  эти скудные  плевки откачиваемой  воды
перед  стеклЯнною пенистою  массою,  поминутно заливавшей  палубу!  ‚ минуты
облегчениЯ в  глазах  у него начинало двоить. ‘он наваливал неодолимо.  Ќадо
было  спуститьсЯ  в  нутро кораблЯ.  Ќаконец  греческий  навклир, усмотревши
истому русича, прокричал ему на ухо:  "ѓрЯди спать, справлюсь!"  € ‘танЯта с
освобождающим  облегчением, на ходу терЯЯ  сознание, сполз в  чрево кораблЯ,
сунулсЯ в угол, в какие-то тела и трЯпки, и унырнул  в мертвый, тЯжкий  сон,
причудливо изломанный нелепыми видениЯми каких-то рогатых и многоруких  рыб,
студенистых осьминогов и  змей, словно бы охватывающих корабль  и щупальцами
заползающих в трюмы.
     €менно  в  эти миги его недолгого  сна  рухнула главнаЯ  мачта. Љорабль
встал дыбом. Џолетели в кучу, сваливаЯсь друг на друга, очумелые путники.
     ‚опли  и  стоны наполнили тесный  трюм.  …динаЯ  свеча  опрокинулась  и
погасла.
     Ђлексий  в своей каморе на  верхней палубе вдруг  очутилсЯ в  щели  меж
оконницею и столом и понЯл, когда тугим потоком хлынула в дверную щель вода,
что гибнет, что тонет и жизни осталось - на краткое моление ѓосподу.
     ‚ этот  час, в  миг  этот  снизошла  на  него просветленнаЯ  внутреннЯЯ
тишина. € в грохоте  бури, в  шуме  вод,  в диких воплЯх спутников снизу, из
трюма, он  опустилсЯ  на колени  и  Ясным  шепотом начал  молить  ѓоспода  и
пречистую его Њатерь сперва о доме Љалиты, об укреплении духа молодого кнЯзЯ
€вана,  потом  о боЯрах -  да утишат которы и  нелюбие, потом  о всех  людЯх
московских и, подумав, о всей ђуси, ибо ежели и Њосква пропадет,  то - да не
пропадет роднаЯ землЯ Языка русского!
     € ревела стихиЯ кругом - и была тишина. Ћн закрыл глаза, чаЯ, что волны
вот-вот начнут вливать внутрь каморы, и тогда, чтобы умереть пристойно, взЯл
икону в руки, чаЯ так и утонуть, не разжимаЯ дланей.
     ђезкий  рывок  вновь поставил  прЯмо  выровнЯвшийсЯ  корабль.  Ђлексий,
слетевши  со стены, ставшей  ему на  времЯ  полом, ударилсЯ теменем  об угол
прибитого к  полу Ящика. ‘ознание замглилось,  и показалось уже, что  настал
конец.  ‚идимо,  на  какие-то считанные  мгновениЯ Ђлексий  и  вовсе потерЯл
сознание.
     Ћн  не ведал, что минуты назад ‘танЯта,  чумной  со сна, сообразивши по
наитию морЯка, что происходит с судном, схватил, нашарив впотьмах, секиру и,
пробежав по месиву копошащихсЯ и воющих тел, выскочил наверх. ѓреки во главе
с навклиром бестолково суетились, путаЯсь в снастЯх. ‘танька, зарычав, вздел
секиру и в несколько  воистину страшных ударов обрушил, перерубив,  мачту  в
море. ‚ этот-то миг судно и встало вновь на киль, сбросив ЂлексиЯ наземь.
     ЋчнувшийсЯ в  луже воды  и  вина из разбитой корчаги, Ђлексий встал  на
четвереньки (поднЯтьсЯ он не  мог,  кружилась голова) и,  стоЯ так, отчаЯнно
глЯдЯ на икону ЌиколаЯ-угодника,  которую он, и терЯЯ сознание,  не выпустил
из рук,  чуЯ, что нет, не конец и  плЯска смерти, в коею он всосан хороводом
бури, будет  кружитьсЯ еще и еще, воззвал к  ѓосподу, обещаЯ, ежели приведет
ему  и  всем  спастись,  соорудить  новый  монастырь  на Њоскве,  ибо  понЯл
обостренным смыслом, что никто не сможет - ни тверской ставленник  ђоман, ни
даже „ионисий Ќижегородский - заменить его на  посту митрополита русского и,
значит,  не может,  не имеет права  он умереть, утонуть и тем предать родную
страну!
     ‚ослед за  троекратно  повторенною  клЯтвою его  вновь  швырнуло вдоль,
оглушив опЯть  на  несколько долгих  мгновений,  но он  вновь встал, и  даже
поднЯлсЯ  на  ноги, и даже пополз, именно пополз,  а не пошел, упрЯмо сцепив
зубы, туда,  где катались, потерЯвшие  облик человеческий, его спутники, те,
кто  не  воевал  с морем, и добралсЯ,  дошел,  достиг  и начал  подымать,  и
совестить, и  слать наверх, в помочь  тем, упорным,  и  скоро, удивЯсь  сам,
достиг, добилсЯ: стонущие фигуры, ободрЯсь или почуЯв укоры совести, полезли
откачивать  воду, а  смертельно  уставшие  верные  заваливались на их  место
спать. € так прошел еще день - день бредового  бдениЯ, день  между жизнью  и
смертью.
     Ћн еще трЯс,  подымал, срамил оробелых, когда ‘танЯта, заботно взЯв его
за плечи, приподнЯл с колен, прошаЯ:
     - †ивой, владыко? Љажись, проходит бурЯ-то!
     –еплЯЯ за поручни, Ђлексий  выцарапалсЯ из мокрого чрева кораблЯ  и, не
вставаЯ в рост, поднЯл голову над настилом, не ведаЯ, почему ‘танЯта углЯдел
конец водного ужаса. ‚се так же ревело море, неслись черные мрачные валы,  и
так же тускло желтело  на  окоеме  чужое зловещее небо.  Ќо по каким-то лишь
одному ‘танЯте  внЯтным признакам - не то по измененному звуку ветра, не  то
по  обозначенной  правильности  в  чередах  волн,  -  и  верно,  почуЯлсЯ  в
неистовстве бури близкий надлом.
     Ћбодранный,  с ввалившимисЯ  щеками  очередной,  шатаЯсь,  прошел  мимо
ЂлексиЯ, уступив место  сменщику.  €  лишь по знакомому прищуру  воспаленных
глаз Ђлексий узнал,  удивЯсь, боЯрина ‘емена Њихалыча. ‘тарик, коего он чаЯл
обрести в трюме, работал вровень  с мужиками, и Ђлексий поклонил ему истово,
уважительно  удивЯсь духовной  силе шестидесЯтилетнего  нарочитого  мужа.  €
старик боЯрин отозвалсЯ бледно,  далекой улыбкою - мол, там,  в  иной жизни,
будем поминать днешнюю запредельную беду...
     •олодный  ветр  оттуда, из желтой дали, пронизывал  до костей.  Љак мал
человек! ‘коль  бессилен пред  волею  стихий!  Ќа  миг почуЯл  Ђлексий почти
удивление  тому,  что ѓосподь  привечает  и  хранит  столь  малое  и  слабое
существо, коим ЯвлЯетсЯ человек, и смешанный с удивлением ужас: на  какой же
незримо тонкой нити висит все то, что замысливал он в Љонстантинополе!
     ‚оистину - в руце твоЯ предаю дух свой!
     ѓлухо  ревели  валы, накатываЯсь  на  обезображенное, лишенное оснастки
судно, все  так же низко шли рваные пухлые тучи, не было видно берегов, течь
в  трюме с  каждым  часом усиливалась,  и до  спасениЯ  -  ежели они  вообще
спасутсЯ - было еще так далеко!

        x x x

     ‚ ‘арае остановили на кнЯжом  подворье. Џредупрежденный гонцом  ключник
истопил  баню,  приготовил покои длЯ  митрополита,  боЯр и свиты,  накормить
русичей  постаралсЯ  так, словно бы они не ели все  два года, проведенных  в
Љонстантинополе.
     “страшающих размеров севрюга  красовалась на долгом столе, украшеннаЯ и
обложеннаЯ  своею и татарскою  зеленью.  ђыбные  длЯ духовных  и мЯсные  длЯ
светских блюда тесно  покрывали столешню.  ЊЯсо сайгака и  дрофы, обугленнаЯ
баранина,  печеный лебедь  в перьЯх, выгнувший шею  на серебрЯной проволоке,
словно живой,  - кнЯжеской  трапезе  впору! - многоразличные каши, кисели  и
пироги, квасы  в  квасниках  и  братинах,  русский  мед  и  греческое  вино,
приплывшаЯ  с верховьев ‚олги  моченаЯ  брусника  (и при взглЯде  на  нее  у
ЂлексиЯ радостно  вспыхнули  глаза)  и Яблоки рЯдом  с греческими маслинами,
вЯленою  дыней  из Ѓухары, инжиром и сушеным виноградом; дымилась  огненнаЯ,
наперченнаЯ  стерлЯжьЯ уха,  и захлопотанный, умученный ожиданием и страхами
ключник мог быть удоволен вполне  при  виде того, как оголодавшие за  дорогу
русичи, едва выслушав молитву, дружно накинулись на трапезу.
     ‡агорелые,  обветренные,   со  здоровою  худобой  людей,  переживших  и
победивших  смерть,  спутники ЂлексиЯ сперва лишь молча  въедались, хлебали,
жрали, уписываЯ  за обе щеки отвычные блюда родины. Ќо вот уже миновала уха,
исчезли  сайгак и дрофы, и разрушен лебедь, и от огромной севрюги  остались,
почитай, голова да хвост, и решительно поубавились горы пирогов  на столе, и
путники  въедались  уже  в  сладкие  каши  из  желтого   русского  и  белого
сарачинского пшена, сваренные  на восточный лад с изюмом и  черносливом, уже
хрустели  медовыми заедками,  уже, щурЯсь, отваливали  от  стола, протЯгиваЯ
руку то  за Яблоком,  то за  грушей. € сам Ђлексий, отведав ухи и севрюги, с
удовольствием вкушал теперь  бруснику, черпаЯ ее серебрЯной круглою ложечкой
из  берестЯного,  узорно  выделанного  туеска.  €  уже  начались,  повелись,
возникли и смех, и речи, и шутки, и рассказы.
     —уть-чуть хвастаЯ перед местными, ордынскими русичами, громко сказывали
теперь  на  том  конце  стола, указываЯ  перстом  на виновника спасениЯ, как
‘танЯта  под  одним  косым  парусом  на  кое-как  поставленной  мачте  довел
полузатопленный корабль почти до  •ерсонеса, как сушились прЯмо на берегу, и
как  владыка  Ђлексий, стоЯ  на  песке  на коленЯх,  читал  благодарственную
молитву, и как дотЯгивали потом корабль до гавани, и кто что делал и говорил
в пору ту,  и про  самое страшное - четырехдневную гибельную бурю,  едва  не
потопившую утлое судно. € было в  них во всех, и  в боЯрах,  и в слугах, то,
что радовало ЂлексиЯ паче всего:  окрепшее  в трудных  дорогах товарищество,
сорадование  верных,  сходственное тому, давнему, собравшему вокруг  “чителЯ
истины мытарЯ и рыбака, равно покинувших привычное дело свое ради высшего на
земле.
     ‚ ‘арае  следовало  предстать  перед  „жанибеком, дабы получить Ярлык -
ханскую грамоту, по обычаю выдаваемую новому митрополиту повелителем ‡олотой
Ћрды,   и  Ђлексий  заранее  продумывал,  какие  подарки  пристойно  вручить
хану-мусульманину, его  вельможам  и  женам,  и  особенно  ’айдуле,  влиЯние
которой в ‘арае было едва ли не  больше ханского. Џодарки, вместе с  тем, не
должны быть излишне богаты.  ѓлава  церкви, получающий Ярлык на беспошлинное
исправление  православного  обрЯда у  хана-мусульманина,  не  должен  ЯвлЯть
излишних богатств  церкви  неверным. Џоэтому „жанибеку следовало  объЯснить,
что русскаЯ церковь  вкупе с  мехметовой молит о здравии  хана-государЯ, ибо
всЯкаЯ власть от  Ѓога, а  "царство мое, по слову •риста,  не от мира сего".
’айдуле  следовало  поЯснить  то  же  самое,  но  с  сугубым  намеком:  силу
пастырского  слова и целительное умение иерархов русской церкви хорошо знали
в Ћрде и уважали,  даже  не любЯ. ‚ просторечии велась молвь, что урусутские
попы все  колдуны, и  Ђлексий  не считал  надобным разрушать  это благое длЯ
русской церкви заблуждение.
     •ан  принимал  ЂлексиЯ за городом, в простой  белой юрте. ѓлаве русской
церкви предложили, в знак почтениЯ к сану, раскладное кожаное сиденье.
     „жанибек  был  слегка  пьЯн,  и  Ђлексий,  глЯдЯ в  это  преждевременно
постаревшее  лицо, гадал, долго  ли  проздравствует  хан,  от  чего  впрЯмую
зависела участь €вана €вановича и всего  московского кнЯжениЯ. Ђ „жанибек, в
свой черед,  обозревал  лобастую голову, внимательный темно-прозрачный взор,
твердоту черт и не по годам  завидную прЯмизну стана урусутского митрополита
и мысленно беседовал  с  кнЯзем ‘еменом: "‚от кто будет тебе опорой,  ‘емен!
‚от кто спасет твой улус! Ќо у него нет детей, у твоего  главного попа! „ети
есть у твоего брата €вана, всего двое!  Ќадо иметь много сыновей!  “ менЯ их
двенадцать, не считаЯ Ѓердибека!"
     Ћн плохо  слушал то, что говорил ему Ђлексий.  ѓлавный поп  говорил то,
что  должен  был  говорить, дарил то, что должен был  подарить, а вот глЯдел
так, как глЯдЯт немногие.
     "Љак мало  друзей у человека, а, ‘емен? - думал „жанибек, киваЯ головою
и вполуха слушаЯ урусутского митрополита. - Љак мало  друзей! € ты  просишь,
‘емен,  теперь просишь  за него! џ знаю тебЯ,  ‘емен! € ты хорошо придумал -
этот не станет отбирать власть у тебЯ!"
     ‚ино, выпитое накануне и теперь, смешиваЯсь, помогало ему сохранЯть  то
любимое  состоЯние   между  мечтой  и  Явью,  в  котором  он  мог   спокойно
разговаривать  с  мертвыми.   †изнь  раздвигалась,  терЯла  жестокие  грани,
прихотливо возвращалась опЯть и вновь в прошлое по одному лишь желанию его.
     Њановением руки  „жанибек велел  выдать,  не  задерживаЯ, Ярлык  новому
митрополиту,  а сам все вел и вел  беседу с мертвым урусутским кнЯзем. ѓлаза
его сверкали, горело лицо, взглЯд порою отсутствовал или становилсЯ безумен.
Ђлексий,  всерьез обеспокоенный  состоЯнием хана, вглЯделсЯ пристальнее,  но
„жанибек, тотчас угадав его сомнениЯ, солнечно улыбнулсЯ  и покачал головой.
"Ќет,  нет,  русский  поп!  џ   понимаю  все!"  -  сказали  его  сузившиесЯ,
отвердевшие глаза.
     - ‘емен! - вымолвил он вслух, и  Ђлексий недоуменно приподнЯл  бровь. -
‘емен! - повторил „жанибек, медленно покачиваЯ головою. -  Ѓыл бы жив ‘емен,
ты бы мог обрадовать его!
     ’олмач  перевел  слово  в  слово, недоуменно поглЯдевши  на кнЯзЯ  и на
митрополита, но Ђлексий понЯл, склонил голову.
     - ‚еликий хан! ЉнЯзь ‘емен €ваныч сам отправлЯл менЯ в Љонстантинополь,
и Я почасту там, в великом городе, вспоминал покойного кнЯзЯ и так же, как и
ты  теперь, -  он  приодержалсЯ и остро  глЯнул в лицо „жанибеку, - мысленно
беседовал с ним о делах правлениЯ!
     ‹ицо „жанибека окаменело, улыбка сошла с него.  Ћн вглЯделсЯ в сидЯщего
перед ним  урусута с настороженным  вниманием, поднЯл руку, как будто что-то
воспрещаЯ или  повелеваЯ, но не сказал  и не возразил  ничего; медленно отер
лоб растерЯнным движением,  по коему Ђлексий окончательно понЯл, что догадал
правильно, молча  взЯл  чашу и  отпил из нее.  €  тогда только  произнес без
улыбки, строго:
     - Џойди к ’айдуле! ѓовори с нею! “ тебЯ много врагов здесь,  в Ћрде, но
Я, сколько смогу, стану беречь тебЯ! ’олько ты поезжай скорее, не жди!
     џ сказал!
     ‘ последними словами голос „жанибека окреп, растерЯнность ушла из него,
и Ђлексий понЯл,  что  хан отныне будет  на его стороне и теперь только одно
еще требуетсЯ от него - понравитьсЯ властной первой жене „жанибековой.
     ’айдула принимала ЂлексиЯ в своем шатре  и была без покрывала на  лице,
оправдываЯ нарушение  закона, видимо,  тем,  как понЯл Ђлексий,  что русский
"главный поп" - монах и старец. ‚озможно, ей, степной повелительнице, предки
которой почасту  брались  за  лук со  стрелами,  оборонЯЯ  стан от  внезапно
нахлынувшего  врага,  попросту  был  до  сих пор  чужд мусульманский  обычай
гаремных   затворниц.  Ќа  ханских  торжественных  приемах  жены  повелителЯ
вселенной до сих пор сидели с открытым лицом.
     ’айдула  всЯ   сверкала,  залитаЯ   серебром  и  золотом  украшений   в
драгоценных, брызжущих разноцветными искрами  камнЯх. Ќа лице ее, до сих пор
красивом, но  уже  суховатом,  властном  и строгом, пролегли морщины  и тени
начавшегосЯ  увЯданиЯ. ‘тала  жилистей  шеЯ,  стала  сухой  кожа  на  руках,
украшенных  перстнЯми  и  кольцами.  € уже  слегка  обозначились те  круглые
складки под глазами, которые у гладколицых монголок  прежде всего  указывают
приближение возраста осени.
     Ђлексий  поднес   ’айдуле   простую  серебрЯную   византийскую  чашу  с
равноконечным греческим крестом на донышке. ЋбъЯснил, что русскаЯ вера будет
защищать и ее  тоже, как жену хана - повелителЯ ђуси, а поскольку, по учению
Њагомета, €сус и Њариам (дева ЊариЯ) названы в  числе пророков единого Ѓога,
то и не будет грешно ей пользоватьсЯ этой чашею  во времЯ еды. џснее сказать
о том, что  ее могут  и  отравить, было бы  уже непристойно.  ’айдула  разом
понЯла скрытый смысл Ђлексиевых слов:
     - —аша потемнеет от Яда? - жестко спросила она.
     - ‚сЯкое  серебро темнеет  от Яда! -  уклончиво возразил  Ђлексий. -  џ
говорил тебе про знак креста на чаше сей!
     - џ буду из нее пить! - ответила ’айдула, передаваЯ чашу служанкам. - Ђ
ты молись за нас! - требовательно добавила она.
     - „а, госпожа, да!  -  ответил Ђлексий, киваЯ.  - € ты, госпожа, помни,
что молитвенник за тебЯ всегда бодрствует и пребывает в ђуси!
     Ђлексий был честен  в этот миг,  ибо в  интересах  русской  земли  и  в
интересах московского  правЯщего дома  было,  чтобы „жанибек  с ’айдулой как
можно дольше  держали в своих руках власть в ‘арае. ’ем паче - теперь, когда
(он  уже  знал об этом) робкий €ван €ваныч не смог даже наладить мир в своем
собственном дому  -  рассорил  и с  ‘уздалем, и с Ќовым  ѓородом, и погорела
Њосква,  и в думе нестроениЯ великие...  „ай-то Ѓог, воротЯсь, наладить хотЯ
то, что было налажено при ‘имеоне!
     Ћт ‘араЯ, скорости ради, ехали сухою дорогой и отчаЯнно гнали коней.
     Ќовгородских   послов  Ђлексий  намеренно  посадил  в  свой   возок  и,
проговоривши с ними всю дорогу до Ќижнего, уЯснил себе, что мир с Ќовгородом
зависит сейчас даже не от воли архипастырЯ ЊоисеЯ, а более всего от  хотениЯ
кнЯзЯ суздальского Љонстантина ‚асильевича, не пожелавшего до сих пор помочь
московскому кнЯзю.
     ’о,  что любые два кнЯжества (’верское, ‘уздальское,  ђЯзанское и  даже
ђостовское с Ќовгородом в  придачу)  оказывались совокупно  сильнее  Њосквы,
Ђлексий знал слишком хорошо. Џосему, как понЯл он еще в  Љонстантинополе, до
поры не следовало затевать прю с Ћлегом,  изо всех сил держать мир с ’верью,
опираЯсь на  кашинского  кнЯзЯ ‚асилиЯ,  и во что  бы  то ни  стало  - и это
последнее  должен  был  он совершить  немедлЯ,  сейчас, -  заключить союз  с
суздальским кнЯзем Љонстантином. ’огда возможно станет замирить и оставшийсЯ
в  одиночестве  Ќовгород ‚еликий, а там все силы  бросить против Ћльгерда...
…жели  не умрет „жанибек. …жели Ћльгерд, еще ранее того, не заключит союза с
суздальским  кнЯзем и ‚севолодом  Ђлександровичем •олмским (о  младшем  сыне
погубленного  Ђлександра  ’верского,  Њихаиле  Ђлександровиче   Њикулинском,
Ђлексий пока как-то не думал). …жели еще и Ќовгород...
     „остаточно было и без Ќовгорода!  ‘тоит Ћльгерду объединитьсЯ с  единым
суздальским кнЯзем - и Њосква погибнет! Ђ там - погибнет и ‘уздаль и победит
‹итва. Ќеужели ЉостЯнтин ‚асилич не в силах того понЯть?
     ‘ этими мыслЯми Ђлексий подъезжал к Ќижнему Ќовгороду.

        x x x

     ла осень. ’Янули к  югу птичьи стада. € не было паркого тепла, не было
одурЯющих ароматов, горЯчей уличной  пыли  и прослоенного  запахами  гниющих
водорослей дыханиЯ морЯ. ‚оздух был холоден и крепок и чуть-чуть горчил, и в
далекое далеко  уходили облака по неоглЯдному  простору небес,  распахнутому
здесь шире, чем там, в  далеке  далеком, на  теплом юге, откуда  он  недавно
приплыл.  €  в  Ясной  прозрачности  воздуха  стоЯло  оранжевое  и  багрЯное
великолепие лесов с тЯжелыми  пЯтнами  старого золота дубов  и темно-зеленою
бархатною оторочкою хвои, перед которым  смеркла  и растворилась  всЯ  утлаЯ
роскошь рукотворного  человеческого великолепиЯ. € было  такое, что не часто
совершалось с ним и чего он не допускал в себе:
     Ђлексий остановил возок,  вышел на сырую, усыпанную палой листвою землю
и,  соступив с пути,  нагнул  к себе лиловую  темную ветвь в ржавой  узорной
листве  и  сорвал  несколько  тЯжелых,  холодно-влажных,  горЯщих  на солнце
гроздьев рЯбины, которую  мужики по  осени  вывешивают на подволоках,  чтобы
лакомитьсЯ  ею  зимой,  сорвал и,  воротЯсь в возок,  долго  ел, отрываЯ  по
Ягодке, затуманенным взглЯдом следЯ проходЯщие мимо солнечно-Ясные березовые
рощи и огненно-красные рЯды сквозистых осин. € горечь была в огненных Ягодах
рЯбины, и горечь в отвычном воздухе осенних лесов, и  горечь в высоких,  все
еще не  свершенных замыслах,  и сладкаЯ  горечь в  светлой радости отречениЯ
ради земли родной и неведомых грЯдущих поколений еще не рожденных русичей...
     Ќе  доезжаЯ  до  Ќижнего,  остановили  в  Џечерском  монастыре.  €гумен
„ионисий, деловой  и хваткий муж, крепкий  телом и духом, чем-то напомнивший
Ђлексию ‘ергиЯ со ‘тефаном, вместе взЯтых,  ничуть  не растерЯлсЯ нежданному
высокому  гостю.  (Ђлексий  достиг  обители прежде гонца.)  Ѓыстро и  дельно
распорЯдил  принЯть и накормить  свиту митрополита,  боЯр  и самого ЂлексиЯ,
после  краткого  молитвословиЯ  в  деревЯнной   церкви  проводил  в  недавно
отстроенную   трапезную,   успев  меж  тем   с  легкою   гордостью  показать
монастырское устроение, в коем этот  выученик Љиевской лавры  Явно стремилсЯ
возродить на берегах ‚олги навычаи и обрЯд великой лавры Џечерской-Љиевской.
‘ам  отослал  гонца  ко  кнЯзю,  и  когда отдохнувшее посольство  собиралось
тронутьсЯ  в  дальнейший  путь,  его  уже  встречали  кнЯжеские вестоноши  с
избранными из нижегородских  боЯр, а Ђлексию сообщено было,  что его ожидает
торжественнаЯ литургиЯ в ‘пасском  соборе  (править которую надлежало самому
Ђлексию), а  за нею -  неприлюднаЯ  встреча с  кнЯзем ЉостЯнтином ‚асиличем.
‹учшего повода и случаЯ длЯ разговора  по душам с суздальским  кнЯзем не мог
бы измыслить и сам Ђлексий.
     Љак  бы вскользь, но  и  достаточно  настойчиво „ионисий посетовал, что
город  не  имеет  своего епископа,  подобно  ђостову,  ’вери, ‘моленску  или
ђЯзани. € Ђлексий, еще раз и внимательно вглЯдевшись в  решительное, волевое
лицо  „ионисиЯ, словно бы списанное  с ликов  древних пророков, подумал, что
епископом этим будет, конечно,  он, и  даже не стоит  ему, Ђлексию, пытатьсЯ
ставить сюда кого-либо другого, тем паче что „ионисий был другом ‘ергиЯ,  и,
значит, можно будет ожидать от будущего  нижегородского епископа  ежели и не
полного  послушаниЯ  Њоскве,  то во всЯком  случае -  миновениЯ  той вражды,
которую проЯвлЯет до сих пор епископ тверской или своевольнаЯ  архиепископиЯ
‚еликого Ќовгорода.
     ѓород открылсЯ нежданно. Њитрополита встречали с колокольным звоном.
     „ороги огустели толпами. Ѓашни деревЯнной крепости, показавшиесЯ сперва
невысокими,  на  подъезде  -  когда  открылись   просторы  ‡аволжьЯ,  синЯЯ,
уставленнаЯ  кораблЯми  вода  и  сбегающие вниз уступами рубленые твердыни -
словно выросли,  утвердились, окрепли. €  белокаменный, недавно украшенный и
поновленный, в  старинной резьбе, с сиЯющими медью дверЯми  ‘пасский  собор,
несущий на  себе отсвет великого древнего владимирского зодчества, показалсЯ
много величественней московских храмов.
     Џока   Ђлексий   переоблачалсЯ   в   дьЯконнике,   к  нему   подходили,
представлЯЯсь, нижегородские иереи. ‘лужба обещала быть и была торжественной
и благолепной.  Ђлексий  читал  и  чуЯл, что  доходит  каждое слово,  каждый
молебный стих, и, вдохновлЯемый совокупным вниманием боЯр, горожан и  клира,
служил так истово и вдохновенно, как редко служил когда-нибудь. „а, впрочем,
ведь  это  же  была  его  перваЯ  литургиЯ на  родной  земле  в  новом  сане
митрополита - духовного главы всей русской земли!
     € все-таки, отдыхаЯ меж выходами на креслице, поставленном ему в алтаре
справа от престола, Ђлексий уже думал о следующей вслед за литургией жданной
и  важнейшей встрече со старым  кнЯзем, встрече, от которой зависело слишком
многое в судьбах русской страны.
     „ети   старого   суздальского  кнЯзЯ  уже   подходили   к   Ђлексию  за
благословением,  и он смог,  хотЯ  и  кратко, поговорить  с каждым  из  них,
особенно внимательно вглЯдываЯсь в ЂндреЯ, наследника кнЯжеского стола.
     ќтот сын гречанки и старого кнЯзЯ - уже на возрасте, немолодой муж - не
показалсЯ  ему  опасен.  Ќо  были  еще  трое,  и  переменись  судьба  -   на
нижегородский стол могут сесть и Ѓорис, и „митрий!
     Ћн встает, выходит на амвон. ‘ейчас начнут подходить ко кресту, а затем
- переоблачение и  краткий  отдых, а  затем...  Ќе  признаваЯсь себе  в том,
Ђлексий  все же устал и от  трЯской многодневной дороги,  и от  сегоднЯшнего
служениЯ, и от  ладанной, многолюдной  духоты в храме. Љ вечерней встрече он
должен собрать все силы свои!
     ‘тарый кнЯзь  был болен. Џростудившись в  Ћрде, он так и не  переставал
хворать. Ќеудача у  хана тем более подломила его силы, и Ђлексий почуЯл это,
едва  вступивши в кнЯжеский покой, застланный толстыми  восточными коврами и
неЯрко освещенный всего двумЯ  серебрЯными  шандалами,  в  коих ровно горели
толстые свечи, расписанные по воску многоцветным затейливым  узором.  ЏринЯв
благословение и  извинившись,  Љонстантин ‚асилич прилег на ложе, застланное
курчавою,  красивого  красно-бурого отлива  овчиной. „олгое  породистое лицо
его,  изможденное  хворью,  было  иконописно-сурово, персты  рук  похудели и
слегка вздрагивали, когда кнЯзь протЯгивал руку за чарой целительного питьЯ.
€ по дрожи  этой угадал  Ђлексий, что суздальскому  кнЯзю уже  мало осталось
веку на земле.
     Ћн отведал длЯ  приличиЯ Яства, коими  угощал его ЉостЯнтин ‚асилич,  а
подавали молчаливые вышколенные слуги, отпил малинового квасу, дождал, когда
они  с  кнЯзем  остались  одни с  глазу на глаз,  и по какому-то внутреннему
наитию  начал  рассказывать  о  –арьграде,  о  свЯтынЯх  ‘офии,  о   греках,
Љантакузине  и  Ђпокавке,  о  турках, о  разорительной,  погубившей  империю
гражданской войне...
     ЉостЯнтин  ‚асилич слушал отрешенно и строго. ђаз только, шевельнувшись
и поморщив  чело,  когда Ђлексий  повестил,  как сторонники  Ђпокавка и Ђнны
таскали по городу, веселЯсь, отрубленные руки  и головы казненных, выговорил
вслух:
     - €ван €ваныч не Љантакузин!
     - „а, кнЯже!  - ответил, подумав, Ђлексий. - Ќо он и  не Ђпокавк! ‡емле
надобна тишина и, мыслю, дабы не возникало в кнЯзьЯх которы братней, кроткий
и  незлобивый  глава.  ‚  Њоскве  же ныне  налаженное  устроение  власти,  и
неразумно  нарушать оное.  ’акожде  и  вот  о  чем  помысли, кнЯже!  —еловек
смертен, ни  днЯ,  ни  часа своего  не вемы. € сохранЯт ли  наследники  дела
отцов,  приумножат  или разорЯт - и того не  ведаем! …динаЯ церковь возможет
пасти народ  в череде веков! Ќыне  же,  когда  кафедра  митрополитов русских
нашими слабыми стараниЯми перенесена из Љиева во ‚ладимир...
     ЉнЯзь  опЯть  шевельнулсЯ,  поднЯл  бровь, но  сдержал  себЯ, ничего не
сказал  Ђлексию. ’олько  большие  исхудалые  руки  в  узлах вен,  прекрасные
породистые руки с чуткими долгими  перстами,  беспокойно задвигались, словно
обираЯ себЯ, словно бы уже перед смертью... Ћ чем он думал в сей час?
     ѓлаза  его  были  устремлены  к  малому  окошку,  в коем сквозь  тонкую
желтоватую слюду, вправленную в узорный свинцовый переплет, виднелсЯ далекий
берег  с зелено-желтыми полосами и пЯтнами  осени и высокие холодные облака,
текущие  над  синей  водой. „а, он устал,  и  жизнь  кончалась. € в  чем-то,
видимо, прав  этот  упорный московский иерарх, ставший вопреки всем препонам
митрополитом всеЯ ђуси... •отелось говорить о другом - о судьбе и вечности и
славе  родимой  земли, и Ђлексий  примолк и  будто бы  понЯл  старого кнЯзЯ,
поставившего свой высокий терем на самый глЯдень над ‚олгой,  великой рекой,
и теперь угасавшего, не свершив (как и  все, жившие до  него!) даже и  малой
части  измысленного дерзновенной  мечтою!  †изнь текла,  утекаЯ,  как ‚олга,
неостановимо, и  уже  не было злости, не  было  обиды на Њоскву и  покойного
‘имеона, одолевшего его и ныне в этой загробной борьбе.
     - “ступи, кнЯзь! ‘ойди в любовь с братом  твоим €ваном!  - тихо говорит
Ђлексий. - Ќикому, кроме недругов ђуси, не надобна ваша борьба!
     Ђ жизнь  уходит,  и  чует  старый  кнЯзь горькую  правоту  ЂлексиЯ.  Ќе
свершил, не возмог,  не достиг, не успел уложитьсЯ в пределы  жизни своей! €
пусть течет река, и мужики, отставЯ меч и копье, рубЯт избы и пашут землю, и
торгуют купцы, и плывут  караваны по синей воде! Ќе поддержит его ростовский
кнЯзь,  а новогородцы  также  не подымут  на плеча сей  крест - бремЯ власти
великой  страны.  €,  быть  может,  тогда лучше обеспечить  Ђндрею неспорную
власть  над Ќижним Ќовгородом, а там - кто знает! € кто воспользует  бранью,
начатой  им с  московским кнЯзем, ежели  он умрет? € можно ли начинать днесь
усобную брань на ђуси?
     ‚  палате  застойный воздух.  Џахнет  воском, коврами. Ћткуда-то  снизу
наносит несносный дух паленой шерсти - верно, на поварне смолЯт свиней...
     Ќет, он опоздал, и надобно согласитьсЯ с Ђлексием, взЯть мир с Њосквою,
ибо ни сил, ни жизни длЯ продолжениЯ этой борьбы у него уже нет...
     Ђлексий  сейчас говорит о надобном  - о душе, о вечности, о  судьбе,  а
кнЯзь глЯдит сквозь  слюду  и  видит  неЯсный  размыв  золотого сиЯниЯ осени
вдали, на том берегу, где лежат  глухие непроходные боры, и вьетсЯ сказочный
Љерженец, и озеро ‘ветлоЯр лежит в оправе лесов на месте навсегда утонувшего
Љитежа... ‚озникнет ли новаЯ ђусь  на сих берегах? €ли все поглотит Њосква и
не станет ‚олга  великой русской рекою, а Ќижний - столицей  преображенной и
воскресшей из праха ‘вЯтой ђуси?! …сли бы его сыновьЯ с такою же силой,  как
он, любили эту землю!  ‘ила  любви - вот то, что творит  и создает родину! €
без чего мертвы и убоги камни  отчих могил и землЯ отцов становит прахом под
ногами чуждых  племен.  "Ђлексий!  -  хочет воскликнуть он. - ’ы любишь  эту
землю? ’ы желаешь ей добра, как желаю Я, умирающий?"
     - „а! -  отвечает Ђлексий на немой кнЯжеский крик. - „а, и  Я люблю эту
землю и хочу ей добра и единства, без коего не стоЯть ђуси!
     ЋдинокаЯ слеза, осеребрив кнЯжеский взор, застревает в ресницах старого
кнЯзЯ. "џ подпишу мир с Њосквою, - думает он, - но ежели дети найдут в  себе
силы к борьбе, пусть они поиначат нынешнюю волю мою и поставЯт сей город  во
главе  страны,  котораЯ - московский  митрополит  прав  - нуждаетсЯ  в одном
главе, в одном кнЯзе и власти единой!"

        x x x

     Ђлексий,  на волос не отступаЯ от  задуманного, задержалсЯ в Ќижнем еще
на  три  днЯ,  отослав  своих  спутников кого в Њоскву, кого во ‚ладимир, но
добилсЯ  от  ЉостЯнтина  ‚асилича нужной  ему  грамоты  и известил  об  этом
новогородцев,  которые  повезли  теперь  владыке Њоисею вместе  с  крещатыми
ризами и  золотою  печатью  строгую  грамоту  ”илофеЯ Љоккина,  повелевающую
непременно  слушать  во  всех   делах  митрополита  ЂлексиЯ,  и  собственное
неутешительное  известие  о  почти  заключенном  мире суздальского  кнЯзЯ  с
Њосквой.  ‘ам же  Ђлексий с немногими  спутниками, среди которых по-прежнему
оставалсЯ  ‘танЯта,   довершив   нижегородские   дела,  выехал  во  ‚ладимир
утверждать новую кафедру, вернее - новое место кафедры митрополитов русских.
     ‘танЯта  бывал  во  ‚ладимире  только  проездом,  и  теперь,  пока  шли
торжества и  его присутствие не  требовалось Ђлексию, обеспеченный кормом на
владычной поварне, мог вдосталь  побродить по древнему городу,  подымаЯсь на
валы и башни, на ‡олотые ворота, с которых открывалсЯ далекий озор на полЯ и
леса  в  осенней  украсе своей,  разглЯдывал резных  белокаменных зверей  на
соборах, толкалсЯ у лавок в торгу, щупаЯ товары и приценЯЯсь то к тому, то к
другому с независимым видом барышника,  у которого в калите звенит нескудное
серебро.
     Џоздними вечерами, когда  они оставались наконец одни, Ђлексий, отсылаЯ
служек,  иногда по старой памЯти  беседовал со  ‘танЯтою  с глазу  на  глаз,
вызнаваЯ от него то, о чем с высоты своего сана не мог бы уведать.
     -  Џорезвей  они, конецьно,  русичи,  дак, - толковал  ‘танька, помогаЯ
Ђлексию  разоблачатьсЯ,  -  а токмо  чем-то они тута, во  ‚ладимери,  греков
напоминают! Ћдна толковнЯ, а дела и нет! Ќе сидеть бы тебе тута, владыко!
     …зжай на Њоскву альбо в Џереслав!
     Ђлексий и сам  не  собиралсЯ застревать в  этом старом городе, все  еще
многолюдном  и  богатом, но  обращенном  сменЯющими  друг  друга кнЯзьЯми  и
краткими наездами митрополитов  в проходной  двор,  которому уже не в подъем
было бы стать,  хотЯ  и только церковною,  столицею  новой ђуси. Ћн  заводил
двор, увеличивал клир и  обслугу  не  столько длЯ себЯ, сколько  длЯ греков,
дабы доказать тем, что перенос  кафедры не осталсЯ писанным лишь на грамоте,
а осуществлен им на деле и сугубо. „лЯ того же были утомительные  торжества,
вызовы  во ‚ладимир  церковных иерархов  и готовЯщийсЯ на днЯх приезд самого
€вана €ваныча, хотЯ  дела и слухи и грамоты звали его, и срочно, в Њоскву. Ђ
самому  Ђлексию много важнее было устроение одной ’роицкой обители,  чем все
эти  владимирские  рЯсоносцы,  от  которых  ни   русской   церкви,  ни  делу
объединениЯ земли не было почти никакого толку.
     - Ђ ‘ергиЯ-старца и  тута  знают уже! - хвастал ‘танька по  вечерам, но
Ђлексий,   умученный  долгими  богослужениЯми  и   хлопотами  по   устроению
митрополии, только кивал головою. ‘ергиЯ знали еще очень мало. Џока - только
случайными слухами, а не так, как когда-то ”еодосиЯ или ЂнтониЯ Џечерских, с
коими считались  кнЯзьЯ,  и  даже не так,  как  знали в  нижегородской земле
„ионисиЯ, к которому на поклонение  ежедневно притекали  толпы паломников из
ближних и дальних волостей.
     Џорою в мыслЯх  о ‘ергии ЂлексиЯ охватывала смутнаЯ тревога: медлит  ли
он? €ли выжидает? €ли - не тот он,  кем его хотел бы видеть Ђлексий, и так и
останет  в тиши лесов скромным  иноком, ищущим пустынного  житиЯ?  ЏоследнЯЯ
мысль  посещала его изредка в минуты усталости и упадка духа, и  он старалсЯ
прогонЯть ее прочь. Ѓыть  может, все  дело было  лишь в  том, что он слишком
давно не  встречалсЯ  с ‘ергием  и начал  позабывать  о той волне  потаенной
спокойной  силы,   котораЯ,  точно  невидимое   тепло,  исходила   от  этого
удивительного подвижника?
     Ќаконец  во ‚ладимир прибыл давно ожидаемый великий кнЯзь €ван €ванович
Љрасный. ‚озок московита сопровождала свита из многих боЯр и кметей. Ђлексей
Џетрович •вост красовалсЯ на чубаром долгогривом жеребце, разодетый так, что
привычные к  пышным  торжественным  процессиЯм  владимирцы  и  те ахнули. Ќо
Ђлексий,  благословив всех прибывших  москвичей и кнЯзЯ в  особину,  не стал
задавать  €вану никаких вопросов  о  делах  и нестроениЯх московских и смене
тысЯцкого. ‚ажнейшее  предстоЯло, и  ради того важнейшего (а совсем не  ради
торжеств  свЯтительских!) вызвал он кнЯзЯ €вана во ‚ладимир. € важнейшее это
было - мир  с ЉостЯнтином ‚асиличем, который, по великой просьбе и к великой
радости Ђлексиевой, превозмогши хворь, сам прибыл на торжества во ‚ладимир.
     Џриехали все четыре  сына суздальского кнЯзЯ и целаЯ вереница боЯр, и в
какой-то  миг,  когда  все это  множество  роскошно одетых  нарочитых  мужей
собралось вместе, показалось Ђлексию, что возмутЯтсЯ они, порвут с Њосквою и
затеют вновь  гибельную  прю городов. Ќо  не было  нужного  единства в стане
кнЯзей  суздальских, провиделись грЯдущие споры сыновей старого кнЯзЯ, рознь
боЯр, не меньшаЯ, чем на Њоскве, и Ђлексий, чьЯ волЯ была все эти дни и часы
точно  натЯнутый лук, смог свесть  в любовь неразумных кнЯзей, спасти страну
еще  раз  от гибельного раздрасиЯ  и, проводЯ утлый корабль переговоров чрез
все бури и мели  взаимного нелюбиЯ, усадил наконец  за один полюбовный  стол
вчерашних  соперников: величавого  старика, потерЯвшего силы свои  к  закату
дней, и молодого правителЯ  Њосквы, с девичьим румЯнцем  на щеках, лишенного
этих  сил  с самого рождениЯ своего. “садил вкушать совокупную трапезу и сам
уселсЯ меж них в кресло  с высокою резною спинкою и словами, мановением рук,
а  прежде  и  больше всего своею  непрестанною  волею удерживал  от  могущих
возникнуть  взаимных  покоров  кнЯжеских.  € удержал. €  достиг.  € заключил
жданный рЯд, и грамоту о том тотчас послал в Ќовгород ‚еликий, подготовлЯЯ и
там скорое согласие на мир с Њосквой. € только вечером, наедине сам с собою,
всех, и даже ‘танЯту,  от  себЯ  отпустив  и  уже лежа  в постели с  высоким
взголовьем,  позволил  себе,  и  то  молча,  беззвучно совсем, не  в  голос,
застонать и почуЯть на  малый миг  почти нахлынувшее отчаЯние. ’ак  непрочно
было все, совершаемое днесь!
     ‘толь жалок и слаб был нынешний правитель московский, этот муж-мальчик,
донельзЯ обрадованный встречею с  ним, Ђлексием, растерЯнный  и оробелый  от
всех  многоразличных  московских  неустройств,  не кнЯзь  вовсе после  €вана
Љалиты и ‘емена €ваныча!
     € уже засыпал когда, словно бы та роковаЯ бурЯ нашла на него, колеблЯ и
раскачиваЯ   скрипучее  утлое  ложе,   и  вздымались  валы,  руша  беззвучно
распадающиесЯ соборы, и стонала землЯ,  и текла,  змеилась меж волн одинокаЯ
дорога, по которой ему надлежало  идти  одному  над бездною, уповаЯ токмо на
вышнего судию!

        x x x

     €ван €ваныч недаром суетилсЯ и краснел на подъезде к Њоскве.
     ‘горевший  и едва отстроенный  Љремник  имел  вид жалкий.  Њитрополичьи
хоромы и кнЯжой двор  были кое-как  восстановлены, спешно возводились хоромы
великих боЯр,  но чернота обгоревших и полуосыпавшихсЯ стен, кучи обугленных
бревен,  гарь  на  улицах Љремника,  черные  остовы дерев  на  месте  сада и
сосновой рощи, высаженной  по скату  Ѓоровицкого холма  над  Ќеглинною, кучи
горелого зерна и каких-то  неубранных  ошметьев на месте  амбаров  и житного
двора - все это зреть было непереносно.
     Ђлексий вызвал к себе €вана €ваныча и с глазу  на глаз, забыв на времЯ,
что перед ним великий кнЯзь владимирский, и давши полную волю гневу, отругал
его, как мальчишку,  повелев  отныне пребывать в Љремнике, ходить к исповеди
непременно и только к  нему, митрополиту,  и  объЯвил наконец, что сам он не
прежде переселитсЯ в митрополичьи хоромы, чем последнЯЯ куча гари исчезнет с
глаз,  а  пока станет  жить  в  покоЯх  ЃогоЯвленского  монастырЯ. ’ам  же и
назначает на завтрашний вечер род заседаниЯ  думы, во всЯком  случае, велит,
чтобы все великие боЯре, тысЯцкий и ‚ельЯминовы непременно были в сборе.
     ‚ечером же, не отлагаЯ, он встретилсЯ со вдовой ‘имеона Њарией и имел с
нею долгую молвь.
     ЊариЯ, направлЯЯсь к  ЃогоЯвлению, догадывала в  общем, с  чем  и зачем
зовет ее новый митрополит. „арственные грамоты на  Њожай и  Љоломну не  были
надлежаще утверждены (чем  и всегда ведала церковь,  а  в случаЯх  кнЯжеских
споров и завещательных дел - только церковь и обычно сам  митрополит), и она
приготовилась,  сказав несколько гневных  и горьких слов,  уступить Ђлексию.
ЉнЯжеский свой возок она,  подумав,  оставила у ворот, при въезде, вместе со
слугами, сама же твердым шагом пересекла двор и, ведомаЯ служкой,  поднЯлась
по  ступенЯм в указанную ей  келью. ‘лужка, впустив вдовствующую  кнЯгиню  в
сени, исчез, растворилсЯ у нее за спиной.
     ЊариЯ,  подумав, перекрестилась на иконы в углу и сама отворила тЯжелую
дверь в келейный покой.  ‚ойдЯ, она остановилась  на пороге, притворив дверь
за  собою.  Џеред нею была довольно хорошо освещеннаЯ  в  этот час днЯ двумЯ
слюдЯными  окошками  горница, гладкие пожелтевшие тесаные стены которой были
ничем не  украшены, и не имевшаЯ иного  хоромного нарЯда, кроме лавок  вдоль
стен да  креслица  и  невеликого стольца  под  окошком. ЏрЯмь  против дверей
помещалсЯ  большой,  весь  изузоренный  травчатою резьбою  иконостас,  стоЯл
аналой, два высоких,  также  резных из дерева поликандила, и перед  аналоем,
спиною к ней, в палево-зеленом  облачении и клобуке  с воскрылиЯми  стоЯл на
молитве тот, с кем она намерилась было вести гневную молвь.
     - ЏомолимсЯ вместе, дочь моЯ! - сказал негромко, не оборачиваЯсь к ней,
Ђлексий.
     ЊариЯ, взЯвшаЯсЯ  руками  за концы темного  вдовьего плата, повЯзанного
сверх повойника, проглотив непроизвольный ком, ставший  в горле, соступила с
порога и подошла к аналою. ‚место спора с Ђлексием пришлось повторЯть за ним
слова кафисмы.
     Њолились долго. Ќаконец Ђлексий повернул к  ней  заботливое и как-то не
столь  постаревшее,  сколь  отвердевшее  за  два  года  странствий  лицо.  ‚
темно-прозрачном взглЯде читалось новое выражение сугубой властности.
     —еканней  и тверже  стали  морщины  чела. Ћна не  понЯла  и  сама,  как
совершило,  что  ей пришлось  исповедоватьсЯ Ђлексию. Ќо  совсем другое дело
сказать  задуманное  в беседе или  - как  признание  в  тайнаЯ  тайных  души
духовному  отцу своему! Ђлексий выслушивал ее спокойно  и терпеливо,  иногда
помогаЯ подсказом, но тем не  менее ЊариЯ волновалась  все более, сбивалась,
не находила  слов  и  прервалась наконец  на полуслове,  замолкнув и опустив
голову.
     -  ‚се это мне ведомо, дочь моЯ! - задумчиво и  тихо ответил Ђлексий. -
‚едомо и большее того, и горчайшее, о чем состоит инаЯ молвь и в месте ином.
’ебе  же  реку  Я  днесь: один грех есть  у тебЯ неустранимый, и грех этот -
гордынЯ! Ћт  многих  грехов возможем освободить  мы себЯ легко, -  продолжал
Ђлексий, не даваЯ кнЯгине вставить слово, - отринуть невоздержание, презреть
богатство, избежать гнева и суесловиЯ, воспретить  похотное вожделение себе,
но всего труднее отринуть гордыню! €оанн  ‹ествичник говорил, что и старцам,
в горах и пустынЯх сущим, трудно сие!
     Џостничаешь  ли ты  паче иных,  и гордынЯ подсказывает тебе,  что ты  -
первый в посте и молитве! ‘миреньем он победил  себЯ, а  гордынЯ и тут велит
тебе любоватьсЯ смиреньем своим!  € самой гордыни отрицаЯсь, сотворивый себЯ
меньшим меньших на земли, глЯдь, начинает гордитьсЯ отречением своим!
     Џочто,  дочь  моЯ,  не  встретила  ты  кнЯзЯ €вана  со  смирением и  не
облобызала  его с  любовию? Џочто воспринЯла огорчение в  сердце свое,  егда
стали хулить и поносить тебЯ неции  из  боЯр? Џочто забыла ты, что наказание
оных - свЯтительскаЯ нужа, тебе же достоит смирЯть себЯ дозела не пред ними,
пред ѓосподом!
     - Њуж и жена - едина плоть! - сурово и властно продолжал Ђлексий. -  €з
ребра Ђдамова сотворил ѓосподь подругу ему! Љак же не понЯла  ты, дочь  моЯ,
что  супруг твой усопший, ‘имеон,  молил свыше ѓоспода,  да  вдаст царство в
руце брата его единородного, дабы дело мужа твоего, за которое он главу свою
положил, не изгибло на земли?! Њнишь ли ты, что без воли его пред сильными и
властными, пред лицом хана  победил, и возмог, и одолел, и воссел на престол
владимирский? €  кто? Ќе скажу слова,  звука не реку,  и сам преклоню колена
пред  нынешним повелителем  Њосквы!  €бо  что  остает  от  нас  в  мире сем,
преходЯщем и суетном? „ела, угодные ѓосподу! Џодумай, был бы счастлив супруг
твой, уведав о безлепой гибели дела своего на Њоскве?
     “ведав даже и  о днешней трудноте: гибельной которе  боЯрской, безлепом
пожаре, истреби