линной  весточкой от •уана, дыханием этой счастливой
девчушки. ’ак значит, бреши не  может быть, Я должна идти дальше  по пыльной
дороге и снова чувствовать тЯжесть  пакета, режущего мне пальцы? Џоговори со
мной,  ‘елиЯ,  во  сне, в своем  глупом, покорном  забытьи, скажи ты  первое
слово, скажи мне,  что Я ошибаюсь, как это мне  говорили столько раз, и Я им
верила,  но,  едва  войдЯ  к себе,  снова  впадала  в  свою профессиональную
привычку,  или в  свою гордыню,  скажи мне, что ’елль не совсем уж  напрасно
прислала мне  куклу и  что ты и впрЯмь тут, рЯдом, несмотрЯ на ту немыслимую
смерть под белыми лампами. џ не  усну, нет, не усну всю ночь, Я увижу первый
луч зари в этом окне, свидетелЯ стольких бессонниц, и Я пойму, что ничего не
изменилось, что пощады нет. ЃойсЯ катаров,  девочка, или сумей вырвать  менЯ
из этого болота. Ќо ты спишь, ты  не ведаешь своей силы, тебе не узнать, как
тЯжела твоЯ рука, лежащаЯ на моей подушке, тебе так и не узнать, что терпкий
ужас этого  днЯ и смерть в холодном свете ламп отступила на миг перед теплом
твоего  дыханиЯ, перед этим теплом,  простершимсЯ словно озерцо на солнечном
песке.  Ќе  просыпайсЯ,  Я  хочу  еще  послушать,  как наплывают  и  опадают
маленькие  волны твоего  озера, позволь мне думать, что,  если бы  •уан  был
здесь и смотрел на менЯ, тогда что-то, что было бы уже не мною, вырвалось бы
из ложного бесконечного  отчуждениЯ, чтобы  протЯнуть к нему руки. Ђх, знаю,
это все обман, ночные химеры, но  не  шевелись, ‘елиЯ,  позволь мне  еще раз
попытатьсЯ  изменить порЯдок:  прощание,  вонзающаЯсЯ  в  руку  игла, пакет,
столик  в "Љлюни", зависть, надежда  и  еще то, другое, ‘елиЯ,  с  чем, быть
может,  легче  будет понЯть или совсем себЯ погубить, не шевелись, ‘елиЯ, не
просыпайсЯ.

     -- ’ак значит, она уже?..
     -- Ќу да, стоит посмотреть на ее глаза, -- прошептал •уан. -- Ќе сумели
мы уследить, а теперь уже поздно, как всегда бывает.
     -- ‹учше об этом никому не рассказывать, -- сказала ’елль, -- серьезные
люди сочтут бредом.
     -- ‘реди  наших знакомых мало людей серьезных, -- сказал •уан,  который
ужасно быстро уставал,  когда приходилось  говорить  сдавленным голосом.  --
‘ерьезные  люди,  как  правило,  узнают  о  таких  вещах,  читаЯ  газеты  за
завтраком. Ќо скажи, как может быть, что они нас не слышат?
     -- Џросто мы говорим очень тихо, -- блестЯще нашлась ’елль. -- Ђ то бы,
конечно, в такой час и в той же комнате...
     --  Џогоди,   погоди,   --  сказал  •уан,  пытаЯсь  установить   свЯзи,
ускользавшие,  как ниточки, которые,  кажетсЯ, могли  бы что-то сказать,  но
вдруг куда-то  исчезали,  когда  он,  внезапно и  смутно, начинал как  будто
понимать,  почему  фрау  Њарта  не  замечает  их  присутствиЯ, почему  дверь
осталась полуоткрытой  и ’елль смогла так легко к нему  подойти, почему юнаЯ
англичанка  не спала; и еще  ночь  в ресторане "Џолидор",  вдруг пронесшаЯсЯ
вихрем по чему-то, что не  назовешь памЯтью, была здесь, нарушаЯ  все законы
времени, и казалось -- сейчас все объЯснитсЯ, хотЯ  объЯснение невозможно; и
еще  это  поползновение к бегству, представлЯвшее  тот  факт (как иначе  его
назвать?),  что губы фрау Њарты  еще не  припали к горлу девушки и что следы
преступлениЯ  едва “гадывались в двух крошечных багровых  пЯтнышках, которые
не отличишь от двух родинок, -- чистейшим пустЯком, конечно не заслуживающим
быть причиной скандала или страха, которые легко подменило почти равнодушное
непротивление, и оно также --  •уан это чувствовал, и бесполезно было бы это
отрицать -- было одной  из ниточек,  которую  он хотел бы свЯзать с  другими
ниточками, чтобы  наконец прийти к  пониманию, к  чему-то имеющему  облик  и
название, но в этот миг ’елль стиснула  его  бицепс с  резкостью стрелЯющего
стартера,  молниеносно  взламывающего  идеальную неподвижность, и вот  струЯ
воды  обрушиваетсЯ на  кучу  совершенно  сухих  людей,  стоЯщих  у бассейна.
ЏроклЯтье, про себЯ выругалсЯ •уан, понимаЯ, что ему все равно не удалось бы
свЯзать отдельные ниточки, как не сумел  он этого сделать  в вечер ресторана
"Џолидор",  что,  как  не  раз уже  бывало,  он  оказалсЯ обманут  страстной
надеждой и  что рука ’елль, сжимающаЯ его бицепс, ЯвлЯетсЯ как бы  невольным
оправданием теперь,  когда  все опЯть растворилось  в  пассивном приЯтии, не
столь далеком от соучастиЯ.
     -- Ќе дай ей укусить, -- прошептала ’елль. -- …сли только она укусит, Я
на нее кинусь и убью.
     •уан продолжал смотреть, ни  на что другое не способный. Ћн чувствовал,
как, прильнув к нему, дрожит ’елль -- его трепет вдруг передалсЯ ее телу. Ћн
же вЯло  обнЯл ее за талию, прижал к себе. "Љонечно, нельзЯ допустить, чтобы
она  укусила,  --  подумал он. -- €  хотЯ  уже ничего  не изменишь, это дело
принципа".  ЌесмотрЯ  на  одолевшую его  апатию, каждаЯ подробность  действа
воспринималась с почти  нестерпимой выпуклостью и четкостью, хотЯ восприЯтие
это было  лишено смысла, не будило совести; по сути, человеческой здесь была
только дрожь ’елль, ее страх  при  виде того,  как  фрау  Њарта  медленно --
словно  чтобы  продлить  удовольствие  --   наклонилась  и  затем  внезапным
движением опустила руки к талии  девушки и  принЯлась тЯнуть кверху  розовую
пижаму, не встречаЯ ни стыда, ни сопротивлениЯ, пока не обнажилась  грудь, и
тут девушка,  будто этого лишь  дожидалась, чтобы  не  утруждать  себЯ  зрЯ,
вскинула жестом танцовщицы кверху руки, и пижамнаЯ блузка была снЯта и упала
на пол у кровати, напоминаЯ  комнатную собачку, свернувшуюсЯ  клубком у  ног
хозЯйки.
     --  Ќе допусти этого, не допусти / Џогоди, ты же видишь, она ей  ничего
не  сделала / Ќо это ужасно, не дай ей /  Џогоди  / џ не  хочу,  не хочу / џ
думаю,  а если... /  Ћна сейчас укусит ее  в  грудь, не  допусти до этого  /
Џогоди / •уан, ради бога / ѓоворю тебе, погоди, надо убедитьсЯ,  что... / Ќо
это ужасно, •уан /  Ќет, ты смотри / Ќе хочу; говорю тебе,  она ее укусит  /
‘мотри, ты же видишь, что нет / “кусит, укусит, она просто  выжидает, потому
что слышит нас, но она укусит / Ќет, ’елль, не  укусит / €ли сделает еще что
похуже,  не допусти  этого / џ не допущу / Ќу вот, вот сейчас, •уан / Ќу же,
дорогаЯ, минутку подожди еще, тут  что-то не то, это  чувствуетсЯ, не бойсЯ,
она ее не укусит, она ее раздела не длЯ того, чтобы укусить, она сама уже не
знает, длЯ чего, глЯди на  нее,  она как бы забыла,  что должна сделать, она
растерЯлась,  глЯди на  нее, хорошенько глЯди, видишь,  она поднимает с полу
пижаму и подает девушке,  хочет помочь ей надеть,  и  это так же трудно, как
одевать покойника. Џочему бы тебе не  помочь ей одетьсЯ, ’елль? †енщины  так
ловко это делают, прикрой эти невинные грудки, ты же  видишь, они нетронуты,
нет, тут должно было произойти  что-то совсем другое,  фрау. Њарте  вовсе не
надо было снимать с нее пижаму, она пришла сюда,  чтобы еще раз прокусить ей
горло, а вместо этого... Ќет, ’елль,  мы никогда не узнаем, да не дрожи так,
порЯдок  восстанавливаетсЯ,  сперва  один  рукав,  потом  другой.  Ќу  Ясно,
дорогаЯ, мы  будем начеку, разумеетсЯ, горло все еще обнажено, и на нем  два
крошечных  следа,  но  ты увидишь, она ее  не укусит, все  расстроилось, все
пошло не так, возможно, из-за нас или из-за чего-то, что Я, казалось, сейчас
пойму, но нет, не понЯл.
     -- „евушка, зашевелилась, -- сказала ’елль.
     -- „а, верно, -- сказал •уан. --  Џока что можно с уверенностью сказать
одно -- сегоднЯ она будет невредима.
     -- Ћна надевает халат.
     -- ѓолубой, -- сказал •уан. -- Џоверх розовой пижамы. ’олько англичанка
способна на такое.
     -- Ћна сейчас выйдет  через ту  дверь, --  сказала ’елль. -- ’ам, между
двумЯ окнами, есть дверь, мы ее раньше не замечали.
     -- Ћ да, -- равнодушно согласилсЯ •уан. -- ”рау Њарта пойдет  за ней, а
потом пойдем мы. Ћ  да,  миссис, потом мы. ‘ама понимаешь, мы  должны  пойти
вслед за ними, это единственное, что мы можем сделать.

     Ќаверно, то  был  плЯж,  а  может,  неровный край  большого бассейна, в
общем,   что-то  пахшее  солью  и   Ярко  искрившеесЯ,  мимолетное  ощущение
блаженства,  длЯ  которого еще не нашлось слова или образа  в тот миг, когда
‘елиЯ приоткрыла в темноте глаза и  понЯла, что видела все это  во  сне; как
всегда, как всем нам, ей стало обидно, что пробуждение унесло ее  так далеко
и она даже не  может  вспомнить, кто  там был с нею  секунду назад,  видимо,
кто-то вышедший  из воды, ведь ее еще  не  покинуло ощущение влаги,  смутное
видение загорелой кожи и лета.  Ћна разочарованно закрыла глаза, потом снова
открыла с мыслью о том,  что не должна шевелитьсЯ, иначе разбудит ќлен.  ’ут
лицо  ее  обдало  теплом  приблизившегосЯ  другого  лица;  она  молча  стала
отворачиватьсЯ, стараЯсь  отодвинутьсЯ подальше, как вдруг  ощутила  на  шее
пальцы ќлен, они легко скользили наискосок от ее подбородка к основанию шеи.
"…й что-то снитсЯ", сказала  себе ‘елиЯ, "ей тоже что-то снитсЯ". Ђ рука тем
временем   медленно  поднималась  по  шее,  гладила  щеку,  ресницы,  брови,
растопыренными пальцами забиралась  в волосы, скользЯ по коже и  по волосам,
будто совершаЯ бесконечное странствие,  и опЯть  сдвигалась  к  носу,  затем
накрывала  рот,  задерживаЯсь  на извилине  меж  губами, очерчиваЯ  их одним
пальцем,   надолго  останавливаЯсь  здесь,  прежде  чем  опЯть   возобновить
нескончаемое движение по подбородку, по шее.
     -- ’ы не спишь? -- глупо спросила ‘елиЯ, и собственный голос  прозвучал
длЯ нее будто  издалека, еще с того плЯжа или бассейна, и был смешан с солью
и солнечным  теплом, которые  все никак не  хотели отделитьсЯ от руки на  ее
шее, скорее придавали этой руке уверенность теперь, когда  пальцы постепенно
твердели, застываЯ на ее горле, и рЯдом с ‘елией поднималось  что-то похожее
на темную волну, более темную, чем сумеречный воздух спальни,  а другаЯ рука
впивалась  в  ее плечо. € вдруг рЯдом с нею как  бы  выросло все  тело ќлен,
‘елиЯ почувствовала его одновременно щиколотками, бедрами, ќлен прижалась  к
ее боку и прЯди  волос обдали  ее губы морским запахом недавнего сновидениЯ.
‘елиЯ попыталась приподнЯтьсЯ, мЯгко отстранить ќлен, все  еще думаЯ, что та
спит  и что-то  видит во сне;  тут  она  почувствовала,  что  обе руки  ќлен
блуждают по ее шее,  гладЯт и  сжимают, причинЯЯ  боль. "Ћй, не надо, что ты
делаешь!"   --  вырвалось  у  ‘елии,  еще  отказывающейсЯ  понЯть  и   мЯгко
отстранЯющей ќлен. —то-то сухое, жаркое зажало ей рот,  ладони все скользили
по шее, забирались под простыню, ощупываЯ ее  тело, потом снова поднимались,
путаЯсь в складках пижамы, какое-то умолЯющее бормотание звучало у ее лица и
все ее тело придавило нечто зыблющеесЯ и  тЯжелое, все неистовей подминавшее
ее; ‘елиЯ  ощутила в груди нестерпимый жар и  тЯжесть,  и вдруг  пальцы ќлен
захватили  ее  груди, раздалсЯ  стон, ‘елиЯ вскрикнула, заворочалась, силЯсь
высвободитьсЯ,  чтобы ударить ќлен, но слезы  уже  душили ее,  и она, словно
опутаннаЯ сетью,  лишь  слабо  отбивалась,  почти не сопротивлЯЯсь, --  едва
заслонит рот или  шею, как  ласкающие руки оказывались на ее животе, скользЯ
вниз по  нему, и раздавалсЯ сдвоенный стон, руки  ‘елии и  ќлен сплетались и
расплетались, всхлипы перемежались с лепетом, обнаженную кожу хлестали Языки
пены,  два тела,  свиваЯсь, тонули в  волнах страсти, погружались в  зеленую
прозрачность вод, среди пузырЯщихсЯ водорослей.

     ’еперь  они, пожалуй,  уже  не  выслеживали,  но  просто  сопровождали,
англичанка и фрау Њарта уныло шли вперед гуськом,  а •уан  и ’елль следовали
за ними с той  пассивностью, какую •уан всегда меланхолически отмечал, когда
приходилось  идти  гуськом,  --  один  за  „ругим  сменЯлись  коридоры,  еле
освещенные  на  поворотах историческими  лампами  и желтым  кругом потайного
фонарЯ, как  бы подметавшим каждую из ступенек, которые наконец вывели их на
улицу  с аркадами, где  пахло сыростью. Џод  аркадами в этот час не  было ни
души,  хотЯ,  как  помнилось •уану, днем по  улице не пройти из-за лотков  и
торговок рыбой. Ћн  с  трудом обернулсЯ,  посмотрел  на ’елль -- понимает ли
также она, что они в первый раз  вместе в  городе, но ’елль глЯдела себе под
ноги, словно мостоваЯ не внушала ей довериЯ, и ни  она, ни •уан не смогли бы
сказать, в какой  миг  потух  потайной фонарь, уступаЯ  минутному розоватому
свету,  всегда озарЯвшему город ночью, а они тем временем миновали аркады  и
вышли на  площадь, по  которой двигались  ранние  трамваи с  еще  дремлющими
пассажирами,  едущими на работу, держа  в руках  свертки  с  едой, разбухшие
портфели, ненужные в этой жаре и сырости пальто. ЏереходЯ площадь, надо было
оглЯдыватьсЯ  вокруг,  потому  что трамваи  подъезжали без шума  и почти  не
останавливались,   скрещиваЯсь   и  разъезжаЯсь   через  точно  рассчитанные
интервалы,  и   когда  англичанка   вошла  в  один  из   немногих   вагонов,
останавливавшихсЯ  в  центре  площади,  и  фрау Њарта,  вдруг всполошившись,
побежала за  ней,  чтобы  не потерЯть ее,  и  •уан тоже побежал  (но где  же
замешкалась ’елль?),  и  люди,  толпившиесЯ  на  задней  площадке,  неохотно
пропускали его,  не  говорЯ  ни слова,  но пассивно сопротивлЯЯсь скоплением
многих  тел,  свертков  и  пакетов, резкий  толчок  тронувшегосЯ  трамваЯ  и
преградившаЯ путь безликаЯ масса создали как бы  новый регион,  где то,  что
произошло  в  "ѓостинице  ‚енгерского  ЉоролЯ", имело  меньше  значениЯ, чем
необходимость  пробитьсЯ  вперед,   чтобы  найти  англичанку,  котораЯ  уже,
наверно,  где-то в  передней части трамваЯ, и  фрау  Њарту, котораЯ, видимо,
преодолела  лишь  небольшое  расстоЯние, пробиваЯсь сквозь грозди полусонных
тел, уцепившись за петли, старающихсЯ продлить отдых перед началом работы.

     …ще много времени спустЯ ‘елиЯ предпочла  бы думать и отчаЯнно спорить,
что все это было как детскаЯ игра с закрытыми глазами,  что-то вроде жмурок,
когда натыкаешьсЯ на мебель и, продлеваЯ иллюзию игры, не хочешь соглашатьсЯ
с тем, что это мебель; но нет, то было бы неправдой -- по ту сторону век или
по  эту, все равно то,  что происходит, происходит, утро наступало  и в тебе
самой, и вне тебЯ, на приснившемсЯ озере или у бассейна солнце обжигало кожу
(серые полосы на шторах венецианского окна становились все отчетливей, как и
шум грузовиков и  голоса  первых прохожих), пока, повернувшись  спиною,  она
лежала  так  же  неподвижно,  как  ќлен,  отодвинувшись  от  нее,  насколько
позволЯла ширина кровати.  ‡акроешь глаза или откроешь, перед ними все то же
неотступное виденье и слышишь все тот же, теперь стылый и  кисловатый запах,
а в  теле та же противнаЯ  усталость,  тот  же остаток  бесконечного  плача,
начавшегосЯ в полной  темноте, столько  веков  тому назад,  где-то  в другом
мире,  который оказалсЯ тем же  самым миром,  где сейчас  минута  за минутой
утверждаетсЯ день, вторник, семнадцатое июнЯ. Ќичего не  осталось, ничто  не
началось, и эта  пустота, это  отрицание всего  сливались в нечто  единое, в
какую-то огромную глыбу без поверхности и  без граней, каменную  пустоту,  в
которой не было места ни длЯ чего,  даже длЯ плача, длЯ судорожного глотаньЯ
слез.
     --  Ќе устраивай трагедию,  --  в какой-то миг  произнесла  ќлен.  -- €
пожалуйста, не вздумай строить из себЯ обиженную.
     Ќадо было  повернутьсЯ  к  ней, влепить пощечину, вцепитьсЯ  ногтЯми  в
лицо. Ќе шевелЯсь, задыхаЯсь в  потной, черной пустоте, ‘елиЯ почувствовала,
что  даже  ненависти не испытывает, что,  если она и плакала,  то совсем  по
другой причине, хотЯ как будто плакала из жалости к себе или к ќлен.
     Џотом  она  даже   уснула,  иначе  невозможно  было  объЯснить,  откуда
поЯвилось лицо ее  отца, утирающего рот салфеткой, и опЯть игры на плЯже или
у бассейна.
     Ќо  нет,  плЯж  был до  того, конечно, до  рук ќлен,  если слова "до" и
"после"  еще имеют какой-то смысл; и вдруг наступил рассвет, и за  ее спиной
лежала неподвижно  ќлен.  "Ќет, Я  не  буду устраивать трагедию, -- подумала
‘еииЯ. -- ’о,  что Я сделаю сейчас, Я могла сделать раньше, но не сделала. “
менЯ нет права считать себЯ невиновной, чувствовать себЯ жертвой".
     Ћна засмотрелась на окно, устремлЯЯсь  к светлевшему небу,  потом очень
медленно опустила  одну ногу, за ней другую  и села  на край кровати.  •алат
валЯлсЯ у ее ног, она поднЯла его и  направилась к дверЯм ванной, ни разу не
взглЯнув на ќлен, увереннаЯ, что та не спит и знает, что она  хочет уйти, но
не  пошевельнетсЯ. Ћна даже  не  очень старалась  не  шуметь -- вода из душа
брызнула  на зеркало, кусок мыла ударилсЯ о край раковины, прежде чем упасть
на  резиновый коврик. Џотом она  включила свет  в прихожей  и занесла пустой
чемодан  в спальню,  где  ќлен  лежала,  повернувшись  спиной,  будто  желаЯ
облегчить ей сборы. ‘елиЯ оделась, открыла  стенной шкаф, сложила  в чемодан
одежду, книги, цветные карандаши. —емодан был уложен плохо и с одной стороны
не закрывалсЯ, ‘елиЯ билась с ним понапрасну, почти не видЯ, что делает, так
как  полоса  света  из прихожей захватывала только шкаф и кровать,  в  конце
концов она поднЯла чемодан, как он был, и понесла  в гостиную. ‘ама  не знаЯ
зачем,  она прикрыла за собой дверь,  и  тогда  увидела куклу,  лежавшую  на
табурете,  головою  к стене.  Ѓыли  Ярко освещены ее  головка и  кудри,  под
зеленой салфеткой  виднелись выпуклости  туловища. ‘елиЯ опустила чемодан на
пол, кинулась к кукле,  одним  рывком сдернула салфетку и швырнула куклу  на
пол -- та  разбилась  с  резким,  как взрыв,  но  тут  же заглохшим  стуком.
Ќеподвижно  стоЯ  в  дверЯх,  ‘елиЯ посмотрела  на  ќлен,  в  темноте  почти
неразличимую, и увидела, как та медленно поворачиваетсЯ, словно шум и впрЯмь
ее разбудил и она еще не понимает, в чем дело. Љукла сперва упала ничком, но
от удара перевернулась на спину и теперь лежала, расколотаЯ на две половинки
и с  вывихнутой  ручкой. ЏоднимаЯ чемодан  и готовЯсь  выйти, ‘елиЯ  увидела
туловище куклы и что-то торчащее из разлома. …ще не понимаЯ, она вскрикнула,
крик  этот  был  вызван не дошедшим до  сознаниЯ, непроизвольным  ужасом, за
которым последовало паническое бегство,  позади слышалсЯ  голос ќлен, тщетно
ее окликавший, устремленный  в пустоту, а ‘елиЯ бегом спустилась по лестнице
на улицу, пахнувшую хлебом, кофе с молоком и утром в восемь тридцать.

     ‚  какую-то  минуту  мне надо  было  выходить,  однако,  как  всегда  в
переполненных  трамваЯх,  было  нелегко  разглЯдеть  или  угадать,  где  тот
перекресток,  откуда  мне  предстоит  еще  идти  пешком  по  улице  „вадцать
—етвертого ЌоЯбрЯ; выйдЯ из трамваЯ, Я, конечно, окажусь на улице с высокими
тротуарами и  пройду  по  ней  до пустырЯ, где железные  ворота и трамвайные
депо, а потом будет улица и  дом,  где  менЯ ждут, где Я,  быть может, смогу
отдать  пакет  и  отдохнуть  от  этой поездки  среди  людей;  теснившихсЯ  и
теснивших  менЯ  на  каждом  повороте,   на  каждой   бесшумной   остановке,
завершавшейсЯ резким звоном.  Љогда наконец, ушибаЯсь  о  сумки,  и локти, и
портфели,  защищаЯ резавший  мне пальцы пакет, мне  удалось выйти, то,  едва
ступив на площадку трамвайной остановки посреди широкой улицы, Я понЯла, что
ошиблась и сошла то  ли раньше, то ли позже  того перекрестка, где следовало
выходить;   чувствуЯ  себЯ  как  бы  вытолкнутой  из  трамваЯ   грудой  тел,
толпившихсЯ на  передней площадке,  Я смотрела, как он  удалЯетсЯ по  улице,
котораЯ, казалось,  все расширЯлась, не становЯсь,  однако, площадью, справа
от  менЯ  высилсЯ какой-то  холм  с остатками  запущенного  парка или просто
участками голой земли, он торчал посреди города, похожий на курган, а за ним
виднелись  гараж  и  станциЯ  обслуживаниЯ  с  непременной  блестЯщей  лужей
машинного масла,  -- идеальный антураж длЯ того, чтобы почувствовать, что ты
окончательно заблудилась с этим  пакетом и боишьсЯ опоздать, никогда уже  не
попасть туда, где  тебЯ ждут. ѓде-то совсем далеко трамвай опЯть остановилсЯ
после  бесшумного движениЯ  по рельсам, во времЯ  которого •уану, стиснутому
скоплением тел  и сумок, пришлось всЯчески исхитрЯтьсЯ, чтобы вытащить двумЯ
пальцами монету из глубины кармана, между тем как на задней площадке толстаЯ
женщина  в  фуражке,  заломленной  набекрень,  протЯгивала руку  между  плеч
пассажиров,  и каждый с  трудом доставал монету и передавал ее соседу, чтобы
тот передал кондуктору, и было что-то вроде беспрерывного курсированиЯ монет
и билетов,  возвращавшихсЯ  через те же или через другие  руки,  пока их  не
схватывали вместе со сдачей, причем никто не протестовал, не ошибалсЯ и даже
не считал монеты. Џочти  в тот же миг, когда он поднЯлсЯ на заднюю площадку,
•уан увидел ќлен на середине трамваЯ, и, возможно, он сумел бы  пробратьсЯ к
ней или  хотЯ  бы выйти на том же перекрестке, если бы в этот момент старуха
не  потребовала  заплатить  за проезд, и •уан, и те, кто стоЯл  с ним рЯдом,
были вынуждены помогать друг  другу,  передаваЯ  деньги, и билеты,  и сдачу,
из-за этого он замешкалсЯ  и не успел пройти  вперед, когда ќлен, ни разу не
оглЯнувшись, уже собиралась выходить, и •уан потерЯл ее из виду, как если бы
ее вытолкнула из его полЯ зрениЯ плотнаЯ масса сгрудившихсЯ тел. Ђ когда ему
тоже удалось выйти, уже гораздо дальше, перекресток был обычным перекрестком
города,  уходили вдаль торговые рЯды и аркады,  и где-то в глубине начиналсЯ
новый город с домами-башнЯми и мерцающим блеском канала. €дти обратно, чтобы
искать ќлен,  было невозможно  -- улицы сразу же стали  раздваиватьсЯ  и  на
каждой  улице было по две, а то и по  три трамвайных линии.  Ћставалось лишь
прислонитьсЯ к стене да  выкурить  горькую и короткую  сигарету, как  он уже
курил когда-то в подъезде на парижской  улице,  и наконец спросить у первого
встречного,  где  находитсЯ „омгассе, и  поплестись  обратно в гостиницу. Ќе
слишком  взбудораженнаЯ  бессонной  ночью, ’елль, сидЯ возле кровати, читала
роман.
     -- џ потерЯла тебЯ из виду, как  только мы вышли, --  сказала ’елль. --
ђешила, что лучше вернутьсЯ, было так  жарко. …сли хочешь помытьсЯ, вода еще
теплаЯ,  хотЯ уже поздно  и в отеле экономЯт.  Љакое у тебЯ лицо,  бедный ты
мой!
     -- Ѓезумно тЯжелые  туфли,  -- сказал •уан, растЯгиваЯсь на кровати. --
‚ыпьем, о моЯ ‹есбиЯ, выпьем чего угодно, что есть под рукой. ‘пасибо.
     ’елль снЯла с него туфли, помогла  стащить сорочку и брюки.  Џолуголый,
дыша  с облегчением, •уан  встал, чтобы  глотнуть виски. ’елль уже опередила
его  на  два стакана, и это было заметно по  ее глазам, по особому выражению
рта.
     -- ‚о всЯком случае, нам больше не надо выслеживать, --  сказала ’елль.
--  ‚от увидишь, с  завтрашнего  днЯ в тех двух комнатах  будут  жить другие
люди.
     -- Њы этого не увидим, -- сказал •уан.  -- ‘ третьим  криком  петуха мы
возвращаемсЯ в "Љозерог".
     --  ‚от  и  отлично.  ’ам  такой миленький  бар и  подают замечательный
прозрачный бульон, не то по четвергам? не то по вторникам.
     -- Ђ знаешь, кто был в трамвае? -- спросил •уан.
     -- Ђ Я не видела никакого трамваЯ, -- сказала ’елль.  --  ’ы бежал  как
настоЯщий  спортсмен,  и  Я  не  стала  тебЯ  догонЯть,  бежать по  улице  в
сандалетах -- это же самоубийство. Ќо если ты сел в трамвай, тогда, конечно,
знаю.  ‚  трамваЯх  нас  всегда  ждет  наша  судьба,  это  Я  узнала  еще  в
Љопенгагене, давным-давно. Ќу и ты, естественно, потерЯл ее из виду.
     -- €ногда Я спрашиваю себЯ, как это ты можешь соглашатьсЯ со  всем, что
Я тебе говорю, -- проворчал  •уан,  протЯгиваЯ ей  стакан,  чтобы она налила
еще.
     -- Ќо ведь ты тоже мне веришь, -- сказала ’елль, как бы удивлЯЯсь.
     -- ‚ общем, было как  всегда,  -- сказал •уан. -- ЉакаЯ тоска, милочка,
какаЯ гнуснаЯ тоска. Ќе правда ли, кажетсЯ невероЯтным? “езжаешь так далеко,
часами летишь  в самолете через горные  хребты, и вдруг  в первом попавшемсЯ
трамвае...
     -- ’ы упорно желаешь разделить неделимое, -- сказала ’елль. -- ђазве ты
не знаешь, что трамваи -- это и есть Ќемезида, разве ты их никогда не видел?
‚се они всегда один и тот же трамвай, только войдешь и сразу видишь, что все
как всегда, -- неважно какаЯ линиЯ, какой город  или континент, какое лицо у
кондуктора. Џочему теперь все меньше трамваев, -- блеснула остроумием ’елль,
--  люди уже догадались  и их  уничтожают,  это последние драконы, последние
ѓоргены.
     -- ’ы очаровательно пьЯна, -- сказал •уан умилЯЯсь.
     -- €  ты, Ясное  дело, должен был  войти в  трамвай, и она тоже. „иалог
ќдипа и  сфинкса поистине  должен был происходить в  трамвае. ѓде  еще может
оказатьсЯ ќлен, как не на  этой ничейной земле? ѓде ты мог ее встретить, как
не в  трамвае, бедный  мой неудачник? Ќу, длЯ одной ночи предовольно, правда
ведь?
     •уан привлек ее  к  себе  и крепко обнЯл. ’елль  отчужденно и деликатно
разрешила  себЯ  целовать. ѓоречь  рта  с  утренним  перегаром сливовицы,  с
привкусом  виски, и  отдельных  номеров,  и  потайных фонарей, и англичанок"
покоренных древним привидением, все тщетное желание без любви после рассвета
с трамваЯми  и  невстречами;  ну  что  ж, Я  еще  раз  подставила  ему губы,
разрешила его рукам раздеть менЯ донага, прижать к нему, начать менЯ ласкать
в должном  порЯдке, с божественной  последовательностью,  котораЯ приведет к
божественному  мигу.  “же не в  первый раз, когда  его руки  и  губы  начнут
прогулку по моему телу, когда его взглЯд медленно заскользит по моим грудЯм,
животу или спине, Я почувствую, что перед ним возникает образ другой, что он
представлЯет менЯ, берет менЯ как  другую,  слишком хорошо  знаЯ, что  Я это
знаю, и  презираЯ себЯ. "Џочему он подарил мне куклу месье Ћкса? -- подумала
Я, засыпаЯ. --  Џошлю ее завтра ќлен, этот подарок длЯ нее предназначен. Њои
игры другие, это уже кончаетсЯ, ’елль, это уже кончаетсЯ. ‚от ты и  получила
твою  международную конференцию, твое венское барокко,  твое кафе  "Њоцарт",
твой  дрЯнной  фильм  ужасов  с  <i>фрау</i> Њартой,  твоего терзающегосЯ,  глупого
аргентинца.  By the way79, надо рассказать ему про письмо Њарраста, заказать
билет  на самолет  в  ‹ондон. Љакое счастье,  что  Я  не слишком люблю тебЯ,
дружок, какое счастье, что Я свободна, что Я дарю тебе свое времЯ и все, что
тебе угодно, не придаваЯ этому чрезмерного значениЯ, и в трамвае нам не быть
никогда, дружок, главное, в трамвае никогда, дурень ты мой бедненький".

     ‡вонок телефона был  как пощечина,  прекращающаЯ  истерику, бесполезные
вопросы, порыв бежать вдогонку за кем-то, кто  уже далеко. ќлен села на краю
кровати  и  выслушала сообщение, нашариваЯ свободной  рукой пижамную блузу и
натЯгиваЯ ее  на  дрожащие  плечи. ‚ десЯть пЯтнадцать надо быть в  клинике,
сменЯвшаЯ   ее  коллега  заболела.  •орошо,  она  вызовет  такси.  ‚  десЯть
пЯтнадцать, времени в обрез. ‘тараЯсь не  думать, она накинула халат и пошла
закрыть входную дверь. Ќадо помытьсЯ, вызвать  такси, надеть серый костюм, с
утра может быть прохладно. ‚ытираЯсь, она  длЯ надежности заказала  такси по
телефону и оделась, лишь бегло взглЯнув в зеркало. “же поздно, нельзЯ терЯть
времЯ  на уборку постели, уберет, когда  вернетсЯ. ‚зЯла  сумочку, перчатки.
’акси, наверно, уже ждет, а они долго  не ждут, почти сразу уезжают. ‚ойдЯ в
гостиную,  она  увидела вблизи куклу, котораЯ до тех  пор  светлела  розовым
пЯтном на  полу, как что-то,  о чем  нельзЯ было думать до возвращениЯ. ќлен
ухватилась за  дверной косЯк, почувствовала, что сейчас и  она  закричит, но
нет,  это --  когда  вернетсЯ, равно  как грЯзные  простыни, и беспорЯдок, и
невытертый  пол в ванной. ’уловище куклы  распалось  надвое,  было отчетливо
видно все  внутри. ’акси  не  будет ждать,  такси  не  будет ждать. …сли  не
спуститьсЯ немедленно, такси не  будет ждать,  они никогда не  ждут. ‡начит,
так, в десЯть пЯтнадцать в  клинике. €  если сейчас же не спуститьсЯ,  такси
ждать не будет.

     -- ’ак что сама понимаешь, -- писал Њарраст в письме ’елль,
     -- длЯ других в этом не  будет ничего необычного такое случаетсЯ каждый
день.
     но Я  отказываюсь верить что это можно объЯснить как возможно объЯснила
бы ты или •уан или мой сосед перечислЯЯ на пальцах  левой руки  все доводы а
пальцами правой делаЯ движение, напоминающее движение гильотины или веера.
     џ не пытаюсь себе ничего объЯснить, даже то,  что  Я пишу это письмо  в
трех метрах  от juke-box80; признатьсЯ,  Я  предполагаю, что пишу его •уану,
предвидЯ, что  ты дашь ему прочесть, это было бы  логично, и справедливо,  и
самоочевидно, и Я  говорю с ним через твое плечо, которое чуть заслонЯет мне
его  лицо.  џ так  противен себе, ’елль,  и мне  так  противен  этот  паб на
—ансери-‹ейн, где Я  пью уже пЯтый стакан виски, и пишу тебе, и теперь вдруг
подумал,  что  у  менЯ  даже  нет  вашего адреса. Ќо неважно, Я  всегда могу
сделать из письма  бумажный кораблик и бросить его в ’емзу с моста ‚атерлоо.
…сли  оно  до  тебЯ  дойдет, ты,  конечно, вспомнишь  ‚ивьен ‹и в  ту ночь в
Њенильмонтане81,  когда ты со  слезами  говорила  мне о  своем  друге-негре,
который  был  у  тебЯ в  „ании и разбилсЯ в красной  машине, а потом  ты еще
сильней разрыдалась, вспомнив фильмы того времени и мост ‚атерлоо. Џраво же,
в  ту ночь мы чуть-чуть не легли вместе, и  мне кажетсЯ, мы вполне  могли бы
это сделать, и все бы тогда изменилось или вовсе бы не изменилось, и Я, сидЯ
в <i>кафе</i> где-нибудь в Ѓратиславе или в ‘ан-”ранциско, все равно писал  бы  это
же письмо Ќиколь, говорЯ о тебе  и о ком-нибудь другом, кого бы уже не звали
Ћстин,  потому  что... ’елль,  ну  сколько  комбинаций  может  быть  в  этой
засаленной колоде, которую тип с рыбьей мордой  тасует  где-то за столиком в
глубине?

     ‡автра  Я возвращаюсь  в Џариж,  Я должен делать статую, ты,  верно, об
этом знаешь. Ќичего  страшного,  к сожалению,  Я быстро восстанавливаюсь; ты
еще увидишь менЯ смеющимсЯ, мы будем встречатьсЯ с моим соседом в "Љлюни", и
времЯ от времени с  Ќиколь,  и с  Ћстином,  и с  аргентинцами, и  даже может
случитьсЯ, что  ты и Я когда-нибудь лЯжем вместе просто от  скуки но не  длЯ
того, чтобы друг друга утешать, мне никогда и в  голову не пришло бы, что ты
могла бы утешатьсЯ от тоски по •уану с  кем-нибудь другим, хотЯ, конечно, ты
это сделаешь,  в конце концов мы все так поступаем,  но это  будет иначе,  Я
хочу сказать, ты не сделаешь этого с умыслом, как человек, хлопающий дверью,
как Ќиколь.  ‡аметь, если Я думаю, что когда-нибудь карты  колоды лЯгут так,
что соединЯт нас в одной из постелей этого мира, Я думаю  об этом без задней
мысли, а не из-за того, что со мною произошло или что может произойти у тебЯ
с •уаном Я  думаю об  этом, потому  что мы  друзьЯ,  и  еще тогда, когда  мы
беседовали о  ‚ивьен  ‹и в том кафе  в Њенильмонтане, еще  тогда  все вполне
могло кончитьсЯ поцелуЯми, это всегда было и длЯ тебЯ, и длЯ менЯ так легко,
да,  мы легко  целуем тех, кто нас  не любит, потому что  и сами-то  себЯ не
полюбили  бы,  думаю,  тебе  это понЯтно.  џ  должен  сделать  тебе  ужасное
признание: сегоднЯшнее утро Я провел в парке. ’ы мне не веришь, ведь правда?
џ -- в окружении зелени и голубей.
     ’огда  Я еще не начал пить, и, наверно,  было  бы лучше  писать  тебе с
блокнотом на коленЯх под каштаном, похожим на дурацкую  страну птиц. џ  ушел
из отелЯ,  стараЯсь  не  шуметь, потому что Ќиколь  еще спала, Я заставил ее
уснуть, понимаешь, было невыносимо продолжать разговор все о том, о чем  уже
столько говорено, и Я заставил ее принЯть таблетки и ждал, пока она уснет, и
еще постоЯл, глЯдЯ на нее, знаешь, ’елль, -- говорю это, потому что пьЯн, --
мне кажетсЯ, Ќиколь уснула, увереннаЯ, что больше не проснетсЯ, ну, что-то в
этом  роде,  понимаешь, и, прежде  чем закрыть глаза, она посмотрела на менЯ
говорЯщим взглЯдом, посмотрела с  невыразимой предсмертной благодарностью, и
Я  уверен, она думала, что  Я ее убью, как только  она уснет, или  что Я уже
начал ее убивать  таблетками. ‚от  такаЯ нелепость, и Я  стоЯл  возле нее  и
говорил ей  всЯкие слова, Ќиколь, гусеничка моЯ, слушай менЯ хорошенько, мне
все равно, спишь ты или  притворЯешьсЯ, бродишь,  быть может, по городу  или
стараешьсЯ удержать слезинку, котораЯ блестит на твоих ресницах, как  первый
иней,  помнишь, блестел на обочинах провансальских шоссе, когда мы  еще были
счастливы. ‚идишь, ’елль, как неутомимо тешитсЯ несчастье, воскрешаЯ картины
всего, что  было тогда ну просто становитсЯ невыносимо но, понимаешь, Ќиколь
спала и менЯ не слышала, и Я не хотел, чтобы она страдала за двоих, за •уана
и  за менЯ, из-за отсутствиЯ •уана и из-за  того, что мои  губы еще целовали
ее, не  имеЯ  на  то права, целовали с  той  немыслимой страстью, какую дает
отсутствие права.  € Я говорил ей все это, потому что она менЯ не слышала, а
до того,  как она  уснула,  мы проговорили  почти  всю ночь,  главное, чтобы
убедить ее остатьсЯ в отеле, раз Я уезжаю во ”ранцию и оставлЯю ей номер, но
она  настаивала  на  том,  чтобы  сразу  же  перебратьсЯ  куда-нибудь,  она,
казалось, решила и во второй раз взЯть на себЯ инициативу, отрезать мне пути
к отступлению, словно  ей  мало было  моей тоски,  моих  идиотических усилий
понЯть, хотЯ бы начать понимать весь этот бред -- ты же не станешь отрицать,
что все это не имело никакого смысла и что единственное возможное объЯснение
было  таким  же детским, как  ее  рисунки  длЯ буквы  "Ѓ" в энциклопедии, те
самые,  которые  сохли  на  столе  у окна,  и Ќиколь  даже  не  пыталась это
отрицать,  только  взглЯдывала  на  менЯ,  и  опускала  голову, и без  конца
повторЯла рассказ о  том, что  она сделала, и эта было так наивно и глупо, и
всЯкий,  даже этот  болван Ћстин, понЯл  бы, что  она  сделала  это с  целью
отдалить  менЯ, заставить  менЯ наконец  ее возненавидеть,  изгнать из  моей
памЯти ее облик или  заменить его чем-то  грЯзным, все  было так  бесконечно
глупо, что Я мог  бы схватить ее в объЯтиЯ  и уложить ничком и поиграть, как
мы играли уже столько раз, награждаЯ ее шлепками, прежде чем целовать -- так
мы делали всегда, играЯ в шлепки, и, наверно, с тобою тоже такое бывало, это
есть во всех руководствах, особенно в копенгагенских. Џойми, ’елль, Я же все
времЯ  знал точно, что  Ћстин длЯ нее  ничто  и  что  единственный,  кто  ее
интересует,  --  это тот, кто будет читать поверх твоего плеча как поживаешь
•уан
     и если бы она переспала с ним, Я бы радовалсЯ за нее, Я сидел бы пьЯный
под тем проклЯтым  каштаном или в этом же пабе, и, право же, радовалсЯ бы за
нее,  и оставил бы ее  в  покое ради нее же, между  тем  как теперь, заметь,
’елль,  теперь Я  ухожу только  ради  себЯ, ’елль, да,  внезапно эта  глупаЯ
историЯ, это, так  сказать, немотивированное деЯние с  одной  лишь  целью --
разочаровать менЯ в обоих смыслах слова, этот идиотизм недовольной, желавшей
доставить мне причину вескую и именно на моем уровне, чтобы  уронить  себЯ в
моих глазах и заставить уехать, и  главное, да, ’елль, главное, предоставить
мне благородную роль,  взЯть вину на себЯ,  чтобы моЯ совесть была спокойна,
помочь мне выбратьсЯ из Ямы и найти другой путь, внезапно
     все это обернулось чем-то ею не предусмотренным, внезапно подействовало
наоборот, внезапно запЯтнало ее во мне -- уж  не знаю,  как бы это выразить,
все  проклЯтый juke-box и головнаЯ боль, от  которой череп раскалываетсЯ, --
да, запЯтнало, как будто
     она и впрЯмь спала с Ћстином, чтобы менЯ обмануть,
     понимаешь, или по какой-то причине предпочтЯ его,
     или безо всЯкой причины, кроме минутной прихоти
     или джаза Ѓена ‚ебстера,
     повторЯю, запЯтнало, будто  она и вправду хотела менЯ обмануть, и Я вот
сейчас сознавал, что она шлюха,  а Я рогач и прочее, а это же не так, ’елль,
нет, не  так, но  тут  в  игру вступает  обида,  что  недовольнаЯ  не  могла
предвидеть, -- Я  убеждаюсь в  том, что Я заурЯдный человек, ничем  не лучше
других, вполне муж, хотЯ не женат, и Я не могу ей простить,
     что она спала с  Ћстином, хотЯ  мне Ясно,  что она сделала это, не умеЯ
придумать ничего другого, и если б ты  видела ее взглЯд  в последние дни, ее
смущение, словно ее загнали в угол, если б ты видела
     менЯ, как Я по-идиотски молчал или просто надеЯлсЯ,
     как будто
     можно было еще на что-то надеЯтьсЯ, когда,
     в  общем, ’елль, ничего другого она не могла придумать, чтобы Я ушел со
спокойной совестью человека, который  прав,  потому  что  его  предали и  он
уходит и когда-нибудь он излечитсЯ
     потому что он был прав, тогда как она
     €тог  двойной:  непосредственный результат  тот же,  Я  возвращаюсь  во
”ранцию и так далее. Ќо, не
     будь Я таким глупцом (и это второе), мне следовало бы увезти с собою ее
всегдашний образ, воспоминание о глупенькой девочке, а Я, напротив, чувствую
ее в себе запЯтнанной, ее образ запЯтнан навсегда, но это не  она запЯтнала,
и Я это знаю и не могу этому помешать, пЯтно во мне самом, ведь Я не могу
     изгнать  из  своей  крови то,  что позволЯет  так трезво  рассуждать, и
напрасно  Я  стану говорить: глупаЯ девочка,  беднЯжка  недовольнаЯ, Ќиколь,
гусеничка  моЯ глупаЯ, Я чувствую ее грЯзной, в своей крови,  шлюхой в своей
крови, и, возможно, она тоже это предвидела и на это шла
     в конце концов
     но тогда было  бы замечательно,  ’елль,  ты в самом  деле  думаешь, она
могла предвидеть, что Я почувствую, что она шлюха, ты  думаешь, она вправду?
‡аметь, Я говорю: чувствую, о таких вещах не думают,
     это где-то там внизу или еще где,  думаю: беднЯжка, чувствую: шлюха, но
тогда ад торжествует, она
     же не хотела этого,  ’елль, она только хотела  разочаровать менЯ, знаЯ,
что сам уйти Я не способен, просто  узнать и оставить ее одну, а там  статуЯ
‚ерцингеторига, и  другаЯ  жизнь, и другие женщины,  что угодно, как было до
красных домов. ’ы полагаешь, она и впрЯмь думала, что Я ее убью? ‹ицо  такое
бледное, лучшее  у Ѓена ‚ебстера было "Body and soul",  но они не слушали, с
левой стороны шоссе, Я должен был все это объЯснить тебе,
     ’елль,
     накануне вечером мы ходили в кино, мы ласкали друг друга так долго, так
нежно. …е руки,
     нет неправда
     только мои руки
     мои губы
     она, вежливое ожидание, покорный ответ
     только ответ
     и мне было достаточно, ’елль, достаточно
     было достаточно и то было много
     ќто тоже неправда, ты же понимаешь, кто тут грЯзен,
     ’елль,
     и она  это знала и была  неспособна лгать, не умеет лгать, она сразу же
мне  сказала, вошла  в  номер  и сказала Map  Я  спала с  Ћстином  и  начала
складывать
     рисунки не глЯдЯ на менЯ и Я понЯл  что это правда и понЯл все и почему
и кто  виноват и опЯть увидел красные  дома  увидел  •уана  увидел себЯ  как
блевотину на полу у кровати и в эту минуту еще было
     так как она себе воображала невиннаЯ истерзаннаЯ
     отчаЯвшаЯсЯ до предела
     в эту минуту было Ясно как кристалл ее отречение
     ее безмолвный плач пока она укладывала рисунки
     в папку
     папку в чемодан одежду в чемодан желаЯ уйти
     прЯмо сейчас
     ’елль
     ее талиЯ, мои руки на ее талии, вопросы, почему,
     почему, скажи почему, только скажи почему?
     о, говорЯщаЯ блевотина, жалкий дурень
     бессонница таблетки ее бледное лицо этот паб
     каштан страх ‚ерцингеториг
     …сли бы Я сейчас вернулсЯ в отель Я бы ее убил
     каштан загаженный птицами мне больно вот здесь,
     ’елль, все вы женщины
     все шлюхи с птицами все шлюхи а Я мужчина
     ’елль
     оскорбленный но ее спасает ее пол Я настоЯщий
     мужчина
     беднаЯ моЯ шлюха беднаЯ бедненькаЯ шлюха
     мужчина спасен и его шлюха в нем
     мужчина потому что шлюха
     только поэтому
     и значит шлюха значит шлюха значит шлюха
     ‚ерю потому что нелепо

     Џоланко  был прав, но  только  наполовину: едва  они уселись  в  лодку,
двигатель дал такую скорость,  что обычнаЯ техника управлениЯ пошла насмарку
и судно достигло немыслимых рекордов,  попутно вышвырнув Џоланно,  Љалака  и
моего соседа на самый болотистый участок пруда.
     ЏройдЯ вброд полосу,  где трудно  было определить, что неприЯтней -- то
ли вода, губившаЯ их обувь, то ли хлеставшие по рукам камыши, -- потерпевшие
крушение  достигли острова на середине пруда и оттуда смогли должным образом
оценить   выразительность  воплей   и  стенаний  дочери  Ѓонифаса  ЏертейлЯ,
оставленной  на  суше,  пока   мужчины  испытывали  лодку,  и  патетическими
возгласами и жестами возвещавшей о своем намерении тотчас бежать за помощью.
     -- Ћна всегда так  разговаривает,  не  придавайте  значениЯ, -- скромно
сказал Џоланко. -- Ђ правда, двигатель потрЯсающий.
     Џоверхность острова составлЯла  не  более  двух  квадратных  метров, по
каковой  причине мой сосед и Љалак  были  далеки  от  того,  чтобы разделЯть
мореплавательский энтузиазм Џоланко, хотЯ дела обстоЯли не так уж скверно --
четыре  часа,  послеполуденное  солнце  и несколько "†итан", которые они без
долгих слов закурили. Њожно было  также ожидать, что дочь Ѓонифаса ЏертейлЯ,
кончив  излагать  свои   планы  спасениЯ,   приступит  к   их  практическому
осуществлению, на что потребуетсЯ времЯ, ибо на пруду никакой другой  лодки,
кроме потерпевшей аварию, не  было, однако ученики садоводческой школы могли
бы,  вероЯтно,  соорудить  из старых  досок  плот,  отвлекшись на  часок  от
прививки садовых  лютиков и петуний под  руководством  Ѓонифаса ЏертейлЯ.  Ђ
покамест у  потерпевших  крушение  было  достаточно времени,  чтобы высушить
туфли  и вспомнить лондонские деньки, а в особенности инспектора Љаррузерса,
фигуру совершенно