в  историческом романе  истории и  вымысла делало  этот  жанр
беззаконным в  глазах  его  противников.  Ќаоборот,  Ѓелинский  в  полемике,
развернувшейсЯ вокруг русского исторического романа 1830-х годов,  отстаивал
вымысел как необходимое условие художественного воссозданиЯ прошлого.  Ќо  в
разных  типах  тогдашнего  исторического  повествованиЯ  историЯ  и  вымысел
сплетаютсЯ  неодинаково.   Ђ   поэтическаЯ  нагрузка,   выпадающаЯ  на  долю
вымышленных персонажей в  общем движении сюжета,  определЯетсЯ эстетическими
установками романиста.
     „лЯ ‚.‘котта было существенно показать,  что историЯ в  движении своем,
нарЯду  с  известными историкам  деЯтелЯми,  вовлекает в  круговорот событий
множество  рЯдовых,  безвестных людей.  Љрупные  исторические столкновениЯ и
перемены  вторгаютсЯ  в   частную  жизнь  частного  человека.   €  напротив,
конкретные,  неповторимые черты давнего времени ‚. ‘котт доносит до читателЯ
как  раз через преломление их  в  судьбах,  нравах,  быте,  психологии своих
вымышленных героев.  €менно вымышленному герою ‚. ‘котта дано на собственном
опыте  изведать  столкновение борющихсЯ исторических сил,  увидеть  истинное
лицо каждой из  них,  понЯть их  могущество и  их слабость.  Џо тому же пути
познаниЯ и воспроизведениЯ прошлого идет Џушкин в "Љапитанской дочке".
     ‚ отличие от ‚.‘котта,  Ђ.де ‚иньи в "‘ен-Њаре" - романе, коего фабула,
расстановка и  типаж действующих лиц не раз отзываютсЯ в развитии действиЯ и
группировке  персонажей  "‹едЯного  дома",   -   ставит   в   центр   своего
повествованиЯ не  вымышленное,  а  историческое лицо.  €стинные  масштабы  и
мотивы выступлениЯ ‘ен-Њара против ђишелье он трансформирует в  соответствии
со     своей     исторической     "идеей",     модернизируЯ     при     этом
нравственно-психологический облик  героЯ.  „ругой  французский романтик,  ‚.
ѓюго,  в  "‘оборе Џарижской богоматери" (1831)  сближает жанр  исторического
романа с  романтической поэмой и драмой.  ‘воих вымышленных героев он высоко
поднимает над прозой быта,  сообщаЯ им символическую масштабность и глубокую
поэтическую выразительность.  ‘ложнаЯ драма любви и ревности ведет читателей
ѓюго  к  постижению  общих  противоречий бытиЯ,  воспринЯтых  сквозь  призму
романтической философии истории.
     "‹едЯной дом" ‹ажечникова типологически ближе к французским романтикам,
нежели к ‚.  ‘котту.  Љак и автор "‘ен-Њара",  ‹ажечников делает средоточием
рассказа нетипичного длЯ ‚.  ‘котта вымышленного "среднего" человека, а лицо
историческое, переосмыслЯЯ нравственный и психологический облик ‚олынского в
духе своих гражданских,  патриотических и просветительских идеалов.  ‚ то же
времЯ определЯющим длЯ поэтики "‹едЯного дома" ЯвлЯетсЯ то, что исторические
персонажи романа и его вымышленные лица - цыганка Њариула и кнЯжна ‹елемико,
мать  и  дочь,  подобные старой  вретишнице и  ќсмеральде "‘обора  Џарижской
богоматери",  - принадлежат, если можно так выразитьсЯ, к двум разным мирам:
первые -  к  миру исторической реальности,  как понимает ее автор,  вторые -
пришельцы из страны романтической поэзии.  ‹ажечников не задаетсЯ целью, как
‚. ‘котт или Џушкин, уловить в облике своих романтических героинь конкретные
черты психологии людей определенной эпохи.  €сточник силы  этих  эстетически
далеко  не  равноценных образов один  и  тот  же:  и  Њариула,  и  Њариорица
выступают в романе как носительницы поэтической идеи.  Њариула -  воплощение
беспредельной материнской любви,  Њариорица  -  олицетвореннаЯ идеЯ  любЯщей
женщины,  котораЯ полагает в самозабвенном служении избраннику своего сердца
цель  существованиЯ,   а   в   смерти  ради  блага  его  -   жизненное  свое
предназначение.  Ѓелинский,  судивший романтика ‹ажечникова по  законам,  им
самим над собой признанным, находил, что Њариорица - "решительно лучшее лицо
во всем романе...  самый красивый, самый душистый цветок в поэтическом венке
вашего даровитого романиста" [‚.ѓ.Ѓелинский. Џолн. собр. соч. - Њ., 1953, т.
III, с. 14].
     Ћбразы кнЯжны ‹елемико,  Њариулы и ее спутника цыгана ‚асилиЯ, старушки
лекарки и ее внучки уводЯт роман в сторону от политической интриги, образуют
особую,  "надысторическую" линию сюжета.  Ќо они же сообщают "‹едЯному дому"
дополнительную занимательность,  сближают его  с  романом  тайн,  со  старым
авантюрным романом.  Ћсобый  эффект  извлекает  ‹ажечников из  традиционного
мотива двух соперниц,  - любЯщих героЯ и любимых им женщин. Љрасавица севера
и  гуриЯ юга,  неколебимаЯ супружескаЯ преданность и  свободнаЯ,  обретающаЯ
оправдание в  своей глубине и  бескорыстии страсть склонЯют то в одну,  то в
другую  сторону  пылкую  и  непостоЯнную душу  ‚олынского.  ЏросветительскаЯ
коллизиЯ борьбы между  страстью и  долгом распространЯетсЯ,  захватывает обе
сферы  действиЯ  романа  -  и  политическую и  любовную.  ѓибель  ‚олынского
представлена в "‹едЯном доме" как искупительнаЯ жертва в двойной борьбе:  за
свободу отечества и за личное нравственное очищение.
     €  вместе с  тем ‚олынский "‹едЯного дома" не просто единичный человек,
так или иначе соотнесенный со своим реально-историческим прототипом.  ‚  нем
слил  ‹ажечников всю  силу  национального протеста против засильЯ иноземцев,
терзающих изнемогающую,  истощенную поборами и вымогательствами страну. …сли
в  любви Њариорица с  ее женственной прелестью и безграничным самоотречением
выше  расщепленного между  чувством  и  долгом  ‚олынского,  то  на  поприще
гражданственности ‚олынскому нет  равных.  Љак одинокий дуб,  возвышаетсЯ он
над порослью своих "конфидентов" -  друзей и товарищей в борьбе, разделивших
дерзание его и  его участь.  —то же  до  противников ‚олынского,  то низость
целей и средств,  душевнаЯ узость,  низменный своекорыстный расчет делают их
полной противоположностью великодушного и  честного патриота.  …сли клевреты
Ѓирона хранЯт ему верность из страха и корысти,  противник временщика влечет
к себе чистотой цели, благородством души и поступков.
     ‚ступаЯ в  единоборство с  Ѓироном,  ‚олынский бросает дерзкий вызов не
только клике пришлецов,  присвоивших себе право "грабить, казнить и миловать
русских".   Ћн  обличает  придворных  ласкателей,  ищущих  чинов  и  наживы,
выступает против "утеснителей своего отечества",  кто бы  они ни были.  Ќо в
сферу    того,     что     подвергает    безоговорочному    отрицанию    сам
автор-повествователь,  втЯгиваетсЯ еще  более широкий круг Явлений.  ‡десь и
могущество барской прихоти,  вольной превратить в  забаву  любого  человека,
обитающего в любом конце деспотического государства; и безнравственное право
"иметь своих людей";  и власть,  опирающаЯсЯ на систему шпионажа и сыска;  и
все бездарное и кровавое царствование Ђнны €оанновны в целом.  Њало того: не
ограничиваЯсь  критикой  "неразумной"  эпохи,  ‹ажечников  путем  прозрачных
намеков перекидывает от  нее  мостик  к  современности.  ќпизод политической
борьбы XVIII века оказываетсЯ предвестием выступлениЯ на  ‘енатской площади,
а  посмертное  оправдание и  гражданскаЯ слава  ‚олынского -  пророчеством о
неминуемом признании  дела  дворЯнских революционеров.  ‚се  это  решительно
противостоЯло доктрине "официальной народности".
     "‹едЯной дом"  поЯвилсЯ в  момент,  когда близилсЯ к  концу десЯтый год
царствованиЯ ЌиколаЯ I,  истекало десЯтилетие со днЯ декабрьского восстаниЯ.
‚ обществе ждали этой даты,  надеЯлись на "милость к падшим",  на облегчение
участи  ссыльных.   ђоман  ‹ажечникова  по-своему  отразил  и  воплотил  эти
настроениЯ.  €деологическаЯ атмосфера,  подготовившаЯ  событиЯ  14  декабрЯ,
самое выступление декабристов,  трагически неизбежное поражение их  и  казнь
отозвались в "‹едЯном доме" целым рЯдом примет.  ‘реди них и цепь вызывающих
неизбежные иллюзии сентенций,  и  свЯзь центрального образа романа -  образа
героЯ-гражданина -  с  традицией декабристской литературы и публицистики,  и
эпиграф (ч.  IV,  гл.  XIII) из думы ђылеева, котораЯ звучала в 1830-х годах
как вещее предсказание собственной судьбы поэта-декабриста,  Ќо, быть может,
самым Ярким доказательством того,  что,  создаваЯ "‹едЯной дом",  ‹ажечников
созидал  памЯтник  героическим  устремлениЯм своего  поколениЯ,  Явилась  та
трактовка,  которую  получил  на  страницах романа  эпизод  реальной русской
истории.  Ђвтор "‹едЯного дома" отыскивает в недавнем прошлом страны случай,
который он  воспринимает как  исторический прецедент декабрьского восстаниЯ,
как   возмущение  горстки  борцов  за   народное  благо  против  деспотизма.
•арактерно  и  другое.  Љазнь  героев  обернулась их  посмертным торжеством.
€сториЯ повергла в  прах их  казавшегосЯ неодолимым противника,  а  сами они
обрели  в  глазах  потомков ореол  невинных страдальцев за  истину  и  стали
образцом "свЯтой ревности гражданина".  ’аковы  истоки чувства исторического
оптимизма, которым веет от эпилога "‹едЯного дома".


        6

     Џо  выходе "‹едЯного дома"  Џушкин писал  ‹ажечникову:  "Њожет быть,  в
художественном отношении "‹едЯной дом" и выше "Џоследнего новика", но истина
историческаЯ в  нем не соблюдена,  и это со временем,  когда дело ‚олынского
будет обнародовано,  конечно,  повредит вашему созданию; но поэзиЯ останетсЯ
всегда  поэзией,  Я  многие  страницы вашего  романа будут  жить,  доколе не
забудетсЯ русский Язык.
     ‡а ‚асилиЯ ’редьЯковского,  признаюсь,  Я  готов с  вами поспорить.  ‚ы
оскорблЯете  человека,   достойного   во   многих   отношениЯх  уважениЯ   и
благодарности нашей.  ‚  дело  же  ‚олынского играет он  лице мученика.  …го
донесение  Ђкадемии  трогательно  чрезвычайно.   ЌельзЯ   его   читать   без
негодованиЯ  на  его  мучителЯ.   Ћ   Ѓироне  можно  бы  также  потолковать"
[Ђ.‘.Џушкин. Џолн. собр. соч. - Њ. - ‹., 1949, т. XVI, с. 62].
     ‹ажечников не принЯл упреков поэта,  настаиваЯ на том, что исторические
персонажи его романа верны реальным их прообразам,  и так сформулировал свой
основной творческий принцип:  "...  историческую верность главных лиц  моего
романа старалсЯ Я сохранить, сколько позволЯло мне поэтическое создание, ибо
в  историческом романе истина всегда должна уступить поэзии,  если та мешает
этой. ќто аксиома" [Ђ.‘.Џушкин. Џолн. собр. соч. - Њ. - ‹., 1949, т. XVI, с.
67]. Ђксиома эстетики романтической, добавим мы.
     Ђвтор   "Ѓориса   ѓодунова"   полагал,   что   исторический   писатель,
"беспристрастный,  как ‘удьба", воссоздаваЯ драматическую эпоху прошлого, не
должен "хитрить и клонитьсЯ на одну сторону,  жертвуЯ другою.  Ќе он, не его
политический образ мнений,  не  его  тайное или  Явное пристрастие должно...
говорить в трагедии, - но люди минувших дней, их умы, их предрассудки... …го
дело воскресить минувший век во  всей его истине" [Ђ.‘.Џушкин.  Џолн.  собр.
соч. - Њ. - ‹., 1949, т. XI, с. 181].
     ‚  исторической трагедии  Џушкина  Ѓорис  представлен как  человек,  на
совести которого лежит тЯжкое преступление.  Ќо  пушкинский герой не  только
ловкий и хитрый своекорыстный политик.  ќто и умный, дальновидный правитель,
вынашивающий  планы  государственных преобразований,  и  нежный,  заботливый
отец.  …сли в  знатности он  уступает многим боЯрам-рюриковичам,  то  умом и
энергией  превосходит их.  Ѓолее  того,  испытываЯ  муки  совести,  терзаЯсь
раскаЯнием,  Ѓорис несет свою нравственную кару не как заурЯдный преступник,
а  как человек недюжинной внутренней силы.  Џрежде чем сломитьсЯ под ударами
судьбы,  он судит и  осуждает себЯ сам.  ‘толь же объемен,  внутренне сложен
пушкинский образ ‘амозванца. ’омЯщийсЯ в монастырской келье инок таит в себе
юношеский порыв  к  свободе,  стремление познать  большой мир,  изведать его
радости и наслаждениЯ.  ‚ любви к Њарине ‘амозванец - своего рода поэт, да и
вообще поступки,  увлекающие его навстречу преступлению и  гибели,  отмечены
печатью  рыцарства  и  артистизма.  ‹ажечникову-романисту  подобное  сложное
понимание  исторических  характеров  осталось  чуждо,  его  не  интересовало
противоречивое сочетание в  человеке исторического добра и  зла.  ‚ "‹едЯном
доме" свет и  тень образуют две стихии,  резко и  непримиримо противостоЯщие
друг  другу.  €  хотЯ  ‹ажечников посредством рЯда внешних,  бытовых деталей
сообщает  образам  своих  положительных  и  отрицательных  героев  известную
жизненность,  этого мало, чтобы его персонажи стали подлинными живыми людьми
из плоти и крови, а мир их чувств и их идей обрел внутреннее самодвижение.
     ‘пор  между  Џушкиным  и  ‹ажечниковым  об  историческом романе  и  его
отношении  к  действительности был  спором  между  реалистом  и  романтиком.
‘озданные ‹ажечниковым образы Ѓирона,  ‚олынского,  ’редьЯковского не  могли
встретить  сочувствиЯ  у   реалиста  Џушкина:   своей   однолинейностью  они
противостоЯли  пушкинскому  идеалу  широкого,   многостороннего  изображениЯ
характеров.
     Џушкин и  сам  прошел через  полосу традиционно однозначного восприЯтиЯ
’редьЯковского:   имЯ   его  длЯ  Џушкина-лицеиста  -   символ  бездарной  и
бессмысленной    метромании,    олицетворение    неуклюжего    литературного
староверства.  Ћднако уже с начала 1820-х годов знакомство Џушкина с трудами
’редьЯковского по русскому Языку и стихосложению расшатывает представлениЯ о
нем, бытовавшие в кругах, близких к "Ђрзамасу", а в 1830-х годах интерес его
к   ’редьЯковскому  усиливаетсЯ   и   приобретает   индивидуальный  оттенок.
€сторические   изучениЯ   Џушкина,   свЯзанное   с   ними   углубление   его
историко-литературных воззрений способствуют формированию взглЯда  поэта  на
место  ’редьЯковского  в  русском  литературном  развитии.  ‚  свЯзи  с  все
усложнЯющимсЯ положением Џушкина  при  дворе,  воспринЯтым им  как  унижение
пожалованием камер-юнкерского  званиЯ  и  рЯдом  других  фактов  личной  его
биографии,  поэт все чаще задумываетсЯ над положением писателЯ в  ђоссии.  ‚
новом свете предстают ему давно известные анекдоты о  постоЯнных унижениЯх и
побоЯх, которые терпел ’редьЯковский.
     ‚зглЯд Џушкина на теоретические сочинениЯ ’редьЯковского наиболее полно
выражен в "Џутешествии из Њосквы в Џетербург" (1834).  "…го филологические и
грамматические изысканиЯ очень замечательны, - читаем здесь а ’редьЯковском.
- Ћн  имел о  русском стихосложении обширнейшее понЯтие,  нежели ‹омоносов и
‘умароков. ‹юбовь его к ”енелонову эпосу делает ему честь, а мысль перевести
его   стихами  и   самый   выбор  стиха  доказывают  необыкновенное  чувство
изЯщного...  ‚ообще  изучение ’редьЯковского приносит более  пользы,  нежели
изучение прочих наших старых писателей.  ‘умароков и •ерасков верно не стоЯт
’редьЯковского" [Ђ.‘.Џушкин.  Џолн.  собр.  соч.  - Њ. - ‹., 1949, т. XI, с.
253-254].
     ‘интетическаЯ оценка роли ’редьЯковского -  филолога и поэта в развитии
отечественной науки  и  словесности тогда  же  получила  выражение в  планах
пушкинской статьи "Ћ  ничтожестве литературы русской".  ‚  одном  из  планов
Џушкин вновь ставит ’редьЯковского - стиховеда и лингвиста выше ‹омоносова и
‘умарокова ("‚  сие  времЯ ’редьЯковский -  один  понимающий свое дело"),  в
другом   же   замечает,   что   влиЯние   ’редьЯковского  "уничтожаетсЯ  его
бездарностью" [Ђ.‘.Џушкин. Џолн. собр. соч. - Њ. - ‹., 1949, т. XI, с. 495].
     Ќовую грань во взглЯде Џушкина на ’редьЯковского открывает письмо его к
‹ажечникову,  где поэт отстаивал попранное в лице ’редьЯковского достоинство
русского литератора и ученого.  „онесение ’редьЯковского Ђкадемии,  которое,
по  словам  Џушкина,   "трогательно  чрезвычайно",   -   это  его  рапорт  в
€мператорскую Ђкадемию наук от 10 февралЯ 1740 года с  жалобой на "бесчестье
и  увечье",  нанесенные  ему  ‚олынским.  ‘  последовавшим  вскоре  падением
кабинет-министра свЯзано следственное дело  ‚олынского -  второй упоминаемый
Џушкиным в  письме к  автору "‹едЯного дома" исторический источник.  Ћба эти
источника  в  1830-х  годах  не  были  еще  опубликованы  и,  как  видно  из
воспоминаний  ‹ажечникова  "‡накомство  мое   с   Џушкиным",   остались  ему
неизвестными в пору работы над "‹едЯным домом".
     Џисьмо Џушкина к  ‹ажечникову -  свидетельство весьма строгой оценки им
‚олынского, котораЯ шла вразрез не только с изображением этого исторического
деЯтелЯ в  романе ‹ажечникова,  но и вообще с наиболее распространенным в то
времЯ взглЯдом на  него.  ”ормированию его мнениЯ способствовало углубленное
изучение  архивных материалов по  русской  истории  XVIII  века,  раскрывшее
Џушкину  рЯд   тоновых  сторон   личности  и   деЯтельности  ‚олынского,   и
окончательно укрепило знакомство поэта с изложением "дела" кабинет-министра.
‘о  сдержанным  отношением  Џушкина  к   "мучителю"  ’редьЯковского  свЯзана
высказаннаЯ им  в  том  же  письме характеристика Ѓирона,  о  котором Џушкин
писал, что "на него свалили весь ужас царствованиЯ Ђнны, которое было в духе
его времени и в нравах народа" [Ђ.‘.Џушкин.  Џолн.  собр.  соч.  -  Њ. - ‹.,
1949,  т.  XVI,  с. 62]. ќта характеристика была воспринЯта ‹ажечниковым как
"непостижимаЯ...   обмолвка  великого  поэта"  [Ђ.‘.Џушкин  в  воспоминаниЯх
современников:  ‚ 2-х т.  -  Њ.,  1974,  т.  I, с. 180-181]. Њежду тем смысл
пушкинского суждениЯ заключалсЯ вовсе не  в  возвышении фигуры временщика за
счет ‚олынского.
     ‚   "‡аметках  по   русской   истории   XVIII   века"   (1822)   Џушкин
охарактеризовал Ѓирона  как  "кровавого злодеЯ".  ’аким  образом,  в  оценке
личности Ѓирона  он  не  расходилсЯ с  ‹ажечниковым.  Ќо  Џушкина  не  могла
удовлетворЯть точка  зрениЯ  официальной историографии,  противопоставлЯвшей
злодеЯ временщика добродетельной государыне и  переносившей на  него  одного
вину за все ужасы бироновщины.  Џушкин сознавал, что причины их были глубже,
коренились в "духе времени", вызвавшего к жизни деспотическую монархию XVIII
века, в особенностЯх национального развитиЯ, сообщивших русскому абсолютизму
поело  смерти Џетра черты "азиатского невежества" [Ђ.‘.Џушкин.  Џолн.  собр.
соч.  -  Њ.  - ‹., 1949, т. XI, с. 14]. —то же касаетсЯ исторического смысла
деЯтельности  Ѓирона,  то  Џушкин  видел  его  в  деспотически  непреклонном
пресечении всех попыток русской аристократии к  установлению олигархического
образа  правлениЯ,  которые  представлЯлись  поэту  основной  консервативной
тенденцией русской истории XVIII века.  Љак видим,  можно спорить с Џушкиным
(особенно с  точки зрениЯ наших нынешних знаний о  прошлом) по  существу его
исторических воззрений,  но ни о какой "обмолвке" его в споре с ‹ажечниковым
не может быть и речи.
     Џушкин  рассматривал разные  эпохи  русской  жизни  в  их  исторической
взаимосвЯзи,   воспринимаЯ  каждую  из  них  как  звено  единого,   сложного
исторического  движениЯ.   Џоэтому  длЯ   него  приобретали  такое  значение
конкретные  черты  исторических лиц,  их  психологиЯ,  истинные  масштабы  и
пропорции, присущие изображаемому моменту.
     Љлючом к  разгадке характера любого из деЯтелей эпохи,  будь то историЯ
или    современность,    Џушкину   служило   познание   ее    социальных   и
культурно-исторических  сил,   понЯтых   одновременно  в   их   исторической
неповторимости и  в  глубинных их свЯзЯх с  прошлым и будущим.  "“гаданнаЯ",
воскрешеннаЯ в своей жизненной реальности эпоха должна была, согласно идеалу
Џушкина  -  художника и  историка,  засиЯть  своей  собственной,  объективно
присущей ей  поэзией,  а  не  служить  послушным выражением поэтической идеи
автора.
     €наче, в свете романтических и в то же времЯ просветительски окрашенных
представлений,  воспринимал историю ‹ажечников.  ‚  истории его  занимали не
столько  ее  жизненнаЯ  светотень  и  глубинные причинно-следственные свЯзи,
сколько Яркие драматические картины и  аналогии с современностью.  ‘винцовые
тени  николаевского  царствованиЯ,   трагедиЯ  героического  и  романтически
действенного   поколениЯ    дворЯнской    молодежи,    сомкнувшиесЯ   вокруг
императорского  трона   остзейцы   -   все   это   обострило  художественную
восприимчивость ‹ажечникова и  гражданскую его  непримиримость к  мертвЯщему
холоду  и  немецкому засилью бироновщины.  џркий  романтический талант облек
живой гражданский и патриотический пафос "‹едЯного дома" в образы, внЯтные и
длЯ  читателей  1830-х   годов  и  длЯ  последующих  поколений.   €  Џушкин,
справедливо   оспаривавший  точность   исторической  картины,   нарисованной
‹ажечниковым,  прав был и тогда,  когда предрекал создателю "‹едЯного дома":
"...  поэзиЯ  останетсЯ всегда поэзией,  и  многие страницы...  романа будут
жить, доколе не забудетсЯ русский Язык".

     Џ.Џетрунина


         * —Ђ‘’њ Џ…ђ‚Ђџ * 


     ѓлава I
     ‘ЊЋ’ђ


     ЉакаЯ смесь одежд и лиц,
     Џлемен, наречий, состоЯний!

     Џушкин {Џрим. стр. 21}


     Џоник задумчивой главой,
     Џора весны его с любовию, тоской
     Џромчалась перед ним, Љрасавиц
     томны очи,

     € песни, и пиры, и пламенные ночи.
     ‚се вместе ожило; и сердце понеслось
     „алече...

     Ћн же {Џрим. стр. 21}


     Ѓоже мой!  —то за  шум,  что за  веселье на дворе у  кабинет-министра и
обер-егермейстера ‚олынского?  Ѓывало, при блаженной памЯти Џетре ‚еликом не
сделали бы  такого  вопроса,  потому  что  веселье не  считалось диковинкой.
ѓрозен был царь только длЯ порока,  да и  то зла долго не помнил.  ’огда при
дворе и в народе тешились без оглЯдки.  Ђ ныне, хоть мы только и в четвертом
дне свЯток (заметьте,  1739 года), ныне весь Џетербург молчит тишиною келий,
где осужденный на затворничество читает и  молитвы свои шепотом.  Џосле того
как не спросить, что за разгулье в одном доме ‚олынского?
     ’олько что умолкли Языки в  колоколах,  возвестившие конец обедни,  все
богомольцы,  поодиночке, много по двое, идут домой, молча, поникнув головою.
ђазговаривать на  улицах  не  смеют:  сейчас  налетит подслушник,  переведет
беседу по-своему,  прибавит, убавит, и, того глЯди, собеседники отправлЯютсЯ
в полицию,  оттуда и подалее,  соболей ловить или в школу заплечного мастера
{Џрим.  стр.  21}.  ‚от,  сказали мы, идет народ домой из церквей, грустный,
скучный,  как с похорон; а в одном углу Џетербурга тешатсЯ себе нараспашку и
шумЯт до того,  что в ушах трещит.  ‚скипает и переливаетсЯ пестраЯ толпа на
дворе.  Љаких одежд и  наречий тут  нет?  Љонечно,  все народы,  обитающие в
ђоссии,  прислали сюда по чете своих представителей.  —у! да вот и белорусец
усердно надувает волынку,  жид смычком разогревает цимбалы, казак пощипывает
кобзу;  вот  и  плЯшут и  поют,  несмотрЯ,  что  мороз захватывает дыхание и
костенит пальцы.  “жасный медведь,  ходЯ на привЯзи кругом столба и роЯ снег
от досады, ревом своим вторит музыкантам. ЌастоЯщий шабаш сатаны!
     Џравославные,   идущие   мимо   этой   бесовской  потехи,   плюньте   и
перекреститесь!  Ќо мы,  грешные,  войдем на двор к  ‚олынскому,  продеремсЯ
сквозь  толпу  и  узнаем в  самом  доме  причину такого разгульного смешениЯ
Языков.
     - Њордвы!  чухонцы!  татары!  камчадалы!  и так далее... - выкликает из
толпы  по  чете  представителей  народных  великий,  превеликий  или,  лучше
сказать,   превысокий  кто-то.  ќтот  кто-то,  которого  за  рост  можно  бы
показывать на  масленице в  балагане,  -  гайдук его превосходительства.  Ћн
поместилсЯ в  сенЯх,  танцуЯ невольно под  щипок мороза и  частенько надуваЯ
себе  в  пальцы песню проклЯтиЯ всем барским затеЯм.  ѓолос великана подобен
звуку морской трубы;  на  зов его с  трепетом ЯвлЯетсЯ по  порЯдку требуемаЯ
чета.  „олой с  нее овчинные тулупы,  и  национальность показываетсЯ во всей
красоте своей.  ’ут,  не  слишком учтиво,  оттирает он  сукном рукава своего
иному или иной побелевшую от мороза щеку или нос,  и отрЯхнув каждого, сдает
двум  скороходам.  ќти  ожидают  своих  жертв  на  первой  ступени лестницы,
приставив серебрЯные булавы свои к каменным,  узорочным перилам. ‹егкие, как
Њеркурии {Џрим.  стр.  22}, они подхватывают чету и с нею то мчатсЯ вверх по
лестнице,  так что едва можно успеть за  красивым панашом {Џрим.  стр.  22},
веющим на их голове,  и за лоснЯщимсЯ отливом их шелковых чулок,  то пинками
указывают дорогу неуклюжим восприемышам своим.  ѓоворЯ о скороходах, не могу
не  вспомнить слов  моей нЯньки,  котораЯ некогда,  при  рассказе о  золотой
старине,  изъЯвлЯла сожаление, что мода на бегунов-людей заменилась модою на
рысаков и иноходцев. "Џодлинно чудо были эти скороходы, - говорила старушка,
- не знали одышки,  оттого-де,  что легкие у них вытравлены были зелиЯми.  Ђ
одежа,  одежа, мое дитЯтко, всЯ, как жар, горела; на голове шапочка, золотом
шитаЯ,   словно  с  крыльЯми;   в  руке  волшебнаЯ  тросточка  с  серебрЯным
набалдашником:  махнет ею раз, другой, и версты не бывало!" Ќо Я с старушкою
заговорилсЯ.   ‚озвратимсЯ  в   верхние  сени  ‚олынского.   ‡десь  маршалок
[„ворецкий.  (Џримеч.  автора.)]  рассматривает чету,  как близорукий мелкую
печать, оправлЯет ее, двумЯ пальцами легонько снимает с нее пушок, снежинку,
одним словом все,  что лишнее в барских палатах,  и,  наконец, провозглашает
ставленников из разных народов.  „верь настежь,  и возглас его повторЯетсЯ в
передней.  Ѓоже мой!  опЯть смотр. „а будет ли конец? ‘ейчас. ‚от кастелЯн и
кастелЯнша,  оглЯдев набело пару и объЯснив ей словами и движениЯми, что она
должна делать,  ведет ее в  ближнюю комнату.  ”аланга слуг,  напудреннаЯ,  в
ливрейных кафтанах,  в  шелковых полосатых чулках,  в  башмаках с  огромными
прЯжками, дает ей место. € вот беднаЯ чета, волшебным жезлом могучей прихоти
перенесеннаЯ из глуши ђоссии от богов и семейства своего,  из хаты или юрты,
в  Џетербург,  в  круг полутораста пар,  из  которых нет  одной,  совершенно
похожей на другую одеждою и  едва ли Языком;  перенесеннаЯ в новый мир через
разные роды мытарств,  не  знаЯ,  длЯ  чего все  это делаетсЯ,  засуеченнаЯ,
обезумленнаЯ, ЯвлЯетсЯ, наконец, в зале вельможи перед суд его.
     Џара входит на лестницу, другаЯ пара опускаетсЯ, и в этом беспрестанном
приливе и отливе редкаЯ волна,  встав упрЯмо на дыбы, противитсЯ на миг силе
ветра,  ее стремЯщей;  в  этом стаде,  которое гонит бич прихоти,  редко кто
обнаруживает в себе человека.
     Ѓыло б чему и нашим современникам подивитьсЯ в зале вельможи!  ѓлубокие
окна,  наподобие  камеры-обскуры,  обделанные затейливыми барельефами разных
цветов,  колонны по  стенам,  увитые виноградными кистЯми,  огромные печи из
пестрых  изразцов,   с  китайскою  живописью  и  столбиками,   с  вазами,  с
фарфоровыми пастушками,  похожими  на  маркизов,  и  маркизами,  похожими на
пастушков,  с китайскими куклами,  узорочные выводы штукатуркою на потолке и
посреди  его  огромные  стеклЯнные люстры,  в  которых  грань  разыгрываетсЯ
необыкновенным блеском:  на  все  это и  нам можно бы  полюбоватьсЯ.  Ѓедные
дикари  не  знают,  где  стать,  чтобы  не  ступить  на  собственную фигуру,
отражающуюсЯ  в  налощенном  штучном  полу.   ‘мешно  видеть,   как  и  наши
простодушные предки,  входЯ в  залу  вельможи,  принимают картины в  золотых
рамах за иконы и творЯт пред ними набожно крестные знамениЯ.
     Џосреди залы, в богатых креслах, сидит статный мужчина, привлекательной
наружности,  в  шелковом светло-фиолетовом кафтане французского покроЯ.  ќто
хозЯин дома,  Ђртемий Џетрович ‚олынской.  Ћн  слывет при дворе и  в  народе
одним из  красивейших мужчин.  Џо  наружности можно дать ему  лет тридцать с
небольшим,  хотЯ он гораздо старее.  Ћгонь черных глаз его имеет такую силу,
что тот, на ком он их останавливает, невольно потуплЯет свои. „аже замужние,
бойкие женщины приходЯт от них в смущение;  пригожим девицам мамки, отпускаЯ
их с  крестным знамением на куртаги [приемные дни во дворце (нем.)],  строго
наказывают беречьсЯ пуще огнЯ глаза ‚олынского,  от  которого,  говорЯт они,
погибла не одна их сестра.
     €з-за  высокой спинки кресел видна чернаЯ,  лоснЯщаЯсЯ голова,  обвитаЯ
белоснежною чалмою,  как будто длЯ того, чтобы придать еще более достоинства
ее редкой черноте.  Њожно бы почесть ее за голову куклы, так она неподвижна,
если бы в  физиономии араба не выливалась душа возвышенно-добраЯ и  глаза не
блистали  то  негодованием,  то  жалостью  при  виде  страданий  или  неволе
ближнего.
     ‚  нескольких шагах от  ‚олынского,  по  правую его  сторону,  сидит за
письменным столом человечек,  которого всего  можно бы  спрЯтать в  медвежью
муфту.  ‹ицо его в  кулак стЯнуто,  как у  старой обезьЯны;  на  нем видно и
лукавство этого рода животных.  Ћн ужимист в  своих движениЯх,  уступчив или
увертлив в  речах,  глаза и  уши  его всегда на  страже.  Ќи  одна исправнаЯ
гауптвахта не успевает так скоро отдавать честь, как он готов на все ответы.
ќто маленькаЯ каракулька,  ученаЯ,  мудренаЯ и уродливаЯ,  как гиероглиф,  -
секретарь  кабинет-министра,  ‡уда.  Ћн  записывает имена  и  прозваниЯ лиц,
ЯвлЯющихсЯ на  смотр,  замечаниЯ,  долетающие к  нему  с  высоты  кресел,  и
собственные свои. —его ‚олынской не договаривает, то он дополнЯет.
     ‚ отдалении, почти у двери передней стоит молодой человек. Џо одежде он
не солдат,  не офицер, хотЯ и в мундире; наружность его, пошлую, оклейменную
с ног до головы штемпелЯми нижайшего раба, вы не согласились бы взЯть за все
богатства мира.  —его в  ней нет?  € глупость,  и разврат,  и низость.  Ћдин
свинцовый   нос   -   достаточный  изъЯснитель  подвигов,   совершенных  его
обладателем,  и  указатель пути,  по  коему он идет.  ќто ”ерапонт Џодачкин,
вольноотпущенный ‚олынского и  в  должности пристава.  …му-то  поручено было
доставить в  Џетербург из  ’вери  сто  разноплеменных пар,  собранных там  с
разных мест ђоссии,  - доставить живьем и незапЯтнанных морозом. Џо какой же
протекции получил он  столь важный пост?  Њать его -  барскаЯ барынЯ в  доме
кабинет-министра.  Ћна  спала  и  видела,  чтобы  произвести своего сынка  в
офицеры,  то  есть  в  такие люди,  которые могут иметь своих людей:  высшаЯ
степень честолюбиЯ подобного класса и  образованиЯ женщин!  ‚олынской,  хотЯ
человек умный и благородный, имел слабость не отказать в просьбе Џодачкиной,
помнЯ старые заслуги мужа ее,  бывшего его дЯдьки:  за исправное,  честное и
усердное исполнение порученного ”ерапонту дела обещан ему  первый офицерский
чин.  Ђ  там,  кто ведает,  на какую высоту полез бы он,  открыв себе ключом
четырнадцатого  класса  врата  в  капище  почестей!  {Џрим.  стр.  25}  Ќадо
заметить,  что в тогдашнее времЯ не нуждались в аттестате на чин коллежского
асессора {Џрим.  стр.  25},  -  о, ох! этот уже аттестат! € вот ”ерапонт, по
батюшке Ђвксентиевич,  близок уже к своей цели.  …ще один шаг,  одно барское
спасибо -  и  новое ваше благородие в ђоссии.  “часть его должна решитьсЯ на
сегоднЯшнем смотру:  или  дворЯнское достоинство,  или  палки на  спину.  Ћн
теперь необыкновенно низко повесил голову -  признак, что дух его встревожен
и он ожидает невзгоды за какую-либо неудачу или промах.
     ‘равните белое лицо  кандидата в  благородиЯ и  черное лицо невольника:
кажетсЯ,  они  поменЯлись  своими  назначениЯми.  ѓде  ж  маменька  ужасного
честолюбца?  -  ‚идите ли направо,  у дверей буфета,  эту пиковую даму,  эту
мумию,  повЯзанную темно-коричневым платочком, в кофте и исподнице такого же
цвета?  Ћна неподвижна своим туловищем, вытЯнутым, как жердь, хотЯ голова ее
трЯсетсЯ,   вероЯтно  от  употреблениЯ  в  давнопрошедшие  времена  сильного
притираниЯ;  морщиноватые кисти рук ее,  убежавшие на  четверть от  рукавов,
сложены крестообразно,  как у  покойника;  веками она беспрестанно хлопает и
мигает,  и  если их  останавливает,  то  длЯ того,  чтобы взглЯнуть на  свое
создание,  на свое сокровище,  на свою славу. Џрошу хорошенько заметить: это
она, дражайшаЯ родительница драгоценного дитЯтки.
     Њы сказали уже,  что Џодачкина (по имени и отчеству Ђкулина ‘аввишна) -
барскаЯ барынЯ.  ќто звание в старину было весьма важное:  в него избирались
обыкновенно  жены  заслуженного  камердинера,   дворецкого,  дЯдьки  и  тому
подобной почетной дворни.  Ћна  присутствовала при  туалете  госпожи  своей,
заведовала ее гардеробом, служила ей домашними газетами, нередко докладчицею
по  тайным делам мужниной половины,  и  играла во дворе своем посредническую
роль  между властителЯми и  слугами.  ‡аметьте,  она  -  барынЯ,  но  только
барскаЯ!..  Џридумать это  звание могла лишь  феодальнаЯ спесь наших вельмож
тогдашнего времени.  ‚последствии и  мелкие  дворЯне  завели  у  себЯ  такое
должностное лицо.  …ще  и  ныне  в  степной глуши звучит иногда имЯ  барской
барыни, но потерЯло уже свое сильное значение.
     Ќи  одного шута,  ни  одной дуры и  дурочки в  зале!  “ж по этому можно
судить,  что ‚олынской,  смело пренебрегаЯ обычаЯми своего времени, опередил
его.
     - Љак думаешь,  ‡уда?  -  сказал кабинет-министр, обращаЯсь с приметным
удовольствием к  секретарю своему,  -  славный и  смешной праздник дадим  мы
государыне!
     - Ћб нем только и говорЯт в Џетербурге,  -  отвечал секретарь, привстав
немного со стула. - „умаю, что он долгое времЯ занимать будет стоустую молву
и захватит себе несколько страниц в истории.
     Љабинет-министр дал знак головою,  чтобы секретарь садилсЯ, и продолжал
усмехаЯсь:
     - ђазве  наш  господин  ’редьЯковский удостоит  сохранить его  в  своих
виршах...
     - Ћ которых все столько кричат.
     - Џотому что их никто не понимает.
     - €звестно,  однако ж, что ваше превосходительство с некоторого времени
сделались самыми  ревностными поклонниками нашего ”еба  {Џрим.  стр.  26}  и
очень частенько изволите черпать в тайнике его.
     - ’ы  хочешь сказать,  с  того времени,  как  милаЯ молдаванскаЯ кнЯжна
стала  учитьсЯ русскому Языку.  „а,  бывший  надутый школьник ’редьЯковский,
ныне  ‚асилий Љириллович,  в  глазах моих  великий,  неоцененный человек;  Я
осыпал бы его золотом:  не он ли выучил Њариорицу первому слову, которое она
сказала по-русски?..  €  если бы ты знал,  какое слово!..  ‚ нем заключаетсЯ
красноречие всех твоих „емосфенов и –ицеронов {Џрим.  стр.  26},  всЯ поэзиЯ
избранной братьи  по  Ђполлону.  ‚асилиЯ  Љирилловича за  него  непременно в
профессоры элоквенции!  [красноречиЯ!  (лат.)] џ  ему это обещал и  настою в
своем слове.
     ‚олынской говорил с особенным жаром; только слова: молдаванскаЯ кнЯжна,
Њариорица,  старалсЯ он произнести так тихо,  что,  казалось ему,  слышал их
только  секретарь.  ќтот,  заметив,  что  лицо  барской барыни,  может  быть
поймавшей  на   лету  несколько  двусмысленных  слов,   подернуло  кошачьего
радостью, старалсЯ обратить разговор на другое.
     - ‘лышно,  что господин ’редьЯковский,  -  сказал он,  -  действительно
собираетсЯ описать  подробно,  в  нескольких томах,  праздник,  который  вам
поручено устроить.
     - ЏотЯнемсЯ и мы с тобою,  любезный, к потомству в веренице скоморохов.
‡авиднаЯ слава!..  ђасхохочутсЯ же  наши  внуки,  а  может  быть,  и  пожмут
плечами, читаЯ в высокопарном слоге, что кабинет-министр занималсЯ шутовским
праздником с  таким же  вниманием и  страхом,  как бы дело шло об устройстве
государства.
     - ђазве,  утешаЯ этим больную владычицу севера,  котораЯ столько жалует
вас, вы не творите полезного...
     - „лЯ  одного  курлЯндца...   Џосмотри,   он  еще  затеет  какие-нибудь
торжества, игрища, все под видом неограниченной преданности к государыне; но
длЯ  того  только,  чтобы менЯ занЯть и  между действиЯми сыграть ловче свои
штуки...
     ЃарскаЯ барынЯ  сделала опЯть  легкую гримасу;  сын  ее  вытЯнул шею  и
силилсЯ что-то  настигнуть в  словах  ‚олынского,  но,  за  недостатком дара
божьего,  осталсЯ при  своем недоумении,  как  глупый щенок хочет поймать на
лету  проворную муху,  но  щелкает только зубами.  ‡уда спешил наклонитьсЯ к
своему начальнику и шепнул ему:
     - Ћсмотритесь! вы забыли уроки ЊахиавелЯ... {Џрим. стр. 27}
     Џоследнее   слово,    казалось,    было    условным    паролем    между
кабинет-министром и секретарем.  Џервый замолчал; другой свел свои замечаниЯ
на  приходЯщих,  которых  разнообразие одежд,  лиц  и  наречий  имело  такую
занимательность,   что   действительно  могло   оковать  всЯкое  прихотливое
внимание.
     ‚от статнаЯ,  красиваЯ девушка из ’оржка, с жемчужным венцом, наподобие
отсеченной сахарной головы;  он  слегка прикрыт платком из  тончайшей кисеи,
которого концы,  подвЯзав шею, прЯчутсЯ на груди. Ќа лоб опускаютсЯ, как три
виноградные  кисти,   рЯзки   из   крупного   жемчуга,   переливающего  свою
млечно-розовую белизну по каштановым волосам,  слегка обрисованным;  искусно
заплетеннаЯ коса,  роскошь русской девы [‚ ’оржке есть поговорка:  ’ы расти,
расти,  коса,  до  шелкова поЯса;  вырастешь,  коса,  будешь  городу  краса.
(Џримеч.  автора.)], с блестЯщим бантом и лентою из золотой бити {Џрим. стр.
28},  едва  не  касаетсЯ до  земли.  ‹овко  накинула девушка на  плеча  свой
парчовой  полушубок,  от  которого левый  рукав,  по  туместной моде,  висит
небрежно;   из-под   него   выказываетсЯ  круглое  зеркальце,   неотъемлемаЯ
принадлежность новоторжской красоты.  ЃогатаЯ ферезь {Џрим. стр. 28} ее, как
жар, горит. ‹егко ступает она в цветных сафьЯнных черевичках, шитых золотом.
ђЯдом с нею ее чичисбей -  вы смеетесь?  „а, таки чичисбей: [‘чаливан {Џрим.
стр.  28}.  (Џримеч. автора.)] горе тамошней девушке, если она его не имеет!
ќто  знак,  что  она очень дурна:  мать сгонит ее  с  белого света,  подруги
засмеют.  ђаз избранный, он неотлучен от нее на вечерних и ночных прогулках.
Љакой  молодец!  “дальство кипит в  его  глазах:  зато  он  и  слывет первым
кулачным бойцом  на  поголовном новоторжском побоище.  ‡а  ними  -  дороднаЯ
мордовка в рубашке, испещренной по плечам, рукавам и подолу красною шерстью,
как будто она исписана кровью; грудь ее отЯгчена серебрЯными монетами разной
величины в несколько рЯдов;  в ушах ее по шару из лебединого пуху, а под ним
бренчат  монеты,   как  блЯхи  на  узде  лошадиной.  ‚от  человеческий  лик,
намалеванный белилами и румЯнами, с насурменными дугою бровЯми, под огромным
кокошником в виде лопаты,  вышитым жемчугом, изумрудами и Яхонтами. ќтот лик
носит сорокаведернаЯ бочка в штофном,  с золотыми выводами, сарафане; пышные
рукава из тончайшего батиста окрылЯют ее. ѓолубые шерстЯные чулки выказывают
ее пухлые ноги,  а башмаки,  без задников,  на высоких каблуках, изменЯют ее
осторожной походке.  ђекомендую в ней мою землЯчку,  коломенскую пастильницу
{Џрим. стр. 28}. „алее миловиднаЯ, стройнаЯ казачка держитсЯ так, что хочет,
кажетсЯ,  пристукнуть медными  подковками свою  национальную плЯску.  ‚от  и
калмык раззевает свои кротовые глазки,  чтобы взглЯнуть на чудеса русские; с
ним все житье-бытье его -  колчан со  стрелами и  божки его,  которых он  из
своих рук может казнить и  награждать.  ‚от...  Ќо всех занимательных лиц не
перечтешь на сцене.
     Џары  ЯвлЯлись  и  уходили  попеременно,   говорили  мы.  ђаспорЯдитель
праздника  с  вниманием  модистки  рассматривал одеЯниЯ  (заметьте) пригожих
женщин,  какого бы  они племени ни были,  и  некоторых из них пригласил даже
остатьсЯ  в  зале,  чтобы  погретьсЯ.  ‹асковое  внимание  знатного  барина,
которого наши прадеды почитали за полубога,  и  к  тому ж  барина пригожего,
зажигало приветливый огонь  в  глазах  русских  девушек  и,  как  сказали бы
тогдашние старушки, привораживало к нему. Њелькнуло еще несколько пар. ‚друг
хозЯин  дома  глубоко задумалсЯ.  ѓолова  его  опустилась на  грудь;  черные
длинные  волосы  пали  в  беспорЯдке  на  прекрасное,  разгоревшеесЯ лицо  и
образовали над  ним густую сеть;  в  глазах начали толпитьсЯ думы;  наконец,
облако печали приосенило их.  „олго находилсЯ он в этом положении.  Ќикто из
домашних этому не удивлЯлсЯ,  ибо с  ним такой припадок с  недавнего времени
случалсЯ  нередко,  даже  на  дружеских  пиршествах  и  придворных куртагах;
действительно ли  это  был болезненный припадок,  или прихоть вельможи,  или
срочнаЯ дань какому-то предчувствию, мы того сказать не можем. ‚се молчало в
зале,  боЯсь пошевелитьсЯ;  казалось,  все в один миг окаменели,  как жители
Џомпеи под лавою,  на них набежавшею.  ѓде были тогда думы ‚олынского?  Људа
перенессЯ он?  Ќе  играл  ли  беззаботно на  родном пепелище среди товарищей
детства; не бил ли оземь на пирушке осушенную чашу, заручаЯ навеки душу свою
другу одного вечера;  не  принимал ли из рук милой жены резвое,  улыбающеесЯ
ему  дитЯ,  или,  как  тать,  в  ночной глуши,  под дубинкой ревнивого мужа,
перехватывал с  уст красавицы поцелуй,  раскаленный беснующимисЯ восторгами?
‡ачем также не полагать,  что он заседал в  Љабинете {Џрим.  стр.  29},  где
бросал громы  красноречиЯ на  Ябеду и  притеснениЯ,  или  в  дружеском кругу
замышлЯл падение временщика?  Љто знает,  может статьсЯ, он грозно смотрел в
очи  палачу,  когда  тот  поднимал на  него  секиру!  ѓде  были  тогда  думы
‚олынского, неизвестно нам; но, судЯ по характеру его, они могли быть везде,
где  мы  дали  им  место.  ‚  его  душе  страсти добрые  и  худые,  буйные и
благородные владычествовали попеременно;  все было в нем непостоЯнно,  кроме
чести и любви к отечеству.
     †енатый лет с  восемь на пригожей,  милой женщине,  он между тем искал,
где  только мог,  любовных приключений,  которые обращать в  свою пользу был
большой  искусник.   ‚прочем,   ничто  не  нарушало  согласиЯ  четы.  ‘ердце
‚олынского не  знало  постоЯнной страсти,  а  после мгновенной ветрености он
возвращалсЯ всегда  пламенным любовником к  ногам  супруги.  …е  душевные  и
наружные  д