, и тебЯ токмо испытывает
ѓосподь?
     - Ќе знаю.  Ќе ведаю, - сумрачно отмолвил ‘имеон. - “стал верить. Ћни
все, - он повел рукою,  разумеЯ братьев-кнЯзей,  - цеплЯютсЯ за лествичное
право,  хоть  уже  и  в  древних харатьЯх киевской поры возможно прочесть,
сколь неистово резались друг с другом дЯдьЯ и  племЯнники.  €  кто  блюдет
ныне на деле право это? ’окмо ближайшие родичи! Ѓрат наследует брату, и то
не всегда,  а уж двоюродники не променЯют своего стола на инший!  ‚  ‹итве
избирают достойнейшего и, кажетсЯ, не которуют друг с другом...
     - „о поры! - твердо прервал Ђлексий.
     - „о поры? - переспросил ‘имеон.
     - ‚едаешь  сам,  каков  Ћльгерд  ‹итовский!  -  сумрачно  усмехнувши,
вымолвил Ђлексий.
     - ‚се одно... € Я хотел утвердить... „олжно быть одно, прЯмое право -
от отца к сыну! Ќе рушить заведенный единожды распорЯдок ни в думе кнЯжой,
где своЯ лествица чинов и званий,  ни в хозЯйстве дворца,  ни в кнЯжестве!
Ћтец,  сын,  внук,  правнук...  ’ак бы и  шло!  € землЯ будет избавлена от
резни,  волости -  от переделов, кажен из боЯр станет ведать наперед место
своих потомков в  думе или в  полках,  в  управе земской,  в суде ли...  €
такожде  сможет   передавать  место   свое   достойному  из   потомков  по
старшинству, по  чину и заслугам рода.  ’о же самое и в крестьЯнском роду.
‘низу доверху и сверху донизу станет одно!  Ђ они -  злобствуют  на  мЯ  и
зовут  прегордым.  ‚  чем  вина  моЯ?  ‚ чем прегрешение мысли?  Џодскажи,
поправь, Ђлексий!
     - ‚ том, что токмо от ѓоспода, а не от нас самих, токмо от вышних сил
зависит тайна рождениЯ!  …жели бы мочно было предсказать,  нет, приказать,
кому и какому родитьсЯ первым в кнЯжой семье!
     ‘имеон долго молчал, повесЯ голову.
     - „а,  ты прав,  владыко!  - наконец ответил он. - Ќеисповедимы пути!
‚от у менЯ и вовсе нет никого...  Ќо почто,  к чему тогда власть духовнаЯ?
’ы,  владыко,  почто?!  ‘лабого или  недостойного не  вам ли,  не  тебе ли
поддержать, остеречь, остановить и направить? ‹ишь бы устоЯл порЯдок, лишь
бы  не рушило,  подобно ‚авилонской башне,  само строение ‚еликой ђуси!  €
злой,  и  слабый прейдет так же,  как проходЯт великие,  но  сохранит себЯ
страна и все сущее в ней! ЌельзЯ же, Яко в Ћрде, кажен раз омывать великий
стол владимирский кровью!
     - ЌельзЯ, кнЯзь.
     - ‚озможешь ты,  Ђлексий, руководить кнЯзем слабым или неумелым, дабы
не рушило с трудами возведенное здание власти?
     Џришел черед  Ђлексию задуматьсЯ,  перебираЯ в  уме  возможные извивы
судьбы.  Ќо  и  он  был токмо человек и  земными,  смертными очами не  мог
провидеть дальше того, что было пред ним; а были три брата - ‘емен, €ван и
Ђндрей, преданные, каждый по-своему, церкви и духовному наставнику своему.
Ћн обежал мысленным взором иные кнЯжества и иных кнЯзей, - не миновавши ни
нравного  суздальского  кнЯзЯ,   ни  упрЯмого  Ярославского,   -  подумал,
примерил, взвесЯ силы свои, отмолвил наконец:
     - ЉажетсЯ, смогу!
     Ќе  догадал Ђлексий в  сей миг,  что мочно направить слабого,  но  не
мочно удержать злого даже  и  достойному пастырю,  а  ежели к  тому  же  и
пастырь слаб?
     Ћни долго глЯдели друг на друга.
     - Ќо и Я не вечен! - вымолвил наконец Ђлексий.
     - Ѓудет другой!  „уховнаЯ власть не престанет в нашей земле! - упрЯмо
возразил ‘имеон. - ‚едь Я повторЯю ныне твои же слова, наставник!
     - —ую,  сыне!  €  то  чую,  что ты  возлагаешь на  мЯ  крест,  еще не
изведанный мною!  -  воздохнув, ответил Ђлексий. - Ќо Я обещал твоему отцу
при ложе смерти его и  обещаю тебе -  все силы мои приложить на  то,  дабы
замысел сей, великий и страшный, не пропал втуне.


        ѓ‹Ђ‚Ђ 48

     ’ак   уж   суждено  было  ЉостЯнтину  Њихалычу  ’верскому  всю  жизнь
подчинЯтьсЯ женской воле.  Њосковка,  ‘офьЯ ћрьевна, покойнаЯ перваЯ жена,
выливала на  голову ему  потоки ругани,  заставив в  конце концов пойти на
подлость,  измену и  предательство брата своего,  Ђлександра,  мученически
погинувшего в Ћрде.
     ЌоваЯ жена,  …вдокиЯ,  обиженно молчала,  тытышкаЯ младенЯ,  отводила
замкнутые глаза,  изгибаЯ стан,  увиливала от неуверенных рук Љонстантина,
пытавшегосЯ ее  приласкать,  а  вдосталь измотав -  требовала,  глЯдЯ мимо
него,  в стену. € кнЯзь безвольно подчинЯлсЯ новой жене: отпихивал первого
сына,  ‘емушку,  пытавшегосЯ было  влезть на  руки  к  отцу (и  не  возьми
ЌастасьЯ,  жена покойного брата Ђлександра, отрока под свое крыло, невесть
что и сталось бы с незадачливым сыном московки!),  привозил и доставал все
новые утехи,  сладости, узорочье и порты молодой жене и ее маленькому сыну
…ремею,   а  нынче  все  более  и  более  начинал  злобитьсЯ  на  сноху  и
подрастающих племЯнников,  в особенности на старшего,  ‚севолода,  который
уже и ростом и статью начинал походить на покойного Ђлександра ’верского.
     - Џочто сидЯт тут,  в ’вери, а не у себЯ, в •олме! - визгливо кричала
…вдокиЯ.  -  ‚се уж, до косточек, изболело от ее! „ержит себЯ как госпожа!
‚дова!  „авно в монастырь пора,  грехи замаливать!  ‘ирот токо и подбират,
мне бы  назлить!  Ђ  ты  кнЯзь!  ѓлава тверскому дому всему!  €  ничего не
возможешь! ѓлЯди, ‘емен ото всех вас отбилси! Џоезжай в Ћрду и ты! ‚еликим
кнЯзем штоб! € прижми-ко, прижми хвост Ќастасье, пока не поздно! Џока тебЯ
племЯши и из дому-то не выгнали!  ‚ етот гнилой „орогобуж,  а и там спокою
не дадут!  ЉнЯзь ты али нет?  -  €  в  тоненьком голоске „унюшки слышались
знакомые переливы густого баса ‘онюшки, покойной московки.
     Љонстантин,  на  беду свою,  все-таки был мужиком -  нарочитым мужем,
кнЯзем  и  воином,  и  женины  наговоры не  мог  принЯть иначе,  как  свое
собственное, из себЯ самого рожденное мнение. Ћн начинал все более и более
ненавидеть  сноху,  и  ему  уже  и  взаправду  начинали  мешать,  донельзЯ
раздражаЯ,  шустрые племЯнники, радостным шумом и криками заполнЯвшие весь
обширный тверской терем.  Ћн  не шутЯ злобствовал на то,  как рачительно и
твердо   ведет   ЌастасьЯ  большое   хозЯйство  тверского  дома,   начинал
подозревать ее в  тайных,  противу него и „унюшки направленных умыслах,  в
скрытых сношениЯх с  новогородцами,  в желании лишить его тверской части в
доходах и  еще черт знает в чем...  —его только не подскажет распаленное и
озлобленное воображение! „а и отдаленность лет делала свое дело: забывалсЯ
отец  и  далекаЯ,  страшнаЯ  ордынскаЯ трагедиЯ,  почти  не  помнилсЯ  уже
погибший „митрий ѓрозные Ћчи... Љак ни странно, покойнаЯ ‘офьЯ ћрьевна еще
свЯзывала его  с  минувшим,  не  давала  забыть.  Ќо  вот  и  она  умерла.
Љонстантин,   когда-то  большеглазый,   пленительно  красивый,  испуганный
мальчик,  со слезами на долгих ресницах,  которого прЯтала в своем шатре и
утешала  царица  ЃЯлынь,  превратилсЯ  теперь,  четверть  века  спустЯ,  в
старообразного,  едкого,  с нервным подергиванием лица,  с острым козлиным
запахом от застарелой нутрЯной болести,  мало приЯтного даже близким своим
человека...  Ђ  ведь был он не так уж и  стар!  —етыре десЯтка лет всего и
оставил за  спиною!  €  желаниЯ,  и  гнев,  и  корыстные вожделениЯ в  нем
Ярились,  еще не переломившись к старческому покою.  ‘тать первым, править
единовластно,  хотЯ бы здесь,  у себЯ, в тверской земле! ‚ослед ЉостЯнтину
‘уздальскому,  вослед ‘имеону!  •ватит,  довольно! „обитьсЯ вновь великого
тверского кнЯжениЯ,  а там -  как знать...  Ќо длЯ поездки в Ћрду и хлопот
перед новым ханом надобно было серебро, много серебра! € тут уж сноха с ее
тверскими доходами совсем становилась у него костью в горле. <‘огнать ее с
тверского стола -  и всЯ недолга, пущай едет в •олм, удел ‚севолода, альбо
в монастырь уходит!> -  подсказывала …вдокиЯ.  ‡имой,  накануне того,  как
собирать рождественский корм,  Љонстантин решилсЯ наконец. ‚ конце концов,
и  у  него были свои боЯре,  и великого тысЯцкого ’вери,  ™етнева,  можно,
оказалось, ежели и не перетЯнуть на свою сторону, то запугать...


     ‚севолод промчалсЯ вихрем,  кидаЯ  комьЯ  снега  из-под  копыт  конЯ,
крупным градом ударЯвшие в глухие заборы горожан. ћное лицо кнЯжича горело
гневом.   Ѓросив  поводьЯ  конюшему:  <‚ыводи!>  -  взбежал  по  ступенЯм.
Ћснеженный, красный, ворвалсЯ в горницы:
     - Њать! Ќаши обозы разбивают!
     ЂнастасиЯ, вспыхнувши взором, поворотилась к сыну грудью и лицом:
     - Љто?!
     - ЉостЯнтиновы холуи!
     Ћн шваркнул забытую плеть себе под ноги, заскрипел зубами.
     - „ружину! ‚ сабли!
     ‘ын был на голову выше ее и сейчас, кипЯ гневом, очень напомнил отца.
ЌастасьЯ опомнилась первой:
     - Џочто?!
     - ‚иру берут!  ‡а тверскую треть...  Ќе наша,  мол...  џ ему,  псу! -
выкрикнул ‚севолод, кидаЯсь было на половину дЯди.
     - Џостой!  -  властно выкрикнула ЌастасьЯ. - ’ы што, в отцовом терему
резатьсЯ вздумал? Ћпомнись! “ймись! Љак так не наше? ‘казывай!
     ‚севолод повалилсЯ на лавку,  заплакал злыми слезами,  начал сбивчиво
объЯснЯть:
     - ‚орочал...  ‘ охоты...  ‡рю:  ругань,  крики,  мат...  Ќа дороге, в
снегу,  драка,  возы потрошат...  џ плетью...  ’роих сбил с ног,  те -  за
сабли... ‚ырвалсЯ - и сюда... Њать! ђазреши собрать дружину!
     - Ќе смей, сын! Ќе смей!
     Ћна вдруг быстро подошла к ‚севолоду, прижала большую мЯтежную голову
к мЯгкой груди,  у самой слезы закипели в очах.  ‡нала, что этим и окончит
деверь! †дала, но не ведала, что так вдруг, нынче, теперь...
     - Ћхолонь,  милый!  Ќу!  Ќадо терпеть! …ще немного, ну! …ще подрасти,
сын!  Ќе сгонит нас с  ’вери ЉостЯнтин,  права такого нет у него!  €наче к
митрополиту в ноги, ко кнЯзю великому на Њоскву...
     - ‘емен €ваныч за ЉостЯнтина,  мамо! - жалобно возразил ‚севолод. - Ђ
ты еще Њишу в Ќовый ѓород отослала московитам в зазнобу!
     - ‚се одно смирись!  ‘ама пойду!  - строго велела ЌастасьЯ и, накинув
темно-синий узорный плат на парчовую головку,  закрывавшую ее медовые, все
еще  необычайно густые волосы,  решительным шагом направилась переходами в
горницы Љонстантина.
     •олопа, что пыталсЯ было задержать великую кнЯгиню тверскую, ЌастасьЯ
отпихнула плечом  и,  большаЯ,  гневнаЯ,  разъЯренною львицей,  защищающей
своих детей, предстала перед деверем.
     Љонстантин был застигнут врасплох (иначе бы  и  не  допустил до  себЯ
сноху). Ћн смешалсЯ, но только на миг. ЏоднЯвшаЯсЯ душнаЯ злоба погасила в
нем и стыд, и остатки совести.
     - „а!  џ велел! џ кнЯзь великий! € ’верь моЯ, моЯ и моих детей! € дом
этот мой!  Ђ тебе, сноха, пора перебиратьсЯ... куда ни то... (он смешалсЯ,
сказать  про  монастырь многодетной матери  с  малыми  чадами  у  него  не
повернулсЯ Язык). ‚ загородный дворец хотЯ! €наче ни тебе, ни мне не будет
спокою! џ сказал! € все! € нынче ставлю своего ключника! € все! ‚се! ‚се!!
     ‚бежали боЯре,  ЯвилсЯ  смущенный ™етнев.  ‡меею  вползла улыбающаЯсЯ
„унюшка.  Љонстантин брызгал слюною,  топал ногами. ЌастасьЯ, презрительно
прищурЯсь, оглЯдела деверЯ:
     - Ќынче же съеду.  ‚олодей!  ’окмо одно скажу:  никакой ты не великий
кнЯзь!  € права на то еще не имеешь!  Њалый ты! Њеньше последнего холопа в
етом терему!  -  €  поворотила,  не слушаЯ уже ни молви боЯр,  ни выкликов
разъЯренной „унюшки.
     ЃледнаЯ, с красными лихорадочными пЯтнами на щеках, прошла переходами
к  себе.  ‘ын ждал,  так и не разоболокшись с дороги.  €спуганно грудились
меньшие с мамками.
     - …дем  отселева!  -  отрывисто сказала  ‚севолоду.  -  ‚  загородный
дворец,  за ’ьмаку!  ’ы -  собирай людей! Џосельских и ключников - ко мне!
‘озови кого ни то из боЯр! € кметей - всех!
     - ’амо...  -  ‚севолод,  растерЯнный,  в недоумении глЯдел на мать. -
’амо не топлено,  да и  не жили давно,  где и  протекло и погнило,  и печи
поправить...
     - Ќынче ж едем!  -  крикнула ЌастасьЯ исступленно.  -  ‘лушай,  что Я
говорю!  „нем,  при  народе!  Џущай ’верь зрит,  как гонЯт со  двора вдову
Ђлександра ‘вЯтого!
     € ‚севолод понЯл. Њолча, схватив мать за руки, поцеловал их и побежал
собирать людей.
     ’ак  в  доныне дружный тверской дом  пришла беда полосою долгой розни
родичей,  розни,  котораЯ будет доходить почти до оружных сшибок и окончит
только тогда,  когда уже  никого из  участников этой первой семейной драмы
уже не останет в живых...
     € где искать начало сего гибельного раздрасиЯ?  Ќе в тот ли миг, не в
тот  ли  час  горький,  когда  высокий,  красивый,  испуганный отрок навек
потерЯл  мужество воли  при  виде  жестокой смерти  своего  великого отца?
Њужество потребно мужу настолько, что и слова сии одного корнЯ от одного и
того же значениЯ проистекают:  <муж> и <мужество>.  ‘ трусостью, с потерею
мужества,  кончаетсЯ все.  ’русость  рождает  подлость.  Џодлость ведет  к
преступлению.  €  пусть не  говорЯт и  не  пишут,  что Љонстантин ’верской
обогащалсЯ и  укреплЯл власть  вослед  и  в  подражание великим  кнЯзьЯм -
владимирскому или литовскому, что так же, как Ћльгерд с ‘имеоном, укреплЯл
он единовластие в  своей ’вери.  Ѓудем судить не по мертвой шелухе внешних
кажимостей,  а  по глубинной сути желаний и  страстей.  Ќикогда высокое не
рождаетсЯ от низменных,  низких побуждений! ‚ борьбе за земную власть, как
и  повсюду,  дух,  совесть  и  правда  стоЯт  превыше всего  остального и,
отброшенные,  всегда  скажут в  конце  концов роковое и  непреложное слово
свое.


        ѓ‹Ђ‚Ђ 49

     ‘вЯтками ‘емен  гостил у  сестры,  в  ђостове.  ЌастасьЯ не  поехала,
сославшись на  нутрЯную болесть.  Њосква гулЯла на  ЊаслЯной без  великого
кнЯзЯ.
     Ћткуда идет обычай рЯдитьсЯ в личины?  (€тальЯнское слово <маска> еще
не было известно на ђуси,  говорили <личины> и <хари>.) ‚ерно,  еще от тех
первобытных охотников,  что  плЯсали  некогда у  костров,  вздев  на  себЯ
звериные шкуры и рога,  плЯскою заклинаЯ удачу на охоте,  идет это древнее
веселое ведовство.  ’ут  все  навыворот:  мужики  рЯдЯтсЯ бабами,  бабы  -
мужиками, подчеркиваЯ отличительные срамные признаки; рЯдЯтсЯ и в звериные
шкуры,  изображают и  леших,  ведунов или  чертей,  носЯт из  дому  в  дом
<покойника>,   который,   скалЯ  желтые  зубы,   выставлЯет  напоказ  свой
детородный член;  <проверЯют> визжащих девок, задираЯ им подолы, и всЯкого
иного  бесстудно веселого глума  хватает  на  ‘вЯтках!  ‚  теплом  климате
‘редиземноморьЯ,  на  улицах  итальЯнских городов,  рЯженье  выливаетсЯ  в
веселые всенародные шествиЯ -  карнавалы. Ќе то на ђуси. ’рещит мороз, все
утонуло в снегах, и рЯженые ходЯт гурьбою из дому в дом, вваливают в сени,
шумЯт,  озоруют и плЯшут,  поют разгульные песни и, наплЯсавшись, нашумев,
потешив себЯ и  хозЯев,  трогают дальше,  выходЯ на  трескучий мороз,  под
голубые рождественские звезды.  €дут гуськом по узким извилистым тропинкам
среди  сугробов -  до  нового дома,  до  новых  приветных сеней.  ‡овут их
рЯжеными,  или  кудесами.  Људес,  кудесник  -  древний  Языческий жрец  и
заклинатель огнЯ.  Ѓыть может, когда-то, призываЯ солнце возродитьсЯ после
зимних суровых сумерек к новой весне и свету,  кудесники, заклинаЯ дневное
светило,  тоже рЯдились в личины? Ќа севере рЯженых зовут еще и шилигинами
или шелюханами (’иликен -  озорной каверзный божок древних народов ‘евера,
вроде нашего баенника или овинника,  -  оттуда и  прозвище).  Ђ вывернутые
одежды,  измененный понарошку пол,  срамные <покойники> и прочее - это все
от тех же древних времен:  призыв к  перемене,  круговороту,  возвращению,
новому,  после смерти,  рождению на свет годового солнца и всего годичного
круга природы.  „ревние еще  не  знали времени длЯщегосЯ,  продолженного в
веках; времЯ текло длЯ них по кругу, ежегодно обновлЯЯсь, рождаЯсь вновь и
вновь  в  том  же,   неизменном  облике.   €  надобно  было  помочь  этому
возрождению, помочь новому повороту вечного колеса.
     Њы сейчас уже почти и не чуем,  не можем представить себе, каким было
ђождество и ‘вЯтки в древней Њоскве!
     ‘иний  чистый снег  причудливыми сугробами у  бревенчатых островерхих
тынов; накатанные тропинки между снегами, по которым днем хозЯйки проходЯт
за водой;  узоры низких кровель в бахроме инеЯ; путаница оснеженных ветвей
над головою.  ‚се те  же  неистребимые сады осенЯют московские дворики XIV
века,  как и всех последующих, вплоть до начала XX, столетий. Љое-где, над
кровлЯми,  видны  выписные верхи затейливых храмов и  гордаЯ,  изузореннаЯ
снегом резьба боЯрских хором.  €з маленьких,  в полтора бревна,  оконцев -
желтые  мЯгкие  платки  света,  раздвигающие синюю  уютную тьму.  ’ам,  за
стеною,  трещит лучина, или чадит маслЯнаЯ плошка посадского книгочиЯ, или
теплЯтсЯ  свечи  в  боЯрском терему.  Џорошит  снежок,  а  над  головою  -
черно-синее небо,  затканное алмазами и Яхонтами.  Џахнет свежестью и, как
часто на ‘вЯтках,  незримо реет в воздухе запах неблизкой еще весны. ’ам и
тут тЯвкают и  заливаютсЯ псы.  €з  распахнувшихсЯ во  тьму и  снег дверей
вместе  с  полосою света  вырываетсЯ в  ночь  разгульнаЯ плЯсоваЯ,  звучат
сопели и домры,  пронзительно, с переливами, играет пастуший рожок. „олгаЯ
вереница мохнатых теней  с  хохотом вываливает из  дверей в  снег,  кто-то
кого-то катает в сугробе,  радостно визжат девки, парни гогочут в темноте.
•рюкающие,  воющие голоса пугают запоздалого путника. Њаленькие чертенЯтки
скачут прЯмо через сугроб,  и  конь  пЯтит в  оглоблЯх,  и  седок невольно
крестит лоб,  хоть и знает,  что нынче ‘вЯтки и, пока кудесы не <потонут>,
до нового года, в крещенской воде, жди чуда на каждом углу!
     ѓулЯют везде -  на  посаде и  в  Љремнике.  ’ут так же  хлопают двери
боЯрских хором,  с  визгом  и  хохотом вваливаютсЯ рЯженые,  и  не  всегда
поймешь:  то ли это голытьба,  набежавшаЯ на даровое боЯрское угощение, то
ли  свои,  соседи,  те  же боЯрские отроки,  а  то и  сами великие боЯра и
боЯрыни в  нарочитом трЯпье и  рванине -  на  ‘вЯтках кудесить не заказано
всем!
     Џод стеною высокого терема ‚ельЯминовых двое отставших от ватаги тихо
перепираютсЯ между собой.  Ћдин,  в вывороченной шубе, в медвежьей харе на
голове,  тЯнет другого,  упирающегосЯ, в нарЯде бухарского купца. Ђ тот не
идет,  и  даже  тут,  под  звездами,  видно:  заливаетсЯ  густым  вишневым
румЯнцем.
     - „а иди ты!  ђохлЯ!  Ќу! „иво дивное! ‡акрой рожу да и ступай! Њужик
ты  ай  нет?  „рожишь красною девицей!  —ать не  парень уже,  лонись жонку
схоронил! Ќе укусит же она тебЯ! Ќу! џ созову на сени, а ты уж сам сговори
с нею!
     Ђндрей тЯнет старшего брата €вана в  терем,  а  тот не  идет,  мотает
головою, скоро слезы покажутсЯ на глазах.
     - Џогоди, Ђндрюша, не могу. Ѓоюсь. Ќу да, боюсь! ‹юблю ее, понимаешь?
†ить без нее не могу!  Љак узрел...  словно варом ожгло... ‘ам не свой, ни
рук ни ног не чую.  ‚еришь -  ночами не сплю из-за нее! Њне ее оскорбить -
лучше в омут, а брат, он...
     - ‘емен?   “говорим!  -  решительно  перебивает  Ђндрей.  -  —ать  не
какаЯ-нибудь, а ‚ельЯминова! €дем, не то оставЯт нас тута одних!
     ЏоследнЯЯ угроза действует.  ‚атага уже  далеко,  и  бухарский купец,
краснеЯ и  бледнеЯ под шалью,  бежит вослед за медведем,  который догонЯет
ватагу, волоча брата за собой.
     ‚  воротах шум и  гам,  на дворе у  боЯрина -  плЯшущаЯ толпа.  ѓорЯт
факелы, бросаЯ блики неровного света. Џришедшие, хрюкаЯ и хрипЯ, пробивают
себе  дорогу к  сенЯм,  отпихиваЯ слугу,  лезут  прЯмо на  высокое красное
крыльцо  терема.  •олоп,  догадав,  что  перед  ним  не  простые шелюханы,
сторонит, даваЯ дорогу.
     ‚ горницах жара,  дым коромыслом, от богатырского плЯса ходуном ходит
посуда на столе.  Љто-то из рЯженых,  в  рванине,  но в щегольских красных
сапогах,  вскакивает на стол,  ходит выступкою и  вприсЯдку меж серебрЯных
чаш и  блюд,  ходит так,  словно совсем лишен весу,  и вышедшаЯ полюбовать
хозЯйка,  и сам хозЯин,  ЯвившийсЯ взглЯнуть на кудесов,  неволею любуютсЯ
молодцом.   Ќичего  не  сронив  и  не  задев  никоторой  посудины,  плЯсун
спархивает со стола.
     - Ќикому иному быть,  кроме ѓавши Љобылина! - переговаривают гости за
столом. - ’от-то плЯсун отменный!
     •озЯйка  обносит  рЯженых чарою.  ’олпЯсь,  но  не  открываЯ лиц,  те
испивают по  чаше белого боЯрского меду и  снова пускаютсЯ в  плЯс.  ђычит
медведь,  кусаЯ гостей за  ноги,  встав на задние ноги,  хватает в  охапку
девок,  и  мало  кому  повиделось,  как  медведь,  охапив пЯтнадцатилетнюю
хозЯйскую красавицу дочерь, шепчет ей что-то на ухо, а девушка, всЯ заалев
лицом, сперва испуганно трЯсет головою, отступает к изразчатой печи, тупит
голову,  дивно  похорошев,  и  вдруг,  пождав  несколько и  закусив  губу,
срываетсЯ с места и опрометью бежит в двери. ’ут, остановЯ бег - не следЯт
ли за нею?  - и сжав ладонЯми пылающие щеки, она ждет несколько мгновений,
но за шумом и  гамом гульбы даже и мать,  кажетсЯ,  ничего не заметила!  €
Ђлександра,  оглЯнувши по сторонам, крадетсЯ по темному переходу, отворЯет
двери,  вываливаЯ разом,  словно в воду, в нежилой холод нетопленых задних
сеней,  и  во  тьме,  чуть-чуть разбавленной огоньком лампады,  пугаЯсь до
перебоев в сердце, замирает у тесовой стены.
     ’емнаЯ  фигура  в  полосатом халате,  пугающе недвижнаЯ,  видитсЯ ей,
наконец,  рЯдом  с  большою  кадью  длЯ  воды,  вытащенной в  задние  сени
праздника ради.
     - ’ы,  кнЯжич?  - спрашивает она громким срывающимсЯ шепотом, пугаЯсь
собственного голоса,  и - промолчи он еще - готова закричать: <‘пасите!> -
ринуть назад,  в  тепло и  светлоту хором.  Ќо он отвечает тем же хриплым,
трепещущим шепотом, видно, и сам весь дрожит, как она.
     - ќто Я,  €ван... ‚анЯ... Џрости менЯ. џ хотел... ќто все Ђндрейка...
џ хотел...  џ... люблю тебЯ, ура! - отчаЯнно решаетсЯ он наконец. - „авно
люблю, с первого поглЯда ищо!
     Ћна  молчит,   низит  глаза,  голову.  Ќаконец,  когда  уже  молчание
становитсЯ нестерпимым, шепчет едва различимо, одними губами:
     - ‡наю. “ведала сама!
     Ћн смотрит -  уже привык к темноте,  -  и крутаЯ вельЯминовскаЯ стать
девушки,  ее выписной лик,  и очи, озорные и строгие в одно и то же времЯ,
чуть-чуть мерцающие в  темноте,  начинают дурманом кружить ему голову.  Ћн
делает шаг,  другой...  Ћткинувши шаль с  лица,  жарко дышит,  с  готовною
жаждой протЯнув в темноту трепещущие руки.
     - Ќе надо! - вздрогнув, угадав его движение, возражает она и, почти в
голос, кричит: - Ќе смей!
     €ван замирает на месте,  с  протЯнутыми руками,  с отчаЯнием от своей
робости и волшебной, небывалой еще близости девушки.
     - ура!  -  говорит  он,  и  в  голосе,  надрывно ломающемсЯ,  звучит
отчаЯнный упрек.  -  ура... - повторЯет он, опускаЯ руки, и, не знаЯ, что
еще больше сказать, повторЯет тихо: - ‹юблю тебЯ!
     Ћн чует с отчаЯнием,  что все упадает во прах,  что брат зрЯ старалсЯ
длЯ него,  что неземное видение сейчас исчезнет,  вильнув подолом,  и  ему
останет с соромом выбиратьсЯ из сеней,  натыкаЯсь на слуг, а там и верно -
хоть  в  омут головою!  Ћна,  и  вправду,  делает легкое движение,  словно
собираЯсь уйти,  и  тут  его  прорывает.  Ћн  горЯчо бормочет,  сбиваЯсь к
путаЯсь,  восхвалЯЯ всеми известными ему песенными и  книжными украсами ее
красоту,  обещает любить до  самого гроба,  и  даже  после  могилы,  и  не
отступить ни перед чем, чтобы добитьсЯ у старшего брата ее руки:
     - џ  не ведаю своей судьбы,  не знаю,  что пошлет мне ѓосподь в жизни
сей!  Ѓыть может,  даже вышнюю власть в  черед за  братом.  Ќо и  там,  на
вершине, на самой выси стола владимирского, ты будешь одна длЯ менЯ на всю
жизнь,  на все веки,  на всех путЯх моих и во всех помышлениЯх, Яко звезда
путеводнаЯ в ночи египетской,  Яко солнечный свет,  Яко перст судьбы,  Яко
господень зрак над землею!
     - Ћмманывашь,  кнЯзь... - шепчет она, дурманно закидываЯ голову, а он
приближаетсЯ,  приближаетсЯ...  € вот жаркое дыхание на ее лице, выписной,
почти девичий, загадочный в темноте молодой лик... €ван наклонЯетсЯ к ней,
кладет руки на плечи,  и - холодные упругие губы девушки прижимаютсЯ к его
жадным устам.
     - Џусти... - с отчаЯньем шепчет она в забытьи. - Џусти же!
     - у-у-у-ра!   -  доносит  издалека  голос  сенной  боЯрыни.  <‚ерно,
маменька послала искать!>  -  спохватываетсЯ она,  и  -  вовремЯ.  …ще  бы
немного,  и  вовсе закружилась голова.  Ћна  вырываетсЯ из  тесных объЯтий
кнЯзЯ,   скользнув  вдоль  стены,   исчезает,  хлопаЯ  дверью.  Ћн  стоит,
опоминаЯсь,  сожидаЯ,  пока кровь,  прихлынувшаЯ к голове, успокоитсЯ хоть
немного,  чтобы  можно  было  невестимо выйти на  люди.  Џотом,  осторожно
приотворЯЯ двери,  выскальзывает в  темноту перехода.  ђЯженые еще плЯшут,
еще гремит терем у него за спиной.  Ђ он бежит,  бежит вниз по ступенЯм и,
опустив шаль на лицо,  проталкиваетсЯ сквозь дворовую толпу к  воротам.  ‚
нем все ликует и дрожит, он хочет пасть в снег и начать кататьсЯ с хохотом
и рыданьЯми. Ћн еще ничего не понимает, не чует, не соображает и не мыслит
о том,  как же ему повести дело к сватовству.  Ћн  готов  куда-то  бежать,
метатьсЯ, прыгать  -  у  него  ничего  похожего  не было с тою,  мгновенно
позабытою им первой женой,  от нее осталось только одно лишь Ясное  знание
того, что должно произойти после свадьбы, да мужскаЯ, разбуженнаЯ недолгою
семейною жизнью тоска по ночам.  Ћн сейчас, как впервые влюбившийсЯ отрок,
вспоминает  и представлЯет себе юное тело девушки,  ее запах,  ее холодные
губы, едва шевельнувшиесЯ в ответ на его жаркий поцелуй, ее тугие и нежные
плечи,  за  которые  он  держал  свою  любовь только что,  и тайный сумрак
холодных сеней, и тайну долгожданного свиданьЯ. ’еперь он жарко благодарит
ЂндреЯ,  толкнувшего его на этот отчаЯнный шаг, и, остановЯсь под высокими
звездами,  у стены собора, поднЯв лицо ввысь, молит ѓоспода сотворить так,
чтобы старший брат не воспротивил его любви.


        ѓ‹Ђ‚Ђ 50

     ЂнастасиЯ-Ђйгуста,  скрываЯсь от мужа, болела уже давно. ‘емен не мог
знать,  что  у  жены  одна из  тех  неЯсных даже и  ныне женских болезней,
обрекающих  на  выкидыши  и  бесплодие,  которые  в  ту  пору  чаще  всего
трактовались как  <порча>  или  <наговор>,  от  которого женщина  начинала
<сохнуть> и  умирала,  несмотрЯ  на  все  заклЯтиЯ  и  молебны,  ежели  не
находилось какого-нибудь исключительного травника или  травницы (<ведуна>,
по-старому), умеющего излечивать эту болесть.
     “вы! ‡нание трав и лечениЯ ими почти никогда и нигде не преподавалось
как  строгаЯ  наука,   не  закреплЯлось  в  ученых  книгах,  сохранЯЯсь  и
передаваЯсь почти только изустно,  от ведуна к  ведуну,  и  потому ниточка
великих  целительных  знаний,   протЯнутаЯ  через  тысЯчелетиЯ,  постоЯнно
рвалась за смертью,  неумением или просто недостатком таланта у очередного
народного знахарЯ.
     ‚оротЯсь из  ђостова,  ‘имеон застал Ђнастасию уже очень плохой.  Ћна
лежала тихаЯ и смиреннаЯ (слегла сразу же после ‘вЯток) и ежели вставала с
трудом,  то  только чтобы  в  очередной раз  принЯть мастеров-иконописцев,
которые  сейчас,  под  руководством  своего  старейшины  ѓойтана,  учились
мастерству и тайнам ремесла у греческих изографов, приведенных ”еогностом.
     ‘емен,  увидЯ Ќастасью столь похудевшей и изменившейсЯ, перепал не на
шутку.  ЏрежнЯЯ,  нет-нет да и  ЯвлЯвшаЯсЯ у  него мысль о желанной смерти
жены теперь,  когда <это> подошло вплотную к их супружескому ложу,  совсем
не  ЯвлЯлась ему в  голову.  Ћн хлопотал,  судорожно добываЯ то армЯнского
врача,  то заволжскую знахарку, то старцев и стариц, прославленных многими
исцелениЯми,  заказал  молебен со  службою во  здравие болЯщей.  ‚се  было
напрасно,  и он это видел сам,  и ЌастасьЯ знала,  что умирает,  ничуть не
обманываЯ себЯ.
     Ћна лежала,  когда ее оставлЯли в покое, вспоминаЯ слова родного, уже
полузабытого  литовского  Языка,   вспоминала  родичей,   которых   любила
давным-давно,  почему-то упорнее всех Љейстута,  который сейчас, наверное,
стал важный и медлительный,  а прежде подкидывал ее,  маленькую, на руках.
„умала о  его  жене,  Ѓируте,  литвинке,  жрице огнЯ,  прославленной,  как
говорили,  мудростью и  чистотой (она  никогда ее  не  видела),  думала  и
умилЯлась,  даже до слез, хотЯ сама была и оставалась христианкою. Ќо брак
этот представлЯлсЯ ей как нечто чудесное,  что бывает только в сказаниЯх и
легендах и чего не было у нее самой -  все-таки  не  было!  -  хотЯ  кнЯзЯ
‘емена  она  продолжала  любить.  Ћна  лежала  и  шептала  про  себЯ слова
литовской колыбельной песенки,  которую поют сыну в люльке, сыну, которого
она  так  и  не сумела родить!  €ли,  быть может,  сумела бы,  ежели ей не
покидать ‹итвы, ее синих озер и рек, ее голубых хлебов и влажного, густого
и полного ветра с ‚арЯжского морЯ?
     “мерла  ЌастасьЯ одиннадцатого марта,  в  полном  сознании,  успев  и
причаститьсЯ и  посхимитьсЯ.  ‘упруга за  день до того призвала к  себе на
последний поглЯд:
     - ’ы  менЯ не  любишь!  -  говорила она в  рассеЯнном забытьи,  держа
‘имеона за руки. - Ќичего. ’ам ты менЯ полюбишь снова!
     Џомолчав, прибавила:
     - †енишьсЯ, может быть, будут детки... - Ћпустив ресницы, на которых,
точно мелкий бисер,  проблеснули редкие слезинки,  тихо  попросила:  -  Ќе
забывай обо мне,  ‘емен!  € церкву... чтобы моим серебром... Я хочу так...
‘ловно бы Я сама!
     Ћн был жесток.  Ћн хотел этого. •отел освобождениЯ от неродимой жены,
от  тоски вечного взаимного непониманиЯ (а  она меж тем понимала его много
лучше,  чем он сам себЯ понимал,  хоть ей всегда и не хватало слов,  чтобы
выразить это).  Ќо  теперь  к  нему  зримо  приблизилась пустота.  Џустота
освобождениЯ от обЯзанностей и долга,  без чего - без обЯзанностей и долга
- не может жить и  оставатьсЯ человеком человек.  €  он сидел,  оглушенный
надвинувшеюсЯ нежданною пустотой,  и  плакал.  Љрупные  слезы,  стекаЯ  по
щекам, падали ему на колени...
     •оронили  Ќастасью в  <своей>  церкви  ‘паса.  Џока  длилась  служба,
стемнело.  ‘емен вышел один,  без шапки,  постоЯл на  паперти,  не замечаЯ
нищих и глЯдельщиков, раздавшихсЯ посторонь. Ѓыло так, как бывает в марте:
сыплет меленький снег,  а  почти  тепло;  над  кровлЯми теремов и  главами
храмов -  влажнаЯ чернота ветвей.  Ќебо  сумрачно,  но  уже  крепко пахнет
весной,   и  все  три  церкви,  еще  не  оконченные  росписью,  окружившие
просторную  площадь  Љремника,  -  величавый  Њихаил  Ђрхангел,  осанистый
соборный храм  “спениЯ Ѓогоматери и  стройнаЯ ‘пасскаЯ церковь у  него  за
спиною, - растворЯЯсь в сумерках ночи, веЯли несказанною лепотой, призываЯ
к смирению духа и глубокой вере в грЯдущее после нас, в веках...
     Џочему  только  в  эти  часы,  пред  отверстой могилой,  начинаем мы,
мысленным взором окинув невозвратно минувшее, до конца понимать меру своих
утрат и достоинства тех, кто ушел от нас в потустороннее бытие?


     –ерковь ‘паса  начали подписывать в  конце  марта повелением великого
кнЯзЯ ‘емена и Ќастасьиным серебром тою же артелью иконописных мастеров во
главе с ѓойтаном, которую пригласила покойнаЯ.


        ѓ‹Ђ‚Ђ 51

     ’верской  кнЯжич   Њихаил   Ђлександрович,   изредка  наезжаЯ  домой,
доканчивал в Ќовгороде четвертое лето своей учебы.
     Ќа двенадцатом году жизни он выглЯдел на все четырнадцать. “гловатый,
с крупными,  обещающими богатырскую стать руками и ногами, еще узкоплечий,
еще неуклюжий,  как молодой породистый пес, с быстро разгорающимсЯ лицом и
блестЯщими глазами,  порывистый,  любопытный ко  всему на  свете,  готовый
сразу  после  ученых  занЯтий  своих  класть  кирпичи и  тесать  камень  с
каменосечцами и  мастерами палатного дела в „етинце,  хвататьсЯ за топор с
древоделЯми,  с  лодейниками на  ‚олхове  ладить  и  снастить корабли или,
украдом сорвавшись с владычного двора,  бежать в торг, часами толкатьсЯ, в
обнимку  с  посадскими  парнЯми,  в  рЯдах,  разглЯдываЯ иноземных  гостей
торговых и  груды выставленного на продажу многоразличного добра.  € он же
лихо скакал на коне,  рубилсЯ на деревЯнных мечах, сжав зубы и ЯреЯ ликом,
с боЯрскими отрочатами из вЯтших семей с Џрусской улицы,  стрелЯл из лука,
примерЯл в  епископской молодечной кольчуги,  колонтари,  куЯки,  байданы,
пансыри,  латы, мисюрки, шеломы разных стран и народов. ‚ерно, потому, что
прибыл   сюда   восьмилетним  пареньком,   кнЯжич  Њихайло  быстро  постиг
новогородский навычай: не чванилсЯ перед смердами, как с равными говорил с
изографами и  с  плотниками,  с  боЯрами и  с  кузнецами и  скоро,  как-то
незаметно длЯ себЯ,  был принЯт за  своего новогородскою вольницей.  ‡вали
его за глаза кнЯжичем, а так - просто по имени, и почасту посадские отроки
забегали в покои владыки звать кнЯжича играть в альчики, свайку или лапту.
     “  прибывшего полтора  года  назад  из  ЉонстантинополЯ ученого грека
‹азарЯ  Њихаил изучал греческий Язык,  творениЯ свЯтых отцов,  философов и
риторов древнего –ареграда,  у  него же  пробовал учитьсЯ иконному письму.
Џриставленный  Љаликою  дьЯкон   знакомил  тверского  кнЯжича  с   русской
словесностью,  а  заезжий немецкий книжник учил  своему Языку  и  начаткам
латыни. “ восточных гостей в торгу, рано понЯв, что ему будет надобитьсЯ в
жизни,   кнЯжич  постигал  ту   мешаную  татарско-половецкую  речь,   коею
изъЯснЯлись торговцы в  ‘арае и  по  всем прочим волжским городам.  Ќаукам
духовным,  свЯщенной истории  и  богословию учил  отрока  сам  архиепископ
Љалика.  €  все-таки  больше всего и  сильнее всего обучал внука покойного
Њихайлы ’верского сам ‚еликий Ќовгород, многошумный и буйный, воинственный
и торговый, выплескивавшийсЯ в избытке сил в грабительские ушкуйные походы
на ‚олгу,  Яростно сталкивающийсЯ на вечевых сходбищах -  конец с концом и
улица с улицею,  прусское боЯрство с ’орговым Џолом, неревлЯна со ‘лавной,
плотницкие вЯтшие с кузьмодемьЯнскими,  - а затем дружно, позабыв на времЯ
взаимные  которы,  бросающийсЯ  победоносно отражать  очередной  вражеский
набег  свеев,  датчан или  немецких рыцарей.  “чили  кнЯжича боЯре,  учили
горожане,   полные  уверенного  в   себе   трудового  достоинства,   учили
по-кнЯжески знатные мастера,  учили смерды,  учили купцы в торгу, будоража
рассказами о чудесах далеких земель.  ѓород шумел и клокотал. Џо улицам то
и  дело перли Яростные толпы.  Ќе затихали стук и звон.  ‚ Ќеревском конце
ухали молоты кузнецов, на ‚олхове шел веселый перестук лодейников, в самом
„етинце тесали  камень и  рубили,  надстраиваЯ и  перелагаЯ стены,  башни,
амбары и  терема.  €  вечно гудел голосистыми выкриками зазывал,  ржаньем,
блеЯньем  и  мычаньем  пригонЯемых стад,  слитным  шумом  торгующей  толпы
великий новогородский торг,  чей  голос,  с  той  стороны ‚олхова,  могуче
врывалсЯ в деловитую суету „етинца, не заглушаемый даже звоном колоколов и
торжественным церковным пением архиепископского хора в ‘офийском соборе.
     Љогда  кончались занЯтиЯ  греческим,  а  иногда  и  посреди них,  над
раскрытою риторикой или отложенным словом о Џасхе €оанна ‡латоуста, ‹азарь
начинал   по   просьбе   мальчика   рассказывать  о   Љонстантинополе,   о
виноградниках и  выжженных солнцем горах,  о  голубом Ѓосфоре,  о  епархии
Љесарийской,  в  коей ‹азарь некогда принЯл постриг,  о  городах и  храмах
далекой своей родины, и ‚асилий Љалика, иногда посреди этих бесед тихонько
входивший в келью,  не прерывал их,  тем паче что ‹азарь, коему не хватало
русских слов, то и дело переходил на греческий, и отрок неволею должен был
усиливатьсЯ и постигать разговорную греческую речь.
     ‚ первое лето по приезде Љалика поместил кнЯжича в училище,  открытое
им  при  архиепископии,  и  не  без  дальнего умысла  -  сдружить будущего
тверского кнЯзЯ с  горожанами вечевой республики.  ’еперь же,  продолжаЯ и
углублЯЯ  учение,  перевел  отрока  Њихаила  в  кельи  владычного  дворца,
приставив к нему особых,  нарочитых в своем деле учителей.  Њальчик зубрил
статьи  законов -  <Ќомокануна>,  <Џравды русской> и  <Њерила праведного>,
читал  летописи,  училсЯ счету  и  красивому письму,  церковному пению  по
крюкам,  присутствовал на всех службах архиепископа, подчас помогаЯ своему
наставнику и духовному отцу в качестве иподьЯкона.  Ќеволею Њихаил ЯвлЯлсЯ
свидетелем  многоразличных  трудов  ‚асилиЯ  Љалики:  церковного  суда  по
имущественным и семейным спорам горожан,  владычных заседаний с посадником
и  вЯтшими,  хозЯйственных забот  обширного  владычного двора,  посольских
сношений с  немцами,  готами и  свеЯми,  пересылов с  Ћрдою  и  низовскими
кнЯзьЯми...   ‚прочем,  Љалика  почти  ничего  и  не  скрывал  от  отрока,
справедливо  полагаЯ,   что  правда  поучительней  лжи,   а  истина,  даже
печальнаЯ,  больше  способна вызвать уважениЯ к  себе,  чем  любой  самый,
благой   и   красивый  вымысел.   ’ак   что   отроку  нежданно  доводилось
присутствовать при разговорах,  которые, начавшись видимой мирной беседой,
оканчивались мЯтежом,  кровью, нахождением ратей и даже сугубым разорением
Ќовогородской волости.
     Џалаты архиепископа в „етинце стоЯли в ту пору на том же месте, что и
сейчас, только еще не было каменного их основаниЯ, воздвигнутого …вфимием,
ни ѓрановитой палаты. „етинец лишь недавно сменил свои прежние бревенчатые
стены на каменные,  все еще  достраивавшиесЯ,  хотЯ  одновременно  с  ними
только  что  возвели обширную каменную церковь ЃлаговещениЯ на ѓородце,  в
кнЯжеском подворье под городом,  на правой (’орговой) стороне  ‚олхова,  а
нынче  по весне,  сразу после Џасхи,  заложили сразу две каменные церкви в
самом городе:  Љозьмы и „амиана на ЉузьмодемьЯне  улице  и  порушенную  во
времЯ  пожара  ‘вЯтую  ЏЯтницу на ’оргу.  Ћдновременно крыли новым свинцом
кровли храмов,  горшечники обжигали зелено-голубую  черепичную  чешую  длЯ
куполов.  ѓород  рос,  вместо  сгоревших хором воздвигались новые,  выше и
роскошнее прежних,  городские концы выплескивались за черту  старых  стен,
возникали  пригороды  -  запольЯ,  и  сердце  этого большого могучего тела
билось на ’оргу и здесь, в „етинце, в многоЯрусных палатах владыки.
     ЉельЯ,  в  коей  Њихаил  занималсЯ под  руководством ‹азарЯ греческим
Языком,  окнами  выходила в  сторону сада  -  тишины ради,  ибо  на  дворе
владычных палат, меж ними и собором ‘офии, весь день кишела и кипела толпа
духовных и  мирЯн,  слуг  и  служек  владычного двора,  монахов и  кметей,
молодших и вЯтших,  мастеров,  пришедших с работою или длЯ работы, и боЯр,
коим нужда была посоветовать с архиепископом.
     ‹азарь был  чистокровный грек,  без  примеси восточной или  армЯнской
крови,  и потому вовсе неотличимый лицом от русичей: такой же светлокудрый
и голубоглазый.  …му уже было около шестидесЯти,  и крепкие морщины лица и
лба не очень давали ошибитьсЯ в возрасте старца, но в волосах еще почти не
проглЯдывало седины, стан был прЯм, походка легка и быстра, телом грек был
сух  и  крепок,   как  будто  бы,   достигнув  возраста  зрелости,  замер,
остановившись в дальнейшем старении телесном, и продолжал отныне пребывать
в  нетленном состоЯнии бодрой  старости.  ‹азарю (впоследствии основавшему
монастырь на суровом северном озере Ћнего, на Њурманском острову, вдали от
жильЯ,  и посмертно канонизированному) суждена была долгаЯ жизнь - он умер
ста  пЯти лет от  роду.  ‘  ‚асилием Љаликой их  свело тайное родство душ,
которое сближает иногда паче уз родины и крови.  ‹азарь прибыл в Ќовгород,
чтобы  списать  лик  новогородской свЯтыни  -  иконы  ‘офии  Џремудрости и
составить описание  храмов  и  монастырей ‚еликого Ќовгорода длЯ  епископа
кесарийского, желавшего укрепитьсЯ духовным благословением русской церкви.
‚первые  встретив  ‹азарЯ,  архиепископ Љалика  поклонилсЯ ему  до  земли.
‘тарцы,  оба легкие, оба не от мира сего, божьи странники на нашей грешной
земле,  почуЯли в  одно и  то же времЯ,  что в  скитаниЯх земных счастливо
нашли один другого,  и  больше уже не разлучались до самой смерти ‚асилиЯ,
тело которого ‹азарь сам одевал в погребальные ризы и полагал в гроб...
     Њихаил сидел за налоем у распахнутого окошка.  ум города, смЯгченный
отстоЯнием,  стенами и  деревьЯми сада,  долетал сюда приглушенно.  Ћн все
повторЯл  и   повторЯл  одну  и  ту  же  фразу,   никак  не  справлЯЯсь  с
придыхательным греческим звуком  перед  гласною,  чуждым  русскому  Языку.
‹азарь, просматриваЯ сделанную им вчерне опись монастырЯ на •утыне, слегка
улыбаЯсь,  слушал спотыкающуюсЯ речь отрока,  угадываЯ,  как  неохота тому
недвижно сидеть здесь,  вместо того  чтобы,  забросив книги,  устремить на
улицу или в ’орг.
     - „остоит токмо тихонько убрать Язык к  тому,  где  горло,  где  твоЯ
пасть, - нет, пасть это у зверЯ, - где зев, и тогда молвить слово. ‚нимай!
- ‹азарь, все так же улыбаЯсь, вымолвил вдруг несколько складных, точно бы
на  музыку положенных и  баюкающих слух строчек,  где  ухо кнЯжича уловило
лишь некоторые понЯтные слова: <морок>, <юный>, <зарЯ>...
     - —то это?  -  вздрогнув,  спросил он.  Њузыка стихов еще,  казалось,
звучала, замираЯ, в тишине покоЯ.
     - ќто Ћмир,  сказ о войне ’роЯнской!  - задумчиво отозвалсЯ ‹азарь и,
по  вспыхнувшим глазам  юноши  понЯв  молчаливую горЯчую  просьбу,  начал,
полузакрыв глаза,  читать  по  памЯти льющиесЯ древние стихи,  а  Њихайло,
забыв обо всем на свете и почти не понимаЯ слов - лишь некоторые известные
речениЯ доходили до  сознаниЯ,  образуЯ как бы  тоненькую ниточку смысла в
потоке неведомой красоты, - забыв и о сверстниках, и о желанной только что
толчее  торга,  слушал  не  шевелЯсь и  боЯсь  только одного,  что  ‹азарь
прерветсЯ и  льющийсЯ неторопливый строй речи замрет,  отойдЯ в ничто.  Ћн
шептал,  повторЯЯ  известные  ему  слова,  и  у  него  как-то  само  собою
получилось  наконец