђгша›'Ям, всех этих tenore diforza u tenore di grazia aux homines
utiles et laboriaux (Џевцов силы и Яращш -- людЯм полезным и трудолюбивым
)...чтобы не сказать хуже... Ђ что перед Ѓогом ѓумбухиан меньше ответит, чем
Ѓисмарк, это очень возможно и утешительно... Ќеужели Ђксаков этого не понимает?
[16] —то подобает ћпитеру, не подобает быку! (лат.)
[17] џ ужасно виноват перед Ќелидовыми, что до сих пор не благодарил их за
рекомендательное их письмо Ќеклюдовым. Љаждый день Я об этом думаю!
[18] Џоедем на остров Љиферу (φρ.).
[19] ‚сего лишь один круг по Џафосу (φρ.).
[20] ’ам роза дышит... ќто край любви... (φρ.).
[21] Ќе по натуре своей, а по судьбе; и еще потому, что он ужасно выигрывает от
сравнениЯ с либералами.
     [22] “ которого Я прожил два года (58--59) в нижегородском имении почти так, как
жил Њилькеев у Ќовосильских в моем романе "‚ своем краю".
[23] "Ќет мой дорогой Љонстантин Ќиколаевич, верьте мне, пут что-то есть* (φρ.).
[24] Љритиковать легко, творить трудно (φρ.).
Last-modified: Wed, 24 Dec 2003 09:36:04 GMT
Ћцените этот текст: