вошел. ’о, что это  было строго запрещено,
сейчас не имело значениЯ.  Ќа узкой постели лежал Ќарцисс, в сумерках он был
похож  на  мертвого,  настолько  неподвижно лежал  он  на  спине  с  бледным
заострившимсЯ лицом, скрестив руки на груди.  Ќо глаза его  были открыты, он
не   спал.  Њолча  посмотрел  он  на  ѓольдмунда,  без   упрека,  но  и   не
шевельнувшись,  настолько Явно  отрешенный, настолько в ином  времени и ином
мире, что ему стоило труда узнать друга и понЯть его слова.
     - Ќарцисс! Џрости,  прости, милый,  что Я мешаю  тебе, это  не шутка. џ
знаю, что ты сейчас  не  смеешь со мной говорить, но сделай это, очень прошу
тебЯ.
     - ќто необходимо?- спросил он угасшим голосом.
     - „а. это необходимо. џ пришел попрощатьсЯ с тобой.
     - ’огда это необходимо. ’ы не  пришел бы зрЯ.  Џроходи,  сЯдь  ко  мне.
—етверть часа есть до начала первого бдениЯ.
     Ћн поднЯлсЯ и сел на голой постели, ѓольдмунд сел рЯдом.
     -  ’олько  прости!-  сказал он,  чувствуЯ себЯ виноватым. ЉельЯ,  голаЯ
постель,   невыспавшеесЯ,  переутомленное   лицо  Ќарцисса,  его  наполовину
отсутствующий взглЯд - все свидетельствовало о том, что он здесь лишний.
     - Ќе стоит извинений. Ќе беспокойсЯ обо мне, Я здоров. ’ы говоришь, что
хочешь попрощатьсЯ? ’ы уходишь?
     - џ уйду сегоднЯ же. Ђх, не могу тебе рассказать! ‚се вдруг решилось!

     - ’вой отец приехал, или ты получил известие от него?
     - Ќет,  ничего.  ‘ама  жизнь пришла  ко  мне.  џ ухожу,  без отца,  без
разрешениЯ. џ опозорю тебЯ, друг, Я убегу.
     Ќарцисс посмотрел на свои длинные белые пальцы, тонкие, как у призрака,
они  едва виднелись из рукавов рЯсы. Ќе на  строгом, смертельно  усталом его
лице, но в голосе послышалась улыбка, когда он сказал:
     - “ нас очень мало времени,  милый. ‘кажи только  необходимое коротко и
Ясно. €ли, может быть, мне сказать, что с тобой произошло?
     - ‘кажи.
     - ’ы влюбилсЯ, милый мальчик, ты познал женщину.
     - Љак это ты опЯть все узнал?
     -  ѓлЯдЯ  на тебЯ,  это  нетрудно. ’вое  состоЯние, дружок,  имеет  все
признаки того вида  опьЯнениЯ,  который называетсЯ  влюбленностью.  Ќу,  так
продолжай, пожалуйста.
     ѓольдмунд робко положил руку на плечо друга.
     - ’ы  уже сказал. Ќо на этот раз нехорошо сказал, Ќарцисс, неправильно.
ќто  было совсем  иначе. џ  был далеко в  полЯх  и заснул  на жаре, а  когда
проснулсЯ,  моЯ голова  лежала на  коленЯх  прекрасной  женщины, и  Я  сразу
почувствовал,  что вот пришла моЯ мать, чтобы взЯть менЯ к себе. Ќе то чтобы
Я принЯл эту женщину за свою  мать, нет,  у  этой темные карие глаза, черные
волосы, а моЯ  мать  была  белокураЯ, как Я,  она выглЯдела совсем  иначе. €
все-таки  это  была она,  ее зов, это была весть от нее.  Љак будто из  грез
моего  собственного  сердца  Явилась  вдруг  прекраснаЯ  чужаЯ  женщина, она
держала  мою голову у себЯ на  коленЯх и улыбалась мне,  как  цветок, и была
мила со мной, при первом же поцелуе Я почувствовал, как будто что-то тает во
мне и причинЯет сладкую боль.  ‚сЯ тоска, какую Я когда-либо чувствовал, все
мечты, сладостное  ожидание,  все  тайны, спавшие  во мне,  проснулись,  все
преобразилось, лишилось чар, все получило смысл. Ћна показала мне, что такое
женщина с ее тайной. ‡а полчаса она сделала менЯ  старше на несколько лет. џ
теперь  многое  знаю.  џ  узнал  также  совсем  неожиданно,  что  не  должен
оставатьсЯ здесь ни одного днЯ.  џ уйду,  как только настанет ночь.  Ќарцисс
слушал и кивал.
     - ќто  случилось неожиданно,- сказал он,-  но  это примерно  то.  что Я
ожидал. џ буду много думать о тебе. Њне будет;  тебЯ недоставать, друг. Њогу
Я что-нибудь сделать длЯ тебЯ?
     -  …сли  можно,  скажи  нашему  настоЯтелю, чтобы  он  не проклЯл  менЯ
окончательно. Ћн единственный  в  монастыре, кроме тебЯ, чьЯ памЯть обо  мне
длЯ менЯ небезразлична. …го и твоЯ.
     - џ знаю... Њожет, у тебЯ есть еще просьбы?
     -  „а,  одна просьба. Љогда будешь вспоминать  менЯ, помолись  обо мне!
€... спасибо тебе.
     - ‡а что. ѓольдмунд?
     - ‡а  твою  дружбу, за твое терпение, за  все.  €  за то, что ты сейчас
выслушал  менЯ, хотЯ это очень трудно  длЯ тебЯ.  € за то. что ты не пыталсЯ
удержать менЯ.
     - ‘ какой стати мне бы  пришло в голову  удерживать тебЯ? ’ы же знаешь,
что Я  думаю по этому  поводу. Ќо куда же ты пойдешь, ѓольдмунд? “ тебЯ есть
цель? ’ы идешь к той женщине?
     - џ иду с ней, да.  –ели у  менЯ  нет.  Ћна  не здешнЯЯ, бездомнаЯ, как
будто цыганка.

     - Ќу хорошо. Ќо скажи, мой  милый, ты знаешь, что твой путь с ней может
оказатьсЯ очень коротким? ’ебе не следует, по- моему, особенно полагатьсЯ на
нее. ‚едь у  нее  могут  быть родственники,  может, муж, кто знает, как  там
примут тебЯ.
     ѓольдмунд прильнул к другу.
     - џ это знаю,- сказал он,- хотЯ пока еще не думал об этом. џ уже сказал
тебе: у менЯ нет цели. € эта женщина, что была так мила со мной, тоже не моЯ
цель.  џ иду  к ней,  но не ради нее. џ иду, потому что  должен, потому  что
слышу зов.
     Ћн  замолчал  и  вздохнул,  они  сидели, прислонившись  друг  к  другу,
печальные  и  все-таки  счастливые  чувством  своей нерушимой  дружбы. ‡атем
ѓольдмунд продолжал:
     - ’ы не думай, что Я совсем слепой и наивный. Ќет, Я иду охотно, потому
что  чувствую,  что  так  нужно, и  потому что  сегоднЯ пережил нечто  такое
прекрасное! Ќо Я не считаю, что менЯ ждет сплошное счастье и удовольствие. џ
знаю, мой путь будет трудным. € все-таки надеюсь, он будет и прекрасным. ќто
так дивно принадлежать женщине, отдаватьсЯ ей! Ќе смейсЯ надо мной, если это
звучит  глупо,  что Я говорю. Ќо видишь ли,  любить  женщину, отдаватьсЯ ей,
чувствовать, что она совершенно  погружена в себЯ,  а ты в нее, это не то же
самое,  что  ты  называешь влюбленностью и  немного высмеиваешь.  ‡десь  нет
ничего  смешного! „лЯ менЯ это путь к жизни и к смыслу жизни. Ђх, Ќарцисс, Я
должен тебЯ покинуть. џ люблю тебЯ, Ќарцисс, и спасибо тебе, что пожертвовал
длЯ менЯ сном. Њне тЯжело уходить от тебЯ. ’ы менЯ не забудешь?
     - Ќе  огорчай  себЯ и менЯ! џ никогда  тебЯ не  забуду. ’ы вернешьсЯ, Я
прошу тебЯ об  этом, Я буду ждать этого. …сли тебе когда-нибудь будет плохо,
приходи ко мне или позови менЯ. Ѓудь здоров, ѓольдмунд, помоги тебе Ѓог!
     Ћн  поднЯлсЯ.  ѓольдмунд  обнЯл  его.   ‡наЯ  застенчивость   друга   в
проЯвлениЯх чувств, он не поцеловал его, а только погладил его руки.
     Ќаступила  ночь, Ќарцисс закрыл за  собой келью и  пошел к  церкви, его
сандалии постукивали  по  каменным  плитам. ѓольдмунд провожал худую  фигуру
любЯщим   взглЯдом,  пока  она  не  скрылась  в  конце  перехода  как  тень,
поглощеннаЯ мраком церкви, возвращеннаЯ долгу и добродетели. Ћ как  странно,
как бесконечно причудливо  и сложно было все! Љак удивительно и страшно было
это:  прийти  к  другу  с  переполненным  сердцем,  опьЯненным  расцветающей
любовью, именно тогда,  когда тот, изнуренный постом и бдением,  пожертвовал
свою молодость, свое сердце, свои чувства кресту, и подвергаЯ себЯ испытанию
строжайшего  послушаниЯ,  дабы  служить  только  духу  и  окончательно стать
исполнителем  божественного  слова!  ‚от  он  лежал,  смертельно  усталый  и
угасший, с мертвенно-бледным лицом и все-таки сразу  же понЯл  и  приветливо
обошелсЯ  с  влюбленным  другом,   еще  пахнувшим  женщиной,  выслушал  его,
пожертвовал  скудным  отдыхом! ‘транно  и удивительно  прекрасно, что есть и
такаЯ любовь, самоотверженнаЯ, совершенно духовнаЯ. Ќасколько же она отлична
от той, сегоднЯшней, любви на солнечном поле, такой  упоительной безотчетной
игры чувств! € все-таки обе  они - любовь! Ђх,  вот и Ќарцисс исчез, показав
ему в этот последний час на проща-ние так  Ясно,  насколько глубоки различиЯ
между ними и как непохожи они друг на друга. ’еперь Ќарцисс стоит на усталых
коленЯх   перед   алтарем,   подготовленный   и  просветленный  молитвами  и
созерцанием,  поспав  и  от  дохнув  лишь два часа, а  он, ѓольдмунд,  бежит
отсюда, чтобы где-то под  деревьЯми найти свою  ‹изе и  продолжить  с ней те
сладкие  плотские  игры!  Ќарцисс  сумел  сказать  об  этом  что-то   весьма
значительное.  Ќу да он, ѓольдмунд, ведь не Ќарцисс. Ќе его  дело рассуждать
об этих прекрасных и страшных загадках и хитросплетениЯх, да произносить  по
этому  поводу  важные  слова.  …го   дело   идти  дальше   своей  бесцельной
безрассудной дорогой, отдаватьсЯ и любить молЯщегосЯ ночью в церкви друга не
меньше, чем прекрасную теплую молодую женщину, котораЯ ждет его.
     Љогда  взволнованный  противоречивыми чувствами, он,  проскользнув  под
дворовыми липами,  искал  выход у  мельницы, то невольно улыбнулсЯ, вспомнив
вдруг  тот вечер,  когда  вместе с  Љонрадом тайно  покидал монастырь, чтобы
пойти "в деревню". ‘ каким волнением  и тайным  ужасом участвовал он тогда в
этой запрещенной вылазке, а теперь он уходил навсегда,  вступал на еще более
запрещенный  и опасный путь и не боЯлсЯ, забыв  о привратнике, настоЯтеле  и
учителЯх.  Ќа  этот раз  ни  одной  доски не  лежало у  ручьЯ,  ему пришлось
переправлЯтьсЯ без мостков.  Ћн снЯл одежду  и  бросил ее на  другой  берег,
затем перешел через глубокий, стремительный ручей по грудь в холодной воде.
     Џока  он  одевалсЯ  на другом  берегу,  мысли  его  опЯть  вернулись  к
Ќарциссу. ‘мущенный,  он теперь совершенно Ясно видел, что в этот час делает
именно то, что тот провидел и к чему вел его. Ћн опЯть удивительно отчетливо
увидел  того  умного, немного ироничного  Ќарцисса, который выслушал от него
столько глупостей и когда-то в важный час, причинив боль,  открыл ему глаза.
Ќекоторые слова, сказанные ему тогда Ќарциссом, он  отчетливо услышал опЯть:
"’ы спишь на груди  матери, а Я бодрствую в пустыне. ’ы мечтаешь о девушках,
Я - о юношах".
     Ќа какой-то  момент его сердце сжалось, холодеЯ, страшно одинокий стоЯл
он  тут  в  ночи.  ‡а  ним лежал монастырь,  мнимаЯ  отчизна всего  лишь, но
все-таки любимаЯ и обжитаЯ.
     Ћдновременно он почувствовал, однако, и  другое: что теперь Ќарцисс уже
не был больше его руководителем, который знал больше,  увещевал и  направлЯл
его.  ‘егоднЯ,  так  он чувствовал, он вступает в страну,  дорогу к  которой
нашел в  одиночку и где никакой Ќарцисс не сможет  им руководить. Ћн был рад
сознавать  это; ему  было тЯгостно и  постыдно  оглЯдыватьсЯ на времЯ  своей
зависимости. ’еперь  он прозрел, он уже не дитЯ и  не  ученик.  ЏриЯтно было
знать это. € все-таки -  как тЯжело  прощатьсЯ!  ‡нать, что он там в церкви,
коленопреклоненный, и не  иметь возможности ни все отдать ему, ни помочь, ни
быть длЯ него всем. € теперь на долгое времЯ,  возможно, навсегда расстатьсЯ
с  ним,  ничего не  знать  о  нем,  не  слышать его  голоса,  не  видеть его
благородного взора!
     Ћн пересилил  себЯ и пошел  по дорожке, выложенной  камнЯми. ЋтойдЯ  на
сотню  шагов  от  монастырских  стен, он  остановилсЯ,  глубоко  вздохнул  и
закричал как можно  более  похоже по- совиному.  ’акой  же  крик ответил ему
издали, снизу по ручью.
     "Њы  прЯмо  как звери кричим друг другу",- подумалось ему, и, вспоминаЯ
послеполуденный  час любви, он лишь теперь  подумал, что они с ‹изе только в
конце  свиданиЯ обменЯлись  словами,  да  и то немногими  и незначительными!
Љакие же длинные разговоры вел он с Ќарциссом! Ќо теперь, видимо, он вступил
в  мир,  где  не говорЯт, где приманивают друг  друга совиными криками,  где
слова не имеют значениЯ.  Ћн был с этим согласен, сегоднЯ у него уже не было
больше потребности  в словах или  мыслЯх, а  только в  ‹изе, только  в  этом
бессловесном, слепом, немом неистовстве чувств, в этом томЯщем растворении в
ней.
     ‹изе была здесь, она уже шла из леса навстречу  ему.  Ћн протЯнул руки,
чтобы  почувствовать ее,  нежно касалсЯ  ее головы, волос, шеи, затылка,  ее
стройного тела и крепких бедер. ЋбнЯв ее, он пошел дальше, ничего не говорЯ,
не  спрашиваЯ:  куда?  “веренно  двигалась  она  в ночном  лесу, он с трудом
поспевал  за ней, казалось, она видит ночью подобно лисе или кунице, идет не
задеваЯ,  не спотыкаЯсь.  Ћн позволил  вести  себЯ в ночь, в  лес, в слепой,
таинственный мир без слов, без мыслей.  Ћн больше  не думал ни  о  покинутом
монастыре, ни о Ќарциссе
     Ќе говорЯ ни слова, прошли они  какое-то расстоЯние по темному лесу, то
по  мЯгкому,  как  подушка, мху, то по твердым ребрам  корней, временами меж
редких  высоких  крон  над  ними  виднелось  бледное  небо,  временами  было
совершенно темно;  кустарники били  его по лицу, ветки  ежевики  хватали  за
одежду. Ћна  хорошо  знала дорогу  и шла вперед,  редко  останавливаЯсь  или
замедлЯЯ шаг. —ерез некоторое времЯ они шли меж отдель ных, далеко отстоЯщих
друг от друга сосен, впереди открывалось бледное ночное  небо, лес кончилсЯ.
Ћни вышли на луг, сладко запахло сеном. Ћни перешли вброд маленький бесшумно
струЯщийсЯ  ручей, здесь на  просторе было еще тише, чем в лесу: ни шумЯщего
кустарника, ни торопливого ночного жителЯ, ни хруста сухих веток.

     “ большого вороха сена ‹изе остановилась.
     - ‡десь мы остановимсЯ,- сказала она.
     Ћни  сели в  сено, переводЯ дыхание  и наслаждаЯсь отдыхом, оба немного
устали.  Ћни  вытЯнулись, слушаЯ тишину,  чувствуЯ,  как  просыхают их лбы и
постепенно  становЯтсЯ прохладными  их лица. ‚ приЯтной усталости ѓольдмунд,
играЯ, то подтЯгивал  колени,  то  снова опускал их.  глубоко вдыхаЯ ночь  и
запах сена  и  не  думаЯ ни о  прошлом, ни  о  будущем. Њедленно  поддаваЯсь
очарованию  благоуханиЯ  и  тепла  любимой,  отвечаЯ  времЯ  от  времени  на
поглаживаниЯ ее  рук,  он блаженно  чувствовал, как  она  постепенно  начала
распалЯтьсЯ рЯдом с  ним, подвигаЯсь все ближе и ближе к нему. Ќет, здесь не
нужны были  ни слова, ни мысли. џсно чувствовал он все,  что  было  важно  и
прекрасно,  силу молодости и  простую  здоровую красоту  женского  тела, его
теплоту и  страсть, Явно чувствовалось также, что на этот раз она хочет быть
любимой иначе, чем в первый раз, когда сама соблазнила  его теперь она ждала
его наступлениЯ и страсти. Њолча пропускаЯ через себЯ  токи, он  чувствовал,
счастливый, как в  обоих разгоралсЯ  безмолвный  живой огонь,  делаЯ их ложе
дышащим и пылающим средоточением всей молчащей ночи.
     Љогда он, склонившись над лицом ‹изе, начал в темноте целовать ее губы,
он  вдруг увидел,  как ее глаза  и лоб мерцают в нежном  свете, он удивленно
оглЯделсЯ  и  увидел, что  сиЯние,  забрезжив, быстро усиливалось. ’огда  он
понЯл  и обернулсЯ:  над краем черного  далеко протЯнувшегосЯ леса  вставала
луна.  „ивно струилсЯ белый нежный  свет по ее лбу  и щекам, круглой шее, он
тихо и восхищенно проговорил: "Љак ты прекрасна!"
     Ћна улыбнулась, как  будто получила подарок, он приподнЯл ее, осторожно
снимаЯ  одежду,  помог  ей освободитьсЯ от  нее, обнаженные  плечи  и  грудь
светились  в  прохладном   лунном  свете.  ѓлазами  и  губами  следовал  он,
увлеченный, за  нежными  тенЯми, любуЯсь и целуЯ; как завороженнаЯ, она тихо
лежала,  с опущенным взором  и  каким-то торжественным выражением, как будто
собственнаЯ красота в этот момент впервые открылась и ей самой.

        ‘…„њЊЂџ ѓ‹Ђ‚Ђ

     Њежду  тем как над полЯми становилось прохладно, a луна с каждым  часом
поднималась  все  выше,  любЯщие покоились  на  своем мЯгко освещенном ложе,
увлеченные своими  играми,  вместе  засыпали, проснувшись, снова  обращались
друг  к другу и, воспламенившись, снова сплетались в  одно, опЯть  засыпали.
Џосле последнего объЯтиЯ они лежали в изнеможении: ‹изе глубоко  зарывшись в
сено и  тЯжело дыша, ѓольдмунд -  на спине, неподвижно уставившись в бледное
лунное небо; в обоих подни малась глубокаЯ печаль, от которой они прЯтались,
уходЯ  в  сон. Ћни  спали  глубоко  и  обреченно, спали  жадно, как  будто в
последний раз,  как будто  они были  приговорены к  вечному бодрствованию, а
пока вбирали в себЯ весь сон мира.
     Џроснувшись, ѓольдмунд увидел, что ‹изе занЯта своими черными волосами.
Ћн смотрел на нее какое-то времЯ, рассеЯнный и лишь наполовину проснувшийсЯ.
     - ’ы уже не спишь?- сказал он наконец.
     Ћна резко повернулась к нему, как будто в испуге.
     - Њне нужно идти,- сказала  она, несколько подавленно и смущенно.- џ не
хотела тебЯ будить.

     - Ќу, вот  Я  и  проснулсЯ.  Ќам  ведь нужно двигатьсЯ  дальше?  Њы  же
бездомные.
     - џ - да,- сказала ‹изе.- Ђ ты ведь живешь в монастыре.
     - џ  больше не живу в монастыре, Я, как и ты, Я совсем  один,  и у менЯ
нет никакой цели џ пойду с тобой, разумеетсЯ.
     Ћна посмотрела в сторону.
     - ѓольдмунд, тебе нельзЯ со  мной. џ должна вернутьсЯ к мужу, он побьет
менЯ за  то, что  менЯ не  было всю ночь. џ  скажу, что заблудилась.  Ќо он,
конечно, не поверит,
     ‚ этот момент ѓольдмунд вспомнил, что Ќарцисс предсказал ему это. € вот
так оно и случилось.
     Ћн встал и взЯл ее за руку.
     - џ просчиталсЯ,- сказал он.- џ думал, мы будем вместе. Ђ ты  и вправду
хотела оставить менЯ спЯщим и уйти не попрощавшись?
     - Ђх, Я думала,  ты  разозлишьсЯ и,  пожалуй, побьешь менЯ. ’о, что муж
менЯ бьет,  это уж так, длЯ  порЯдка. Ќо от тебЯ мне не хотелось бы получать
тумака.
     Ћн крепко держал ее за руку.
     - ‹изе,- сказал он,- Я не буду бить тебЯ, ни сегоднЯ, ни когда бы то ни
было. Њожет, тебе лучше пойти со мной, а не с мужем, который колотит тебЯ?
     Ћна рванулась, чтобы освободить руку.
     -  Ќет,  нет,  нет,- закричала  она со слезами в  голосе €  так  как он
почувствовал, что ее сердце  рветсЯ от него и что ей милее сносить побои  от
другого,  чем  добрые  слова  от него,  он отпустил ее  руку,  и  она начала
плакать.  Ќо сразу же побежала,  закрываЯ руками  мокрые  глаза, она убегала
прочь. Ћн не  сказал ничего больше и смотрел ей вслед. …му было жаль ее, как
же  она  торопилась, убегаЯ  по  скошенному лугу,  влекомаЯ какой-то  силой,
незнакомой силой, над которой ему следовало поразмыслить. …му  было жаль ее,
но и самого  себЯ тоже  жаль немного; ему  не  повезло как будто, одиноко  и
как-то глупо сидел он, покинутый. Њежду тем он все еще чувствовал  усталость
и хотел  спать,  никогда  еще  он  не  был  так  утомлен.  …ще  будет  времЯ
погоревать.  Ћн опЯть  заснул  и пришел  в себЯ,  лишь когда ему стало жарко
лежать на высоко поднЯвшемсЯ солнце.
     ’еперь  он  отдохнул,  он быстро поднЯлсЯ, сбегал  к  ручью,  умылсЯ  и
напилсЯ.  ЋпЯть  нахлынули  воспоминаниЯ  той  их  ночи  любви,  как  аромат
диковинных  цветов,  поднимались картины, приЯтные, нежные  ощущениЯ. Ћн был
погружен  в  них, бодро  отправлЯЯсь  в путь,  перечувствовал  все  еще раз,
вкушал, вдыхал и осЯзал все  еще и еще раз. ‘колько мечтаний осуществила длЯ
него  эта чужаЯ смуглаЯ женщина, скольким бутонам дала распуститьсЯ, сколько
любопытства и тоски утолила и сколько пробудила новой!
     Ђ  перед ним лежало поле и луг, высохшаЯ пустошь  и темный лес, за ним,
по-видимому, пойдут усадьбы и  мельницы,  деревнЯ,  город. ‚первые мир лежал
открытым перед  ним, открытым  и выжидающим, широким, принимаЯ его, дарЯ ему
добро  и причинЯЯ боль.  Ћн  уже не ученик,  что смотрит на  мир в окно, его
странствие - это уже не прогулка, неизменно кончавшаЯсЯ возвращением. Ћтныне
этот огромный мир стал действительностью, он был частью его, в  нем была его
судьба,  под  единым небом, в  любую  погоду. Ќичтожно малым  был он в  этом
огромном  мире,  подобно  зайцу или  мошке, стремилсЯ  в его  зелено-голубую
бесконечность. ’ут колокол не прозвонит подъем, службу, занЯтиЯ, обед.
     Ћ.  как  же  он был голоден! ЏолкараваЯ Ячменного хлеба, кружка молока,
мучной суп -  какие сказочные воспоминаниЯ! “ него проснулсЯ волчий аппетит.
Ћн  проходил  мимо пашни,  колосьЯ  наполовину  созрели,  он  вынимал  зерна
пальцами и зубами, жадно пережевываЯ  мелкие скользкие зерна, срывал снова и
снова, набиваЯ карманы  колосьЯми. Ђ потом он нашел лесные орехи, еще совсем
зеленые, и с удовольствием разгрызал скорлупу; из них он тоже сделал запас.
     ЋпЯть началсЯ лес, сосновый вперемежку с дубами и осинами, с множеством
черники. Ћн  сделал остановку, поел и освежилсЯ. ‘реди  тонкой жесткой травы
поднимались голубые  колокольчики, порхали  коричневые бабочки и  исчезали в
капризном  неровном полете.  ‚ таком лесу  жила  свЯтаЯ †еневьева, ее  житие
всегда нравилось ему. Ћ, как  охотно он повстречалсЯ бы с ней! €ли пусть это
будет скит со старым  бородатым  отшельником,  живущим где-нибудь в землЯнке
или  в  шалаше.  ‚озможно,  в  лесу  живут  угольщики,  он  с  удовольствием
поприветствовал  бы их. Џусть  будут  даже разбойники, они  бы ему ничего не
сделали. •орошо  бы встретить хоть каких-нибудь людей. Ќо он, конечно, знал,
можно долго идти лесом, сегоднЯ, завтра и еще несколько дней  и не встретить
никого.  € с этим надо смиритьсЯ, если так ему предназначено. Ќе нужно много
думать, пусть все идет своим чередом.
     Ћн  услышал, как  стучит дЯтел,  и пыталсЯ подкрастьсЯ к нему; он долго
напрасно пыталсЯ увидеть его, наконец это ему  удалось,  и он какое-то времЯ
наблюдал,  как тот,  прилепившись  к  стволу,  прилежно  постукивал,  двигаЯ
головкой туда-сюда. †аль, что с животными не поговоришь! Љак было бы здорово
окликнуть дЯтла и сказать ему что-нибудь приветливое, узнать  о его жизни на
дереве,  о его  трудах  и радостЯх. ‚от  если бы  можно было  превращатьсЯ в
животных!
     Ћн припомнил, как иногда в часы досуга рисовал грифелем на доске цветы,
листьЯ, деревьЯ, животных, головы людей. ќтим он часто подолгу забавлЯлсЯ, а
иногда, подобно маленькому ѓосподу  Ѓогу, создавал причудливые вещи: чашечке
цветка  подрисовывал  глаза  и  рот,  из ветки с  пучком  листьев получались
фигуры, дерево увенчивалось головой. €граЯ  в эту игру, он  бывал счастлив и
очарован,   мог  совершать  волшебные  превращениЯ,  проводЯ  линии   и  сам
удивлЯЯсь,  когда из начатой фигуры  получалсЯ лист дерева, хвост  рыбы  или
лисы, бровь человеческого  глаза. ‚от так бы уметь превращатьсЯ, подумал он,
как  тогда, играЯ линиЯми на доске! ѓольдмунд охотно стал  бы дЯтлом, может,
на  денек,  может на месЯц, жил  бы на  вершине дерева,  бегал  бы высоко по
гладким стволам, сильным клювом долбил бы кору, опираЯсь на хвостовые перьЯ,
говорил  бы на Языке дЯтлов  и  доставал  бы  вкусные веши из  коры.  Њило и
выразительно звучало постукивание дЯтла по звонкому дереву.
     Њного  животных  повстречалось  ѓольдмунду  в  пути.  ‡айцы выскакивали
неожиданно из кустарника,  когда он подходил близко, пристально  смотрели на
него, поворачивались и неслись прочь, прижав уши,  показываЯ белое  пЯтнышко
под хвостом. Ќа маленькой полЯнке он нашел змею, она не уползла, это была не
живаЯ  змеЯ, а только  сброшеннаЯ кожа, он поднЯл ее и рассмотрел,  по спине
шел  красивый серо-коричневый рисунок, солнце просвечивало через нее, тонкую
как паутина. ‚идел он черных дроздов с желтыми клювами, неподвижно  смотрели
они  черными пугливыми бусинками  глаз  и улетали прочь, держась  низко  над
землей. Њного было красногрудок и зЯбликов.
     ‚ каком-то месте в лесу встретилась Яма, прудок, полный зеленой, густой
воды,  по  которой  носились  как  одержимые длинноногие  пауки,  предаваЯсь
какой-то непонЯтной игре, а над ними летали стрекозы с темносиними крыльЯми.
Ђ  как-то, уже  к  вечеру, он  увидел  -  вернее,  ничего  не увидел,  кроме
движущейсЯ  волнующейсЯ листвы,  и  услышал треск  ломающихсЯ  ветвей  и шум
шлепающихсЯ комьев сырой земли, какое-то большое, почти невидимое животное с
огромной силой продиралось  сквозь  густой  кустарник,  то  ли  олень, то ли
кабан,  неизвестно.  „олго  еще  стоЯл  он, облегченно  переводЯ дыхание  от
страха,  глубоко  взволнованный, с  колотЯщимсЯ  сердцем  прислушивалсЯ, как
удалЯетсЯ зверь, пока наконец все не стихло.
     Ћн так  и не выбралсЯ из леса и вынужден был в нем  заночевать. Џока он
искал место длЯ  ночлега  и готовил постель из  мха, он пыталсЯ  представить
себе,  что было  бы,  если  бы он так и не выбралсЯ из леса и осталсЯ в  нем
навсегда. € он счел, что  это  было бы  большим несчастьем. ЏитатьсЯ Ягодами
было в конце концов можно, спать на мхе - тоже, кроме того, ему, несомненно,
удалось бы построить хижину, может  быть, даже развести огонь.  Ќо  быть все
времЯ одному и жить среди  безмолвных спЯщих деревьев и зверей, убегающих от
тебЯ, с  которыми  нельзЯ поговорить,- это было бы невыносимо  печально.  Ќе
видеть людей, никому не сказать "доб-рый день" и "спокойной ночи", не  иметь
возможности посмотреть кому-то в лицо,  заглЯнуть в глаза, не увидеть больше
ни одной девушки, ни одной женщины,  не почувствовать  ни одного поцелуЯ, не
играть больше в милые игры,- о, это немыслимо! …сли бы это было ему суждено,
подумал  он, уж лучше стать животным,  медведем или оленем, хотЯ из-за этого
пришлось  бы  отказатьсЯ  от  вечного блаженства.  Ѓыть  медведем  и  любить
медведицу было  бы неплохо,  во всЯком случае, намного лучше,  чем сохранить
рассудок и Язык и остатьсЯ без любви в печальном одиночестве.
     ‡асыпаЯ на своем ложе из  мха, он  с любопытством слушал многочисленные
непонЯтные, таинственные ночные  звуки леса. ’еперь это были его товарищи, с
ними  он должен жить,  к ним  привыкать,  примерЯтьсЯ  и  ладить  с ними; он
принадлежал к лисам и ланЯм, елЯм и соснам, с ними будет жить, делить воздух
и солнце, ждать днЯ, с ними голодать, быть у них гостем.
     Џотом  он  уснул  и  увидел  во сне  зверей  и  людей,  был медведем и,
ласкаЯсь, съел ‹изе. ‘реди  ночи он в страхе  проснулсЯ, не знаЯ почему, на.
сердце было бесконечно тоскливо, смущенный, он долго  раздумывал. …му пришло
в голову, что вчера и сегоднЯ он заснул,  не помолившись. Ћн поднЯлсЯ, встал
на колени возле своего ложа и два раза прочитал вечернюю молитву, за вчера и
за сегоднЯ. Ћн быстро заснул опЯть.
     “дивленно оглЯделсЯ он утром в лесу, забыв, где находитсЯ. ‘трах  перед
лесом  начал  проходить,  с  новой  радостью  доверилсЯ   он  лесной  жизни,
продвигаЯсь, однако, все дальше и ориентируЯсь по солнцу. Љак-то он попал на
совершенно ровное место в  лесу, почти без кустарника, лес состоЯл сплошь из
толстых прЯмых  пихт; когда он некоторое времЯ прошел среди этих колонн, они
стали  напоминать ему колонны  большой монастырской церкви,  как раз той,  в
портале  которой  недавно  исчез  Ќарцисс  -  когда  же  это  было?  Ќеужели
действительно всего лишь  два днЯ тому назад? ‹ишь через два днЯ он вышел из
леса. ‘ радостью узнавал он признаки близости  человека, обработанную землю,
полосы пашни, засеЯнной рожью и овсом, в которых виднелись протоптанные  там
и сЯм узкие тропинки. ѓольдмунд срывал рожь и  жевал, приветливо смотрела на
него обработаннаЯ землЯ, после ночной глуши все казалось ему по- человечески
общительным,  дорожка, овес, выгоревшие до белизны  полевые гвоздики. ‚от он
пришел  к  людЯм.  —ерез  час  он проходил мимо пашни, на  краю  которой был
сооружен  крест, он  преклонил колени  и помолилсЯ у  его подножиЯ.  Ћбогнув
холм, он вдруг  остановилсЯ  под тенистой липой, услышав прелестную  мелодию
источника, вода которого  падала из деревЯнной колоды  на  деревЯнный желоб,
попил холодной вкусной воды и с радостью увидел  несколько соломенных  крыш,
выступавших из-за кустов  бузины, Ягоды которой уже  потемнели. Ѓольше,  чем
все эти милые знаки,  его тронуло мычание коровы, оно звучало  длЯ  него так
отрадно, тепло и уютно, как будто приветствуЯ и приглашаЯ.
     ‚сматриваЯсь,  он  приближалсЯ  к хижине, из которой слышалось  мычание
коровы.  Џеред  дверью  дома  в пыли  сидел мальчуган  с рыжими  волосами  и
светло-го-тубыми глазами, рЯдом с ним стоЯл горшок, полный воды, и из пыли и
воды он делал тесто,  которым уже были покрыты его  голые ноги. ‘частливый и
серьезный,  он разминал мокрую  грЯзь  руками, делаЯ из нее  шарики, помогаЯ
себе при этом еще и подбородком.
     - ‡дравствуй, малыш.  -  сказал ѓольдмунд очень приветливо.  Ќо  малыш,
увидев  чужого, раскрыл  рот,  толс таЯ  мордашка  скривилась, и он  с ревом
бросилсЯ на  четвереньках  к двери.  ѓольдмунд последовал за ним и попал  на
кухню; здесь было так темно, что он, войдЯ с  Яркого дневного света, сначала
ничего не мог разглЯдеть. Ќа всЯкий случай он произнес набожное приветствие,
ответа не  последовало;  но постепенно за  криком испуганного  ребенка можно
было услышать слабый старческий голос, утешавший  малыша. Ќаконец из темноты
поднЯлась и приблизилась маленькаЯ старушка,  держа руку перед глазами,  она
взглЯнула на гостЯ.
     - Њир  тебе,  матушка,-  воскликнул  ѓольдмунд,- и  благословение  всех
свЯтых  доброму  лицу  твоему;  вот  уже  три  днЯ,  как  Я  не  видел  лица
человеческого.
     Ќедоверчиво смотрела на него старуха дальнозоркими глазами.
     - —его же ты хочешь-то?- спросила она  неуверенно. ѓольдмунд  подал  ей
руку и слегка погладил ее по руке.
     - •очу пожелать тебе здравиЯ, бабушка, немного  отдохнуть и помочь тебе
развести огонь. Ќе откажусь, если дашь кусок хлеба, но это не к спеху.
     Ћн увидел у стены грубо сколоченную скамью, сел на нее,  в то времЯ как
старуха отрезала  мальчику кусок хлеба, тот  с напрЯженным  любопытством, но
все  еще  готовый  в любой  момент  расплакатьсЯ  и  убежать,  уставилсЯ  на
незнакомца. ‘таруха отрезала от караваЯ еще один ломоть и подала ѓольдмунду.
     - ‘пасибо,- сказал он,- да вознаградит тебЯ за это ѓосподь.
     - †ивот-то пустой?- спросила женщина.
     - Ќе совсем, в нем изрЯдно черники.
     - Ќу так ешь! Ћткуда идешь-то?
     - €з Њариабронна, из монастырЯ.

     - Џоп?
     - Ќет. “ченик. ‘транствую.
     Ћна смотрела на него полунасмешливо, полубессмысленно, слегка покачиваЯ
головой на худой морщинистой шее. Ћн начал жевать хлеб, а она отнесла малыша
опЯть на солнце. Џотом вернулась и с любопытством спросила:
     - —то нового?
     - Ќемного. ‡наешь патера Ђнсельма?
     - Ќет. —то с ним?
     - Ѓолен.
     - Ѓолен? Џомирает?
     - Ќе знаю. Ќоги больные. Ќе может ходить.
     - „олжно, помирает?
     - „а не знаю. Њожет быть.
     - Ќу пусть  помирает  спокойно. Њне  надо  варить  суп.  Џомоги- ка мне
наколоть лучины.
     Ћна  дала ему  еловое полено,  хорошо  высушенное  у очага,  и нож.  Ћн
наколол лучины, сколько было нужно,  и смотрел,  как она сунула ее в золу и,
наклонившись,  суетливо  дула, пока  та  не  загорелась. ‚ точном, одной  ей
известном порЯдке она сложила еловые и буковые  поленьЯ, Ярко вспыхнул огонь
в открытом очаге, она подвинула к пламени большой черный котел, свисавший из
дымохода на закопченной цепи.
     Џо ее  приказанию ѓольдмунд  принес воды  из источника, снЯв  сливки  с
молока в  миске, сидел  в дымном  сумраке, смотрЯ  на игру  пламени  и на то
поЯвлЯвшеесЯ  в  красных  отблесках, то  исчезавшее  худое  сморщенное  лицо
старухи; он слышал, как рЯдом за дощатой стеной ворочаетсЯ у  Яслей  корова.
…му  очень нравилось  здесь.  ‹ипа, источник,  пылающий  огонь  под  котлом,
пофыркивание жующей  коровы и ее. глухие удары в стену, полутемное помещение
со столом  и скамьей, вознЯ маленькой седой женщины,-  все это было хорошо и
прекрасно,  пахло пищей  и миром, человеком и теплом,  домом. Ѓыло еще и две
козы,  а  от старухи он  узнал,  что сзади был еще свинарник и что старуха -
бабка  крестьЯнина и прабабка мальчика. …го звали Љуно, он заходил времЯ  от
времени, не говорЯ ни слова и поглЯдываЯ не сколько пугливо, но и не плача.
     Џришел крестьЯнин  с  женой,  они  были очень удивлены, встретив в доме
чужого.  ЉрестьЯнин начал  оглЯдыватьсЯ, недоверчиво тащил юношу за рукав  к
двери, чтобы при свете днЯ разглЯдеть его лицо, но потом засмеЯлсЯ, похлопал
его  по плечу и пригласил  к столу. Ћни уселись, и  каждый макал свой хлеб в
общую  миску с  молоком,  пока  молоко не кончилось  и крестьЯнин  не  выпил
остатки.
     ѓольдмунд спросил, нельзЯ ли ему остатьсЯ до завтра и переночевать  под
его  крышей.  Ќет,  ответил  мужчина,  длЯ  этого нет места, но  кругом ведь
достаточно сена, там он и найдет место длЯ ночевки.
     ЉрестьЯнка  держала  малыша  при  себе,  она  не  принимала  участие  в
разговоре;  но  во  времЯ  еды  ее  любопытные глаза не отрывались  от юного
незнакомца. …го  локоны и  взглЯд сразу произвели  на нее впечатление, потом
она с удовольствием разглЯдывала и его красивую белую шею, благородные белые
руки  и их  свободные красивые  движениЯ.  ‘татный  и  благородный был этот,
незнакомец и такой молодой! Ќо что ее больше всего привлекало и  во что  она
прЯмо влюбилась,  так это в его голос, такой таинственно поющий,  излучающий
тепло, нежно призывный  голос молодого мужчины, звучавший  как ласка. ‚ек бы
слушала  этот голос! Џосле еды  у хозЯина были еще  дела  в хлеву; ѓольдмунд
вышел  из  дома,  вымыл  руки  у  источника и  присел  на  низкий  его край,
наслаждаЯсь  прохладой и слушаЯ журчание  воды. Ћн сидел  в нерешительности:
здесь ему уже нечего было ждать и все-таки было жаль,  что приходитсЯ  опЯть
уходить. Ќо+ вот из дома вышла крестьЯнка с ведром в руке, она поставила его
под  струю  и наполнила.  ‚полголоса она сказала:  "…сли  сегоднЯ вечером ты
будешь еще неподалеку, Я принесу тебе поесть.  ’ам  за Ячменным  полем лежит
сено, его только завтра уберут. ’ы будешь там?"
     Ћн посмотрел на ее  веснушчатое  лицо,  на  сильные руки,  отодвинувшие
ведро, тепло смотрели ее  светлые большие  глаза. Ћн улыбнулсЯ ей и  кивнул,
она  ушла с  полным  ведром  и  скрылась  в  темноте  за  дверью.  Ћн сидат,
благодарный и очень довольный, слушаЯ бегущую воду. Ќемного позже он вошел в
дом, нашел хозЯина, подал руку ему и бабушке и  поблагодарил. ‚ хижине пахло
огнем,  копотью и молоком. ’олько что она была кровом и  домом  и вот  опЯть
чужаЯ. Џопрощавшись, он вышел.
     ‡а хижинами  он  нашел  часовню  и рЯдом с  ней прекрасную рощу, группу
старых крепких дубов  с короткой  травой под ними. ‡десь в тени  он осталсЯ,
прогуливаЯсь  взад  и  вперед  меж  толстых  стволов.  ‘транно, подумал  он.
получаетсЯ  с  женщинами  и  с  любовью,  им действительно  не  нужны слова.
Ќесколько слов  понадобилось женщине, только  чтобы назначить  свидание, все
остальное  было  сказано  без  слов. Ќо  как же? ѓлазами,  да и определенным
звучанием немного охрипшего голоса, и еще чем-  то, пожалуй, запахом, нежным
легким излучением  кожи, по которому  мужчина и женщина определЯют  влечение
друг к  другу. Џоразительно, как деликатен  этот тайный Язык и как быстро он
его усвоил! Ћн радовалсЯ вечеру,  был полон любопытства, какой  же будет эта
большаЯ  белокураЯ женщина,  как она будет  смотреть,  двигатьсЯ, целовать -
конечно, совсем по-другому, чем  ‹изе, где-то она теперь, ‹изе, с ее черными
прЯмыми волосами, смуглой кожей, короткими вздохами? Џобил ее муж? „умает ли
она  вообще обо мне?  €ли нашла нового  возлюбленного, как Я  сегоднЯ  нашел
новую женщину? Љак быстро все неслось дальше, сколько всюду счастьЯ на пути,
как  все прекрасно  и горЯчо и  как  удивительно преходЯще!  ќтот грех,  это
прелюбодеЯние, еще недавно он скорее дал бы себЯ убить, чем совершил бы этот
грех. €  вот он ждет уже вторую  женщину, а его совесть спокойно молчит.  ’о
есть  спокойной  она,  пожалуй,  не  была,  но  не  из-за   прелюбодеЯниЯ  и
сладострастиЯ бывала его совесть иногда неспокойной и обремененной. ќто было
что-то другое,  он  не  знал его имени.  ќто было чувство  вины, которое  не
приобретают,  а  получают  при  рождении.  Њожет быть,  это было  то,  что в
теологии  называетсЯ первородным грехом?  Џусть будет  так. „а,  жизнь  сама
несла в себе что-то вроде вины - зачем, в противном случае, такому чистому и
знающему человеку,  как Ќарцисс, пришлось  подвергать себЯ покаЯнию, подобно
преступнику? €ли почему  он сам, ѓольдмунд, чувствовал где-то  в глубине эту
вину? ђазве  он не счастлив? ђазве не молод и здоров, разве не свободен  как
птица? ђазве не любим женщинами? ђазве не прекрасно передавать женщине то же
чувство  люб:  ви, которое  испытываешь  сам? Џочему же  все-таки  он не был
счастлив  целиком  и  полностью?  Џочему в  его  молодое  счастье,  да  и  в
добродетель и мудрость  Ќарцисса  иногда  проникала эта  страннаЯ боль, этот
тихий страх,эта жалоба на  бренность? Џочему  он столько  размышлЯет об этом
подчас, хотЯ знает, что не мыслитель?
     € все-таки жизнь была прекрасна. Ћн сорвал в траве маленький фиолетовый
цветок,  поднес  его близко к глазам, заглЯнул в маленький узкий венчик, там
расходились жилки и пульсировали крошечные тонкие, как волоски органы: как в
чреве женщины или в мозгу  мыслителЯ,  билась там жизнь, дрожало желание. Ћ,
почему мы совершенно  ничего  не знаем? Џочему  не  можем поговорить с  этим
цветком? „а даже двое людей не всегда могут по-настоЯщему поговорить друг  с
другом,  длЯ этого нужен счастливый случай, особаЯ дружба и готовность. Ќет,
это  счастье, это любовь не нуждаетсЯ в сло вах, в противном случае она была
бы полна  недоразумений и глупости. Ђх, глаза ‹изе, полузакрытые от  избытка
блаженства и  едва мерцавшие сквозь дрожащие веки  - десЯтью тысЯчами ученых
или поэтических слов этого не выразишь! Ќичего, ах, ничего-то нельзЯ  вообще
хоть как-то выразить, додумать  до  конца - и все-таки постоЯнно испытываешь
настоЯтельную потребность говорить, вечное побуждение думать! Ћн разглЯдывал
листьЯ  растениЯ,  как  красиво, как  удивительно умно  располагались они на
стебле.  Џрекрасны были стихи ‚ергилиЯ, он любил их; но что был весь их ум и
Ясность, красота и смысл по сравнению со спиралькой этих крохотных  листиков
на  стебле.   Љакое  наслаждение,  какое  счастье,   какое   восхитительное,
благородное и  осмысленное  было  бы  деЯние, если  бы человек был  способен
создать хоть один  такой цветок!  Ќо никто не в состоЯнии  это  сделать,  ни
герой, ни король, ни папа, ни свЯтой.
     Љогда  солнце  близилось  к   закату,   он  отправилсЯ  искать   место,
назначенное  ему  крестьЯнкой. ’ут  он ждал. Џрекрасно было так ждать, знаЯ,
что женщина, полнаЯ любви, вот-вот придет.
     Ћна пришла и принесла в  льнЯной  трЯпице большой  ломоть хлеба и кусок
сала. Ћна развЯзала ее и положила перед ним.
     - „лЯ тебЯ,- сказала она.- …шь!
     -  Џотом,-  ответил  он,-  хлеба мне не хочетсЯ, мне хочетсЯ  тебЯ.  Ћ,
покажи мне те прелести, что принесла с собой.
     Њного  прекрасного принесла она с собой: сильные жаждущие губы, сильные
сверкающие зубы, сильные руки, сверху красные от солнца, но белые и нежные с
другой  стороны. ‘лов  она  знала немного, но  в гортани  у нее пел какой-то
манЯщий  звук, а когда она почувствовала прикосновение его рук, таких нежных
и  чутких,  каких  она  никогда не знала, кожа  ее затрепетала,  а  в  горле
послышалсЯ звук,  как у  мурлыкающей  кошки. Ћна знала не много игр, меньше,
чем ‹изе,  но  она  была на  удивление  сильна, обнимала так,  будто  хотела
сломать возлюбленному  шею. Ќаивной и жадной  была ее любовь,  простой и при
всей своей силе все-таки застенчивой, ѓольдмунд был очень счастлив с ней.
     Џотом  она  ушла,  вздыхаЯ,  с  трудом  оторвавшись  от  него,  не смеЯ
остатьсЯ.
     ѓольдмунд осталсЯ один, счастливый, но и печальный. ‹ишь много позже он
вспомнил о хлебе и сале и в одиночестве поел, была уже ночь.

        ‚Ћ‘њЊЂџ ѓ‹Ђ‚Ђ

     „олгое времЯ уже странствовал ѓольдмунд, редко ночуЯ два  раза подрЯд в
одном  месте,  везде  желанный  гость  длЯ  женщин  и  осчастливленный  ими,
загоревший на  солнце, похудевший в  пути от скудной  пиши.  Њногие  женщины
прощались с  ним  на заре и уходили,  некоторые  со  слезами, и иной раз  он
думал:  "Џочему  ни одна не  остаетсЯ со мной? Џочему,  любЯ менЯ  и нарушаЯ
супружескую верность ради одной любовной ночи, все они сразу возвращаютсЯ  к
своим мужьЯм, от которых в большинстве своем боЯтсЯ получить побои?" Ќи одна
не просила его  всерьез  остатьсЯ,  ни одна не попросила взЯть с  собой и не
была готова из любви разделить с ним  радости  и горести странствиЯ. Џравда,
он ни одну не приглашал с  собой,  ни одной не намекал на  это; спрашиваЯ же
свое сердце, он  понимал, что ему  дорога свобода, и он не мог припомнить ни
одной  возлюбленной,  тоска  по которой  не  оставлЯла  бы  его  в  объЯтиЯх
следующей. € все- таки ему было странно и немного грустно от того, что всюду
любовь была столь быстротечна, и женскаЯ,  и его собственнаЯ, что она так же
быстро  удовлетворЯлась,  как и  вспыхивала. Џравильно ли это? Ѓыло  ли  так
всегда  и везде?  €ли дело в нем  самом, может, он так устроен, что  женщины
хотЯ и желали его и находили прекрасным, не хотели свЯзыватьсЯ с ним,  кроме
как длЯ короткой, бессловесной близости на сене  или во  мху? Њожет, дело  в
том. что он  странствовал, а они, оседлые, боЯтсЯ жизни бездомной?  €ли дело
только в нем, в его личности, так что женщины желали его и прижимали к себе,
как красивую игрушку, а потом все убегали к своим мужьЯм, даже если их ждали
побои? Ћн не знал.
     Ћн  не уставал учитьсЯ у женщин. Џравда, его  больше тЯнуло к девушкам,
совсем  юным,  у которых еще не было мужчин и которые ничего не знали, в них
он мог страстно влюблЯтьсЯ; но  девушки обычно бывали недосЯгаемы: они  были
чьими-то возлюбленными, были  робки  и  за  ними хорошо  следили. Ќо  он и у
женщин охотно училсЯ. ЉаждаЯ что-нибудь оставлЯла ему: жест, способ поцелуЯ,
особую   игру,  особую  манеру  отдаватьсЯ   или  сопротивлЯтьсЯ.  ѓольдмунд
соглашалсЯ  на  все, он был  ненасытным и уступчивым,  как  ребенок. Ћн  был
открыт любому соблазну: только поэтому он сам был так соблазнителен.
     Ћдной  его  кра