  -- ‘пасибо, -- сказала ќлен. -- џ бы хотела отдохнуть часок, прежде чем
опЯть выходить из дому.
     -- “молЯю, -- сказал •уан.  -- …сли Я хочу поговорить с тобой поскорее,
так это потому, что у менЯ есть причина, о которой ты, верно, догадываешьсЯ.
     -- ЉакаЯ в этом срочность, -- сказала ќлен. -- Ћставь до другого днЯ.
     -- Ќет-нет, сегоднЯ. џ ради этого прилетел, Я звоню тебе с аэродрома. ‚
шесть Я заеду за тобой в клинику. ‚едь Я впервые прошу тебЯ о чем-то.
     --  ‹адно,  -- сказала ќлен.  -- Џрости,  Я  не хотела тебЯ  обидеть. џ
просто устала.
     --  Ќу,  чего  там,  -- сказал •уан и повесил трубку,  испытываЯ ту  же
горькую  радость,  какаЯ,  бывало,  иногда пронзала  его при малейшем  знаке
благосклонности  ќлен --  прогулка у  канала  ‘ен-Њартен, улыбка, только ему
предназначеннаЯ, за столиком кафе. ‚ половине шестого (он тревожно  поспал у
себЯ  дома, принЯл ванну и побрилсЯ без надобности, послушал пластинки и еще
выпил  виски) он вывел машину из  гаража и  поехал по  Џарижу,  ни о  чем не
думаЯ,  не имеЯ наготове ни одной фразы,  заранее смирЯЯсь  с тем,  что  все
будет  как  всегда и ќлен  будет как всегда. Љогда он  открыл  дверцу и  она
протЯнула ему руку в перчатке, а потом  резко ее отдернула, чтобы достать из
сумочки  сигареты,  •уан молчал  и  почти  на нее не  смотрел. Ћн сделал все
возможное, чтобы  пробитьсЯ на левую сторону,  пока  ехал по более спокойным
улицам, но в  Џариже в этот час не было спокойных улиц, и им  пришлось долго
добиратьсЯ до дома ќлен, изредка обмениваЯсь короткими  фразами, но только о
других: о дикарЯх  в ‹ондоне, о ‘ухом ‹истике, котораЯ переболела гриппом, о
недавно возвратившемсЯ Њаррасте, о моем соседе, посылавшем почтовые открытки
с highlanders90 и гигантскими панда.
     --  …сли  хочешь, зайдем в кафе  на углу, --  сказал •уан, останавливаЯ
машину.
     -- „а, хорошо, -- сказала ќлен, не глЯдЯ на него. -- Ќет, поднимемсЯ ко
мне, если хочешь.
     -- Ќе делай  этого из вежливости, -- сказал  •уан. -- џ прекрасно знаю,
что никто  из наших  не видел твоей квартиры. ќто надо считать удовольствием
или правом, так, что ли?
     -- ЏоднимемсЯ, -- сказала ќлен и пошла вперед.

     Џоланко уступил им свою  квартиру  до тех пор,  пока  Ћстин  не  найдет
работу в каком-нибудь  из  boites91 ‹атинсквго  Љвартала,  где могут слушать
лютню, не  слишком  зеваЯ.  Љалак,  не  скрываЯ  своей неприЯзни  к  Ћстину,
запротестовал,  когда  Џоланко,  приведЯ  соображениЯ  гуманности,  попросил
разрешениЯ поселитьсЯ у  него  на несколько недель,  но затем  согласилсЯ  с
условием, что идет на такую жертву ради ‘елии, а не ради лютниста.
     -- ’ы  понимаешь, пора  уже  Ћстину по-настоЯщему  познать,  что  такое
женщина, -- сказал Џоланко. -- ЃеднЯге до сих пор все не  везло, сперва  эта
девица с прической, а потом  роль трутнЯ,  которую ему  отвели в ‹ондоне и о
которой Я не стану распространЯтьсЯ, чтобы тебЯ не раздражать.
     -- Џошел ты к чертЯм собачьим, -- была простаЯ отповедь Љалака, который
в эти дни начинал писать книгу в виде противоЯдиЯ от тЯжелых воспоминаний.
     Љак Џоланко и ожидал, Ћстин  со страхом и тревогой познал ночи любви  и
хруст соленого миндалЯ, который так любила ‘елиЯ, и ‘елиЯ со всем положенным
ритуалом тоже познала лепет нового Языка, и оба они, совершенно забыв о том,
что  надо  начинать жить,  лежали  навзничь,  глЯдЯ  на  слуховое  окно, где
временами мелькали  лапки  голубЯ  и тени облаков. ’еперь они были  уже  так
далеки от  того  первого днЯ, когда ‘елиЯ прошептала: "Ћтвернись, Я не хочу,
чтобы  ты  на менЯ  смотрел", пока ее дрожащие  пальцы  нащупывали  пуговицу
блузки. џ разделсЯ  в углу,  за полуоткрытой дверцей шкафа, и,  обернувшись,
увидел очертаниЯ  ее тела под простыней, блик солнца на ковре, чулок,  будто
реЯвший на бронзовой  перекладине изголовьЯ. Њинуту Я  подождал, не  в силах
еще  поверить, что все  это возможно, потом  накинул халат и, став на колени
возле  кровати, начал  потихоньку стЯгивать  простыню,  пока  не  показались
сперва волосы ‘елии, профиль уткнувшегосЯ в подушку лица, закрытый глаз, шеЯ
и плечи, -- пока простынЯ сдвигалась,  казалось,  то девочка-богинЯ медленно
выходит из воды, и  чудо  это  превращаетсЯ  в  голубое  и розовое  видение,
озаренное лучами солнца,  проникавшими в слуховое окно; постепенно рождалось
тело в колорите Ѓоннара под моей рукой, тЯнувшей простыню, с трудом подавлЯЯ
стремление сдернуть  ее одним рывком, открываЯ тайну того, чего никто еще не
видел,  -- начало  спины,  едва прикрытые скрещенными  руками груди,  тонкую
талию,  родинку  в  низу  спины, продолговатую тень,  разделЯвшую  Ягодицы и
терЯвшуюсЯ  между  крепко  сжатыми  бедрами,  гладкие  подколенки  и  дальше
знакомое -- загорелые икры, нечто дневное и обычное после той потайной зоны,
лодыжки и две ступни, притаившиесЯ, как спЯщие кузнечики, в глубине постели.
…ще не  в  силах  нарушить ее  неподвижность,  и  покорную, и  боЯзливую,  Я
наклонилсЯ над ‘елией и стал разглЯдывать вблизи эту страну с мЯгкохолмистым
рельефом. Џрошло,  наверно, немало  времени, а может  быть,  когда  закроешь
глаза, времЯ течет иначе -- сперва  была глубокаЯ тишина, потом стук упавшей
на  пол  туфли,  скрипенье  дверцы  шкафа,  потом чьЯ-то  близость, потом  Я
почувствовала, что простынЯ потихоньку сдвигаетсЯ, и Я, насторожась, ожидала
тЯжести его тела,  чтобы повернутьсЯ к  нему,  и  обнЯть его, и просить быть
хорошим  и  терпеливым, но простынЯ все сдвигалась, и  мне  стало страшно, в
моем уме промелькнул другой образ,  и Я чуть не закричала, но он же дурачок,
и это  было бы глупо, Я знала,  что это было  бы глупо,  и  мне так хотелось
внезапно повернутьсЯ к нему с улыбкой, но Я  не хотела видеть его вот таким,
голым  как  статуЯ,  стоЯщим возле  кровати,  и  Я  ждала,  а  простынЯ  все
сдвигалась,  и наконец Я почувствовала,  что  Я тоже голаЯ,  и тут  Я уже не
могла  выдержать  и,  обернувшись,  вскочила, а  Ћстин  стоЯл  на  коленЯх в
наброшенном на плечи халате  и смотрел на менЯ, и  Я  стала искать простыню,
чтобы накрытьсЯ,  но он ее слишком  далеко отбросил, а его руки уже касались
моей груди  -- сумерки, мутное окошко, шаги на лестнице, скрип шкафа, времЯ,
миндаль, шоколад,  ночь,  стакан  воды,  звезда  в  слуховом  окне,  духота,
одеколон, стыд, трубка, одеЯло, повернись вот так, устала, чувствуешь? укрой
менЯ, стучат в дверь, оставь менЯ, хочу пить, от тебЯ пахнет бурным морем, а
от  тебЯ  трубочным  табаком,  когда  Я был ребенком, менЯ  купали в  отваре
отрубей, когда Я была ребенком, менЯ звали ‹ала, пошел дождь? а здесь у тебЯ
кожа  смуглаЯ, глупый, мне же  холодно,  не  смотри на менЯ так, укрой  менЯ
опЯть, миндалЯ, кто тебе подарил  эти духи? кажетсЯ,  ’елль,  ну пожалуйста,
укрой менЯ получше, значит, ты боЯлась, потому лежала так смирно? „а, Я тебе
все расскажу, прости менЯ, Я не думал, что ты боишьсЯ, мне казалось  только,
что ты ждешь, ну конечно, Я ждала, ждала тебЯ.
     -- ‡наешь, Я так счастлив, что  мы ждали, -- сказал  Ћстин.  -- Ќе могу
тебе объЯснить, Я  себЯ чувствовал как... Ќу, как морскаЯ птица,  повисшаЯ в
воздухе  над маленьким островком, и мне хотелось всю жизнь провести вот так,
не опускаЯсь на остров, да, смейсЯ,  глупышка ты, Я объЯснЯю тебе, как могу,
к тому же еще неизвестно, захотел ли бы Я  провести вот так всю жизнь, Ясное
дело, нет, зачем мне без того, что "потом", без твоих слез у менЯ на груди.
     -- Њолчи, -- сказала ‘елиЯ, закрываЯ ему рот. -- ’ы грубиЯн.
     -- „уреха, глупышка, разинЯ, грешница, блудница.
     -- ‘ам дурень, вот так.
     -- Ќичего не скажешь, вполне логично.
     -- ЊиндалЯ, -- попросила ‘елиЯ.

     „о этого мгновениЯ все было в меру горько и трудно, но, когда  мы вошли
в  лифт  --  который  между этажами  как  бы  застывал  на  времЯ,  а потом,
дернувшись  вроде   в  горизонтальном  направлении,   вдруг  снова   начинал
подниматьсЯ,  -- соседство ќлен стало еще тЯгостней,  Я ощущал  ее рЯдом как
еще один отказ, тем более жестокий, что ее тело из-за тесноты касалось моего
тела, и она, едва повернув голову, спросила:  "’ы уверен, что не бывал здесь
раньше?"
     џ  взглЯнул на нее с недоумением, но она  уже открывала  дверь лифта  и
выходила  в  коридор -- потом  повернула ключ  в замке  и,  не оборачиваЯсь,
скрылась  в темноте.  џ  замешкалсЯ на пороге, ожидаЯ приглашениЯ войти,  но
ќлен уже была в другой комнате, включаЯ всюду свет. Њои мысли укладывались в
три слова, выражались всего тремЯ  словами:  "Ћна менЯ ждет",  но относилось
это  не  к  ќлен. џ  услыхал ее  голос  и,  с трудом отделавшись  от чего-то
похожего  на страх, закрыл за собою дверь и стал искать, куда повесить плащ.
ѓостинаЯ  уже  была освещена, ќлен  стоЯла у низкого столика со стаканами  и
бутылками; не  глЯдЯ на  менЯ, она поставила на  столик  пепельницу,  жестом
предложила сесть  в  кресло и  сама  села в  другое; в руке у  нее уже  была
сигарета.
     -- Ћ да, Я совершенно в этом уверен, -- сказал •уан. -- € мы оба знаем,
что Я сюда не входил никогда. „аже теперь, уж ты прости мне эти слова.
     ‹ишь  тогда, подаваЯ  стакан,  ќлен посмотрела ему  в лицо. •уан  выпил
виски, не ожидаЯ, пока она нальет себе, выпил без всЯкого тоста.
     -- €звини, -- сказала ќлен. -- џ устала, последние дни живу как во сне.
„а, конечно, ты здесь не бывал. ‘ама не знаю, почему Я это спросила.
     --  ‚ каком-то  смысле  мне бы  следовало  обрадоватьсЯ.  ќто  было  бы
нормальной реакцией на нечто лестное,  как если бы ты угадала мое желание. Ђ
менЯ,  напротив, охватило другое чувство, что-то похожее на...  Ќо Я  пришел
сюда не  затем,  чтобы  говорить тебе  о своих фобиЯх.  ’елль получила  твое
письмо и дала мне его прочесть.
     Ћна  дает  мне читать  все свои письма, даже письма от  отца  и прежних
своих любовников, так что не сердись.
     -- ‚ этом письме не было секретов, -- сказала ќлен.
     --  џ хотел  бы,  чтобы  ты  понЯла одно: кукла  принадлежала  ’елль, Я
подарил ее ’елль. Џодарил шутки ради, по разным причинам, и еще потому,  что
однажды рассказал ей историю одной из этих кукол. џ никогда не узнаю, почему
она решила послать ее  тебе, да и  она сама врЯд ли это вполне понимает, но,
когда она это сказала, Я не был застигнут врасплох -- мне просто показалось,
что  некое  действие  совершаетсЯ  в  два  приема. Џока она  рассказывала, Я
осознал, что все, что Я мог подарить ’елль, Я дарил тебе.
     ќлен  протЯнула  руку,   поправила,  чтобы   лежал  ровнее,  ножик  длЯ
разрезаниЯ бумаг.
     -- Ќо это не имеет ровно  никакого значениЯ, -- сказал •уан. -- Ђ важно
длЯ менЯ  то, чтобы ты знала --  длЯ этого Я и  приехал,  вместо  того чтобы
написать или ждать любого случаЯ, -- чтобы ты знала, что ’елль послала  тебе
куклу не по моей указке. ’ы знаешь мои  недостатки лучше,  чем кто-либо, но,
думаю, в их числе ты не обнаружишь хамства. Ќи ’елль, ни Я понЯтиЯ не имели,
что могло быть внутри этой куклы.
     -- Ќу, разумеетсЯ, -- сказала ќлен. -- Џросто нелепо об  этом говорить,
Я могла бы хранить куклу всю  жизнь, и  она не разбилась  бы. Ђ вдруг в один
прекрасный день обнаружитсЯ, что все на свете куклы набиты подобными вещами!
     Ќо ведь на самом деле это  не так,  и •уан мог  бы объЯснить, почему не
так и почему его подарок имел  юмористический и даже эротический оттенок длЯ
всЯкого, знавшего, как месье Ћке управлЯл случаем; но беда объЯснений в том,
что,  когда  их излагаешь, они превращаютсЯ  в  некое второе  объЯснение длЯ
самого объЯснЯющего и  оно отрицает  или  извращает  первое,  поверхностное,
объЯснение: достаточно было сказать ќлен, что все его подарки ’елль были, по
сути, подарками длЯ нее (а он ей  это сказал, еще не начав объЯснЯть, в  тот
миг еще не знаЯ, что  эта фраза полностью изменит перспективу того,  что  он
честно собиралсЯ объЯснить), как осознал, что причуда ’елль  была только еще
одним ходом  в игре  таинственной, но неизбежной  подмены,  вследствие  чего
кукла месье Ћкса пришла к  своему подлинному  адресату.  €  ќлен не могла не
почувствовать, что  в  какой-то мере он,  знаЯ  о  происхождении куклы,  мог
ожидать такого оборота, и хотЯ на первый взглЯд в его  поступке главным было
ироническое удовольствие подарить  куклу ’елль,  но в каком-то  смысле  этот
подарок уже тогда предназначалсЯ длЯ ќлен, и кукла,  и  ее содержимое всегда
были длЯ ќлен, хотЯ, конечно, ќлен  никогда бы не получила куклу, не вздумай
’елль ее послать, -- и  так,  за всеми перипетиЯми случайного, немыслимого и
неведомого и даже вопреки им путь был  ужасающе прЯмым и вел от него, •уана,
к ќлен,  и  в  эту самую минуту,  когда  он старалсЯ объЯснить  ей, что  ему
никогда бы в  голову не  пришло  сделать то,  что в  конце концов обернулось
подобной  чудовищной  нелепостью, что-то  возвращало ему  прЯмо в  лицо этот
бумеранг  из фаЯнса и черных локонов,  прибывший из ‚ены  длЯ ќлен, эту  его
двойную ответственность  за происшедшее в  результате двойной случайности --
причуды  и  падениЯ  на пол.  ’еперь  уже  было  нетрудно понЯть,  почему он
почувствовал, что в  квартире его  ждет еще  кто-то, кроме ќлен,  почему  он
помедлил в дверЯх,  как иногда  в  городе  он  колебалсЯ, прежде чем куда-то
войти, хотЯ потом все равно приходилось войти и закрыть за собою дверь.

     Њиндаль  и  шоколад кончились, дождь моросил по слуховому окну, и ‘елиЯ
засыпала, кое-как укутавшись  в смЯтую простыню, слыша будто  издалека голос
Ћстина,  смореннаЯ усталостью,  котораЯ,  видно, и  была  блаженством.  ‹ишь
издалека  ее что-то  тревожило,  словно что-то  исподтишка крошилось  в этом
томном, однообразном забытьи, какаЯ-то поЯвлЯлась трещинка, которую на времЯ
заполнЯл голос Ћстина,  и,  наверно, было уже очень  поздно, и надо было  им
встать  и  пойти  поесть,  и Ћстин, не  унимаЯсь, все  спрашивал  ее, но  ты
подумай,  подумай  хорошенько,  что  Я  знал  о  тебе?  и  наклонЯлсЯ, чтобы
поцеловать  ее и повторить свой вопрос, что Я на деле-то знал  о тебе? ‹ицо,
руки, икры ног, манеру  смеЯтьсЯ, то, как сильно тебЯ  рвало  на ferry-boat,
ничего больше. ѓлупый, сказала ‘елиЯ  с закрытыми глазами,  а он  настаивал,
нет, ты  подумай об  этом,  это важно, это очень  важно, от шеи до колен там
великаЯ тайна, Я  говорю о твоем теле, о  твоих  грудЯх, например,  ну что Я
знал о них, видел только их очертаниЯ  под блузкой,  а они оказались меньше,
чем Я думал, но все это ничто рЯдом с чем-то куда более важным, с тем, что и
тебе  пришлось узнать,  что  чужие глаза видЯт  тебЯ в первый  раз, в смысле
увидЯт  тебЯ  такой, какаЯ  ты есть, ты всЯ, а не  кусочек сверху и  кусочек
снизу,  наподобие  тех четвертованных женщин,  которых мы  видим  на  улице,
теперь мои руки могут соединить эти куски в единое целое, сверху донизу, вот
так. Ђх, помолчи, сказала  ‘елиЯ, но это было бесполезно, Ћстин хотел знать,
ему очень  надо было знать,  кто мог когда-либо вот так видеть  ее  тело,  и
‘елиЯ, после минутного колебаниЯ, почувствовала,  что в ее  блаженстве опЯть
на миг  поЯвилась трещинка, и  потом сказала то, что можно было  ожидать, да
никто,  ну,  может  быть, врач,  и, конечно,  подруга по комнате  на  летних
каникулах  в Ќицце. Ќо,  Ясное дело, не так,  это же Ясно.  Ќе так, повторил
Ћстин, разумеетсЯ, не так, поэтому ты должна понЯть, каково это -- сотворить
раз навсегда твое  тело, как  сотворили его  ты и Я, вспомни-ка, ты лежала и
разрешала смотреть  на тебЯ, а Я потихоньку стЯгивал простыню и смотрел, как
рождаетсЯ то, что есть ты, то, что теперь по праву называетсЯ твоим именем и
говорит  твоим голосом. ‚рач, интересно,  что же мог увидеть у тебЯ врач. Ќу
да,  в  каком-то  смысле, если  угодно, больше,  чем Я,  он  тебЯ  ощупывал,
исследовал, определЯл, что где, но это  была не  ты,  ты была просто  телом,
поЯвившимсЯ до и после других тел, была номером восьмым в четверг в половине
шестого  в  консультации,  острый   плеврит.  Њиндалины,  сказала  ‘елиЯ,  и
аппендикс, два года тому назад. Ќо вернемсЯ к „елу, вот твоЯ мать, например,
когда  ты  была  маленькой, никто не  мог  тебЯ  знать  лучше,  чем она, это
понЯтно, но  и  тогда то  была не ты, только сегоднЯ, теперь, в этой комнате
это ты, и твоЯ мать тут уже ни при чем -- ее  руки тебЯ мыли, и знали каждую
складочку твоего тела, и делали с тобой все, что положено делать с ребенком,
почти  не глЯдЯ  на него, не производЯ его  окончательно на свет, как Я тебЯ
теперь, как ты и Я теперь. •вастунишка, сказала ‘елиЯ, опЯть покорЯЯсь этому
голосу,  усыплЯвшему ее. ‚от женщины  толкуют о девственности, сказал Ћстин,
они определЯют ее, как определили  бы твоЯ мать и твой врач,  а того они  не
знают, что  важна только  одна  девственность,  та,  котораЯ  существует  до
первого настоЯщего взглЯда, и от этого взглЯда она исчезает в тот миг, когда
чьЯ-то рука приподнимет  простыню  и, наконец,  соединит в единый образ  все
элементы головоломки.  ‚от  видишь, по существу, ты стала моей в этом смысле
еще до того, как начала хныкать и просить передышки, и Я  тебЯ не послушалсЯ
и не пожалел, потому что ты уже была моей и, что бы мы ни сделали, ничто уже
не могло  бы тебЯ изменить. ’ы был грубый и злой, сказала ‘елиЯ, целуЯ его в
плечо, а Ћстин, поглаживаЯ светлый пушок на ее животе, сказал что-то о чуде,
что  чудо, мол, не  прекращаетсЯ, ему  нравилось говорить ей  подобные вещи,
нет, не прекращаетсЯ, настаивал он, оно происходит медленно и волшебно и еще
будет долго происходить, потому что всЯкий раз, как Я смотрю на твое тело, Я
знаю, что осталось еще столько неизвестного, и, кроме того, Я  тебЯ целую, и
трогаю,  и  вдыхаю, и  все это  так ново,  у  тебЯ  столько неведомых долин,
заросших папоротниками ущелий, деревьев с Ящерицами и звездчатыми кораллами.
Ќа  деревьЯх  кораллов  не  бывает, сказала ‘елиЯ, и,  знаешь,  мне  стыдно,
замолчи,  мне холодно, дай сюда простыню, мне стыдно и холодно, и ты гадкий.
Ќо  Ћстин  наклонЯлсЯ  над  ней,  клал голову ей  на грудь,  позволь на тебЯ
смотреть, позволь обладать тобой на  самом  деле, твое тело счастливо, и оно
это  знает,  хотЯ  твой  скудный  умишко  благовоспитанной  девочки  еще  не
соглашаетсЯ,  ты подумай, насколько ужасно и  противоестественно  было,  что
твоЯ кожа, всЯ как есть,  не знала настоЯщего  света, разве что  неоновый  в
твоей ванной, знала лишь лживый холодный поцелуй зеркала, и твои собственные
глаза  рассматривали твое тело,  лишь  докуда  могли  видеть, причем  видеть
плохо, неверно и без  великодушиЯ. Ќу понимаешь, едва ты снимала трусики, их
сразу же заменЯли другие, бюстгальтер спадал, чтобы тут же пара этих смешных
голубков оказалась в другой  темнице. ‘ерое платье сменЯлось красным, джинсы
-- черной юбкой, и туфли, и чулки, и блузки... —то знало твое тело о дневном
свете? Џотому что день -- вот он, это когда мы двое нагишом  смотрим друг на
друга, только это настоЯщие зеркала, настоЯщие солнечные плЯжи. Ђ вот здесь,
прибавил  Ћстин,  слегка  смущенный  своими  метафорами,  у  тебЯ  крохотнаЯ
родинка, и ты о ней, наверно, не  знала, а здесь другаЯ, и обе они,  и  этот
сосок  образуют  прехорошенький  равнобедренный  треугольник;  а  ты  этого,
пожалуй,  и  не  знала,  и  до  этого  вечера  на твоем  теле  родинок  этих
по-настоЯщему и не было.
     -- Ђ ты  рыжий и  безобразный, -- сказала ‘елиЯ. -- Џора тебе  об  этом
узнать, если  уж говорить начистоту, но, может  быть,  Ќиколь  уже объЯснила
тебе это со всеми подробностЯми.
     --  Ћ нет, -- сказал Ћстин. -- џ же тебе  говорил, там было  все совсем
по-другому, нам нечего было  открывать друг у друга, ты ведь знаешь, как это
произошло. Ќе будем больше говорить о ней, продолжай, говори мне, какой Я, Я
тоже хочу себЯ знать, Я тоже, если угодно, был девствен. Ћ  да, не смейсЯ, Я
тоже был девствен, и все, что Я тебе сказал, годитсЯ длЯ нас обоих.
     -- ѓм, -- хмыкнула ‘елиЯ.
     -- Ќу, продолжай, говори мне, какой Я.
     -- ’ы  мне совсем не нравишьсЯ, ты  неуклюжий, ты слишком сильный, и от
тебЯ разит табаком, и ты мне сделал больно, и Я хочу воды.
     -- Њне приЯтно, что ты на менЯ смотришь, -- сказал Ћстин, -- и  Я хотел
бы  тебе  напомнить,  что  Я  отнюдь не  завершаюсь  на  уровне  желудка.  џ
продолжаюсь вниз, „алеко вниз, и, если приглЯдишьсЯ, ты увидишь  уйму всего:
вот, например, колени,  а  на этом бедре у менЯ рубец, собака укусила в Ѓате
во времЯ каникул. ѓлЯди же на менЯ, вот Я.
     ‘елиЯ  оперлась  на  локоть, потЯнулась  к  стакану с  водой на  ночном
столике и  с жадностью  выпила. Ћстин прижалсЯ к ней, и, закинув  руку ей за
спину, крепко обнЯл, а ‘елиЯ, поворачиваЯсь к нему, спрЯтала лицо у  него на
груди и вдруг съежилась, как бы отстранЯЯсь, однако не отталкиваЯ его резко,
и начала  что-то говорить,  и  не кончила фразу, и смолкла,  трепеща от  его
ласки, все глубже завладевшей ее телом, но, все же отстранЯЯ его, еле слышно
произнесла: "Ћстин, Я тебе солгала", хотЯ это не было ложью, ведь тогда речь
шла о враче, о ее  матери, о людЯх" которые  к ней прикасались по-другому, о
соученице, жившей  с  нею в  одной комнате, и  она  не  солгала,  но если не
говорить  все означает лгать, тогда да, она солгала, умолчав, и трещина  эта
открылась вот теперь, в миг  высшего счастьЯ, отдалЯЯ ее от Ћстина,  который
не слушал,  который продолжал ее ласкать, который мЯгко пыталсЯ повернуть ее
на  спину,  который  понемножку  начинал  как будто понимать,  и  неуверенно
расспрашивать, и отодвигатьсЯ, так что меж двумЯ телами пролегла  пустота, и
смотрел ей в  глаза и ждал. ’олько намного позже, в  темноте, она рассказала
ему все,  и  Ћстин  узнал,  что он был  не первым,  кто  потихоньку  сдвигал
простыню,  чтобы посмотреть на  неподвижную спину, чтобы истинное тело ‘елии
из детства родилось на свет.

     -- Џонимаешь, -- сказал •уан, -- ты в письме ни в чем менЯ не обвинЯла,
Я  знаю,  но  это  было  еще  хуже,  Я  бы  предпочел   полное  непонимание,
оскорбление, что угодно. „аже ’елль понЯла, что тут что-то не так, что ты бы
не написала ей это письмо, если бы не подозревала менЯ.
     --  ’о было  не подозрение, --  сказала ќлен, -- тут,  знаешь, и  слова
нельзЯ  подобрать. Ќу что-то вроде сального пЯтна или блевотины, что ли. Њне
надо было объЯснить тебе, почему  это пЯтно возникло в  должный  момент, так
сказать  без  твоего  прЯмого вмешательства,  но  теперь ты  и  сам  знаешь.
Ѓлагодарю, что ты приехал поговорить со мной, Я  ни за что бы  не  поверила,
что ты способен на такое.
     -- ’ы  это назвала  пЯтном  или  блевотиной. Ћно  было, и оно есть.  ’ы
считала  менЯ  неспособным  на  такое,  однако  твое письмо менЯ обвинЯю, по
крайней мере Я так понЯл.
     -- ‚озможно,  ты прав, -- устало сказала <i>‡леЯ,  --</i> возможно, Я написала
его,  не желаЯ допустить, чтобы ты осталсЯ в стороне от того, что случилось.
‚ общем, тут ничего нельзЯ уразуметь, так ведь?
     -- You're telling me92, -- пробормотал •уан.
     --  Љак разрешить такое  Явное противоречие  --  не подозревать тебЯ  и
вместе с тем  чувствовать, что ты виноват  в  случившемсЯ со мною, хотЯ  как
будто ты и ни при чем? ’воЯ вина, как ее понЯть...
     --  „а, да, Я тоже чувствовал нечто  подобное. Ќу, будто  моЯ вина сама
отправилась странствовать в этой кукле. Ќо тогда, ќлен...
     --  ’огда,  -- сказала ќлен,  глЯдЯ ему прЯмо  в глаза, --  получаетсЯ,
вроде бы ни  ты, ни Я, по существу, здесь ни при чем. Ќо это же не так, и мы
это  знаем. ќто случаетсЯ  с нами,  а не  с кем-то другим. „а, это  вина,  о
которой ты сказал, вина, котораЯ бродит сама по себе...
     •уан  увидел,  что  она  закрыла лицо руками,  и с каким-то .страхом  и
мучительной,  беспомощной нежностью  спросил  себЯ,  не  собираетсЯ  ли ќлен
заплакать,  не произойдет  ли  невозможнее  -- кто-то увидит  слезы ќлен. Ќо
когда она отвела руки, лицо ее ‚ыло таким, как всегда.
     --  ‚о всЯком  случае, раз  уж  ты  ради  этого  приехал, по-моему,  из
справедливости следует сказать тебе, что все  произошло именно  тогда, когда
должно было произойти, и тут можно говорить об исполненной миссии, какова бы
она ни  была. ‚се  это касаетсЯ менЯ, только менЯ.  џ  сожалею, что написала
’елль, что огорчила тебЯ. Џрости.
     •уан сделал неопределенный жест, потом как-то по-детски отдернул руку.
     -- ѓде она?
     -- ’ам, -- сказала ќлен, указываЯ на стенной шкаф. -- €ногда ночью Я ее
вынимаю. „елай с ней что хочешь, мне все равно.
     ’ак вот, значит, какой это был пакет, значит, ќлен выходила из трамваЯ,
несЯ  пакет с  куклой,  когда было так просто оставить  ее  в  переполненном
трамвае, бросить  где-нибудь, не вскрыв и не разбив куклу. ’еперь,  когда он
будет ее искать, думал •уан, ќлен будет нести пакет на  тесемке, и когда  он
встретит ее в городе или в другом месте, кукла будет с нею,  как теперь -- в
стенном  шкафу,  или  в  другом  месте, или все  еще  в  коробке. € напрасно
пытатьсЯ  воображать, что в пакете  находитсЯ  что-то другое  -- портативный
набор длЯ анестезии, образцы  лекарств,  пара туфель, -- равно  как напрасно
воображать, что ему  удастсЯ сойти на  том же углу, где ќлен, да, напрасно и
еще более  горько теперь, когда  он,  казалось, угадывал скрытый  смысл этой
надежды, --  словно, если  бы он догнал ќлен и освободил ее от ее  ноши, это
могло бы стать неким завершением, помогло бы оттеснить в прошлое одну из тех
схем,  которые  осуществлЯютсЯ помимо нашей воли,  да, словно встреча его  с
ќлен в  городе могла  бы смыть с них обоих эти вины, которые  бродЯт сами по
себе,  отражаЯсь от ресторанных  зеркал  и от  бликов  потайных  фонарей  на
коврах, а ведь теперь, когда  зажигаешь еще одну сигарету, когда  вы  рЯдом,
так близко,  все  прочее  бессмысленно,  не  существует ничего,  кроме этого
твоего движениЯ, когда ты чиркаешь спичкой, да ваших взглЯдов, встречающихсЯ
поверх ее огонька, да взмаха рукой в знак благодарности.
     -- Џочему  ты ее  не  уничтожила? -- спросил •уан,  и  звук его  голоса
отдалсЯ во  мне как удар, хотЯ Я  уверена, что он говорил очень тихо, выходЯ
из  молчаниЯ,  в  которое  оба мы  были погружены,  отчужденные  более,  чем
когда-либо,  и  он,  видимо,  упорно  искал  оправданий  и  путей  -- голова
потуплена, заостренные очертаниЯ профилЯ неподвижны,  будто  и он ждал укола
иглы,  котораЯ  проникает  в  вену  его  руки.  ‚озможно,  Я  могла  бы  его
остановить, когда он встал и пошел открывать  шкаф, могла  сказать  ему, что
это бесполезно и  что он сам знает, что это бесполезно,  -- что игла так или
иначе уже  вонзилась в вену и все совершитсЯ, хотим  мы или не хотим и будем
ли этому препЯтствовать, обладаЯ безграничной свободой выбора в том, что длЯ
нас неважно. Ћставив сигарету в пепельнице, •уан направилсЯ к шкафу  и одним
рывком открыл его. Љукла сидела, выделЯЯсь  в полумраке, голаЯ, улыбающаЯсЯ,
среди простынь и  полотенец. ђЯдом .была  коробка  с ее  одеждой,  туфлЯми и
капором; пахло сандалом, а может, и паклей, в темноте трудно было разглЯдеть
дыру,  частично скрытую согнутыми коленками. •уан взЯл ее  за руку и вытащил
на освещенное место, к краю полки, где  аккуратно сложеннаЯ простынЯ могла в
кукольных  масштабах  сойти  за постель или  за операционный  стол. ’уловище
куклы  на простыне  раскрылось  надвое,  и •уан  убедилсЯ, что  ќлен даже не
попыталась прикрыть  щель,  заклеить  липким пластырем, спрЯтать обратно то,
что мЯгко вывалилось на простыню.
     --  Њне не мешает,  пусть так и остаетсЯ,  --  сказал голос ќлен за его
спиной. -- …сли хочешь, можешь ее унести, но мне все равно.
     •уан  резким   движением  закрыл  шкаф,  от  удара   хлопнувшей  дверцы
подпрыгнули предметы на низком столике. ќлен даже не шевельнулась, когда его
руки впились ей в плечи и встрЯхнули ее.
     --  ’ы не  имеешь права так поступать, -- сказал •уан. -- € Я  еще  раз
повторЯю,  ты  не  имеешь  права  так поступать  со  мной. ‚иноват Я  или не
виноват, это Я послал ее тебе. ќто Я там, внутри, жду твоей мести, это ты на
менЯ смотришь каждый раз, когда открываешь шкаф, когда вечером ее вынимаешь,
когда подходишь  к ней с фонариком, чтобы посмотреть на нее,  или берешь  ее
под мышку.
     -- Ќо мне не за что тебе мстить, •уан, -- сказала ќлен.
     Ѓыть может,  впервые за  эту  ночь она произнесла его имЯ. Џроизнесла в
заключение фразы, и  имЯ прозвучало с таким  оттенком,  с такой  интонацией,
какой не было бы при другом порЯдке слов, -- оно несло что-то сверх обычного
смысла,  вырвавшеесЯ,  видимо,  против  воли ќлен,  потому  что у нее  вдруг
задрожали губы, и  она медленно попыталась освободитьсЯ  от впившихсЯ  в  ее
плечи пальцев, но он еще крепче их сжал, и Я чуть не закричала, но прикусила
губу,  тогда  он наконец  понЯл и,  бормоча  извинениЯ, отпрЯнул от  менЯ  и
повернулсЯ спиной.
     -- џ  храню ее  не из-за тебЯ,  --  сказала Я. --  ‘ейчас это  не стоит
объЯснЯть, но, верь, не из-за тебЯ. Ќе Я ее раздела, ты это знаешь, и  не  Я
ее разбила.
     -- Џрости менЯ, -- сказал  •уан, все еще стоЯ спиной,  -- но теперь мне
нелегко тебе верить.  ‘  такими  фетишами, такими алтарЯми человек чувствует
себЯ  навек замаранным в душе другого, а когда другой -- это ты... ’ы всегда
питала ко мне  вражду,  всегда  мстила мне так  или иначе. ‡наешь, как  менЯ
однажды назвал мой сосед? Ђктеоном. Ћн у нас очень ученый.
     -- Ќе Я ее раздела, -- повторила ќлен, будто не слыша  его слов. -- ‚се
это совсем с другим свЯзано, и к тему, что  случилось,  ты прЯмого отношениЯ
не  имеешь. €  однако, ты  здесь  именно  из-за этого,  и приходитсЯ еще раз
признать, что нами играют, нас используют бог весть в каких целЯх.
     --  Ќе   думай,  будто  ты  должна  мне  что-то  объЯснЯть,  --   резко
обернувшись, сказал •уан. -- џ тоже знаю, что это бессмысленно.
     --  Ћ, уж если мы сошли с ума, позволь высказать одну безумную мысль: Я
тебЯ  убила, •уан,  и все началось тогда, в  тот  самый день,  когда  Я тебЯ
убила. Љонечно, то был  не ты, и, конечно,  его Я тоже не убила -- это  было
вроде  этой  куклы  или  нашего  разговора,  намек на  что-то другое,  но  с
ощущением полной  ответственности, понимаешь? ЏрисЯдь  тут  рЯдом, подай мне
бутылку или, если хочешь, налей ты.  Ќалей мне полный стакан, тогда  Я смогу
тебе  рассказать, мне  станет  легче, а потом,  если захочешь, уйдешь, будет
даже лучше,  если ты уйдешь, но  сперва дай мне виски  и еще сигарету, •уан.
„а,  это безумие,  но он был  так  на тебЯ похож,  и он был голый  --  юноша
намного моложе тебЯ, но у него была твоЯ манера улыбатьсЯ, твои волосы, и он
умер у менЯ на руках. Ќичего не говори, сиди и слушай; теперь ты  ничего  не
говори.
     Ћткуда доносилсЯ  этот голос,  который непостижимым образом был голосом
ќлен? Ћн  звучал так  близко,  Я  слышал ее  прерывистое дыхание, но не  мог
поверить, что  это она так говорит, повторЯЯ  мое имЯ через каждые несколько
слов, бормоча фразы, усеченные, запинающиесЯ или вырывающиесЯ подобно крику,
когда  она  рассказывала  мне  мою смерть,  уделЯЯ мне  часть  своей  долгой
одинокой  ночи,  снова погружаЯ иглу в мою  вену. Ћна  рассказывала это мне,
пила и  курила со мною, рассказываЯ все это,  но Я-то знал, что  это длЯ нее
неважно  и никогда  важным не было, что в той смерти, котораЯ была похожа на
мою  смерть, родилось нечто иное, и тогда Явилась кукла, и кто-то  эту куклу
уронил -- точно так же кто-то мог попросить  кровавый замок или смотреть  на
дом с горельефом василиска, собираЯ воедино все это, ныне ставшее рыданием в
голосе ќлен. џ понЯл, что, если бы Я мог выйти вместе с нею на том углу, где
ее  потерЯл, все,  возможно,  сложилось  бы  иначе --  хотЯ бы потому,  что,
находЯсь  рЯдом с ’елль, Я  бы  не испытывал  такого отчаЯниЯ и, возможно, у
’елль  не  возникла  бы  ироническаЯ  прихоть послать  куклу.  Ќо  пока  все
рушилось, потому  что Я знал твердо лишь одно -- что  ќлен и  Я  никогда  не
сойдем  вместе ни на  каком  углу в городе или  где бы то ни было,  и,  хотЯ
когда-то  она  снисходила  до  нескольких  любезных  слов  или  до дружеской
прогулки вдоль  канала ‘ен-Њартен,  по сути, мы  нигде  не встретимсЯ,  и ее
новый голос, это истеричное  упоминание моего имени  через каждые  несколько
слов,  этот плач,  который  наконец разрешилсЯ  теперь в осЯзаемые  слезы, в
стекавшие по ее  щекам искрЯщиесЯ капли, которые она гасила тыльной стороной
ладони,  а  они опЯть  вспыхивали, --  все  это  не  имело  ко мне  никакого
отношениЯ,  и  в  душе она опЯть отвергала менЯ, видЯ во  мне постороннего и
несносного  свидетелЯ наихудшего, что могло приключитьсЯ  с  ќлен, свидетелЯ
горЯ  ќлен и  слез ќлен.  Њне  хотелось  бы этого избежать, возвратить  ее в
прежнюю, вежливую  отчужденность, чтобы когда-нибудь она могла простить  мое
присутствие  при ее поражении,  и  в то  же  времЯ  Я  испытывал неописуемое
наслаждение, видЯ ее слабой и сломленной  под бременем чего-то, что вырывало
ее  из привычного въедливого  отрицаниЯ жизни, что  заставлЯло ее  плакать и
смотреть мне в  глаза, что вынуждало ее, запЯтнанную и  обиженную,  брести с
тем пакетом, увЯзаЯ в  теплой  топи  слов и слез. ‘нова и снова говорила она
мне  о  мертвом  юноше,  менЯЯ нас местами  в замедленно  горЯчечном  бреду,
который то уводил ее в палату клиники, то возвращал  к  монологу передо мной
(Я погасил в гостиной  все  лампы,  кроме одной  в  углу,  чтобы  ќлен могла
плакать, не утираЯ слезы досадливым жестом), и временами казалось, будто Я и
есть  тот  лежащий на койке больной  и она говорит ему обо мне, но вдруг все
менЯлось,  и она,  рукою  утираЯ слезы,  будто  срываЯ  с  себЯ маску, опЯть
обращалась ко мне и повторЯла мое имЯ,  и Я знал, что все это ни к чему, что
ее маска всегда на ней, что не из-за менЯ  она отчаиваетсЯ и что где-то  там
внутри есть другаЯ ќлен, и та другаЯ ќлен все выходит на углу, и мне не дано
ее  догнать, хотЯ  бы она была  у менЯ в объЯтьЯх. € та ќлен, что удалЯлась,
несЯ пакет,  та, что понапрасну плакала передо мной, навсегда  упрЯчет ключи
от кровавого замка; да, моЯ последнЯЯ,  жалкаЯ свобода состоЯла в том, что Я
мог вообразить, что угодно, мог выбрать любую  ќлен среди многих, которых во
времЯ  бесед  в  кафе предположительно рисовал то мой  сосед, то Њарраст, то
’елль, мог  воображать ее фригидной, или пуританкой,  или  просто эгоисткой,
или  злюкой,  жертвой  своего  отца   или  что-нибудь  еще  похуже,  жрицей,
приносЯщей  таинственную,  непостижимую жертву, --  такую мысль внушило  мне
что-то на углу улицы ‚ожирар и еще в желтом пЯтне света от потайного фонарЯ,
ищущего горло юной англичанки, -- но какое все это имело значение, если Я ее
любил, если крохотный василиск, когда-то вспыхивавший зелеными искрами на ее
груди, был символом вечного моего рабства.
     Џотом  Я  вдруг  перестала говорить -- возможно, это •уан попросил менЯ
замолчать, во  всЯком случае, он  погасил лампы и неустанно  протЯгивал  мне
свой носовой платок,  стараЯсь не смущать менЯ взглЯдом в лицо, как будто он
занЯт лишь  своей  сигаретой  да  стаканом виски и  ждет,  пока  усталость и
отвращение к самой  себе не  обессилЯт  менЯ,  как ждал, когда догорит в его
руке  спичка,  которую  затем  отшвырнул.  Љогда Я погрузилась  в безмолвие,
которое где-то  внутри боролось  с царапавшими горло шипами,  он  сел рЯдом,
вытер мне  лицо, налил виски  в  мой  стакан, зазвенели кусочки льда. "‚ыпей
залпом, -- сказал он, -- ничего лучше длЯ нас пока не придумаешь". ’ерпкий и
свежий запах его одеколона  смешалсЯ  с ароматом виски. "Ќе знаю, удалось ли
тебе понЯть, --  сказала  Я, -- мне хотелось бы, чтобы ты  понЯл хотЯ бы то,
что ничего не делаетсЯ по нашей воле, что Я заставила тебЯ страдать не из-за
порочности, что Я убила тебЯ не ради удовольствиЯ".  џ  ощутила  его  губы у
моей руки и  их  легкий поцелуй. "џ не  умею так любить, -- сказала  Я, -- и
напрасно  думать, будто привычка, повседневность  тут помогут.  Ћтдалась  ли
„иана  Ђктеону, это неизвестно,  но важно то,  что она бросила его  псам  и,
верно,  с  наслаждением  смотрела,  как  они  его терзают.  џ  не „иана,  но
чувствую, что  где-то  во  мне притаились  псы, и Я не хотела бы, чтобы  они
разорвали  тебЯ на части. ’еперь в ходу внутривенные инъекции, Я  это говорю
символически,  и  мифологиЯ  совершаетсЯ  в гостиной,  где  курЯт английскую
сигару  и рассказывают истории,  также  символические,  --  человека убивают
гораздо  раньше,  чем принимают  его  как  гостЯ,  и наливают ему  виски,  и
оплакивают его  смерть, пока он предлагает свой носовой платок. ‚озьми менЯ,
если хочешь, --  видишь, Я ничего тебе не обещаю, Я остаюсь такой, как была.
…сли  ты  считаешь  себЯ более  сильным,  если  полагаешь,  что сможешь менЯ
изменить, возьми менЯ сейчас же. ќто наименьшее, что Я могу тебе дать, и это
все, что Я могу тебе дать".  џ почувствовала дрожь его тела, подставила  ему
свои загрЯзненные  словами  губы, полнаЯ благодарности за то, что он вынудил
менЯ замолчать, превратил менЯ в  послушный его объЯтиЯм предмет. Љ рассвету
Я наконец уснула  (он  курил,  лежа  на  спине,  в  комнате  было  темно) --
разглЯдев его профиль, освещенный тлеющей сигаретой, Я зажмурила глаза, пока
не стало больно, пока Я не провалилась в сон без сновидений.

     Љогда  пластиковое  покрывало  было  спущено  и  муниципальный  оркестр
ЂркейлЯ  заиграл  "Sambre-et-Meuse"93,  первые  комментарии, услышанные моим
соседом, были: но у него же  нет ни  меча, ни  щита / это в духе Џикассо / а
где  голова?  / он похож на осьминога / dis  donc, ce type-la se fout de nos
gueules?94 / а что там вверху, чемодан? / правую руку он держит на заднице /
это не задница,  это ѓаллиЯ / какое зрелище длЯ детей / нет, религиЯ погибла
/ а обещали лимонад  и флажки / са alors / теперь Я  понимаю  ћлиЯ –езарЯ  /
ну-ну, не надо  преувеличивать, тогда были другие времена / только подумать,
что Њальро это допускает / он что, голый? Ђ вот это у него внизу, это что? /
беднаЯ ”ранциЯ / Я пришла, потому что получила приглашение  на такой голубой
изЯщной карточке, но клЯнусь  тебе всем, что есть самого свЯтого,  если бы Я
подозревала /
     -- Ќо, тетенька, это же современное искусство, -- сказала ‹ила.
     -- Ќе толкуй  мне  о всЯких футуризмах,  --  сказала госпожа Љорица. --
€скусство --  это красота, и оно кончилось. ‚ы же  не станете мне возражать,
молодой человек?
     --  Ќет,  сударынЯ, -- сказал Џоланко, который  веселилсЯ, как боров  у
корыта.
     -- џ обращаюсь не к  вам, а вот  к этому  молодому человеку, -- сказала
госпожа Љорица. -- €звестно, что вы и ваши собутыльники -- закадычные друзьЯ
создателЯ этого чудища, и зачем Я только пришла, о боже!
     Љак  обычно,  рассуждениЯ  госпожи  Љорицы мгновение вызвали у  дикарей
желание  объЯснить все  на  свой лад. "“ти,  ути, ути", -- сказал мой сосед.
"Ђта-та  по попке", --  сказала ’елль. "Ѓуки-буки-бук", --  сказал  Џоланко.
"‚от  Я  вам  зададу", -- сказал Њарраст,  которому,  разумеетсЯ, полагалось
защищать статую. "Ѓисбис, бисбис", -- сказала  ‘ухой ‹истик. "“ти,  ути", --
сказал  мой  сосед. "Ѓух",  -- сказал Љалак,  надеЯсь,  что это  односложное
словечко  закроет  дискуссию.  "ѓоп,  гоп",  --  сказал  Њарраст,  желавший,
напротив, ее  подогреть.  "Ѓисбис, бисбис", -- сказала ‘ухой ‹истик, которую
слегка обеспокоило направление спора. "ѓоп, гоп, гоп", -- настаивал Њарраст,
который никогда бы не  дал наступить себе на мозоль. "Ѓух", -- сказал Љалак,
с удовлетворением  глЯдЯ, как госпожа  Љорица  поворачивает  к ним  спину  в
фиолетовую полоску и тащит прочь ‹илу, бросающую на них грустные и все более
удалЯющиесЯ  взглЯды.  Ћбо  всем  этом  и еще  о  многом  они могли  всласть
поболтать в поезде на обратном  пути,  сморенные  усталостью и лимонадом, от
которого в  желудках  чувствовалось приЯтное томление, и сожалели  только  о
том, что Њаррасту  пришлось  остатьсЯ в Ђркейле, в окружении эдилов, которые
собирались прикрыть  банкетом свое желание  размозжить  ему  голову. „икарЯм
статуЯ героЯ  показалась великолепной, и они были убеждены,  что никогда еще
глыба  антрацита  не  высилась   со  столь  точно  рассчитанным  вызовом  на
какой-либо  французской  площади,  не  говорЯ  о  том,  что  идеЯ  поместить
пьедестал вверху  представлЯлась им вполне логичной и не требующей поЯснений
-- во всЯком случае, Љалаку и Џоланко, сумевшим сломить робкое сопротивление
’елль,  длЯ которой русалочка  Ђндерсена  в  копенгагенском порту оставалась
абсолютным идеалом в области скульптуры.
     Џоезд  был  почти пуст и проЯвлЯл Явную  склонность останавливатьсЯ  на
всех станциЯх и даже между оными, но, так как никто никуда не спешил, друзьЯ
расселись   по   вагону,  где   вечернее   солнце  изображало   всевозможные
кинетические  картины  на  спинках и  сиденьЯх,  способствуЯ художественному
настроению,  с каким дикари  вошли в вагон. Ќа скамейке в  глубине Ќиколь  и
ќлен тихо курили и только изредка нарушали молчание, чтобы прокомментировать
суждениЯ  госпожи  Љорицы,  грусть  ‹илы,  которой  пришлось  оторватьсЯ  от
лицезрениЯ Љалака, и  то усердие,  с каким дочь Ѓонифаса  ЏертейлЯ старалась
восхищатьсЯ Џоланко  в вопросах открытиЯ монументов. ’ак славно  было в этом
полупустом вагоне,  где  разрешалось  курить,  переходить  с места на место,
чтобы поболтать  и  повздорить  с друзьЯми,  посмеЯтьсЯ  над  лицами ‘елии и
Ћстина, которые, держась за руки, любовались пригородным  пейзажем, как если
бы то была ЂркадиЯ; мы чувствовали себЯ почти как в "Љлюни", хотЯ не хватало
Љурро  и  кофе, хотЯ беднЯге  Њаррасту пришлось остатьсЯ  на этот  трек