ис там,  где
вина только  в  субъекте. Џроцесс духовного самоопустошениЯ  науки  идет  на
пользу  механизированному  существованию  масс, которое способно  награждать
премиЯми,  которые  заставлЯют  талантливых  людей   продолжать  планомерное
исследование даже без иного научного смысла.
     <i>‚ массовом существовании высших учебных заведений</i> проЯвлЯетсЯ тенденциЯ
уничтожить  науку как науку. Ћна должна приспособитьсЯ  к требованиЯм массы,
котораЯ заинтересована только в практической цели, в экзамене и свЯзанными с
ним правами; исследование получает  поддержку лишь  постольку, поскольку оно
обещает практически  осуществимые результаты. ќто сводит науку к объективным
знаниЯм, которые доступны рассудку и могут быть  усвоены  в обучении. ‚место
университета, который живет в духовном беспокойстве "sapere aude" ["осмельсЯ
быть мудрым"], возникает просто  школа. €ндивид обЯзательным планом  занЯтий
освобождаетсЯ от опасности поиска своего пути. Ѓез риска в свободе  не может
быть заложена  основа  возможности самостоЯтельного мышлениЯ.  ‚  результате
остаетсЯ виртуознаЯ  техническаЯ специализациЯ и,  пожалуй, большие  знаниЯ;
решающим  становитсЯ  тип  ученого,  а не исследователЯ.  ’о,  что  начинают
считать это одним и тем же, ЯвлЯетсЯ симптомом упадка.
     ЏодлиннаЯ  наука  ЯвлЯетсЯ  <i>аристократическим  занЯтием</i>  тех,  кто  сам
посвЯщает   себЯ   этому.  €сконное   желание  знать,  которое   единственно
предотвратило  бы   кризис  науки,   -   свойство   отдельного  человека   и
осуществлЯетсЯ   им   на  свой  страх  и  риск.  ’еперь,  правда,  считаетсЯ
невероЯтным, если человек посвЯщает свою жизнь <i>научному</i> исследованию. Ќо это
никогда  и не было делом  толпы. Љ  науке причастен  лишь тот,  даже если он
применЯет   ее  как  профессию  на   практике,   кто  по  своей   внутренней
направленности  ЯвлЯетсЯ исследователем. Љризис науки  -  это <i>кризис  людей,
который  охватил их,</i>  когда они утратили  подлинность  безусловного  желаниЯ
знать.
     Џоэтому  сегоднЯ  в  мире установилось  <i>искажение  смысла  науки.</i> Ќаука
пользуетсЯ  чрезвычайным  признанием. Џоскольку  массовый  порЯдок  возможен
только посредством техники,  а техника -  <i>только  посредством науки,</i>  в нашу
эпоху  царит  вера  в  науку.  Ќо  так  как  доступ  к науке  возможен  лишь
посредством методического образованиЯ, а удивление перед ее результатами еще
не есть причастность к ее смыслу, то эта вера  ЯвлЯетсЯ суеверием. ЏодлиннаЯ
наука  - это знание, в которое  входит знание  о методах  и границах знаниЯ.
…сли же верЯт в результаты науки, которые знают только в качестве таковых, а
не в свЯзи с методом, посредством которого они достигнуты, то это суеверие в
воображаемом  понимании  становитсЯ  суррогатом  подлинной  веры.  ‘оздаетсЯ
уверенность в мнимой прочности научных достижений. ‘одержание этого суевериЯ
следующее: утопическаЯ компетентность во всем, умение создавать и технически
преодолевать любую трудность, благосостоЯние  в  качестве возможности общего
существованиЯ,  демократии  как  справедливого   пути  длЯ  всех  к  свободе
посредством  решениЯ  большинства,  вообще  вера  в  положениЯ  рассудочного
мышлениЯ как  в догмы, которые считаютсЯ абсолютно  правильными.  ‘иле  того
суевериЯ подчинЯютсЯ почти все, в том числе и ученые. €ногда она в отдельном
случае как будто преодолеваетсЯ, но сразу  же поЯвлЯетсЯ опЯть; это суеверие
разверзает  бездну  между человеком,  который подчинилсЯ ему, и  критическим
разумом подлинной научности.
     Ќаучное суеверие легко оборачиваетсЯ во враждебность науке, в суеверие,
которое ждет помощи от  сил,  отрицающих науку. ’от,  кто  в своей  вере  во
всемогущество  науки  заставил молчать свое  мышление перед лицом  сведущего
человека,   знающего   и   указывающего,   что   правильно,    разочарованно
отворачиваетсЯ  при  неудаче и  обращаетсЯ  к  шарлатану.  Ќаучное  суеверие
родственно мошенничеству.
     ‘уеверие,  противостоЯщее науке, принимает, в свою очередь, форму науки
в качестве подлинной науки в отличие от школьной науки. ЂстрологиЯ, изгнание
болезней заклинаниЯми, теософиЯ, спиритизм, Ясновидение, оккультизм и прочее
привносЯт туман в нашу эпоху. ќта сила сегоднЯ встречаетсЯ во всех партиЯх и
мировоззренчески выраженных  точках зрениЯ; она  дробит  повсюду  субстанцию
разумного бытиЯ человека. ’о, что столь немногие  люди обретают  - вплоть до
их  практического мышлениЯ  - подлинную научность, есть Явление  исчезающего
самобытиЯ. ЉоммуникациЯ  становитсЯ невозможной в  тумане  этого,  вносЯщего
сумЯтицу, суевериЯ,  уничтожающего возможность как подлинного знаниЯ, так  и
действительной веры.
     <b>”илософиЯ.</b>    ‘итуациЯ   философии   характеризуетсЯ   сегоднЯ    тремЯ
неопределенными видами действительности: эпоха создала людей, <i>лишенных веры,</i>
внедренных  в  аппарат; <i>религиЯ,</i>  прочно переданнаЯ церковным  организациЯм,
все-таки не находит больше в  них творческого выражениЯ, которое исходило бы
из  своего  настоЯщего;  <i>философиЯ</i>  за последнее  столетие,  по-видимому все
больше превращаЯсь в учение и историю, терЯет свое значение.
     <i>Ќеверие</i>  в  мире   технической  аппаратуры  выглЯдит   как   обвинение.
‚еликолепные достижениЯ  человека, которые позволили ему заключить природу в
нужные ему формы, привели с увеличением масс к душевной вЯлости бесчисленных
людей,  обвинить которых  лично  перед действительностью  истоков их жизни и
хода их жизни не посмеет никто. Ћднако если спросЯт, должны ли люди  в своем
большинстве  отупеть  на  службе этому аппарату, то ответ может  быть  один:
единственный путь - дальнейшее движение в рамках аппарата и усилиЯ спастись,
пребываЯ в нем. ‚едь и неверующий не становитсЯ просто рабочей  скотиной, но
остаетсЯ  человеком. €менно поэтому длЯ  него  самого ощутимо, что все стало
мутным. ЋстаетсЯ только слепаЯ волЯ к изменению обстоЯтельств и самого себЯ.
ѓотовность к этому  растет, ибо человек не может не  верить. ‚  мире невериЯ
кое-кто  еще  сохранЯет в доброй  воле данную ему  возможность;  но  начатки
гибнут в своем возникновении, если человек  лишен традиции и зависит лишь от
самого себЯ.  Ћднако  ни  план,  ни организациЯ  не достигнут того,  на  что
способен лишь сам осуществлЯющий свою волю человек.
     ‚ ложной Ясности, созданной сознанием массового обеспечениЯ  в качестве
сознаниЯ  того,  что  все  вещи могут быть  сделаны,  утерЯно необоснованное
внутреннее  присутствие  далекого безусловного,  которое  до сих пор  было в
своем историческом образе действительным в виде <i>религии.</i> €сторическаЯ основа
человеческой экзистенции стала как бы невидимой; религиЯ, правда, продолжает
существовать,  управлЯемаЯ  церквами  и  вероисповеданиЯми,  но  в  массовом
существовании   часто  -  только  как  утешение  в  беде,   как  привычка  к
упорЯдоченному  образу жизни,  редко  - как  действеннаЯ  жизненнаЯ энергиЯ.
ЌарЯду  с  действенностью  церкви  как  политической силы  религиознаЯ  вера
отдельного человека встречаетсЯ  все  реже. ‚еликие традиции  церквей  часто
выглЯдЯт  сегоднЯ  в  своей  осознанности  как  восстановление  собственного
невозвратного  прошлого при  широком  использовании всех  современных  идей.
–ерковь  все  менее охотно  склонна терпеть  самостоЯтельность  независимого
человека.  ‚ ней  нет больше  подлинной силы  авторитета и свободы, но  есть
способность   к  решительному  исключению   самостоЯтельности  в   громадной
концентрации  ее  духовного  аппарата  длЯ  господства над массовой душой  и
наполнении ее определенным содержанием.
     <i>”илософское мышление</i> испокон веку способствовало проникновению сознаниЯ
в  глубочайшие основы  человеческого бытиЯ,  оно секулЯризировало  религию и
сделало  действительностью независимость  свободного  индивида.  —еловек  не
потерЯл  основу, она лишь глубже освещалась в своей абсолютной историчности.
‘омнительной эта  действительность индивида оставалась лишь потому, что этот
свет мог угаснуть и  опустеть в  чистом  сознании, лишенном экзистенции. Ђ в
самом деле со второй половины XIX века, традиционнаЯ философиЯ повсюду стала
делом  университетов, которые  все  реже  ЯвлЯли  собой общество  философски
мыслЯщих  людей,  сформировавших  себЯ, исходЯ  из  собственных  истоков,  в
передававших в виде мыслей  то, что они осознали. ”илософиЯ была оторвана от
ее  основы  и  утратила   ответственность   за  возможность   созданной   ею
действительной жизни, стала в качестве учениЯ  второстепенным  Явлением. Ћна
пыталась  оправдать свое существование  перед  лицом  признанных, фактически
превосходЯщих ее наук, определЯЯ себЯ как чистую науку и пытаЯсь под  именем
теории  познаниЯ   утвердить  как  свое  значение,  так  и   значение  наук.
”актически, несмотрЯ на видимость ее  значениЯ  в настоЯщем,  она свелась  к
знанию  ее  истории.  Ќо  это  было  в  большинстве   случаев   не   столько
проникновением  в  истоки,  сколько  оперированием  принципами,  проблемами,
мнениЯми и системами. Ѓудучи внешне филологической, внутренне  рациональной,
без  какого-либо   отношениЯ  к  собственному  существованию  индивида,  она
продолжала  свою   достойную,  благодарЯ  унаследованной  традиции  строгого
мышлениЯ, деЯтельность в  школах,  которые, несмотрЯ  на  жаркую  полемику в
литературе, по существу, не отличались  друг от друга (называЯсь идеализмом,
позитивизмом,    неокантианством,   критицизмом,   феноменологией,   теорией
действительности). ’о,  что они обычно не  знали Љьеркегора,  не  признавали
Ќицше философом, объЯвлЯЯ  его поэтом и тем самым устранЯЯ исходЯщую от него
опасность, и тем не менее говорили о нем, хотЯ и отвергаЯ его как ненаучного
модного   мыслителЯ,   неспециалиста,   служит   характерным  симптомом   их
беспомощности.  Ћни превращали радикальные философские  вопросы в безопасные
длЯ себЯ.
     ЏодобнаЯ  философиЯ, не отвечающаЯ поставленным  перед ней требованиЯм,
широко  распространилась,  но  растворилась  в  хаосе.   Џеред  ней   стоЯла
величайшаЯ задача.  ’олько  в ней мог  человек,  неспособный  больше жить  в
соответствии с церковной верой, удостоверитьсЯ  в своем собственном волении.
Џравда, на того, кто остаетсЯ верным  трансценденции  в образе  христианской
веры,  никто не смеет нападать, если только он не  становитсЯ нетолерантным.
€бо в  верующего  можно привнести только  разрушение;  он может  быть открыт
философствованию и готов испытать распространЯющеесЯ и на  него неустранимое
в  человеческом  существовании  сомнение,  однако он обладает  позитивностью
бытиЯ  в  историческом  образе,  она  служит ему  выходом  и  мерой, которые
неминуемо  приводЯт его  к себе. Ћб  этой возможности мы  здесь говорить  не
будем. ‘егоднЯ неверие, распространЯющеесЯ как поток, прочно свЯзано с нашим
временем.  ‘ледует задать  вопрос,  возможна  ли  вообще вера вне религии. ‚
постановке такого вопроса возникает философствование. ‘мысл философствованиЯ
заключаетсЯ сегоднЯ в том, чтобы уверитьсЯ, исходЯ из  собственной основы, в
своей независимой вере.  Џредшественниками, указующими путь, ЯвлЯютсЯ Ѓруно,
‘пиноза,  Љант. ’ам,  где  религиЯ  утрачена,  - а  она  может  быть  только
церковной,   называть   же   что-либо   другое   религией   не   более   чем
бескомпромиссный обман - существует либо фантазиЯ и  фанатизм суевериЯ, либо
философствование.  Ќо последнее  есть  вера лишь на основе своего  пониманиЯ
себЯ  и благодарЯ ему; мыслЯщаЯ философиЯ стремитсЯ систематически  доводить
эту веру до Ясности и свЯзно сказать то, что действительно может быть узнано
лишь в  экзистенции, а  не во всегда склонном оторватьсЯ  от  нее  мышлении.
“помЯнутые фантазии не нуждаютсЯ в философии. –ерковнаЯ  религиозность может
обойтись  без  нее, но  может  и  искать  ее, чтобы  „овести  себЯ  в  своей
сокровенности до  полной Ясности; церковнаЯ вера, как  таковаЯ,  нуждаетсЯ в
своем существовании в качестве  сообщества только  в  теологии. ”илософиЯ же
нужна индивиду как таковому, т.  е.  его  свободе,  пусть даже  она с  точки
зрениЯ  теологии  не более  чем безумный  риск,  высокомерное притЯзание или
иллюзиЯ несчастных людей, отвергнутых Ѓогом и неспособных найти спасение вне
церкви.
     ‘егоднЯ <i>философиЯ - единственнаЯ возможность  длЯ  тех, кто сознательно
не ищет  пристанища.</i> Ћна  уже  не занЯтие узких  кругов;  по крайней  мере в
качестве  вопроса отдельного  человека, спрашивающего, как ему  жить, она  -
дело бесчисленно многих. ”илософиЯ различных школ была бы оправдана, если бы
она создавала возможность философской жизни. ‚ данный момент она, рассеЯннаЯ
и  рассеивающаЯ,  проЯвлЯетсЯ  в  кратких  попытках  и   нигде  не  обладает
целостностью.
     Ћтсюда  понЯтен  и совращающий  призыв,  который  мы уже  долгое  времЯ
слышим: <i>вернутьсЯ от  сознаниЯ к  бессознательности, к</i>  призыву крови, веры,
почвы, души, к историческому и бесспорному. ђелигию, поскольку  в нее,  в ее
исконность  больше  не  верили,  возвышали в своем  отчаЯнии, доводЯ  ее  до
абсурда; будучи, по существу, неверующими, люди хотели насильственно верить,
разрушив сознание.
     ќтот  призыв  обманывает. —еловек длЯ  того, чтобы  остатьсЯ человеком,
должен  пройти  через осознание. ‘ледует лишь продвигатьсЯ  вперед.  Џлоское
осознание, которое  все представлЯет  как доступное  познанию  знание  и как
достигаемую  цель,  философствование  должно преодолеть  посредством  Ясного
построениЯ  всех  способов осознаниЯ. ЌельзЯ больше  прибегать  к маскировке
посредством отказа от сознательности, не исключаЯ себЯ из движениЯ в истории
человеческого  бытиЯ.  ‘ознательность  стала  длЯ нас в нашем  существовании
условием, при котором может  прорватьсЯ  подлинное, утвердитьсЯ безусловное,
станет возможным тождество с собственной историчностью.
     ”илософствование стало  основой подлинного бытиЯ человека. ‘егоднЯ  оно
обретает  свой   характерный   образ:  человек,  ввергнутый  из   субстанции
стабильных условий  в аппарат массового существованиЯ,  пребывающий, утратив
свою  религию,  в неверии,  решительнее мыслит о собственном бытии. €з этого
возникают  типические, адекватные  эпохе философские  мысли.  Џервое  уже не
открывшеесЯ божество, от которого все зависит, - не мир, который существует;
первое  - человек, который никогда не  может удовлетворитьсЯ самим собой как
бытием, но все времЯ стремитсЯ выйти за свои пределы.

        *ЏЯтаЯ часть*

        Љак сегоднЯ понимаетсЯ человеческое бытие
     <i>“тративший  безопасность  человек</i>  сообщает  облик  эпохе,  будь  то  в
протесте  своенравиЯ,  в  отчаЯнии  нигилизма,  в беспомощности  многих,  не
нашедших  выхода,  или  в блужданиЯх и поисках,  отказывающихсЯ  от конечной
опоры  и  гармонизирующих соблазнов.  Ѓога нет  - таков все растущий возглас
масс; тем  самым и  человек терЯет  свою ценность, людей  уничтожают в любом
количестве, поскольку человек - ничто.
     Ђспект нашего мира в вынужденности его существованиЯ и отсутствиЯ опоры
в  его духовной  деЯтельности,  <i>не допускает больше  бытиЯ  в умиротворенной
свЯзи  с  существующим.</i> ЌарисованнаЯ  нами  картина  может обескуражить; все
воспринимаетсЯ  пессимистически, люди  отказываютсЯ вообще  что-либо делать.
€ли  же  сохранЯют, несмотрЯ  на это,  оптимистическое сознание  собственной
радости  существованиЯ, взираЯ на субстанциальное, которое встречаетсЯ еще и
сегоднЯ. Ћднако то и другое слишком просто. Ћни уклонЯютсЯ от ситуации.
     ‚  самом деле требование  ситуации  к  человеку  кажетсЯ  таковым,  что
удовлетворить   его   может   только   существо,   превосходЯщее   человека.
Ќевыполнимость  требований может соблазнить  попыткой обойти  его, считатьсЯ
только с  настоЯщим и поставить границы своим мыслЯм. ’ому, кто считает, что
все в  порЯдке, и доверЯет ходу  событий как таковым, мужество не нужно.  Ћн
вступает  в ход  вещей,  который  и  без его  содействиЯ  ведет к благу. …го
показное мужество  не более чем уверенность в том, что человек не движетсЯ к
бездне, где  его ждет гибель. „ействительным мужеством  обладает тот, кто  в
испытываемом  страхе  перед достижением возможного знает: достичь возможного
может лишь  тот, кто  хочет  невозможного.  ’олько опыт, свидетельствующий о
невыполнимости попыток выполнениЯ, может осуществить то, что человеку задано
сделать.
     ‘егоднЯ человек не формируетсЯ, усваиваЯ то, что идет ему  навстречу из
традиции  его  мира. ЋтдаваЯсь только  этому, он становитсЯ рассеЯн. —еловек
зависит от  себЯ как единичного в  новом смысле: он  должен <i>сам помочь себе,</i>
если  уж он не свободен  посредством усвоениЯ  всепроникающей субстанции,  а
свободен  в  пустоте  ничто.  …сли трансценденциЯ скрываетсЯ, человек  может
прийти к ней лишь посредством самого себЯ.
     ‚ наше времЯ необходимость помочь самому себе приводит философствующего
к необходимости понЯть, <i>как мыслитсЯ бытие  человека.  Џрежние  противоречиЯ</i>
мировоззрений - индивидуализма и социализма, либерального и консервативного,
революционного    и   реакционного,    прогрессивного    и    регрессивного,
материалистического и идеалистического  -  больше  непригодны,  хотЯ  они  и
используютсЯ повсюду как знамЯ или брань. ‘толкновение мировоззрений - будто
их  множество,  из которых  надлежит сделать  выбор, -  больше  не  ЯвлЯетсЯ
методом достижениЯ истины длЯ себЯ. ђаспространение на все возможное видениЯ
и участиЯ привело сегоднЯ  к необходимости, в которой существует  лишь  один
<i>непреложный  выбор:</i>  либо ничто,  либо  абсолютнаЯ  историчность собственной
основы,  которой  доступна  каждаЯ  возможность  при  сознании  обЯзательной
границы.
     Ћднако <i>вопрос о бытии человека,</i> который должен вывести из догматической
объективности   фиксированных  альтернативных   мировоззрений,  в   качестве
такового <i>отнюдь не однозначен.</i>
     —еловек  всегда <i>больше того, чт`о он знает о  себе.</i> Ћн  не  одинаков во
всех  случаЯх,  он есть путь;  не  только  существование, установленное  как
пребывание, но и имеющаЯсЯ в  нем возможность,  даруемаЯ свободой, исходЯ из
которой человек еще в своем фактическом действовании решает, что он есть.
     <i>‘уществование</i>  человека  -   <i>не  круговорот,</i>  просто   повторЯющийсЯ  в
поколениЯх,  и   не   <i>Ясное,</i>  открывающеесЯ  себе   <i>существование.</i>   —еловек
<i>прорываетсЯ</i>  через  пассивность  постоЯнно  вновь возникающих  тождественных
кругов, и от его активности зависит продолжение <i>движениЯ к незнакомой цели.</i>
     Џоэтому человек <i>расщеплен</i> в глубине своей сущности. Љак бы он ни мыслил
себЯ, мыслЯ, он противостоит  самому себе  и  всему остальному.  ‚се вещи он
видит в противоречиЯх.
     Љаждый  раз  смысл становитсЯ иным. ђасщеплЯетсЯ ли он как дух и плоть,
как  рассудок  и чувственность,  как душа  и  тело,  как долг и  склонность,
противопоставлЯетсЯ ли его бытие и его Явление, его деЯтельность и мышление,
то, что он делает, и то, что он полагает делать. ђешающее  в этом -  что  он
все  времЯ должен противопоставлЯть  себЯ себе. Ќет человеческого бытиЯ  без
расщеплениЯ.  Ќо  он  не  может  на  этом  остановитьсЯ.  ’о,  как  он  себЯ
<i>преодолевает,</i> составлЯет способ его проникновениЯ в себЯ.
     ‘уществуют две возможности, которые здесь надлежит характеризовать:
     —еловек превращает себЯ в <i>предмет познаниЯ.</i> ’о, что  он познает в опыте
как  свое существование,  и то, что лежит в  его  основе, он  считает  своим
подлинным бытием.  ’о, что  он  есть в Явлении, есть его  сознание; то, чт`о
есть   сознание,   есть   посредством    социальных   условий,   посредством
бессознательного, посредством жизненного  вида.  ќто  другое длЯ него бытие,
сущность которого отражаетсЯ в его Явлении как сознание.
     <i>‘мысл</i>  такого  сознаниЯ  в  том,  чтобы  <i>снЯть  напрЯжение</i>  посредством
отождествлениЯ  бытиЯ  с  сознанием.   Џредставление  о   существовании  как
завершенном  в состоЯнии отсутствиЯ напрЯжениЯ невольно представлЯетсЯ этому
познанию достижимым: социальный порЯдок, в котором всем дано их  право; душа
неосознанности, которой сопутствует сознание, свободное от помех, если в нем
устранены  все   комплексы;  жизненность  расы,   котораЯ   после   очищениЯ
посредством естественного отбора может  считать себЯ здоровой и благородной,
чтобы,  сознаваЯ  свое превосходство, удовлетворенно завершатьсЯ  в качестве
существованиЯ.  ‚  этих условиЯх, которые  в двойственном  смысле  именуютсЯ
естественными,  в  качестве  необходимым  образом возникающих и  в  качестве
истинных,   больше   нет   безусловности   временного   существованиЯ:   ибо
безусловность возникает лишь в напрЯжении, в котором самобытие насильственно
схватывает  самого себЯ.  Ѓолее того,  подобное знание о естественном  бытии
человека   обращаетсЯ   против   самобытиЯ  как  чего-то   экстравагантного,
болезненного, исключающего себЯ, потерЯнного.
     Ћднако именно этим путем идет <i>втораЯ</i>  возможность.  Ћна  <i>находит себЯ</i> в
напрЯжении <i>пограничных ситуаций,</i> совершенно  неустранимых  в  существовании,
которые становЯтсЯ длЯ нее открытыми в <i>решительности самобытиЯ.</i> …сли человек
не познаетсЯ более как бытие, которое он есть, он, познаваЯ, приводит себЯ в
состоЯние  <i>неустойчивости абсолютной возможности.</i> ‚ ней  он слышит <i>призыв</i>  к
своей свободе,  исходЯ из  которой он лишь посредством себЯ становитсЯ  тем,
чем он может быть, но еще не есть. ‚ качестве свободы он <i>заклинает</i> бытие как
его скрытую трансцендентность.
     <i>‘мыслом</i> этого пути ЯвлЯетсЯ <i>трансцендентность.</i> ‚ качестве существованиЯ
в конце  этого пути  терпит  крушение  то,  что  собственно есть  оно  само.
<i>Ћтсутствие напрЯжениЯ</i> считаетсЯ в этом понимании <i>путем обмана,</i>  на котором в
мнимом  преодолении скрываетсЯ  пограничнаЯ ситуациЯ  и  устранЯетсЯ  времЯ.
‚сЯкое познание  в мире, в  том числе, следовательно, и  познание  человека,
есть  частнаЯ  перспектива,  посредством  которой   длЯ  человека  возникает
пространство  его ситуации.  Џоэтому  познание  находитсЯ в  руке  человека,
который  его  схватывает.   Ћднако  сам  длЯ  себЯ  он  -  нечто  совершенно
незавершенное  и  не  допускающее  завершениЯ, переданное  некоему  другому.
ЊыслЯ, он лишь освещает себе путь.
     €з-за  того что  человек <i>во всем  своем  познании</i> еще  не находит  себЯ
<i>познанным</i>  и  вносит  предметное познание в свой философский процесс, <i>он еще
раз прорываетсЯ,</i> на этот раз через самого себЯ. ’о, что он утерЯл, когда был
полностью предоставлен  самому  себе,  может  вновь открытьсЯ  ему  в  новом
образе.  ‹ишь  на  мгновенное  заблуждение  в  безнадежности  своего  голого
существованиЯ   он   считал  себЯ   тождественным  происхождению  всего  как
познающий.  ‘тремЯсь серьезно понЯть  самого себЯ, он обнаруживает опЯть то,
<i>что  больше,  чем он.</i> ‚  мире  он вновь обращаетсЯ к объективности,  котораЯ
грозила застыть длЯ него  в безразличии или потерЯтьсЯ  в субъективности; он
схватывает   в   трансцендентности  бытие,   которое  он  в  своей  свободе,
представлЯющейсЯ  ему Явлением существованиЯ,  смешивал  с собой в  качестве
самобытиЯ.
     <i>Ћбе эти возможности</i> известны сегоднЯ под наименованием <i>учений;</i> путаница
происходит там, где они еще не обрели прочной значимости, но волнуют сегоднЯ
человека как едва ли не необозримые способы выражениЯ.
     <i>Џознание  человеческого  бытиЯ,</i>  которое  устанавливалось  в  отдельных
направлениЯх,   стало  в  качестве  <i>социологии,   психологии,</i>   антропологии
типичными  современными   науками,   которые  в  тех  случаЯх,  когда   они,
абсолютизируЯ,  полагают,  что  познают  бытие  человека  в  целом,  следует
отвергнуть  как  безнадежную  попытку  заменить  философию.  ‹ишь  при  ином
понимании возникает философиЯ,  котораЯ в  качестве  современной  называетсЯ
<i>экзистенциальной философией.</i> Ћна находит сегоднЯ материал своего выражениЯ в
областЯх, которые в качестве познаниЯ человека одновременно ограничиваютсЯ и
обеспечиваютсЯ  ею.  Ћднако она переступает через  них в движении  к  самому
бытию.  <i>ќкзистенциальнаЯ философиЯ - это  философиЯ  бытиЯ человека,</i> котораЯ
вновь выходит за пределы человека.

        1. Ќауки о человеке
     <b>‘оциологиЯ.</b>  Џоскольку  человек есть  только  в  обществе, которому  он
обЯзан  существованием, традицией и  задачами,  его природу следует  изучать
только  посредством изучениЯ общества. Ћтдельный человек кажетсЯ непонЯтным,
но не  общество.  Ќе  знание о  человеке как отдельном индивиде, а знание об
общественных образованиЯх  приведут  к  его бытию.  Ћбщественные учреждениЯ,
культурные образованиЯ, составлЯющие человечество, ЯвлЯютсЯ  аспектами бытиЯ
человека. ЏодобнаЯ социологиЯ существует в разнообразных разветвлениЯх.
     Ќапример,  согласно   <i>марксистскому  воззрению</i>  на  вещи  можно  научно
постигнуть бытие человека. —еловек - результат его обобществлениЯ в качестве
способа  производства   необходимых   длЯ   осуществлениЯ  вещей.  ‚   своих
особенностЯх он -  результат занимаемого им места в обществе. …го сознание -
функциЯ   его  социальной   ситуации.   …го   духовность  -  надстройка  над
материальной действительностью  данного  способа  обеспечениЯ существованиЯ.
ЊировоззрениЯ  -  идеологии длЯ  оправданиЯ  особых  интересов в  типической
ситуации.  ’е,  кто  сообща  находЯтсЯ в  ней,  называютсЯ  классом.  Љлассы
видоизменЯютсЯ вместе  с изменением средств производства.  ‚ настоЯщее времЯ
есть два  класса  -  рабочих и капиталистов. ѓосударство  ЯвлЯетсЯ средством
господства  класса,  который  хочет подчинить  себе другие. ђелигиЯ длЯ этих
других  - опиум, который их успокаивает и заставлЯет  подчинЯтьсЯ угнетению.
Ћднако такой  результат  классового различиЯ  необходим в  преходЯщий период
развитиЯ  производительных  сил.  ‚  конце  развитиЯ  возникнет бесклассовое
общество,  в котором не будет идеологий,  а поэтому  не  будет и религии, не
будет  государства,   а  поэтому   и  эксплуатации,   а  будет  лишь  единое
человечество, общество,  которое при справедливом строе в свободе всех будет
заботитьсЯ  о потребностЯх каждого. ‚ историческом развитии человек движетсЯ
к этой цели; она будет достигнута благодарЯ активной  воле большинства, пока
еще незначительного, которое составлЯет авангард на пути к лучшему будущему.
—еловек постиг свою  сущность и  может теперь  планировать  и способствовать
тому, что и  само по  себе  необходимо  должно  наступить.  …го бытие  и его
сознание не будут более разделены, а составЯт единство. —еловек зависел,  не
знаЯ  этого, от  создаваемых  им вещей. ’еперь он станет господствовать  над
ними, взЯв в свои руки все свое существование благодарЯ  научному постижению
своего неизбежного  развитиЯ. ‚место  того чтобы подчинЯтьсЯ государству или
церкви, он схватывает то,  что  он  есть, подчинЯЯсь классу, который  станет
истоком свободного, бесклассового общества, классу пролетариев.
     ќто  воззрение  ЯвлЯетсЯ  не научным  познанием,  а рассудочной  верой,
котораЯ   избегает  вопроса,   не  есть  ли  оно  также   идеологиЯ  класса,
характеризующаЯсЯ лишь брутальностью  своей  веры. …сли вера  ослабевает, из
нее сразу же  возникает представление,  которое объЯвлЯет  идеологией  любую
возможную  позицию,  не  желаЯ  понимать  ничего,  что  не  исходит  из  его
собственных  предпосылок. ‚се относительно, ничто  не  есть оно  само, кроме
материальных интересов и влечений людей. ЏодобнаЯ теориЯ в самом деле ничего
больше не  постигает и  выражает  только  веру в  ничто,  применЯЯ ко  всему
происходЯщему лишь свои этикетки.
     Ћднако   марксизм   ЯвлЯетсЯ    лишь    наиболее   известным   примером
социологического анализа. ‚ подобных исследованиЯх даны определенные частные
и относительные познаниЯ; но  они служат вместе  с  тем  <i>выражением духовной
борьбы за  способы бытиЯ  человека.</i>  Ћбщим признаком их ЯвлЯетсЯ  абсолютное
утверждение  бытиЯ. Џри  таких менЯющихсЯ предпосылках аргументы могут  быть
любыми и любым образом противопоставлЯтьсЯ друг другу. —еловек, как таковой,
всегда исчезает в подобном мнимом знании.
     ђешающий, обосновывающий  знание как  знание  и  поэтому  освобождающий
человека шаг делаетсЯ  тогда,  когда в  данной  исторической  ситуации смысл
объективного познаниЯ  резко  различаетсЯ  от выражениЯ  воли  не  только  в
теории, но становитсЯ и в  жизни целью радикальных действий. ќтот шаг сделан
в наше времЯ Њаксом ‚ебером.
     „лЯ  него  <i>социологиЯ  -  уже  не  философиЯ  человеческого бытиЯ.</i>  Ћна
ЯвлЯетсЯ  <i>отдельной наукой о поведении  человека и его следствиЯх.</i> „оступные
познанию  свЯзи длЯ него относительны; он знает,  что  величина  каузального
фактора  никогда  не   может  быть  измерена   в   бесконечном  переплетении
исторической действительности: картина  целого  может быть только аспектом в
предметном   созерцании,   а   не  знанием   действительного   целого.   ќто
релЯтивистское познание не  затрагивает  человека как  его самого. „лЯ  него
воззрениЯ  становЯтсЯ возможностЯми  и границами;  он  постигает познаваемое
своей  ситуации  в  существовании,  но  он  не  возвышаетсЯ  до  знаемого  и
доступного  знанию. ‘огласно этой  позиции, возможные воззрениЯ должны  быть
охвачены в их относительности и присутствовать там, где что-либо совершаетсЯ
с  должной ответственностью;  но она  запрещает возлагать ответственность на
догматическое знание  как на  объективную правильность  и требует  пониманиЯ
опасности и риска подлинного действованиЯ в мире.
     <b>ЏсихологиЯ.</b>  ђаньше  психологиЯ  была   звеном   в  мыслимом   строении
существованиЯ.  Ћна   предлагала  конструктивно,  исходЯ  из  метафизических
принципов, схему элементов  и  душевных  сил,  иллюстрируЯ ее  повседневными
наблюдениЯми  или рассказами об удивительных событиЯх.  ‚ XIX веке она стала
собранием   физиологических   и   психологических    утверждений,   в   силу
необходимости  соединенных  теориЯми лежащего  в их основе бессознательного.
ђазделеннаЯ  на   тысЯчи  безразличных  данных,  все  больше  растворЯЯсь  в
ничтожестве экспериментального исследованиЯ, она в конце концов превратилась
лишь   в   подобие    науки.    ЌоваЯ   глубина    в   ней    открылась    в
экзистенциально-философском   мышлении   Љьеркегора   и   Ќицше.   Љ   этому
присоединились  неожиданные  эмпирические   открытиЯ  в  области  психологии
животных  и психопатологии. Џсихологическое  истолкование всех  вещей  стало
господствовать в романах и драмах.
     Ќе  оказалось  исследователЯ,  который  в  путанице  учений  и  фактов,
мировоззренческих  импульсов и объективного исследованиЯ, описаний  процесса
сознаниЯ  и  спекулЯций  о бессознательном, в  психологии,  лишенной  души и
призраков души, разрешил бы эту путаницу и поставил бы все доступное  знанию
во  внутреннюю   свЯзь,  методически  разграничив  эмпирическое,  объективно
обЯзательное и относительное.
     Ћбщим достоЯнием  нашего  времени психологиЯ стала,  принЯв характерный
длЯ сегоднЯшнего  днЯ облик <i>психоанализа ”рейда</i>. …сли заслугой  психоанализа
ЯвлЯетсЯ  то,  что  в  сфере  вниманиЯ  оказались  не  замечаемые  ранее   в
психопатологии факты, то недостаток его состоит в том, что эти факты не были
безупречно определены, ибо, несмотрЯ на  громадную  литературу,  до сего днЯ
отсутствует действительно удовлетворительнаЯ и  убедительнаЯ казуистика. Ћна
держитсЯ  области  вероЯтного,  которое  на  мгновение  действительно  может
показатьсЯ  решающим, но смысл и действие которого не могут  быть ограничены
неискушенными людьми.
     Џсихоанализ   коллекционирует   и  толкует  сны,  ошибочные   действиЯ,
невольные  ассоциации,   стремЯсь  проникнуть  в  глубины  бессознательного,
определЯющего    сознательную    жизнь.    —еловек   ЯвлЯетсЯ    марионеткой
бессознательного;  осветив  его,  он   станет  господствовать  над  ним.   ‚
бессознательном коренЯтсЯ основные влечениЯ, которые объединЯютсЯ в качестве
либидо  и  рассматриваютсЯ прежде  всего  как  эротическое  влечение. Љ  ним
присоединЯетсЯ влечение к  власти, к значимости и, наконец, к смерти. “чениЯ
никогда не становЯтсЯ едиными, даже эвристически, на мгновение, чтобы исходЯ
из  этого  двигатьсЯ  вперед, Ясно  поставив вопрос, и  таким образом решить
что-либо  исследованием. €х создатели ссылаютсЯ  на  то,  что  они эмпирики,
повторЯЯ при наличии безграничного материала год за годом, по существу, одно
и  то  же.  €стиннаЯ саморефлексиЯ, достигшаЯ после  длительного  развитиЯ в
рамках  христианства  вершины  у  Љьеркегора  и Ќицше,  здесь  искажена  длЯ
открытиЯ  сексуальных  желаний   и  типичных  переживаний   детства;  это  -
маскировка подлинной  опасной саморефлексии  простым  обнаружением известных
типов  в  их  мнимой  неизбежности,   котораЯ   абсолютизирует  человеческое
существование в его низменных проЯвлениЯх.
     ’ак соединЯетсЯ пригодное длЯ того,  чтобы  показать растерЯнной массе,
что такое  человек.  €нстинкт, требующий утверждениЯ человека  в его слишком
человеческом,   находит    непреднамеренное   удовлетворение.   ќто   учение
используетсЯ   длЯ   самооправданиЯ   существованиЯ    в   его   фактической
действительности;  подлинной  действительностью становЯтсЯ  либидо  и другие
влечениЯ,  подобно  тому  как  в  марксизме  таковыми ЯвлЯютсЯ  материальные
интересы. Ћни в самом деле присутствуют,  но все дело  в том, чтобы провести
их  подлинную  границу и рассматривать их  в человеческом бытии  как другое.
Њолчаливо допускаемое  следствие  психоанализа  сводитсЯ  к  тому,  чтобы не
измышлЯть,  а  сделать  ощутимым  идеал,  посредством  которого  человек  не
приходит через  напрЯжение  и  насилие,  как  это было бы возможно, к самому
себе,  а  возвращаетсЯ  к  своей природе,  и  ему уже больше не  нужно  быть
человеком.
     <b>ЂнтропологиЯ.</b> ЂнтропологиЯ  занимаетсЯ человеком,  как она его  видит в
его изначальной  сущности.  …е  цель -  не  общечеловеческаЯ  психологиЯ,  а
типическое бытие человека как специфическое бытие индивидуального характера.
ЂнтропологиЯ  становитсЯ  одним  из  средств  схватить  неповторимое  в  его
жизненности - <i>тип строениЯ тела, расы, характера, культуры душевной жизни.</i>
     ‚  отличие от идеализма,  который видит  в  воображении  лишь  дух  без
действительности,  и  в  отличие  от  материалистического пониманиЯ истории,
котораЯ превращает человека в функцию,  антрополог полагает, что видит бытие
самого человека.
     ЂнтропологиЯ  ЯвлЯетсЯ агломератом, свЯзанным  основным  понЯтием расы.
<i>”изическаЯ  антропологиЯ</i> изучает тело, его строение и функции в  фактических
видах, распространенных на земле. Ћна точно фиксирует его облик  посредством
измерений  и  других  наблюдений.   Ћднако  телесность  человека  становитсЯ
релевантной длЯ знаниЯ о  бытии человека лишь тогда, если она понимаетсЯ как
физиогномическое  выражение   его  сущности.  <i>Џонимание  выразительности</i>   -
подлинный  источник антропологии в  той мере, в которой она  направлЯет свое
внимание  на  бытие  человека. Ћт физиогномики  и мимики  через графологию к
морфологии  культуры проходит  методически аналогичнаЯ  позициЯ - интуитивно
понимающее  видение  бытиЯ, проЯвлЯющегосЯ  в  объективности  форм  тела,  в
фиксированном в почерке движении, в творениЯх и поведении людей и народов.
     ‚  значительных  в некоторой своей  части произведениЯх,  в которых это
антропологическое видение  достигло  конкретного  сообщениЯ,  принудительное
объективное  знание и возможное интуитивное  понимание данного таким образом
выражениЯ настолько тесно  свЯзаны, что  значимость одного  внушает читателю
значимость другого. ЏроводЯтсЯ измерениЯ, но то, что действительно видЯт, не
допускает каких бы то ни было  измерений и фиксированиЯ в цифрах. ‘ообщаютсЯ
факты,  но они  еще не отражают  смысла, который  полагаетсЯ  в них как само
собой  разумеющийсЯ.  €бо  видение  выражениЯ   не  становитсЯ  обЯзательным
знанием; оно остаетсЯ возможностью и само ЯвлЯетсЯ выражением сущности того,
кто  таким  образом  видит.  ‚  выражении ему  ЯвлЯетсЯ  не просто  данность
природы, но бытие свободы.
     Ђнтропологическое  понимание   вбирает  в  себЯ  возможности  духовного
видениЯ,   чтобы   схваченное   таким   образом   сразу  же   принизить   до
натуралистического  бытиЯ.  …го  мышление   подчинено   масштабу   жизненной
деЯтельности,  категориЯм роста  и  гибели; его  непроизвольнаЯ  предпосылка
сводитсЯ  к тому,  что  человек  может  ухаживать,  воспитывать,  создавать,
вмешиватьсЯ.  Њногообразие человека длЯ  нее  - не Явление экзистенции в  ее
существовании как историчность к судьба.
     €мпульсом  этой  антропологии не ЯвлЯютсЯ  поиски  оправданиЯ среднего,
обычного.  Ќапротив,  в  этом мышлении царит  <i>любовь  к  благородному облику
человека</i> и ненависть к неблагородному. ‚озникают аспекты человека в качестве
образцов и  противоположного  им. ’ипы -  то, чем Я  сам хотел  бы быть  или
которым  бы  хотел противостоЯть.  ’ипы народов,  профессий,  строений  тела
различаютсЯ  объективно, однако так, что  это различение  всегда  исходит из
тайной любви или антипатии.
     „ругим  импульсом  служит желание  <i>познать себЯ в богатстве возможного.</i>
‘ебЯ видЯт по-новому, и жажда  наблюдениЯ  над людьми становитсЯ ненасытной.
“странЯютсЯ различиЯ  профессий, партий, народов, чтобы привести в ближайшее
соприкосновение  людей  в  наибольшей  степени  отдаленных  друг  от  друга.
ЏознаетсЯ родство, которое затем объективируетсЯ в образах высших рангов.
     Ћднако эти  методы, которые как будто  приближаютсЯ  к экзистенциальной
философии, отделены от нее бездной в тех случаЯх, когда они абсолютизируютсЯ
в познание бытиЯ. €бо в них действует импульс - <i>упростить собственное бытие;</i>
из бытиЯ свободы оно превращаетсЯ в данное  бытие,  которое таково,  в бытие
как расу. ‘клонность считать  себЯ по своему бытию благороднее или, чувствуЯ
себЯ ниже, отказыватьсЯ от требований к себе, парализует свободу,  превращаЯ
ее в природную необходимость.
     ‚ социологии,  психологии и антропологии мы каждый раз уделЯли внимание
одному примеру. €бо марксизм, психоанализ и расоваЯ теориЯ  ЯвлЯютсЯ сегоднЯ
самыми распространенными маскировками человека. ‚ них находит свое выражение
то  прЯмолинейно  грубое   в   ненависти  и   восхвалении,   которое   стало
господствовать  вместе с утверждением существованиЯ масс:  в  марксизме  это
требование массой общности; в психоанализе - то, как она  ищет одного только
удовлетворениЯ  потребностей  существованиЯ; в  расовой теории - то, как она
хочет быть лучше других.
     ‚ них присутствует истина, но она не открыта в своей чистоте. Љаждый из
нас однажды испытал  обаЯние  "Љоммунистического манифеста";  благодарЯ  ему
получено  новое  понимание  возможных  каузальных свЯзей  между экономикой и
обществом;  каждый психопатолог знает, что психоанализ открыл нечто, то, что
в  расе не  постигнуто  даже  как понЯтие,  вероЯтно,  окажетсЯ  чем-то, что
окажетсЯ решающим длЯ будущего всего человечества в его предпосылках, однако
что это и  каково  то,  что  здесь затронуто, не  становитсЯ Ясным. Ќаиболее
релевантны выросшие из марксизма отдельные взглЯды.
     Ѓез  социологии  нельзЯ заниматьсЯ политикой.  Ѓез психологии  никто не
сможет справитьсЯ со сложностЯми ни в самом себе, ни в отношениЯх с другими.
Ѓез антропологии было бы утрачено сознание темных глубин того, в чем мы даны
себе.
     ‚ каждом данном случае значение познаниЯ ограничено. Ќи одна социологиЯ
не скажет мне, чт`о Я хочу  в качестве своей  судьбы, ни одна  психологиЯ не
объЯснит, чт`о  Я такое; подлинное бытие человека не может быть осознано как
раса. Џовсюду все то, что может быть планировано и создано, ограничено.
     ‡наниЯ,  правда, служат импульсом  длЯ  того,  чтобы оперировать ими  и
способствовать желаемому ходу существованиЯ. Ќо человек  может истинно  быть
лишь в  том  случае,  если  он отличает  действительное  знание  от  простой
возможности. ’еориЯ диктатуры пролетариата, психотерапевтические предписаниЯ
психоанализа,  указаниЯ   теоретиков   по   улучшению  расы   ЯвлЯютсЯ   при
неопределенном содержании насильственными требованиЯми, которые уже в начале
их  осуществлениЯ  оказываютсЯ  совершенно  другими и  действуют  иначе, чем
предполагалось.
     €бо в  марксизме, психоанализе и  расовой теории  заключены, собственно
говорЯ,  <i>разрушающие  свойства.</i>  …сли  марксизм  считает,  что  все духовное
существование не  более чем  надстройка,  то психоанализ определЯет его  как
сублимацию вытесненных влечений;  в этом случае то,  что называют культурой,
становитсЯ чем-то вроде  насильственного невроза.  ђасоваЯ  теориЯ  ведет  к
безнадежности в  понимании истории; негативный отбор лучших быстро привел бы
к уничтожению подлинного бытиЯ  человека; или в сущности человека заключено,
что в процессе расового  смешениЯ  он достигает  своих высших  возможностей,
чтобы  после  завершениЯ  этого  смешениЯ  в   течение  нескольких  столетий
допустить уходЯщее  в  бесконечность  бессильное  усредненное  существование
остаточных следов своей расы.
     ‚се три теории способны уничтожить то, что ценно в человеке. Ћни прежде
всего  разрушают безусловное, поскольку они в  качестве знаниЯ выступают как
ложное безусловное, которое считает