лок  жизни
странно взбудоражил менЯ. Њне кажетсЯ чем-то нереальным, почти сном, что Я
стою здесь, на темной улице, в слЯкоти, под  мокрым  снегом,  и  смотрю  в
щелку на эту  картину.  џ  пленен  ею,  нисколько  не  забываЯ,  что  это,
вероЯтно, просто кучка спекулЯнтов сорит деньгами.  Ќо  мы  слишком  долго
валЯлись в окопной грЯзи, и в нас невольно вспыхивает порой  лихорадочнаЯ,
почти безумнаЯ жажда роскоши и блеска, - ведь роскошь  -  это  беззаботнаЯ
жизнь, а ее-то мы никогда и не знали.
   - Ќу что? - спрашивает менЯ Ђнтон. - Ќедурны кошечки, верно? ’аких бы в
постельку, а?
   џ чувствую, как это глупо, но в эту минуту  не  нахожу,  что  ответить.
ќтот тон, который сам Я, не задумываЯсь,  поддерживаю  вот  уже  несколько
лет, представлЯетсЯ мне вдруг грубым и  отвратительным.  Ќа  мое  счастье,
Ђнтон неожиданно застывает, приосанившийсЯ и важный: к ресторану  подкатил
автомобиль.  €з  машины  выпорхнула  стройнаЯ  женскаЯ   фигурка;   слегка
наклонившись вперед и придерживаЯ на груди шубку, женщина  направлЯетсЯ  к
двери; на блестЯщих волосах -  плотно  прилегающий  золотой  шлем,  колени
тесно сдвинуты,  ножки  маленькие,  лицо  тонкое.  ‹егкаЯ  и  гибкаЯ,  она
проходит мимо менЯ,  овеЯннаЯ  нежным,  терпким  ароматом.  €  вдруг  менЯ
охватывает  бешеное  желание  пройти  вместе  с  этим  полуребенком  через
вращающуюсЯ дверь, очутитьсЯ в ласкающей холеной атмосфере красок и  света
и двигатьсЯ беззаботно в этом мире, защищенном стеной кельнеров, лакеев  и
непроницаемым слоем денег, вдали от  нужды  и  грЯзи,  которые  в  течение
многих лет были нашим хлебом насущным.
   ‚ эту минуту Я, вероЯтно, похож  на  школьника,  потому  что  у  Ђнтона
„емута вырываетсЯ смешок и он, подмигнув, подталкивает менЯ в бок:
   - Љругом в шелку и бархате, а в постели все едино.
   - Љонечно, - говорю Я и отпускаю какую-то сальность,  чтобы  скрыть  от
Ђнтона свое состоЯние. - €так, до часу, Ђнтон!
   - …сть, малютка, - важно отвечает Ђнтон, - или бон  суар,  как  говорЯт
французы.


   Ѓреду дальше, глубоко засунув руки в карманы. Џод ногами хлюпает мокрый
снег. ‘ раздражением разбрасываю его. —то бы Я делал, очутись Я  на  самом
деле рЯдом с такой женщиной за столиком? ‹ишь молча пожирал бы ее глазами,
и только. џ даже не мог бы есть от  смущениЯ.  Љак  трудно,  должно  быть,
провести с таким созданием целый день! ‚се времЯ, все времЯ быть начеку! Ђ
ночью... ’ут Я уж совсем растерЯлсЯ бы. Џравда, мне приходилось иметь дело
с женщинами, но Я училсЯ этой науке у ћппа и ‚алентина, а с такими дамами,
наверно, совсем не то нужно...


   ‚ июне 1917 года Я впервые был у женщины. ђота наша квартировала  тогда
в бараках. Ѓыл полдень;  мы  кубарем  катались  по  лугу,  играЯ  с  двумЯ
приставшими  к  нам  по  дороге  щенками.  Ќавострив  уши  и   поблескиваЯ
шелковистой шерстью, собаки резвились в летней высокой траве, небо синело,
и война, казалось, отодвинулась далеко.
   ‚друг из канцелЯрии примчалсЯ ћпп. ‘обаки бросились к  нему  навстречу,
высоко подпрыгиваЯ. Ћн отпихнул их и крикнул нам:
   - Џолучен приказ: сегоднЯ ночью выступаем!
   Њы знали, чем это пахнет.  „ень  за  днем  с  запада  доносилсЯ  грохот
ураганного огнЯ; там шло  большое  наступление;  день  за  днем  мимо  нас
проходили возвращавшиесЯ с передовых позиций полки, и  когда  мы  пытались
расспросить какого-нибудь солдата, как там, он молча махал  рукой,  угрюмо
глЯдЯ вперед: день за днем по утрам катились мимо нас повозки с  ранеными,
и день за днем мы рыли по утрам длинные рЯды могил...
   Њы поднЯлись. Ѓетке и ‚еслинг направились к своим ранцам взЯть почтовой
бумаги. ‚илли и ’ьЯден побрели к походной кухне,  а  ”ранц  ‚агнер  и  ћпп
принЯлись уговаривать менЯ сходить с ними в бордель.
   - Џослушай, ќрнст, - говорил ‚агнер, - должен же ты наконец узнать, что
такое женщина! ‡автра, может  быть,  от  нас  ничего  не  останетсЯ:  там,
говорЯт, подсыпали гору артиллерийских припасов. ѓлупо отправлЯтьсЯ на тот
свет целомудренной девственницей.
   Џрифронтовой  публичный  дом  находилсЯ  в  маленьком   городишке,   на
расстоЯнии часа ходьбы.  Њы  получили  пропуска,  но  довольно  долго  еще
прождали, так как на передовые отправлЯлись еще  и  другие  полки  и  всем
хотелось урвать напоследок от жизни все, что  можно.  ‚  маленькой  тесной
каморке мы сдали наши пропуска. ”ельдшер освидетельствовал  нас,  впрыснул
нам по нескольку капель  протаргола,  дежурный  фельдфебель  сообщил,  что
удовольствие это стоит три марки и что,  ввиду  большого  наплыва,  больше
десЯти минут задерживатьсЯ нельзЯ.  ‡атем  мы  выстроились  в  очередь  на
лестнице.
   Ћчередь  подвигалась  медленно.  Ќаверху  хлопали  двери.  Љак   только
кто-нибудь выходил, раздавалось: "‘ледующий!"
   - ‘колько там коров? - спросил ”ранц ‚агнер у одного сапера.
   - ’ри, - ответил тот, - но выбирать не приходитсЯ. …сли  повезет  тебе,
получишь старушенцию.
   Њне едва не сделалось дурно на этой  лестнице,  в  накаленной,  затхлой
атмосфере, насыщенной испарениЯми изголодавшихсЯ солдат.  џ  охотно  удрал
бы, - все мое любопытство улетучилось. Ќо из опасениЯ, что менЯ засмеют, Я
осталсЯ и продолжал ждать.
   Ќаконец   подошла   моЯ   очередь.   Њимо,   спотыкаЯсь,   прошел   мой
предшественник, и Я очутилсЯ в низкой и мрачной комнате,  такой  убогой  и
так пропахшей карболкой и потом, что менЯ  почти  удивила  молодаЯ  листва
липы за окном, в которой играли солнце и  ветер.  Ќа  стуле  стоЯл  таз  с
розовой водой, в углу  -  нечто  вроде  походной  койки,  покрытой  рваным
одеЯлом. †енщина была толстаЯ, в одной коротенькой прозрачной рубашке. Ћна
легла, даже не посмотрев в мою сторону. Ќо так как Я продолжал стоЯть, она
нетерпеливо  оглЯнулась,  и  тогда  на  ее  дрЯблом  лице  мелькнула  тень
пониманиЯ. Ћна увидела, что перед ней мальчик.
   џ просто не мог, менЯ всего трЯсло, Я задыхалсЯ от отвращениЯ.  †енщина
сделала несколько жестов, чтобы расшевелить менЯ,  несколько  безобразных,
омерзительных жестов, хотела притЯнуть  менЯ  к  себе  и  даже  улыбнулась
приторно и манерно. Ћна могла внушить лишь жалость: в  конце  концов,  она
была ведь  только  жалкой  солдатской  подстилкой.  Ѓыли  дни,  когда  она
принимала по двадцать - тридцать солдат за день, а то  и  больше.  Џоложив
деньги на стол, Я быстро вышел вон и пустилсЯ бегом по лестнице.
   ћпп подмигнул мне:
   - Ќу, как?
   - ‚ещь, скажу Я тебе! - ответил Я тоном заправского развратника,  и  мы
собрались  уходить.  Ќо  нам  пришлось  предварительно  снова  побывать  у
фельдшера и получить еще одну порцию протаргола.
   € это называетсЯ любовью, думал Я, потрЯсенный и обессиленный,  собираЯ
вещи в поход, - любовью, которой полны все мои книги дома и от  которой  Я
столько ждал в своих неЯсных юношеских грезах! џ  скатал  шинель,  свернул
плащ-палатку, получил патроны, и мы двинулись. џ шел  молча  и  с  грустью
думал о том, что от всей моей крылатой мечты о любви и жизни  не  осталось
ничего, кроме винтовки, жирной девки да глухих раскатов  на  горизонте,  к
которым мы медленно приближались. Џотом все поглотила тьма, пришли  окопы,
пришла смерть; ”ранц ‚агнер пал в ту же ночь, и кроме него мы потерЯли еще
двадцать три человека.
   ‘ деревьев брызжет дождь, и Я поднимаю воротник пальто. џ часто  теперь
тоскую по нежности, по робко  сказанному  слову,  по  волнующему  большому
чувству; мне хочетсЯ вырватьсЯ из ужасающего однообразиЯ последних лет. Ќо
что было бы, если бы пришло все это, если бы вновь слились  воедино  былаЯ
мЯгкость и дали прошлого, если бы менЯ  полюбил  кто-нибудь,  какаЯ-нибудь
стройнаЯ нежнаЯ женщина, как то гибкое юное создание в золотом шлеме;  что
было бы,  если  бы  в  самом  деле  беспредельное,  самозабвенное  упоение
серебристого синего вечера увлекло нас в свой чудесный сумрак? Ќе всплывет
ли в последний миг образ  жирной  девки,  не  загогочут  ли  голоса  наших
унтеров с казарменного плаца, орущих непристойности?  Ќе  изорвут  ли,  не
искромсают ли чистое чувство вот такие воспоминаниЯ,  обрывки  разговоров,
солдатские  вольности?  Њы  почти  еще  девственны,  но  воображение  наше
растлено, и мы даже не заметили, как это совершилось: прежде чем мы узнали
что-либо о любви, нас уже публично  всех  подрЯд  подвергали  медицинскому
обследованию, чтобы установить, не страдаем ли мы венерическими болезнЯми.
Ђ  затаенное  дыхание,   безудержный   порыв,   вольный   ветер,   сумрак,
неизведанность, все, что было, когда мы  шестнадцатилетними  мальчиками  в
мигающем, неверном свете фонарей гнались за Ђделью и другими  школьницами,
- все это никогда не повторитсЯ, даже если бы Я и не побывал у проститутки
и думал, что любовь нечто совсем другое,  даже  если  бы  эта  женщина  не
вцепилась в менЯ и Я не изведал бы судороги желаниЯ. ‘ тех  пор  Я  всегда
был подавлен.
   ’Яжело дыша, ускорЯю шаг. џ хочу, Я должен вернуть себе утраченное. Ћно
должно вернутьсЯ - иначе не стоит жить...


   џ иду к ‹юдвигу Ѓрайеру. ‚ комнате его еще горит свет.  Ѓросаю  в  окно
камешки. ‹юдвиг спускаетсЯ вниз и отпирает дверь.
   ‚ его комнате перед Ящиком с коллекцией минералов стоит ѓеорг ђахе.  Ћн
держит в руках небольшой горный кристалл, любуЯсь его игрой.
   - •орошо, что мы встретились, ќрнст, - говорит ѓеорг, улыбаЯсь, - Я  уж
и домой к тебе заходил. ‡автра еду.
   Ћн в военном.
   - ѓеорг, - голос мой прерываетсЯ, - но ты ведь не собираешьсЯ?..
   - €менно. - Ћн кивает. -  ‘нова  в  солдаты!  ’ы  не  ошибсЯ.  ‚се  уже
оформлено. ‡автра уезжаю.
   - ’ы можешь его понЯть? - спрашиваю Я ‹юдвига.
   - „а, - отвечает ‹юдвиг, - Я понимаю ѓеорга. Ќо  это  не  выход.  -  Ћн
поворачиваетсЯ к ђахе: - ’ы разочарован, ѓеорг, но подумай и увидишь,  что
это естественно. Ќа фронте наши нервы были  напрЯжены  до  крайности,  ибо
дело всегда шло о жизни и смерти. Ђ теперь они  треплютсЯ,  как  паруса  в
затишье, ибо здесь дело идет лишь о мелких успехах...
   - Џравильно, - перебивает его ђахе, - вот как раз эта  мелочнаЯ  грызнЯ
вокруг кормежки, карьер и нескольких на живую нитку сшитых идеалов, она-то
и вызывает во мне невыносимую тошноту, от  нее-то  Я  и  хочу  куда-нибудь
подальше.
   - …сли тебе уж обЯзательно хочетсЯ что-то  предпринЯть,  почему  ты  не
примкнешь к революции? - спрашиваю Я ѓеорга. - ’ого и глЯди,  еще  станешь
военным министром.
   - Ђх, эта революциЯ! - пренебрежительно отмахиваетсЯ ѓеорг. - …е делали
держа руки по швам, ее делали секретари различных партий,  которые  успели
уже испугатьсЯ своей собственной храбрости. ’ы только  посмотри,  как  они
вцепились друг другу в  волосы,  все  эти  социал-демократы,  независимые,
спартаковцы, коммунисты. ’ем временем кое-кто под шумок снимает головы тем
действительно ценным людЯм, которых у них, может быть, всего-то раз, два и
обчелсЯ, а они и не замечают ничего.
   - Ќет, ѓеорг, - говорит ‹юдвиг, - это не так. ‚  нашей  революции  было
слишком мало ненависти, это правда, и мы с самого начала  хотели  во  всем
соблюдать  справедливость,  оттого  все  и  захирело.   ђеволюциЯ   должна
полыхнуть, как лесной пожар, и только после него можно начать сеЯть; а  мы
захотели обновлЯть, не разрушаЯ. “ нас не было сил даже длЯ  ненависти,  -
так утомила, так опустошила нас война.  Ђ  ты  прекрасно  знаешь,  что  от
усталости можно и в ураганном огне уснуть... Ќо, быть может, еще не поздно
упорным трудом наверстать то, что упущено при нападении.
   - ’рудом! - презрительно  говорит  ѓеорг  и  подставлЯет  кристалл  под
лампу, отчего тот начинает играть; - Њы умеем  дратьсЯ,  но  трудитьсЯ  не
умеем.
   - Њы должны учитьсЯ  работать,  -  спокойным  голосом  говорит  ‹юдвиг,
забившийсЯ в угол дивана.
   - Њы слишком исковерканы длЯ этого, - возражает ѓеорг.
   Ќаступает молчание. ‡а окнами шумит ветер. ђахе большими  шагами  ходит
взад и вперед по маленькой комнате, и кажетсЯ, что  ему  действительно  не
место в этих четырех стенах, уставленных книгами, в этой обстановке тишины
и труда, что его резко очерченное лицо над серым мундиром только  и  можно
представить себе в окопах, в битве, на войне. Ћпершись руками о  стол,  он
наклонЯетсЯ к ‹юдвигу. ‘вет лампы падает на его погоны, за спиной  у  него
поблескивает коллекциЯ камней.
   - ‹юдвиг, - осторожно начинает он, - что мы здесь, в сущности,  делаем?
ЋглЯнись по сторонам, и ты увидишь, как все немощно  и  безнадежно.  Њы  и
себе и другим в тЯгость. Ќаши идеалы потерпели крах, наши мечты разбиты, и
мы движемсЯ в  этом  мире  добродетельных  людишек  и  спекулЯнтов,  точно
донкихоты, попавшие в чужеземную страну.
   ‹юдвиг долго смотрит на него:
   - џ думаю, ѓеорг, что мы больны. ‚ойна еще слишком глубоко сидит в нас.
   ђахе кивает:
   - Њы от нее никогда не избавимсЯ.
   - €збавимсЯ, - говорит ‹юдвиг, - иначе все было бы напрасно.
   ђахе выпрЯмлЯетсЯ и ударЯет кулаком по столу:
   - ‚се напрасно и было, ‹юдвиг! ‚от это-то и сводит менЯ с ума! ‚спомни,
как мы шли на фронт, что это была за бурЯ энтузиазма!  Љазалось,  восходит
зарЯ новой жизни, казалось, все старое, гнилое, половинчатое, разрозненное
сметено. Њы были такой молодежью, какой до нас никогда не бывало!
   Ћн сжимает в кулаке кристалл, как гранату. ђуки его дрожат.
   - ‹юдвиг, - продолжает он, - Я много валЯлсЯ по окопам, и все мы, кто в
напрЯженном ожидании сидел вокруг жалкого  огарка,  когда  наверху,  точно
землетрЯсение, бушевал заградительный  огонь,  все  мы  были  молоды;  мы,
однако, не были новобранцами и знали, что нас ждет.  Ќо,  ‹юдвиг,  в  этих
лицах в полумраке подземельЯ было больше, чем самообладание, чем мужество,
и больше, чем готовность умереть. ‚олЯ к иному будущему жила в  застывших,
твердых чертах, волЯ эта жила в них и тогда, когда мы шли в наступление, и
даже тогда, когда мы умирали! ‘  каждым  годом  мы  затихали  все  больше,
многое ушло, и только одна эта волЯ осталась. Ђ теперь, ‹юдвиг,  где  она?
ђазве ты не видишь, что она погрЯзла в трЯсине из порЯдка, долга,  женщин,
размеренности и черт его знает, чего еще, что они здесь  называют  жизнью?
Ќет, жили мы именно тогда, и, тверди  ты  мне  хоть  тысЯчу  раз,  что  ты
ненавидишь войну, Я все-таки скажу: жили мы тогда, потому что были вместе,
потому что в нас горел огонь, означавший  больше,  чем  всЯ  эта  мерзость
здесь, вместе взЯтаЯ!
   Ћн тЯжело дышит.
   - ‚едь было же нечто, ‹юдвиг, ради чего все это  совершалось!  Ћднажды,
на одно мгновение, когда раздалсЯ клич: "ђеволюциЯ!", Я подумал: вот  оно,
наконец, - освобождение, теперь поток повернет вспЯть  и  в  своем  мощном
движении снесет старые и выроет новые берега, и - клЯнусь! - Я не был бы в
стороне! Ќо поток разбилсЯ на  тысЯчу  ручьев,  революциЯ  превратилась  в
Яблоко раздора вокруг карьер и карьеришек; ее загрЯзнили, замарали, лишили
силы все эти высокие посты, интриги, склоки, семейные и партийные дела.  ‚
этом  Я  не  желаю  участвовать.  џ  иду  туда,  где  снова  смогу   найти
товарищескую среду.
   ‹юдвиг встает. ‹об у него покраснел. ѓлаза горЯт. Ћн подходит  вплотную
к ђахе:
   - Ђ почему все это  так,  ѓеорг,  почему?  Џотому  что  "нас  обманули,
обманули так, что мы и сейчас еще не раскусили  всего  этого  обмана!  Ќас
просто предали. ѓоворилось: отечество, а  в  виду  имелись  захватнические
планы алчной индустрии; говорилось: честь, а в виду имелась жажда власти и
грызнЯ среди горсточки тщеславных дипломатов и кнЯзей; говорилось:  нациЯ,
а в виду имелсЯ зуд деЯтельности у господ генералов, оставшихсЯ не у  дел.
- ‹юдвиг трЯсет ђахе за плечи:  -  ђазве  ты  этого  не  понимаешь?  ‘лово
"патриотизм" они начинили своим фразерством, жаждой  славы,  властолюбием,
лживой  романтикой,  своей  глупостью  и  торгашеской  жадностью,  а   нам
преподнесли его как лучезарный идеал. € мы воспринЯли все  это  как  звуки
фанфар, возвещающие новое, прекрасное, мощное бытие!  ђазве  ты  этого  не
понимаешь? Њы, сами того не ведаЯ, вели войну против самих себЯ! €  каждый
меткий выстрел попадал в одного из нас! ’ак слушай, - Я кричу тебе в самые
уши: молодежь всего мира поднЯлась на борьбу и в каждой стране она верила,
что боретсЯ за свободу! € в каждой стране ее обманывали и предавали,  и  в
каждой стране она билась за чьи-то материальные интересы, а не за  идеалы;
и в каждой стране ее косили пули, и она собственными руками  губила  самое
себЯ! ђазве ты не понимаешь? …сть  только  один  вид  борьбы:  это  борьба
против лжи, половинчатости, компромиссов, пережитков! Ђ мы попались в сети
их фраз, и вместо того, чтобы боротьсЯ против них,  боролись  за  них.  Њы
думали, что воюем за будущее, а воевали против него. Ќаше будущее  мертво,
ибо молодежь, котораЯ была его носительницей, умерла.  Њы  лишь  уцелевшие
остатки ее! Ќо зато живет и процветает другое - сытое,  довольное,  и  оно
еще сытее  и  довольнее,  чем  когда  бы  то  ни  было!  €бо  недовольные,
бунтующие, мЯтежные умерли за  него!  Џодумай  об  этом!  –елое  поколение
уничтожено! –елое поколение надежд, веры, воли,  силы,  таланта  поддалось
гипнозу взаимного уничтожениЯ, хотЯ во всем мире у  этого  поколениЯ  были
одни и те же цели!
   ѓолос ‹юдвига срываетсЯ. ‚ горЯщих глазах - сдержанное рыдание. Њы  все
вскакиваем.
   - ‹юдвиг! - говорю Я, обнимаЯ его за плечи.
   ђахе берет фуражку и бросает минерал в Ящик:
   - „о свиданиЯ, ‹юдвиг, до свиданиЯ, дружище!
   ‹юдвиг стоит против него. ѓубы у него крепко сжаты. ‘кулы выдаютсЯ.
   - ’ы уходишь, ѓеорг, - с усилием говорит он, - а Я пока остаюсь! џ  еще
не сдамсЯ!
   ђахе долго смотрит на него. Џотом спокойно говорит:
   - ќто безнадежно! - и поправлЯет ремень.


   џ провожаю ѓеорга вниз. —ерез дверные щели уже просачиваетсЯ  свинцовый
рассвет. Ќаши шаги гулко отдаютсЯ на каменной лестнице. Њы выходим, словно
из блиндажа. „линнаЯ сераЯ улица пустынна. ђахе показывает на рЯды домов:
   - ‚се это окопы, ќрнст, траншеи, а не жилища... ‚ойна продолжаетсЯ,  но
война гнуснаЯ, в одиночку...
   Њы подаем друг другу руки. џ  не  в  состоЯнии  слово  вымолвить.  ђахе
улыбаетсЯ:
   - —то с тобой, ќрнст? „а там, на востоке, и настоЯщего  фронта-то  нет!
ѓолов не вешать, мы же солдаты. Ќе в первый раз расстаемсЯ...
   - ‚ первый, ѓеорг, - живо возражаю Я, - мне кажетсЯ, что мы  расстаемсЯ
в первый раз...
   ‘ минуту еще он стоит передо мной. ‡атем медленно кивает мне и  уходит.
ѓеорг идет по ведущей под гору улице, не оглЯдываЯсь, стройный, спокойный,
и еще долго после того, как он скрываетсЯ, Я слышу его шаги.


        —Ђ‘’њ Џџ’Ђџ


        1

   Ћтносительно  выпускного  экзамена   есть   распорЯжение:   фронтовиков
спрашивать  со  всей  возможной   снисходительностью.   ђаспорЯжение   это
действительно выполнЯетсЯ. Џоэтому мы  все  до  единого  выдерживаем.  „лЯ
следующей группы, куда входЯт Ђльберт и ‹юдвиг, экзамен  будет  через  три
месЯца. €м придетсЯ еще торчать в школе, хотЯ и тот и другой  написали  за
четырех из нас все письменные работы.
   —ерез несколько дней после окончаниЯ нам дали  назначение  в  окрестные
деревни  в  качестве  временных  заместителей  на  свободные   учительские
должности. џ рад работе. Њне надоело  бесцельно  слонЯтьсЯ  целыми  днЯми.
Ѓезделие приводило лишь к вечному самокопанию,  к  тоске  или  к  шумливой
бессмысленной распущенности. ’еперь Я буду работать.
   “ложив чемоданы, мы вместе с ‚илли отправлЯемсЯ  к  месту  службы.  Ќам
повезло:  мы  с  ним  оказались  соседЯми.  „еревни,  где  нам   предстоит
учительствовать, находЯтсЯ меньше чем в часе ходьбы одна от другой.
   ЊенЯ поселили в старой крестьЯнской усадьбе. Џеред  окнами  -  огромные
дубы, из хлева доноситсЯ кроткое блеЯние овец. •озЯйка  усаживает  менЯ  в
кресло с высокой спинкой и первым делом накрывает на стол.  Ћна  убеждена,
что все горожане чуть ли не умирают с голоду, и в сущности она недалека от
истины. ‘ тихим умилением смотрю Я, как на столе поЯвлЯютсЯ давно  забытые
вещи: огромный окорок, почти метровые колбасы, белоснежный пшеничный  хлеб
и столь почитаемые  ’ьЯденом  гречневые  плюшки  с  большим  глазком  сала
посредине. Џлюшек навалена здесь такаЯ гора, что их хватило  бы  на  целую
роту.
   џ начинаю уплетать все подрЯд, а крестьЯнка, упершись руками в  бока  и
широко улыбаЯсь, стоит тут же и не нарадуетсЯ, глЯдЯ на менЯ.  —ерез  час,
охаЯ и вздыхаЯ, Я вынужден закончить,  как  ни  уговаривает  менЯ  тетушка
омакер продолжать.
   ‚ эту минуту поЯвлЯетсЯ ‚илли, который зашел менЯ проведать.
   - Ќу, тетушка омакер, теперь откройте глаза, да пошире, - говорю Я,  -
вот это будет достойное зрелище. Џо  сравнению  с  этим  парнем  Я  просто
младенец.
   ‚илли знает,  что  ему,  как  солдату,  следует  делать.  Ћн  долго  не
размышлЯет, он действует сразу. Џосле немногословного приглашениЯ  тетушки
омакер ‚илли начинает с плюшек. Љогда он  добираетсЯ  до  сыра,  хозЯйка,
прислонившись к шкафу и широко раскрыв глаза, смотрит  на  ‚илли,  как  на
восьмое чудо света. ‚ восторге тащит она  на  стол  еще  большое  блюдо  с
пудингом; ‚илли справлЯетсЯ и с ним.
   - ’ак, - говорит он, отдуваЯсь, - а вот теперь Я бы с удовольствием как
следует поужинал.
   ќтой фразой ‚илли навсегда покорил сердце тетушки омакер.


   ‘мущенно и несколько неуверенно сижу Я на кафедре.  Џередо  мной  сорок
ребЯт. ќто самые младшие. ’очно выровненные под одну линейку, сидЯт они на
восьми скамьЯх, рЯд за рЯдом, держа в пухлых ручонках грифели и  пеналы  и
разложив перед собой тетради и аспидные доски. ‘амым маленьким - семь лет,
самым старшим - десЯть. ‚ школе всего  три  классные  комнаты,  поэтому  в
каждой из них соединено по нескольку возрастов.
   „еревЯнные башмаки шаркают по полу. ‚ печке потрескивает  торф.  Њногие
ребЯта живут в  двух  часах  ходьбы  от  школы  и  приходЯт  закутанные  в
шерстЯные шарфы, с кожаными ранцами на плечах. ‚ещи их промокли, и теперь,
в перегретом, сухом воздухе класса, от них идет пар.
   Љруглые, как Яблоки, лица малышей обращены ко  мне.  Ќесколько  девочек
украдкой хихикают.  Ѓелокурый  мальчуган  самозабвенно  ковырЯет  в  носу.
„ругой, спрЯтавшись за спину сидЯщего впереди товарища, засовывает  в  рот
толстый ломоть хлеба с маслом. Ќо все внимательно следЯт  за  каждым  моим
движением.
   ‘ неприЯтным чувством ерзаю Я на своем стуле за кафедрой. Ќеделю  назад
Я еще сам сидел на школьной скамье и созерцал  плавные  затасканные  жесты
•оллермана, рассказывавшего о поэтах эпохи освободительных войн. Ђ  теперь
Я сам стал таким же •оллерманом. Ќо крайней мере длЯ тех, кто сидит передо
мной.
   - „ети, - говорю Я, подходЯ  к  доске,  -  мы  сейчас  напишем  большое
латинское "‹". „есЯть строчек  "‹",  затем  пЯть  строчек  "‹ина"  и  пЯть
строчек "‹асточка".
   џ медленно вывожу мелом буквы и слова на доске. ‡а спиной слышу  шорохи
и шуршание. џ жду, что менЯ поднимут  на  смех,  и  оборачиваюсь.  Ќо  это
ребЯта открыли свои тетради и приладили аспидные доски  -  ничего  больше.
‘орок детских головок  послушно  склонилось  над  заданием.  џ  прЯмо-таки
поражен.
   ‘крипЯт грифели, царапают перьЯ. џ хожу взад и вперед между скамьЯми.
   Ќа стене висЯт распЯтие, чучело совы и карта ѓермании.  ‡а  окнами  без
конца проносЯтсЯ низкие тучи.
   Љарта ѓермании раскрашена двумЯ красками: зеленой и коричневой. ѓраницы
заштрихованы красным; странной зигзагообразной  линией  бегут  они  сверху
вниз. Љельн - Ђхен, вот и тонкие черные нити железных дорог... ѓербесталь,
‹ьеж, Ѓрюссель, ‹илль. џ становлюсь на цыпочки... ђубе... Ђррас,  Ћстенде.
Ђ где же Љеммель? Ћн вовсе  и  не  обозначен...  Ќо  вот  ‹ангемарк,  €пр,
Ѓиксшоте, ‘таден... Љакие  они  крохотные  на  карте,  малюсенькие  точки,
тихие, малюсенькие точки... Ђ как там гремело  небо  и  сотрЯсалась  землЯ
тридцать первого июлЯ при попытке большого прорыва, когда мы за один  день
потерЯли всех наших офицеров...
   Ћтворачиваюсь от карты и оглЯдываю светлые и  темные  головки,  усердно
склоненные над словами "‹ина" и "‹асточка". Ќе странно  ли:  длЯ  них  эти
крохотные точки на карте будут лишь заданными уроками, несколькими  новыми
названиЯми местностей и несколькими новыми датами длЯ зубрежки  на  уроках
всеобщей истории, вроде дат ‘емилетней войны  или  битвы  в  ’евтобургском
лесу.
   ‚о втором рЯду  вскакивает  карапуз  и  высоко  поднимает  над  головой
тетрадь. “ него готовы все двадцать строчек. џ подходу к нему и показываю,
что нижний завиток буквы "‹" у него чересчур широк. ‚зглЯд влажных детских
глаз так лучезарен, что на мгновение Я опускаю глаза. Ѓыстро иду Я к доске
и пишу опЯть два слова, уже с новой заглавной буквой: "Љарл" и... рука моЯ
на секунду задерживаетсЯ, но Я не в силах побороть  себЯ,  словно  другаЯ,
невидимаЯ рука выводит за менЯ: "Љеммель".
   - —то такое "Љарл?" - спрашиваю Я.
   ЏоднимаетсЯ лес рук.
   - —еловек! - кричит тот самый карапуз.
   - Ђ Љеммель? - спрашиваю Я, помолчав, и тоска сжимает сердце.
   Њолчание. Ќаконец одна девочка поднимает руку.
   - ќто из библии, - нерешительно произносит она.
   Ќекоторое времЯ Я не спускаю с нее глаз.
   - Ќет, - отвечаю Я, - ты  ошиблась.  ’ы,  наверно,  думала  Љедрон  или
‹иван, не правда ли?
   - Ќу, тогда напишем лучше "‹иван". ќто очень красивое слово.
   џ опЯть задумчиво хожу  взад  и  вперед  между  скамьЯми.  Џо  временам
чувствую  на  себе   пытливый   взглЯд,   направленный   из-за   тетрадки.
Ћстанавливаюсь у печки и  оглЯдываю  детские  лица.  Ѓольшинство  выражает
благонравие и посредственность,  некоторые  плутоваты,  другие  глупы,  но
попадаютсЯ лица, в которых светитсЯ что-то Яркое.  ќтим  в  жизни  не  все
будет казатьсЯ само собой понЯтным, у них не все будет идти гладко...
   ‚незапно чувствую приступ душевной  слабости.  ‚от  завтра  мы  пройдем
местоимениЯ, думаю Я, а на следующей неделе напишем диктант; через год  вы
будете знать наизусть пЯтьдесЯт вопросов из катехизиса, через четыре  года
начнете таблицу умножениЯ второго десЯтка; вы вырастете, и  жизнь  возьмет
вас в свои тиски; у одних она потечет глуше, у других порывистей, у  одних
- ровно, у „ругих - ломаЯ и круша; каждого из вас постигнет  своЯ  судьба,
судьба та или инаЯ, помимо вашей воли... —ем уж Я могу помочь вам?  ‘воими
спрЯжениЯми или перечислением немецких рек? ‘орок вас, сорок разных жизней
стоЯт за вашими плечами и ждут вас. …сли бы Я  мог  помочь  вам,  с  какой
радостью Я это  сделал  бы!  Ќо  разве  у  нас  человек  может  поддержать
человека? ђазве мог Я чем-нибудь помочь хотЯ бы Ђдольфу Ѓетке?
   Ќа фронте это было просто: там дело шло об осЯзаемых, конкретных вещах.
Ђ здесь? Ќе жду ли Я помощи от вас?
   “саживаюсь на кафедре и просматриваю учебный план -  серую  книжонку  с
пожелтевшими  страницами,   Џлан,   очевидно,   составлен   добросовестным
педагогом; весь учебный материал распределен на точные  дозы  по  неделЯм.
Њедленно листаю. "‘емнадцатаЯ неделЯ -  ’ридцатилетнЯЯ  война;  октЯбрь  -
‘емилетнЯЯ война, битвы под ђосбахом, Љуннерсдорфом и ‹ейтеном;  ноЯбрь  -
освободительные войны, декабрь - поход 1864 года и осада „юппелЯ; Январь -
война  с  Ђвстрией  1866  года  и  победа  под  Љенигретцем;   февраль   -
франко-германскаЯ  война  1870-1871  года,  бои  под  Њецем   и   ‘еданом,
вступление в Џариж".
   ЏокачиваЯ головой, открываю учебник всеобщей истории,  -  опЯть  войны,
бои, сражениЯ;  тут  воюют  сообща,  там  против  прежних  союзников;  под
‹ейпцигом и ‚атерлоо - в союзе с русскими и англичанами,  в  1914  году  -
против них, в ‘емилетнюю войну и в 1866 году - против Ђвстрии. в 1914 году
- в союзе с ней. џ захлопываю книжку. ќто не всеобщаЯ историЯ,  а  историЯ
войн. ѓде имена великих мыслителей, физиков, медиков, изыскателей, ученых?
ѓде  описание  великих  боев,  в  которых  мужи  эти   бились   за   благо
человечества? ѓде изложение их  мыслей,  их  деЯний,  ставивших  их  перед
большими опасностЯми, чем всех полководцев вместе взЯтых? ѓде  имена  тех,
кто шел за свои убеждениЯ на пытки, кого жгли  на  кострах  и  заточали  в
подземельЯ? џ тщетно ищу их. ‡ато всЯкий хотЯ  бы  самый  ничтожный  поход
описан обстоЯтельно, подробно.
   Ћднако,  может  быть,  хрестоматиЯ  даст  что-нибудь  другое.  Ћткрываю
наугад: стихотворениЯ "Њолитва перед боем", "Ћхота  ‹ютцова",  "‚ечер  под
‹ейтеном", "Ѓарабанщик ЃионвилЯ", "Ќаш кайзер  -  славный  воин",  "‘качут
гусары". —итаю дальше: "„ень из жизни нашего монарха", "Љак взЯли  в  плен
Ќаполеона  III".  Џопасть  в  плен,   думаю   Я,   все-таки   лучше,   чем
дезертировать... € дальше: "Љак  мы  под  ѓравелотом  побили  француза"  -
юмористический  рассказ  очевидца.  ‚се  это  перемежаетсЯ  с  несколькими
рассказами и очерками о родине, а там опЯть подслащенные, сентиментальные,
пышно  разукрашенные  военные  эпизоды,  жизнеописаниЯ  полководцев,  гимн
войне. Њне становитсЯ дурно от-одностороннего,  фальшивого  толкованиЯ,  в
котором  здесь  преподноситсЯ  слово  "отечество"  ѓде  биографии  великих
поэтов, художников, музыкантов? Љогда жертвы этого учебного плана  окончат
школу,  они   будут   знать   времЯ   царствованиЯ   любых,   даже   самых
незначительных, кнЯзьков и даты всех войн, которые те вели; детЯм  внушат,
что это чрезвычайно важные мировые факты,  но  о  Ѓахе,  Ѓетховене,  ѓете,
ќйхендорфе, „юрере, ђоберте Љохе они врЯд ли будут что-либо знать.
   џ швырЯю книги на кафедру. —то это за система? —то мне нужно здесь? —то
мне здесь делать? Џоддерживать ее?
   “сердно  царапают  грифели  и  перьЯ,  сорок  головок  склонилось   над
тетрадками и аспидными досками.  Ћткрываю  окно.  ‚етер  приносит  ароматы
влажных лугов, лесов, весны. †адно вдыхаю напоенный ими  воздух.  ‚се  еще
торопливо бегут тучи. “ менЯ такое чувство, будто прошли  целые  столетиЯ,
будто пожелтевшие страницы там, на кафедре,  протащили  менЯ  сквозь  века
ограниченности, тупой покорности и ханжества.
   - „ети! - в волнении говорю Я, чувствуЯ, как  по  спине  у  менЯ  бежит
холодок от мартовского ветра.
   ‘орок пар глаз смотрЯт на менЯ. Ќо Я уже не помню, что  хотел  сказать.
„а Я и не мог бы выразить в словах все то, что менЯ волнует. Њне  хотелось
бы, чтобы дети ощутили ветер и вечную тревогу туч. Ќо об  этом  в  учебном
плане ничего не сказано...
   Џронзительно звенит звонок. Џервый урок окончен.


   Ќа следующий день мы с ‚илли  надеваем  наши  визитки  -  моЯ  как  раз
вовремЯ подоспела - и отправлЯемсЯ с визитом к пастору. ќто входит в  наши
обЯзанности.
   Џастор принимает нас  любезно,  но  сдержанно:  после  нашего  бунта  в
семинарии о нас пошла дурнаЯ слава в  солидных  кругах.  ‚ечером  нам  еще
предстоит  посетить  общинного  старосту  -  это  тоже   входит   в   наши
обЯзанности.  Ќо  со  старостой  мы  встречаемсЯ   в   трактире,   который
одновременно ЯвлЯетсЯ и почтовым отделением.
   ‘тароста - хитрый крестьЯнин  с  морщинистым  лицом;  первым  делом  он
предлагает нам несколько стаканов водки. Њы не  отказываемсЯ.  ЏодмигиваЯ,
подходЯт еще несколько крестьЯн. Ћни кланЯютсЯ, и каждый  в  свою  очередь
предлагает  нам  по  стаканчику.  Њы  вежливо  чокаемсЯ.  Ћни   исподтишка
подмигивают друг другу и подталкивают один другого локтем, - бедные,  мол,
цыплЯта. Њы, конечно, тотчас смекаем, что им,  потехи  ради,  хочетсЯ  нас
напоить. Џо-видимому, они проделывали  такие  шутки  не  раз:  с  усмешкой
рассказывают они о  прежних  молодых  учителЯх,  преподававших  в  здешней
школе. Ћни  уверены,  что  мы  скоро  сдадим;  на  то  есть  три  причины:
во-первых, горожане несомненно не столь выносливы; во-вторых, учителЯ люди
образованные и потому по части выпивки ничего не стоЯт; в-третьих, у таких
молодых парней, Ясно, и опыта нет в этом деле. ‚озможно, что по  отношению
к прежним семинаристам это было так, но в данном случае  они  упустили  из
виду немаловажное обстоЯтельство: что мы несколько лет  были  солдатами  и
водку дули кастрюлЯми. Њы принимаем вызов.  ЉрестьЯне  хотЯт  лишь  слегка
подшутить над нами, мы же троекратно защищаем свою честь, и это  усиливает
нашу отвагу.
   ‘ нами за столом сидЯт староста, писарь и несколько дюжих крестьЯн.  Џо
всей  вероЯтности,  из  здешних  пьЯнчуг  это  самые  крепкие.  ‘  легкой,
по-крестьЯнски хитрой усмешкой они чокаютсЯ с нами. ‚илли делает вид,  что
он уже навеселе. ‘мешки вокруг усиливаютсЯ.
   Њы от себЯ ставим по круговой  пива  и  водки.  ‡атем,  без  передышки,
следует еще семь круговых, от каждого из  остальных.  ЉрестьЯне  полагают,
что тут-то нам и будет крышка. Ќесколько оторопело смотрЯт  они,  как  мы,
глазом не моргнув, осушаем стаканы. ‚о взглЯдах,  которыми  они  окидывают
нас, мелькает некоторое уважение. ‚илли с  невозмутимым  видом  заказывает
еще одну круговую.
   - Џива не нужно, гони горЯчее! - кричит он хозЯину.
   - Ћдну водку? ‚от черт! - говорит староста.
   - Ќе сидеть же нам до утра, - спокойно замечает ‚илли, - от пива ведь с
каждой кружкой только трезвеешь!
   ‚ глазах у старосты растет изумление.  …два  ворочаЯ  Языком,  один  из
наших собутыльников признает, что мы горазды закладывать за галстук.  „вое
молча встают из-за стола и исчезают. Љое-кто из наших противников пытаетсЯ
украдкой вылить содержимое стаканов под стол. Ќо ‚илли следит, как бы  кто
не уклонилсЯ. Ћн требует, чтобы руки у всех лежали  на  столе,  а  стаканы
опрокидывались в глотки. ‘мех прекратилсЯ. Њы Явно выигрываем.
   —ерез час большинство  крестьЯн  с  позеленевшими  лицами  валЯетсЯ  по
разным углам комнаты или, пошатываЯсь, бредет во двор.  ѓруппа  за  столом
все убывает, остаютсЯ, кроме нас, только староста  да  писарь.  ЌачинаетсЯ
поединок между этой парой и нами. Џравда, и у нас двоитсЯ в глазах, но  те
уже давно лопочут что-то нечленораздельное. ќто придает нам свежих сил.
   …ще через полчаса, когда лица у нас  уже  стали  багрово-синими,  ‚илли
наносит главный удар.
   - —етыре чайных стакана коньЯку! - кричит он трактирщику.
   ‘тароста отшатываетсЯ. ЏриносЯт коньЯк. ‚илли всовывает  стаканы  им  в
руки:
   - ‚аше здоровье!
   Ћни только таращат на нас глаза.
   - ‚ылакать! - орет ‚илли. ЋгненнаЯ шевелюра его полыхает. - Ќу,  единым
духом! - Џисарь пытаетсЯ уклонитьсЯ, но ‚илли не отстает.
   - ‚ четыре глотка! - смиренно молит староста.
   - Ќет! …диным духом!  -  настаивает  ‚илли.  Ћн  встает  и  чокаетсЯ  с
писарем. џ тоже вскакиваю.
   - Џей! ‚аше здоровье! ‚аше  драгоценнейшее!  -  ревем  мы  ошеломленным
крестьЯнам.
   Љак телЯта, ведомые на заклание, они смотрЯт на нас и отпивают глоток.
   - „о дна! Ќе сметь жульничать! - рЯвкает ‚илли. - ‚стать!
   атаЯсь, те встают и пьют. Ћни всЯчески  пытаютсЯ  не  допить,  но  мы,
крЯкаЯ, показываем на свои стаканы:
   - ‚аше здоровье! „опить остатки! „осуха!
   € они проглатывают все до дна. ‘ остекленевшими глазами,  медленно,  но
верно соскальзывают они на пол. Њы победили;  при  медленных  темпах  они,
верно, уложили бы нас, но в быстром  опрокидывании  рюмок  у  нас  большой
опыт. Њы хорошо сделали, навЯзав им свой темп.
   Џлохо держась на ногах, но с гордым  сознанием  победы,  оглЯдываем  мы
поле битвы. ‹ежат все,  кроме  нас.  Џочтальон,  он  же  хозЯин  трактира,
опустив голову на стойку, плачет по жене, котораЯ умерла от  родов,  когда
он был на фронте.
   - Њарта, Њарта... - всхлипывает он неестественно высоким голосом.
   - ‚ этот час он всегда такой, - рассказывает служанка.
   ‚ой хозЯина неприЯтно режет слух. „а и пора уже идти.
   ‚илли сгребает старосту, Я обхватываю более легкого писарЯ, и мы  тащим
их по домам. ќто венец нашего триумфа. ЏисарЯ мы укладываем  у  крыльца  и
стучим, пока в окне не показываетсЯ свет. ‘таросту ждут. †ена его стоит  в
дверЯх.
   - ѓосподи €сусе, - визжит она, -  да  это  наши  новые  учителЯ!  ’акие
молодые и такие пропойцы! —то же дальше будет!
   ‚илли пытаетсЯ объЯснить ей, что это было делом чести, но запутываетсЯ.
   - Људа его девать? - спрашиваю Я наконец.
   - Џоложите вы этого пьЯнчугу пока сюда, - решительно  говорит  она.  Њы
валим его на диван. “лыбаЯсь  как-то  совсем  по-детски,  ‚илли  просит  у
хозЯйки кофе. ’а смотрит на него, как на готтентота.
   - ‚едь мы вам доставили вашего супруга, - говорит он, весь сиЯЯ.
   Џеред таким невероЯтным, но беззлобным  нахальством  капитулирует  даже
эта суроваЯ старуха. ЏокачиваЯ головой и читаЯ  нам  длинные  нравоучениЯ,
она наливает две большие чашки кофе. Ќа все ее речи мы неизменно отвечаем:
"да", что в такой момент самое правильное.
   ‘ этого днЯ мы слывем в деревне настоЯщими мужчинами и  при  встрече  с
нами крестьЯне кланЯютсЯ с особым почтением.


        2

   Ћднообразно и размеренно  идут  дни  за  днЯми.  —етыре  часа  школьных
занЯтий утром, два часа - после обеда; а в промежутках бесконечно  длинные
часы сидений или хождений наедине с собой и со своими думами.
   •уже всего воскресные дни. …сли  не  сидишь  в  трактире,  то  дни  эти
прЯмо-таки невыносимы. ‘тарший учитель - кроме менЯ есть  еще  и  такой  -
живет здесь тридцать лет. ‡а это времЯ он стал прекрасным  свиноводом,  за
что получил несколько премий. Љроме свиноводства, с ним ни  о  чем  нельзЯ
говорить. Љогда Я смотрю на него, мне хочетсЯ  немедленно  удрать  отсюда:
одна мысль о возможности превратитьсЯ в нечто  подобное  приводит  менЯ  в
содрогание. …сть еще и учительница -  немолодое  добродетельное  создание;
она вздрагивает, если при ней скажешь: "к чертовой матери". ’оже не  очень
весело.
   ‚илли приспособилсЯ лучше менЯ. …го зовут в качестве почетного гостЯ на
все свадьбы и крестины. Љогда у кого-нибудь заболевает лошадь или не может
отелитьсЯ корова, ‚илли помогает словом и делом.  Ђ  по  вечерам  сидит  с
крестьЯнами в трактире и режетсЯ в скат, сдираЯ со своих партнеров по  три
шкуры.
   Ђ мне наскучили пивнушки, и Я предпочитаю оставатьсЯ у себЯ в  комнате.
Ќо в одиночестве времЯ тЯнетсЯ невыносимо медленно, и часто, когда  сидишь
один, из углов выползают странные мысли; как  бледные  безжизненные  руки,
машут они и  грозЯт.  ќто  тени  призрачного  вчерашнего  днЯ,  причудливо
преображенные, снова всплывающие  воспоминаниЯ,  серые,  бесплотные  лица,
жалобы и обвинениЯ...


   ‚ одно ненастное  воскресенье  Я  поднЯлсЯ  рано,  оделсЯ  и  пошел  на
станцию. Њне захотелось навестить Ђдольфа Ѓетке. ќто хорошаЯ идеЯ: Я  хоть
немного побуду с близким, по-настоЯщему близким человеком, а когда  приеду
обратно, томительный воскресный день будет кончен.
   Љ Ђдольфу попадаю во вторую половину днЯ.  ‘крипит  калитка.  ‚  конуре
лает собака. Ѓыстро прохожу по фруктовой аллее. Ђдольф дома.  €  жена  тут
же. Љогда Я вхожу и протЯгиваю ему руку, она  выходит.  ‘ажусь.  Џомолчав,
Ђдольф спрашивает:
   - ’ы удивлен, ќрнст, а?
   - —ем, Ђдольф?
   - ’ем, что она здесь.
   - Ќисколько. ’ебе виднее.
   Ћн подвигает ко мне блюдо с фруктами:
   - џблок хочешь?
   ‚ыбираю себе Яблоко и протЯгиваю Ђдольфу сигару. Ћн откусывает кончик и
говорит:
   - ‚идишь ли, ќрнст, Я все сидел здесь и сидел, и чуть с ума  не  спЯтил
от этого сидениЯ. Ћдному в таком доме прЯмо пытка. Џроходишь по комнатам -
тут висит ее кофточка, там - корзинка с иголками и нитками, тут  стул,  на
котором она всегда сидела, когда шила; а ночами - эта белаЯ кровать рЯдом,
пустаЯ; каждую минуту глЯдишь туда, и ворочаешьсЯ, и не можешь уснуть... ‚
такие минуты, ќрнст, многое передумаешь...
   - ЏредставлЯю себе, Ђдольф!
   - Ђ потом выбегаешь из дому и напиваешьсЯ и творишь всЯкую чепуху...
   џ киваю. —асы тикают. ‚  печке  потрескивают  дрова.  †енщина  неслышно
входит, ставит на стол хлеб и масло и снова  выходит.  Ѓетке  разглаживает
скатерть:
   - „а, ќрнст, и она, конечно, тоже так  мучилась,  тоже  так  сидела  да
сидела все  эти  годы...  ‹ожась  спать,  все  чего-то  боЯлась,  пугалась
неизвестности,  без  конца  обо  всем  раздумывала,   к   каждому   шороху
прислушивалась. ’ак, в конце  концов,  это  и  случилось.  џ  уверен,  что
сначала она вовсе не хотела, а когда уж случилось, не сумела справитьсЯ  с
собой. ’ак и пошло.
   †енщина приносит кофе. џ хочу с ней поздороватьсЯ, но она не смотрит на
менЯ.
   - Џочему ты не ставишь чашку длЯ себЯ? - спрашивает ее Ђдольф.
   - Њне еще на кухне нужно кой-чего поделать, - говорит она. ѓолос у  нее
тихий и глубокий.
   - џ сидел здесь и говорил себе: ты охранЯл свою  честь  и  выгнал  свою
жену. Ќо от этой чести тебе ни тепло, ни холодно, ты одинок,  и  с  честью
или без чести так и так тебе не легче. € Я сказал ей: оставайсЯ.  Љому,  в
самом деле, нужна всЯ эта дребедень, ведь устал до черта и живешь, в конце
концов, какой-нибудь десЯток-другой лет, а если бы Я не  узнал  того,  что
было, все оставалось бы по-старому. Љто знает, что стали бы  делать  люди,
если бы они всегда все знали.
   Ђдольф нервно постукивает по спинке стула:
   - Џей кофе, ќрнст, и масло бери.
   џ наливаю себе и ему по чашке, и мы пьем.
   - ’ы понимаешь, ќрнст, - тихо говорит Ѓетке, - вам легче:  у  вас  есть
ваши книги, ваше образование и всЯкое такое, а у менЯ ничего  и  никого  в
целом свете, кроме жены.
   џ не отвечаю, - он менЯ все равно не поймет сейчас: он не тот,  что  на
фронте, да и Я изменилсЯ.
   - Ђ что она говорит? - спрашиваю Я, помолчав.
   Ђдольф беспомощно ронЯет руку:
   - Ћна говорит мало, от нее трудно чего-нибудь добитьсЯ, она все  только
сидит, молчит и смотрит на менЯ. ђазве что заплачет. - Ћн отставлЯет  свою
чашку. - €ногда она говорит,  будто  все  это  случилось  потому,  что  ей
хотелось, чтобы кто-нибудь был рЯдом. Ђ в другой раз говорит, что она сама
себЯ не понимает, она не думала,  что  причинЯет  мне  з