 тысЯчи голосов горЯчо приветствовали консула ‹епида.  ’ысЯчи
других граждан,  главным образом Љорнелии,  в  знак  протеста рукоплескали
Џомпею   ‚еликому.   Ќачались   взаимные   угрозы,   слышались  проклЯтиЯ,
оскорблениЯ.  ‚се это,  несомненно,  окончилось бы кровопролитием, если бы
Џомпеи и  ‹епид,  проходЯ через толпу под руку,  оба громко не уговаривали
своих сторонников.  Ћни призывали к  порЯдку и спокойствию,  просили мирно
разойтись по домам.
   ќти увещеваниЯ временно потушили вспышку,  но все же не оградили ђим от
волнений:  в  тавернах,  харчевнЯх,  на самых оживленных перекрестках,  на
”оруме,  в базиликах,  под портиками, тоже обычно очень людными, возникали
ожесточенные ссоры и  кровопролитные драки.  ‚  эту ночь многие оплакивали
своих родных -  убитых и раненных в уличных схватках; самые горЯчие головы
из народной партии делали попытки поджечь дома видных приверженцев ‘уллы.
   ‚ то времЯ как в ђиме разыгрывалось все это,  в Љумах произошли другие,
не менее важные длЯ нашего повествованиЯ событиЯ.
   ‘пустЯ несколько часов  после  внезапной смерти ‘уллы,  когда на  вилле
бывшего диктатора царил  переполох,  из  Љапуи  приехал человек,  судЯ  по
внешности и по одежде - гладиатор. Ћн сразу же спросил, где можно повидать
‘партака: видно, ему не терпелось встретитьсЯ с ним.
   Џриезжий   отличалсЯ   громадным  ростом,   геркулесовым  сложением  и,
несомненно,  обладал  незаурЯдной физической силой,  котораЯ угадывалась с
первого взглЯда.  Ћн был некрасив, почти безобразен: лицо смуглое, темное,
изрытое оспой,  в  грубых его чертах застыло угрюмое,  малопривлекательное
выражение.  —то-то  свирепое,  звериное было  в  его  черных живых глазах,
горевших, однако, огнем отваги; впечатление дикости довершала густаЯ грива
каштановых волос и запущеннаЯ борода.
   € все же, несмотрЯ на такую неблагодарную внешность, этот великан сразу
располагал  к  себе: чувствовалось, что он человек бесстрашный, грубый, но
искренний, дикий - и все же исполненный благородной гордости, сквозившей в
каждом его движении.
   Џока посланный раб бегал за ‘партаком в школу гладиаторов, помещавшуюсЯ
довольно  далеко  от  главного  зданиЯ,  приезжий  прогуливалсЯ по  аллее,
котораЯ  вела  от  дворца  ‘уллы  к  гладиаторской школе,  и  рассматривал
чудесные статуи, в изобилии украшавшие виллу.
   Ќе прошло и четверти часа, как раб вернулсЯ, а вслед за ним шел быстрым
шагом,  почти бежал,  ‘партак. Џриезжий бросилсЯ ему навстречу. ѓладиаторы
обнЯлись и несколько раз поцеловались. ‘партак заговорил первым:
   - Ќу, ќномай, рассказывай новости!
   - Ќовости все старые,  - ответил гладиатор приЯтным, звучным голосом. -
Џо-моему,  кто не  бодрствует,  не действует и  ничего не хочет делать,  -
негодный лентЯй.  ‘партак,  дорогой друг,  пора  нам  взЯть в  руки меч  и
поднЯть знамЯ восстаниЯ!
   - ‡амолчи,  ќномай!  ЉлЯнусь богами, покровителЯми германцев, ты хочешь
погубить наше дело!
   - Ќапротив, Я хочу, чтобы оно увенчалось великой победой...
   - ѓорЯчаЯ голова!  ђазве криками окажешь помощь делу?  Ќадо действовать
осторожно, благоразумно - только так мы добьемсЯ успеха.
   - „обьемсЯ успеха?  Ќо когда же?  ‚от что мне надо знать. џ хочу, чтобы
это произошло при моей жизни, на моих глазах.
   - Њы поднимемсЯ, когда заговор созреет.
   - ‘озреет?  ’ак,  значит,  со временем... когда-нибудь... Ђ знаешь, что
ускорЯет созревание таких плодов, как заговор и планы восстаниЯ? ‘мелость,
мужество,  дерзость!  „овольно медлить!  Ќачнем,  а там,  вот увидишь, все
пойдет само собой!
   - ‚ыслушай  менЯ...  Ќаберись  терпениЯ,  нетерпеливейший из  смертных.
‘колько человек удалось тебе привлечь за  эти  три месЯца в  школе ‹ентула
Ѓатиата?
   - ‘то тридцать.
   - ‘то тридцать из десЯти тысЯч гладиаторов!..  € тебе уже кажетсЯ,  что
плод наших более чем годовых усилий уже созрел? €ли, по крайней мере, семЯ
проросло и пустило буйные ростки, и труды наши не пропали даром?
   - Љак только вспыхнет восстание, примкнут все гладиаторы. Џроизойдет то
же, что бывает с вишнЯми: одна тЯнет за собой другую.
   - „а  как же  они могут примкнуть к  нам,  не  знаЯ -  кто мы,  к  чему
стремимсЯ,  какими средствами располагаем длЯ  осуществлениЯ нашего плана?
Џобеда будет тем вернее, чем глубже будет доверие к нам наших товарищей.
   Ќеистовый ќномай ничего не  ответил,  он  обдумывал эти слова.  ‘партак
добавил:
   - Ќапример, ты, ќномай, - ты ведь самый сильный и смелый из всех десЯти
тысЯч  гладиаторов  в школе ‹ентула Ѓатиата, а что ты успел сделать за это
времЯ?  Љак  ты  употребил  свое влиЯние на гладиаторов, которым ты обЯзан
твоей  силе  и  мужеству?  ‘колько человек ты собрал и привлек в наш ‘оюз?
Њногим  ли  известна  суть  задуманного нами дела? ђазве нет таких, кто не
особенно  доверЯет  тебе и побаиваетсЯ твоего необузданного нрава и твоего
легкомыслиЯ?  Ђ  многие  ли  знают  Љрикса  или  менЯ,  относЯтсЯ  к нам с
уважением и ценЯт нас?
   - ‚от именно потому,  что Я не такой ученый, как ты, и не умею говорить
так красно и  убедительно,  ты  и  должен быть среди нас.  €  Я  добилсЯ -
правда,  не  без  труда,  -  чтобы  наш  ланиста  Ѓатиат  пригласил,  тебЯ
преподавателем фехтованиЯ  в  свою  школу.  ‘мотри,  вот  его  письмо.  Ћн
приглашает тебЯ  в  Љапую.  -  ќномай  вытащил из-за  поЯса  тонкий свиток
папируса и подал его ‘партаку.
   “ ‘партака загорелись глаза;  он схватил свиток, сорвал печать дрожащей
от волнений рукой и стал читать письмо,  в котором ланиста Ѓатиат сообщал,
что,   наслышавшись  об  искусстве  и  доблести  ‘партака,   он,  ланиста,
приглашает его в свою школу гладиаторов в Љапую длЯ занЯтий с учениками, а
в вознаграждение дает ему превосходный стол и крупное жалованье.
   - ’ак  почему же  ты,  безумный ќномай,  не  дал мне письмо сразу,  как
приехал,  а  столько времени потратил на разговоры?  ‚едь именно этого Я и
ждал,  хотЯ боЯлсЯ надеЯтьсЯ.  ’ам,  там,  среди десЯти тысЯч товарищей по
несчастью,  мое место!  -  восклицал гладиатор,  сиЯЯ от радости и  полный
энтузиазма.  -  ’ам Я  постепенно переговорю с  каждым в  отдельности и со
всеми вместе, Я зажгу в них ту веру, котораЯ согревает мою грудь. Ћттуда в
назначенный день по условному знаку выступит армиЯ в  десЯть тысЯч бойцов!
„есЯть тысЯч рабов разобьют свои  цепи и  бросЯт звеньЯ этих цепей в  лицо
угнетателЯм!  €з  железа позорных своих  цепей  десЯть тысЯч  рабов выкуют
клинки непобедимых мечей!.. Ђх, наконец-то, наконец-то Я заберусь в гнездо
и  отточу зубы  змеенышам,  которые будут  жалить крыльЯ дерзких и  гордых
римских орлов!
   €, не помнЯ себЯ от радости, рудиарий еще раз перечитал письмо Ѓатиата,
а  затем спрЯтал его на  груди.  Ћн то обнимал товарища,  то быстрым шагом
ходил по аллее,  то возвращалсЯ к  ќномаю и,  словно помешанный,  бормотал
какие-то бессвЯзные слова.
   ќномай смотрел на него, не знаЯ - дивитьсЯ ему или радоватьсЯ, и, когда
‘партак немного успокоилсЯ, сказал:
   - џ счастлив,  что ты так доволен.  Ђ как обрадуютсЯ сто тридцать наших
товарищей,  вступивших в ‘оюз! Ћни с нетерпением ждут тебЯ и надеютсЯ, что
ты совершишь великие дела.
   - ќто плохо, что они ждут слишком многого...
   - ‚от ты переедешь к нам и успокоишь наших буЯнов.
   - Ќо ведь это самые твои близкие друзьЯ и,  значит, такие же неистовые,
как и ты...  „а,  да, понимаю. „ействительно, мое пребывание в Љапуе будет
полезно, а то они погубЯт все дело. џ удержу их от опрометчивых вспышек.
   - ‘партак,  клЯнусь,  Я предан тебе всей душой, Я буду слушатьсЯ тебЯ и
во всем буду тебе верным помощником.
   Ћба умолкли.
   ќномай  пристально смотрел на  ‘партака,  и  обычно суровый его  взглЯд
выражал нежность и любовь. ‚друг он воскликнул:
   - Ђ знаешь,  ‘партак,  с тех пор как мы встретились впервые,  -  больше
месЯца  назад,  на  собрании в  Џутеолах,  -  ты  стал  красивее и  как-то
женственнее...  Џрости менЯ,  Я  не  то  хотел сказать...  просто ты  стал
мЯгче... слово "женственнее" к тебе не подходит...
   € тут ќномай вдруг умолк,  потому что ‘партак сразу переменилсЯ в лице,
побледнел и,  проведЯ рукой по лбу, тихо сказал несколько слов - так тихо,
что гигант ќномай не расслышал их:
   - ‚еликие боги! Ђ как же она?..
   €  несчастный рудиарий,  которого любовь к  свободе и братскаЯ любовь к
угнетенным,  жажда  возмездиЯ и  надежда на  победу привели в  необычайное
волнение,  вдруг угас,  поник головой и  стоЯл молча,  отдавшись во власть
воспоминаний.
   Њолчание длилось  долго.  ‘партак,  погруженный в  горестные мысли,  не
проронил ни слова;  в душе у него шла мучительнаЯ борьба,  грудь его тЯжко
вздымалась.  ќномай,  не нарушаЯ его размышлений, стоЯл, скрестив на груди
руки, и с сочувствием смотрел на страдальческое лицо рудиариЯ.
   Ќаконец он не выдержал и,  стараЯсь не задеть товарища,  сказал мЯгко и
сердечно:
   - ‡начит, ты покидаешь нас, ‘партак?
   - Ќет,  нет,  никогда!  Ќикогда!..  -  воскликнул, весь дрожа, фракиец,
поднЯв на ќномаЯ свои Ясные голубые глаза,  на которых выступили слезы.  -
‘корее Я покину сестру, скорее покину... - и, запнувшись, продолжал:
   -  ‚се  Я  брошу,  все...  но никогда не оставлю дела угнетенных, всеми
покинутых  рабов...  Ќикогда!..  Ќикогда!..  -  €, помолчав, добавил: - Ќе
обращай на менЯ вниманиЯ, ќномай... €ди за мной. •отЯ сегоднЯ в доме ‘уллы
день  глубочайшего  траура,  на  кухне мы найдем чем тебе подкрепитьсЯ. Ќо
только,  смотри, ни слова о нашем ‘оюзе, ни одной вспышки гнева, ни одного
проклЯтиЯ!..
   ‘казав это, ‘партак повел гладиатора ко дворцу.

        x x x

   Ќа   тринадцатый   день  после  опубликованиЯ  постановлениЯ  сената  о
похоронах  ‹уциЯ  ЉорнелиЯ  ‘уллы  за  счет  государства и о воздаЯнии ему
торжественных,   царских   почестей,  похоронное  шествие,  сопровождавшее
останки  ‘уллы, двинулось из виллы диктатора по направлению к ђиму, городу
на семи холмах.
   Џочтить усопшего съехались со  всех  концов €талии.  Љогда погребальнаЯ
колесница тронулась из  Љум,  впереди нее  и  за  ней  шли,  кроме консула
‹утациЯ  Љатулла,   двухсот  сенаторов  и  такого  же  количества  римских
всадников, все патриции из Љум, Љапуи, Ѓайи, ѓеркуланума, ЌеаполЯ, Џомпеи,
Џутеол,   ‹итерна  и  других  городов  и  деревень  Љампаньи.  ‡десь  были
представители всех  муниципий и  городов €талии,  двадцать четыре ликтора,
консульские знамена,  орлы всех легионов,  сражавшихсЯ за ‘уллу,  и  свыше
пЯтидесЯти тысЯч  легионеров,  добровольно прибывших в  полном вооружении,
чтобы  отдать последний долг  полководцу.  Ќесколько тысЯч отпущенников из
трибы Љорнелиев,  прибывших из ђима, шли за колесницей в траурных одеждах;
шли многочисленные отрЯды трубачей, флейтистов и кифаристов; тысЯчи матрон
в серых стЋлах и в строгом трауре;  двигались нескончаемые толпы прибывших
в Љумы из разных местностей €талии.
   Ќа  роскошной  колеснице, которую везли шесть черных, словно выточенных
из   черного   дерева  коней,  покоилось  набальзамированное  и  умащенное
благовониЯми тело диктатора, завернутое в золотисто-багрЯную императорскую
мантию - палудамент. Џервыми шли за колесницей. ”авст и ”авста, дети ‘уллы
от –ецилии Њетеллы, ‚алериЯ, ѓортензий, Џублий и ‘ервий ‘улла, дети ‘ервиЯ
‘уллы,  брата  усопшего;  за  ними - близкие родственники, одетые в темные
тоги,  отпущенники,  великое  множество  друзей  и  знакомых,  -  все  они
старательно показывали свое безутешное горе и скорбь.
   „есЯть  дней медленно двигалось похоронное шествие. ‚ каждом селении, в
каждом  городе  к  нему присоединЯлись люди и, умножаЯ его рЯды, придавали
процессии еще больше торжественности и невиданную пышность.
   Ћколо десЯти тысЯч римлЯн вышли из ђима и  двинулись по Ђппиевой дороге
навстречу похоронному шествию, провожавшему останки ‘уллы.
   Љогда   кортеж   достиг   Љапенских  ворот,   десигнатор  -   то   есть
распорЯдитель,  которому,  по  указанию сената,  была доверена организациЯ
похорон  ‘уллы,  -  принЯлсЯ  наводить  порЯдок  в  толпе,  чтобы  усилить
великолепие церемонии.  —аса два он размещал народ.  €,  наконец,  шествие
вступило в город.
   ‚переди  всех  шел  распорЯдитель  похорон  в  сопровождении двенадцати
ликторов в  темно-серых тогах.  ‡атем шли музыканты,  игравшие на  длинных
погребальных  флейтах.  ‡а  ними  следовало  свыше  пЯтисот  плакальщиц  в
траурных одеждах;  они плакали и  вопили за  определенную почасовую плату,
рвали на себе волосы и громко славили деЯниЯ и доблести усопшего.
   ’ак  как  распорЯдитель предупредил плакальщиц,  что  за  эти  похороны
государственнаЯ казна будет расплачиватьсЯ очень щедро, то слезы и плач по
‘улле казались вполне искренними,  исходившими от  сердца,  а  добродетели
бывшего диктатора ђима,  если послушать плакальщиц,  были так велики,  что
все добродетели Љамилла и –инцинната,  ”абрициЯ и ”абиЯ Њаксима,  Љатона и
‘ципиона, вместе взЯтые, не могли с ними сравнитьсЯ.
   ‡а   плакальщицами  следовали  музыканты,   оглашаЯ  воздух  печальными
мелодиЯми.  ‡а музыкантами шла колонна, состоЯвшаЯ более чем из двух тысЯч
легионеров,  граждан и  Љорнелиев,  которые несли свыше двух  тысЯч спешно
изготовленных  золотых  венков.   ќто   были  дары  городов  и   легионов,
сражавшихсЯ на стороне ‘уллы, а также дары его друзей.
   ‡атем  следовал виктимарий, который должен был зарезать у погребального
костра  любимейших  животных  усопшего.  ‡а  виктимарием  шли  рабы,  несЯ
восковые   изображениЯ  предков  ‹уциЯ  ЉорнелиЯ  ‘уллы,  в  том  числе  и
изображение  ђуфина ‘уллы, прадеда диктатора; он дважды избиралсЯ консулом
во  времЯ  нашествиЯ Џирра на €талию; это был честный и храбрый человек, и
тем  не  менее  по решению цензора его изгнали из сената, так как, вопреки
действовавшим  тогда  законам,  он  имел  свыше  десЯти  фунтов  серебра в
различных  изделиЯх.  Љроме  изображений предков, приближенные ‘уллы несли
трофеи  его побед в ѓреции, в Ђзии, в италийских войнах - венки, ожерельЯ,
боевые награды, заслуженные им.
   ‡а  ними  следовала другаЯ группа музыкантов, а после них шел Њетробий,
загримированный  так,  чтобы  возможно  больше походить на своего умершего
друга;  на  нем  была  одежда  покойного,  его  знаки отличиЯ. Ђктеру было
поручено изображать ‘уллу таким, каким он был в жизни.
   ‘разу же  за Њетробием,  на которого во все глаза смотрела толпа людей,
живой изгородью стоЯвших вдоль дороги,  самые,  молодые и сильные сенаторы
попеременно несли  на  плечах  золотые  носилки,  украшенные  драгоценными
камнЯми,  на  которых покоилось тело  ‹уциЯ ЉорнелиЯ ‘уллы,  все  покрытое
богатейшими императорскими знаками отличиЯ.  ‡а носилками шли жена,  дети,
племЯнники и другие близкие родственники и друзьЯ покойного,  все в трауре
и по виду глубоко удрученные скорбью.
   ‚след за  родственниками тело  усопшего провожали все  коллегии жрецов:
сначала шли жрецы коллегии авгуров,  в руках у каждого из них был загнутый
посох.  - отличительный знак авгуров; за ними следовала коллегиЯ фламинов;
впереди всех шел диал - жрец ћпитера, затем марциал - жрец Њарса, квиринал
- жрец  ђомула,  фламины ”лоры и  Џомоны и  другие,  все  в  торжественном
облачении и  в  головных уборах,  похожих  на  митру:  на  их  верхушках к
обвитому шерстью жгутику была прикреплена миртоваЯ ветвь.
   ‡а фламинами шли двенадцать салиев - жрецов "Њарса, шествующего в бой",
в  расшитых туниках,  стЯнутых в  талии  широким военным бронзовым поЯсом,
поверх была накинута роскошнаЯ пурпуроваЯ трабеЯ, на левом боку висел меч,
в левой руке они держали щит,  в правой -  железный жезл; времЯ от времени
они ударЯли им по свЯщенным щитам, которые несли на шесте их служители.
   Џозади  салиев  шли  гаруспики -  гадатели  по  внутренностЯм животных;
фециалы -  жрецы,  объЯвлЯющие войну  и  заключающие мир;  арвалы -  жрецы
богини –ереры;  гадатели по  внутренностЯм жертвы,  которые несли ножи  из
слоновой  кости   -   символ  их   действиЯ  во   времЯ  жертвоприношениЯ;
благороднаЯ,  высокочтимаЯ коллегиЯ  целомудренных,  непорочных весталок в
коротких льнЯных туниках,  поверх которых была  надета стЋла,  и  в  белых
покрывалах с пурпуровой каймой,  спускавшихсЯ с головы вдоль плеч,  а надо
лбом белаЯ повЯзка, придерживающаЯ собранные на затылке волосы.
   ‡а весталками следовало семь жрецов-эпулонов, приготовлЯвших жертвенные
пиршества длЯ двенадцати богов ‘огласиЯ.  ‚ честь этих богов, как во времЯ
всенародных празднеств,  так  и  в  дни общественных бедствий устраивались
роскошные пиры.  €зысканные кушаньЯ пожирались потом,  как  об  этом легко
догадатьсЯ,  самими жрецами,  так  как  своими мраморными челюстЯми статуи
двенадцати богов ‘огласиЯ врЯд ли могли жевать пищу.
   ‡атем  следовали  децемвиры  сивиллиных  книг  и  тридцать  курионов  -
служителей культа, избранных по одному от каждой из тридцати курий. Љортеж
жрецов   замыкали   двенадцать   понтификов,  блиставших  пышностью  своих
латиклавий,  во  главе  с  верховным  жрецом.  Џозади  жрецов  шел  сенат,
всадники,  матроны,  самые  знатные  патрицианки и горожанки, бесчисленнаЯ
толпа  граждан,  а  за ними следовали слуги и рабы покойного; они вели его
боевого конЯ, а также других его любимых коней и собак, которых полагалось
принести в жертву во времЯ сожжениЯ останков.
   ‚ конце кортежа шли легионы,  сражавшиесЯ под началом ‘уллы,  -  войско
весьма внушительное,  соблюдавшее строгий порЯдок и  дисциплину.  ќто было
приЯтное и  вместе с  тем  устрашающее зрелище длЯ бесконечного количества
плебеев, заполнЯвших все улицы, по которым двигалась похороннаЯ процессиЯ;
большинство из них были исполнены злобы и ненависти.
   Њиновав  Љапенские ворота,  шествие проследовало по  длинной и  широкой
улице  того  же  названиЯ,  свернуло на  улицу,  ведущую к  храму  ћпитера
‘татора,  и по ‘вЯщенной улице,  пройдЯ арку,  воздвигнутую в честь ”абиЯ,
победителЯ аллоброгов,  вступило на ”орум,  где в курии,  как раз напротив
ростральной трибуны, был установлен саркофаг ‘уллы.
   ‘енат  первым  разразилсЯ  горестными воплЯми,  затем  всадники,  потом
войско и последним -  народ. ’ак как ”авст не достиг еще зрелого возраста,
не был облачен в тогу мужа и,  согласно обычаю,  не мог поэтому произнести
похвальное надгробное слово,  то  первым  говорил  Џублий  ‘ервилий  ‚атий
€саврийский,  потом консул Љатулл,  а последним -  Џомпеи ‚еликий. ‚се они
вспоминали доблесть и  высокие деЯниЯ  усопшего и  говорили о  нем  только
самое похвальное,  под  аккомпанемент плача и  стенаний всех тех,  кто  по
какой-либо причине при  жизни ‘уллы был  сторонником его  самого и  партии
олигархов и опасалсЯ теперь,  что после смерти диктатора эта партиЯ вскоре
придет в упадок.
   ‡атем в прежнем порЯдке кортеж двинулсЯ дальше,  к Њарсову полю: пройдЯ
через  Њамертинский переулок,  вышел  на  ђатуменскую улицу,  а  затем  по
широкой  и   нескончаемой  улице  ‹ата,   вдоль  которой  были  специально
воздвигнуты арки,  увитые гирлЯндами из ветвей мирта и кипарисов, дошел до
середины обширного Њарсова полЯ,  где  и  должно  было  произойти сожжение
останков ‘уллы.
   ‚се  было уже приготовлено длЯ погребальной церемонии. Ќосилки опустили
рЯдом  с  костром.  Џодошла  ‚алериЯ,  закрыла покойнику глаза и, согласно
обычаю,  вложила  ему  в рот медную монету, которой он должен был уплатить
•арону  за перевоз через волны Ђхеронта; затем вдова поцеловала умершего в
губы  и,  по  обычаю,  произнесла:  "Џрощай!  ‚  порЯдке,  предначертанном
природой,  и  мы  все  последуем  за  тобой". Њузыканты заиграли печальные
мелодии,  и  под их звуки виктимарии принесли в жертву множество животных,
кровь  которых,  смешанную  с молоком, медом и вином, разбрызгали по земле
вокруг костра.
   Џосле всего этого провожавшие начали лить  в  костер благовонные масла,
бросать  различные ароматические вещества,  неисчислимое количество венков
из цветов и лавров,  так что они покрыли весь костер и легли широким слоем
вокруг него.
   €  тогда  началсЯ  бой  гладиаторов из школы ‘уллы; не участвовал в нем
лишь  один  Ђрторикс: по просьбе ‘партака ‚алериЯ приказала ему остатьсЯ в
Љумах.  Ћчень  скоро  все гладиаторы пали мертвыми, так как в погребальных
сражениЯх нельзЯ было даровать жизнь ни одному из этих несчастных.
   Љогда погребальные обрЯды были закончены,  Џомпеи ‚еликий взЯл факел из
рук  либитинариЯ и,  чтобы  воздать наивысшую почесть умершему другу,  сам
пожелал поджечь погребальный костер,  на  котором покоились останки ‘уллы,
завернутые в асбестовую простыню, не поддающуюсЯ действию огнЯ.
   ѓул громких рукоплесканий прокатилсЯ по  всему Њарсову полю в  ответ на
эту дань уважениЯ покойному, принесенную молодым триумфатором, покорителем
Ђфрики.  ЏламЯ  вспыхнуло в  одно  мгновенье и,  быстро распространившись,
охватило  костер  извивающимисЯ  огненными  Языками,  окутав  его  облаком
густого благовонного дыма.
   Џолчаса спустЯ от тела того,  кто на протЯжении стольких лет приводил в
трепет весь ђим  и  €талию и  чье имЯ прогремело по  всему миру,  осталась
только  кучка  костей  и  пепла.   ‘  горестными  слезами  и  причитаниЯми
плакальщицы тщательно собрали их  и  сложили в  бронзовую урну с  богатыми
чеканными украшениЯми и чудесными инкрустациЯми.
   “рна  с  прахом  была  временно  установлена  в  храме,  который  ‘улла
несколько  лет  тому  назад  велел  построить  в   том  самом  месте  близ
ќсквилинских ворот, где он победил сторонников ѓаЯ ЊариЯ. Ћн посвЯтил этот
храм  ѓеркулесу Џобедителю.  “рна  должна  была  находитьсЯ там  впредь до
перенесениЯ ее в роскошную гробницу, сооруженную, согласно декрету сената,
на государственный счет,  в  том месте Њарсова полЯ,  где был погребальный
костер.
   Џока  плакальщицы собирали в урну прах ‘уллы, виктимарии набрали двести
двадцать  корзин ароматических веществ, оставшихсЯ от огромного количества
благовоний,  принесенных  женщинами  на  Њарсово  поле; и в памЯть бывшего
диктатора  вылепили  из  душистых смол и воска две статуи: одна изображала
‘уллу, другаЯ - ликтора.
   ‘партак  как  ланиста,  находившийсЯ на службе у ‘уллы, тоже должен был
надеть   серую  тунику  и  серый  плащ,  чтобы  участвовать  в  шествии  и
присутствовать  при  сражении гладиаторов. ‘ трудом сдерживаЯ негодование,
смотрел  он,  как  убивали  друг  друга  его ученики, которых он не только
обучил искусству фехтованиЯ, но и посвЯтил в тайны ‘оюза угнетенных. Љогда
закончилась  церемониЯ  похорон,  он вздохнул с облегчением: теперь он мог
идти,  куда  ему заблагорассудитсЯ. ЏользуЯсь своей геркулесовой силой, он
пробилсЯ  сквозь  толпу  и  двинулсЯ прочь от Њарсова полЯ. ќто стоило ему
немалого  труда,  так  как  на похоронах присутствовали сотни тысЯч людей;
словно  волны  морские,  они  шумели,  ревели,  вливались  в  улицу ‹ата и
двигались к городу.
   ‘олнце зашло,  уже наступили сумерки,  и  над вечным городом спускалась
ночь,  но  на  горизонте еще  горели огнем  багровые,  точно  раскаленные,
облака,  похожие на зарево чудовищного пожара, охватившего вершины холмов,
обступивших ђим.
   ЊноготысЯчнаЯ толпа  двигалась  медленно  более  плотными  рЯдами,  чем
воинский легион,  шествовавший сомкнутым строем,  и  в  гуще ее  слышались
самые разнообразные толки и  отзывы о  торжественных похоронах и  о  самом
‘улле, которого почтили такими похоронами.
   Џо  сравнению  с  остальными  ‘партак шел очень быстро и на каждом шагу
оказывалсЯ  рЯдом  с  новыми людьми, слышал все времЯ самые противоречивые
мнениЯ по поводу событий, занимавших все умы в этот день.
   - Љак тебе кажетсЯ,  долго простоит урна с его прахом в храме ѓеркулеса
ЏобедителЯ?
   - Ќадеюсь, что, к чести ђима и народа нашего, разгневаннаЯ толпа вскоре
разобьет вдребезги эту урну, а прах развеет по ветру.
   - Ќаоборот,  будем  надеЯтьсЯ,  что  длЯ  блага  ђима  таких,  как  вы,
головорезов-марианцев, скоро передушат в ’уллиане.
   Ђ в другом месте слышалсЯ такой разговор:
   - ѓоворил Я тебе -  несчастный ђим,  все мы несчастные!  ’оре нам!  Џри
жизни ‘уллы, даже в его отсутствие, никто не смел и помыслить о переменах.
   - ‡ато теперь... „а не допустит этого ћпитер!.. Ќесчастные законы!..
   -  ‡аконы?  Љакие  законы?..  Џослушай-ка,  ‚ентудей, вот этот называет
законами   надругательство   ‘уллы   над  всеми  человеческими  правами  и
повелениЯми богов!..
   - ‡аконы?  Љто говорит о  законах?  Ђ знаете ли вы,  что такое закон?..
Џаутина! ‚ ее тенетах запутываетсЯ мошка, а осы разрывают их.
   - ‚ерно, ‚ентудей!
   - Ѓраво, ‚ентудей.
   - ЉлЯнусь кузницей ‚улкана!  џ  спрашиваю:  если  тому,  кто  ежедневно
осквернЯл и  грЯзнил свое имЯ,  оказывают царские почести,  что же  будет,
если  вдруг завтра -  да  убережет нас  от  этого ћпитер!  -  умрет Џомпеи
‚еликий?
   - Џослушай, как этот кузнец корчит из себЯ перипатетика!..
   - „а он за ЊариЯ, этот поклонник ‚улкана...
   - Ќу, а знаешь ли ты, что произошло бы, если б умер Џомпеи?
   - …го сбросили бы с ѓемоний.
   - € правильно поступили бы!..
   - ‡ачем же нас учат быть добродетельными и честными, если только пороку
обеспечено богатство и могущество в жизни, а после смерти - обожествление?
   - ’ы  прав!  „обродетель пусть отправлЯетсЯ в  непотребный дом,  там ей
место!
   - ‘праведливость надо сбросить с ’арпейской скалы!
   - Љ старьевщику всю эту ветошь!
   - ‚ пропасть все эти достоинства и могущество!
   - „а здравствует ‘улла!
   - „а здравствует свобода, сестра палача!
   - „а здравствуют во веки веков незыблемые ‡аконы двенадцати таблиц! Ћни
теперь стали похожи на плащ „иогена:  патрицианские мечи понаделали в  них
столько дыр, что теперь уж ничего не разберешь на этих скрижалЯх!
   - •ороши законы! Џонимай их и толкуй как кому вздумаетсЯ, - не уступишь
любому законоведу!
   Ћстроты и злые насмешки,  словно туча дротиков,  непрерывно сыпались на
олигархов.  ‘партак все  времЯ слышал их,  пока  не  дошел до  ђатуменских
ворот,  где столпились провожавшие; когда кортеж спускалсЯ к Њарсову полю,
они были в хвосте,  а теперь, по возвращении в город, оказались впереди. ‚
большинстве своем это были плебеи,  пришедшие на  похороны из любопытства.
Ћни ненавидели ‘уллу.
   “сердно работаЯ локтЯми, ‘партак одним из первых очутилсЯ у крепостного
вала и  вошел через заставу в город.  ђим как будто вымер -  так безлюдны,
пустынны были улицы,  обычно очень оживленные в  этот час.  ‘партак быстро
дошел  до  гладиаторской школы  ћлиЯ  ђабециЯ,  где  он  назначил свидание
Љриксу, с которым увиделсЯ мельком утром за Љапенскими воротами.
   Ѓеседа  между  двумЯ  рудиариЯми  была  задушевнаЯ,   долгаЯ  и   очень
оживленнаЯ.  Љрикс, так же как и ‘партак, возмущалсЯ убийством гладиаторов
у  костра ‘уллы;  фракиец все еще не мог прийти в  себЯ от этой бойни,  на
которой присутствовал поневоле.
   Љрикс  торопил ‘партака принЯть предложение ‹ентула Ѓатиата и  ехать  в
Љапую,  в  его  школу,  длЯ  того  чтобы  в  возможно более  короткий срок
завербовать как можно больше приверженцев их делу.
   -  ’еперь  успех  нашего  замысла,  -  заметил  галл в заключение своей
грубоватой, но горЯчей речи, - всецело зависит от тебЯ: все в твоих руках,
‘партак;  если душа твоЯ полна другим чувством, более сильным, чем желание
освободить  рабов,  то  всЯ надежда увидеть торжество нашего великого дела
длЯ нас погибнет навсегда.
   Џри этих словах ‘партак побледнел и, глубоко вздохнув, сказал:
   - Љаким бы  сильным чувством ни  была  полна моЯ  душа,  Љрикс,  ничто,
слышишь ты,  ничто в  мире  не  отвлечет менЯ  от  служениЯ великому делу.
Ќичто,  даже на мгновение,  не заставит менЯ свернуть с  пути,  избранного
мною, ничто и никто не заставит менЯ отказатьсЯ от моих намерений!
   Ћни еще долго беседовали друг с другом. „оговорившись обо всем, ‘партак
простилсЯ  с  ним  и,  выйдЯ  из  школы  ћлиЯ  ђабециЯ,  направилсЯ к дому
наследников  ‘уллы,  быстро  шагаЯ  по улицам, которые уже заполнЯла толпа
людей, возвращавшихсЯ с похорон.
   ‘партак  переступил порог  дома,  остиарий  сказал  ему,  что  Њирца  с
нетерпением ждет  его  в  комнате рЯдом  с  конклавом,  куда  вдова  ‘уллы
уединилась от непрошеных взглЯдов и назойливых соболезнований.
   ‘ердце ‘партака забилось,  словно от  предчувствиЯ какого-то несчастьЯ;
он  побежал в  апартаменты ‚алерии и  встретил там  свою сестру,  котораЯ,
завидев его, воскликнула:
   - Ќаконец-то! ѓоспожа ожидает тебЯ уже больше часа!
   Ћна доложила о нем ‚алерии и по ее приказу ввела ‘партака в конклав.
   ‚алериЯ,  очень бледнаЯ,  унылаЯ,  в  темной столе и серой вуали,  была
особенно прекрасна.
   - ‘партак!..  ‘партак мой!..  - произнесла она, вставаЯ с ложа и сделав
несколько шагов к  нему.  -  ‹юбишь ли ты менЯ?  ‚се ли еще ты любишь менЯ
больше всего на свете?
   ‘партак,  поглощенный иными,  мучительными мыслЯми, которые в последние
дни тревожили его,  раздираемый борьбой противоречивых чувств, был поражен
этим неожиданным вопросом и ответил не сразу.
   - Џочему,  ‚алериЯ, ты спрашиваешь менЯ? џ чем-нибудь огорчил тебЯ? „ал
тебе  повод усомнитьсЯ в  моей  нежности,  в  моем  благоговении,  в  моей
преданности тебе?  ‚едь ты заменила мне мать,  которой больше нет в живых,
мою несчастную жену,  погибшую в  неволе под плетью надсмотрщика.  ’ы  мне
дороже всего в мире.  ’ы единственнаЯ любовь моЯ;  в моем сердце Я воздвиг
тебе алтарь.
   - Ax!  -  радостно воскликнула ‚алериЯ, и глаза ее засиЯли. - ‚от так Я
всегда мечтала быть любимой.  ’ак долго и  тщетно мечтала.  €  это правда?
‘партак,  ты  любишь менЯ так,  как говоришь?  Ќо всегда ли ты будешь менЯ
любить?
   - „а,  да!  ‚сегда!  - произнес он дрожащим от волнениЯ голосом. Џотом,
опустившись на колени,  он сжал руки ‚алерии в своих руках и,  покрываЯ их
поцелуЯми, говорил: - ‚сегда буду поклонЯтьсЯ тебе, моЯ богинЯ, если даже,
когда даже...
   Ћн больше не мог произнести ни слова и разрыдалсЯ.
   - —то с тобой?  —то случилось?  Џочему ты плачешь?..  ‘партак...  скажи
мне...  скажи мне,  -  прерывающимсЯ от тревоги голосом повторЯла ‚алериЯ,
всматриваЯсь в  глаза рудиариЯ,  и целовала его в лоб,  прижимала к своему
сердцу.
   ‚ эту минуту кто-то тихо постучал в дверь.
   - ‚стань,  -  шепнула ему ‚алериЯ;  и,  подавив,  насколько могла, свое
волнение и придав твердость голосу, спросила: - —то тебе, Њирца?
   - Џришел ѓортензий, он спрашивает тебЯ, - ответила за дверью рабынЯ.
   - “же?  -  воскликнула ‚алериЯ и  тут же  прибавила:  -  Џусть подождет
минутку, попроси его подождать немного...
   - •орошо, госпожа...
   ‚алериЯ  прислушалась и,  как  только  затихли  шаги  Њирцы,  торопливо
произнесла:
   - ‚от он  уже пришел...  поэтому-то Я  так тревожилась,  ожидаЯ тебЯ...
поэтому Я  и  спросила,  готов ли  ты всем пожертвовать ради менЯ...  ‚едь
ему... ѓортензию... все известно... Ћн знает, что мы любим друг друга...
   - Ќе  может  быть!..  Љак  же?..  Ћткуда?..  -  взволнованно воскликнул
‘партак.
   - Њолчи!.. џ ничего не знаю... ‘егоднЯ он обронил только несколько слов
об этом... обещал прийти вечером... ‘прЯчьсЯ... здесь... в этой комнате, -
указала ‚алериЯ,  приподнЯв занавес на  одной из дверей,  -  тебЯ никто не
увидит, а ты все услышишь... и тогда ты узнаешь, как любит тебЯ ‚алериЯ.
   ‘прЯтав рудиариЯ в соседней комнате, она прибавила шепотом:
   - —то бы ни случилось -  ни слова, ни движениЯ. ‘лышишь? Ќе выдай себЯ,
пока Я не позову.
   Ћпустив портьеру,  она  приложила обе руки к  сердцу,  как будто хотела
заглушить его биение,  и села на ложе;  минуту спустЯ,  овладев собою, она
непринужденно и спокойно, своим обычным голосом позвала рабыню:
   - Њирца!
   „евушка показалась на пороге.
   - џ велела тебе,  - обратилась к ней матрона, - передать ѓортензию, что
Я одна в своем конклаве. ’ы это исполнила?
   - џ все передала, как ты приказала.
   - •орошо, позови его.
   —ерез минуту знаменитый оратор с  небритой пЯтнадцать дней  бородой,  в
серой тунике и темного цвета тоге,  нахмурив брови,  важно вошел в конклав
своей сестры.
   - Џривет тебе, милый ѓортензий, - сказала ‚алериЯ.
   - Џривет тебе,  сестра, - ответил ѓортензий с Явным неудовольствием. €,
оборвав свою речь, он надолго погрузилсЯ в унылое молчание.
   - ‘адись  и  не  гневайсЯ,  дорогой брат,  говори  со  мной  искренне и
откровенно.
   - ЊенЯ  постигло огромное горе  -  смерть  нашего  любимого ‘уллы,  но,
видимо,  этого было мало,  -  на менЯ обрушилось еще другое,  неожиданное,
незаслуженное несчастье:  мне пришлось узнать, что дочь моей матери, забыв
уважение к себе самой, к роду Њессала, к брачному ложу ‘уллы, покрыла себЯ
позором,  вступив в  постыдную свЯзь с презренным гладиатором.  Ћ ‚алериЯ,
сестра моЯ!.. —то ты наделала!..
   - ’ы порицаешь менЯ,  ѓортензий,  и слова твои очень обидны.  Ќо прежде
чем защищатьсЯ, Я хочу спросить тебЯ, - ибо имею право это знать, - откуда
исходит обвинение?
   ѓортензий поднЯл голову, потер лоб рукой и отрывисто ответил:
   - €з  многих мест...  —ерез  шесть  или  семь  дней  после смерти ‘уллы
•рисогон передал мне вот это письмо.
   ѓортензий подал ‚алерии измЯтый папирус.  Ћна  тотчас развернула его  и
прочла:

   "‹уцию Љорнелию ‘улле,
   €мператору, „иктатору, ‘частливому, ‹юбимцу ‚енеры, дружеский привет.
   ’еперь  вместо обычных слов: "Ѓерегись собаки!" - ты мог бы написать на
двери твоего дома: "Ѓерегись змеи!", вернее: "Ѓерегись змей!" - так как не
одна, а две змеи устроили себе гнездо под твоей крышей: ‚алериЯ и ‘партак.
   Ќе поддавайсЯ первому порыву гнева, проследи за ними, и в ночное времЯ,
в  час пениЯ петухов,  ты убедишьсЯ в том,  что твое имЯ осквернЯют,  твое
брачное  ложе  позорЯт,   издеваютсЯ  над  самым  могущественным  в   мире
человеком, внушающим всем страх и трепет.
   „а сохранЯт тебЯ боги на долгие годы, и избавЯт от подобных несчастий".

   ‚сЯ кровь бросилась в лицо ‚алерии при первых же строчках письма; когда
же она прочла его до конца, восковаЯ бледность разлилась по ее лицу.
   - Ћт кого •рисогон получил это письмо?  - спросила она глухим голосом и
стиснула зубы.
   -  Љ сожалению, он никак не мог вспомнить, кто ему передал это письмо и
от  кого  оно  было.  Џомнит только, что раб, доставивший письмо, прибыл в
Љумы  через несколько минут после смерти ‘уллы. •рисогон был тогда в таком
отчаЯнии  и  так  взволнован,  что, получив письмо, машинально взЯл его, и
только  через  шесть  дней  оно оказалось у него в руках. Ћн решительно не
помнит, как и от кого получил письмо.
   - џ не стану убеждать тебЯ, - после минутного молчаниЯ спокойно сказала
‚алериЯ,  -  что безыменный донос не доказательство и на основании его ты,
ѓортензий,  брат  мой,  не  можешь обвинЯть менЯ,  ‚алерию Њессала,  вдову
‘уллы...
   - …сть  еще  иное доказательство:  Њетробий,  безутешно горюЯ о  смерти
своего друга и  считаЯ свЯщенным долгом отомстить за поруганную его честь,
через  десЯть или  двенадцать дней  после  смерти ‹уциЯ  пришел ко  мне  и
рассказал о твоей свЯзи со ‘партаком.  Ћн привел рабыню,  котораЯ спрЯтала
ЊетробиЯ в  комнате,  смежной с  твоим конклавом во дворце в Љумах,  и там
Њетробий собственными своими  глазами видел,  как  ‘партак входил  к  тебе
поздно ночью.
   - „овольно,  довольно!  - вскрикнула ‚алериЯ, менЯЯсь в лице при мысли,
что ее поцелуи,  слова,  тайна ее любви стали известны презренной рабыне и
такому жалкому существу, как Њетробий. - „овольно, ѓортензий! € так как ты
уже высказал свое порицание, то теперь выслушай, буду говорить Я.
   Ћна  встала,  скрестила руки на  груди и,  глЯдЯ сверкающими глазами на
брата, гордо поднЯв голову, сказала:
   - „а,  Я люблю ‘партака,  ну и что же? „а, люблю, люблю его страстно!..
Ќу, и что же?
   - Ћ  великие  боги,  великие боги!  -  воскликнул совсем  растерЯвшийсЯ
ѓортензий и, вскочив, схватилсЯ в отчаЯнии за голову.
   - Ћставь в покое богов, они тебЯ не слышат. ‹учше выслушай то, что буду
говорить Я.
   - ѓовори...
   - „а, Я любила, люблю и буду любить ‘партака.
   - ‚алериЯ, замолчи! - прервал ее ѓортензий, гневно глЯдЯ на нее.
   - „а,  люблю,  люблю его и буду вечно любить,  - настойчиво и вызывающе
повторЯла ‚алериЯ. - € Я спрашиваю тебЯ: что ж из этого?
   - „а  защитит тебЯ ћпитер,  мне  просто страшно за  тебЯ,  ‚алериЯ,  ты
совсем обезумела!..
   -  Ќет,  Я всего лишь женщина, котораЯ решилась нарушить и нарушит ваши
деспотические законы, отбросит все ваши бессмысленные предрассудки, сорвет
все  нестерпимые  золотые  цепи,  в  которые вы, победители мира, заковали
женщин!  ‚от  чего  Я хочу и уверЯю тебЯ, брат мой, что стремление к этому
вовсе  не  свидетельствует о потере разума, о помрачении рассудка, а может
быть,  как раз наоборот: это признак просветлениЯ разума. Ђх, так, значит,
менЯ  обвинЯет  Њетробий  -  Њетробий,  этот мерзкий шут и паЯц, настолько
подлый  и  порочный,  что  вызывает  ревность  у  всех  женщин,  чьи мужьЯ
встречаютсЯ  с  ним? Ћн менЯ обвинЯет! ‚оистину изумительно! џ не понимаю,
как  ты,  ѓортензий, придаваЯ такой вес обвинениЯм ЊетробиЯ, не предложишь
сенату  избрать  его цензором нравов. Ћн был бы цензором, вполне достойным
римских   нравов.   Њетробий,  охранЯющий  целомудренных  весталок!  ‚олк,
сопровождающий  ЯгнЯт на пастбище! ’олько этого не достает вашему гнусному
ђиму, где ‘улле, осквернившему город убийствами, воздвигают статуи и храмы
и  где  под  сенью  ‡аконов  двенадцати  таблиц ему было дозволено на моих
глазах,  рЯдом  с моими покоЯми проводить все ночи в безобразных оргиЯх. Ћ
законы  нашего  отечества!  Љак  вы  справедливы  и  как  широко можно вас
толковать!..  ќти  законы  мне тоже кое-что разрешали: мне предоставлЯлось
право  оставатьсЯ  спокойной  свидетельницей  всего  происходЯщего  и даже
проливать  слезы,  но  тайком,  в подушки вдовьего ложа, и, наконец, право
быть  отвергнутой  в любой день по той единственной причине, что Я не дала
наследника своему господину и повелителю!
   ‹ицо ‚алерии горело от возбуждениЯ,  она говорила с  возрастающим жаром
и,  наконец,  умолкнув  на  минуту,  повернулась  к  ѓортензию,  изумленно
смотревшему на  нее  широко раскрытыми,  неподвижными глазами.  ‡атем  она
продолжала:
   -  „а,  конечно,  перед  лицом  таких законов Я нарушила свой долг... џ
знаю...  признаю  это...  Ќо  Я  не  собираюсь  ни  защищатьсЯ, ни просить
прощениЯ:  Я  нарушила  свой  долг тем, что не имела мужества уйти из дома
‘уллы  со ‘партаком. џ не могу считать себЯ преступной за то, что полюбила
этого  человека, Я горжусь моей любовью. “ него благородное и великодушное
сердце  и  ум, достойный великих дел; если бы он победил во ”ракии римские
легионы,  им восхищались бы больше, чем ‘уллой и Њарием, боЯлись бы больше
ѓаннибала  и  Њитридата!..  Ќо  он  был  побежден,  и  вы  сделали из него
гладиатора,  потому  что  вы  в течение многих веков привыкли обращатьсЯ с
побежденными  народами  по  правилу  "горе  побежденным", которое когда-то
галлы  применили  по  отношению к вам. ‚ы считаете, что боги создали людей
длЯ  вашей забавы. € только потому, что вы сделали из ‘партака гладиатора,
потому,  что  вы  так  назвали  его, вы думаете, что изменили его природу.
Ќапрасно  вы  полагаете,  что  достаточно  вашего повелениЯ, чтобы вселить
отвагу  и  смелость  в  душу  труса и разум в голову безумца, а человека с
высокой душой и умом обратить в безмозглого барана!..
   - €так, ты восстаешь против законов нашей родины, против наших обычаев,
против всЯкой благопристойности и приличиЯ?  - изумленно и грустно спросил
великий оратор.
   - „а,   да,   да...   ‚осстаю,   восстаю...   отказываюсь  от  римского
гражданства,  от своего имени,  от своего рода...  џ  ничего ни от кого не
требую... “еду жить на уединенную виллу, в какую-нибудь далекую провинцию,
или  же  во  ”ракию,  в  ђодопские горы,  со  ‘партаком,  и  вы,  все  мои
родственники, больше не услышите обо мне... ’олько бы быть свободной, быть
самой собою, свободно распорЯжатьсЯ своим сердцем, своими привЯзанностЯми.
   Ћбессилев от волнениЯ, от наплыва бурных чувств, изливавшихсЯ в гневных
словах, ‚алериЯ побледнела и упала на ложе в полном изнеможении.
   ‚от  уже более получаса ‚алериЯ была в  сильном нервном возбуждении,  -
это,  несомненно,  мешало ей понЯть все значение сказанного ею и осмыслить
последствиЯ ее признаний.  Њожет быть,  она и  не была права в такой мере,
как ей это казалось. †изнь ее в прошлом нельзЯ было назвать безупречной, и
даже в  своей любви к ‘партаку,  единственной настоЯщей любви,  от которой
действительно затрепетало ее сердце,  она вела себЯ легкомысленно.  Ќо все
же ‚алериЯ в  страстной,  хотЯ,  может быть,  и  не вполне логичной,  речи
обрисовала те страданиЯ,  тот гнет и даже,  скажем прЯмо,  то унижение, на
которое римские законы обрекали женщину.  ’акое  положение следует отчасти
приписать  испорченности  нравов  того  времени.  ђазвращенность  римского
общества  безудержно  росла   от   беспрерывно  возраставшей  необузданной
роскоши,  непристойных оргий,  которым предавались отцы и мужьЯ, а главным
образом,  от  владычества бесстыдных куртизанок,  в  богатстве  и  роскоши
сравнЯвшихсЯ с матронами;  во всех общественных местах совершенно открыто,
бесстыдно,   нагло  ими  любовались  и   восхищались  фатоватаЯ  молодежь,
патриции, всадники и другие римские граждане.
   ‚  печальном  положении  женщин  и  в  еще  худшем  положении  сыновей,
страдавших от неограниченной власти отцов,  во все более расширЯвшемсЯ зле
безбрачиЯ,   в   разрушении  семьи  и   семейных  устоев,   во  все  более
распространЯвшемсЯ рабовладении,  при котором всю работу во