        Џер ‹агерквист. “лыбка вечности

---------------------------------------------------------------
     Њамонова ‚.Џ. Џеревод на русский Язык, 1989
---------------------------------------------------------------

     Ћднажды,  где-то там,  во  тьме, где - они  и  сами не знали,  сидели и
разговаривали мертвые, коротаЯ за разговором вечность.
     Ќет, сказал один из них, продолжаЯ разговор, что тЯнулсЯ с незапамЯтных
времен, эти живые все же слишком самонадеЯнны. ‚оображают, что все только на
них и  держитсЯ. ђазвели там у себЯ внизу суету и думают, что живут.  ‚ыходЯ
по  утрам из дома,  радуЯсь новому  дню и  утренней прохладе,  они спешат по
своим  делам и таинственно переглЯдываютсЯ -  мы-то с  тобой живые, мы-то  с
тобой  живем. € бегут по своим делам, добрым или дурным, громоздЯ их одно на
другое, одно на другое, пока все это сооружение  не рухнет, чтобы можно было
начать  громоздить заново. ‘амонадеЯнные, самодовольные ничтожества  - иначе
не назовешь.
     Ћн  сидел, озабоченно  уставЯсь прЯмо  перед  собой.  Ћн  был  костлЯв,
желчен, истощен.
     †изнь  к  настоЯщему  времени насчитывает несколько миллиардов мертвых,
продолжал он. Њы-то как раз и есть  живые. Њы живем  в тех, кто  там, внизу.
†ивем неслышно. ‘тупаем  бесшумно, разувшись, никто нас  не слышит. “ж мы-то
не шумим, не галдим, мы скромны и  молчаливы. ќто не мы  гудим  в паровозные
гудки, отправлЯем поезда, трезвоним по телефонам.  Ќо мы-то как раз и живем.
ќто  не  мы строим и сносим, строим и сносим. Ќе мы ошущаем, что вот настало
утро, а вот наступил вечер. Ќо живем-то именно мы.
     Ћн тЯжело перевел дух.
     €менно  нам дано  обо  всем  на свете думать,  все  помнить, ничего  не
забывать. €менно нам дано  терзатьсЯ духовной жаждой, день за  днем,  год за
годом, тысЯчелетие за тысЯчелетием.
     ЊгновениЯ тишины - они принадлежат нам. Љогда кто-то плачет - эти слезы
принадлежат  нам. Љогда кто-то счастлив - радость принадлежит нам. ‚  общем,
когда происходит что-либо  существенное  - все это принадлежит  нам. €стинно
живо лишь то, что мертво.
     Ћн  прервал свой  монолог  и,  закашлЯвшись,  сплюнул. ‚ытираЯ рот,  он
что-то там буркнул, но что - никто не расслышал.
     Ќе знаю  все же,  так ли уж  вы правы, кротко и задумчиво возразил  ему
один из собеседников. Ѓог его ведает, так ли уж мы значительны.
     џ не уверен, что  живые вовсе ничего не значат.  …сли взглЯнуть на дело
поглубже, они, Я думаю, тоже кое-что значат. Џравда, они самым  бессовестным
образом спекулируют  на нас, пользуютсЯ  тем, что  мы сделали,  очень уж при
этом восхвалЯЯ самих себЯ. Ћднако они ведь тоже вносЯт какой-то вклад, и это
малое в каждый данный момент  очень даже важно,  хотЯ потом и  утрачивает во
многом  свою цену. Ќет,  Я  не могу все же согласитьсЯ,  что  они  ничего не
значат. Ѓолее того, Я осмелюсь даже утверждать, что они-то именно и живут  -
в отличие от нас, умерших.
     Ћни долго сидели молча, думаЯ каждый о своем.
     Ќаконец  костлЯвый  снова заговорил.  Џодперев  голову иссохшей  рукой,
уставЯсь во тьму (мы бы назвали это тьмой), он говорил:
     ќто было очень давно, но Я помню, что  жил Я у морЯ. Њне думаетсЯ , там
Я и родилсЯ  и прожил всю свою жизнь. Ќо, возможно, менЯ привел туда случай,
и позже Я снова уехал. ’еперь Я уже не помню, да это и не суть важно. Љак бы
там ни было, Я помню, что жил Я у морЯ.
     џ помню шуршание гальки в прозрачном прибое. Ќо прежде всего шторм, все
заглушавший, ревущий  шторм, и  громоздЯщиесЯ  над  водой тучи.  €  Я  помню
тишину, застывшую тишину, абсолютное молчание вокруг менЯ.
     Њоре -  вот  единственно великое там,  внизу. ќто их  вечность. џ жил у
морЯ. “ менЯ был дом прЯмо  на берегу, с видом на морские просторы. Ќа одном
из  окон стоЯл маленький,  полузасохший комнатный  цветок,  который  Я вечно
забывал поливать. Ќе знаю, почему Я  его запомнил, он не играл в моей  жизни
никакой роли, ведь  Я жил у морЯ, € все же Я помню его совершенно отчетливо.
Њне запомнилось, что когда Я уже должен  был умереть,  он  по-прежнему стоЯл
там, и Я еще подумал: если б мне не предстоЯло сейчас умереть, мне следовало
бы встать и полить его. џ помню также, что, когда Я лежал и смотрел на него,
Я думал: как  странно, что он переживет менЯ. ЃеднЯга. Њеж тем он не играл в
моей жизни никакой роли, ведь Я жил у морЯ.
     џ был весьма  значительной фигурой. Ќасколько мне известно, не  было  в
мое  времЯ человека,  которого можно было бы сравнитъ или поставить рЯдом со
мной. ‚о  всЯком случае, мне  ничего похожего не ветречалось.  „а и не  было
мне, в общем-то, дела до  людей. џ жил одиноко;  наедине  с  самим собой.  џ
слушал шторм  и  тишину,  еще  при  жизни  Я  был  истинно  живой,  мыслЯщей
личностью.  ‚се истинно сущее вмещал Я в себе. €  не было мне равных. Ќет, в
самом  деле:  насколько  мне  известно,  не  было  тогда  на  свете человека
подобного масштаба.
     џ  был словно создан длЯ того, чтобы умереть. Џро других ведь этого  не
скажешь. Ђ вот  Я обладал истинной ценностью и истинным весом. џ был истинно
живым. Џоэтому Я спокойно мог умереть. Џросто умереть, и все.
     Ћн умолк. ‘о свистом выдохнул вовдух.
     € снова заговорил, все так же серьезно:
     Њне думаетсЯ, длЯ  того  чтобы  стать мертвым,  то  есть приобщитьсЯ  к
вечности,  надо действительно  что-то  собой  представлЯть. Ќадо  стоЯть вне
жизни  и  над  жизнью в  обычном  смысле  этого слова,  а  не быть  у нее  в
подчинении.  џ,  например,  как Я  уже  упоминал, и представлЯл собой именно
такое Явление.
     ‚ разговор снова вступил второй собеседник. Ћн сказал:
     Ќи  в  коей мере  не соглашаЯсь  с  тем,  что  тут  было  сказано, хочу
заметить,  что Я  в жизни тоже был личностью весьма замечательной. •ота  мне
совсем не  по душе говорить так  о самом себе. џ был, - если  и  не в  своих
собственных глазах, то в  глазах других, - самым необыкновенным человеком из
всех, когда-либо живших на земле. Њне  выпала  жизнь в богатстве  и славе, Я
создавал  одно великое творение за другим, совершал подвиг за подвигом,  что
навечно сохранЯтсЯ  в памЯти людей. ‘ам  Я, однако, уже забыл,  что именно Я
совершал. Ћно  и к лучшему: вспоминать здесь про все про это было бы слишком
мучительно.  ‚едь  сейчас  Я  вовсе не ощущаю  себЯ  Явлением  из  рЯда  вон
выходЯщим. џ  кажусь  себе существом самым что  ни  на  есть  заурЯдным,  на
редкость незначительным.
     џ-то был словно создан  длЯ того, чтобы жить.  ‘идеть вот так вот здесь
мертвым - на это, по-моему, способен любой. Ђ вот жить, жить в полном смысле
этого слова и радоватьсЯ жизни - это под силу лишь незаурЯдной личности. џ и
был такой личностью. € Я сам, и многие другие считали просто нелепостью, что
мне  придетсЯ когда-нибудь умереть. „а Я  и умер как-то нелепо  - несчастный
случай.
     € он тоже вздохнул и долго  после того сидел  молча, погруженный в свои
мысли, после чего прибавил:
     Љак  Я уже сказал, Я был весьма  замечательной  личностью. ’еперь  же Я
ничем не примечателен. џ  считаю, что жизнь  непостижимо огромна и богата. џ
считаю,  что смерть - ничто. џ  люблю  все  живое и  презираю  свою нынешнюю
никчемность.  Ќо, как ни странно, немного, по-моему, найдетсЯ людей, которые
бы действительно жили. •оть мне и  претит говорить о самом себе, думаю,  что
могу с полным правом утверждать, что в умении жить мне не было равных.
     Ђ вот теперь Я мертв.
     Ћн умолк. Љазалось, разговор был окончен.
     Ќо тут  подал голос  третий. ’о  был  приземистый толстЯк  с маленькими
глазками  и выпирающим  брюшком, на  котором покоились его  пухлые ручки. Ћн
походил на лавочника, внешность у него была добропорЯдочнаЯ, хотЯ и довольно
бесцветнаЯ.  Љороткие его  ножки  болтались в том  самом подобии тьмы.  џсно
было, что, если бы он сидел на стуле, они у него не доставали бы до пола. Ћн
сказал:
     •отЯ  Я  ровно  ничего не  понЯл,  про  что вы  тут,  господа  хорошие,
толковали, но Я всей душой с вами с обоими согласен, во всем согласен.
     „о чего же здорово было жить. „о чего же  сладка и обильна  была жизнь.
Љогда Я стоЯл у себЯ за прилавком, а вокруг были  мои товары, и пахло кофе и
сыром, мылом и маргарином, - до чего ж прекрасна была жизнь.
     ‹авка моЯ была самаЯ большаЯ в городке. “ж поверьте  мне, другой  такой
не  было.  ‘тоЯла  она  на главной  улице;  все покупатели  шли  ко  мне.  €
обхождение с клиентом было  у  менЯ самое тонкое. ‚  общем,  лучшей  лавки в
нашем городке не было, можете мне поверить.
     џ  говорю это не потому, что хочу похвастатьсЯ, Я-то был  человек самый
обычный. ‹авочник Џеттерсон - только и всего. Ќо  Я благодарю  ѓоспода,  что
жил на свете.
     Љогда пришло времЯ умирать - ох, как мне было тЯжко. џ отвернулсЯ лицом
к стене и  сказал себе:  все, Џеттерсон, это конец. Ќе верил Я, что там есть
что-то, считал, что это конец  всему. ‡а делом мне некогда было задумыватьсЯ
о каких-то высоких вещах, и  без  того забот хватало. „а  и кто Я был такой!
‚сего-навсего лавочник Џеттерсон, человек, каких тысЯчи. €  когда, умираЯ, Я
припомнил всю  свою жизнь, припомнил, как год за годом Я только и делал, что
отвешивал  крупу и заворачивал селедку, то решил, что было бы очень странно,
если б  за это мне было суждено бессмертие. џ сказал себе:  черт  его знает,
есть ли какаЯ жизнь после смерти, мне что-то не веритсЯ. Џотом Я умер.
     Ђ оказалось,  что есть!  € Я вот  сижу теперь  здесь. Љак  ни в  чем не
бывало. Ѓудто  Я по-прежнему стою  за прилавком и вешаю крупу и  заворачиваю
селедку. џ по-прежнему лавочник Џеттерсон.
     Ћн замолк, растроганный. Џотом сказал:
     •оть мне ничего не понЯтно, Я очень за все благодарен. џ жил. џ умер. џ
все-таки живу. џ очень за все это благодарен.
     Ѓольше он ничего не сказал и сидел теперь, глубоко задумавшись.
     Ќаступило молчание.
     Ђ разговор пошел странствовать во  тьме, перекидываЯсь от одной  группы
мертвых  к  другой, все более  и более отдаленной, поднимаЯсь все  выше,  и,
описав  петлю, вновь  пошел  вниз.  ‹ет  этак через сто,  если  исчислЯть  в
единицах земного времени, он вернулсЯ к тем,  с кого  началсЯ, но  как бы  с
другой стороны. € на этот раз им уже нечего было особенно сказать.
     †елчный сказал:
     Љак  Я  уже  упоминал,  Я был весьма значительной  личностью. џ полагаю
также, что длЯ  того,  чтобы стать мертвым, то есть приобщитьсЯ к  вечности,
надо  действительно  что-то собой  представлЯть. Ќадо  стоЯть вне жизни, над
жизнью в обычном смысле этого слова,  а  не быть у нее в подчинении. ‘о мной
так оно и было.
     ‚торой собеседник сказал:
     џ  считаю, что жизнь - это все. џ считаю, что жизнь непостижимо огромна
и богата, и понЯть величие жизни дано лишь тому, кто сам велик. Њне это было
дано. Њеж тем Я мертв.
     Ђ сидевший несколько в стороне, как бы отдельно от  них, лавочник  лишь
добавил:
     џ по-прежнему лавочник Џеттерсон.
     ‚се трое сидели теперь молча, думаЯ каждый о своем, а вокруг них велись
меж тем другие  разговоры, всЯкий говорил о своей жизни, ничто другое его не
интересовало. Ћдин говорил:
     џ расскажу о себе и своей жизни.
     ЊоЯ  мастерскаЯ,  где Я работал с  утра до  вечера, расположена была на
окраине большого города,  Я был слесарь по замкам,  это был мое единственное
занЯтие, об этом  Я и хочу рассказать. ЊаленькаЯ  кузница, где Я всегда  был
один,  потому что не терпел рЯдом  людей, находилась в самой глубине старого
сада, где росло много деревьев и много фруктов и цветов, посаженных когда-то
давным-давно уж  не знаю кем.  Ќо  сад совсем одичал, у  менЯ ведь  была моЯ
кузница,  до  другого мне не было дела. ‘  утра и до поздней ночи стоЯл  Я в
своей  полутемной кузнице, делаЯ замки длЯ  всех домов,  в которых жили  мои
сограждане. џ делал их не так, как их делают обычно, Я  делал их не похожими
друг на друга,  так, что  каждый новый замок отличалсЯ от всех тех, что были
сделаны до него, и открыть его мог только тот,  у кого был к нему ключ и кто
знал, как его надо повернуть, сначала, например,  повернуть в одну  сторону,
потом  сунуть поглубже  и повернуть в другую; или же  Я придумывал  какой-то
другой секрет,  который раскрывал  только  заказчику, людей  Я  ненавидел, Я
запирал их друг от друга, каждого в его одиночке. Њои замки прославились, их
продавали в  особом магазине,  в  какой-то лавке,  не  знаю  даже,  где  она
находилась, Я не знал города, Я никогда не покидал своего дома,  Я был занЯт
своим делом. ‚сем хотелось иметь мои замки длЯ своих домов, чтоб никто к ним
не  влез, и  Я работал с утра до поздней ночи, Я стоЯл склонившись над своей
работой, год за годом, всегда один, Я делал свое дело, делал замки, и деньги
у менЯ все  копились и копились, замки были дорогие, люди, однако,  покупали
их, Я был богат, но Я не знал своего богатства, и Я был беден. џ состарилсЯ,
поседел, пальцы у менЯ за работой стали дрожать; но Я был один,  никто этого
не  видел: Я стал вдумыватьсЯ над своей  жизнью, вспоминаЯ себЯ прежнего, но
продолжал  все-таки  работать,  делаЯ  дрожащими   пальцами  свое   дело.  џ
рассказываю о своей жизни.
     € вот однажды утром, когда  Я  поднЯл голову  от  работы  и взглЯнул  в
мутное  от пыли окно моей мастерской, Я  увидел  в просвете между  деревьЯми
сада    идущую   по    дороге    юную   девушку.    …й   могло   быть    лет
семнадцать-восемнадцать, она  шла с  непокрытой  головой, волосы у нее  были
светлые и  сиЯли  на солнце,  она шла и со счастливой улыбкой поглЯдывала по
сторонам. Ћна Явилась передо мной лишь на мгновение, мелькнула и скрылась за
деревьЯми.
     џ стоЯл, охваченный каким-то непонЯтным чувством. џ  забыл про  работу,
стоЯл и  смотрел  в  окно, но ее там  уже  не было. ЋсталсЯ  образ:  светлые
волосы,  счастливое  лицо,  такое  юное  и гладкое. Ћна  казалась  мне такой
родной. џ никогда ее прежде не ввдел,  -  Я вообще не  видел людей. € все же
мне казалось, будто это моЯ дочь, уж не знаю почему. џ никогда не жил вместе
ни с одной женщиной. џ, несчастный старик,  согбенный, с дрожащими руками, Я
вдруг  почувствовал себЯ  отцом  этой  девочки.  ‚олосы  у  нее  были  такие
солнечно-светлые, что солнце, приласкав их, медлило с  ними расстатьсЯ. џ не
знал, кто она  такаЯ.  џ знал только, что Я  ее люблю. џ  стоЯл  и смотрел в
окно, ее там уже не было.
     ‘делав над собой усилие, взЯлсЯ Я снова за работу. ђуки дрожали сильнее
обычного. Ќикто этого не видел, только Я один. “держивать  в  пальцах мелкие
детали было нелегко, они так и норовили выскользнуть, но Я очень старалсЯ, Я
очень старалсЯ, чтоб  все было по-прежнему. џ с силой провел рукой по губам,
чтобы  унЯть дрожь в пальцах.  џ сказал себе: вот еще - любовь! Ќа свете нет
ничего, достойного любви, ничего. € все встало на свои места, Я  выкинул  ее
из головы, Я снова  занималсЯ своим делом. Ќо в последнее времЯ у менЯ стало
хуже со зрением, и Я подошел и стер пыль с окна, чтоб виднее  было работать:
мне подумалось, не пройдет ли она обратно той же дорогой.
     Џрошел  целый день. џ упорно работал, в тот  день Я  сделал  больше чем
обычно. € только вечером, когда свет уже угасал, она поЯвилась вновь.
     џ снова ее увидел. Ћна шла и улыбалась, все солнце, что еще оставалось,
сиЯло в ее волосах. џ застыл у окна и смотрел.
     Љогда она скрылась, Я крадучись выбралсЯ наружу.  џ шел  через сад, это
было летом, пахло цветами, Я пробиралсЯ сквозь заросли. џ  вышел  на дорогу,
все здесь  было  такое чужое, незнакомое,  Я крадучись последовал за  ней. џ
вошел в  город,  Я шел  за  ней на  большом расстоЯнии, одна улица сменЯлась
другой, Я видел только ее. Ћна  вошла в  один из домов. џ осталсЯ  на улице,
невдалеке. „ети  начали смеЯтьсЯ надо мной,  Я забыл снЯть  фартук. Њедленно
побрел Я назад, к себе.
     Ѓольше Я  не думал о  ней. џ продолжал работать как прежде. ‡а короткое
времЯ  Я  совсем состарилсЯ, это случилось, когда кончилось лето и наступила
осень. ‚ саду  стали  облетать листьЯ. €  вот однажды вечером,  когда Я, как
обычно, стоЯл склонившись над работой, Я почувствовал вдруг какой-то холод и
пустоту  там, где сердце, менЯ зазнобило,  ноги и руки  стали как ледЯные. џ
отложил работу, менЯ уже всего трЯсло. џ еле стоЯл на ногах, мне казалось, Я
сейчас умру.  €  такой  страх  на  менЯ  напал,  Я затравленно  оглЯделсЯ  в
полутемной комнате, освещенной лишь неверным, мигающим  светом единственного
фонарЯ, за окном завывал ветер и лил дождь, разросшиесЯ деревьЯ старого сада
хлестали своими голыми ветками по стеклам, нет, Я не хотел  умирать здесь, в
одиночестве, Я не хотел умирать, только не в одиночестве, только не здесь, в
этой моей одинокой конуре.  џ  шатаЯсь  выбралсЯ  в сени,  толкнул дверь  на
улицу.  ‚етер  чуть  не сбил  менЯ  с ног, дождь  хлестал  в  лицо. џ собрал
последние силы, Я выбралсЯ на дорогу, добралсЯ до города.  Ќа улицах в такую
непогоду не было ни души, один  Я. џ кое-как тащилсЯ вперед. џ тащилсЯ,  еле
переставлЯЯ ноги, под дождем,  в темноте.  џ  тащилсЯ  к  ее дому,  Я  хотел
умереть у нее, у  моего дитЯти. џ не мог отыскать дом, Я блуждал и  блуждал.
Ќаконец Я нашел его. џ постучал в дверь, никто не отозвалсЯ. џ стучал, никто
не отзывалсЯ. џ  нащупал дрожащими пальцами замок.  џ хотел  умереть у моего
дитЯти, у той, кого Я любил. Ќикто не открыл.
     џ кинулсЯ обратно домой.  џ раздул меха,  Я плавил, ковал, обтачивал. џ
делал ключи, все, какие только помнил, а их были тысЯчи, уже наспупила ночь.
џ орудовал и орудовал напильником,  Я же делал это всю жизнь, тысЯчи ключей.
џ нанизал их на веревку; сгибаЯсь под их  тЯжестью, Я выбралсЯ за порог. ’ут
Я подумал, с какой  стати ей менЯ любить, какого-то  там  старика,  которому
только и осталось  что умереть; и Я вернулсЯ и  взЯл все деньги, что у  менЯ
накопились, их оказалось больше, чем Я думал, если бы  Я отдал ей это,  все,
что  у менЯ было, она, быть  может,  и позволила бы мне  умереть  возле нее.
‘гибаЯсь под двойным грузом, Я выбралсЯ за порог.
     ‚етер подхватил менЯ, понес вперед. ‘овсем уже без сил оказалсЯ  Я у ее
дома.
     џ  ощупал замок, стал пробовать  ключи. Ћдин за другим, один за другом,
ни  один  не  подходил.  Ќи  один  не  подходил.  Љонечно,  мешала  какаЯ-то
пустЯковаЯ неточность в бородке, Я-то знал,  что самой малости достаточно, Я
это знал. ‘ердце  у менЯ замирало. џ дрожал  на дожде и  ветру,  менЯ тЯнуло
опуститьсЯ на землю. †изнь моЯ  подошла к концу,  мне хотелось только лечь и
больше не вставать.  Љак  в тумане побрел Я снова по улице, стал блуждать по
городу. Ќа улицах  не было ни души, Я был  один как  перст. џ пробовал  свои
ключи у каждого дома, Я уже не желал слишком многого, Я не мечтал  умереть у
моего дитЯгти, у той, которую Я любил. џ мечтал  лишь о  человеке,  о любом,
хоть о ком-то, кто приютил бы менЯ перед смертью. џ все пробовал и пробовал,
ни один ключ не открывал. Ќа  пороге чужого дома опустилсЯ Я на ступеньки, и
сердце мое перестало боротьсЯ. ’ам менЯ и нашли  поутру, в обнимку  со всеми
моими ключами.  ‡олото пошло прахом. Њне не удалось его подарить, его просто
забрали у менЯ. Ђ ключи остались, никто на них не позарилсЯ.
     ‡акончив свой рассказ, он погрузилсЯ в безмолвие.
     …ще один говорил:
     Ќа склоне горы ютитсЯ одно  очень древнее  селение, там  всегда солнце.
“лочки бегут там наверх, к солнцу, стены там белые, дома просто сиЯют. ’ам и
жил  Я со  своими братьЯми. Ћни были  счастливые и добрые, а Я был злой и не
знал покоЯ, все мне чего-то  не хватало. ЃратьЯ работали в поле  и  только к
вечеру возвращались домой. “  менЯ  голова  раскалывалась от боли, и не было
мира в моей душе. џ тихо лежал в своем углу и молчал. Ћни садились за стол и
ели, а Я  злилсЯ  на них,  сам не  знаю  почему; потом они выходили во двор,
болтали там  и  пели. Ћдин играл на цитре, это было так  красиво, Я лежал  и
плакал.  Ќет,  то  был не  человеческий  голос,  то  сама  цитра  пела,  так
удивительно, так чудесно.  ‘о мной они  не заговаривали, Я был им противен -
почему?
     џ угасал. џ таЯл с  каждым  днем. “ менЯ в жизни ничего не было, судьба
менЯ обделила. € однажды Я тайком подсыпал им кое-чего в еду,  и они умерли.
ќто  все, что Я мог  еще  сделать,  все, что мне оставалось. ќто  ничего  не
изменило. „ома по-прежнему сиЯли на солнце, люди улыбались и были счастливы.
Ђ Я таЯл с каждым днем. џ угасал. ‚се это Я говорю, чтобы спросить - почему?
     ’ут заговорил еще один:
     џ гонЯлсЯ за радостЯми жизни. џ крал их у других, чтобы присвоить себе,
Я хотел стать счастливее всех счастливых.  € никак  не мог насытитьсЯ; удача
сопутствовала мне, Я хватал направо и налево, Я был жаден до радостей жизни,
мне все было  мало, Я столько нахватал, что никому  уже, казалось, ничего не
осталось: но страна была большаЯ.
     ‘остарившись, Я стал задумыватьсЯ, а правильно ли Я  все  же поступал и
могу ли Я  теперь,  имеЯ  все  то,  что  имею,  назвать  себЯ  действительно
счастливым.  ‡асомневавшись,  Я стал  упрекать  себЯ за многое,  что делал в
своей  жизни.  € однажды  Я  встретил  человека,  которого  обокрал, он  еле
передвигал ноги, виц у  него был больной и жалкий.  ’уг Я убедилсЯ,  что был
прав. Ђ то бы Я был как он. џ осознал свое счастье, которое Я украл  себе. џ
был богач. “ него же ничего не было.
     —ерез несколько дней после этой встречи он умер. ѓоворЯт, последние его
слова перед смертью были, как, мол, он рад, что умирает.
     џ  тоже довольно скоро после этого умер.  ‚ стране, где мы жили, у менЯ
были  обширные угодьЯ, в  которых  Я  охотилсЯ по  осени.  Ћднажды  утром  Я
отправилсЯ на охоту один,  хотЯ мне было уже чуть не восемьдесЯт. ел дождь,
в лесу  пахло, как пахнет в лесу осенью.  џ  оступилсЯ,  и ружье выстрелило.
Џоследнее, что Я помню, -  Я вытер рот рукавом, рукав  был влажный, Я  помню
этот запах дождЯ, это  было последнее,  Я до  сих пор  его  помню, и  Я  так
счастлив, что Я жил.
     ’ак они сидели и рассказывали о себе.
     Ќо много было и таких, что ни разу не открыли рта, словно бы их здесь и
не было. ‘реди них был маленький,  неприметный старичок,  он только сидел  и
слушал других.  “ него  было отзывчивое  сердце и живой интерес  к тому, что
рассказывали  другие. Љогда же  он  думал  про  свою  собственную жизнь, она
казалась  ему  настолько  серенькой,  какой-то  даже  смехотворной,  что  он
стеснЯлсЯ  пускатьсЯ   в  воспоминаниЯ.  ‡ато  он  внимательно  слушал,  что
рассказывали про  себЯ  другие,  и  он  как  бы проживал чужую жизнь,  своей
собственной у него как бы и не было. •отЯ, конечно, было же что-то  и у него
за душой, просто не могло не быть, что-то такое, что принадлежало только ему
и никому другому. —аше всего он внушал себе, что его личное и неповторимое и
заключаетсЯ  как  раз  в  этой  его способности  жить  жизнью других  и  все
понимать, сам же  он ничего собой не представлЯет.  Ќо  бывало, что это  его
личное и неповторимое пыталось  заЯвить о себе и поиному, и он  чувствовал в
душе, как  оно прекрасно и удивительно, но поделитьсЯ им с друтми он не мог.
Ђ хотелось бы поделитьсЯ.  Ћсчастливить  других. …му  хотелось бы вот так же
сидеть и рассказывать о своей  немудреной  жизни,  так  же, как рассказывали
другие, про то, как ему жилось, о чем он думал, что чувствовал, пока жил. Ќо
всЯкий раз, как это уже готово было вырватьсЯ наружу, он пугалсЯ - ведь всем
прочим его существование должно  было показатьсЯ до  того уж никчемным, они,
наверное,  сочли бы,  чгго  все это гроша  ломаного  не  стоит, и  стали  бы
смеЯтьсЯ над  ним, стали бы потешатьсЯ: а  этого он не хотел, потому что длЯ
него жизнь не  была  никчемной  или  смешной,  даже его  собственнаЯ  жизнь.
Џо-этому  он  только  слушал  других,  сам  же  предпочитал  помалкивать.  ‚
рассказах других жизнь представала  куда более значительной, чем та, которую
прожил он, и он понимал,  что  незачем ему вылезать со  своим, таким мелким:
так  оно   все  получалось  красивее,   и   жизнь  выглЯдела   интересной  и
многообразной,  каковой  и  была  в  действительности.  “  всех других  были
какие-нибудь  сильные, богатые переживаниЯ, у всех у них что-то расцветало и
давало плоды.  Ѓыть  может, сами  они не  всегда воспринимали это как  нечто
значительное; но он-то чувствовал, знал, что это так. Џотому-то он  и слушал
других и был счастлив за них. ’е, кто отзывалсЯ о жизни плохо, - нет, тем он
не верил. Ќо столько в них все  же было страсти, столько  глубины было в  их
боли, что  он  и их понимал. Ћн  жадно  прислушивалсЯ к бурному  потоку, что
шумел вдали от него. €бо сам  он не пережил ничего значительного, не испытал
никаких исключительных, сильных чувств, он просто жил, тихо радуЯсь.
     ‚  общественной  уборной под землей сидел он в  своем окошечке,  взимаЯ
плату. ‡а десЯть эре он выдавал лоскуток  туалетной бумаги - только и всего.
‚от  почему  не хотел он рассказывать о своей жизни, ведь другим  она должна
была показатьсЯ такой никчемной, может, даже  смешной. ’ак он там и просидел
до конца своей жизни. Ћн нанЯлсЯ на это  место молодым, не думаЯ задержатьсЯ
там надолго, просто чтоб  иметь  какое-то занЯтие,  пока не  обнаружитсЯ его
настоЯщее  призвание.  Ќо  со  временем  он  начал  понимать,  что это  тоже
призвание,  что это как раз по нему.  Ђ что в этом плохого? Ћн  занЯл место,
которое  все равно  должно  было быть занЯто;  не он,  так кто-нибудь другой
должен был бы его  занЯть. ’ак пусть это будет он. „олжность была маленькаЯ,
но он и  сам был не бог весть кто. Ћбыкновенный, рЯдовой человек,  а это как
раз и была должность длЯ обыкновенного, рЯдового человека. ’ак он рассудил и
прожил жизнь счастливо.
     •отЯ он просиживал там у себЯ под землей с утра до вечера и редко когда
видел дневной  свет,  ему дано  было  уразуметь  жизнь и полюбить ее превыше
всего.  Ћн понЯл, что нет в  ней ничего безобразного, напротив, все хорошо и
прекрасно. —то-то более значительно, что-то менее, но все по-своему важно: в
ней  не  бывает  лишнего,  ничего  не  стоЯщего, ничего, чем  можно было  бы
пренебречь.  Ќе  всему  дано  стать  великим,  что-то  должно  оставатьсЯ  и
маленьким, просто даже на удивление  мелким -  хотЯ бы  ради того, чтобы тем
заметнее стало другое, еще более возвысилось: ибо жизнь, конечно, богата, но
не бесконечна.
     ’ак сидел он и размышлЯл у себЯ под землей и многое с годами понЯл.
     ‹юдей он  наблюдал лишь в качестве посетителей общественной уборной. €,
однако, он научилсЯ и любить, и  понимать  их. Ћни спускались туда к нему не
длЯ того,  чтобы  совершать  какие-то  великие подвиги,  оправдываЯ  высокое
предназначение человека на земле: они приходили  длЯ отправлениЯ  простейшей
жизненной   потребности,  одинаково   присущей   всему  живому.   Ќо  ничего
низменного, ничего длЯ них унизительного не было в этом акте: они  все равно
ЯвлЯли собой нечто великое и  благородное, и он любил их.  Ћсобенно любил он
определенную породу людей -  тех сильных, сдержанных  людей, кого, он  знал,
судьба брала за горло, пытаЯсь использовать в своих целЯх. ‚ их  облике было
столько  невозмутимого спокойствиЯ и даже  в  таком  месте, как это, столько
естественного  достоинства,  что  он  и  сам   преисполнЯлсЯ  уверенности  и
спокойствиЯ.  Ћн  мог  слышать, как  они  отправлЯют  в кабине  естественную
потребность; но когда они  выходили  оттуда,  вы,  глЯдЯ  на них,  и  думать
забывали  о кабине, настолько возвышен был весь их  облик. ќти  люди  были -
олицетвореннаЯ  страсть, олицетвореннаЯ борьба за  достижение  единственной,
великой  цели.  Ѓывало,  после этого он  долго  еще  сидел  и  умилЯлсЯ  им,
радовалсЯ, что они существуют, он  вспоминал  их лица, представлЯл, как  они
выходЯт наверх, на солнечный свет,  и со светлой  верой  вершат великие дела
жизни. ’аковы  были его мысли о людЯх, так он их понимал. Ђ люди не баловали
его  вниманием, они его едва  замечали. Ћни  получали  из его  рук туалетную
бумагу, после чего он длЯ них уже не существовал. Ѓыли такие, кого он знал в
лицо, помнил их с давних пор, они посещали его заведение год за годом, у них
сгибались спины и седели  волосы, они старились вместе  с ним. Ќо они его не
знали.
     ’еперь, пребываЯ в вечности, он по-прежнему  только слушал, что говорЯт
другие, и верил им.  Ћни и не  догадывались о его присутствии, его все равно
что и  не было. Ќо он  был там, среди них, и  он был счастлив. € теперь, как
это не раз бывало с ним в жизни, ему иногда страстно хотелось  выговоритьсЯ,
открыть  свою  душу, подарить кому-нибудь накопленные  им сокровища;  но  он
чувствовал, что все, чем он владеет, - не его, что это в большей мере, чем у
других, просто  принадлежит  жизни,  и  потому он  довольствовалсЯ тем,  что
слушал и копил все  в себе,  будто знаЯ, что рано или  поздно  это все равно
будет передано кому-то другому, кому-нибудь любимому.
     Њногие  были  менее   счастливы,  чем  он.  Њногие  сидели  и  мучились
одиночеством, тем, что они не похожи на  всех прочих  и что  нет никого, кто
был  бы как они,  и потому никому не понЯть,  что  у них на душе.  Ѓыли тут,
например, двое таких, они сидели  несколько в стороне,  сами по себе, других
им было не  понЯть,  так же  как  и другие не могли понЯть их. Ќе могли  они
понЯть и друг друга, зато  могли говорить друг  с  другом, каждый  о себе. “
одного на  правой  руке не  было большого пальца, таким уж он родилсЯ, и это
сделало  его  одиноким на всю жизнь. Ћн  всегда  чувствовал, что он какой-то
иной,  не такой,  как  все, чувствовал он это и теперь. Ћн никогда не считал
себЯ каким-то изгоем, неудачником, обиженным судьбою, он жил среди людей, со
многими встречалсЯ, со многими  сближалсЯ, и  все  же  он всегда  чувствовал
нечто такое, что  отделЯло  его от  них, некую стену,  сквозь которую никому
было не проникнуть, никому было  ее  не сломать. ‹юди  могли говорить с ним,
как со всеми прочими, могли считать, что проникли к нему в душу; но они и не
догадывались, какой он на самом деле, ибо он был иной, чем они.
     Ћказавшись  здесь, во  тьме вечности,  он увидел,  насколько  был прав,
чувствуЯ всегда свою  особость, Ясно понЯл,  что особость эта была глубинной
сутью его существа: большого пальца  на  правой руке у  него по-прежнему  не
было. € он  еще острее почувствовал свое  полнейшее одиночество. Ћн сидел  и
слушал,  что говорЯт другие,  но  это как  бы  скользило  мимо его сознаниЯ,
словно  они  говорили  на  другом  Языке. Ћн их  не понимал,  и  они его  не
понимали, потому что у них, в отличие от него, большой палец правой руки был
на  месте.  Џоэтому  он  всецело  предалсЯ  скорби  по  поводу  одиночества,
опрешившись от всего остального.
     “ второго все пальцы были на месте, зато у него было черное пЯтнышко на
ногте  среднего  пальца.  Ћно поЯвилось у  него  еще  в  детстве и так и  не
исчезло. ‘ этим пЯтнышком на ногте проходил он всю жизнь, с ним  состарилсЯ,
с ним и умер. Љак ни странно, многие даже не подозревали  о его одиночестве,
они ничего  не замечали, думали, что он  такой же, как они. Џорой, думаЯ  об
этом, он не мог удержатьсЯ от улыбки: он был не такой, как все человечество,
а человечество даже и не подозревало об этом.  Ќо длЯ него длЯ самого то был
тЯжкий  крест.  Ћн  перебирал людей одного за другим,  но ни  одного  такого
больше не находилось; он надеЯлсЯ, что пЯтнышко, сделавшее его посторонним в
этой  жизни,  когда-нибудь  исчезнет  само  собой,  но  пЯтно  не  исчезало.
Ћдиночество его все  росло, он брел по жизни,  словно странник в пустыне. Ћн
не  жаловалсЯ,  никто не знал  о его страданиЯх,  никто не знал,  что он все
искал и искал хоть кого-то, пусть одного-единственного в целом мире, кто был
бы  как он. ’ак  он и  ушел из жизни непонЯтый, никто  и не подозревал о его
терзаниЯх.
     ‡десь, во тьме, черное пЯтнышко на ногте было ему не видно. Ќо он знал,
что  оно  на месте, острее,  чем когда-либо, чувствовал  он всю  необычность
своей  судьбы. ‚округ  него была пустота -  столь  же беспредельнаЯ,  что  и
непроницаемаЯ тьма.
     Ћба  они  тихо  радовались,  что  нашли  друг  друга,  можно  было хоть
поговорить. Ќо понЯть друг друга они были  не в состоЯнии. Ћни понимали, что
оба одиноки, но одному  не  понЯть было единочество  другого.  Љаждый  остро
ощущал  свое собственное  страдание, но почувствовать страдание  другого  не
мог, мог лишь смутно догадыватьсЯ -  так  смутно видитсЯ  мерцание  далекого
огонька  в  ночи. “ одного  было  черное пЯтнышко на  ногте,  но у  него  не
отсутствовал  большой палец на правой руке.  “ другого большой  палец правой
руки отсутствовал с рождениЯ, но никакого  пЯтнышка ни на каком ногте у него
не было. ’ак протекала их вечность.
     Ђ  невдалеке от них о чем-то шептались мужчина и женщина. Ќа расстоЯнии
слов было не  разобрать, слышен был  только страстный шепот. Ћни любили друг
друга всю жизнь. €х все еще тЯнуло друг к другу. Њужчина говорил:
     Љогда  Я люблю тебЯ - Я  словно бы живу пришельцем в  далекой, огромной
стране,  где Я не был рожден. Џередо мной деревьЯ и горы, передо мной облака
и парЯщие в небе птицы - огромнаЯ, дивнаЯ страна. џ слышу, как шумит ветер в
светлых лесах,  Я  слышу  шум  рек глубоко  в долинах.  џ  слушаю  и не могу
наслушатьсЯ. Ќо это не моЯ страна, не  та, где Я  родилсЯ. Љогда  Я в  этой,
любимой  мною стране, Я тоскую  по своей  стране, далеко, далеко отсюда,  по
той, где Я родилсЯ.
     †енщина говорила: когда Я с тобой, Я счастлива.
     Ќо мужчина говорил: ты никогда менЯ не понимала, ты так и не нашла пути
ко мне, а Я к тебе.
     †енщина сказала: Я всегда тебЯ любила.
     Ќо мужчина сказал: ты никогда не понимала, длЯ чего Я живу. џ боролсЯ и
страдал, строил и рушил. џ вечно искал, Я вечно сомневалсЯ. Ђ ты?
     †енщина сказала: Я верила.
     Ћн  посидел  молча,  окинул мысленным взором всю свою  жизнь, все,  что
было. Џотом сказал: Я боролсЯ с жизнью.
     †енщина сказала: Я жила.
     Ћни умолкли, так и не разделив одиночества друг друга.
     Џотом мужчина сказал: а  теперь мы  оба мертвы. € менЯ все еще влечет к
тебе.
     †енщина сказала: а Я по-прежнему с тобой, любимый.
     Ќо туг заговорил вдруг простой рабочий, сидевший как-то незаметно среди
прочих; он сказал тихо и проникновенно:
     џ хочу домой.
     “ менЯ был  маленький домик в одном из бедных пригородных кварталов, но
мы были не бедные, у нас были две комнаты и  кухнЯ, одна  из комнат выходила
на солнечную сторону. „ома у нас было так уютно, везде чистота и порЯдок. Ќа
угловых столиках - белые скатерки, а на столе  в той комнате, где у нас была
гостинаЯ,  - большаЯ  желтаЯ  скатерть,  которую жена сама свЯзала. Њы  были
счастливы  и ни о чем больше не  мечтали.  Љогда Я вечерами приходил домой с
фабрики - а  работа у менЯ была тЯжелаЯ и неприЯтнаЯ, - Я был весь черный от
сажи,  ни к чему  нельзЯ было  притронутьсЯ,  и,  прежде  чем  взЯть на руки
малыша, Я шел  умытьсЯ и переодетьсЯ, он  ведь кидалсЯ мне навстречу, стоило
мне показатьсЯ в дверЯх.
     ђаньше, до того как Я  приобрел дом, Я так и ходил грЯзный, и спать так
ложилсЯ, мне было все едино, на все наплевать. Ђ теперь  все стало важно. Ќа
что бы Я ни взглЯнул вокруг, всЯкаЯ мелочь говорила  о том, что Я  счастлив.
Њы ужинали, потом сидели, не зажигаЯ света. Џрибегал  малыш  и взбиралсЯ  ко
мне на колени. “ него была такаЯ  игра: будто Я лошадь, на которой он скачет
где-то далеко-далеко в  темном лесу, но лошадь в  конце концов сама  находит
дорогу домой. Ћн засыпал у менЯ на руках: та щечка, которой он прижималсЯ ко
мне, была теплой и румЯной. Џоэтому Я хочу домой.
     Њы  сидели и говорили о нем, а казалось, говорили  о себе самих. “ жены
был такой певучий голос, никогда Я его не забуду. Џотом наступали сумерки. џ
помню  узоры  на  тарелках  и  картину на  стене, Я помню  комод,  и  старый
коричневый  диван,  и игрушечный  паровозик малыша  на  полу, поэтому Я хочу
домой.
     Ћн  умолк,  погрузившись  в  грезы о своем прошедшем.  Ђ в другом месте
некто  еще  рассказывал  о  своей  жизни, рассказывал тем,  кто находил  его
рассказ занимательным. Џрожил он недолго, да и стоило ли ему жить долго. Љак
выЯснЯетсЯ, врЯд ли. Ћн приводит множество подробностей, поэтому рассказ его
выглЯдит вполне достоверным, чувствуетсЯ, что он не  раз уже перебирал все в
уме. Ќеторопливо ведет он свою речь:
     Љак-то  вечером подъезжаю Я к старой мельнице в лесу.  …ще не поздно, в
воздухе такаЯ  свежесть,  все  будто только пробудилось ото  сна. Љосые лучи
солнца пронизывают  листву, птицы еще  поют,  кажетсЯ, это не вечер, а утро.
’рава всЯ мокраЯ от росы, она увлажнЯет копыта моей лошади, весна в разгаре.
Џахнет землей и травой.
     „орога, которой Я еду, ведет, похоже, через усадьбу мельника. Џоэтому Я
въезжаю в вороту с  намерением,  не задерживаЯсь, ехать дальше. ‡а воротами,
однако,  все  так  красиво и  необычно,  что  Я невольно  натЯгиваю поводьЯ,
осматриваюсь. ‘о всех четырех сторон двор замыкают белые надворные постройки
-  они как бы припудрены мучной пылью, что клубитсЯ  обычно  над мельничными
жерновами и над  мешками,  когда их грузЯт в телеги.  ‚се пространство двора
тоже белым-бело от  мучной пыли,  лошадь  это тревожит,  и она  роет копытом
землю, откидываЯ черные комьЯ. Њне же все это кажетсЯ очаровательным. Џросто
идиллиЯ. ќто совсем особый, надежно отгороженный  от  внешней  жизни  мирок,
такой уютно-патриархальный и в  то же  времЯ  такой  могуче-изобильный,  что
невольно проникаешьсЯ уважением. ЏрЯмо перед мельницей стоит стараЯ повозка,
ободьев  на передних  колесах  у  нее  нету,  деревЯнные спицы совсем  почти
сгнили,  и кажетсЯ, что  повозка опустилась  на  колени. ‘ама  же мельница -
мощное сооружение, широкое и  основательное,  вход туда - довольно высоко от
земли и похож на  люк. Џока Я сижу  на лошади, разглЯдываЯ все  вокруг,  люк
этот отворЯетсЯ и оттуда,  из  темноты, поЯвлЯетсЯ  мельник, а  за ним и его
мельничиха.  џ сразу понЯл, что это мельник и  его жена. Њельник -  крепкий,
черноволосый мужчина  в  белой от  муки одежде, но с  руками промасленными и
грЯзными,  как у механика: будто он  имеет дело с какой-нибудь машиной. ‡ато
жена  его,  которой  на  вид  можно дать  лет  сорок  -  пЯтьдесЯт,  тучна и
добродушна - напоминает  крупное, откормленное домашнее  животное,  которое,
впрочем, не откажетсЯ  и от  лишнего лакомого  кусочка. ѓруди у нее  как два
пышных  караваЯ хлеба, они смотрЯт  прЯмо на менЯ, а  между ними  и  животом
покоЯтсЯ  заплывшие  жиром руки.  Ћна глЯдит на  менЯ приветливыми, круглыми
глазами, лишенными бровей, и пытаетсЯ кивнуть головой, утопающей в  складках
жирной шеи.  џ  с готовностью откликаюсь, изображаЯ бравого всадника,  целый
день гонЯвшего верхом по лесным дорогам. Ћдин вид этой гостеприимной усадьбы
уже поднЯл мое настроение. џ говорю им, как  приЯтно Я поражен, обнаружив  в
лесной глуши такой милый  укромный уголок,  Я, мол, просто очарован. Њельник
молчит, уставившись  куда-то поверх  моей головы.  ‡ато  супруга  его сладко
улыбаетсЯ  и согласно  кивает:  да,  да,  здесь  и впрЯмь очень славно.  Ђ Я
заливаюсь соловьем,  нахваливаЯ этот уютный уголок, как,  мол, здесь чисто и
опрЯтно, какие чистые  занавесочки на  окнах, как  красив  этот припудренный
мукой двор, как трогательно  выгладит эта застрЯвшаЯ  тут  стараЯ колченогаЯ
повозка.  Њельничиха так  и  смотрит мне  в рот. Ћна  стоит у входа  в  свою
мельницу, широко расставив ноги,  и довольнаЯ  ухмылка не сходит с  ее  гy6.
Њельник стоит как по стойке смирно.
     Ќаконец  она  спрашивает менЯ, не хочу ли  Я поглЯдеть на мельницу.  Ћ,
конечно,  с удовольствием.  €так,  Я  спешиваюсь  и  огладываюсь  в  поисках
какого-нибудь крюка в стене, чтобы привЯзать лошадь. Ќо никаких крюков нет и
в помине, и тогда  Я привЯзываю лошадь к той самой старой  колымаге  - и так
сойдет,  после чего карабкаюсь  наверх  к мельнику и его  супруге. ‡абратьсЯ
туда нелегко, так как вход  довольно высоко  над землей, а лестницы  никакой
нет,  ноги  скользЯт по припорошенной  мучной  пылью  стене.  Ќо  Я  кое-как
забираюсь.  Њельничиха  стрЯхивает   с  менЯ  пыль  с  несколько  назойливой
заботливостью  и широко  улыбаетсЯ, показываЯ  два больших клыка, торчащих в
глубине  ее беззубого рта. Њельник нем,  как могила. € вот мы идем  смотреть
мельницу. †ернова приходЯт в движение. ‚ращаютсЯ они с этаким  приглушенным,
сытым урчанием, не производЯ никакого шума и  грома, хотЯ такие  огромные  и
тЯжелые. Ћни  вращаютсЯ  с флегматичной  медлительностью, котораЯ  действует
умиротворЯюще.  —увствуетсЯ,  что  зерна  там  в  достатке, и  это  приЯтное
чувство.  Њука  толстым  слоем  покрывает весь  пол, ноги  оставлЯют  на нем
глубокие следы.  Њельник стоит  и  глазеет. ‚ид  у него,  по-моему, довольно
дурацкий. ‡ато мельничиха,  добраЯ душа, - сама  улыбчивость. Ћна  с  важным
видом  демонстрирует мне  свое хозЯйство,  говорит не закрываЯ рта и кажетсЯ
сейчас еще толще. џ обращаю внимание на  углубление, разделЯющее  посередине
ее обширный зад, похоже, что под юбкой у нее больше ничего нет. Ќо Я не вижу
в этом ничего смешного,  мне делаетсЯ даже противно. ‚месте с  тем Я не могу
не  думать  об этом.  џ не  отрываЯсь  глЯжу на этот  ее  подрагивающий зад,
удивлЯЯсь, как же это ей не стыдно.
     Ќо  вот  мельник открывает маленькую дверцу в глубине этого  сумрачного
помещениЯ - грохот  водопада врываетсЯ  к нам, а  сильный  сквознЯк подымает
вокруг нас с мельничихой  целые  тучи  мучной  пыли. Њне  не  терпитсЯ пойти
посмотреть, как огромные массы воды вр