        €ван €ванович ‹ажечников. ‡накомство мое с Џушкиным


                         (€з моих памЯтных записок)


     ---------------------------------------------------------------------
     Љнига: €.€.‹ажечников.
            "Ѓасурман. Љолдун на ‘ухаревой башне. Ћчерки-воспоминаниЯ"
     €здательство "‘оветскаЯ ђоссиЯ", Њосква, 1989
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 1 ноЯбрЯ 2002 года
     ---------------------------------------------------------------------

     {1} - ’ак обозначены ссылки на примечаниЯ соответствующей страницы.


                                       Puis, moi, j'ai servi le grand homme!

                                                           Le vieux Coporal*
     ______________
     * џ послужил большому человеку.
     "‘тарый капрал" (фр.).

     ‚  августе 1819 года приехал Я  в  Џетербург и остановилсЯ в доме графа
Ћстермана-’олстого, при котором находилсЯ адъютантом. „ом этот на Ђнглийской
набережной,  недалеко от  ‘ената.  ‚  то  времЯ  был  он  замечателен своими
цельными  зеркальными  стеклами,   которые  еще   считались  тогда   большою
редкостью,  и  своею  белою  залой.  ‚  ней  стоЯли,  на  одном конце,  бюст
императора Ђлександра Џавловича и по обеим сторонам его, мастерски изваЯнные
из  мрамора,  два гренадера лейб-гвардии Џавловского полка.  Ќа другом конце
залы  возвышалась на  пьедестале  фарфороваЯ  ваза,  драгоценнаЯ сколько  по
живописи и сюжету,  на ней изображенному, столько и по высокому значению ее.
Ћна была подарена графу его величеством,  взамен знаменитого сосуда, который
благодарнаЯ ЃогемиЯ  поднесла,  за  спасение ее,  герою  кульмской битвы,  и
который  граф   с   таким  смирением  и   благочестием  передал  в   церковь
Џреображенского полка.  ‚  этом доме была тоже библиотека,  о  которой стоит
упомЯнуть.  ‚ ней находились все творениЯ о военном деле, какие могли только
собрать  до  настоЯщего  времени.  Ћна  составлЯлась по  указаниЯм  генерала
†омини{403}.  “крашением дома было также высокое создание ’орвальдсена{403},
изображавшее графиню ….Ђ.Ћстерман-’олстую в полулежачем положении:  мрамор в
одежде ее, казалось, сквозил, а в формах дышал жизнью.
     Њы   (Я   и   прапорщик   ‘ибирского  гренадерского  полка   „.,   ныне
генерал-лейтенант  и  командир  дивизии)  ехали  по  Џетербургу не  главными
улицами его. Љ тому ж в четвероместной нашей карете стоЯла против нас клетка
с орлом, ради чего мы сочли за благо спустить сторы с окон. ‚ъехали мы в дом
со стороны ѓалерной,  на которую выходил задний фасад его. € потому Я не мог
сделать заключение о городе, в котором никогда не бывал.
     ’олько что Я успел выйти из экипажа,  граф прислал за мной. Ћн стоЯл на
балконе,  выходЯщем на Ќеву.  Џомню, вечер был дивный. ‘олнце ушло уже одною
половиною своею за  край земли,  другою золотило и  румЯнило рой  носившихсЯ
около него пушистых облачков. "’ы не бывал еще в Џетербурге - посмотри..." -
сказал мне граф с  какою-то  радостью,  указываЯ единственною рукою своею на
Ќеву.  Љазалось,  он мановением этой руки раскрыл длЯ менЯ новый, прекрасный
мир.
     Џетербург тогда был далеко не  тем,  что он теперь,  но и  тогда вид на
голубоводную, широкую Ќеву, с ее кораблЯми, набережными, академией, биржей и
адмиралтейством,  привел менЯ  в  восторг.  џ  бывал  в  Ѓерлине,  ‹ейпциге,
Љасселе,  Љенигсберге и Џариже, но ни один из этих городов не сделал на менЯ
такого впечатлениЯ.  Џравда,  когда Я  в  первый раз увидал Џариж,  Я ощутил
невыразимо высокое чувство; но надо прибавить, что это было в вечер 18 марта
1814 года,  что Я увидал город с высот Њонмартра,  при утихавшем громе наших
орудий,  при радостных криках:  ура!  ‚  эти минуты Я вспомнил пожар Њосквы,
вспомнил,  как  Я  месил снежные сугробы литовские,  спотыкаЯсь о  замерзшие
трупы,  при  жестоких  морозах,  захватывавших дыхание,  в  походной шинели,
сквозь которую ветер дул,  как сквозь сетку решета.  …ще живо представлЯлась
мне великаЯ и ужаснаЯ картина Ѓерезины, взломанной бегущей армией. Љак будто
дух Ѓожий хотел показать на этом месте всю силу своего гнева -  взорвал реку
с  основаниЯ ее  и,  со  всем,  что застал живого,  оледенил ее  вдруг своим
дуновением.  ‘реди обломков колес и осей, изорванной и окровавленной одежды,
трупов лошадей, руки, поднЯтые изо льдины и как будто еще молЯщие о спасении
или угрожающие,  лики мертвецов,  с оледеневшими волосами,  искривленные,  с
бешенством проклЯтиЯ или с улыбкою новой жизни на устах*,  а кругом снежнаЯ,
с  тощим кустарником,  степь,  подернутаЯ вечерним полусумраком.  Ќи  одного
звука на этом ледЯном кладбище,  кроме стука от подков моей лошади,  пугливо
ступающей между мертвецами;  ни  одной живой души,  кроме менЯ,  с  (бывшим)
дЯдькой  моим,  который  весь  трЯсетсЯ и  жутко  озираетсЯ.  ‚се  это  живо
представлЯлось мне  на  монмартрских высотах.  ’еперь Я  только что вышел из
огнЯ сражениЯ,  из-под свиста пуль,  цел,  невредим -  и передо мною,  у ног
моих,  расстилалась столица ”ранции...  Ћ ней мог Я только мечтать во сне, и
вот,  завтра же,  вступаю в нее с победоносною армией... Ћ! это чувство было
высокое, восторженное, но его произвело не зрелище красот Џарижа, а стечение
обстоЯтельств, приведших менЯ к нему - обстановка этого зрелища. —увство это
было совсем не  то,  которое наполнило душу мою при взглЯде на родной город,
созданный гением великого Џетра, возвеличенный и украшенный его преемниками.
- Џрекрасно! - чудно! - мог Я только сказать графу.
     ______________
     *  џ  проезжал Ѓерезину спустЯ немного дней  после  переправы через нее
неприЯтелЯ.

     ЏосвЯтив  недели  две  на  осмотр  всего,  что  было  замечательного  в
Џетербурге,  Я  предалсЯ  глубокому уединению,  какое  только  позволЯла мне
служба.  ‚  это времЯ готовил Я к печати свои "Џоходные ‡аписки",  в которых
столько юношеской восторженности и столько риторики.  Џризнаюсь, писавши их,
Я  еще  боЯлсЯ отступить от  кодексов ђижского и  братии его,  столь  твердо
врученных   мне   профессором   московского   университета  Џо[бедоносцева].
‘частлив,  кто забыл свою риторику!  -  сказал кто-то весьма справедливо.  -
“вы!  Я  еще не забыл ее тогда...  ‚  это же времЯ граф поручил мне привести
свою военную библиотеку в порЯдок и составить ей каталог.
     ѓоворЯ  о   библиотеке,   невольно  вспоминаю  посещение  ее  одним  из
замечательных людей своего времени,  который отличалсЯ сколько умом, столько
и  странностЯми.  ќто  был генерал от  инфантерии,  кнЯзь ‚.,  командовавший
некогда войсками,  в  Ћренбургском крае  расположенными;  он  пародировал во
многом ‘уворова;  Я  знавал его уж в  преклонных летах.  Ћн ходил и ездил по
Џетербургу с непокрытою головою в самые жестокие морозы, иногда с морковью в
руке.  ѓраф Ћстерман-’олстой видал его изредка у себЯ.  Џомню, что в одно из
этих посещений,  вставши из-за стола, хозЯин дома позвал кнЯзЯ и бывшего тут
же  графа Њ.Ђ.Њилорадовича (тогдашнего генерал-губернатора петербургского) в
свою библиотеку.  ‡десь старик-младенец,  казалось,  переродилсЯ,  как будто
взглЯд на  военные книги произвел в  нем гальваническое потрЯсение.  Ћн  сам
сделалсЯ живым  военным словарем.  Њногих и  многих известных писателей,  от
Љсенофонта до наших дней, перебрал он критически, с цитатами из них, называЯ
подробно и  точно лучшие их изданиЯ.  ‚се тут присутствовавшие были удивлены
его бойкими суждениЯми и необыкновенною памЯтью.  …сли б Я закрыл в то времЯ
глаза, то не поверил бы, что слушаю того старика-младенца, которого встречал
нередко на улицах, в жестокие морозы, с непокрытою головой.
     Ћставивши кнЯзЯ ‚.  в  нижнем этаже,  хозЯин повел графа Њилорадовича в
верхний,  чтобы показать ему  делаемые там  великолепные перестройки.  "Ѓоже
мой!  как это хорошо! - сказал граф Њилорадович, осматриваЯ вновь отделанные
комнаты.  -  Ђ знаете ли? - прибавил он смеЯсь: - џ отделываю тоже и убираю,
как  можно лучше,  комнаты в  доме -  только в  казенном,  где содержатсЯ за
долги.  ’ут много эгоизма с моей стороны: неравно придетсЯ мне самому сидеть
в  этом  доме".   -   „ействительно,   этот  рыцарь  без  страха  и  упрека,
отличавшийсЯ,  подобно многим генералам того времени, своею оригинальностию,
щедро  даривший  своим  солдатам  колонны  неприЯтельские  и  так  же  щедро
рассыпавший деньги (прибавить надо, много на добро), всегда был в неоплатных
долгах, несмотрЯ на щедроты, которые часто изливались на него государем.
     Љак  Я  сказал  выше,  жизнь  моЯ  в  Џетербурге проходила  в  глубоком
уединении.  ‚  театр ездил Я редко.  •отЯ имел годовой билет моего генерала,
отданный в  полное мое владение,  Я передавал его иногда Ќ.€.[ѓречу].  "Љого
это пускаешь ты в мои кресла?" -  спросил менЯ однажды граф Ћстерман-’олстой
с  видимым  неудовольствием.  џ  объЯснил ему,  что  уступаю  их  известному
литератору и журналисту.  "Ђ!  если так,  -  сказал граф,  - можешь и вперед
отдавать ему  мои  кресла".  ѓоворю об  этом случае длЯ  того только,  чтобы
показать, как вельможи тогдашние уважали литераторов.
     ‘о многими из писателей того времени, более или менее известных, знаком
Я  был до приезда моего в  Џетербург,  с  иными сблизилсЯ в интересные эпохи
десЯтых  годов.   ‘.Ќ.ѓлинку  узнал  Я  в  1812  году,  на  Џоклонной  горе:
восторженным юношей слушал Я,  как  он  одушевлЯл народ московский к  защите
первопрестольного города. ‘ братом его, ”едором Ќиколаевичем, познакомилсЯ Я
в  колонии гернгутеров,  в  ‘илезии,  во времЯ перемириЯ 1813 года и скрепил
приЯзнь с  ним около костров наших биваков в ѓермании и ”ранции.  Ќикогда не
забуду  уморительных,  исполненных сарказма и  острот,  рассказов и  пародий
поэта-партизана „.‚.„авыдова. •лестнет иногда в кого арканом своей насмешки,
и  тот  летит кувырком с  конЯ своего.  ќтому также не  надо было длЯ бритьЯ
употреблЯть бритву,  как говорили про другого известного острЯка,  -  стоило
ему только поводить Языком своим.  —асто слышал Я  его в  городке Ќимтше,  в
‘илезии,  в садике одного из тамошних бюргеров,  где собиралсЯ у дЯди „ениса
‚асильевича и  корпусного нашего командира,  H.H.ђаевского,  близкий к  нему
кружок.  ‘  азиатским обликом,  с  маленькими глазами,  бросающими искры,  с
черною,  как  смоль,  бородой,  из-под которой виден победоносец ѓеоргий,  с
брюшком,  легко затЯнутым ремнем,  -  будто и теперь его в очи вижу и внимаю
его остроумной беседе.  •охочут генералы и прапорщики.  ђаевский, в глубоком
раздумье,  может  быть,  занесенный  своими  мыслЯми  на  какое-нибудь  поле
сражениЯ, чертит хлыстиком какие-то фигуры по песку; но и тот, прислушиваЯсь
к рассказу,  воспрЯнул:  он смеетсЯ,  увлеченный общим смехом, и, как добрый
отец,  радостным взором обводит военную семью  свою*.  Ѓатюшкову пожал  Я  в
первый и  последний раз братски руку в  бедной избушке под Ѓриенном.  ‚  эту
самую  минуту  грЯнула вестоваЯ пушка.  €звестно военным того  времени,  что
генерал  ђаевский,  при  котором он  тогда  находилсЯ адъютантом,  не  любил
опаздывать на такие вызовы.  Џоскакал генерал,  и вслед за ним его адъютант,
послав мне с  конЯ своего прощальный поцелуй.  € подлинно это был прощальный
привет,  и  навсегда...  ‘  тех пор Я уж не видал его.  ‘ Ђ.”.‚оейковым{406}
познакомилсЯ Я  в зиму 1814/15 года,  в „ерпте,  где квартировал штаб нашего
полка.  Њожно сказать, что он с кафедры своей читал в пустыне: на лекции его
приходило два,  три студента, да иногда человека два наших офицеров или наши
генералы Џолуектов и Љнорринг. “ него узнал Я †уковского, гостившего тогда в
его   семействе.   Ћба  посещали  менЯ  иногда.   ѓоржусь  постоЯнно  добрым
расположением ко  мне  ‚асилиЯ Ђндреевича.  ‘  кнЯзем  Џ.Ђ.‚Яземским имел  Я
случай нередко видетьсЯ замечательною весною 1818 года, в ‚аршаве. ‡десь, за
дворцовой трапезой,  на  которую  приходила всЯ  свита  государЯ императора,
между  прочими граф  ЉаподистриЯ{407} и  другие  знаменитости того  времени,
сидел  Я   почти  каждый  день  рЯдом  с  Ђ.€.„анилевским-Њихайловским{407},
вступившим уже тогда на поприще военного писателЯ. ‡десь же училсЯ Я многому
из литературных бесед остроумного †ихарева{407}, которого интересные мемуары
помещаютсЯ ныне в  "Ћтечественных записках".  Ќо Я еще нигде не успел видеть
молодого  Џушкина,   издавшего  уже   в   зиму   1819/20  года   "ђуслана  и
‹юдмилу"{407},  Џушкина, которого мелкие стихотворениЯ, наскоро на лоскутках
бумаги,  карандашом переписанные,  разлетались в  несколько часов  огненными
струЯми  во   все   концы  Џетербурга  и   в   несколько  дней   Џетербургом
вытверживались наизусть,  -  Џушкина,  которого слава росла не по днЯм, а по
часам.  Њежду тем  Я  был  один из  восторженных его поклонников.  ‘ледующий
необыкновенный случай доставил мне  его знакомство.  ђассказ об  этом случае
прибавит несколько замечательных строчек к  его  биографии.  „олжен Я  также
засвидетельствовать,  что все лица,  бывшие в  нем главными деЯтелЯми (кроме
историка, вашего покорного слуги), уже давно померли, и потому могу говорить
о них свободно.
     ______________
     *  Ѓрат мой имел честь находитьсЯ при нем на ординарцах во времЯ маршей
по ѓермании и  в  лейпцигской битве и  много порассказал мне о нем.  Ќиколай
Ќиколаевич никогда не суетилсЯ в своих распорЯжениЯх:  в самом пылу сражениЯ
отдавал приказаниЯ спокойно,  толково,  Ясно,  как  будто был  у  себЯ дома;
всегда  расспрашивал исполнителЯ,  так  ли  понЯто его  приказание,  и  если
находил,  что  оно  недостаточно понЯто,  повторЯл его  без сердца,  называЯ
всегда посылаемого адъютанта или  ординарца голубчиком или другими ласковыми
именами. Ћн имел особый дар привЯзывать к себе подчиненных.

     Љвартира моЯ в  доме графа Ћстермана-’олстого выходила на  ѓалерную.  џ
занимал в  нижнем этаже две комнаты,  но первую от входа уступил приехавшему
за несколько дней до того времени, которое описываю, майору „енисевичу{407},
служившему в штабе одной из дивизий ...ого корпуса, которым командовал граф.
[„енисевич] был малоросс,  училсЯ, как говорЯт, на медные деньги и образован
по весу и цене металла. Ќаружность его соответствовала внутренним качествам:
он  был очень плешив и  до крайности румЯн;  последним достоинством он очень
занималсЯ и  через него  считал себЯ неотразимым победителем женских сердец.
€грою густых своих эполетов особенно щеголЯл, полагаЯ, что от блеска их, как
от лучей солнечных, разливаетсЯ свет на все, его окружающее, и едва ли не на
весь город.  Њы прозвали его дЯтлом,  на которого он и  наружно и привычками
был похож,  потому что без всЯкой надобности долбил своим подчиненным десЯть
раз одно и  то же.  Љруг своей литературы ограничил он "Ѓедною ‹изой"{408} и
"Ћстровом  Ѓорнгольмом"{408},  из  которого  особенно  любил  читать  вслух:
"‡аконы осуждают предмет моей любви", да несколькими песнЯми из "ђусалки". Љ
театру был пристрастен,  и более всего любил воздушные пируэты в балетах; но
не имел много случаев быть в столичных театрах, потому что жизнь свою провел
большею частию в провинциЯх.  ‹юбил он также покушать.  ђассказывают, что во
времЯ отдыха на походах не иначе можно было разбудить его,  как вложивши ему
ложку в рот.  ‚ы могли толкать,  тормошить его,  сколько сил есть - ничто не
действовало,  кроме ложки. ‚прочем, был добрый малый. Њое товарищество с ним
ограничивалось служебными обЯзанностЯми и невольным сближением по квартире.
     ‚  одно прекрасное (помнитсЯ,  зимнее) утро -  было ровно три  четверти
восьмого,  -  только что  успев  окончить свой  военный туалет,  Я  вошел  в
соседнюю  комнату,  где  обитал  мой  майор,  чтоб  приказать подавать  чай.
[„енисевича] не было в это времЯ дома;  он уходил смотреть,  все ли исправно
на графской конюшне.  ’олько что Я ступил в комнату, из передней вошли в нее
три незнакомые лица.  Ћдин был очень молодой человек,  худенький, небольшого
роста,  курчавый,  с  арабским профилем,  во  фраке.  ‡а  ним  выступали два
молодца-красавца,  кавалерийские гвардейские  офицеры,  погромыхиваЯ  своими
шпорами и  саблЯми.  Ћдин  был  адъютант;  помнитсЯ,  Я  видел его  прежде в
обществе любителей просвещениЯ и благотворениЯ;  другой -  фронтовой офицер.
‘татский подошел ко мне и сказал мне тихим,  вкрадчивым голосом:  "Џозвольте
вас спросить,  здесь живет „енисевич?" -  "‡десь, - отвечал Я, - но он вышел
куда-то,  и  Я велю сейчас позвать его".  џ только хотел это исполнить,  как
вошел  сам  „енисевич.  Џри  взглЯде  на  воинственных ассистентов статского
посетителЯ  он,  видимо,  смутилсЯ,  но  вскоре  оправилсЯ  и  принЯл  также
марциальную осанку{408}.  "—то вам угодно?"  -  сказал он статскому довольно
сухо.  "‚ы это должны хорошо знать,  -  отвечал статский, - вы назначили мне
быть  у  вас  в  восемь часов (тут он  вынул часы);  до  восьми остаетсЯ еще
четверть часа.  Њы имеем времЯ выбрать оружие и  назначить место..." ‚се это
было  сказано тихим,  спокойным голосом,  как  будто дело шло  о  назначении
приЯтельской пирушки.  [„енисевич] мой  покраснел как  рак и,  запутываЯсь в
словах,  отвечал:  "џ не затем звал вас к себе...  Я хотел вам сказать,  что
молодому человеку,  как вы,  нехорошо кричать в театре, мешать своим соседЯм
слушать пиесу, что это неприлично..." - "‚ы эти наставлениЯ читали мне вчера
при многих слушателЯх,  - сказал более энергическим голосом статский, - Я уж
не школьник,  и  пришел переговорить с вами иначе.  „лЯ этого не нужно много
слов: вот мои два секунданта; этот господин военный (тут указал он на менЯ),
он  не  откажетсЯ,  конечно,  быть  вашим свидетелем.  …сли  вам  угодно..."
[„енисевич] не дал ему договорить. "џ не могу с вами дратьсЯ, - сказал он, -
вы молодой человек,  неизвестный,  а  Я штаб-офицер..." Џри этом оба офицера
засмеЯлись;  Я побледнел и затрЯссЯ от негодованиЯ,  видЯ глупое и униженное
положение,  в которое поставил себЯ мой товарищ, хотЯ всЯ эта сцена была длЯ
менЯ  загадкой.  ‘татский продолжал твердым  голосом:  "џ  русский дворЯнин,
Џушкин:  это засвидетельствуют мои спутники,  и  потому вам не  стыдно иметь
будет со мной дело".
     Џри имени Џушкина блеснула в  голове моей мысль,  что передо мною стоит
молодой поэт,  таланту которого уж  сам  †уковский поклонЯлсЯ,  корифей всей
образованной молодежи Џетербурга, и Я спешил спросить его: "Ќе Ђлександра ли
‘ергеевича имею честь видеть перед собою?"
     - ЊенЯ так зовут, - сказал он, улыбаЯсь.
     "Џушкину,  -  подумал Я,  - Џушкину, автору "ђуслана и ‹юдмилы", автору
стольких  прекрасных  мелких  стихотворений,   которые  мы  так  восторженно
затвердили,   будущей  надежде  ђоссии,   погибнуть  от  руки  какого-нибудь
[„енисевича];  или убить какого-нибудь [„енисевича] и  жестоко пострадать...
нет,  этому не быть!  ‚о что б ни стало,  устрою мировую,  хотЯ б и пришлось
немного покривить душой".
     - ‚  таком случае,  -  сказал Я  по-французски,  чтобы не  понЯл нашего
разговора [„енисевич],  который не знал этого Языка, - позвольте мне принЯть
живое участие в  вашем деле с  этим господином и  потому прошу вас объЯснить
мне причину вашей ссоры.
     ’ут  один  из  ассистентов рассказал мне,  что  Џушкин  накануне был  в
театре,  где,  на беду,  судьба посадила его рЯдом с  [„енисевичем].  €грали
пустую пиесу,  играли,  может быть,  и дурно.  Џушкин зевал,  шикал, говорил
громко:  "Ќесносно!" ‘оседу его пиеса, по-видимому, очень нравилась. ‘начала
он молчал,  потом, выведенный из терпениЯ, сказал Џушкину, что он мешает ему
слушать пиесу. Џушкин искоса взглЯнул на него и принЯлсЯ шуметь по-прежнему.
’ут  [„енисевич] объЯвил своему  неугомонному соседу,  что  попросит полицию
вывести его из театра.
     - Џосмотрим, - отвечал хладнокровно Џушкин и продолжал повесничать.
     ‘пектакль кончилсЯ,  зрители начали расходитьсЯ.  ’ем и  должна была бы
кончитьсЯ ссора наших противников.  Ќо  мой витЯзь не  терЯл из  виду своего
незначительного соседа и остановил его в коридоре.
     - Њолодой человек,  -  сказал он,  обращаЯсь к Џушкину, и вместе с этим
поднЯл  свой  указательный палец,  -  вы  мешали  мне  слушать пиесу...  это
неприлично, это невежливо.
     - „а,  Я не старик,  -  отвечал Џушкин, - но, господин штаб-офицер, еще
невежливее здесь и с таким жестом говорить мне это. ѓде вы живете?
     „енисевич сказал свой адрес и  назначил приехать к  нему в восемь часов
утра. Ќе был ли это настоЯщий вызов?..
     - Ѓуду,   -   отвечал  Џушкин.   Ћфицеры  разных  полков,  услышав  эти
переговоры,  обступили было противников;  сделалсЯ шум в  коридоре,  но,  по
слову  Џушкина,   все   затихло,   и   спорившие  разошлись  без  дальнейших
приключений.
     ‚ы видите, что ассистент Џушкина не скрыл и его вины, объЯснив мне вину
его противника.  ‚от этот-то  узел предстоЯло мне развЯзать,  сберегаЯ между
тем голову и честь Џушкина.
     - Џозвольте переговорить с этим господином в другой комнате, - сказал Я
военным посетителЯм. Ћни кивнули мне в знак согласиЯ. Љогда Я осталсЯ вдвоем
с „енисевичем,  Я спросил его,  так ли было дело в театре, как рассказал мне
один из офицеров.  Ћн отвечал,  что дело было так.  ’огда Я начал доказывать
ему всю необдуманность его поступков;  представил ему, что он сам был кругом
виноват, затеЯв вновь ссору с молодым, неизвестным ему человеком, при выходе
из театра, когда эта ссора кончилась ничем; говорил ему, как дерзка была его
угроза пальцем и глупы его наставлениЯ, и что, сделав формальный вызов, чего
он,  конечно,  не понЯл,  надо было или дратьсЯ, или извинитьсЯ. џ прибавил,
что  Џушкин сын  знатного человека (что он  известный поэт,  этому господину
было  бы  нипочем).  ‚се  убеждениЯ  мои  сопровождал  Я  описанием  ужасных
последствий этой истории,  если она разом не  будет порешена.  "‚  противном
случае,  - сказал Я, - иду сейчас к генералу нашему, тогда... ты знаешь его:
он шутить не любит".  Џризнаюсь,  Я потратил ораторского пороху довольно,  и
недаром. „енисевич убедилсЯ, что он виноват, и согласилсЯ просить извинениЯ.
’ут,  не дав опомнитьсЯ майору,  Я  ввел его в  комнату,  где дожидались нас
Џушкин и  его ассистенты,  и сказал ему:  "ѓосподин [„енисевич] считает себЯ
виноватым перед вами,  Ђлександр ‘ергеевич,  и в опрометчивом движении,  и в
необдуманных словах при выходе из театра; он не имел намерениЯ ими оскорбить
вас".
     - Ќадеюсь,  это подтвердит сам господин [„енисевич],  -  сказал Џушкин.
„енисевич извинилсЯ...  и  протЯнул было Џушкину руку,  но  тот не подал ему
своей,  сказав только:  "€звинЯю", - и удалилсЯ с своими спутниками, которые
очень любезно простились со мною.
     ‘кажу откровенно,  подвиг мой испортил мне много крови в этот день - по
каким причинам,  вы  угадаете сами.  Ќо  теперь,  когда прошло тому тридцать
шесть лет,  Я доволен,  Я счастлив,  что на долю мою пришлось совершить его.
…сли б Я не был такой жаркий поклонник поэта, уже и тогда предрекавшего свое
будущее величие;  если б  на  месте моем был  другой,  не  столь мЯгкосердый
служитель муз,  а черствый,  браннолюбивый воин,  который, вместо того чтобы
потушить пламЯ раздора,  старалсЯ бы еще более раздуть его;  если б  Я повел
дело иначе,  перешел только через двор к одному лицу, может быть, Џушкина не
стало б  еще в  конце 1819 года и  мы  не имели бы тех великих произведений,
которыми он подарил нас впоследствии.  „а, Я доволен своим делом, хорошо или
дурно оно было исполнено. € Я ныне могу сказать, как старый капрал Ѓеранже:

                Puis, moi, j'ai servi le grand homme!

     ЋбЯзан прибавить,  что до  смерти Џушкина и  [„енисевича] Я  ни разу не
проронил  слова  об   этом  происшествии.   Ѓыли  маленькие  неприЯтности  у
„енисевича в театрах с военными,  вероЯтно, последствиЯ этой истории, но они
скоро кончились тем,  что мой майор (начинавший было угрожать заочно Џушкину
какими-то  не  очень  рыцарскими  угрозами),   по  моему  убеждению,  весьма
сильному, ускакал скоро из Џетербурга.
     —ерез несколько дней увидал Я  Џушкина в  театре:  он  первый подал мне
руку, улыбаЯсь. ’ут Я поздравил его с успехом "ђуслана и ‹юдмилы", на что он
отвечал мне: "Ћ! это первые грехи моей молодости!"
     - ‘делайте одолжение,  вводите нас чаще такими грехами в  искушение,  -
отвечал Я ему.
     Џо выходе в  свет моего "Ќовика" и "‹едЯного дома",  когда Џушкин был в
апогее своей славы,  спешил Я  послать к нему оба романа{412},  в знак моего
уважениЯ к его высокому таланту.  ЏриЯтель мой,  которому Я поручал передать
ему "Ќовика", писал ко мне по этому случаю 19 сентЯбрЯ 1832 года: "Ѓлагодарю
вас за случай,  который вы мне доставили,  увидеть Џушкина. Ћн оставил самые
приЯтные следы в  моей памЯти.  ‘  любопытством смотрел Я  на эту небольшую,
худенькую фигуру и  не  верил,  как он мог быть забиЯкой...  Ќа лице Џушкина
написано,  что у него тайного ничего нет. ђазговариваЯ с ним, замечаешь, что
у него есть тайна -  его прелестный ум и знаниЯ.  Ќи блесток, ни жеманства в
этом  кнЯзе  русских поэтов.  ЏоговорЯ с  ним,  только  скажешь:  "Ћн  умный
человек.  ’акаЯ  скромность ему  прилична".  ‘овестно  мне  повторить слова,
которыми подарил менЯ  Џушкин при  этом  случае;  но,  перечитываЯ их  ныне,
горжусь ими. Ћтчего ж не погордитьсЯ похвалою Џушкина?..
     “знав,  что он занимаетсЯ историей Џугачевского бунта,  Я препроводил к
нему  редкий экземплЯр ђычкова{412}.  ‚следствие этих  посылок Я  получил от
него  письмо,  которое здесь помещаю.  ‚се  лестное,  сказанное мне  в  этом
послании,  принимаю за  радушное приветствие;  но  мне  всего приЯтнее,  что
великий писатель почтил мое произведение своею критикой,  а ею он не всЯкого
удостоивал,  как замечено было недавно и  в одной из биографий его.  ‚от это
письмо, которое храню, как драгоценность, вместе со списком моего ответа:
     "Њилостивый государь, €ван €ванович!
     ‚о-первых,   должен   просить  у   вас   прощение  за   медленность*  и
неисправность свою.  Џортрет Џугачева получил месЯц тому назад и, возвратЯсь
из деревни,  узнал Я, что до сих пор экземплЯр его истории вам не доставлен.
‚озвращаю вам рукопись ђычкова, коей пользовалсЯ Я по вашей благосклонности.
     ______________
     * ’ак писал это слово Џушкин.

     Џозвольте,  милостивый государь,  благодарить вас теперь за  прекрасные
романы,  которые все мы  прочли с  такой жадностию и  с  таким наслаждением.
Њожет быть,  в  художественном отношении,  "‹едЯной дом" и  выше "Џоследнего
Ќовика", но истина историческаЯ в нем не соблюдена, и это со временем, когда
дело ‚олынского будет обнародовано,  конечно,  повредит вашему созданию;  но
поэзиЯ останетсЯ всегда поэзией, и многие страницы вашего романа будут жить,
доколе не забудетсЯ русский Язык.  ‡а ‚асилиЯ ’редьЯковского,  признаюсь,  Я
готов  с  вами  поспорить.  ‚ы  оскорблЯете человека,  достойного во  многих
отношениЯх уважениЯ и  благодарности нашей.  ‚  деле же ‚олынского играет он
лицо мученика.  …го  донесение Ђкадемии трогательно чрезвычайно.  ЌельзЯ его
читать без негодованиЯ на его мучителЯ. Ћ Ѓироне можно бы также потолковать.
Ћн имел несчастие быть немцем;  на него свалили весь ужас царствованиЯ Ђнны,
которое было в духе его времени и в нравах народа.  ‚прочем, он имел великий
ум и великие таланты.
     Џозвольте сделать вам филологический вопрос,  коего разрешение длЯ менЯ
важно*. ‚ каком смысле упомЯнули вы слово хобот в последнем вашем творении и
по какому наречию?
     ______________
     *  ‡аметьте,  как Џушкин глубоко изучал русский Язык:  ни одно народное
слово,  которого он  прежде  не  знал,  не  ускользало от  его  наблюдениЯ и
исследованиЯ.

     ЏрепоручаЯ себЯ  вашей благосклонности,  честь имею быть с  глубочайшим
почтением,
                                                    Њилостивый государь,
                                                    ‚ашим покорнейшим слугою
                                                    Ђлександр Џушкин".
     3-го ноЯбрЯ 1835 г.
     ‘.-Џетербург.

     Ћтвет  мой  был  на  трех  листах почтовой бумаги.  Ћн  не  может  быть
напечатан по многим причинам. ‚о-первых, Я крепко защищал в нем историческую
истину,  которую оспаривает Џушкин.  Џрежде чем писать мои романы,  Я  долго
изучал  эпоху  и  людей  того  времени,  особенно главные исторические лица,
которые изображал.  Ќапример, чего не перечитал Я длЯ своего "Ќовика"!* Њогу
прибавить, Я был столько счастлив, что мне попадались под руку весьма редкие
источники.  ‘амую местность, нравы и обычаи страны списывал Я во времЯ моего
двухмесЯчного  путешествиЯ,   которое  сделал,  проехав  ‹ифлЯндию  вдоль  и
поперек,  большею частью по проселочным дорогам. ’ак же добросовестно изучил
Я  главные лица моего "‹едЯного дома" на  исторических данных и  достоверных
преданиЯх.
     ______________
     * ‚се,  что сказано мною о ѓлике{413},  воспитаннице его, Џаткуле, даже
Ѓире  и  ђозе,  и  многих других лицах моего романа,  взЯто мною из  ‚ебера,
Њанштейна,  жизни графа Ђ.Ћстермана на  немецком 1743 года,  "Essai critique
sur  la  Livonie par  le  comte Bray",  ("Љритический очерк о  ‹ивонии графа
Ѓрей".) (фр.),  Ѓергмана "Denkmaler aus der Vorzeit", ("ЏамЯтники прошлого")
(нем.), старинных немецких исторических словарей, открытых мною в библиотеке
сенатора   графа   ”.Ђ.Ћстермана,   драгоценных  рукописей  канцлера   графа
€.Ђ.Ћстермана,  которыми Я имел случай пользоватьсЯ,  и,  наконец, из устных
преданий мариенбургского пастора ђюлЯ и  многих других на самых местах,  где
происходили главные действиЯ моего романа.

     ‚   ответе   моем   Я   горЯчо   вступилсЯ  за   памЯть  моего   героЯ,
кабинет-министра ‚олынского,  который,  быв губернатором в Ђстрахани, оживил
тамошний край, по назначению Џетра ‚еликого ездил послом в Џерсию и исполнил
свои обЯзанности,  как  желал царственный гений;  в  Ќемирове вел с  турками
переговоры,  полезные длЯ ђоссии,  и пр.  и пр.  Ќа ‚олынского сильные враги
свалили преступлениЯ, о которых он и не помышлЯл и в которых не имел средств
оправдать  себЯ.   Џушкин  указывает  на   дело,   вероЯтно,   следственное.
ЃеспристрастнаЯ историЯ спросит, кем, при каких обстоЯтельствах и отношениЯх
оно  было  составлено,   кто  были  следователи?   Ќа  него  подавал  жалобу
’редьЯковский -  и  кого не  засталЯли подавать на  него жалобы!  доносили и
крепостные люди его,  белые и арапчонки, купленные или страхом наказаниЯ или
денежною наградой. ‚последствии один сильный авторитет, перед которым должны
умолкнуть все другие, читавший дело, на которое указывает Џушкин, авторитет,
умевший различать истину от клеветы,  оправдал памЯть умного и  благородного
кабинет-министра{414}.  ‚  моем  романе Я  представил его,  каким он  был  -
благородным патриотом и таким,  каким были люди того времени,  даже в высшем
кругу общества, волокитой, гулЯкой, буйным, самоуправным.
     —то касаетсЯ до защиты Џушкиным ’редьЯковского,  источник ее,  конечно,
проистекал  из  благородного  чувства;  но,  смею  сказать,  взглЯд  его  на
тогдашнюю эпоху был односторонен...  Џризнаюсь, когда Я писал "‹едЯной дом",
Я  еще  не  знал  умилительного  донесениЯ  ‚асилиЯ  Љириловича  Ђкадемии  о
причиненных ему бесчестии и  увечьи{414}.  Џоистине ‚олынский поступил с ним
жестоко,  пожалуй, бесчеловечно, - прибавить надо, если все то правда, что в
донесении написано. Ќо этот поступок мелочь перед теми делами, которые тогда
так широко и  ужасно разыгрывались...  —то ж  делать?  €  Я крайне скорблю о
несчастии бедного стихотворца,  еще более члена Ђкадемии де-сиЯнс, которому,
может  быть,  мы  обЯзаны некоторою благодарностию;  но  от  уважениЯ к  его
личности  да  избавит  менЯ  бог!  €  Я  негодую  на  бесчеловечный поступок
‚олынского,   но  все-таки  уважаю  его  за  полезные  заслуги  отечеству  и
возвышенные чувства в  борьбе  с  могучим временщиком...  “вы!  сожалениЯм и
негодованиЯм  не  будет  конца,   если  к  самоуправству  над  ’редьЯковским
кабинет-министра присоединить все  оскорблениЯ,  которые сыпались на  голову
‚асилиЯ Љириловича.  ѓрубые нравы  того  времени,  на  которые указывает сам
Џушкин,  -  хотЯ в других отношениЯх и несправедливо,  -  и, прибавить надо,
унизительнаЯ личность  стихокропателЯ поставили  его  в  такое  мученическое
положение. …сли тогда обращались так дурно с людьми учеными, образованными в
Џариже,  писавшими даже французские стишки; если в то времЯ - вспомните, что
это  было с  лишком за  сто  лет -  кнЯзьЯ не  считали длЯ себЯ унизительною
должность  официального  шута,   негодуйте,   сколько  угодно,   на   людей,
поступавших так жестоко и так унижавших человечество; но вместе с тем вините
и времЯ*.  Ќегодуйте, если хотите, и на самого писателЯ, что он был человек,
как  и  всЯ  раболепнаЯ  толпа,   его  окружавшаЯ,  человек  малодушный,  не
возвысившийсЯ над нею ни на один вершок.  Ќо -  на нет и суда нет!  ‡ачем же
делать его  благородным,  возвышенным мучеником?  „а  и  чьим,  скажу опЯть,
мучеником он  не был?..  Ќеохотно должен здесь привести рассказ о  том,  как
унижали бедного ’редьЯковского и  другие,  кроме  ‚олынского.  Џривожу здесь
этот  рассказ,  потому  что  от  менЯ  требуют  доказательств...  ‚от  слова
€в.‚ас.‘тупишина  (лица,   весьма  значительного  в   свое  времЯ  и  весьма
замечательного),  умершего девЯностолетним старцем, если не ошибаюсь, в 1820
году:  "Љогда  ’редьЯковский ЯвлЯлсЯ с  своими одами...  то  он  всегда,  по
приказанию Ѓирона,  полз на коленЯх из самых сеней через все комнаты,  держа
обеими руками свои стихи на голове; таким образом доползаЯ до тех лиц, перед
которыми должен был читать свои произведениЯ, делал им земные поклоны. Ѓирон
всегда дурачил его и  надседалсЯ со смеху".  ЌесмотрЯ на увечьЯ,  от которых
’редьЯковский ожидал  себе  кончины  и  которые  просил  освидетельствовать,
отказалсЯ ли он писать дурацкие стихи на дурацкую свадьбу?  Ќет, он все-таки
написал их и даже прочел, встав с одра смерти.
     ______________
     *  Џрочтите  "‘емейную  хронику"{415} (Ђксакова) -  эту  живую  картину
нравов последних годов XVIII столетиЯ -  и  особенно (что ближе к настоЯщему
предмету моему) стр.  99.  ќто стоит жестокого обращениЯ с ’редьЯковским.  Ђ
времЯ этого происшествиЯ поближе к нам!

                ‘вищи, весна, свищи, красна! -

восклицает он в жару пиитического восторга и наконец повершает свое сказание
такими достопамЯтными виршами:

                ‡дравствуйте ж, женившись, дурак и дурка,
                …ще... то-то и фигурка!

     Џосмотрите,  как ’редьЯковский жалуетсЯ.  "ђазмышлЯЯ,  -  говорит он  в
рапорте Ђкадемии,  -  о  моем напрасном бесчестии и  увечье (за  дело ничего
бы?),  раздумал поутру,  избрав времЯ,  пасть в  ноги к его высокогерцогской
светлости и пожаловатьсЯ на его превосходительство.  ‘ сим намерением пришел
Я  в покои к его высокогерцогской светлости поутру и ожидал времени припасть
к  его ногам..." € в доношении графу ђазумовскому тоже:  "слезно припадает к
ногам его".
     …сли  Џушкин приписывает духу времени и  нравам народа то,  в  чем  они
совсем не повинны,  что никогда не могло быть длЯ них потребностью, почему ж
не  сложить  ему  было  на  дух  и  нравы  того  времени  жестокого поступка
‚олынского с кропателем стихов, который сделалсЯ общим посмеЯнием? ђазве это
жестокое обращение,  однажды совершенное,  тЯжелей (не  говорю больней) того
унижениЯ,  в  котором влачил  его  беспрестанно другой  мучитель его?  ђазве
потому  легче  это  унижение,  что  оно  подслащалось некоторыми  эмульсиЯми
покровителЯ?  Љ тому же,  если винить одного,  зачем оправдывать другого, на
тех же данных, в делах, более вопиющих?..
     ‚опрос  другой:  должен  ли  Я  был  поместить  ’редьЯковского в  своем
историческом романе?  „олжен был.  Њое  дело  было  нарисовать верно картину
эпохи, которую Я взЯлсЯ изобразить. ’редьЯковский драгоценнаЯ принадлежность
ее:   без  ’редьЯковского  картина  была  бы  неполна,  в  группе  фигур  ее
недоставало бы  одного необходимого лица.  Ћн  нужен был длЯ нее,  как нужны
были шут Љульковский,  барскаЯ барынЯ, родины козы, дурацкаЯ свадьба и пр. Ђ
если Я должен был поместить,  то следовало его изобразить,  каким он был. Њы
привыкли верить,  что  черное черно,  в  жизни ли  оно  человека или  в  его
сочинениЯх,  и  не  ухищрЯлись никогда  делать  его  белым,  несмотрЯ ни  на
предков,  ни  на  потомков.  Њы привыкли смеЯтьсЯ над топорными переводами и
стишками  собственной работы  ‚асилиЯ  Љириловича,  как  смеЯлись  над  ними
современники;  нам с малолетства затвердили, что при дворе мудрой государыни
давали их читать в наказание.  ѓоворили мы спасибо ‚асилию Љириловичу за то,
что он учил современников слагать стихи и ввел гексаметр в русскую просодию.
Ќо и это доброе дело можно было легче сделать, не терзаЯ нас тысЯчами стихов
"’елемахиды"{416},  счетом которых он  так  гордилсЯ,  не  играЯ  с  нами  в
пиитические жмурки на острове ‹юбви и  не работаЯ тридцать лет над переводом
Ѓарклаевой "Ђргениды"{416}. Ќо и на добро наложена была, видно, тЯжелаЯ рука
знаменитого труженика:  гексаметр не  пришелсЯ  по  духу  и  крови  русской,
несмотрЯ на великие подвиги, совершенные в нем ѓнедичем и †уковским{417}. Џо
крайней мере, это мое убеждение.
     “прекали менЯ,  что  Я  заставил говорить педанта в  своем  романе  как
педанта.  ‚  разговоре-де  ‚асилий  Љирилович был  не  таков,  как  в  своих
сочинениЯх,  -  сказал некогда один  критик{417},  впрочем,  лицо,  достойно
уважаемое за его ум и  ученость,  несмотрЯ на парадоксы,  которыми оно любит
потешатьсЯ.  „а  кто  ж,  спрашиваю,  слышал его  разговоры?  Љто потрудилсЯ
подбирать эти  жемчужины,  которые мимоходом,  по  пути  своему,  сыпал этот
великий человек, и сохранить их длЯ потомства? „айте нам их во всеведение!..
Ѓа,  ба,  ба!  а  донесение  Ђкадемии?  Џеред  ним-то  вы,  конечно,  должны
преклонитьсЯ и умилитьсЯ. €звините, Я и в донесении Ђкадемии не вижу ничего,
кроме рабской жалобы на  причиненные побои.  Џомилуйте,  так  ли  пишут люди
оскорбленные,    но   благородные,   не   уронившие   своего   человеческого
достоинства?..  Џоложим еще,  что  и  у  ‚асилиЯ Љириловича была  счастливаЯ
обмолвка двумЯ стишками и несколькими строчками в прозе:  дают ли они диплом
на  талант,  на уважение потомства?  €  дураку удаетсЯ иногда в  жизни своей
умненькое словечко.  ’ак  и  ‚асилию Љириловичу если и  удалось раз написать
простенько,  не надуваЯсь,  Языком, каким говорили современники, неужели все
бесчисленные  памЯтники  его   педантизма  и   бездарности  должны  уступить
единственному клочку бумаги, по-человечески написанному?
     џ  распространилсЯ о  ’редьЯковском,  потому что с  поЯвлениЯ "‹едЯного
дома"  он  сделалсЯ коньком,  на  котором поскакали кстати  и  некстати наши
рецензенты.  Џоломано немало копий  длЯ  восстановлениЯ памЯти его.  „аже  в
одной журнальной статье,  написанной в  конце великого 1855 года,  поставлен
этот подвиг едва ли не в самую важную заслугу нашей современной критике. Љак
будто дело шло  о  восстановлении обиженной памЯти,  положим,  „ержавина или
Љарамзина!..  ќта критика махнула еще далее.  Ќарочно длЯ ‚асилиЯ Љириловича
изобрели  новых  исторических  писателей,   в  сонм  которых  его  тотчас  и
поместили.  Ќаконец, в утешение тени великого труженика, добавили, что через
сто лет,  именно в 1955 году, Язык ѓоголЯ будет не лучше того, каким длЯ нас
теперь Язык ’редьЯковского!..  €зобретатель этой чудной гипотезы подумал ли,
что бесталанный ’редьЯковский писал на помеси какого-то Языка,  ребЯческого,
пожалуй,  ученического, а ѓоголь, высоко даровитый писатель, - на Языке, уже
установившемсЯ,  в полном своем развитии и даже образовании? Џодумал ли, что
наш  современный  Язык,   воспитанный  Љарамзиным,   †уковским,  Ѓатюшковым,
Џушкиным,  ‹ермонтовым, вступил уже в эпоху своей возмужалости, - имеет душу
живу, котораЯ не умирает?..
     Џродолжайте,  господа,  ратоборствовать за  непризнанного исторического
писателЯ -  вам и  книги его в  руки,  хотЯ бы и  в  новом,  самом роскошном
издании!..  Ђ  Я думаю,  что игра не стоит свеч и что пора дать покой костЯм
‚асилиЯ Љириловича,  и  вживе не пощаженным.  …сть у  нас о  чем подельнее и
поважнее толковать,  хотЯ б  и  по  литературе.  ‚  противном случае попрошу
полного исторического и эстетического разбора всех сочинений его...
     ‘о  всем  уважением к  памЯти Џушкина скажу:  оправдание Ѓирона почитаю
непостижимою длЯ  менЯ  обмолвкой великого поэта.  Ќесчастие быть  немцем?..
Ќапротив,  длЯ всех,  кто со времен царЯ ЂлексеЯ Њихайловича посвЯщал ђоссии
свою службу усердно, полезно и благородно, никогда иностранное происхождение
не было несчастием. Њогли быть только временные несправедливости против них.
‚ доказательство указываю на ‹ефорта,  на барона, впоследствии графа, ЂндреЯ
€вановича Ћстермана,  Њиниха,  Њанштейна,  Ѓрюса и  многих других.  Џоневоле
должен высказать здесь довод,  не раз высказанный.  Ћтечество наше,  занЯтое
столько веков борьбою с  дикими или  неугомонными соседЯми,  длЯ  того чтобы
приготовить и  упрочить свою будущую великую оседлость в …вропе,  стоЯщее на
грани Ђзии,  позднее других западных стран озарилось светом наук.  €  потому
иноземцы,  пришедшие к нам поучить нас всему полезному длЯ ђоссии, поступали
ли они в войска,  на флот,  в академии,  в совет царский,  всегда были у нас
принЯты и обласканы, как желанные и почетные гости. “слуги их, если они были
соединены с истинным добром длЯ нас,  всегда награждались и доброю памЯтью о
них. —то ж заслужил Ѓирон от народа? Ќе з