        Љ.Ќ.‹еонтьев. ‚изантизм и славЯнство

---------------------------------------------------------------
     Origin: "Џроект Љ.Ќ.‹еонтьев" і http://www.knleontiev.narod.ru
---------------------------------------------------------------


     ѓлава I.
‚изантизм древний


     —то такое византизм?
‚изантизм есть прежде всего особого рода образованность или культура, имеющаЯ
свои отличительные признаки, свои общие, Ясные, резкие, понЯтийные начала и свои
определенные в истории последствиЯ.
     ‘лавизм, взЯтый во всецелости своей, есть еще сфинкс, загадка.
ЋтвлеченнаЯ идеЯ византизма крайне Ясна и понЯтна. ќта общаЯ идеЯ слагаетсЯ из
нескольких частных идей: религиозных, государственных, нравственных, философских
и художественных.
     Ќичего подобного мы не видим во всеславЯнстве. ЏредставлЯЯ себе мысленно
всеславизм, мы получаем только какое-то аморфическое, стихийное,
неорганизованное представление, нечто подобное виду дальних и обширных облаков,
из которых по мере приближениЯ их могут образоватьсЯ самые разнообразные фигуры.
ЏредставлЯЯ себе мысленно византизм, мы, напротив того, видим перед собою как бы
строгий, Ясный план обширного и поместительного зданиЯ. Њы знаем, например, что
византизм в государстве значит -- самодержавие. ‚ религии он значит христианство
с определенными чертами, отличающими его от западных церквей, от ересей и
расколов. ‚ нравственном мире мы знаем, что византийский идеал не имеет того
высокого и во многих случаЯх крайне преувеличенного понЯтиЯ о земной личности
человеческой, которое внесено в историю германской феодализмом; знаем
наклонность византийского нравственного идеала к разочарованию во всем земном, в
счастье, в устойчивости нашей собственной чистоты, в способности нашей к полному
нравственному совершенству здесь, долу. ‡наем, что византизм (как и вообще
христианство) отвергает всЯкую надежду на всеобщее благоденствие народов; что он
есть сильнейшаЯ антитеза идее всечеловечества в смысле земного всеравенства,
земной всесвободы, земного всесовершенства и вседовольства.
‚изантизм дает также весьма Ясные представлениЯ и в области художественной или
вообще эстетической: моды, обычаи, вкусы, одежду, зодчество, утварь -- все это
легко себе вообразить несколько более или несколько менее византийским.
‚изантийскаЯ образованность сменила греко-римскую и предшествовала
романо-германской. ‚оцарение Љонстантина можно считать началом полного торжества
византизма (IV век по ђ. X.). ‚оцарение Љарла ‚еликого (IX век), его венчание
императорское, которое было делом папства, можно считать первой попыткой
романо-германской …вропы выделить резко свою образованность из общевизантийской,
котораЯ до тех пор подчинЯла себе, хотЯ бы только духовно, и все западные
страны...
     €менно вслед за распадением искусственной империи Љарла все Яснее и Яснее
обозначаютсЯ те признаки, которые составЯт, в совокупности своей, картину
особой, европейской культуры, этой в свое времЯ новой всемирной цивилизации.
Ќачинают Яснее обозначатьсЯ будущие пределы позднейших западных государств и
частных культур €талии, ”ранции, ѓермании, близЯтсЯ крестовые походы, близитсЯ
цветущаЯ эпоха рыцарства, феодализма германского, положившего основы чрезмерному
самоуважению лица (самоуважению, которое, перейдЯ путем зависти и подражаниЯ
сперва в буржуазию, произвело демократическую революцию и породило все эти
нынешние фразы о беспредельных правах лица, а потом, дойдЯ до нижних слоев
западного общества, сделало из всЯкого простого поденщика и сапожника существо,
исковерканное нервным чувством собственного достоинства). ‚скоре после этого
раздаютсЯ и первые звуки романтической поэзии. Џотом развиваетсЯ готическое
зодчество, создаетсЯ вскоре католическаЯ поэма „анте и т. д. ЏапскаЯ власть
растет с того времени.
     €так, воцарение Љарла ‚еликого (IX век) -- вот приблизительнаЯ черта раздела,
после которой на ‡ападе стали более и более выЯснЯтьсЯ своЯ цивилизациЯ и своЯ
государственность.
     ‚изантийскаЯ цивилизациЯ утрачивает с этого века из своего круга все обширные и
населенные страны ‡апада, но зато приобретает своему гению на ‘еверо-‚остоке
югославЯн, а потом и ђоссию.
     ‚ека XV, XVI, XVII суть века полного расцвета европейской цивилизации и времЯ
полного падениЯ византийской государственности на той почве именно, где она
родилась и выросла.
     ќтот же самый XV век, с которого началось цветение …вропы, есть век первого
усилениЯ ђоссии, век изгнаниЯ татар, сильнейшего против прежнего пересаждениЯ к
нам византийской образованности посредством укреплениЯ самодержавиЯ, посредством
большего умственного развитиЯ местного духовенства, посредством установлениЯ
придворных обычаев, мод, вкусов и т. д. ќто пора €оаннов, падениЯ Љазани,
завоеваний в ‘ибири, век постройки ‚асилиЯ Ѓлаженного в Њоскве, постройки
странной, неудовлетворительной, но до крайности своеобразной, русской, указавшей
Яснее прежнего на свойственный нам архитектурный стиль, именно на индийское
многоглавие, приложенное к византийским началам.
Ќо ђоссиЯ по многим причинам, о которых Я не нахожу возможным здесь
распространЯтьсЯ, не вступила тогда же в период цветущей сложности и
многообразного гармоничного творчества, подобно современной ей …вропе
‚озрождениЯ.
     ‘кажу лишь кратко.
Ћбломки византизма, рассеЯнные турецкой грозой на ‡апад и на ‘евер, упали на две
различные почвы. Ќа ‡ападе все свое, романо-германское, было уже и без того в
цвету, было уже развито, роскошно, подготовлено; новое сближение с ‚изантией и
через ее посредство с античным миром привело немедленно …вропу к той
блистательной эпохе, которую привыкли звать ‚озрождением, но которую лучше бы
звать эпохой сложного цветениЯ ‡апада; ибо такаЯ эпоха, подобнаЯ ‚озрождению,
была у всех государств и во всех культурах, эпоха многообразного и глубокого
развитиЯ, объединенного в высшем духовном и государственном единстве всего или
частей.
     ’акаЯ эпоха у мидо-персов последовала за прикосновением к разлагающимсЯ мирам,
халдейскому и египетскому, т. е. эпоха Љира, Љамбиза и особенно „ариЯ ѓистаспа,
у эллинов во времЯ и после первых персидских войн, у римлЯн после пунических
войн и все времЯ первых кесарей; у ‚изантии во времена ”еодосиев, ћстиниана и
вообще во времЯ борьбы противу ересей и варваров, у нас, русских, со дней Џетра
‚еликого.
     ‘оприкасаЯсь с ђоссией в XV веке и позднее, византизм находил еще бесцветность и
простоту, бедность, неприготовлен-ность. Џоэтому он глубоко переродитьсЯ у нас
не мог, как на ‡ападе, он всосалсЯ у нас общими чертами своими чище и
беспрепЯтственнее.
     Ќашу эпоху ‚озрождениЯ, наш XV век, начало нашего более сложного и органического
цветениЯ, наше, так сказать, единство в многообразии, надо искать в XVII веке,
во времЯ Џетра I или, по крайней мере, первые проблески при жизни его отца.
…вропейские влиЯниЯ (польское, голландское, шведское, немецкое, французское) в
XVII и потом в XVIII веке играли ту же роль (хотЯ и действовали гораздо глубже),
какую играли ‚изантиЯ и древний эллинизм в XV и XVI веках на ‡ападе.
‚ ‡ападной …вропе старый, первоначальный, по преимуществу религиозный византизм
должен был прежде глубоко переработатьсЯ сильными местными началами германизма:
рыцарством, романтизмом, готизмом (не без участиЯ и арабского влиЯниЯ), а потом
те же старые византийские влиЯниЯ, чрезвычайно обновленные долгим непониманием
или забвением, падаЯ на эту, уже крайне сложную, европейскую почву XV и XVI
веков, пробудили полный расцвет всего, что дотоле таилось еще в недрах
романо-германского мира.
     ‡аметим, что византизм, падаЯ на западную почву, в этот второй раз действовал
уже не столько религиозной стороной своей (не собственно византийской, так
сказать), ибо у ‡апада и без него своЯ религиознаЯ сторона была уже очень
развита и беспримерно могуча, а действовал он косвенно, преимущественно
эллино-художественными и римско-юридическими сторонами своими, остатками
классической древности, сохраненными им, а не специально византийскими началами
своими. ‚езде тогда на ‡ападе более или менее усиливаетсЯ монархическаЯ власть
несколько в ущерб природному германскому феодализму, войска везде стремЯтсЯ
принЯть характер государственный (более римский, диктаториальный, монархический,
а не аристократически областной, как было прежде), обновлЯютсЯ несказанно мысль
и искусство. ‡одчество, вдохновлЯЯсь древними византийскими образцами,
производит новые сочетаниЯ необычайной красоты и т. д.
“ нас же со времен Џетра принимаетсЯ все это уже до того переработанное
по-своему …вропой, что ђоссиЯ, по-видимому, очень скоро утрачивает византийский
свой облик.
     Ћднако это не совсем так. Ћсновы нашего как государственного, так и домашнего
быта остаютсЯ тесно свЯзаны с византизмом. Њожно бы, если бы место и времЯ
позволЯли, доказать, что и все художественное творчество глубоко проникнуто
византизмом в лучших проЯвлениЯх своих. Ќо так как здесь дело идет почти
исключительно о вопросах государственных, то Я позволю себе только напомнить о
том, что Њосковский дворец наш хотЯ и неудачен, но по намерению своеобразнее
‡имнего и был бы и лучше его, если бы был пестрее, а не белый, как сначала, и не
песочный, как теперь, потому что пестрота и своеобразие более византийской (чем
Џетербург) Њосквы пленЯет даже всех иностранцев. Cyprien Robert говорит с
радостью, что Њосква есть единственный славЯнский город, который он видел на
свете; Ch. De Mazade, напротив того, говорит с бешенством, что самый вид Њосквы
есть вид азиатский, чуждый муниципально-феодальной картине ‡апада и т. д. Љто из
них прав? џ думаю, оба, и это хорошо. џ напомню еще, что наша серебрЯнаЯ утварь,
наши иконы, наши мозаики, созданиЯ нашего византизма, суть до сих пор почти
единственное спасение нашего эстетического самолюбиЯ на выставках, с которых
пришлось бы нам без этого византизма бежать, закрывши лицо руками.
‘кажу еще мимоходом, что все наши лучшие поэты и романисты: Џушкин, ‹ермонтов,
ѓоголь, Љольцов, оба графа ’олстые (и ‹ев, и Ђлексей) -- заплатили богатую дань
этому ви-зантизму, той или другой его стороне, государственной или церковной,
строгой или теплой...

Ќо жарка свеча
     ЏоселЯнина
Џред иконою
     Ѓожьей Њатери[1]

     ќто точно так же русский византизм, как и возглас Џушкина:

     €ль ђусского –арЯ бессильно слово?
€ль нам с …вропой спорить ново?
     €ль мало нас?...

     ‘емьЯ?.. Ќо что ж такое семьЯ без религии? —то такое русскаЯ семьЯ без
христианства? —то такое, наконец, христианство в ђоссии без византийских основ и
без византийских форм?..
     џ удержусь и больше ничего здесь не скажу ни об эстетическом творчестве русских,
ни о семейной нашей жизни.
     џ буду говорить несколько подробнее лишь о государственной организации нашей, о
нашей государственной дисциплине.
     џ сказал, что у нас при Џетре принЯлось многое цивилизующее, до того уже
по-своему переработанное …вропой, что государственнаЯ ђоссиЯ как будто бы вовсе
утратила не только облик византизма, но и самые существенные стороны его духа.
Ћднако, сказал Я, это не совсем так. Љонечно, при виде нашей гвардии (la
guarde), обмундированной и марширующей (marschieren) по Њарсову полю (Champ de
Mars) в ‘анкт-Џетербурге, не подумаешь сейчас же о византийских легионах.
Џри взглЯде на наших флигель-адъютантов и камергеров не найдешь в них много
сходства с крещеными преторианцами, палатинами[2] и евнухами ”еодосиЯ или €оанна
–имисхиЯ. Ћднако это войско, эти придворные (занимающие при этом почти все
политические и административные должности) покорЯютсЯ и служат одной идее
царизма, укрепившейсЯ у нас со времен €оаннов, под византийским влиЯнием.
ђусский царизм к тому же утвержден гораздо крепче византийского кесаризма и вот
почему:
     ‚изантийский кесаризм имел диктаториальное происхождение, муниципальный
избирательный характер.
     –инциннат, ”абий Њаксим и ћлий –езарь перешли постепенно и вполне законно сперва
в Ђвгуста, ’раЯна и „иоклетиана, а потом в Љонстантина, ћстиниана, €оанна
–имисхиЯ.
     ‘перва диктатура в Языческом ђиме имела значение законной, но временной меры
всемогущества, даруемого свЯщенным городом одному лицу; потом посредством
законной же юридической фикции свЯщенный город перенес свои полномочные права,
когда того потребовали обстоЯтельства, на голову пожизненного
диктатора-императора.
     ‚ IV же веке христианство воспользовалось этой готовой властью, привычной длЯ
народа, нашло в ней себе защиту и опору и помазало по-православному на новое
царство этого пожизненного римского диктатора.
…стественность этой диктаториальной власти была такова, привычка народов к ней
так сильна, что под властью этих крещенных и помазанных –ерковью диктаторов
‚изантиЯ пережила западный Языческий ђим на 1100 с лишком лет, т. е. почти на
самый долгий срок государственной жизни народов. (Ѓолее 1200 лет ни одна
государственнаЯ система, как видно из истории, не жила: многие государства
прожили гораздо меньше).
     Џод влиЯнием христианства законы изменились во многих частностЯх; новое римское
государство, еще и прежде Љонстантина утратившее почти все существенные стороны
прежнего конституционного аристократического характера своего[3], обратилось,
говорЯ нынешним же Языком, в государство бюрократическое, централизованное,
самодержавное и демократическое (не в смысле народовластиЯ, а в смысле
равенства; лучше бы сказать эгалитарное). “же „иоклетиан, предшественник
Љонстантина, последний из Языческих императоров, тщетно боровшийсЯ противу
наплыва христианства, был вынужден, длЯ укреплениЯ дисциплины государственной,
систематически организовать новое чиновничество, новую лестницу властей,
исходЯщих от императора (у ѓизо можно найти в "Histoire de la civilisation"
подробную таблицу этих властей, служивших градативно новому порЯдку).
‘ воцарением •ристианских €мператоров к этим новым чиновническим властЯм
прибавилось еще другое, несравненно более сильное средство общественной
дисциплины -- власть –еркви, власть и привилегиЯ епископов. ќтого орудиЯ „ревний
ђим не имел; у него не было такого сильного жреческого привилегированного
сословиЯ. “ христианской ‚изантии Явилось это новое и чрезвычайно спасительное
орудие дисциплины.
     €так, повторЯю, кесаризм византийский имел в себе, как известно, много
жизненности и естественности, сообразной с обстоЯтельствами и потребностЯми
времени. Ћн опиралсЯ на две силы: на новую религию, которую даже и большаЯ часть
не христиан (т. е. атеистов и деистов) нашего времени признает наилучшей из всех
дотоле бывших религий[4], и на древнее государственное право, формулированное
так хорошо, как ни одно до него формулировано не было (насколько нам известно,
ни египетское, ни персидское, ни афинское, ни спартанское). ќто счастливое
сочетание очень древнего, привычного (т. е. римской диктатуры и муниципальности)
с самым новым и увлекательным (т. е. с христианством) и дало возможность первому
•ристианскому ѓосударству устоЯть так долго на почве расшатанной, полусгнившей,
среди самых неблагоприЯтных обстоЯтельств.
     Љесарей изгонЯли, менЯли, убивали, но свЯтыни кесаризма никто не касалсЯ. ‹юдей
менЯли, но изменЯть организацию в основе ее никто не думал.
Ћтносительно византийской истории надо заметить еще следующее. ‚ нашей
образованной публике распространены о ‚изантии самые превратные или, лучше
сказать, самые вздорные, односторонние или поверхностные понЯтиЯ. Ќаша
историческаЯ наука была до последнего времени незрела и лишена самобытности.
‡ападные писатели почти все долго страдали (иногда и бессознательным)
пристрастием или к республиканству, или к феодализму, или к католичеству и
протестантству, и потому ‚изантиЯ ‘амодержавнаЯ, ЏравославнаЯ и вовсе уже не
феодальнаЯ не могла внушать им ни в чем ни малейшего сочувствиЯ. …сть в
обществе, благодарЯ известному складу школьного обучениЯ, благодарЯ известному
характеру легкого чтениЯ и т. п., привычка, не долго думаЯ, чувствовать симпатию
к иным историческим ЯвлениЯм и почти отвращение к другим. ’ак, например, и
школа, и стихи, и множество статей и романов приучили всех нас с ранних лет с
содроганием восторга читать о Њарафоне, ‘аламине и Џлатее и, отдаваЯ все
сочувствие наше эллинским республиканцам, смотреть на персов почти с ненавистью
и презрением.
     џ помню, как Я сам, прочтЯ случайно (и у кого же? -- у ѓерцена!) о том, как во
времЯ бури персидские вельможи бросались сами в море, чтобы облегчить корабль и
спасти Љсеркса, как они поочередно подходили к царю и склонЯлись перед ним,
прежде чем кинутьсЯ за борт... џ помню, как, прочтЯ это, Я задумалсЯ и сказал
себе в первый раз (а сколько раз приходилось с детства и до зрелого возраста
вспоминать о классической греко-персидской борьбе!): "ѓерцен справедливо зовет
это персидскими ”ермопилами. ќто страшнее и гораздо величавее ”ермопил! ќто
доказывает силу идеи, силу убеждениЯ большую, чем у самих сподвижников ‹еонида;
ибо гораздо легче положить свою голову в пылу битвы, чем обдуманно и холодно,
без всЯкого принуждениЯ, решатьсЯ на самоубийство из-за
религиозно-государственной идеи!"
     ‘ этой минуты Я, сознаюсь, стал на „ревнюю Џерсию смотреть уже на так, как
приучили менЯ школа 40 и 50-х годов, поэзиЯ и большинство исторических
попадавшихсЯ мне сочинений. џ полагаю, что у многих есть какие-нибудь подобного
рода воспоминаниЯ.
     Њне кажетсЯ, главнаЯ причина тут в том, что ЏерсиЯ не оставила нам таких хороших
литературных произведений, как оставила ќллада. ѓреки умели изображать все
реальнее и осЯзательнее, "теплее", так сказать, других своих соседей и
современников, и оттого мы их знаем лучше и любим больше, несмотрЯ на все их
пороки и ошибки.
     Њолчание не всегда есть признак бессодержательности. G. Sand хорошо называла
иных людей, исполненных ума и души, но не одаренных умением выразить свою
внутреннюю жизнь, les grands muets; к таким людЯм она причислЯла и известного
ученого, G. St.-Hilaire, который, по-видимому, многое понимал и предвидел глубже
своего товарища и соперника Љювье, но не мог никогда восторжествовать над ним в
спорах.
     Ќаука, однако, во многом впоследствии оправдала St.-Hilaire'a. Ѓыть может, и
ЏерсиЯ была, сравнительно с ѓрецией, такой же Grand Muet. …сть примеры и ближе к
нам. …сли рассматривать жизнь ђоссии со времен Џетра I и до наших времен, разве
она многосложностью своих Явлений не драматичнее, не поэтичнее, не богаче хотЯ
бы истории однообразно переменчивой ”ранции XIX века? Ќо ”ранциЯ XIX века
говорит о себе беспрестанно, а ђоссиЯ до сих пор еще не выучилась говорить о
себе хорошо и умно и все еще продолжает нападать на чиновников и заботитьсЯ о
всеобщей "пользе".
     ђим, средние века …вропы и тем более …вропа новейшего, более близкого к нам
времени оставили нам также такую богатую, распространенную тысЯчами путей
литературу, что чувства, страданиЯ, вкусы, подвиги и даже пороки римлЯн,
рыцарей, людей ‚озрождениЯ, ђеформы, людей пудры и фижм, людей революции и т. д.
нам знакомы, близки, более или менее родственны. Ћт времен Џизистрата или даже
от ’роЯнской войны до времен Ѓисмарка и ‘еданского плена перед нами проходит
великое множество лиц, привлекательных или антипатичных, счастливых и
несчастных, порочных и добродетельных, но во всЯком случае множество лиц живых и
понЯтных нам. Ћдин из нас сочувствует одному лицу, другой -- другому; один из нас
предпочитает характер аристократической нации, другому нравитсЯ демагогиЯ; один
предпочитает историю Ђнглии времен …лизаветы, другой ђим в эпоху блеска, третий
Ђфины Џерикла, четвертый ”ранцию ‹юдовика XIV или ”ранцию Љонвента, но во всЯком
случае длЯ большего числа образованного общества жизнь всех этих обществ -- жизнь
живаЯ, понЯтнаЯ хоть урывками, но понЯтнаЯ сердцу.
‚изантийское общество, повторЯю, напротив того, пострадало от равнодушиЯ или
недоброжелательства писателей западных, от неприготовленности и долгой
незрелости нашей русской науки.
     ‚изантиЯ представлЯетсЯ чем-то (скажем просто, как говоритсЯ иногда в словесных
беседах) сухим, скучным, поповским, и не только скучным, но даже чем-то жалким и
подлым.
     Њежду павшим Языческим ђимом и эпохой европейского ‚озрождениЯ обыкновенно
представлЯетсЯ какаЯ-то зиЯющаЯ темнаЯ пропасть варварства.
Љонечно, литература историческаЯ уже обладает несколькими прекрасными трудами,
которые населЯют мало-помалу эту скучную бездну живыми тенЯми и образами.
(’аковые, например, книги ЂмедеЯ ’ьерри.)
     €сториЯ цивилизации в …вропе ѓизо написана и издана уже давным-давно. ‚ ней мало
повествовательного, бытового; но зато движение идей, развитие внутреннего нерва
жизни, изображено с гениальностью и силой. ѓизо имел в виду преимущественно
‡апад; однако, говорЯ о –еркви •ристианской, он должен был поневоле беспрестанно
касатьсЯ тех идей, тех интересов, вспоминать о тех людЯх и событиЯх, которые
были одинаково важны и длЯ западного и длЯ восточно-христианского мира. €бо
варварства, в смысле совершенной дикости, простоты и бессознательности, вовсе не
было в эту эпоху, но была, как Я вначале уже сказал, общаЯ византийскаЯ
образованность, котораЯ переступала тогда далеко за пределы византийского
государства точно так же, как переступала государственные пределы ќллады
когда-то эллинскаЯ цивилизациЯ, как переступает еще дальше теперь европейскаЯ за
свои политические границы.
     …сть и другие ученые книги, которые могут помочь нам, если мы захотим восполнить
тот недостаток представлений, которым мы, люди неспециальные, страдаем, когда
дело касаетсЯ ‚изантии.
     Ќо искать охотников мало, и до тех пор, пока найдутсЯ хоть между русскими,
напр., люди с таким же художественным дарованием, как братьЯ ’ьерри, Њаколей или
ѓрановский, люди, которые посвЯтили бы свой талант византизму... пользы живой,
сердечной пользы не будет.
     Џусть бы кто-нибудь, напр., переделал или даже перевел просто, но изЯщно, на
современный Язык †итиЯ ‘вЯтых, ту старую "—етью-Њинею" „имитриЯ ђостовского,
которую мы все знаем и все не читаем, и этого было бы достаточно, чтобы
убедитьсЯ, сколько в византизме было искренности, теплоты, геройства и поэзии.
‚изантиЯ не ЏерсиЯ ‡ороастра; источники длЯ него есть, источники, крайне близкие
нам, но нет еще искусных людей, которые сумели бы приучить наше воображение и
сердце к образам этого мира, с одной стороны, столь далеко отошедшего, а с
другой -- вполне современного нам и органически с нашей духовной и
государственной жизнью свЯзанного.
     Џредисловие к одной из книг ЂмедеЯ ’ьерри "Џоследние времена ‡ападной €мперии"
(Derniers Temps de l'Empire d'Occident) содержит в себе прекрасно выраженные
жалобы на пренебрежение западных писателей к византийской истории. Ћн
приписывает, между прочим, много важности пустой игре слов Bas-Empire (ЌижнЯЯ
империЯ, империЯ низкаЯ, презреннаЯ) и называет летописца, который первый
разделил римскую историю на историю ‚ерхней (итальЯнской) и Ќижней (греческой)
империй, летописцем неудачливым, неловким, несчастным (malencontreux).
"Ќе надо забывать, -- говорит ’ьерри, -- что именно ‚изантиЯ дала человечеству
совершеннейший в мире религиозный закон -- христианство. ‚изантиЯ распространила
христианство; она дала ему единство и силу".
"€ между гражданами ‚изантийской империи, -- говорит он далее, -- были люди,
которыми могли бы гордитьсЯ все эпохи, всЯкое общество!"

     ѓлава II
‚изантизм в ђоссии

џ сказал, что римский кесаризм, оживленный христианством, дал возможность новому
ђиму (‚изантии) пережить старый €талийский ђим на целую государственную
нормальную жизнь, на целое тысЯчелетие.
     “словиЯ русского православного царизма были еще выгоднее.
Џеренесенный на русскую почву, византизм встретил не то, что он находил на
берегах ‘редиземного морЯ, не племена, усталые от долгой образованности, не
страны, стесненные у морЯ и открытые всЯким враждебным набегам... Ќет! Ћн нашел
страну дикую, новую, едва доступную, обширную, он встретил народ простой,
свежий, ничего почти не испытавший, простодушный, прЯмой в своих верованиЯх.
‚место избирательного, подвижного, пожизненного диктатора византизм нашел у нас
‚еликого ЉнЯзЯ Њосковского, патриархально и наследственно управлЯвшего ђусью.
‚ византизме царила одна отвлеченнаЯ юридическаЯ идеЯ: на ђуси эта идеЯ обрела
себе плоть и кровь в царских родах, свЯщенных длЯ народа.
ђодовое монархическое чувство, этот великорусский легитимизм был сперва обращен
на дом ђюрика, а потом на дом ђомановых.
     ђодовое чувство, столь сильное на ‡ападе в аристократическом элементе общества,
у нас же в этом элементе всегда гораздо слабейшее, нашло себе главное выражение
в монархизме. €меЯ сначала вотчинный (родовой) характер, наше государство этим
самым развилось впоследствии так, что родовое чувство общества у нас принЯло
государственное направление. ѓосударство у нас всегда было сильнее, глубже,
выработаннее не только аристократии, но и самой семьи. џ, признаюсь, не понимаю
тех, которые говорЯт о семейственности нашего народа. џ видел довольно много
разных народов на свете и читал, конечно, как читают многие. ‚ Љрыму, в
Њалороссии, в ’урции, в Ђвстрии, в ѓермании, везде Я встретил то же. џ нашел,
что все почти иностранные народы, не только немцы и англичане (это уже слишком
известно), но и столькие другие: малороссы, греки, болгары, сербы, вероЯтно
(если верить множеству книг и рассказов), и сельские или вообще провинциальные
французы, даже турки, гораздо семейственнее нас, великороссов.
Ћбыкновенно принЯто, что турецкаЯ семьЯ -- не семьЯ. ќто легко сказать и
успокоитьсЯ. „ругое дело сказать, что христианский идеал семьи выше
мусульманского идеала. ќто, конечно, так, и у тех христианских народов, у
которых есть прирожденный, или выработанный их историей, глубокий фамилизм, как,
например, у германских наций, он и выразилсЯ так сильно, твердо и прекрасно, как
не выражалсЯ дотоле ни у кого и нигде. —тобы убедитьсЯ в этом наглЯднее, надо, с
одной стороны, вспомнить несравненную ни с чем другим прелесть семейных картин
„иккенса или ‚альтера ‘котта и с менее гениальной силой у всех почти английских
писателей. Ђ с другой -- германскую нравственную философию, котораЯ перваЯ
развила строго идею семейного долга длЯ долга, даже вне религиозной заповеди.
Њожно ли вообразить себе великого великорусского писателЯ, который догадалсЯ бы
прежде немцев изложить такой взглЯд и изложил бы его хорошо, оригинально,
увлекательно? Ѓудем искренни и скажем, что это, может быть, грустнаЯ правда, но
правда.
     —то касаетсЯ до художественных изображений, то пусть только сравнит кто-нибудь
самых даровитых писателей наших с английскими, и он увидит тотчас же, до чего Я
прав. ђазве можно сравнить семейные картины графа ‹.Ќ. ’олстого с картинами
‚альтера ‘котта и особенно „иккенса? ђазве теплота "„етства и отрочества" может
сравнитьсЯ с теплотою, с каким-то страстным эфическим лиризмом Љопперфильда?
ђазве семейнаЯ жизнь "‚ойны и мира", семейные (весьма немногосложные)
идиллические оттенки в произведениЯх ’ургенева и ѓончарова равны по обилию и
силе идиллических красот семейным картинам английской литературы? ђазве можно
вообразить себе великого русского поэта, который написал бы "Љолокол" иллера?
‘ильны ли семейные чувства (сравнительно с германским, конечно) у Џушкина, у
‹ермонтова и у самого полумужика Љольцова?
     ‘овсем ли был не прав Ѓелинский, когда над предисловием своим к стихам Љольцова
поставил эпиграфом стихи Ђполлона ѓригорьева:

     ђусский быт --
“вы -- совсем не так глЯдит,
     •оть о семейности его
‘лавЯнофилы нам твердЯт
     “же давно, но, виноват,
џ в нем не вижу ничего
     ‘емейного.

     Ћтчего широкий на все руки "Џитерщик" Џисемского и угрюмый, пострадавший в семье
"Ѓирюк" ’ургенева всем показались в свое времЯ естественнее, правдивее всех &#225;la
G. Sand сельских идиллий ѓригоровича? ѓригорович знал хорошо Язык крестьЯн,
верно изображал многие типы, у него было чувство несомненное, но он попал на
ложную дорогу слишком уже доброго и твердого фамилизма, который -- увы -- в удел
великорусу не досталсЯ!
     џ знаю, что многим высоконравственным и благородным людЯм больно слушать
подобные вещи; Я знаю, что сознавать это правдой тЯжело... Ѓыть может, мне и
самому это больно. Ќо разве мы поможем злу, скрываЯ его от себЯ и от других?
…сли это зло (и, конечно, зло большое), то лучше беспрестанно указывать на него,
чтобы ему противодействовать сколько есть сил; а уверЯть самих себЯ, что мы
семейственны потому только, что попадаютсЯ и у нас, там и сЯм, согласные, строго
нравственные по убеждению семьи, это было бы то же, что уверЯть: "Њы очень
феодальны в общественной организации, потому что и у нас есть древние кнЯжеские
и боЯрские многовековые роды, потому что и у нас было и есть еще отчасти богатое
благовоспитанное дворЯнство, недавно еще привилегированное, сравнительно с
другими классами народа". ќто так; но ведь чтобы судить верно общественный
организм, необходимо сравнивать его с другими такими же организмами; а рЯдом с
нами германские народы развили в течение своей исторической жизни такие великие
образцы аристократичности, с одной стороны, и фамилизма -- с другой, что мы
должны же сознатьсЯ: нам и в том, и в другом отношении до них далеко! …сли мы
найдем старинную чисто великорусскую семью (т. е. в которой ни отец, ни мать ни
немецкой крови, ни греческой, ни даже польской или малороссийской), крепкую и
нравственную, то мы увидим, во-первых, что она держитсЯ больше всего
православием, –ерковью, религией, византизмом, заповедью, понЯтием греха, а не
вне религии стоЯщим и даже переживающим ее эфическим чувством, принципом
отвлеченного долга, одним словом, чувством, не признающим греха и заповеди, с
одной стороны, но и не допускающим либерального или эстетического эвдемонизма --
с другой, не допускающим той согласной взаимной терпимости, которую так любило
дворЯнство романских стран XVII и XVIII вв. и которое у нас хотел проповедовать
—ернышевский в своем романе "—то делать?" ђоман этот, отвратительный
художественно, грубый, дурно написанный, сделал, однако, своего рода
отрицательную пользу: он показал впервые Ясно, чего именно хотЯт люди этого
рода. € в этих людЯх сказалсЯ отчасти великоруссизм, хотЯ на этот раз своими
вредными сторонами, своими разрушительными выводами.
‚сЯкое начало, доведенное односторонней последовательностью до каких-нибудь
крайних выводов, не только может стать убийственным, но даже и самоубийственным.
’ак, например, если бы идею личной свободы довести до всех крайних выводов, то
она могла бы, через посредство крайней анархии, довести до крайне деспотического
коммунизма, до юридического постоЯнного насилиЯ всех над каждым или, с другой
стороны, до личного рабства. „айте право людЯм везде продавать или отдавать себЯ
в вечный пожизненный наем из-за спокойствиЯ, пропитаниЯ, за долги и т. п., и вы
увидите, сколько и в наше времЯ нашлось бы крепостных рабов или полурабов, по
воле.
     ‘лабосемейственность великоруссизма сказалась Ярко в сочинениЯх наших
нигилистов. Ќигилисты старались повредить и государству; но в защиту
государственности со всех сторон поднЯлись бесчисленные и разнородные силы, а в
защиту семейственности раздавались больше даровитые и благородные голоса, чем
поднимались силы реальные, фактические... џ прошу только посмотреть внимательно
и бесстрашно на жизнь нашу и нашу художественную литературу[5].
…сли, например, некоторым известным славЯнофилам посчастливилось вырасти в
крепких великорусских семьЯх, то, во-первых, все эти семьи были крайне
православными, а во-вторых, имеем ли мы логическое право всегда верить в то, что
нам нравитсЯ, в то, что мы любим находить и у других то, что нам в самих нас
дорого?
     ‚ этом-то смысле Я, сам великоросс вполне, в прошлой главе сказал: "—то такое
семьЯ без религии? —то такое религиЯ без христианства? —то такое христианство в
ђоссии без православных форм, правил и обычаев, т. е. без византизма?"
Љто хочет укрепить нашу семью, тот должен дорожить всем, что касаетсЯ –еркви
нашей!
     „ай Ѓог, чтобы Я был не прав, утверждаЯ, что семейное начало у нас слабо! џ буду
очень рад, если какаЯ-нибудь точнаЯ статистика докажет мне, что Я ошибсЯ, что Я
слишком пессимист в отношении нашего фамилизма. Ќо пока мне этого не докажут, Я
буду стоЯть на своем и находить, что не только у германских народов и у тех
представителей романских, у которых было больше случайного германизма, но и у
малороссов, у греков, югославЯн, у турок даже, семейное начало глубже и крепче
нашего.
     џ говорю, у турок. €деал мусульманской семьи ниже христианского; но личный ли
темперамент турок, условиЯ ли их общественного развитиЯ сделали то, что они
очень любЯт свою семью, свое родство, свой род, свой очаг. “ них есть большое
расположение к семейному идиллизму.
     €так, родовое чувство, повторЯю, выразилось сравнительно у нас и в семье слабее,
чем у многих других; в аристократическом начале то же самое; всю силу нашего
родового чувства историЯ перенесла на государственную власть, на монархию,
царизм.
     Љогда Я употреблЯю выражение "аристократическое начало", надо понЯть, что Я
говорю в самом обширном смысле. џ понимаю очень хорошо, что хотЯт сказать те,
которые утверждают, что у нас никогда не было аристократии; но нахожу, что этот
оборот речи не совсем правилен; он не исчерпывает ЯвлениЯ вполне.
Ђристократическое начало у нас было (и даже есть), как и везде[6], но родовой и
личный характер у него был (и есть) выражен гораздо слабее, чем во всех западных
феодальных аристократиЯх или чем один родовой в муниципальной аристократии
древнеримских патрициев и оптиматов.
     Џривилегированные люди, единоличнаЯ власть, семьЯ, разные ассоциации, общины --
все это есть везде, все это реальные силы, неизбежные части всех общественных
организмов. Ќо они разнородно сопрЯжены и неравномерно сильны и Ярки у разных
наций и в разные времена.
     ’ак, Я не ошибусь, Я думаю, если скажу, что в начале развитиЯ государства всегда
сильнее какое бы то ни было аристократическое начало. Љ середине жизни
государственной ЯвлЯетсЯ наклонность к единоличной власти (хотЯ бы в виде
сильного президентства, временной диктатуры, единоличной демагогии или тирании,
как у эллинов в их цветущем периоде), а к старости и смерти воцарЯетсЯ
демократическое, эгалитарное и либеральное начало.
‘мотрЯ по тому, какой оттенок, какаЯ реальнаЯ сила преобладала в том или другом
народе, и все другие окрашиваютсЯ им, проникаютсЯ его элементами.
“ нас родовой наследственный царизм был так крепок, что и аристократическое
начало у нас принЯло под его влиЯнием служебный, полуродовой, слабородовой,
несравненно более государственный, чем лично феодальный, и уже нисколько не
муниципальный характер. €звестно, что местничество носило в себе глубоко
служебный государственный, чиновничий характер. ѓордились боЯре службой царской
своих отцов и дедов, а не древностью самого рода, не своей личностью, не
городом, наконец, или замком, с которыми бы сопрЯжены были их власть и племЯ.
“силиЯ царей рода ђомановых и самые резкие преобразованиЯ Џетра изменили лишь
частности, сущность не могла бы быть изменена.
ђанги, введенные Џетром, казалось бы, демократизировали дворЯнство в принципе.
‚сЯкий свободный человек мог достичь чинов, служа –арю (т. е. государству). Ќо
оказалось на деле иное, дворЯнство этим больше выделЯлось из народа, фактически
аристократизировалось, особенно в высших своих слоЯх.
„о Џетра было больше однообразиЯ в социальной, бытовой картине нашей, больше
сходства в частЯх; с Џетра началось более Ясное, резкое расслоение нашего
общества, Явилось то разнообразие, без которого нет творчества у народов. Џетр,
как известно, утвердил еще более и крепостничество. „ворЯнство наше,
поставленное между активным влиЯнием царизма и пассивным влиЯнием подвластных
крестьЯнских миров (ассоциаций), начало расти умом и властью, несмотрЯ на
подчинение царизму.
     Ћсталось только ЯвитьсЯ …катерине II, чтобы обнаружились и досуг, и вкус, и
умственное торжество, и более идеальные чувства в общественной жизни. „еспотизм
Џетра был прогрессивный и аристократический, в смысле вышеизложенного расслоениЯ
общества. ‹иберализм …катерины имел решительно тот же характер. Ћна вела ђоссию
к цвету, к творчеству и росту. Ћна усиливала неравенство. ‚от в чем главнаЯ ее
заслуга. Ћна охранЯла крепостное право (целость мира, общины поземельной[7],
распространЯла даже это право на Њалороссию и, с другой стороны, давала льготы
дворЯнству, уменьшала в нем служебный смысл и потому возвышала собственно
аристократические его свойства -- род и личность; с ее времени дворЯнство стало
несколько независимее от государства, но по-прежнему оно преобладало и
господствовало над другими классами нации. Ћно еще более выделилось, выЯснилось,
индивидуализировалось и вступило в тот период, когда из него постепенно вышли
„ержавин, Љарамзин, †уковский, Ѓатюшков, Џушкин, ѓоголь и т. п.
‹юдовик XIV и Џетр I были отчасти современниками. Ќо самодержавие ‹юдовика XIV
значительно уравнЯло ”ранцию: оно стерло последние следы могучей прежней
феодальной независимости. ”ранциЯ следующего века быстро пошла к демократизации
и политическому смешению.
     ‘амодержавие Џетра, напротив того, расслоило крепче прежнего ђоссию, приготовило
более прежнего аристократические, разнообразные по содержанию эпохи …катерины и
Ђлександра I. ‘ течением времени непрочное, малородовое дворЯнство наше,
отжившее свой естественный век, утратило свое исключительное положение, которое
могло бы, сохранЯЯсь, привести к какому-нибудь насильственному разгрому снизу.
ЂристократическаЯ роль дворЯнства кончилась не столько понижением его
собственных прав и вольностей, сколько дарованием прав и вольностей другим.
“равнение неизбежное все-таки совершилось естественным ходом развитиЯ.
Њирный же характер этого уравнениЯ произошел опЯть-таки от силы и прочности
нашего родового наследственного царизма, от того прекрасного, так сказать,
исторического воспитаниЯ, которое он нам дал; ибо в созидании его соединились
три могущественных начала: римский кесаризм, христианскаЯ дисциплина (учение
покорности властЯм) и сосредоточившее всю силу свою на царском роде родовое
начало наше, столь слабое (сравнительно) и в семье, и в дворЯнстве нашем, и,
может быть, в самой общине нашей[8].
     ‘ самого начала истории нашей мы видим странные комбинации реальных общественных
сил, вовсе не похожие ни на римско-эллинские, ни на византийские, ни на
европейские. “дельнаЯ система наша соответствует, с одной стороны (если смотреть
аналогически на начало всех государств, известных истории), той первоначальной,
простой по быту и понЯтиЯм, отличной от народа аристократии, которую мы
встречаем при зарождении всех государств, грубым патрициЯм первого ђима (и,
вероЯтно, чем-нибудь подобному и у других итальЯнских народов), германскому
первоначальному рыцарству и т. д.
     Џодвижность относительно места, неподвижность и крепость относительно рода,
перевес родового начала и над личным, и над избирательно-муниципальным, которое
представлЯлось народным вечем городов.
     ’акова была наша удельнаЯ система, если ее рассматривать как первобытную
аристократию. Ћна таила в себе, однако, глубокие монархические свойства, именно
потому, вероЯтно, что вне одного рода ђюрика, внезапно столь размноженного, не
было никакой другой сильной и организованной аристократии. ‘амые вечевые
конституции наши были, вероЯтно, так эгалитарны по духу своему, что их отпор
централизующей власти не мог быть силен, как только все боЯрство выразило вполне
Ясно и раз навсегда, что оно и не феодально (не слишком лично), и не
муниципально, а служебно и всегосударственно. ЂристократиЯ наша принЯла,
наконец, чиновный характер; чиновничество же, со своей стороны, -- родовой,
наследственный. ‘лужба давала наследственные права. €згнанное историей из
дворЯнства, из аристократии начало рода разлилось по различным другим составным
частЯм общества, проникло в купеческое сословие[9] и придало духовенству не
бывший в ‚изантии наследственный левитизм.
     Џод влиЯнием внешних врагов и под влиЯнием дружественного византизма кровнаЯ
удельнаЯ аристократиЯ пала и перешла, вместе с новыми родами, в это простое
служилое дворЯнство. Џри всех этих передвижениЯх и переходах жизнь ђоссии
разнообразилась, развивалась; креп царизм центральный, воспитанный византизмом,
и ђусь все росла и все умнела.
     €так, у нас были всегда слабее, чем у многих других, муниципальное начало,
родовое, наследственно-аристократическое и даже семейное, как Я старалсЯ это
показать.
     ‘ильны, могучи у нас только три вещи: византийское православие, родовое и
безграничное самодержавие наше и, может быть, наш сельский поземельный мир (так,
по крайней мере, думают многие о нашей общине; так думают наши охранители
православиЯ и самодержавиЯ, славЯнофилы, и, с другой стороны, человек совершенно
противоположный им, социалист испанский, ќмиль Љастеллар. Ћб общине Я рассуждать
здесь не буду; цель моЯ инаЯ).
     џ хочу сказать, что царизм наш, столь длЯ нас плодотворный и спасительный, окреп
под влиЯнием православиЯ, под влиЯнием византийских идей, византийской культуры.
‚изантийские идеи и чувства сплотили в одно тело полудикую ђусь. ‚изантизм дал
нам силу перенести татарский погром и долгое данничество. ‚изантийский образ
‘паса осенЯл на великокнЯжеском знамени верующие войска „митриЯ на том бранном
поле, где мы впер