тве единственно верной и
попытку уместить в рамках этой модели все концептуальное, методологическое и
историческое многообразие науки.
     Џризнание множественности  способов моделированиЯ  науки  и ее развитиЯ
ставит  нас  перед вопросами:  каким образом  та  или  инаЯ модель  получает
распространение  и признание, на  чем  основан выбор "Ядра"  системы научной
рациональности, как происходит  изменение оценки тех  или иных  критериев  и
норм рациональности в качестве  "основных" или "второстепенных", относЯщихсЯ
к "Ядру" или расположенных на "периферии" системы.
     Љритерии рациональности не априорны, их содержание  обусловлено научной
практикой, всем ходом развитиЯ науки и научного  познаниЯ.  €х принЯтие есть
результат решениЯ научной элиты, определЯющей какой  образ науки (и научного
знаниЯ) доминирует в ту или иную историческую эпоху. Љритерии рациональности
-  это  правила,  по которым  оцениваютсЯ теории и способы их построениЯ, по
которым теории  принимаютсЯ  научными сообществами  в  качестве инструментов
исследованиЯ  и  в качестве  адекватных  описаний  и  объЯснений. ‘уществуют
различные типологии таких критериев. Ћдну из них предложил Љ. •юбнер в книге
"Љритика научного разума". Ћна состоит в следующем.
     Љ первому типу критериев  научной рациональности (Љ. •юбнер называет их
"установлениЯми", подчеркиваЯ тем самым  условный, конвенциональный характер
их  введениЯ   в  методологический  инструментарий  науки)  относЯтсЯ  такие
критерии,  которые  позволЯют  ученым  получать   и   оценивать   результаты
измерений;  длЯ  этого необходимо определить, какие  измерениЯ  допустимы, с
помощью  каких  измерительных   средств  они  могут  быть  сделаны,   какими
требованиЯми ограничены функции измерительных приборов,  какие интерпретации
измерительных данных принимаютсЯ в расчет и т. д. ’акие критерии  называютсЯ
<i>инструментальными</i>. Ќапример, геометрические свойства твердых тел описываютсЯ
с помощью евклидовой геометрии.
     ‚торой тип - это критерии, позволЯющие оценивать адекватность выведениЯ
некоторой  математически выразимой  закономерности  или  естественнонаучного
закона из  результатов измерений и  наблюдений; это <i>функциональные</i> критерии.
Ќапример,   применив  интерполЯционную   теорему   Ќьютона,   можно  вывести
математическую функцию движениЯ из серии измерений.
     ’ретий  тип - <i>аксиомы</i>,  используемые тогда,  когда формулируютсЯ законы
или экспериментальные предсказаниЯ на основании некоторых граничных условий.
Ќапример,  аксиома  "все  инерциальные  системы  эквивалентны"  работает как
основание длЯ формулировки релЯтивистской механики.
     —етвертый тип - правила принЯтиЯ или отвержениЯ теории в зависимости от
результатов экспериментов; это <i>оправдательные</i>  критерии. Ќапример,  к  таким
правилам  относитсЯ  принцип  фальсификации  Љ.  Џоппера:  если   результат,
выводимый из теории как ее логическое следствие, не достигнут в эксперименте
или опровергнут последним, то  теориЯ должна быть отброшена. Љ этому же типу
относитсЯ   принцип  верификации,  требующий  принЯтиЯ  теории,   если   она
подтверждена фактами в такой мере, котораЯ позволЯет приписывать этой теории
достаточную степень вероЯтности.
     ЏЯтый   тип  -  критерии,  определЯющие   общие  характеристики  теории
(простота, наглЯдность,  степень вероЯтности или  наличие достаточного круга
потенциальных  фальсификаторов,  эвристичность,  согласованность и  т.  п.).
’акие  критерии  называютсЯ  <i>нормативными</i>, поскольку  их  принЯтие  означает
установление  некоторых   норм   рационального   поведениЯ   исследователей,
принимающих и использующих ту или иную научную теорию<sup>83</sup>.
     Ќаучное сообщество принимает те или иные критерии рациональности не  по
произволу, хотЯ такое принЯтие,  безусловно,  конвенционально.  Љакие именно
нормы  определЯют  длЯ  данного  ученого,  длЯ  данного научного  коллектива
рациональность их  деЯтельности  и ее результатов  - это зависит  от  многих
факторов:  объективного  содержаниЯ  этой   деЯтельности,  логики  предмета,
предшествующего    опыта,    общего    уровнЯ    развитиЯ    науки   и    ее
материально-технической базы, социально-психологической  атмосферы  в данном
научном сообществе, влиЯниЯ иных сфер культуры и т.д.
     ‚се  эти  факторы  должны  рассматриватьсЯ  в  историческом  контексте.
Ќапример, к  науке  времен  ЂристотелЯ  врЯд  ли применимы  инструментальные
критерии  рациональности в том смысле, в каком они применимы в эпоху лазеров
и ускорителей элементарных частиц. ‚  эпоху, когда всесилие  научного метода
далеко  не  было  общепризнанной  "истиной",  превалирование индукции  среди
оправдательных   критериев   объЯснЯлось   отнюдь   не   только   ее   чисто
методологическими преимуществами.  Џоэтому рациональность науки - это всегда
исторически и культурно обусловленнаЯ и детерминированнаЯ система критериев,
по которым направлЯетсЯ и оцениваетсЯ научнаЯ деЯтельность и научное знание.
     Љонвенциональность  критериев  рациональности  -  тот  существенный  их
признак,  который позволЯет сконцентрировать  вокруг их  изучениЯ усилиЯ  не
только методологов, но  и историков науки и культуры, философов и социологов
науки,  а  также психологов,  занимающихсЯ исследованием  процессов принЯтиЯ
когнитивных  решений.  ‚ этом смысле  конвенциональность  ЯвлЯетсЯ  ключевой
категорией теории научной рациональности<sup>84</sup>.
     ‚ыбор   системы   критериев,   определЯющих   рациональность   научного
исследованиЯ,  никак  нельзЯ  отождествлЯть с  добровольным  "заточением"  в
парадигме и непримиримым неприЯтием иных систем, иных способов моделированиЯ
рациональности. ЏонЯтие "несоизмеримости",  применЯемое ими  длЯ обозначениЯ
отношениЯ между <i>парадигмами</i>, разделенными "научными революциЯми", туманное и
не  нашедшее убедительной  аргументации ни с логической,  ни  с исторической
точек зрениЯ, в еще меньшей степени пригодно длЯ обозначениЯ отношениЯ между
<i>моделЯми рациональности</i>, принимаемыми  различными научными  сообществами или
одним и тем же сообществом длЯ разных целей или в разные периоды времени.
     Њодели  рациональности  строЯтсЯ  с   разными  задачами.  Ћдни   модели
предназначаютсЯ длЯ  исследованиЯ  организации "готового"  научного  знаниЯ,
другие -  длЯ  определениЯ критериев  рациональной  научно-исследовательской
деЯтельности,  третьи  -  длЯ  рационального пониманиЯ  процессов транслЯции
знаниЯ и  обучениЯ, четвертые - представлениЯ в виде рационального  процесса
изменениЯ и  развитиЯ  науки. ќти  модели  могут  частично  перекрывать друг
друга, каждаЯ из них помогает раскрывать природу научной разумности в разных
аспектах, ракурсах.  Њодель  рациональности, отображающаЯ  движение  знаниЯ,
смену его исторически обусловленных форм, развитие его  свЯзей с  практикой,
может  отличатьсЯ  от  модели,  представлЯющей, например,  структуру научных
теорий.
     ‚опрос  о  том,   какаЯ   из   этих  моделей  представлЯет  "подлинную"
рациональность,   так   же  неправомерен,  как   вопрос,  какие   механизмы,
ассимилЯционные  или  диссимилЯционные,  более  адекватны  жизни  организма,
рождение  новых или  гибель отживших индивидов  ЯвлЯетсЯ условием  выживаниЯ
популЯции и т.п.  Ќаучный  разум остаетсЯ самим собой только  в движении,  в
постоЯнном   развитии.  ЂбсолютизациЯ   какой-либо   его   частной   модели,
методологически неверна и чаще всего приводит к недоразумениЯм, а в конечном
счете - к иррациональным представлениЯм о науке.
     Ћзначает  ли признание  множественности способов  моделированиЯ научной
рациональности переход на позицию релЯтивизма? “твердительный ответ на такой
вопрос был бы уместен только со стороны "абсолютиста": ведь сама эта позициЯ
принуждает мыслить в терминах жестких противопоставлений - либо  единственно
вернаЯ модель рациональности, либо все модели верны или, что то же самое, ни
одна из них  не  должна оцениватьсЯ  как правильнаЯ  или  неправильнаЯ,  эти
понЯтиЯ вообще неприменимы.
     ЂбсолютистскаЯ  логика лежит и  в основании вопроса:  можно  ли назвать
рациональной  ту  или  иную модель рациональности, и если можно, то на каком
основании?   ЋтвечаЯ   на  этот  вопрос,   “.  Ѓартли  пришел  к   концепции
"панкритического  рационализма".   …е  суть   в  следующем:   рациональность
нормативной  системы  рациональности  не  может  иметь  иную   природу,  чем
рациональность  самой  науки.   Џоэтому,  в  соответствии  с  установкой  на
критицизм  как  критерий  рациональности, следует признать, что сама  теориЯ
рациональности      должна      быть      "опровергаемой",      подверженной
критике<sup>85</sup>.
     "Џанкритическому  рационализму" не удалось Ясно указать,  что имеетсЯ в
виду  под  "критикой   теории...  рациональной   критики".  …сли   следовать
попперовскому  пониманиЯ научной рациональности, то  надо признать,  что  ее
устоЯми  ЯвлЯютсЯ  опыт  и  логика.  Ћпытные  данные   обладают  неоспоримым
приоритетом  перед   теоретическими  конструкциЯми,  столкновение  с  опытом
заставлЯет  действовать  по логическому  правилу modus tollens и отбрасывать
опровергнутые теории. Љакой "опыт" мог бы заставить отбросить теорию научной
рациональности, основанную на таком принципе?  џсно, что контр-примером этой
теории  могло бы стать  только указание  на  научное,  но нефальсифицируемое
суждение  (суждение,  стоЯщее вне  критики),  что  ЯвлЯетсЯ  противоречием в
определении.
     Љритика  теории осуществлЯетсЯ иной  теорией,  каждаЯ  из них  берет  в
союзники  опыт, соответствующим образом интерпретированный. ‘ледовательно, и
теориЯ рациональности может быть подвергнута критике только со  стороны иной
теории  рациональности!  —тобы  спор  теорий рациональности был  рационален,
нужна некаЯ "супертеориЯ", котораЯ со своего метауровнЯ рассудит  этот спор.
Ќо кто  поручитсЯ  за  рациональность  "супертеории"? Њы попадаем в  ловушку
бесконечного  регресса,  и  это  должно  быть  осознано  как   непреодолимаЯ
трудность.
     Ћтсюда  стремление  найти  основаниЯ  рациональности  где-либо  <i>вне</i>  ее
теории, если понимать последнюю как систему критериев и норм. Њы уже видели,
что  в философии Џоппера  был намечен такой  подход: понЯтие  рациональности
сопрЯжено  по смыслу  с  понЯтием демократии, и оба эти понЯтиЯ представлЯют
части единого концептуального образованиЯ. ЏринЯв такой подход, следовало бы
отказатьсЯ  от  идеи  рассматривать  научную  деЯтельность  как  единственно
надежную   парадигму  рациональности,   поскольку  основаниЯ  рациональности
выводЯтсЯ за  горизонт научного познаниЯ и располагаютсЯ в  сфере социальных
интересов.
     ‚  свое  времЯ ѓ. ‹укач, заимствуЯ  теорию рациональности у  Њ. ‚ебера,
объЯвил  научную  рациональность   простым  перенесением  в  сферу  познаниЯ
принципов  "рыночного  расчета":   наука  получает   этот  принцип  из   рук
товаровладельца-буржуа.   Ќо   вслед  за   этой   мыслью   идет   различение
рациональностей "буржуазной"  науки  и "пролетарской науки". ’ак  получаетсЯ
вздорный   вывод  из  сомнительных   теоретических   посылок.   Џрактические
последствиЯ  этого подхода общеизвестны. ‘оциологи ”ранкфуртской школы также
довели  критику научной рациональности  с  позиции  романтической  идеологии
освобождениЯ  от  диктата  ђазума  до антисциентистского абсурда,  по  сути,
реставрировавшего    архаические    типы    культуры     как    альтернативу
научно-технической цивилизации. ђЯдом с этими упражнениЯми следует поставить
и  антисциентистские эскапады  Џ.  ”ейерабенда, искавшего  основаниЯ  "новой
рациональности" в безграничной творческой свободе индивида.
     ќти уроки, конечно, не закрывают  путь  поиска оснований рациональности
за  рамками  науки  и  научной  методологии.  Ќо  они  показывают   с  какой
осторожностью нужно вести этот поиск, не соблазнЯЯсь простыми ответами.
     —то  нового  может  предложить  системно-модельный  подход  к  проблеме
научной  рациональности? Џрежде всего, как мне представлЯетсЯ, он  позволЯет
избежать  регресса в  бесконечность в  поиске  "последних оснований" научной
рациональности,  не впадаЯ при этом в релЯтивизм. ‚опрос о том,  рациональна
ли та или другаЯ модель научной рациональности, решаетсЯ не тем,  что ищетсЯ
некаЯ "суперрациональность", а тем, выполнЯет или не выполнЯет даннаЯ модель
свою функцию.
     Њы  уже  назвали  некоторые функции  моделей  рациональности  в  науке.
‘формулируем  вопрос  по-другому:  какова задача нормативной  эпистемологии,
рассматривающей   процессы  формированиЯ   и   применениЯ  моделей   научной
рациональности?
     Ћсновной  функцией  моделей научной рациональности ЯвлЯетсЯ  построение
теоретического образа науки  и научного познаниЯ<sup>86</sup>. ЉаждаЯ модель
создает особый  образ науки и, следовательно, особенным оказываетсЯ  и место
этого образа в общей картине культуры.
     ’аким образом, смещаетсЯ фокус проблемы: она состоит не в том, какаЯ из
моделей  рациональности  рациональнее  другой, не  в  том, с  помощью  каких
критериев   можно   определЯть  рациональность   -   как  систему  критериев
рациональности. ’акаЯ постановка проблемы ведет к регрессу в бесконечность и
потому  методологически  бесплодна. ‡ато вполне осмысленно  можно говорить о
степени  адекватности образа науки и научной деЯтельности,  доминирующей  на
данном историческом этапе картине  общекультурного  процесса.  Ћчевидно, что
эта степень не может быть  неизменной или одинаковой  длЯ всех моделей и длЯ
всех картин культуры, учитываЯ к тому же историческую их относительность.
     Ќапример, индуктивистскаЯ модель  развитиЯ  научного познаниЯ,  некогда
выдвинутаЯ  в  противовес  схоластически-спекулЯтивному  стилю  мышлениЯ   и
освободившаЯ   науку  из-под  власти   метафизики,   затем   была   признана
неадекватной   из-за  своей  неспособности  передать  активность  познающего
субъекта, из-за грубого противопоставлениЯ научного и философского элементов
картины мира, из-за конфликтов с историей науки и  культуры. Ћднако  все это
не   означает,   что    индуктивистскаЯ   модель    научной   рациональности
"нерациональна" или менее рациональна, чем гипотетико-дедуктивнаЯ модель или
более  сложные  модели, включающие  социальные  и  социально-психологические
критерии  развитиЯ  науки и научного  знаниЯ.  Ћна  моделирует  определенные
стороны научной рациональности, и  в известных пределах эта модель выполнЯет
свои функции, в том числе и функцию построениЯ рационального образа науки.
     Ђналогичные  рассуждениЯ  можно  привести относительно и других, широко
известных моделей научной рациональности (например, гипотетико-дедуктивной),
причем  следует  заметить,  что  речь  идет не  только  о  моделЯх,  главное
содержание   которых   определено   неким    фундаментальным   методом   или
фундаментальной  теорией  (теоретической программой),  но и  вообще о всЯкой
модели, успешно описывающей и объЯснЯющей основные процессы, характеризующие
научное  познание.  ѓраница  между  рациональной  и  нерациональной моделЯми
научного познаниЯ заключаетсЯ  не в  том,  какие  именно методы,  категории,
принципы  или  нормы  положены  в  основу  этих моделей  (хотЯ,  разумеетсЯ,
включение заведомо  иррационального элемента в  такую  модель, скажем, нормы
"научного  исследованиЯ",  позволЯющей  в  качестве   научной   аргументации
использовать сновидениЯ, наркотический бред или приказы начальства разрушило
бы даже гипотетическую  применимость  такой модели и вывело бы ее обсуждение
за  рамки  здравого  смысла и  опыта науки).  €ррационализациЯ  образа науки
происходит  тогда,  когда  одной  из  моделей  (особенно,  если  эта  модель
достаточно  проста  и  примитивна)  объЯснЯют любые  рациональные  процессы,
происходЯщие  в научном  познании, иначе говорЯ,  абсолютизируют эту модель.
ќпистемологиЯ, поступающаЯ таким  образом, непременно наталкиваетсЯ на такие
свЯзи, отношениЯ, взаимозависимости образа науки и картины культуры, которые
не   могут   быть   рационально  постигнуты   и,   следовательно,   выглЯдЯт
иррациональными.
     Њы еще вернемсЯ к этому вопросу. ’еперь же отметим следующее. ‚опрос  о
рациональности  науки  оказываетсЯ  частью   более   общего   вопроса  -   о
рациональности  культуры. ‚.  ‘. ‘тепин  отмечает,  что образ познавательной
деЯтельности, представление об обЯзательных процедурах, которые обеспечивают
постижение истины, всегда имеет социокультурную размерность. "Ћн формируетсЯ
в науке,  испытываЯ влиЯние мировоззренческих структур, лежащих в фундаменте
культуры той или иной исторической  эпохи,  и  несет на себе отпечаток этого
влиЯниЯ"<sup>87</sup>. ’аким образом, идеалы и нормы науки (а  это, заметим,
важнейшие элементы  моделей  научной  рациональности)  зависЯт  от  культуры
эпохи,    от    доминирующих    в   ней    мировоззренческих   установок   и
ценностей<sup>88</sup>.  Ќо  и культура и  ее  мировоззренческие установки и
ценности также  зависЯт от  успешного развитиЯ науки и  научной методологии.
‘ледовательно,  философско-методологические  оценки и описаниЯ  науки  и  ее
рациональности    должны    рассматриватьсЯ    как   специальные    средства
культурологического (и философско-антропологического, как мы хотим  показать
в дальнейшем) исследованиЯ.
     …сли это  наше  предположение  верно, то  получает  простое  разрешение
вопрос,  который  часто  привлекает особое внимание  участников  дискуссий о
научной рациональности.  Ћн состоит в следующем: включает ли понЯтие научной
рациональности  в  свое  содержание не  только  эпистемические  (истинность,
логичность,  доказательность  и  пр.)  и  деЯтельностные  (целесообразность,
эффективность,  экономичность и  т.д.)  критерии,  но также  и нравственные,
социальные и прочие ценности?
     ‘торонники "очищениЯ" рациональности  от ценностных примесей, расходЯсь
в определениЯх критериев рациональности, сходЯтсЯ в том, что разум не должен
брать   на   себЯ   ответственность   за   нравственный  выбор,   социальное
ориентирование знаниЯ,  отождествлЯть себЯ с человеческой жизнедеЯтельностью
в целом. €х оппоненты выдвигают иные резоны: разум, оторванный от ценностной
ориентации, неизбежно сбиваетсЯ с пути и приходит к иррациональным итогам.
     ќто старый спор,  "мерами  вспыхивающий  и мерами угасающий" в  истории
философии.  Њнение  о  ценностно-этической  нейтральности  науки и  научного
познаниЯ распространено довольно широко. Љак замечает ѓ. Ђ. Ђнтипов, "модель
действительности,   конституируемаЯ   наукой,   не   просто   несет   печать
"равнодушиЯ" к добру и злу, она просто находитсЯ за  их пределами. Џоследнее
и  служит  в  конечном счете источником разного рода  напрЯжений между миром
рациональности и  миром гуманизма"<sup>89</sup>. Ђ. „. Ђлександров  видит  в
ценности научной истины свЯзующее звено между этикой и наукой: "ЋбращаЯсь  к
человеку  с  истиной,  обращаютсЯ к его  разуму.  €стина утверждаетсЯ только
доказательством,  но  не  внушением,  не приказом,  не силой  -  ничем,  что
подавлЯет свободный критический дух человека.  ‚  этом, в частности, состоит
специфический  гуманизм  науки"<sup>90</sup>.  Њежду  этими  мнениЯми   есть
некоторое несовпадение: ѓ. Ђ.  Ђнтипов выводит истину "по ту сторону добра и
зла", а Ђ. „. Ђлександров видит в  ней добро особого рода, соединЯющее, а не
разъединЯющее ценностные арсеналы науки и гуманизма. Ќо оба  мнениЯ сходны в
том,  что рациональность научного  познаниЯ столь  же неразрывно  свЯзана  с
истинностью, сколько отделена от иных гуманистических ценностей.
     Њожно  сказать,  что  сторонники  подобных  мнений  исходЯт  из  модели
рациональности научного познаниЯ, ограниченной исключительно эпистемическими
критериЯми.   ќта  модель  абсолютизируетсЯ,  в  результате  чего  возникает
альтернатива: либо рациональнаЯ наука, либо иррациональное подчинение поиска
истины  субъективным  мотивам,  целЯм и  ценностЯм. Ћбраз  науки  и научного
знаниЯ, конструируемый такой моделью, предназначаетсЯ длЯ достаточно простых
дихотомий,  отграничивающих  науку  от  того,  что  науке  противоположно  -
субъективизма, произвола, социальной демагогии, иррациональной  веры и т. п.
Ќо  длЯ более сложных задач, например, длЯ установлениЯ "узлов свЯзи"  между
наукой и культурными  структурами в  современном  обществе,  такой образ  не
пригоден.  ќто обнаруживаетсЯ тотчас, как мы  задаем вопрос,  почему научнаЯ
рациональность объЯвлЯетсЯ противоположностью гуманизму?
     “читываЯ сказанное выше, Ясно, что "источником напрЯжений"  между миром
научной  рациональности и миром гуманистических ценностей ЯвлЯетсЯ не мнимаЯ
противоположность  между  ними,  а   универсализациЯ  некоторой  (достаточно
примитивной)  модели  рациональности научного познаниЯ,  с  одной стороны, и
неЯвнаЯ  субъективизациЯ гуманизма, с  другой<sup>91</sup>. ЌельзЯ  априорно
ограничивать  возможности моделированиЯ научной рациональности,  ибо это  не
только  предполагало бы некий "суперрациональный отбор" таких возможностей -
еще  до того, как мы что-то узнаем о рациональности  через  ее модели, но  и
неоправданно сужало бы круг задач философии науки.
     ќти  возможности  еще  далеко  не раскрыты. ”илософией  науки  накоплен
неплохой опыт построениЯ простейших (эпистемических, деЯтельностных) моделей
научной рациональности, применимых длЯ решениЯ относительно несложных задач.
Ћднако  почти  нет  опыта системного применениЯ таких моделей. „елаютсЯ лишь
первые попытки  социально-психологического,  социологического моделированиЯ,
построениЯ "многомерных"  моделей, рассматривающих  рациональность науки как
комплексную,  междисциплинарную проблему,  объединЯющую  длЯ  своего решениЯ
усилиЯ   логиков   и  психологов,  историков  и  социологов,   лингвистов  и
математиков,  экономистов и культурологов.  €, конечно  же, в первую очередь
философов.


     <b>Ћчерк 3
     Љритика и рациональность</b>

     <b>1. Џарадигма рационального критицизма</b>

     Ќаше   времЯ   густо  насыщено   критикой.  Љритическое   отношение   к
действительности приравнено к добродетели. Љритицизм служит мерой достоинств
человека  и  его   деЯтельности.  ‚   то  же  времЯ  гипертрофированный  дух
модернизма, неуемнаЯ погонЯ за новшествами, скепсис по отношению  к прошлому
и пренебрежение настоЯщим во  имЯ  гипотетического будущего часто окрашивают
критицизм в инфернальные тона: критика злоупотреблЯет обаЯнием  "страшного и
умного  духа разрушениЯ и смерти" (”.  Њ. „остоевский),  который  часто, как
некогда  к  €вану Љарамазову, приходит в  облике "дрЯнного  черта".  ‡адорно
звучавший в  прошлом веке афоризм о том,  что оружие критики должно уступить
место   критике   оружием,  в   нынешнем  историческом  контексте  похож  на
безответственную болтовню или на приступ безумиЯ.
     ЏостмодернистскаЯ   ирониЯ,  которой   стало   модно   заслонЯтьсЯ   от
инфернального критицизма - неплохое интеллектуальное развлечение, но врЯд ли
оно  способно  стать  серьезным  основанием  культурной  жизни.  ‘колько  ни
иронизируй   над  сосредоточенностью  интеллекта  и  направлЯемой  им  воли,
заменить ее в практической сфере нечем.  ’ем, кто пытаетсЯ отнестись к жизни
как к  игровой затее,  следовало бы помнить мудрость  древних, знавших,  что
боги   карают   дерзких  подражателей   беззаботному   веселью   бессмертных
олимпийцев.  ‘уперкритицизм и его иронический антипод  в равной  мере служат
симптомами духовной усталости и деградации общества.
     ‚се это резче  всего выражаетсЯ  в недоверии к разуму. Љритика оттого и
вырождаетсЯ либо в критиканство, либо в  ироническую забаву, что разрушаетсЯ
ее  свЯзь  с разумом,  интеллектом,  иными  словами, критика перестает  быть
рациональной. Ќо что такое "рациональнаЯ критика"?
     ђациональный    критицизм   -    философско-методологическаЯ   позициЯ,
характеризующаЯсЯ  принципиальным  антидогматизмом,   установкой  на  анализ
собственных   оснований   мышлениЯ,   на   выЯснение   границ   применимости
фундаментальных  понЯтий  и методов.  Љлассическую  парадигму  рационального
критицизма  создал Љант,  согласно  которому  философиЯ должна  исходить  из
саморефлексии  разума,  исследующего  свои  основоположениЯ  и  предпосылки,
проблемы и задачи, и только затем приступающего  к анализу внешних объектов.
Љритицизм в кантовском смысле следует отличать как от догматической критики,
так и от скептицизма,  выступающего обратной стороной догматизма. ЉантовскаЯ
парадигма  рационального  критицизма,  оказав  влиЯние  на  всю  последующую
историю философии, в значительной мере трансформировалась в ней. ‚ философии
”ихте критицизм  приобрел иную ориентацию:  мир  представлений выводитсЯ  из
деЯтельности  чистого  самосознаниЯ,  поэтому рефлексиЯ  разума  приобретает
функцию  критики  по  отношению  к  “ниверсуму;  критицизм,  таким  образом,
направлЯлсЯ  не  только  на  собственные  основаниЯ  мышлениЯ,  он  выступал
позицией  сознаниЯ по  отношению  к  миру.  ‚ философии  ѓегелЯ рациональный
критицизм  тесно  свЯзывалсЯ  с  идеей  развитиЯ: взаимодействие  ("борьба")
противоположностей  есть  не  что  иное,  как  взаимнаЯ  критика, позитивные
моменты  которой служат  возникновению синтеза, нового основаниЯ критической
установки духа.
     Љантианской парадигме рационального критицизма противоположны установки
на критику "неразумной" действительности (Њаркс) или "критику" самого разума
иррациональной  волей (опенгауэр), жизненным  инстинктом (Ќицше, "философиЯ
жизни"), бессознательным влечением (”рейд).  ђазвитие  кантовской  парадигмы
рационального  критицизма во многих отношениЯх определЯлось реакцией  на эти
установки,  а также  на  изменение представлений  о природе  познаниЯ  и его
формах, благодарЯ успехам естественных, социальных и гуманитарных наук.
     ќмпириокритики (Њах,  Ђвенариус)  придали рациональному критицизму роль
установки на исследование эмпирического базиса познаниЯ: опыт был признан не
сферой психических переживаний и не совокупностью качеств предметов, внешних
по  отношению  к сознанию, а сферой  нейтральных "элементов", обеспечивающих
взаимосвЯзь психического и физического в рамках единого знаниЯ. Ќеокантианцы
Њарбургской и Ѓаденской  школ (Љоген, Ќаторп, ‚индельбанд, Љассирер и др.) в
свою  очередь  подвергли  критике  догмы  позитивизма,  искавшего  последние
основаниЯ  научного  знаниЯ  в  чувственных наблюдениЯх;  была  отброшена  и
кантианскаЯ "вещь сама по себе" как "реликт догматической метафизики". Љоген
полагал,  что началом  философско-методологического критицизма  должна стать
теориЯ чистых или априорных элементов познаниЯ (категорий, теорий). ‘огласно
Ќаторпу,    критическаЯ    рефлексиЯ     охватывает    не    только    сферу
физико-математического  исследованиЯ,  но  также моральный,  эстетический  и
религиозный   опыт.  ‚   феноменологии   ѓуссерлЯ   рациональный   критицизм
ориентирован  на  интерпретацию  познавательных  возможностей  человека  без
разграничений  между  мышлением  и  созерцанием, дискурсом и интуицией;  был
подвергнут  критике натуралистический объективизм как основание гносеологии.
Ћбщим моментом феноменологии, неокантианского критицизма и  позитивизма (при
всех существенных различиЯх между ними) стало перемещение фокуса гносеологии
в  сторону  проблем  метода.  ‘  усилением  взаимодействиЯ и  диалога  между
философией  и  наукой в  ••  веке понЯтиЯ  "метода"  и  "критики" еще  более
сблизились,  и  дальнейшее  развитие  классической  парадигмы  рационального
критицизма происходило главным образом в рамках методологии науки.
     ‚   философии   критического   рационализма   рациональный    критицизм
рассматриваетсЯ   как   методологическаЯ  стратегиЯ  при  решении   проблемы
демаркации  между  наукой  и  метафизикой (последнЯЯ  характеризуетсЯ именно
своим иммунитетом от самокритики, принципиальной неопровержимостью).
     Ћднако  в этом  статусе рациональный  критицизм не  может  быть  вполне
последовательным. Џеред методологией  науки возникает дилемма: либо признать
установку критицизма не подверженной критике, возрождаЯ тем самым догматизм,
либо  согласитьсЯ  с  принципиальной  опровержимостью самой этой  установки,
попадаЯ  при  этом в порочный круг: "опытным"  опровержением этой  установки
могло бы стать  только указание на  научное,  но нефальсифицируемое суждение
(суждение, стоЯщее вне критики), что ЯвлЯетсЯ противоречием  в  определении.
Џоппер предложил считать установку на рациональную критику "символом научной
веры", изначальной готовностью  ученых  действовать  в  рамках  рациональной
дискуссии.  Ћднако, вопреки  намерениЯм Џоппера, это, по сути, означало, что
рассуждениЯ  об  основаниЯх  научной  рациональности  "переводЯтсЯ" с  Языка
методологии и  логики на  Язык психологии и  социологии науки.  Ћпределенной
двойственностью   в   интерпретации  рационального  критицизма  отмечена   и
методологическаЯ  концепциЯ  научно-исследовательских   программ   ‹акатоса:
критические  решениЯ   научной  элиты   основываютсЯ   не  на  догматическом
выполнении  требований  фальсификационизма,   а  на   оценке  эвристического
потенциала программы как  прогрессирующего или вырождающегосЯ; однако, такаЯ
оценка   в    реальной    научно-исследовательской    практике    подвержена
психологическим и социологическим влиЯниЯм.
     €менно  этому  обстоЯтельству  было  придано   исключительное  значение
представителЯми исторического  направлениЯ  в  философии науки (Љун, ’улмин,
Џолани  и  др).   Љун  отождествил  классическую   парадигму   рационального
критицизма  с  кризисным  или  "революционным"  состоЯнием   науки:  критика
оснований происходит, когда прерываетсЯ "нормальный"  период научной работы,
и фундаментальные образцы этой работы  разрушаютсЯ "изнутри" (под  давлением
накопившихсЯ  противоречий с фактами)  и  "извне" (в конкуренции с  другими,
альтернативными образцами).  ‚  постмодернистских концепциЯх науки (ђорти  и
др.)  гносеологическое  значение  рационального  критицизма сильно  снижено,
поскольку отвергаетсЯ  сама возможность фундаментального эпистемологического
обоснованиЯ  научного   исследованиЯ  -  бессмысленно   говорить  о  критике
оснований, если сами эти основаниЯ полагаютсЯ чем-то временным, имеющим лишь
вспомогательное,  инструментальное  значение длЯ  прагматически  трактуемого
успеха.
     ‚  современной философии рациональный критицизм все больше  играет роль
одной  из  регулЯтивных идей, влиЯние  которой усиливаетсЯ или ослабевает  в
зависимости от  изменений позиции рационализма, культурных функций науки, от
ее  значимости  в  рЯду  иных  форм  общественного  сознаниЯ.   ЉлассическаЯ
кантианскаЯ   парадигма  рационального   критицизма  и   в  настоЯщее  времЯ
противостоит  пониманию критики  в  вульгарном, обыденно-житейском смысле, в
котором  "критиковать"  значит   "указывать  на  недостатки",   "отвергать",
"разрушать" и т.д.  ђациональнаЯ  критика - это выЯвление разумных оснований
мышлениЯ, границ  его возможностей, сопоставление предмета мысли с идеальным
образом,   моделью  этого  предмета,  заданной   ђазумом.  Ћна  есть   форма
рационального  конструированиЯ  предмета;  момент отрицаниЯ  в ней  подчинен
положительному содержанию.  ‘ледовательно, рациональнаЯ критика есть не  что
иное, как сам ђазум в своей конструктивно-преобразующей работе.
     Ќо эти  замечаниЯ еще  никак  нельзЯ  принЯть за ответ на  поставленный
вопрос  о  том,  что  такое  рациональнаЯ  критика.  Њы  вращаемсЯ  в  кругу
тавтологий:  критика рациональна,  если она соответствует рациональности.  €
это снова возвращает нас к проблеме: что такое рациональность?
     Њы   уже   рассматривали   подход,  согласно   которому  рациональность
мыслительной  или  практической деЯтельности определЯетсЯ через соответствие
этой   деЯтельности    определенным    критериЯм.    Ќапример,    критериЯми
рациональности  могут  служить логические правила, научные  или практические
принципы и нормы, выЯвленные закономерности, математические отношениЯ и т.п.
’огда рациональнаЯ критика есть применение этих критериев к предмету длЯ его
пониманиЯ, теоретического объЯснениЯ или практической работы с ним.
     Џримеры такой критики  известны  каждому. „оказательство математической
теоремы  оспариваетсЯ или отвергаетсЯ, если  оно нарушает логические правила
дедукции,   содержит    недопустимые   преобразованиЯ   или   опираетсЯ   на
внематематические   допущениЯ.  ќкспериментальный  результат   ставитсЯ  под
сомнение или признаетсЯ ложным, если обнаруживаетсЯ недопустимаЯ погрешность
расчетов, невернаЯ, с  точки зрениЯ принЯтой теории,  интерпретациЯ  данных,
использование  неЯсных  или противоречивых  допущений. Џрактическое действие
признаетсЯ   нерациональным,   если   обнаруживаетсЯ   его  неэффективность,
нецелесообразность,  непоследовательность  либо несогласованность  с другими
действиЯми. Ћднако при ближайшем рассмотрении все не так очевидно.
     Љонечно,  если  ученик,  доказываЯ  геометрическую  теорему,  пропустил
важные  шаги   доказательства  или  спутал  термины,  его   "рациональность"
неудовлетворительна.  Ћднако  само  по  себе  соблюдение  логических  правил
недостаточно длЯ признаниЯ математического  рассуждениЯ  рациональным. Љроме
того, эти правила (логические системы) могут  менЯтьсЯ,  так что  применение
какого-то  из   них   как  раз   и   признаетсЯ  нерациональным.   Ќапример,
математики-конструктивисты  (интуиционисты) отказываютсЯ  от доказательств и
вообще  от  математических  построений,  основанных на  применении  принципа
<i>tertium non datur</i>. ‘пециальнаЯ аргументациЯ против применениЯ этого принципа
имеет  давнюю  традицию,  развивавшуюсЯ  не  только в  русле математики,  но
затрагивающую  содержание основных математических  понЯтий. ‡десь  не  будем
касатьсЯ этой аргументации, но отметим,  что речь идет  о критике  принципа,
который зачислЯлсЯ  в  рЯд основных  логических  законов  и,  следовательно,
выступал как один из  критериев  математической и логической рациональности.
ђациональна ли  эта  критика? ђечь идет о принципиальном гносеологическом  и
методологическом моменте:  можно ли  говорить  о  рациональности  критики...
критериев рациональности?
     Џо сути,  это  другаЯ  форма  рассмотренного выше  вопроса о  критериЯх
рациональности, позволЯющих определить рациональность модели рациональности.
Њногоэтажное   нагромождение,   получающеесЯ   из-за   того,   что    термин
"рациональность" употреблЯетсЯ в качестве  самоприменимого предиката,  может
вызвать раздражение. Ќо сдержим эмоции и попытаемсЯ показать, что постановка
этой проблемы нелепа не только по форме, но, что более важно, проистекает из
нелепостей,  заключенных  в  неограниченном (иначе  говорЯ,  абсолютистском)
применении критериального подхода.
     ђанее мы пытались понЯть, можно ли рационально оценивать  некую систему
критериев рациональности как  <i>рациональную</i>. Њы выЯснили,  к каким трудностЯм
приводЯт такие  попытки.  ’еперь  мы  пытаемсЯ  понЯть, можно ли рационально
<i>критиковать</i> систему критериев рациональности, то  есть  решить  вопрос  о ее
(системы) <i>нерациональности</i>. € в том, и в другом случае  нам потребовалась бы
некаЯ  "мета-рациональность".  Ќо   мы  уже  видели,   что  последовательное
проведение   идеи   "мета-рациональности"  приводит   либо   к  регрессу   в
бесконечность в поисках рациональности <i>per se,</i>  либо к  постулированию некой
"супер-рациональности", не подверженной никакой критике. Ѓесконечный регресс
-      неприЯтность     длЯ      методолога      и      неудовлетворительнаЯ
философско-гносеологическаЯ   позициЯ.   "ЂбсолютнаЯ    система"   критериев
рациональности -  нечто такое,  что не только  не  находит  подтверждениЯ  в
исторической практике мышлениЯ, но и прЯмо противоречит ей.
     Џодобные  трудности  имеют  место,  конечно,  не  только  в математике.
ЂристотелевскаЯ физика  с ее  принципом движениЯ земных тел под воздействием
внешних сил отнюдь  не менее  рациональна, чем  физика  ѓалилеЯ  с принципом
инерции. Њы уже видели, что вопрос о том, какаЯ из этих физических концепций
"рациональна  на  самом  деле", не решаетсЯ  ссылками  на  "истинность"  или
"соответствие  с реальностью".  €стинность,  как уже  было  сказано выше, не
ЯвлЯетсЯ достаточным критерием  рациональности; "неистиннаЯ" или отвергнутаЯ
физическаЯ  теориЯ  может  быть  вполне  рациональна.  Џоэтому  историческое
развитие  научного  познаниЯ   можно   представить  как   изменение   систем
рациональности,  как  их  соперничество  и   чередование   в  понЯтийном   и
методологическом арсенале ученых.
     Џлюрализм  рациональностей еще  более  очевиден в  сфере  практического
действиЯ  и   поведениЯ.  Ђргументы  сторонников  единой  или  универсальной
рациональности  противоречат историческим фактам,  а  теоретический  спор  с
такими аргументами  не  может дать  ничего,  кроме бесконечной дискуссии,  в
которой каждаЯ из сторон считает свою рациональность "более рациональной".
     €так,  попытка  определить  <i>рациональность  критики</i> через  соответствие
<i>критериЯм  рациональности</i>  приводит к тривиальному  выводу:  сколько  разных
рациональностей,  столько  же  и  рациональных   критик.   Ѓесспорно   одно:
рациональнаЯ  критика  существует,  и  мы  всегда интуитивно отличаем ее  от
нерационального  критиканства  или иронической имитации.  Љак перевести  эту
интуицию на Язык методологии и теории рациональности? ‚озможно ли это? ’акие
вопросы  нельзЯ  оставить без ответа, ибо они  свЯзаны  с определением сферы
компетенции методологии и затрагивают ее философский статус.
     "Љритические  рационалисты"  -  как  следует  уже  из   названиЯ  этого
философского и социально-политического направлениЯ  -  отводЯт  рациональной
критике  центральную  роль.  Џафос   критики  в  "критическом  рационализме"
необычайно высок. ‚ критике прежде всего реализуетсЯ и обнаруживаетсЯ ђазум.
Ђбсолютна  лишь критическаЯ мощь разума,  все  прочие абсолюты низводЯтсЯ до
заурЯдных  человеческих   мнений.  Ќо   критика  должна  иметь  рациональные
основаниЯ. ’аким основанием в философии Љ. Џоппера служит эмпиризм науки, ее
постоЯннаЯ  апеллЯциЯ  к  опыту.  ќмпиризм и  критицизм - вот два устоЯ, два
основных  компонента рациональности. ‚ этой  паре основную  методологическую
роль играет критика. Ћпыт - оружие критики.  ‘ама же критика - <i>modus vivendi</i>
разума,  "базис   всей   эпистемологии  и  методологии",  по   выражению  Љ.
Џоппера<sup>92</sup>.
     ‚  этом  -  ответ  "критического  рационализма"  на  проблему  „екарта.
Ћсновоположник  современного  рационализма  учил,  что  направление движениЯ
познаниЯ определено "естественным светом разума", который распространЯетсЯ в
поле пониманиЯ,  структурированном  "врожденными  идеЯми".  Ќо что  ЯвлЯетсЯ
причиной того,  что движущаЯсЯ мысль не останавливаетсЯ  ни  одном  из своих
результатов?  ЉакаЯ  сила  поддерживает  это  непрерывное  движение?  Њ.  Љ.
Њамардашвили, отвечаЯ на этот вопрос "за „екарта", указывал на эту причину -
жизненное  самоосуществление мыслЯщего "џ". Њыслить  и существовать - значит
постоЯнным  усилием поддерживать движение мысли. "‡нание  существует...  как
нечто  такое,  что  непрерывно производит  другое  знание  и  что  все времЯ
находитсЯ   в  принципиально   переходном  состоЯнии"<sup>93</sup>.  —то  же
обеспечивает  это безостановочное  движение,  не  дает  угаснуть  жизненному
порыву "џ", поддерживает  напрЯжение  силовых  линий  в  "когитальном поле"?
Ћтвет „екарта: эта непрерывно творЯщаЯ и поддерживающаЯ свое творение сила -
Ѓог, конечный  источник  "естественного света разума". Љ.  Џоппер  дает иной
ответ: эта  сила  - соединение  процесса познаниЯ  с особыми  условиЯми  его
осуществлениЯ, это - "открытое общество" ђеспублики “ченых. ’ак "критический
рационализм"   пытаетсЯ   разорвать  логический   круг,   придаваЯ  проблеме
обоснованиЯ  рациональности  многомерный, объемный  характер,  выводЯ ее  из
плоскости одного только методологического анализа.


     <b>2. Ћт рациональности к критике.</b>

     €так,  "критические рационалисты" как будто смогли остановить <i>regressus
ad infinitum</i> в поисках оснований рациональности. Ћднако  проблема  критериев
рациональности не снЯта. Џусть в  конечном  счете рациональность зиждетсЯ на
конвенциЯх убежденных рационалистов, организованных  в "открытое сообщество"
с  его   демократическими  традициЯми.  Ќо  всЯкий  раз,  когда  обсуждаетсЯ
сакраментальный вопрос "<i>это</i> рационально  или не рационально?",  на  него нет
никакого  другого  ответа,  кроме как  указание  на критерии рациональности,
которым  отвечает  или  не  отвечает  <i>это.</i> ‘ледовательно, никакаЯ критика не
может  просто считатьсЯ рациональной  потому, что ею занимаютсЯ рационалисты
или  граждане ђеспублики “ченых.  Ќеобходимо предъЯвить, сделать Ясными  длЯ
всех  участников  критической  дискуссии критериальные основаниЯ  последней.
Џоэтому проблема  выЯвлениЯ и выбора этих оснований ЯвлЯетсЯ фундаментальной
в теории познаниЯ вообще и в теории рациональности и рациональной критики, в
частности.  Џри  этом  -  как уже  было сказано -  ее  фундаментальность  не
означает,  что  только  к  ней  и  сводитсЯ  выЯснение  того,  чем  ЯвлЯетсЯ
рациональнаЯ критика.
     Љогда   пытаютсЯ    вывести    характер   рациональной    критики