лушенного,  повЯзал арканом
татарин, после  чего,  чаЯ  иной добычи, тотчас и грубо погнал  перед собой,
пару раз длЯ восчувствиЯ перекрестЯ плетью.
     “  дальних шатров  еще  рубились.  ЉнЯзь  ‘емен  Њихайлович  с  горстью
дружины, пытаЯсь  спасти  бегущую  рать,  крутилсЯ  в  толпе оступившей  его
татарвы,  рубил   направо   и   налево,  пока  трижды  проколотый  копьем  и
разрубленный саблею не грЯнул трупьем на землю...
     ‚се бежало. Џеремешанный  вал конных и пеших  вынесло к берегу ЏьЯны. €
что тут сотворилось с ополоумевшими, а то и попросту пьЯными людьми!
     ‚оистину "‡а ЏьЯною пьЯни!"  - как  с горечью  Язвил  летописец!  Ључею
вваливаЯсь  в  воду, топили друг друга в тесноте, ревели, задыхались, лезли,
озверев, по  головам. „Ядька  кнЯжича  €вана, оборонЯЯ  господина,  насмерть
схватилсЯ с  каким-то дюжим вполпьЯна  мужиком, и тот смЯл старика прЯмо под
копыта лошади. ЉнЯжич, отчаЯнно оглЯнув и бледнеЯ ликом, рванул на  выручку,
но тут же был оттиснут и  сбит валом бегущих и тонущих  людей, и  голос его,
одинокий голос  тонущего мальчика,  погиб в реве  сотен глоток ополоумевших,
потерЯвших  облик человеческий кметей.  ђека, подтопленнаЯ горою шевелЯщихсЯ
полутрупов, замутнела и вышла из  берегов.  €ные,  вытараща глаза, лезли  по
головам  тонущих. Ђ сверху в  это  безумное месиво сыпали  и сыпали смертным
дождем татарские сулицы и стрелы.
     ’ак  даром,  дуром,  без  боЯ  почитай,  была  потерЯна  суздальскаЯ  и
нижегородскаЯ  рати,  погибли Ярославцы и юрьевцы, и многих, многих бежавших
добивали потом по лесам мордовские вои!

        ѓлава 32

     ‚аська опомнилсЯ,  когда  его с толпою раздетых, обезоруженных ратников
загнали, словно скот, в жердевый загон, не давши ни пить, ни есть, и  вокруг
начали ездить, скалЯ зубы и взмахиваЯ плетЯми, татарские сторожи.
     ’ут только, осознав,  что это плен, и впереди труднаЯ дорога в степь, и
опЯть  на  невольничий рынок,  и  родина, настигшаЯ  его,  найденнаЯ,  вновь
отдалила,  ушла,  истаЯла,  и  увидит  ли  он ее еще  когда-то, и  тогда вот
склонилсЯ он почти  до  земли и  заплакал, вздрагиваЯ,  бугрЯсь предплечьЯми
свЯзанных рук, мотаЯ раскосмаченной головою и дергаЯ пересохшим, воспаленным
ртом. ‡аплакал, желаЯ лишь одного в этот позорный миг - умереть! Ќо и смерти
не было ему дано безжалостным роком...
     ђусичи -  кто проклинал, кто кидалсЯ к  огороже, получаЯ увесистый удар
плетью, кто тупо сидел, глЯдЯ  перед  собою  в  землю, - ставшие чужими друг
другу в этот миг позора, не искали  своих, не думали  еще  ни о побеге, ни о
плене,  они лишь опоминались еще, лишь понимать начинали,  что  из  недавних
празднующих победителей стали скотом, полоном, последнею рванью на земле...

        ѓлава 33

     ’атарские мурзы  меж тем, оставЯ сторожу  вокруг полона и награбленного
добра (видно, кто-то умный  вел их на ђусь, не Ѓегич ли?), устремили изгоном
к Ќижнему Ќовгороду.  Џобоище за ЏьЯной произошло второго августа в полдень,
а пЯтого татары уже были под городом. Џрестарелый кнЯзь „митрий Љонстантиныч
узнал о беде, уже когда ничего нельзЯ было содеЯть -  ни собрать новой рати,
ни даже защитить город. Ћставалось - бежать.
     ‘тарый кнЯзь,  тесть  великого  кнЯзЯ московского,  еще  вчера гордый и
величественный  в  достоинстве  своем,  был сломлен.  Ћн  сидел  на лавке  в
опустошаемом тереме своем, из которого прислуга стремглав выносила к вымолам
казну и рухлЯдь, сидел и плакал.
     Џогибло множество боЯр, еще вчера могучих  и грозных подручников, погиб
сын, как теперь Яснело, любимый (ни ‘емен,  ни ‚асилий ЉирдЯпа не лежали так
к сердцу  старого кнЯзЯ, как этот младший).  Џогибло все, обрушилась  гордаЯ
слава победителЯ татар, к которой  призывал епископ  „ионисий. € где он сам,
грозный владыка  нижегородской земли?  Џоди тоже торочит коней или снарЯжает
лодьи  кинутьсЯ  в бег,  ибо и ему  татары не  простЯт  прошлой  пакости, ни
призывов  с  амвона, ни убиениЯ  ‘арайки с дружиною. Џогибло все,  и то, что
суетЯтсЯ слуги и кмети, холопы таскают укладки, тЯжелые скрыни и кули, - все
это уже ни к чему...
     ’ак,  плачущего,  его  поднЯли  и  повели,  почти  потащили под руки  к
вымолам. ЉнЯзь  не противилсЯ. „линные сухие ноги его заплетались, едва шли.
Ћн почти не узнал потишевшую, захлопотанную супружницу свою, только руки ее,
заботливо отершие  платком слезы  с  кнЯжого лица...  € тогда  и  тут только
увидел он, уже со  струга, от воды, все  разом: и город, краше коего не было
на  земле, высЯщий  на  кручах волжского  берега  (город, обреченный огню  и
разору!), и мЯтущуюсЯ  по  берегу, воющую толпу,  и  то, как  дюжие  молодцы
баграми и  шестами  отпихивают от  бортов  перегруженных  паузков отчаЯнный,
цеплЯющийсЯ за борта, тонущий народ.
     - ЌельзЯ! Џотонем вси! Њать...!
     ѓород  бежал, все,  что  могло  плыть, было  переполнено и  стремилось,
выбрасываЯ весла, туда, вверх по ‚олге, к спасительному ѓородцу...

        ѓлава 34

     ”еофан ѓрек узнал о погроме и бегстве поздно, когда уже содеЯть неможно
было ничего, ни добратьсЯ до монастырЯ к „ионисию, ни нанЯть коней. ‘ложив в
сумы самое ценное  (краски, кисти,  краскотерку  свою, старинную и  любимую,
несколько книг да слитков новгородского серебра), он устремил к берегу и тут
бы  и погиб, пропал ли в ополоумевшей толпе черни, но, к великому счастью  и
длЯ  него,   и   длЯ   русского   художества,   признал   изографа  торговый
гость-новогородец и над  головами толпы начал  кричать, подзываЯ. ‘коро двое
дюжих молодших пробились к изографу, подхватили тЯжелые сумы и поволокли его
сквозь  рев  и  гам, сквозь протЯнутые женочьи  руки, что молили, цеплЯЯ  за
одежду, доволокли до пристани  и  уже по последней вздрагивающей  под ногами
доске, отбиваЯсь от  осатаневших горожан,  взволокли на палубу, где и сунули
мастера куда-то меж  кулей и  бочек, горою наваленных в перегруженную лодью,
так что, когда отваливали от вымола, кренЯщаЯсЯ посудина  едва не зачерпнула
смертную чашу волжской влаги, ибо волны шли  мало  не вровень  с  бортами, и
гребцы опасливо и дружно налегали на весла, о едином молЯ: как бы не качнуть
судна невзначай!
     ”еофан  глЯдел на отдалЯющий воющий берег, и слезы подступали к глазам.
Ћт  сердца отрывалсЯ кусок  жизни,  кусок судьбы, уходили брошенные друзьЯ и
знакомцы. € вновь, как когда-то,  подступало к нему, что здесь, на ђуси, все
было крупнее, чем там, в умирающем Љонстантинополе, и гроза и ужас тоже были
страшнее и больше и требовали большего напрЯжениЯ сил. € он знал теперь, как
и чем это выразить, и,  плача, прощаЯсь  с обреченным городом, ведал вторым,
глубинным смыслом художника, как и что напишет он, когда вновь встанут перед
ним  внутренние  стены храмов этой земли, упрЯмо встающей вновь  и вновь  из
пепла  пожаров и гибели  поражений,  упрЯмо возникающей  заново  и тЯнущейсЯ
вширь и ввысь, в небеса, к своему, непохожему на иных русскому Ѓогу.

        ѓлава 35

     ‘поры западников и  славЯнофилов,  возникшие, по сути,  где-то  с конца
XVIII  столетиЯ,  имели достаточно  древнюю  предысторию.  ‚о  всЯком случае
"западничество" - безусловное  неприЯтие всЯческого "востока"  и настойчивое
желание в политике  ђуси опиратьсЯ всегда на помощь западного, католического
мира - существовало уже в Љиевской  ђуси. "‡ападниками" были многие киевские
кнЯзьЯ,  "западником" оказалсЯ Њихаил  —ерниговский,  просивший  на ‹ионском
соборе помощи у папы против татар, за что и заплатил головою в ставке ЃатыЯ.
€ „аниле ђоманычу ѓалицкому  не помог папа римский, как и королевское звание
не помогло. Ѓолее того - и кнЯжество „анилово, ѓалицко-‚олынскаЯ ђусь, очень
вскоре  и  на  долгие  века  оказалась  захваченной,  разодранной  на  части
западными  соседЯми:  ‚енгрией,  ‹итвою  и Џольшей; захваченной, разоренной,
обращенной в  предмостное укрепление  …вропы  противу кочевников,  утерЯвшей
великую  некогда  культуру,  зодчество,  книжность,  утерЯвшей  свое  высшее
сословие, получив взамен венгерских  да  польских феодалов... € все то  была
цена за неразумие прежних великих кнЯзей и галицкого боЯрства, восхищенных и
увлеченных городскою культурой ‡апада,  не  ведавших  того, что самим  им не
стать никогда этим самым "‡ападом", разве - холопами на барском дворе, и что
должно всЯкому быть самим собою и даже союзников  искать себе в той  среде и
на том пути,  по которому вела их историческаЯ судьба, слагавшаЯсЯ за  много
веков  до  них  в  постоЯнных спорах,  розмирьЯх  и  дружестве  со  степными
народами...
     “вы! ’о, что проЯснело на Њоскве, далеко не  казалось таким несомненным
в далеком  Љиеве!  Ђ пламенный нижегородский  проповедник,  нынешний епископ
Ќижегородский, ѓородецкий  и ‘уздальский „ионисий когда-то ЯвилсЯ как раз из
Љиева.  џвилсЯ  сюда,   в  дикое  ‡алесье,  полный  воспоминаний  о  величии
уничтоженной монголами  державы, полный мечтою  о расплате  и  новом  взлете
страны... € он ли не ратовал, не призывал, не торопил всЯчески ђусь к борьбе
с вековым врагом? €бо длЯ него Ћрда была врагом - и только.
     ‹етопись, исправленнаЯ по его  приказу иноком ‹аврентием, только-только
-  едва  просохли  чернила  на  статьЯх,   описывающих  бедственную   участь
разгромленной  монголами страны, - только-только легла на аналой пред  очами
кнЯжескими.  Ќе  по  его  ли призыву  был  уничтожен наглый  посол ордынский
‘арайка? Ќе  он ли стоЯл за всЯким розмирьем  с татарами и торопил, торопил,
торопил... € сейчас, казалось уже, громом побед отметЯт свой путь восставшие
к  совокупной  борьбе  нижегородско-московские  рати.  Ћн  благословлЯл  это
войско, выходившее в долгожданный поход, и вот теперь...
     ‡а  стенами горницы творилось  суматошное кишение  иноков, послушников,
челЯди, собиравших иконы,  книги, многоразличное монастырское и  епископское
добро, дабы, погрузив на лодьи, отплывать в ѓородец, а он  сидел  и думал, и
временами скупаЯ слеза, осребрив жесткий лик нижегородского владыки, сбегала
по щеке и прЯталась в седой, тоже пониклой и словно бы пожухлой бороде.
     Џочти  без  стука  ввалились  в дверь  двое  иноков,  ”ома  и  Ќикодим,
посланных за изографом  ”еофаном. Њонахи  дышали  тЯжко,  в глазах  читались
растерЯнность, виноватость и страх.
     - Ќе нашли! - вымолвил старший, ”ома, разведЯ руками.
     - “шел, должно! - почти обрадованно подхватил Ќикодим. - Џрошали, бают:
уплыл на новогородской лодье!
     Њонахи  повесили  головы,  ожидаЯ  грозного  епископского  разноса,  но
„ионисий лишь молча указал рукой, и те обрадованно исчезли, прикрывши двери.
     - Љак же так, ѓосподи? Љак же так?! - прошептал „ионисий, вглЯдываЯсь в
тусклый лик ‘паса киевского письма в углу разобранной и  почти уже унесенной
божницы. - Љак же так, ѓосподи, за что? ‡а какие грехи?!
     Ћн не чаЯл грехов за собою, быть может,  только теперь догадываЯ о том,
едином,  который не отпускал его всю долгую и  многотрудную жизнь, - о грехе
гордыни.  Ќе было  в нем, „ионисии,  смирениЯ,  и всегда не хватало доброты!
џсно вдруг припомнились дикие глаза ‘арайки, когда татарин с визгом  натЯнул
лук и выстрелил в него, „ионисиЯ, и был тотчас разорван озверевшей толпой. €
как он, „ионисий, стоЯл тогда  с крестом в поднЯтой  длани, осенЯЯ  жестокую
резню. Ќеужели?!.
     Ћн поднЯл Яростный взор. ‘лезы высохли. ‚олна  горЯчего гнева прилила к
ланитам. Ќет! ‚иноват не  он! ‚иноваты боЯре, кнЯзь ‘емен, москвичи, уведшие
свои рати до боЯ, виновата непорЯднЯ и беспечность воевод! ‚едь уже не раз и
не два  громили  волжские города, били  татар и новогородские  ушкуйники,  и
московиты, и суздальские рати!
     -  Џрав  ты, ѓосподи, что  наказуешь нерадивых,  их же  грех ложитсЯ на
праведных  пред  тобой!  Џрав  ты,  ѓосподи,  испытуЯ,  да  не склонит главы
никоторый из верных твоих!
     Ћн  встал.  ѓрудь ширилась, хотелось  говорить,  кричать, возглашать  с
амвона... ‹учшаЯ из его проповедей пропала в этот миг молчаливого крика пред
иконой ‘пасителЯ, пламенные глаголы, коими можно бы было воскресить погибшую
рать, умерли в нем, ибо в  келью  тотчас вбежали с криком "’атары!" келарь с
казначеем  и два иподьЯкона, суетЯсь, подхватили  последнее добро и,  взЯвши
„ионисиЯ  под руки, стремительно, почти  бегом, поволокли его вон из кельи и
дальше, к вымолу,  где  молчаливые угрюмые иноки,  сцепив руки и  не отвечаЯ
мольбам отчаЯнной толпы, удерживали сходни последнего епископского паузка, и
сквозь эту ревущую и плачущую толпу проволокли епископа до сходней, вознесли
на  корабль,  сбросили,  столкнули  сходни,  на  которые  уже  лезли  кучею,
обрываЯсь в воду,  увечные, калики, какие-то женки, вздымавшие  над головами
детей, меж тем как над кручею берега уже запоказывались  всадники в мохнатых
шапках и гомон, чужой, вражеский, встал над воем обреченной толпы...
     „ионисий стоЯл,  прЯмо  и немо, бледнеЯ  и бледнеЯ  ликом,  вздымаЯ над
головою  крест,  и, не взираЯ на  редкие,  посвистывающие в воздухе  стрелы,
благословлЯл  последним  напутствием  идущую  на смерть  паству  свою. ‚есла
гнулись и трещали  в руках иноков,  а на  отдалЯющемсЯ берегу  уже  сверкала
сталь,  рубили  и  резали,  и  озверелый визг избиваемых доносилсЯ  сюда  по
ширЯщейсЯ стремнине воды. € он видел это! € ненавидел врагов, дикую степь, и
вновь, как и  всегда,  как  и прежде, отводил от себЯ вину за смертную чашу,
испитую нижегородскими смердами, не вместившимисЯ в корабли, перекладываЯ на
татар,  на ЊамаЯ  вину своей гордыни  и нетерпениЯ своего,  ибо так же,  как
невозможно родить  доношенное дитЯ  прежде  срока, невозможно прежде  сроков
поднЯть народ, еще не готовый к деЯнию.

        ѓлава 36

     Њамай глЯдел, как сотник, проскакавший, менЯЯ коней, сотни поприщ пути,
остро пахнущий  конским  и  человечьим  потом,  ест  вареное  мЯсо, чавкает,
выгрызаЯ кость, обсасывает  жир с  грЯзных отверделых пальцев, ест с волчьей
жадностью, изредка  взглЯдываЯ на него, повелителЯ  ‡олотой  Ћрды, глЯдел  и
щурил рысьи глаза. Ќе выдержав, мелко и сыто засмеЯлсЯ,  покачиваЯ  головой,
думаЯ  о  том, что гонцу надо теперь подарить урусутскую  полонЯнку ("ђусску
девку!"  - произнес  он про  себЯ на Языке московитов) и  хорошего скакового
конЯ. ‚ести  того  стоили!  Џозорно разбита, уничтожена всЯ урусутскаЯ рать!
Ќижегородские полки, полки владимирские, иных кнЯзей...
     “битых без числа, без числа полонЯников! ‚зЯт, вырезан и сожжен Ќижний!
     ‚от, наконец, оно! Ћтместье за смерть ‘арай-ака!  Ћтместье  за поход на
Ѓулгар! ‡а грабежи речных разбойников! ‡а все! € это сделал он, он, Њамай!
     Ћн не  поверил  €вану ‚ельЯмину, он  втайне  от  московского  тысЯцкого
послал  рать, и вот -  победа!  Џобеда почти без потерь! ’еперь  ђусь  будет
поставлена на колени! џ увеличу дань! џ возьму серебро на коназе „митрии!
     ‘  урусутским серебром Я отобью  ‘арай, сокрушу ‘инюю  Ћрду и  дойду до
‘аурана!
     Ћт  хмелЯ  удачи   у   ЊамаЯ  кружилась  голова.   Џобеда  над   Ќижним
представлЯлась  ему  победою над  всею  ђусью.  ‡абывалось уже -  на миг, но
забывалось!  - что дань дает  „митрий, Њосква, вцепившаЯсЯ мертвой хваткой в
великокнЯжеский Ярлык, и что сокрушать надо прежде самого коназа „митриЯ...
     Ћн еще раз оглЯдел сотника, потрогал грамоту, мЯтую, пропитанную  потом
и грЯзью:
     -  „евушка! ђусски  девушка!  •орошо?  - весело спрашивал  он  сотника,
отвалившего  наконец  от  обильного ханского  дастархана.  - Ќа,  возьми!  -
протЯнул он гонцу чашу иноземного кипрского вина  (в Ћрде пили, невзираЯ  на
все религиозные запреты).
     ‘отник   опружил  чашу  единым   духом,  глаза  его  заблестели,  стали
маслЯными, когда по  знаку ЊамаЯ вывели и  поставили у ковра тоненькую русую
девчушку-рабыню в белой полотнЯной вышитой по рукавам красной бумагою рубахе
и тканой шерстЯной  запаске.  Ћстро  и беззащитно торчали врозь,  приподымаЯ
рубаху, маленькие девичьи груди.
     -  Ѓери,  твоЯ!  - вымолвил  Њамай,  налюбовавшись смущением и  страхом
полонЯнки и жадным  вожделением  сотника.  ‚зЯв девушку  за  основание косы,
Њамай бросил ее к ногам сотника:
     - Ќа!
     ’от готовно перехватил добычу,  наматываЯ  долгую девичью  косу себе на
кулак. ‚ глазах прочлась неуверенность: то ли ему дарЯт, то ли дают на времЯ
и следует взЯть ее тут же, в шатре повелителЯ?
     - “води, твоЯ теперь! ‘овсем уводи! -  разрешил сомнениЯ  сотника Њамай
и, глЯдЯ  вслед  гонцу,  что  уволакивал за собой упирающуюсЯ  добычу, вновь
мелко и радостно засмеЯлсЯ.
     Ћн хлопнул в ладоши. ‚ыбежавшему нукеру повелел призвать к нему €вана.
     - ‚ельЯмина? - переспросил, уточнЯЯ, нукер.
     - …го! - кивнул головой Њамай.
     ‚  шатер  уже  начинали  входить  приближенные  эмиры,  радостнаЯ весть
волнами  растекалась  по  большому юрту, от  кибитки  к кибитке, от шатра  к
шатру. ‚ходили, рассаживались,  новыми, почтительными глазами взглЯдываЯ  на
темника, ставшего сейчас, за несколько минут, вдвое, ежели не втрое значимей
и сильней.
     (‚ечером приползут фрЯги, будут юлить и предлагать новый заем, дабы он,
Њамай,  уступил им  сбор даней  в завоеванной ђуси... Ћ,  он теперь  покажет
этому сосунку „митрию!) ’ам, далеко,  по отцветающей  степи брели урусутские
полонЯники, победители  гнали скот,  волочили  добро,  вели крепких мужиков,
красивых урусутских  женщин. Ѓудет кого продавать на кафинском базаре, будет
кого  дарить  своим эмирам  и бекам,  будет кому пасти стада, сбивать кумыс,
делать сыр,  мЯть кожи и шить  сапоги! Ѓудут рабы, а значит, воины с большей
охотою  пойдут  в бой! „аже эти вот, купленные  им соратники сегоднЯ, сейчас
лебезЯт и  заискивают  перед  ним!  „а, он  будет  царем, как  его и  теперь
называют уже урусуты, и он  ни с  кем, ни  с  одним из урусутских кнЯзей  не
станет делить власть!
     Њамай выпрЯмилсЯ.  …му  принесли  золотую  подушку, набросили на  плечи
парчовый  халат.  ‘ейчас они будут  есть,  пить и говорить  о победе.  € ему
станут подносить подарки,  а  он  будет  их  всех  дарить  серебром, шубами,
оружием и конЯми. Ћн сменит хана. ќтот надоел. Џора  (но это осталось где-то
внутри, не  времЯ, не  времЯ даже и намекать на это!), и все  же пора самому
становитьсЯ ханом! Ќу что же,  что он не —ингизид! Ћн гурген, зЯть покойного
Ѓердибека,  и  значит... ќто там,  у джете, в  Ѓелой и ‘иней Ћрде продолжают
думать, что ханом может быть только —ингизид! •аном будет он!
     ‘о временем. Ђ пока - пир!
     Ћн  вторично хлопнул  в ладоши.  Џозвать зурначей! Џевиц  и плЯсуний! ‚
Ћрде радость! Џобеда! € совершил ее он, Њамай! (Ђ €ван пусть подождет, пусть
ЯвитсЯ  еще раз! Ќевелик ты чином теперь, беглый урусут! Ќевелик будет скоро
и твой кнЯзь „митрий перед величием повелителЯ ‡олотой Ћрды!)

        ѓлава 37

     €вана ‚ельЯминова  Њамай  принимал поздно  вечером,  вполпьЯна.  ‘идел,
развалЯсь на шитых  шелками  подушках, взглЯдом  победителЯ  озираЯ русского
боЯрина.
     €ван был сумрачен.  Ћ несчастном сражении и  разгроме Ќижнего Ќовгорода
он  уже  знал.  „ав  Њамаю  вдосталь   почванитьсЯ,  перемолчав,  поднЯл  от
дастархана с  остатками  дневного  пиршества,  небрежно уложенными  на новые
блюда и кожаные тарели, тЯжелые глаза, помедлив, сказал негромко, но твердо,
с упрЯмым упреком:
     - ’ы помог „митрию!
     ђысьи глаза ЊамаЯ медленно леденели, ноздри начинали бешено трепетать.
     - „а, - повторил по-прежнему негромко €ван. - ’ы помог „митрию!
     ’еперь суздальские кнЯзьЯ не выйдут из его воли никогда!
     - џ  ведаю,  почто ты  это говоришь! - взорвалсЯ  Њамай,  мешаЯ русскую
молвь с татарской. - ‚едаю! ’вой брат женат на дочери суздальского коназа!
     „а, да! ’ы потому и не хотел, чтобы Я громил Ќижний! Џотому и не хотел!
’ы услужал  тестю  брата  своего!  ’ы  обманываешь  менЯ,  урус! Ѓерегись! џ
впервые  не  послушал  тебЯ,  и вот  - удача! € фрЯги  уже теперь  дают  мне
серебро, да, да!
     "’ы и прежде не слушал менЯ, Њамай, а нынче и вовсе готовишь свою и мою
погибель! - думал  про себЯ €ван,  продолжаЯ бестрепетно глЯдеть в  Яростные
очи ЊамаЯ. -  € фрЯги тебЯ погубЯт,  не теперь, дак опосле!" Ќо он молчал. ‘
пьЯным  Њамаем  спорить было опасно. Ћн молчал и хотел одного - уйти.  Ќовые
нежданные мысли, смутные сожалениЯ роились у него в голове.
     „алека была ђусь и  закрыта длЯ  него на тридесЯть  булатных замков,  а
времЯ бежит, словно степной неумолимый иноходец, и ничего не удаетсЯ содеЯть
ему  противу „митриЯ, сидючи тут, в Ћрде, вдали от жены  и сыновей, вдали от
родного  тверского  дома,  подаренного  ему  кнЯзем  Њихайлой. "’ам  надобно
сидеть! - укорил он  себЯ. Ќо и там - зачем?  ’веричей  без Ћрды и  ‹итвы не
поднЯть на московского  властителЯ, а и с ними  вместЯх - пойдут  ли?! Џосле
давешнего погрома своего!"
     Ћн заставил себЯ выслушать все, что вещал, брызгаЯ слюною, Њамай.
     ‡аставил себЯ отведать  Яств и питий с  ханского стола (объедков чужого
пира!).  € уже когда степной закат свалил за  окоем ковылей и угас, а Њамай,
утишив сердце и отрезвев, вновь стал улыбчив и милостив,  отпущенный наконец
усталым  повелителем,  вышел  из  шатра  в  ночь  к  заждавшемусЯ  голодному
стремЯнному, сунул тому  недогрызенную кость и,  пока холоп торопливо доедал
мЯсо,  проверил, намеренно медленно,  подпругу и  седло, огладил жеребца  по
морде: "Ќу, ну, не балуй!", осторожно, но крепко  взЯл за храп, вдел в пасть
коню кованые удила.
     „ул  холодный  сухой   ветер.  Џриближалась   осень.   ‘ухо   шелестела
перестоЯвшаЯ, выколосившаЯсЯ  трава,  чернаЯ ночь,  в редких, проглЯдывающих
из-за быстро бегущих облаков  звездах, облегла землю. € такой бесприютностью
веЯло оттуда, с черной чужой высоты! ’ак мал и скорбен казалсЯ ему войлочный
шатер, куда он поедет сейчас, где встретит грустный взглЯд своего попа, что,
не изменив господину, последовал за €ваном в степь, но душой ежечасно рветсЯ
на  родину. ’ам, отослав  ближних, он, сцепив зубы, позовет к себе  рабыню и
будет  тискать  ее,  не  жалеЯ, не любЯ, а лишь  спасаЯсь  от Яростной тоски
одиночества...

        ѓлава 38

     ‘трашен  сожженный  и  заваленный  трупами  родимый  город!  ђазволочив
убиенных  почти донага,  татары ушли, оставив  гниющие  неприбранные тела  и
чадные, дымЯщие головни заместо хором.
     Ќижний  Њамаевы рати, подступив к  городу  пЯтого августа,  громили три
днЯ, со среды  до пЯтницы, после чего обратным смертным половодьем разлились
по селам и  весЯм  нижегородской земли, губЯ и  уничтожаЯ все подрЯд. ѓорели
деревни, брели объЯтые  ужасом полонЯники. ‚  какие-то мгновениЯ  рушилось и
гибло все  то,  что создавалось  десЯтилетиЯми  и неусыпными трудами кнЯзей,
боЯр и смердов ‘уздальского  кнЯжества. ‚  пепел обращались села и  волости,
над  устроением  которых  трудилсЯ  еще покойный  Љонстантин ‚асильич,  отец
нынешнего престарелого кнЯзЯ, и словно времЯ обратилось на круги своЯ!
     –аревич Ђрапша  пограбил ‡асурье, собрав  в свою очередь  кровавую дань
полоном,  скотом  и  трупами.  Ќедостало  и  этой  беды!  Њордва,   многажды
замиреннаЯ  и, казалось,  уже  дружественнаЯ русичам,  совокупив рати,  тоже
ударила на разоренный  татарами край, пожгла остаточные села,  посекла чудом
спасшихсЯ русичей, останних насельников "уведоша в полон".
     „митрий Љонстантиныч,  достигший наконец ‘уздалЯ  был сломлен. Ћн ослаб
духом,  он не  ведал,  что  вершить,  и сидел один  в горнице, уставЯ взор в
стену, что-то шепча про себЯ, по-видимому, молилсЯ.  …жели бы его не кормили
почти насильно, кнЯзь бы, верно, и не ел. ‹ишь когда дошла весть, что татары
ушли из Ќижнего, поднЯл жалкие глаза на сына, ‚асилиЯ ЉирдЯпу:
     - ‘ъезди! Ѓыть может... ‚анюшу  найдешь... - € поник  седой  трЯсущейсЯ
головой.
     - ‚от, отец! ’ут нам с тобой и  кнЯжаЯ помочь, и все посулы московские!
-  сурово  произнес,  опоЯсываЯсь ‚асилий  и боле не  сказал  ничего. ’олько
скрипнул зубами  да двинул  бешено желвами сжатого рта, но не  стал добивать
родителЯ. Љак раз прибыл владыка „ионисий, на него и оставил ЉирдЯпа павшего
духом отца.
     …хали берегом, береглись. —ерез Ћку переправлЯлись на дощаниках.
     ‘трашен  исчезнувший  город!  …ще  дымилось кое-где,  еще ползучий  жар
долизывал  порушенные  городни,  там и  тут вспыхиваЯ светлым,  изнемогающим
пламенем, тотчас погибающим  в  густом дыму.  Ћт вымолов  сладко  и  страшно
тЯнуло  смрадом. —ерные тучи  мух с  низким  металлическим гудом  висели над
трупами.
     …хали  улицей.  Љони,  храпЯ,  переступали через обгорелые,  обугленные
бревна, сторонились  гниющей  падали. “ ‘пасского  собора,  закопченного, но
уцелевшего  и  теперь одиноко высЯщего среди развалин, придержали  коней.  “
‚асилиЯ прыгали губы. Ќа  паперти, рассыпав по ступенЯм распущенные  мертвые
волосы,  лежал вспухший женский труп. ‚асилий  невольно осенил себЯ крестным
знамением. „ружина грудилась за спиною, всхрапывали кони. —етверо молча, без
зова  слезли  с коней, стали  отволакивать  тело.  Љрупные черви, корчась на
солнце, расползались по  камню. ЉирдЯпа почуЯл,  что его начинает тошнить, и
едва удержал рвотный позыв.
     ‚  храме все  было испакощено, ризница разбита, церковное добро, что не
пограбили,  разволочено  по  полу.  €з  верхних   рЯдов  иконостаса  строгие
свЯтители,  пророки  и ангельскаЯ  рать  сурово и  немо взирали на  мерзость
запустениЯ.  Џисанные  греческим  изографом  свЯтые  воины сумрачно  озирали
унижение христианской свЯтыни...
     ‚  городе кое-где робко  стучали топоры. †ители, пересидев в  ‡аволжье,
возвращались на свои пепелища,  мастерили  первые землЯные  берлоги в чаЯнье
близкой зимы.
     Џочти не слезаЯ с конЯ, не пито, не едено, ЉирдЯпа помоталсЯ по городу,
устроЯЯ  хоть какой порЯдок,  и, бросив останние дела на боЯр,  с дружиною и
кое-как  собранным охочим народом  устремил  на ЏьЯну,  к  месту  горестного
побоища. ’ело брата надлежало найти.
     ‚  дружине кнЯжеской были  знатцы, чудом спасшиесЯ  из побоища и сейчас
ехавшие  впереди, указуЯ дорогу. Ќочевали не  снимаЯ броней, не  расседлываЯ
коней. ЌедреманнаЯ сторожа стерегла стан русичей.
     Ќаконец  достигли ЏьЯны. ‚се так же светило солнце, так же  плавились в
аэре  высокие  истаивающие облака. ’ак  же  стоЯли, кое-где золотЯсь первыми
пЯтнами  близкого увЯданиЯ,  праздничные  нарЯдные березки,  так  же кружили
стрекозы  над омутами... € кабы не трупы,  безжалостно  объеденные  волками,
кабы не горы тел на речных перекатах...
     ‡акусив губы, засуча рукава, мужики принЯлись за страшную работу.
     Ѓаграми выволакивали распухшие  тела, от которых с неохотою отрывались,
плюхаЯсь в  воду,  черные  раки, укладывали рЯдами  на  траве.  ЉнЯзЯ  €вана
достали  на  второй день к вечеру.  ’руп запуталсЯ  в  высокой  донной траве
речного омута. €ные утоплые покойники образовали сверху плотный заплот.
     Љогда кнЯжича достали, ‚асилий трудно слез с конЯ, опустилсЯ на колени,
припал  лбом к неживому,  льдЯно-холодному... „ружинники стоЯли кругом, снЯв
шапки. ‚се молчали, низЯ глаза. ЉнЯзь был затоптан и утоплен бегущими!
     ’ело завернули в  полотно, потом в мешковину, в  рогожи,  приторочили к
седлу. „олго  оставатьсЯ тут было опасно. ’оропливо рыли Ямы, попы торопливо
отпевали мертвецов...
     Ќа возвращении ‚асилиЯ ЉирдЯпу и его смертный груз встречал сам владыка
„ионисий.  „уховный  глава  нижегородской  земли  уже  оправилсЯ,  деЯтельно
хлопотал, возрождаЯ  монастырь  и  епархию. “же  были  похоронены  мертвецы,
расчищены  улицы,   и  ЉирдЯпа  неволею   должен  был   признать  деЯтельную
распорЯдительность своего пастырЯ.
     ‚  ‘вЯтом ‘пасе уже творилась служба. ЉнЯзЯ €вана положили  в притворе,
на правой стороне. Ѓыло это двадцать третьего августа, а в конце сентЯбрЯ на
подымающуюсЯ из руин волость как раз и совершила набег мордва.
     ЉнЯзь Ѓорис, незадолго до  того  ЯвившийсЯ в  Ќижний, кинулсЯ в изгон с
невеликою, но отборною и окольчуженною дружиной. Ћтступающую мордву настигли
у ЏьЯны. ђубились отчаЯнно. Њордва бежала за реку, терЯЯ добро и полон, иные
тонули  в ЏьЯне, настигнутых на сем берегу перебили всех,  не  берЯ в полон,
отмщаЯ за все предыдущие беды.
     ’атары -  это было  от Ѓога.  ‘ Ћрдою, по чести, не стоило воевать. ќто
теперь  ежели  не  понимали, то  чуЯли  все.  € потому  разорение  от  татар
воспринималось как данность - как глад, мор, градобитие, - с коей бесполезно
спорить. Ќо обнаглевшаЯ  мордва, котораЯ некогда "из болот не выныкивала"  и
"бортничала на великого кнЯзЯ", - это было уже чересчур!
     Ќабег  мордвы  ЯвилсЯ  последнею  каплей, переполнившей чашу.  Џока шли
осенние дожди  и непроходные пути мешали  любым  боевым  действиЯм, копилась
злоба, копились оружие и ратный люд, шли пересылки с Њосквой. ‚еликий кнЯзь,
подославший хлеб и обилие, тоже обещал ратную  помочь. € лишь только  первые
морозы высушили землю,  сковав реки ледЯным покровом и убелив снегами  пути,
нижегородские русичи выступили в поход.
     Џолки вел брат суздальского кнЯзЯ Ѓорис Љонстантиныч и ‘емен, подросший
второй сын  „митриЯ Љонстантиныча, уже опомнившегосЯ от прежней скорби своей
и   сейчас    нарочито   хлопотавшего   об   отмщении.   Њосковскою    ратью
предводительствовал ”едор Ђндреич  ‘вибло. ’о  была  и великаЯ честь, и знак
того, что  Ђкинфичи  все  более  забирают  власти  при  дворе великого кнЯзЯ
московского.
     ел снег.  ЌебеснаЯ белизна милостиво прикрывала следы недавней  беды и
жалкие  землЯнки  воротивших на пепелища жителей.  Ќо  строились терема,  по
всему городу, не умолкаЯ, стучали топоры древоделей, и уже  вновь пошумливал
под горою торг, на очищенных вымолах и в восставших из пепла амбарах  высили
груды  товаров, и  вновь густели рЯды  русичей, провожавших кнЯжеские полки,
проходившие через  город. Ѓил колокол, и владыка „ионисий в  золотом одеЯнии
своем напутствовал, благословлЯЯ, оружные рати.
     Њордве горько  пришлось заплатить за давешний  набег. ’акого погрома не
знала  мордовскаЯ землЯ  со  времен  Ѓатыевых. ѓрабили и  жгли без  милости,
пробираЯсь  в самые глухомани, мужиков рубили, досыта упиваЯсь кровью, женок
и детей угонЯли в полон, "всю землю мордовскую пусту сотворише".
     Њестную знать, "лучших людей", старейшин и  кнЯзьков мордовских, живыми
вели  в Ќижний Ќовгород, дабы там прилюдно мучить  и казнить многоразличными
казнЯми. Њордовскую старшину  подвешивали, жгли,  травили  собаками  на льду
‚олги, словно медведей. †енки, на  давешнем погроме  потерЯвшие своих детей,
ногтЯми  выцарапывали  глаза  пленникам.  †алкие крики  убиваемых  тонули  в
слитном реве озверевшей толпы...
     ‡ло  порождает зло, но худшее зло, когда  отмщают слабейшему, не трогаЯ
истинных,  главных  ворогов  своих.  ќто - как  бить ребенка, обидевшись  на
взрослого, вымещать на семье обиду, нанесенную  начальством, пылать злобою к
давно минувшим врагам от бессилиЯ сокрушить врагов сущих, нынешних.
     †есток человек, но и зачастую того более: подл в жестокости своей! „аже
в  гневе надобно  учитьсЯ  мужеству  и  благородству силы,  не  позволЯющему
галитьсЯ над поверженным тобою врагом.

        ѓлава 39

     €ван  ”едоров  воротилсЯ  из  похода огрубелый и  смурый.  Џригнал трех
коней,  навьюченных  добром,  испуганного  отрока, плохо понимавшего русскую
молвь,  да  мордовскую девку, с  которой  даже  не переспал дорогою,  тотчас
вручив рабу государыне-матери. Ћтмывал в бане грЯзь и  пот, пил горЯчий мед,
молчал, посвистывал, задумчиво выходил к  огороже, глЯдЯ на заснеженное поле
и дальний лес, тоже запорошенный снегом.
     Ќа  деревне  - то  стукнет где  кленовое  ведро,  проскрипит журавль  у
колодца, то взоржет конь, мыкнет корова в хлеву, временем заливисто и звонко
начинают  кричать  петухи,  а то  забрешет  хрипло  спросонь дворовый пес  -
тишина! ‚от мордвин, приведенный им, осторожно  взглЯдываЯ на хозЯина, ведет
коней к водопою. ‚от государынЯ-мать вышла на крыльцо, смотрит  ему в спину,
все  замечаЯ: и  непривычную молчаливость сына, и странный взглЯд,  коим  он
проводил сейчас холопа-отрока.
     - ‚ань! - зовет  мать. Ћн оборачиваетсЯ, смотрит. Ќа обожженном морозом
лице Яснеют обрезанные глаза, уже не те, не прежние, не мальчишеские.
     - ‘ыну! - зовет она, и €ван, свесЯ голову, делает шаг, другой.
     Ћни вступают  в горницу. Ћна ведет  его в ту, чистую, свою половину. Ќа
сердце сейчас такой глубокий, такой  полный  покой: вернулсЯ, жив! (€  будут
еще  и еще походы, и та уже пошла сыну  стезЯ, и будет она ночами не  спать,
молить ѓоспода... Ќо все то потом!) ‚ горнице чистота, пахнет воском, мЯтою.
„очерь засовывает  любопытный нос, стрелЯет глазами на €вана,  после  похода
значительно выросшего в ее глазах.
     - ’ы поди! - машет ей рукою ЌатальЯ. - Џочто суров таково, сыне?!
     ЏрисЯдь! „ай, Я тебе в голове поищу! Џривались сюда... - Ћна перебирает
родные русые волосы и слышит вдруг, что плечи у отрока вздрагивают.
     - Џочто ты? Ђли недужен чем?!
     -  Њамо! џ ребенка  убил! -  глухо  говорит он,  не  подымаЯ  головы  с
материных теплых колен. - Ћтрока. € не на бою вовсе. ѓнали. џ его ткнул и не
мыслил  убивать  совсем, а так, в горЯчке. Ќу и... а опосле смотрю: падает и
смотрит так, словно не понимает - зачем?  џ и с конЯ  соскочил, приподнЯл, а
уж у него глаза поволокою покрыло и лицо чистое-чистое,  девичье, знашь, как
у деревенских...  Ќу и... муторно мне стало! Љак ни помыслю о чем, все отрок
тот пред глазами стоит!
     - ‚ойна,  сыне!  - нерешительно отвечает она, понимаЯ, что и оправдать,
утешить сына сейчас - грех. Џусть мучаетсЯ, пусть ведает заповедь "не убий".
     - Ђ батЯ тоже? - помолчав, спрашивает он.
     - ЃатЯ твой был воин! - отвечает  она, бережно перебираЯ сыновьи волосы
и  выискиваЯ насекомых, привезенных  им из  похода  со всем прочим добром. -
‚оину без того нельзЯ!
     - Њальчонку... Ћтрока малого! - шепчет сын.
     - €  то бывает!  -  строго говорит мать.  -  Њолись перед сном пуще! „а
панихиду закажи в церкви. Љрещеный был отрок-то?
     -  €мени и того не ведаю! - возражает сын. - Ђ крест навроде был на ем.
Ќе разглЯдывал, не до того было!
     - ‘хоронил?
     -  €  того не содеЯл!  Ќас  на коней  да  в путь.  Њало  и  постоЯли  в
деревеньке той!
     Ћна гладит его по волосам, думает. Ћтвечает, вздохнув:
     - Љазнись, сын! •ристос заповедал человеку добро, а не зло творити! - €
сама,  пожалев,  переводит на другое. - „ак, баешь, ‚асилий  “слюмов  был  у
изографа в холопах?
     - Ќу! - отвечает €ван.
     - ‹утоне, как поедешь, скажи! Ћбрадует  и тому, что  был  жив. Њожет, и
ныне не убили, а в полон увели?
     ђобкаЯ и  все же  надежда теплитсЯ в ее  голосе.  ’еперь все,  что было
свЯзано  с покойным Ќикитой, дорого ей несказанно. € “слюмовы дети не чужие,
свои почитай!.. „очерь  надо  замуж  отдать,  сына женить, внуков вырастить,
только тогда и помирать можно!
     -  ’рудно  тебе  после  того  на  холопа  нашего  смотреть?  -  прошает
государынЯ-мать, угадавши мучениЯ сына. - „авай продадим!
     - —то ты, мамо! - пугаетсЯ он. - „а без холопа в доме маета одна,  да и
не думаю Я того, блазнь одна, мара! Џрости, мать, что растревожил тебЯ!
     ’емнеет. џрче горит лампада. Ћни сидЯт  вдвоем, сумерничают, не зажигаЯ
огнЯ. Њожет, и всЯ награда матери за вечный подвиг ее, за вечный материнский
труд вот  так изредка молча посидеть  рЯдом  с сыном, а  затем вновь и вновь
провожать на росстанЯх, видЯ, как с каждым разом все дальше  и дальше уходит
он от тебЯ.

        ѓлава 40

     ’олько  к  зиме  измученный  нижегородский  полон  добрел  до  главного
татарского юрта в излучине „она. Ѓрели раздетые, разутые, голодные, брели  и
гибли  в пути. ЋтчаЯнные головы  кидались под сабли. ‘частливчики, вырываЯсь
из смертных  рЯдов, хоронились в чащобе по берегам степных речушек,  питаЯсь
кореньЯми  съедобных  трав  и  падалью, пробирались назад, в  ђусь, и в свой
черед гибли в пути... Ђ то прибивались к разбойным ватагам бродников и тогда
вскоре  начинали с  дубинами выходить на торговые пути, без милости резать и
грабить  проезжих  гостей  торговых,  убивать  пасущийсЯ  скот,  зорить,  не
разбираючи,  редкие поселениЯ татар-землепашцев  и русичей, одичав до  того,
что  и  человечиной не брезговали уже в черные  длЯ себЯ дни, пили,  приучаЯ
себЯ  к жестокости,  крови, по  страшной  примете  разбойничьей  обЯзательно
убивали,  выходЯ  на  дело,  первого  встречного,  будь то хоть  купец, хоть
странник убогий или даже  старуха странница,  бредущаЯ к  киевским  свЯтынЯм
ради взЯтого  на себЯ духовного обета... ’огда-то и сложилась мрачнаЯ  шутка
ватажнаЯ, когда, зарезав старуху, разбойник жалитсЯ атаману:
     - ‡рЯ убил! ‚се-то и было у старой две полушки!
     - „урак! - отвечает атаман. - „вести душ зарежешь, вот те и рупь!
     Џро то и песнЯ сложена:

     Љак со вечера разбойник
     Ћн конЯ свово поил,
     ‘о полуночи разбойник
     Ћн овсом его кормил.
     Ђ поутру он, разбойник,
     Ћн оседлывал конЯ,
     Њолодой своей хозЯюшке наказывал:
     "’ы не спи-ка, не дремли,
     Џод окошечком сиди!"
     џ сидела и глЯдела
     ‚доль по улице в конец:
     ‚от не идет ли мой миленькой,
     Ќе воротитсЯ ль назад?
     ѓлЯжу - миленький идет,
     „евЯти коней ведет,
     Ќа девЯтом, на вороном,
     ‘ам разбойничек сидит.
     Џодъезжает ко двору,
     ’рижды тростью в ворота:
     "ЋтворЯй, жена, ворота,
     Џускай молодца во двор!
     …ще вот тебе подарок,
     Ќе развЯртывай, стирай!"
     Ќе стерпела, развернула -
     Ќе устоЯла на ногах,
     “видала рубашечку знакомую.
     "“ж ты вор ли, вор-губитель,
     ‡ачем брата зарезал,
     ’ы зачем брата зарезал,
     ‘вово шурина сгубил?"
     "џ за то его зарезал,
     Џерва встреча встретилась.
     џ на первой да на встрече
     Ћтцу с матерью не спущу,
     ‘ плеч головушку снесу!
     џ рукой ему махал,
     ѓоловой ему качал:
     "Ќе попадайсЯ, брат и шурин,
     ’ы на первом на пути..."

     Џойманным набивали колодки на шею. Ќа привалах эти несчастные не знали,
как  лечь,  как приклонить  голову, маЯлись, шли, спотыкаЯсь, в полубреду, с
налитыми   кровью  глазами...  Џадали  наконец,  и  только  тут,  умирающих,
освобождали их от страшного хомута...
     ‚аська  знал  все это заранее.  ‡нал и  про  степь, и про бескормицу  и
потому не  пыталсЯ  бежать.  Ќа  ночлегах,  похлебав  жидкого варева,  молча
валилсЯ на траву,  засыпал, берег  силы. Ќепросто пешему, и  так-то сказать,
даже и по  своей, охочей, надобности  добратьсЯ до  Љафы! Ѓаб  с детЯми иных
хотЯ везли  на телегах: мало толку погубить в степи  нажитое добро! ‡а трупы
не заплатЯт кафинским серебром, и обожравшийсЯ  падалью ворон не  прокаркает
своего "спасибо" татарину...
     ‚аська  брел,  обмотав ноги трЯпьем,  брел без  мысли,  не  отвечаЯ  на
осторожные разговоры  сотоварищей:  "‚от  бы  бежать! ’ы-то знашь  степь, не
впервой,  глЯди,  и  татарский  Ясак  понимашь?"  Џонимал.  ‘лово-два  кидал
татарину, когда  над головой угрожающе вздымалась ременнаЯ  плеть. Џомогало,
отходили  ворча,  когда  и  добрели, уведавши, что полонЯник  понимает ихнюю
молвь, а что толку?!
     „ул  холодный ветер. ‘ухо шелестела трава.  ‡абыли,  что значит мытьсЯ,
спать  на соломенном ложе, а не на земле, все обовшивели. Ћт женок, бредущих
рЯдом, остро пахло  не  по-хорошему. —то скот!  ‘кот  и  был, "райЯ", товар,
нелюди...
     Љогда достигли наконец  большого юрта, уже первые белые  мухи кружили в
воздухе.  Џолон  выстроили на  истоптанной  скотом, густо  покрытой  навозом
площади. ѓенуэзские фрЯги расхаживали по рЯдам, открывали рты: целы ли зубы?
’искали  груди  у женок, прикидывали, сколько дать за  товар,  сбивали цены.
•озЯева горЯчились, в свою очередь щупали мускулы, кричали, что товар хорош:
подкормить, дак холоп будет добрый!
     “ставшие, безразличные  ко всему полонЯники усаживались на  землю,  под
плетью, не вставаЯ, покорно клонили головы, было  уже все равно! ѓребцом  ли
возьмут на галеру, еще ли куда - все едино...
     ‚от  богатый  фрЯзин волочит купленного  отрока,  а  тот, оборачиваЯсь,
кричит: "Њамо! Њамо!" - и мать бьетсЯ в руках у татарина, рветсЯ за сыном.
     € чего кричит, глупаЯ! ‚се одно уведут! €ного родишь, коли купит тебЯ в
жены  какой татарин... ‚от  двое гостей торговых щупают, вертЯт  перед собою
высокую девку в лохмотьЯх  некогда богатого сарафана со строгим, иконописной
красоты, измученным  лицом. ‚ерно, боЯрышнЯ какаЯ али богатого  мужика дочь.
Ћбсуждают, качаЯ головами, стати рабыни, цокают, спорЯт, вновь  и вновь бьют
по рукам. Ќа рынках ‘редиземноморьЯ русский товар в великой цене,  а русские
рабыни считаютсЯ самыми красивыми среди всех прочих.
     Њужики уже знают свою участь. ‘амое худо - гребцом на  галеру али пасти
стада,  замерзаЯ  в степи. ‹учше -  к  хозЯину-купцу, а  всего веселее, коли
сделают тебЯ из рабов гулЯмом, воином! ’ут уж не зевай, из таких выходили  и
большие   люди,   выкупались    из   рабства,   сами   становились   беками,
предводительствуЯ такою же, как и они сами, набранною со всех стран и земель
разноЯзычной  толпой.  ЏоклонЯлись Њехмету,  забываЯ  веру  отцов,  заводили
гаремы, даже Язык свой, на коем мать когда-то пела песни, баюкаЯ в колыбели,
вспоминали с неохотою,  лишь длЯ того, чтобы выругать нерадивого раба... Ќу,
таковаЯ судьба - одному из тысЯч!  Ђ тысЯчам - пасть в сражениЯх, замерзнуть
в степи, умереть  на цепи у весла  в  душном  трюме генуэзской галеры.  € уж
редко кому - воротить когда-нито на родину свою, к пепелищу родимого рода, к
могилам отцов, где вместо сожженных или изгнивших