лителен, и Ясен, и
бесконечно мЯгок:
     џ был спасителем людей, Я жил, чтобы  страдать и умереть. џ  жил, чтобы
возвестить людЯм страдание и смерть, освобождающие от радостей жизни.
     џ был гостем на земле. ‚се земное было  мне так удивительно  чуждо, так
далеко от менЯ. „еревьЯ не приближались ко мне, горы оставались  где-то там,
вдали. ‘тоЯл ли Я  у морЯ, запах его был не сильнее запаха  цветка, шел ли Я
по земле, землЯ не ощущала моих шагов.  ‚етер  не  касалсЯ менЯ, одежды  мои
были недвижимы.
     ‚се есть  лишь видимость, все есть лишь  ожидание  истинно  сущего. ‚се
есть лишь тоска по истинно сущему, непреходЯщаЯ мука жизни.
     џ звал бога своим отцом, Я знал: он - отец мне и небо - мой дом, где он
ждет  менЯ.  џ называл страдание своим  братом,  ибо оно  избавлЯло  менЯ от
жизни, от видимости, от  всего, что не истинно сущее. ‘мерть называл Я своим
лучшим другом, ибо она должна была воссоединить менЯ с тем, кто на несколько
лет  своей вечности послал менЯ жить среди  людей. € Я принЯл на себЯ скорбь
всего живого.
     € люди распЯли менЯ  на  кресте, где Я  должен был принЯть мученическую
смерть.
     € тогда  Я воззвал  к моему  отцу. џ вознес к нему смиренную веру мою и
любовь,  Я вопиЯл к нему о  страданиЯх  человеческих,  о страхе всего живого
перед жизнью, о вечной тоске всего живого по истинно сущему. € он укрыл менЯ
во тьме, всю землю укрыл он во тьме, чтобы скрыть менЯ от людских глаз.
     € люди преклонили потом колени  у моего креста, все люди на  всей земле
преклонили колени, и они  провозгласили менЯ своим спасителем, избавившим их
от жизни и от всего, что не истинно сущее.
     Ћн умолк. Ћни ждали, взволнованные его речью. Ћн тихо сказал:
     Љогда Я пришел сюда,  никакого отца здесь не было. џ был человеком, как
и вы.
     €  скорбь  жизни,  оказываетсЯ, не похожа на мою скорбь. ‘корбь жизни -
сладостнаЯ скорбь, совсем не та, что Я принЯл на себЯ.
     Ќо не успел он закончить, как раздалсЯ совсем иной голос:
     џ  был спасителем людей. ‚сЯ моЯ жизнь была одной сплошной  радостью, Я
упивалсЯ землей и солнцем.
     џ  пришел  не длЯ того, чтобы спасти их, Я спас  их тем,  что пришел. џ
возвестил им всю прелесть жизни лишь через то, что жил.
     џ рожден был царствовать на земле. Љак-то в юности Я  скакал  верхом по
своей земле. Ѓыло лето, день был сиЯюще прозрачен. ‚се  было мне так близко,
все люди,  все деревьЯ  и цветы, все  на земле, все было со  мной. € тогда Я
понЯл, что жизнь -  это все, кроме нее ничего нет. џ  взЯл себе женщину, она
родила мне сына, он  был похож на  менЯ, он тоже  рожден был жить.  џ собрал
свой  народ, Я повел  его  на  битву  против  других,  всех их учил Я жить и
умирать. ‚се мы  сражались в сиЯющем свете солнца, те, что  побеждали, и те,
кого побеждали. ‚се  мы ощущали  сладость  жизни, но все мы видели,  что она
имеет начало и конец. ѓерои истекали кровью, мертвых забывали ради живых.
     € настало это утро, протрубила боеваЯ труба. џ вскочил на своего конЯ и
помчалсЯ вперед,  намного опережаЯ всех своих, Я скакал без доспехов, но при
оружии.  Љто-то вонзил мне  меч прЯмо в  грудь, Я выдернул  меч и понЯл, что
пришел мой смертный час.  €стекаЯ кровью, Я продолжал сражатьсЯ, чтобы в эти
последние, оставшиесЯ  мне минуты  успеть до  конца  насладитьсЯ  жизнью.  џ
сражалсЯ отчаЯннее, чем когда-либо, под сиЯющим этим солнцем. ЏрЯмо  на менЯ
скакал  юноша, такой же отчаЯнный, Я  рубанул  его мечом,  и он  вылетел  из
седла. ‹ежа на земле, уже умираЯ,  как Я, он повернул голову и поглЯдел  мне
вслед долгим, странным взглЯдом. Ќет, не ненависть  была в этом  взглЯде,  а
зависть, зависть к тому, кто  скакал  навстречу  чудесной жизни, меж тем как
ему суждено было оставить все это и умереть. џ  обнажил грудь и  показал ему
свою огромную открытую рану. € он понЯл менЯ и умер с улыбкой на устах.
     Ќо когда  Я почувствовал, что смерть моЯ близка, Я  ускакал подальше от
полЯ боЯ. ЋбливаЯсь  кровью, скакал  Я по  чудесной  земле.  џ видел цветы и
деревьЯ,  Я  видел горы, и дороги, и все  эти  светлые,  солнечные селениЯ в
долинах, и птиц, что кружили над  ними. ‚се было так близко мне, все было со
мной.  € тогда  Я понЯл, что жизнь  - это все,  что  кроме нее ничего нет. џ
умер, выпрЯмившись в седле, гладЯ на все вокруг.
     Ћн замолчал. Џотом сказал:
     Ќо оказалось,  это еще не все. € радость жизни не похожа на ту радость,
какой жил Я. ђадость  жизни загадочна и непостижима, не то  что моЯ.  џ  был
человеком, как все, и ничего больше.
     Џосле этого его заЯвлениЯ послышалсЯ юный мелодичный голос, застенчивый
и несмелый, как голос ребенка:
     џ был спасителем людей.
     џ был рожден, чтобы  сказать им все,  чтобы открыть им подлинный  смысл
всего сущего.
     ’айна жизни была всегда  со мной, как с другими их вера  или  безверие.
Љогда Я задумывалсЯ о  том,  что было вокруг менЯ, Я постигал  не только то,
что Я видел, но и все мне  невидимое, Я входил  в открытое пространство, где
было собрано  все видимое и невидимое и  где  всегда было светло и  тихо.  џ
оставалсЯ  там  какое-то  времЯ, но не потому,  что  хотел  что-то понЯть, а
просто потому, что там было светло, Я ведь был еще ребенком.
     џ не задумывалсЯ над тем, чем Я владел, это просто было всегда со мной.
Ќо  Я  чувствовал,  как  тайна  моЯ  все растет  там  внутри,  каждое  утро,
просыпаЯсь,  Я  чувствовал, что она здесь, со мной, и солнце сиЯло, когда  Я
выходил гулЯть, и трава под деревьЯми сверкала от росы. € Я чувствовал,  как
все ждет менЯ, как все живое ждет менЯ, все, что счастливо и  что обделено -
все ждет, что однажды Я выскажу то, чем  Я так беззаботно владею. Ђ Я входил
в еще более светлое пространство, где было собрано все  видимое и невидимое,
оставалсЯ там все дольше и дольше,  Я ведь был еще ребенком,  и там, внутри,
был мой настоЯщий дом.
     Њне исполнилось только  четырнадцать лет, когда мне пришлось умереть. џ
нес в себе тайну жизни, поэтому Я должен был умереть.
     ‚се,  подавленные, слушали  этот детский  голос. Њолчание безнадежности
воцарилось во тьме.
     Ќо тут кто-то из них заЯвил:
     Ђ вот Я был  метрдотелем  в  одном из  самых  больших ресторанов, очень
известном и  посещаемом. ќто  труднаЯ и  очень важнаЯ  профессиЯ. Ќадо уметь
угадывать желаниЯ  самых  разных  людей и  уметь  сделать так, чтобы им было
хорошо.
     Ќадо  понимать, чего  люди желают,  и  каждому  уметь  угодить.  џ знал
обращение, и все считали, что Я очень подхожу длЯ этой должности.
     “ж Я-то знал, как устроить все так, чтобы клиент осталсЯ доволен. ’ут и
требуетсЯ-то  самаЯ малость.  ѓлавное -  изобретательность. Ѓукетик цветов в
вазе,  немного  вкуса -  порой это  решает  все.  €  сервировка  чтобы  была
безукоризненнаЯ - это, быть  может, самое важное. Ќет, все это совсем не так
просто,  как кажетсЯ.  ќто  целаЯ  наука - видеть людей насквозь и уметь  им
угодить. џ это умел,  уж на менЯ-то можно было положитьсЯ. “ходЯ, они всегда
уверЯли, что очень довольны.
     џ был просто незаменим. Ќо пришлось и мне распроститьсЯ со своим делом,
все  мы  смертны.  €  они,  конечно же,  были вынуждены  найти  себе  нового
метрдотелЯ,  потому  что  без  метрдотадЯ  не  обойтись. Ќадеюсь,  он  знает
обращение и клиенты по-прежнему довольны.
     ‚ыслушав его,  они пришли в полную растерЯнность. Ћни просто  не  знали
уже, что и думать, в головах у них был полный сумбур.
     € тогда из тьмы поднЯлсЯ некто.
     ‡десь, во  тьме  вечности,  никогда  прежде не  случалось, чтобы кто-то
вставал, чтобы кто-то изменил положение или вообще что-то изменилось. ‚се  с
изумлением смотрели  на него.  ‹ицо его было словно опалено страстью,  глаза
его  горели  во  тьме. €  говорил он не  как другие,  речь его была горЯча и
зажигательна. Ћн так говорил:
     —то есть истина? ‘кажите нам:  что  есть истина? ’а  жизнь,  которой мы
живем на земле, - сплошнаЯ путаница, многообразие  без границ! ‘лишком много
всего? ‘лишком много -  нам просто не разобратьсЯ. Ќам дано видеть лишь свое
собственное,  но это так  ничтожно. Ђ всЯ  остальнаЯ большаЯ жизнь - она так
огромна! Њы боремсЯ каждый в одиночку, вечно чего-то ищем, но каждый находит
лишь самого себЯ. Њы одиноки в  беспредельном пространстве, наше одиночество
вопиет  во тьме.  Ќам  нет спасениЯ, слишком уж нас много и  слишком мы  все
разные. Ќам не найти общего пути.
     ’ак, может, жизнь - это всегда только  Я сам, или ты, или он? € никогда
-  мы все вместе? Ќикогда - что-то достаточно простое и надежное, к  чему мы
все могли бы приклонить наши головы и быть счастливы? Џриклонить головы, как
к старой  матери,  котораЯ  изо  днЯ в день говорит своим детЯм одни и те же
слова, чувствуЯ лишь, как крепнет с каждым разом свЯзующаЯ их любовь. € быть
счастливыми, как  счастлива  бывает семьЯ, собравшаЯсЯ  под  крышей  родного
дома.  Њожет, она,  жизнь,  столь  огромна, что нам никогда  ее  не постичь?
Ќикогда - во веки веков! €  нам остаетсЯ  лишь бесконечно мусолить одно и то
же,  каждому  свое,  видЯ,  как  все  другое  поглощаетсЯ   тьмой,  длЯ  нас
непроницаемой.
     Њне невыносимо,  что жизнь столь огромна! Њне  невыносимо,  что она  не
имеет границ!  Њне невыносимо мое одиночество в пространстве, у которого нет
конца!
     џ  хочу  отыскать  бога!  Ќам  просто  необходимо отыскать бога,  чтобы
привлечь его к ответу за жизнь, котораЯ сбивает нас с толку.
     ‚сем  нам надо собратьсЯ  вместе, всем-всем, собратьсЯ и отправитьсЯ на
поиски бога, чтобы обрести наконец Ясность.
     …го  слушали с  напрЯженным  вниманием. ‚се были  захвачены его  речью.
—то-то он затронул в них, что-то скрытое в глубине, какое-то больное  место,
которое  давало  о себе  знать, стоило его  разбередить.  Ќикогда прежде  не
чувствовали они с такой  остротой  горечь жизни, некоторые и  вообще  ничего
такого  прежде не  чувствовали. ’еперь, наконец, они всерьез  осознали  свое
положение.  ‚се  теперь  осознали,  какую  страшную  путаницу  ЯвлЯет  собой
человеческаЯ жизнь, она  столь неохватна и сложна, что не  может быть  в ней
человеку покоЯ и нет в ней длЯ человека никаких  твердых основ,  нет твердой
почвы, на которую  можно было бы ступить, нет  истины. ’еперь они  осознали,
сколь  унизительно  было длЯ них  жить  так, как они жили, ничего  толком не
знаЯ, не  имеЯ настоЯщей  веры.  ’еперь  они осознали,  к какому  страшному,
безысходному   одиночеству   был   приговорен  каждый   из  них,  окруженный
непроницаемой тьмой. € они  понЯли, что этому должен быть положен конец, что
они должны отыскать  что-то другое, что одинаково подошло бы всем им, прийти
к Ясности и знанию, к истине.
     Ќо некоторые подумали: а есть ли вообще бог? Ћдин из них сказал: а есть
ли вообще бог? „лЯ менЯ лично бога вроде  бы как  и нет. …ще один  сказал: и
длЯ  менЯ  бога  вроде бы как и  нет.  Ќо тот, исполненный страсти, ответил:
один, отдельно взЯтый человек  может и не  испытывать потребности в боге; но
длЯ  нас, длЯ  миллионов, бог  необходим. € они ему поверили  и поднЯлись со
своих  мест,  чтобы  последовать  за ним и  привлечь  бога  к ответу  за эту
непостижимую жизнь.
     ЏоднЯтьсЯ с места им было  нелегко.  Џоднимались  они с  трудом. Љаждый
когда-то уселсЯ так, как  ему было  всего удобнее,  на веки вечные, у них  и
мысли не  было, что придетсЯ когда-нибудь поменЯть положение. €  поднимались
они  теперь с великим трудом, и  первые их шаги во тьме были неустойчивы, их
шатало из стороны в сторону. Ќо когда они собрались наконец вокруг того, кто
должен был повести их вперед,  они уже твердо  стоЯли на  ногах, ЯвлЯЯ собой
плотно спаЯнную массу, сообщество людей, объЯтых свЯщенным огнем общей идеи.
Ћни  ощутили,  что  нашлось  наконец-то  нечто  во   всей  этой  путанице  и
неразберихе, что объединило их, - их общаЯ беда, их безмерное отчаЯние.  Ћни
ощутили  всю глубину своего отчаЯниЯ, объединившего их, и они упивались  им.
Ћни ошущали  его  как  могучую  силу  человека, вырвавшуюсЯ  из  глубин  его
мЯтежного духа, они упивались им.  ‘частливые не могли уже понЯть, как могли
они быть счастливы. Ќесчастные сожалели, что не были еще несчастнее.
     Џод  водительством того,  исполненного  страсти, двинулись  они в путь,
чтобы призвать бога к ответу.
     ‚начале их было не  так уж и много, если мерить мерками вечности. Ќо по
пути  они подбирали все новых и  новых,  всех тех  бесчисленных,  что сидели
вокруг во тьме. Ћни натыкались  на группки, где шли  бесконечные споры все о
том же, о страхе, о жизни, натыкались они и на такие, где царило молчание, и
заметить  их  можно  было  только  столкнувшись  вплотную. Ќатыкались  и  на
одиночек, сидевших в стороне от  всех. €х они  тоже подбирали.  Ћни собирали
вместе   счастливых   и   несчастных,  богатых   и   беднЯков,   верующих  и
разочарованных, сильных  и  слабых, сдавшихсЯ и борющихсЯ, всех, что некогда
жили на земле. ‚се они присоединЯлись к шествию.  Љогда им становилось Ясно,
что великий этот поход задуман во имЯ избавлениЯ от страшной путаницы жизни,
во имЯ спасениЯ человека от окружающего его беспросветного одиночества,  они
молча  поднимались  и  присоединЯлись к процессии. ѓлаза многих,  выражавшие
жгучую  муку,   горели  от  возбуждениЯ,  они  в  экстазе  присоединЯлись  к
остальным. Ѓыли и  такие, кто поднималсЯ медленно и  как  бы нехотЯ,  на  их
лицах еще лежал  отблеск  затаенного счастьЯ, они  присоединились к шествию,
задумчиво гладЯ куда-то вдаль.  Ќо все без исключениЯ вставали со своих мест
и шли за процессией.
     ‚о главе шел  исполненный страсти, он ничего  уже больше не говорил, он
был  теперь  лишь одним из них, только что шел впереди  них.  ‚о  голову  он
держал высоко и казалсЯ выше всех; черты его  одушевлены были горевшим в нем
огнем. ‚ жизни он был сапожником и тихо сидел в своем углу; теперь он собрал
всех, когда-то живших на земле,  чтобы повести их к богу. Џри жизни он сидел
в своей маленькой мастерской, в  спертом воздухе,  пропахшем дегтем и кожей,
там он с терпением переносил собственную свою жизнь, теперь  он взЯлсЯ нести
ответственность  за  всех.  ‚се  следовали  за  ним,  ибо  он  был  длЯ  них
воплощением   их  вековечного  страданиЯ.  Ћни  видели  в  нем  себЯ,   свою
измученную,  запертую  в  клетке  душу,  котораЯ,  оказавшись  на   свободе,
испугалась  было этого незнакомого,  такого пустынного  и  холодного мира  и
запросилась обратно домой, только вот дома у нее, выпущенной из  заключениЯ,
больше не было, она была теперь окончательно и бесповоротно бездомна.  € чем
дольше длилось бесконечное странствие, к которому присоединЯлись из тьмы все
новые  толпы, тем  чаще задумывались они над тем,  как ужасна жизнь, как она
ужасающе огромна, еще  отромнее, чем  можно себе вообразить. €  они думали о
боге, о том, кто  возложил на них это неслыханное бремЯ и  кто теперь должен
был спасти их, дав им Ясное знание и покой; и  они думали о могуществе этого
вседержителЯ,  в  вечно алчущей душе которого  должен ведь все  же теплитьсЯ
огонек,  что  согревает  его  в  его   безрадостном,   при  всем  богатстве,
существовании   -   так    трепещущие   Язычки   пламени   согревают    руки
путешественника, окончившего свои дальние странствиЯ  в  пустыне, где больше
уже нет никаких дорог. ќто тепло он должен был дать им.
     Ђ народ все прибывал и прибывал. ‘ошлись немыслимые толпы.  ‚оображение
уже отказывалось  их вмещать. Ћни колыхались  подобно безбрежному океану.  ‚
конце концов он как будто замер  в своем движении, этот волнующийсЯ  людской
океан, лишь  ощущаЯ, как вливаютсЯ в  него все новые потоки, как стекаетсЯ к
нему  все -  все  одинокое  и борющеесЯ, вое  растерЯвшеесЯ и покинутое, все
ищущее, все сущее.  € они радовались тому, что все  они  собираютсЯ вместе и
что люди будут еще подходить и подходить, пока не  соберутсЯ все до единого.
ќто длилось столетиЯ,  это длилось тысЯчелетиЯ, если мерить мерками  земного
времени, так все это было грандиозно.
     €  гудом  тудел теперь людской океан,  вобравший в себЯ все потоки  - и
ходили людские волны, ворочались тЯжко и мощно,  и сталкивались друг сдутом;
вздымались, переливались  одна  в другую,  сглаживались, вздымались в других
местах и  вновь опадали; потом все стало успокаиватьсЯ, внешние  границы как
бы сжались,  затвердели, больше уже  не менЯлись, замкнули, подобно железной
отраде, все в себе и уже не  пропускали ничего извне, да Я пропускать больше
было нечего, извне была пустота.
     €  вот теперь, когда все были наконец-то в  сборе и перемешались друг с
другом, подобно тому как перемешиваютсЯ волны в  штормЯщем  море, после чего
море успокаиваетсЯ,  произошло нечто совершенно  поразительное -  ни  о  чем
подобном они  и  помыслить не могли.  Љогда,  значит,  все  окончательно уже
успокоилось, в  них  зашевелилось странное чувство,  будто  они - это что-то
одно, не множество, а что-то одно, единое.  Ѓудто они составлЯют одно целое:
все подходило друг к другу, и все вместе прекрасно друг с другом сочеталось.
Џоистине, они представлЯли одно целое.  € это  целое было  столь просто, что
они глазам  своим  не верили - ошеломленные, озирались они  вокруг. Ћно было
нисколько не сложно и не запутанно, просто оно было очень большое. Ќет, даже
не большое, а просто его было очень много.
     ‚сЯкий  и  каждый  находил  здесь  свое  и  своих.  ќто было не трудно,
получалось будто само собой. Ќемного поискав,  каждый находил подходЯщее ему
место,  где были ему подобные; и  быстро устанавливалсЯ  порЯдок. Ћказалось,
что  у жизни не так-то уж и  много разных  видов, хотЯ каждый  из  них очень
многочислен; и когда эти виды обособились, стали каждый сам по  себе, то все
вместе они  образовали род, с присущими только этому роду свойствами. ’ак из
множества  получалось  единство.  Ћсобо  несчастливые находили  здесь других
особо  несчастливых,  в  общем-то  счастливые  отыскали  других  в  общем-то
счастливых,  верующие  отыскали  верующих,  сомневающиесЯ  -  сомневающихсЯ,
бунтари отыскали тех,  кто вечно бунтовал, мечтатели отыскали тех, кто вечно
мечтал и тосковал, любовники - тех, кто любил, желчные насмешники - тех, кто
замкнулсЯ в  своей  горькой иронии и  презрении, покинутые  - тех,  что были
покинуты,  великодушные -  великодушных;  и сапожники  отыскали  сапожников,
вЯзальщики  веников  -  вЯзальщиков  веников,  могильщики -  могильщиков;  и
бандиты отыскали бандитов, великомученики - великомучеников, герои - героев,
шуты - шутов, а те, кто ничем не был, - тех, кто не был ничем.
     Џоначалу, покуда все еще разыскивали  свои места и  устраивались каждый
на своем, все эти миллиардные  толпы находились в беспрестанном  движении, и
гул  стоЯл  над этим  колышущимсЯ  людским  океаном.  ‚от  собрались  где-то
стотысЯчные толпы одинаковых на вид: их окликали: вы кто? € они отвечали все
в один голос: мы лавочники Џеттерсоны. Ђ вот собрались еще более необозримые
толпы: им кричали: вы кто? € все они мрачно отвечали: мы те, у кого на ногте
черное пЯтнышко.
     Ќо когда все уже окончательно устроились, каждый среди своих,  все  эти
массы  слились в одно  и, ничем  не разграниченные,  составили одно целое, и
постепенно все утихло, и удивительный мир и покой воцарились вокруг. € жизнь
уже  вовсе не  казалась чем-то странным и непонЯтным, все было  понЯтно, вое
как надо. € замысел ее заключалсЯ,  как  видно, лишь в том, что каждый  имел
право на существование, а все  вместе  они должны были составить одно целое.
‘мысл был  настолько прост,  что  добавить к  этому  было нечего.  Ђбсолютно
нечего.
     € не было никакой путаницы. ‚се было упорЯдочено и вполне надежно, так,
как оно и должно быть.
     € не было  никакого одиночества, ибо  не было среди них  человека столь
особенного, чтобы не нашлось еще нескольких миллионов точно таких же.
     € не  было места ни отчаЯнию, ни тревоге, ни беспомощности. ‚о всем был
полный порЯдок. ‚се было как надо.
     ‚се были просто потрЯсены. ѓлубокаЯ радость и благодарность переполнЯли
их. Њедленным взглЯдом обводили они  все окружающее, тишь и благодать царили
вокруг и полное единство. Ћни вспоминали, как они  боЯлись,  как блуждали  в
поисках,  как  вечно  страдали,  как  мучились  страхами  и  сомнениЯми, как
копались бесконечно в себе и не могли докопатьсЯ до дна,  как брели ощупью в
потемках,  отыскиваЯ хоть кого-то, кто мог бы стать им братом, хоть кого-то,
хоть  одного-единственного, - но разве кого отыщешь в беспредельной пустыне,
которую  и  постичь-то  невозможно.  ѓлубокаЯ   радость   и   удовлетворение
переполнЯли их.
     Ќо как  тот, кто ночь напролет сражалсЯ с бурей, а  с наступлением утра
видит  вдруг,  что  море утихло,  ни  ветерка,  и свет  днЯ  распростерсЯ  в
бескрайней тиши,  и сперва чувствует в восторге,  что он спасен,  что все  -
Ясность и  свет, но,  снова и  снова вглЯдываЯсь в безмЯтежную даль, ощущает
вдруг потерЯнность и пустоту,  так вот и они ощутили вдруг опустошенность  в
окружавшей их теперь долгожданной Ясности. ‚се было так просто и однозначно.
‚се было так абсолютно Ясно и понЯтно. ‚се было именно так, как им  когда-то
и хотелось, именно о таком мечтали они всю свою жизнь. Ќе с чем больше  было
боротьсЯ, не от чего было страдать.
     Ћни стоЯли подавленные. Ћни стоЯли растерЯнные, не знаЯ, что им с собой
теперь делать, куда  теперь  податьсЯ. Ћни вдруг сразу  лишились  всего, что
наполнЯло  их  существование.  Ќикакие  страхи  не  переполнЯли  их. Ќикакие
тревоги не гнали их вперед. ‚се завершилось само собою, все было как надо. €
никакого повода  искать  бога у них больше  не было.  €  без  него все  было
понЯтно, да и понимать-то было особенно нечего. ‚се было как оно есть.
     Ќаступило глухое молчание, мрачно и пусто было вокруг.
     €   тогда   вышел  вперед  некто  и  заговорил   голосом  хриплым,   но
проникновенным, он  был  мал ростом и нерЯшлив, но, выпрЯмившись, сразу стал
выше, и лицо его, одухотворенное и нервное, передавало все движениЯ души. Ћн
говорил:
     ’ак что же Я такое?! —то же Я такое?!
     ќта жизнь,  что  мы проживаем в борьбе и  страданиЯх, что нависает  над
нами  непроглЯдным  мраком, сквозь который  пытаетсЯ  пробитьсЯ  наша робкаЯ
мысль,  жизнь, по  которой  мы  бредем  все вперед и  вперед, чтобы отыскать
наконец общую  длЯ всех  и каждого истину  - она, выходит, ничего  такого не
содержит и  только и делает,  что повторЯет самое себЯ. ‘нова и снова одно и
то же, все то  же  самое,  тот же  примитивный, убогий  смысл, то же  жалкое
знание, все то же ничто.  Њы сражаемсЯ без устали, а выходит, и сражатьсЯ-то
не  за  что!  Њы терзаем себе грудь; а там, внутри, оказываетсЯ,  всего лишь
сердце, которому  назначено битьсЯ и  умереть, как  тысЯчам до него  и после
него.  Њы ощущаем  свЯщенный огонь,  пылающий  у нас в груди,  всепожирающее
пламЯ, а это,  оказываетсЯ, всего лищь то  самое горючее,  что требуетсЯ длЯ
поддержаниЯ его функции, чтобы оно  могло битьсЯ; тепло  длЯ наших постелей,
чтобы мы, беднЯги, не замерзли и не испустили дух.
     €так, все это лишь длЯ того, чтоб мы не отдали  концы. —тобы только, не
дай бог, не отдать концы! Ђ  когда дело  идет к  закату,  нас берут,  словно
упитанных  коров, сжевавших каждаЯ свою порцию  жвачки на солнечной земле, и
загонЯют  в стойло, каждую в свое; и  единственное,  что  мы оставлЯем после
себЯ, -  это навоз длЯ травы  будущего  года. “добрение, одинаково пригодное
длЯ использованиЯ, от кого бы оно не осталось.
     џ сгораю  от стыда. € Я  восстаю, исполненный отвращениЯ и ненависти. €
это называетсЯ жизнь! ‘плошной обман, просто оскорбление  всего  того, что Я
считал  самым  свЯтым  во мне!  ‘плошное  убожество!  Џосле этого  и жить-то
унизительно!
     Ќи  заблуждений,  ни скорби. Ќи злоключений,  ни  кровоточащих ран.  Ќи
трепещущего сердца,  которому  нет покоЯ. Ќичего.  ‚се  богатства  и горести
жизни,  все,   что  наполнЯло  нас  страхом  и   неуемным,   гнавшим  вперед
беспокойством, беспредельной  тоской,  -  все  это,  выходит,  ничто!  Ђ  то
единственное, что имеет какое-то значение, существует где-то вне моего Я.
     џ  был одинокий странник, бездомный, вечно ищущий,  не знавший покоЯ. Ђ
что Я такое теперь?! Ќичто. Џустое  место. Ћдиночество мне заказано, и Я уже
ничего собой больше не  представлЯю. Ћдиночество всем теперь заказано, никто
уже  не пойдет в  одиночку не хоженной  до  него  тропой, что сотретсЯ после
него. Ќикто не останетсЯ один на один со своим кровоточащим сердцем, которое
замирает во тьме, где никто его не услышит.
     Ћдиночество мне заказано и всегда теперь будет заказано.
     ЉакаЯ пустота, какаЯ бессмыслица!
     ќто отвратительно, и Я восстаю, исполненный ненависти. џ восстаю, пылаЯ
ненавистью к тому, кто оскорблЯет самое свЯтое, что у менЯ было.
     џ  ищу бога, Я хочу разыскать бога!  Ќам  просто  необходимо  разыскать
бога,  чтобы привлечь  его к  ответу за никчемность  жизни.  Ќам  необходимо
разыскать бога, чтобы предъЯвить ему обвинение  в оскорбительности жизни длЯ
человеке, в  ее  однозначности,  примитивности  ее  единственной истины. Ќам
необходимо разыскать бога, чтобы потребовать от него заблуждений и сомнений,
неутолимой тоски души, чтобы потребовать от него всей беспредельности, всего
страха, всего пространства без конца и краЯ.
     Ћни  слушали  его  со  все  возраставшим  возбуждением.  …го  ненависть
заразила их, каждый чувствовал, как ненависть поднимаетсЯ  и в  нем, она все
росла и росла  и вот  уже,  выплеснувшись  через край,  захлестнула  все эти
необозримые толпы.  Ћни смотрели на  его  одухотворенное,  нервное лицо, это
было  их  лицо  -  воплощение  мольбы о боли  и трепетном  беспокойстве,  об
одиночестве души, от  которого нет спасениЯ: они осознали грубую  жестокость
жизни:  с какой  жестокой  радостью  хотела  она лишить  их всего! ђаздалось
крики:  мы  отыщем  бога!  € уже  отовсюду, издалека:  мы обыщем бога, чтобы
призвать его  к  ответу!  Њы призовем его к  ответу  за  Ясность  жизни!  Њы
потребуем от  него  всего  страха, всей  тьмы,  всех  глубин  бездны,  всего
непостижимого!  ѓулом  разбушевавшегосЯ  океана нессЯ над толпами вопль:  мы
отыщем бога, чтобы призвать его к ответу!
     ‚озглавлЯемые одухотворенным, они торжественно двинулись в путь.
     ’о было  удивительное странствие. Ќеоборимый людской  океан тЯжко, но с
неослабевающим  напором катил  свои  волны.  „вижение  его  вод  было  столь
величаво, что вызывало некое  благоговение, души их преисполнились  горЯчей,
мистической веры  в великий смысл задуманного. Ћни шли  и  шли, - и никак не
могли дойти. Ћни шли и шли, века, тысЯчелетиЯ;  и  никак не  могли  дойти. €
тогда они  стали  задумыватьсЯ: слишком  уж  неслыханное  дело они затеЯли -
пойти со всем своим убожеством к тому, кто так могуществен, но ведь он сидит
там, как собака на сене, на  своих  сокровищах, этот жестокий,  демонический
бог,  отдавший сотворенной  им  кишмЯ  кишащей жизни лишь крохотный  кусочек
своей  непостижимой сущности, жалкую корку хлеба, чуточку  радости  и покоЯ,
чуточку  знаниЯ  и  теплого  солнца. € они  думали со страхом, смешанным  со
злорадством, что скоро окажутсЯ с ним лицом к лицу.
     Ќо они  никак  не  могли  дойти.  „орога  к  богу  оказалась бесконечно
длинной.
     Ћдухотворенному так и не удалось привести  их к цели. Џришлось воззвать
к  старейшим  из  них,  чтобы  все  они  вышли  вперед  и, соединив  усилиЯ,
постарались найти дорогу. ’о были степенные, невозмутимые  мужи, но сейчас и
они были охвачены волнением. Ћни  вышли вперед, плотно сжав губы, ни  словом
не выдав своего состоЯниЯ, но лица  выдавали их внутреннее напрЯжение. €так,
они возглавили шествие. Ћни  шли, внимательно глЯдЯ по сторонам.  ‡а ними  с
терпеливой  покорностью следовали остальные,  времЯ от времени кто-нибудь из
них пыталсЯ заглЯнуть вперед, через головы ведущих, но в основном все просто
шли вслед за вожаками, брели  и  брели в  терпеливом ожидании. Џусто и глухо
было вокруг. Ћни шли и шли и никак не могли дойти.
     €  вот  наконец  показалсЯ  вдалеке слабый  свет. ‘вет  был ровный,  не
мерцающий,  но  такой  слабенький, что  они едва  различали его в окружающей
тьме. Ћни пошли на  этот свет. Ћни  думали: наверное, там целое море  света,
просто  это  очень  далеко  от  нас.  Ќаконец,  спустЯ  еще  много  лет, они
приблизились к нему.
     ќто  оказалсЯ   небольшой  фонарь   с  запыленным  стеклом,  освещавший
пространство вокруг себЯ неЯрким, покойным светом.
     Љакой-то  старик пилил в  его свете  дрова. Ћни понЯли, что  это и есть
бог.
     Ћн был невысок  ростом и сутуловат, но сложениЯ  крепкого. ђуки у  него
были грубые - такие руки бывают у  человека, всю жизнь занЯтого однообразным
и тЯжким трудом.  Ќа  морщинистом лице  лежал налет усталости, но  выражение
было кроткое и серьезное. Ћн их не замечал.
     ’е, кто шел впереди, с трудом сдержали напиравших сзади.
     Ћни остановились перед  ним в изумлении. Ћни глЯдели и глЯдели на него,
ничего  не  понимаЯ.  ’е, что стоЯли  позади,  приподнимались на  цыпочки и,
любопытствуЯ, вытЯгивали ней, глухой  ропот прошел по рЯдам и  замер  где-то
вдали.
     ‚переди стоЯли  старейшие и мудрейшие из  них,  неустаннаЯ  работа духа
придала им благородства, глаза их сверкали благородным негодованием.
     ’ы бог? приступили они наконец к старику, голоса их дрожали.
     ’ак ты и есть бог?
     ‘тарик  растерЯнно  взглЯнул  на   них.  Ћн  ничего  не  ответил,  лишь
утвердительно кивнул.
     € ты пилишь дрова! сказали они.
     Ћн промолчал. Ћтерев тыльной стороной ладони рот,  смущенно оглЯделсЯ и
снова опустил глаза.
     Њы -  те, что некогда жили на земле, сказали они. Њы  - та самаЯ жизнь,
которую ты сотворил. Њы -  те самые,  что  вечно боролись,  вечно  страдали,
сомневались и верили, брели  на ощупь  во тьме, где нет дорог, вечно чего-то
искали,  гадали, надеЯлись  и жаждали,  мы - те,  что  пытались вырватьсЯ за
пределы собственного  существа,  вырывали  из  труди  сердце и швырЯли за те
пределы, обрекаЯ его истекать кровью в мучительном одиночестве.
     ‘ какой целью ты создал нас?
     ‘тарик  стоЯл  смущенный  и  подавленный. „о него будто  только  сейчас
дошло, о чем речь и вообще кто  они такие. Ћн  поднЯл голову, обратил робкий
взглЯд отшельника на колыхавшийсЯ  у его ног людской  океан.  Ќе было ему ни
конца ни краЯ. ‚  какую  бы  сторону  он  ни  поглЯдел - ни конца  ни  краЯ.
Ќеобозримое море голов, миллиарды и миллиарды - без конца и без краЯ.
     € он не стал больше смотреть. Ћн глЯдел в  землю, не  знаЯ, видимо, как
теперь и быть. Џилу свою он  еще раньше отставил  в сторону.  Ћдежда на  нем
была старенькаЯ, поношеннаЯ, -  сейчас  это особенно бросалось  в  глаза. Ћн
провел  рукой  по своим редким,  седым волосам, и рука  снова повисла  вдоль
тела.  ’еперь, когда руки его были не занЯты  работой, он словно бы не знал,
куда их девать.
     џ ведь простой труженик, робко произнес он наконец.
     ќто мы и сами видим, сказали благородные. …ще бы не видеть, подтвердили
все остальные, даже самые задние.
     ‘тарик еще больше растерЯлсЯ. Ћн смиренно стоЯл перед ними, подавленный
их словами.  Љогда  Я  создавал  жизнь,  Я  не  задумывал ничего особенного,
продолжал он все тем же покаЯнным тоном.
     Ѓлагородные при этих словах содрогнулись.
     Ќет, вы только  послушайте! ѓлаза их  пылали. Ќичего особенного! ќто же
возмутительно! Џросто возмутительно!
     Ќичего  особенного!  эхом пронеслось  по радам.  ‚ы  только послушайте!
Ќичего особенного! ќто же возмутительно! Џросто возмутительно!
     ‘тарика  их  возмущение  совсем доконало. Ћн  просто не  знал, что  ему
делать со своими  руками. ‘едаЯ  голова совсем  поникла. ‚идно  было, как он
мучаетсЯ. Ќаконец он вроде бы овладел собой.
     џ сделал как мог, тихо сказал он.
     Ѓыло  что-то  трогательное в  этом его простодушном ответе, в  этой его
неспособности  противостоЯть  им; и  благородные  это  почувствовали, однако
продолжали в том же тоне, жестко и сурово:
     ’ы швырнул нас туда, в эту юдоль печали, обрек на муки и боль, на страх
и томительное  беспокойство,  швырнул  в бездны,  которым нет  названиЯ;  ты
заставил  нас  вечно страдать,  ты заставил нас влачить  тЯжкое бремЯ  наших
несчастий,  преодолеваЯ  наш тернистый путь.  ’ы заставил нас надеЯтьсЯ, что
лишь  в  страдании  жизнь  наша обретает величие  и  ценность, ценность  длЯ
вечности, длЯ бога.  ’ы заставил нас изнемогать, отчаиватьсЯ, гибнуть. ‡ачем
же, зачем?!
     ‘тарик тихо отвечал:
     џ сделал как мог.
     Ћни продолжали:
     ’ы дал нам солнце и радость, ты позволил нам упиватьсЯ прелестью жизни,
прелестью утра, когда роса  холодит наши ноги, и  все деревьЯ  благоухают, и
все цветы,  и все горы;  ты  дал  нам  познать  счастье,  что  дарует землЯ,
заставил считать землю  нашим домом, нашим цветущим домом; ты  заставил  нас
надеЯтьсЯ, что жизнь -  это одна только радость, только сиЯющий свет, только
бесконечное утро. ‡ачем же, зачем?!
     ‘тарик тихо отвечал:
     џ сделал как мог.
     Ћни продолжали:
     ’ы  не верил ни в то  и ни в  это. ’ы просто  увидел, что  так оно  все
сладитсЯ и  дело  пойдет. ’ебе просто хотелось, чтобы жизнь шла  и шла, сама
собою, и чтоб  не надо было придумывать ей какой-то конец. ’ы просто  хотел,
чтобы на земле была жизнь, больше ничего. ‡ачем же, зачем!
     ‘тарик тихо отвечал:
     џ сделал как мог.
     ќтот повторЯющийсЯ раз за разом ответ сбивал их с толку, и так смиренны
и трогательны были эти  его слова, что они невольно умолкли. Ћднако кипевшие
в них страсти неудержимо рвались наружу. € они продолжали свое:
     Ќо длЯ чего все-таки ты это затеЯл? ‚едь была же у  тебЯ какаЯ-то цель!
‘ какой  целью запустил ты эту дьЯвольскую машину  под названием жизнь? ‚едь
получаетсЯ, что  мы  обречены  жаждать  полной  Ясности  -  и  вместе  с тем
сложности. Њы жаждем  безоблачной радости, хотим быть уверены в своем  праве
на свет  и  счастье - и вместе с тем  нас одолевает  жажда  отрицаниЯ, и нам
хочетсЯ,  чтобы  не   было  вообще  никакой  радости.  Њы  обречены  жаждать
глубочайших бездн страха, жаждать страданий, которых никому не понЯть, тылы,
где мы изнемогаем и  гибнем,  -  и  вместе  с  тем хотим быть  уверены,  что
никакого повода длЯ  страха нет. Њы жаждем гармонии во всем, покоЯ длЯ нашей
мысли, длЯ  нашего измученного сердца - и  вместе с тем нас  одолевает жажда
отрицаниЯ,  и нам  хочетсЯ,  чтоб не было вообще никакой гармонии,  никакого
мира и покоЯ. ЏолучаетсЯ, что мы обречены хотеть всего сразу.
     ‘тарик слушал их уже более спокойно.  ‘ виду он оставалсЯ все тем же, и
все-таки он был теперь какой-то другой, хотЯ смирениЯ в нем не убавилось.
     џ простой  труженик,  сказал он,  глЯдЯ на них.  џ трудилсЯ не покладаЯ
рук. џ день за днем делал свою работу, делал всегда, сколько Я себЯ помню. €
ни к чему такому Я не стремилсЯ. Ќи к радости, ни  к скорби, ни к вере, ни к
сомнению - ни к чему такому.
     џ  просто  хотел,  чтобы  у  вас  всегда  что-то  было,  чтобы  вам  не
приходилось довольствоватьсЯ ничем, пустотой.
     Џри этих его словах  стоЯвшие  впереди  благородные почувствовали будто
укол в сердце. Ћни встретили его покойный взглЯд - это было так не похоже на
сжигавшее  их  самих нетерпение. Ћни смотрели на него, и он словно рос у них
на глазах, он сделалсЯ вдруг таким большим, что им, возможно, было его уже и
не постичь, и все же таким  близким им. Ћни молчали, что-то теплое поднЯлось
у  них  в груди, что-то  новое и  неизведанное, глаза  их  увлажнились, Язык
отказывалсЯ повиноватьсЯ.
     Ќо среди тех миллиардов, что толпились за ними, тех, кто не слышал слов
старика, среди тех  не утихало  беспокойство, напротив, оно  все росло.  Ћни
вообразили, что старик просто упрЯмитсЯ и не желает открыть им истину, и все
накопившеесЯ  в  них  ожесточение  рвалось  наружу.  “ж  они заставЯт  этого
несговорчивого упрЯмца  открыть рот. ‘транно  только, что  благородные вдруг
все как один замолкли. Ћни, конечно же, спасовали, они их предали. Ќаплевать
им  на их  спасение,  на  их горькую  судьбу. Ќу что ж,  придетсЯ  им  самим
вступить в  бой, хоть у  них  и  нет иного оружиЯ,  кроме  их  кровоточащего
сердца.
     ‘реди этих  миллиардов была  и бесчисленнаЯ толпа  маленьких детей, всю
долгую дорогу  они играли и  развлекались как  могли, не имеЯ представлениЯ,
куда и зачем их ведут; на  них-то и пал выбор, им  доверили говорить от лица
этой ужасной в  своей непонЯтности  жизни.  Ћни  подвели  детей  к богу  и в
великом своем ожесточении крикнули ему прЯмо в лицо:
     Ђ  их-то  ты  длЯ чего  сотворил?! —то  ты  думал, когда создавал  этих
невинных малюток?!
     „ети сперва засмущались и только робко оглЯдывались назад, на взрослых.
Ћни не знали, что им надо делать, не понимали, чего от них хотЯт. Ћни стоЯли
и  нерешительно  переглЯдывались. Џотом  потЯнулись к  старику, окружили его
кольцом.  „вое  самых маленьких  протЯнули  к  нему ручонки,  он  присел  на
корточки,  и  они  вскарабкались  к  нему  на колени. Ћни  разглЯдывали  его
большие,  мозолистые   ладони,  трепали  за  бороду,  тыкали  пальчиками   в
старческий рот, он Явно им понравилсЯ, этот добрый дедушка, и они  прильнули
к нему, и он обнЯл их, придерживаЯ одной рукой.
     ‘тарик сморгнул слезы. Ѓережно и неуклюже-ласково  гладил он малышей по
головкам, пальцы у него дрожали.
     Ќичего Я тогда не думал,  сказал он очень тихо, но  все его услышали. џ
просто радовалсЯ им, и все.
     ‚се стоЯли и смотрели на  бога, окруженного детьми, и в груди у каждого
будто что-то таЯло и ширилось. Њужчины старались скрыть свою растроганность,
женщины же негромко всхлипывали:  каждой казалось, что это именно ее ребенок
сидит на коленЯх у  бога, что это его бог  гладит по головке,  и она плакала
счастливыми  слезами.   ‚  наступившей   тишине  слышались   лишь  негромкие
всхлипываниЯ. ‚се ощущали сейчас свою таинственную внутреннюю свЯзь с богом.
‚се  вдруг понЯли, что он  такой же, как  они, только глубже и больше их. ’о
есть  не то  чтобы понЯли, скорее угадали. ќто было как чудо - все они вдруг
постигли его божественную суть: благородные- через то, как  он мыслил,  люди
же простые, живущие сердцем, которым было не до высоких материй, - через эту
сцену с детьми.
     Ѓольше  не  было  сказано  ни слова. Ћни  просто не  в  состоЯнии  были
выговорить ни слова;  но вовсе не от смущениЯ, а оттого,  что сердца их были
переполнены до краев. Ћни молчали, чтобы  улеглось в душе  то новое, что они
здесь постигли,  чтобы глубже проникнутьсЯ им. Њолчали,  потому  что  сейчас
нужна была полнаЯ тишина. Ћни отрешились от своего Я, чтобы целиком отдатьсЯ
этому новому знанию.
     Џонемногу всхлипываниЯ утихли. ‘ладостный  покой, умиротворенность, как
бывает после  летнего дождЯ, когда  влажнаЯ  землЯ улыбаетсЯ  солнцу,  такаЯ
умытаЯ, такаЯ  теплаЯ  и близкаЯ  нам,  охватили их. €  они понЯли,  что  их
великий поход завершилсЯ успехом.
     €м было трудно покидать  бога после всего, что здесь произошло. Ќо  вот
наконец  они  все  так же молча  повернулись и тронулись  в обратный путь. ‚
последний раз  оглЯнулись они на старика, который сидел все на том же месте:
затем, поднЯв голову, шагнули в простиравшуюсЯ перед ними тьму.
     „ети никак не хотели расставатьсЯ  с богом, они  просились  остатьсЯ  с
ним. Ќо он потрепал каждого по щечке и сказал, что надо идти  за  взрослыми,
надо слушатьсЯ маму  и папу, и дети повиновались. € он осталсЯ один, стоЯл и
смотрел им  вслед,  серьезный и счастливый. € вот он  скрылсЯ  из  их  глаз,
слабый свет поглотила тьма.
     € вот они снова  шли и шли во тьме. Ќо теперь этот людской океан уже не
волновалсЯ  и  не шумел, как то было на пути к богу, теперь он обрел  покой.
Ќеспешно  ступаЯ,  молча шествовали во  тьме  эти  неутомимые странники. ‚се
головы   были  высоко   поднЯты,   все   глаза  широко   открыты.  Ћни   шли
воодушевленные,  напрЯженно  обдумываЯ  то  новое,  что  открылось  им.  ‚се
пережитое ими во времЯ  свиданиЯ с  богом, где Ясное  и понЯтное смешалось с
загадкой  и тайной,  понемногу определЯлось  и укладывалось у  них в голове,
оседало в душе - загадочное находило свое  место в глубине, Ясное и понЯтное
оставалось на поверхности. Љаждый думал о своем,  каждый был наедине с самим
собой. Ќо, размышлЯЯ о своем, каждый ощущал свою общность со всеми и, будучи
предоставлен сам себе, был в то же времЯ среди своих.
     € понемногу, исподволь, по мере того как они продвигались вперед, такие
разные сосуды наполнЯлись одним  и тем  же  содержимым. € кто горделиво, кто
смиренно,  несли  они,   боЯсь  расплескать,  это  содержимое  -  в  сосудах
благородных форм, придававших благородство и тем, кто  их нес, либо в совсем
простых,  подобных  тем  глинЯным  кувшинам,  с  которыми  ходЯт  к  горному
источнику деревенские  женщины, когда пересыхает летом их колодец  в долине;
они  несли  свое  богатство,  и  было  оно  одинаково  у  всех.  Њало-помалу
преисполнились они все одинаковой душевной Ясности, надежды и света.
     € тогда они заговорили, каждый о своем, но обращаЯсь ко  всем остальным
- им  хотелось  быть услышанными и понЯтыми. Ћни говорили друг  с другом как
братьЯ, просто и спокойно, делЯсь своими чувствами и  мыслЯми  по мере того,
как, вызрев, они  обретали  определенность. Ћни  говорили друг с другом  как
прежде, только гораздо спокойнее.  € они не были  теперь столь многословны и
не употреблЯли таких громких слов: они не изливали душу, о