ло,  ей  будто  бы
казалось, что это Я и был. Ќе очень-то понЯтно все  это,  ќрнст;  в  таких
вещах Ќадо уметь разобратьсЯ. Ђ вообще-то она рассудительнаЯ.
   џ задумываюсь.
   - Њожет быть, Ђдольф, она хочет сказать, что все эти годы  была  словно
сама не своЯ, жила как во сне?
   - Њожет быть, - отвечает Ђдольф, - но  Я  этого  не  понимаю.  „а  все,
верно, не так долго и продолжалось.
   - Ђ того она теперь, верно, и знать не хочет? - спрашиваю Я.
   - Ћна говорит, что ее дом здесь.
   џ опЯть задумываюсь. Ћ чем еще расспрашивать?
   - ’ак ведь тебе лучше, Ђдольф?
   Ћн смотрит на менЯ:
   - Ќе сказал бы, ќрнст! Џока нет. Ќо, думаю, наладитсЯ. Ђ по-твоему?
   ‚ид у него такой, точно он не очень в этом уверен.
   - Љонечно, наладитсЯ, - говорю Я  и  кладу  на  стол  несколько  сигар,
которые припас длЯ него.  Ќекоторое  времЯ  мы  разговариваем.  Ќаконец  Я
собираюсь домой. ‚ сенЯх  сталкиваюсь  с  Њарией.  Ћна  норовит  незаметно
проскользнуть мимо.
   - „о свиданиЯ, фрау Ѓетке, - говорю Я, протЯгиваЯ ей руку.
   - „о свиданиЯ, - произносит она, отвернувшись, и пожимает мне руку.
   Ђдольф идет со мной на станцию. ‡авывает ветер. џ искоса поглЯдываю  на
Ђдольфа и вспоминаю его улыбку, когда мы в окопах заговаривали, бывало,  о
мире. Љ чему все это свелось!
   Џоезд трогаетсЯ.
   - Ђдольф, - поспешно говорю Я из окна, - Ђдольф,  поверь  мне,  Я  тебЯ
очень хорошо понимаю, ты даже не знаешь, как хорошо...
   Ћдиноко бредет он по полю домой.


   „есЯть часов. ‡вонок на большую перемену. џ только что окончил  урок  в
старшем классе. € вот четырнадцатилетние ребЯта  стремительно  бегут  мимо
менЯ на волю. џ наблюдаю за ними из окна. ‚ течение нескольких секунд  они
совершенно преображаютсЯ, стрЯхивают с себЯ гнет школы  и  вновь  обретают
свежесть и непосредственность, свойственные их возрасту.
   Љогда они сидЯт передо мной на своих скамьЯх, они не настоЯщие. ќто или
тихони и подлизы, или лицемеры, или бунтари. ’акими сделали  их  семь  лет
школы. Ћни пришли сюда неиспорченные, искренние, ни  о  чем  не  ведающие,
прЯмо от своих лугов, игр, грез. €ми  управлЯл  еще  простой  закон  всего
живого: самый живой, самый сильный становилсЯ у них вожаком, вел за  собой
остальных. Ќо недельные порции образованиЯ постепенно прививали им другой,
искусственный закон: того, кто выхлебывал их аккуратнее всех,  удостаивали
отличиЯ, объЯвлЯли  лучшим.  …го  товарищам  рекомендовали  брать  с  него
пример.  Ќеудивительно,  что  самые  живые  дети  сопротивлЯлись.  Ќо  они
вынуждены были покоритьсЯ, ибо хороший ученик -  это  раз  навсегда  идеал
школы. Ќо что это за жалкий идеал! ‚о что превращаютсЯ  с  годами  хорошие
ученики! ‚ оранжерейной  атмосфере  школы  они  цвели  коротким  цветением
пустоцвета  и  тем  вернее   погрЯзали   в   болоте   посредственности   и
раболепствующей бездарности. ‘воим движением вперед мир обЯзан лишь плохим
ученикам.
   џ смотрю на играющих. ‚ерховодит сильный  и  ловкий  мальчик,  кудрЯвый
„амхольт; своей энергией он держит в руках всю  площадку.  ѓлаза  искрЯтсЯ
воинственным задором и удовольствием,  все  мускулы  напрЯжены,  и  ребЯта
беспрекословно подчинЯютсЯ ему. Ђ через десЯть минут  на  школьной  скамье
этот самый мальчуган превратитсЯ в упрЯмого, строптивого ученика,  никогда
не знающего, заданных уроков, и весной его наверное оставЯт на второй год.
Љогда Я взглЯну на него, он сделает постное лицо, а как только  отвернусь,
скорчит гримасу; он без запинки соврет, если  спросишь,  переписал  ли  он
сочинение, и при первом удобном случае плюнет мне  на  брюки  или  вставит
булавку в сиденье стула. Ђ Џервый ученик (на воле  весьма  жалкаЯ  фигура)
здесь, в классной комнате,  сразу  вырастает;  когда  „амхольт  не  сумеет
ответить и, ожесточенный, скрепЯ сердце будет ждать обычной своей  двойки,
первый ученик самоуверенно поднимет руку. Џервый ученик все  знает,  знает
он и это. Ќо „амхольт, которого, собственно, следовало бы наказать, мне  в
тысЯчу раз милей бледненького образцового ученика.
   џ пожимаю плечами. ђазве на встрече полка  в  ресторане  Љонерсмана  не
было того же самого? ђазве там человек не потерЯл вдруг своего значениЯ, а
профессиЯ не поднЯлась надо всем, хотЯ раньше все было наоборот?  џ  качаю
головой. —то же это за мир, в который мы вернулись?


   ѓолос „амхольта звенит на всю площадку. Ђ что если бы учителю подойти к
ученику  по-товарищески,  думаю  Я,  может  быть,  это  дало   бы   лучшие
результаты? Ќе  знаю,  не  знаю...  ’акой  подход,  возможно,  улучшил  бы
отношениЯ, позволил бы избежать того или иного. Ќо, по существу,  это  был
бы самообман. џ по  собственному  опыту  знаю:  молодежь  проницательна  и
неподкупна. Ћна держитсЯ  сплоченно,  она  образует  единый  фронт  против
взрослых. Ћна не знает сентиментальности; к  ней  можно  приблизитьсЯ,  но
влитьсЯ в ее рЯды нельзЯ. €згнанный из раЯ в рай не  вернетсЯ.  ‘уществует
закон возрастов.  ‡оркий  „амхольт  хладнокровно  принЯл  бы  товарищеское
отношение учителЯ и извлек бы из него  выгоду.  Ќе  исключено,  что  он  и
привЯзалсЯ бы к учителю, но это не помешало бы ему использовать выгодность
своего положениЯ. Ќаставники, которым кажетсЯ, что они понимают  молодежь,
- чистейшие мечтатели. ћность вовсе  не  хочет  быть  понЯтой,  она  хочет
одного: оставатьсЯ самой собой. ‚зрослый, слишком упорно  навЯзывающий  ей
свою дружбу, так же смешон в ее глазах, как если бы  он  нацепил  на  себЯ
детское платьице. Њы можем чувствовать заодно  с  молодежью,  но  молодежь
заодно с нами не чувствует. ‚ этом ее спасение.
   ‡вонок. Џеремена кончилась. „амхольт нехотЯ становитсЯ с кем-то в  пару
перед дверью класса.


   џ бреду через деревню в степь; ‚олк бежит впереди. ‚друг  из  какого-то
двора пулей вылетает собака и  кидаетсЯ  на  ‚олка.  ‚олк  не  заметил  ее
приближениЯ,  поэтому  ей  удаетсЯ  при  первом  натиске  свалить  его.  ‚
следующее мгновение по земле катаетсЯ с глухим рычанием клубок из  пыли  и
сцепившихсЯ тел.
   ‘о двора с дубинкой в руках выбегает крестьЯнин и еще издали кричит:
   - ђади бога, учитель, кликните вашу  собаку!  Џлутон  растерзает  ее  в
клочьЯ!
   џ отмахиваюсь.
   - Џлутон, Џлутон, ах ты стервец, ах ты проклЯтый, сюда! -  взволнованно
кричит крестьЯнин; запыхавшись, подбегает он к собакам и пытаетсЯ  разнЯть
их. Ќо вихри пыли с отчаЯнным лаем уносЯтсЯ метров на сто дальше  и  снова
свиваютсЯ в клубок.
   - Џогиб ваш пес, - стонет крестьЯнин и опускает руку с дубинкой. - Ќо Я
заЯвлЯю вам наперед: платить за него Я не стану. ‚ы могли позвать его.
   - Љто погиб? - переспрашиваю Я.
   - ‚аш пес, - упавшим голосом  повторЯет  крестьЯнин.  -  ’реклЯтый  дог
прикончил уже с дюжину собак.
   - Ќу, что касаетсЯ ‚олка, то мы еще посмотрим, - говорю  Я.  -  ќто  не
просто овчарка, любезный; это фронтовой пес, старый солдат, понЯтно?
   ‘толб пыли рассеиваетсЯ. ‘обаки выкатились на луг. џ вижу,  как  Џлутон
норовит насесть на ‚олка и укусить его в  спину.  …сли  это  ему  удастсЯ,
собака моЯ погибла, - дог раздавит ей позвонки. Ќо овчарка, увертливаЯ как
уж,  на  расстоЯнии  сантиметра  ускользает  от   своего   противника   и,
перекувырнувшись, опЯть набрасываетсЯ на дога. ’от рычит и  тЯвкает.  ‚олк
же нападает беззвучно.
   - Ђх, черт! - бормочет крестьЯнин.
   „ог отрЯхиваетсЯ, подскакивает, хватает воздух, Яростно поворачиваетсЯ,
снова подскакивает - опЯть мимо,  и  кажетсЯ,  будто  дог  там  один,  так
незаметна овчарка. Љак кошка, прыгает она, почти вровень с  землей  (навык
свЯзной собаки), проскальзывает у  дога  между  ног,  хватает  его  снизу,
кружит вокруг него, гонитсЯ за ним, вдруг впиваетсЯ зубами ему в  живот  и
крепко, не выпускаЯ, держит.
   ‘ бешеным воем припадает дог к земле, пытаЯсь таким же образом схватить
‚олка. Ќо, воспользовавшись этим, овчарка уже отпустила своего  противника
и, мелькнув как ’ень, рывком впиваетсЯ догу в глотку. € лишь теперь, когда
‚олк крепко держит дога, который отчаЯнно бьетсЯ и катаетсЯ по земле, Я  в
первый раз за времЯ этой  схватки  слышу  глухое,  злобное  рычание  своей
собаки.
   - ђади бога, учитель, - кричит крестьЯнин, - позовите  своего  пса!  Ћн
растерзает Џлутона в клочьЯ!
   - џ могу звать его сколько угодно, он теперь все равно не  подойдет,  -
говорю Я. - € вполне правильно поступит. Џусть сначала  справитсЯ  с  этим
паршивым Џлутоном.
   „ог скулит и повизгивает. ЉрестьЯнин поднимает дубину,  чтобы  отогнать
‚олка. џ вырываю ее у него из рук, хватаю его за грудь и реву:
   - Ќе сметь! ‚аш ублюдок первый начал!
   џ готов избить его.
   Љ счастью, мне видно, как ‚олк внезапно оставлЯет бульдога и  мчитсЯ  к
нам: ему показалось, что на менЯ нападают. Њне  удаетсЯ  перехватить  его,
иначе крестьЯнин осталсЯ бы по меньшей мере без куртки.
   Џлутон  между  тем  незаметно  скрылсЯ.  џ  похлопываю  ‚олка  по  шее,
успокаиваЯ его.
   - „а это сущий дьЯвол! - бормочет перепуганный крестьЯнин.
   - Џравильно, - с гордостью  говорю  Я,  -  это  старый  солдат.  ’акого
задирать нельзЯ.


   Њы двинулись дальше. ‡а деревней идут сначала луга, а потом  начинаетсЯ
степь, покрытаЯ можжевельником и курганами.  Ќа  опушке  березовой  рощицы
пасетсЯ стадо овец. ‚ лучах заходЯщего солнца их пушистые  спины  отливают
блеклым золотом.
   ‚друг ‚олк, вытЯнувшись в струнку" скачками несетсЯ к стаду. ЃоЯсь, что
он еще разъЯрен после стычки с догом, бегу  за  ним,  чтобы  предотвратить
кровавую бойню.
   - Ѓерегись! ‘леди за собакой! - кричу Я пастуху.
   Џастух смеетсЯ:
   - „а ведь это овчарка, она не тронет овец.
   - Ќет, нет, вы не знаете, - волнуюсь Я, - она таких вещей не  понимает.
ќто фронтоваЯ собака!
   - „а чего там толковать, - говорит пастух, - овчарка что фронтоваЯ, что
не фронтоваЯ, - все равно. Ћна ничего им  не  сделает.  ‚от  глЯдите,  ну,
глЯдите же! •орошо, псина, молодчага! ‹ови их, лови!
   џ не верю глазам своим. ‚олк, ‚олк,  который  в  жизни  своей  овцы  не
видел, сгонЯет в кучу стадо, будто  никогда  ничем  другим  не  занималсЯ.
Ѓольшими прыжками носитсЯ он с лаем  за  двумЯ  ЯгнЯтами,  отбившимисЯ  от
стада, и загонЯет их назад. ‚сЯкий раз, как какаЯ-нибудь  овечка  отбегает
или останавливаетсЯ, он загораживает ей дорогу и щиплет за ноги,  так  что
она волей-неволей бежит к стаду.
   - Џес что надо! - восхищаетсЯ пастух. - ‚идите,  он  только  пощипывает
их. Ђх, молодчина!
   ‘обаки не  узнать.  ѓлаза  сверкают,  разорванное  ухо  болтаетсЯ.  Ћна
бдительно обегает стадо, и Я вижу, как она необыкновенно возбуждена.
   - Љуплю вашу собаку без торга, - говорит пастух. - Ћна  справлЯетсЯ  со
стадом не хуже моей. ‚ы смотрите, как она  гонит  овец  к  деревне!  …е  и
обучать не надо.
   џ не знаю, что со мной происходит.
   - ‚олк, - зову Я, - ‚олк! - и чувствую, что  сейчас  зареву,  глЯдЯ  на
него. ‚едь вот он тоже вырос под пулЯми, а теперь, хотЯ никто  никогда  не
учил его, он все-таки сразу находит свое призвание.
   - ‘то марок наличными и в придачу овцу заколю, - предлагает пастух.
   џ мотаю головой:
   - Ќи за какие миллионы. ЏонЯл?
   Џастух недоуменно пожимает плечами.


   †есткие метелки вереска щекочут лицо. џ отгибаю их и  кладу  голову  на
руки. ‘обака спокойно дышит, улегшись рЯдом.  Џокой  и  тишина.  €  только
издалека доноситсЯ слабое позванивание колокольцев: где-то пасутсЯ стада.
   Џо вечернему небу медленно плывут облака. ‘олнце заходит. ’емнаЯ зелень
можжевельника становитсЯ густо-коричневой, и Я  чувствую,  как  в  дальних
лесах рождаетсЯ ночной ветер. —ерез час он  зашумит  и  тут,  в  березовой
рощице. ‘олдатам природа так же близка, как крестьЯнам и жителЯм лесов,  -
солдаты живут под открытым  небом,  знают  пору  разных  ветров  и  густой
червонный аромат дымчатых вечеров, им знакомы тени,  бегущие  над  землей,
когда облака похищают свет, им известны пути светлого месЯца...
   Ћднажды,  во  ”ландрии,  после  бешеной  артиллерийской  атаки,  одному
раненому пришлось долго ждать, пока подоспела помощь. Њы  извели  на  него
все свои перевЯзочные пакеты, перевЯзали его  всем,  чем  могли,  но  рана
по-прежнему кровоточила, он попросту истекал кровью. Ђ за ним, на вечернем
небе, неподвижно стоЯло громадное облако, одно-единственное облако, но это
была целаЯ горнаЯ цепь из белизны, золота и пурпурного блеска. Ћно  стоЯло
над  растерзанной  бурой  землей,  стоЯло  неподвижно,  излучаЯ  свет,   а
умирающий  лежал  неподвижно,  истекаЯ  кровью;  между  ними  было  что-то
родственное, и мне казалась  непостижимой  такаЯ  безучастнаЯ  красота  на
небе, когда умирает человек.
   Џоследние лучи солнца  окрашивают  степь  зловещим  алым  отблеском.  ‘
жалобным криком взлетают чибисы. Љричит выпь на озерах. џ глЯжу на широкий
пурпурно-золотистый простор... ‚ одном месте под •отхольстом росло столько
мака, что луга были сплошь алыми. Њы называли их кровавыми, потому  что  в
грозу они приобретали тусклый оттенок  только  что  пролитой,  еще  свежей
крови...  ’ам  сошел  с  ума  Љелер,  когда  мы  однажды,  светлой  ночью,
измученные и усталые проходили мимо. ‚ неверном свете луны луга показались
ему озерами крови, и он все рвалсЯ броситьсЯ туда...
   ЊенЯ  знобит,  и  Я  поднимаю  глаза.  —то  это  значит?   Џочему   эти
воспоминаниЯ стали так часто возвращатьсЯ? €  какие-то  они  странные,  на
самом деле все было иначе... Ќе оттого ли это, что Я слишком  часто  бываю
один?
   ‚олк шевелитсЯ и лает во сне визгливо и глухо. Њожет быть,  ему  снитсЯ
стадо? џ долго смотрю на него. Џотом бужу, и мы медленно бредем обратно.


   ‘егоднЯ суббота. џ зашел к ‚илли спросить, не поедет ли он со  мной  на
воскресный день в город. Ќо ‚илли и слышать не хочет.
   - ‡автра у нас фаршированный гусь, - говорит он, -  этого  Я  никак  не
могу пропустить. Ђ тебе в город зачем?
   - Њне невмоготу эти воскресные дни здесь... - говорю Я.
   - ‘овершенно не понимаю тебЯ. Џри таких харчах!
   џ  еду  один.  ‚ечером,  с  какой-то  неопределенной  надеждой,  иду  к
‚альдману. ’ам веселье горой. Ќекоторое времЯ слонЯюсь с места на место  и
присматриваюсь к публике. Њного совсем молодых парней,  которых  война  не
успела задеть, носЯтсЯ по залу. Ћни самоуверенны и знают, чего хотЯт.  ‚се
длЯ них с самого начала Ясно, и цель у них  одна:  успех.  Џрактичности  у
этих парней гораздо больше, чем у нас, хотЯ они и намного моложе.
   ‘реди танцующих замечаю  грациозную  фигурку  тоненькой  белошвейки,  с
которой Я получил приз  за  уанстеп.  Џриглашаю  ее  на  вальс  и  уже  не
расстаюсь с ней. Ќа днЯх Я получил жалованье, поэтому заказываю  несколько
бутылок сладкого красного вина. Њы медленно распиваем его, и чем больше  Я
пью, тем сильнее овладевает мною какаЯ-то страннаЯ грусть. Љак это говорил
тогда Ђльберт? Ќужно иметь близкого человека, - так, кажетсЯ?
   ‡адумчиво прислушиваюсь к болтовне девушки; она щебечет, как  ласточка,
- о товарках, о поштучной оплате за  белье,  которое  она  шьет,  о  новых
танцах и еще о тысЯче всЯких пустЯков. …сли бы за штуку бельЯ  платили  на
двадцать пфеннигов больше, она могла бы обедать  в  ресторане  и  была  бы
вполне довольна. џ завидую Ясности и несложности ее  существованиЯ  и  все
расспрашиваю ее и расспрашиваю. Њне хотелось бы каждого, кто здесь смеетсЯ
и веселитсЯ, расспросить о его жизни. Њожет быть, Я  узнал  бы  что-нибудь
такое, что помогло бы мне жить.
   Џотом Я провожаю мою ласточку домой. Ћна живет под самой крышей серого,
густо населенного дома. “ подъезда мы останавливаемсЯ. ‚  своей  ладони  Я
ощущаю тепло ее руки. ‘мутно белеет во мраке ее лицо.  —еловеческое  лицо,
рука, таЯщаЯ в себе тепло и жизнь...
   - Џозволь мне пойти с тобой, - говорю Я горЯчо, - позволь.
   Њы осторожно крадемсЯ по скрипучей лестнице наверх. џ  зажигаю  спичку,
но девушка тотчас задувает ее, берет менЯ за руку и ведет за собой.
   “зенькаЯ комнатка. ‘тол, коричневый диван, кровать, несколько  картинок
на стенах, в углу швейнаЯ машина, камышовый манекен и корзина с  недошитым
бельем.
   Њалютка проворно достает  спиртовку  и  приготовлЯет  чай  из  Яблочной
кожуры и уже с десЯток раз заваренных  и  высушенных  чаинок.  „ве  чашки,
смеющеесЯ,   чуть   плутоватое   личико,   трогательно-голубое   платьице,
приветливаЯ бедность комнаты, ласточка, единственное достоЯние  которой  -
ее юность... ‘ажусь на диван. Ќеужели так начинаетсЯ  любовь?  ’ак  легко,
словно это игра? „лЯ этого нужно, пожалуй, перескочить через самого себЯ.
   ‹асточка мила, и, верно, так уж  водитсЯ  в  ее  маленькой  жизни,  что
кто-нибудь приходит, берет ее в объЯтиЯ и уходит; швейнаЯ  машина  жужжит,
приходит другой, ласточка смеетсЯ, ласточка плачет, и все шьет  и  шьет...
Ћна набрасывает на машину маленькую пеструю покрышку, и машина из рабочего
стального животного превращаетсЯ в горку красных и синих шелковых  цветов.
‹асточка  не  хочет,  чтобы  хоть  что-нибудь  напоминало  ей  день.   Ћна
сворачиваетсЯ клубочком у менЯ на груди и болтает, и мурлычет, и  лепечет,
и поет; в своем легком платьице она так худа и  бледна,  -  голод,  видно,
здесь нередкий гость; она так легка, что ее можно на  руках  перенести  на
кровать, на железную походную койку; лицо ее так трогательно,  когда  она,
отдаваЯсь, крепко обвивает мою шею руками и вздыхает и улыбаетсЯ,  дитЯ  с
закрытыми глазами, и вновь вздыхает, и дрожит, и лепечет что-то,  и  дышит
глубоко, и слегка вскрикивает; Я не отрываЯсь смотрю на нее,  Я  бы  хотел
быть таким же, и Я молча спрашиваю себЯ: "’о ли это, то ли это?.." Ђ потом
ласточка осыпает менЯ множеством ласковых имен и  со  стыдливой  нежностью
льнет ко мне, а когда Я ухожу и спрашиваю: "’ы счастлива, ласточка?" - она
целует менЯ много-много раз, и корчит гримаску, и  машет  мне,  и  кивает,
кивает, кивает...
   Ђ Я спускаюсь с лестницы бесконечно изумленный. Ћна счастлива; как мало
ей нужно! ќтого Я не могу понЯть. Ђ  может  быть,  она,  как  и  до  нашей
встречи, существо недоступное мне, жизнь в  себе,  в  которую  Я  не  могу
проникнуть? € разве она не осталась бы такой же, даже если бы  Я  пламенно
любил ее? Ђх, любовь - факел, летЯщий в бездну, и только в  это  мгновение
озарЯющий всю глубину ее!
   џ миную улицу за улицей, направлЯюсь к вокзалу. Ќет, все это не то,  не
то. —увствуешь себЯ еще более одиноким...


        3

   Љруг света, падающий от лампы, освещает стол. Џередо мной  пачка  синих
тетрадей. ђЯдом - пузырек с красными чернилами.  џ  просматриваю  тетрадь,
подчеркиваю ошибки, вкладываю промокательную бумагу и беру следующую.
   Џотом встаю из-за стола. € это жизнь? ‚от эта монотоннаЯ смена  дней  и
часов? Љак мало, в сущности, она заполнЯет мой мозг. ‘лишком много времени
остаетсЯ длЯ раздумий. џ надеЯлсЯ, что однообразие успокоит  менЯ.  Ќо  от
него только тревожней. Љак бесконечно тЯнутсЯ здесь вечера!
   џ прохожу через  сени.  ‚  полумраке  фыркают  и  постукивают  копытами
коровы.  ђЯдом,  собираЯсь  доить,  согнулись  на   низеньких   табуретках
служанки. ЉаждаЯ сидит как бы в отдельной клетушке, стены которой образуют
темные пЯтнистые тела  животных.  ‚  теплых  испарениЯх  коровника  мигают
слабые огоньки, тонкими струйками брызжет в ведра молоко, и груди  девушек
под голубыми ситцевыми платьЯми  подпрыгивают  в  такт.  „оЯрки  поднимают
головы, улыбаютсЯ, вздыхают, показываЯ свои здоровые белые зубы. ѓлаза  их
блестЯт в полумраке. Џахнет сеном и скотиной.
   ЏостоЯв немного у двери, поворачиваюсь и  иду  к  себе.  ‘иние  тетради
лежат под лампой. Ћни всегда будут так лежать. Ќеужели  и  Я  всегда  буду
сидеть здесь, и незаметно  надвинетсЯ  старость,  а  там  и  смерть?  ЊенЯ
разбирает сон.
   Њедленно плывет над крышей сараЯ красный диск луны, бросаЯ на пол  тень
от  оконной  рамы  -  косой  четырехугольник  с  крестом  посредине;  луна
поднимаетсЯ выше, и крест постепенно передвигаетсЯ; через час тень вползет
на кровать и покроет мне грудь.
   џ лежу на большой крестьЯнской перине  в  синих  и  красных  клетках  и
тщетно силюсь уснуть. Џорой веки мои смыкаютсЯ, и Я мгновенно проваливаюсь
в какую-то бездну, но в последний миг  вздрагиваю  от  внезапного  страха,
просыпаюсь и опЯть слышу, как бьют часы на церковной башне, и жду, жду,  и
непрестанно ворочаюсь.
   ЉончаетсЯ  тем,  что  Я  встаю,  одеваюсь,  вскакиваю  на   подоконник,
втаскиваю за собой собаку, прыгаю на землю и бегом пускаюсь в степь.  ‹уна
светит, свистит в ушах воздух, и широко стелетсЯ впереди равнина.  ’емнеет
полотно железной дороги.
   ‘ажусь под кустом можжевельника. Ќемного  погодЯ  на  линии  вспыхивает
цепь сигнальных огней. Џодходит ночной поезд. ’ихим  металлическим  звоном
гудЯт рельсы. ”ары локомотива, блеснув на  горизонте,  гонЯт  перед  собой
волну света. Џоезд мчитсЯ мимо, все окна освещены, и на мгновение  купе  с
заключенными в них чемоданами и человеческими  судьбами  пролетают  совсем
близко  от  менЯ,  и  вот  их  уже  относит  все  дальше,  дальше,   опЯть
поблескивают в ночной сырости рельсы, и только вдали, как  огненный  глаз,
зловеще светит, не мигаЯ, красный фонарь на последнем вагоне.
   ‹уна желтеет и светит все Ярче, Я бегу сквозь голубой сумрак  березовой
рощи, с ветвей на затылок мне брызжут дождевые капли, Я спотыкаюсь о корни
и камни; когда Я возвращаюсь, уже брезжит свинцовый рассвет. ‹ампа все еще
горит. џ с отчаЯнием оглЯдываю комнату. Ќет, этого мне не вынести. Ѓудь  Я
лет на двадцать старше, Я, может быть, смирилсЯ бы и свыксЯ, но сейчас...
   “сталый и обессиленный, безуспешно пытаюсь раздетьсЯ. ‘он валит менЯ  с
ног. €, засыпаЯ, Я все еще сжимаю кулаки, - нет Я  не  сдамсЯ,  Я  еще  не
сдамсЯ...
   € опЯть проваливаюсь куда-то в бездну... и осторожно пробираюсь вперед.
Њедленно - сантиметр за сантиметром. ‘олнце горит  на  желтеющих  склонах,
цветет дрок, зной и тишина в  воздухе,  на  горизонте  аэростаты  и  белые
облачка - разрывы зенитных  снарЯдов.  Ќа  уровне  моего  шлема  колышутсЯ
красные лепестки мака.
   ‘лабый,  едва   различимый   шорох   доноситсЯ   из-за   кустарника   с
противоположной стороны. € опЯть - тихо. џ жду. †учок с золотисто-зелеными
крылышками ползет по стеблю ромашки.  ™упальцами  перебирает  он  зубчатые
лепестки. € снова в  тишине  полднЯ  -  чуть  слышный  шелест.  ‚от  из-за
кустарника вынырнул  край  шлема.  Џод  ним  лоб,  светлые  глаза,  твердо
очерченный рот; глаза внимательно оглЯдывают местность  и  возвращаютсЯ  к
белому листку блокнота. Ќе подозреваЯ опасности, человек  делает  набросок
фермы, находЯщейсЯ напротив.
   џ вытаскиваю гранату. Њедленно, очень медленно. Ќаконец она возле менЯ.
‹евой рукой срываю кольцо, беззвучно считаю и мечу гранату туда,  в  кусты
ежевики. ѓраната описывает плоскую дугу, а Я соскальзываю обратно  в  Яму,
плотно прижимаюсь к земле, зарываюсь лицом в траву и открываю рот.
   ѓрохот взрыва рвет воздух, вихрем кружатсЯ  осколки,  взметнулсЯ  крик,
протЯжный, безумный, полный ужаса.  ‚  руке  у  менЯ  приготовлена  втораЯ
граната, и Я наблюдаю из-за прикрытиЯ. Ђнгличанин лежит на открытом месте,
обе голени у него снесены,  кровь  так  и  хлещет.  ђазмотавшись,  свисают
длинные обмотки, как распущенные ленты; он  лежит  ничком,  руками  словно
гребет по траве, рот его широко раскрыт в крике.
   Ђнгличанин мечетсЯ из стороны в сторону и вдруг замечает менЯ. “пираЯсь
руками в землю и вздыбившись, как тюлень, он кричит мне что-то и истекает,
истекает кровью... Џотом багровое лицо его  бледнеет  и  словно  западает,
взглЯд меркнет, глаза и рот  превращаютсЯ  в  темные  провалы  мертвеющего
человеческого лица, оно медленно склонЯетсЯ к земле и  падает  в  ромашки.
Љонец.
   џ отодвигаюсь, хочу поползти назад к нашим окопам, но  оглЯдываюсь  еще
раз. —то это? Џокойник ожил, он встает, собираетсЯ  бежать  за  мной...  џ
вытаскиваю вторую гранату и бросаю ему наперерез. ѓраната падает  в  метре
от него, откатываетсЯ в сторону, лежит... Я считаю, считаю...  Џочему  она
не взрываетсЯ? Џокойник стоит, обнажив в страшной улыбке десны,  Я  бросаю
еще одну гранату... ЋпЯть нет взрыва... Ђ тот уже сделал несколько  шагов,
он бежит на своих обрубках, ухмылЯетсЯ, тЯнет  ко  мне  руки...  џ  бросаю
последнюю гранату... Ћна попадает ему в грудь, но  он  смахивает  ее...  џ
вскакиваю, хочу бежать... но колени размЯкли, как масло, не  слушаютсЯ,  Я
волоку ноги бесконечно медленно, они точно прилипают к  земле,  Я  отрываю
их, бросаюсь вперед, уже слышу за собой  тЯжелое  дыхание  преследователЯ,
руками обхватываю подкашивающиесЯ ноги... Ќо сзади уже вцепились мне в шею
две руки, прижимаЯ менЯ к  земле,  покойник  коленЯми  становитсЯ  мне  на
грудь, подбирает волочащиесЯ обмотки, наматывает их мне на  шею.  џ  верчу
головой, напрЯгаю все  мускулы,  Я  бросаюсь  вправо,  стараЯсь  избегнуть
петли... ’олчок, тупаЯ душащаЯ боль в горле, покойник тащит менЯ  прЯмо  к
известковой Яме, он толкает менЯ вниз,  Я  терЯю  равновесие,  но  пытаюсь
удержатьсЯ, Я скольжу, падаю, кричу, падаю долго, бесконечно долго, кричу,
бьюсь, кричу...
   ѓлыбами раскалываетсЯ  мрак  под  моими  скребущими  руками,  что-то  с
треском  падает  около  менЯ,  Я  натыкаюсь  на  камни,  выступы,  железо.
Ѓезудержно рветсЯ из груди моей крик,  дикий,  пронзительный,  Я  не  могу
остановить  себЯ,  в  крик  мой  вплетаютсЯ  какие-то   возгласы,   кто-то
стискивает мне руки, Я кого-то отталкиваю, кто-то наступает на  менЯ,  мне
удаетсЯ схватить винтовку, Я нащупываю прикрытие, хватаю врага  за  плечи,
пригибаю к земле и кричу, кричу; потом  -  точно  острый  нож  сверкнул  и
разрубил узел: Ѓиркхольц! € опЯть:  Ѓиркхольц!..  џ  вскакиваю;  подоспела
помощь, Я должен пробитьсЯ во что бы  то  ни  стало,  Я  вырываюсь,  бегу,
получаю удар по  коленЯм,  проваливаюсь  в  мЯгкую  Яму,  на  свет,  Яркий
трепетный свет... Ѓиркхольц! Ѓиркхольц! ’олько  крик  мой  все  еще  гулко
отдаетсЯ в пространстве... Ќо вот оборвалсЯ и он...
   Ћколо менЯ стоЯт  хозЯин  и  хозЯйка.  џ  лежу  поперек  кровати,  ноги
свесились на пол, работник крепко держит менЯ, Я судорожно сжимаю  в  руке
трость, словно винтовку; должно быть, Я в крови; нет, это собака лижет мне
руку.
   - “читель, - дрожа говорит хозЯйка, - что с вами?
   џ ничего не понимаю.
   - Љак Я попал сюда? - хрипло говорю Я.
   - “читель, послушайте, учитель! Џроснитесь же! ‚ам что-то приснилось.
   - Џриснилось? - говорю Я. - Џо-вашему, все  это  мне  приснилось?  -  џ
начинаю хохотать, хохотать так,  что  менЯ  всего  трЯсет,  так,  что  мне
становитсЯ больно. џ хохочу, хохочу безостановочно.
   € вдруг смех мой сразу иссЯкает.
   - ќто был английский капитан, - шепчу Я, - тот самый, который тогда...
   ђаботник потирает оцарапанную руку.
   - ‚ам что-то приснилось, учитель, и вы упали с кровати, - говорит он. -
‚ы ничего не слышали и чуть менЯ не убили...
   џ не понимаю, о чем он говорит, чувствую бесконечную слабость и  полное
изнеможение. ‚друг замечаю, что трость все еще у менЯ в  руках.  ЋтставлЯю
ее и сажусь на достели. ‘обака прижимаетсЯ к моим ногам.
   - „айте мне стакан воды, тетушка омакер, и ступайте, ложитесь спать.
   Ќо сам Я не ложусь больше, а закутываюсь в одеЯло и усаживаюсь у стола.
ЋгнЯ Я не гашу.
   ’ак Я сижу долго-долго, неподвижно и с отсутствующим взглЯдом, - только
солдаты могут так сидеть,  когда  они  одни.  Џостепенно  начинаю  ощущать
какое-то беспокойство, словно в  комнате  кто-то  есть.  џ  чувствую,  как
медленно, без  малейшего  усилиЯ  с  моей  стороны,  ко  мне  возвращаетсЯ
способность смотреть и видеть. ‘легка приоткрываю глаза и вижу,  что  сижу
прЯмо против зеркала,  висЯщего  над  умывальником.  €з  неровного  стекла
глЯдит на менЯ лицо, все в тенЯх, с темными впадинами глаз. Њое лицо...
   џ встаю, снимаю зеркало с крюка и ставлю его в угол стеклом к стене.


   Ќаступает утро. џ иду к себе в класс. ’ам, чинно сложив руки, уже сидЯт
малыши. ‚ их больших глазах еще живет робкое удивление детства. Ћни глЯдЯт
на менЯ так доверчиво, с такой верой, что менЯ  словно  ударЯет  что-то  в
сердце...
   ‚от стою Я перед вами, один из сотен тысЯч банкротов, чью веру  и  силы
разрушила война... ‚от стою Я перед вами и чувствую,  насколько  больше  в
вас жизни, насколько больше нитей свЯзывает вас с нею... ‚от стою Я  перед
вами, ваш учитель и наставник. —ему же мне учить вас? ђассказать вам,  что
в двадцать лет вы превратитесь в калек с  опустошенными  душами,  что  все
ваши свободные устремлениЯ  будут  безжалостно  вытравлЯть,  пока  вас  не
доведут  до  уровнЯ  серой  посредственности?  ђассказать  вам,  что   все
образование, всЯ культура, всЯ наука - не что иное, как жестокаЯ насмешка,
пока люди именем господа бога и человечности будут истреблЯть  друг  друга
Ядовитыми газами, железом,  порохом  и  огнем?  —ему  же  мне  учить  вас,
маленькие созданиЯ, вас, которые только и остались чистыми в  эти  ужасные
годы?
   —ему Я могу научить вас? Џоказать вам,  как  срывают  кольцо  с  ручной
гранаты и мечут ее в  человека?  Џоказать  вам,  как  закалывают  человека
штыком, убивают прикладом или саперной лопатой? Џоказать,  как  направлЯют
дуло винтовки на такое непостижимое чудо, как дышащаЯ грудь,  пульсирующие
легкие, бьющеесЯ сердце? ђассказать, что такое столбнЯк, вскрытый  спинной
мозг, сорванный череп?  Ћписать  вам,  как  выглЯдЯт  разбрызганный  мозг,
размозженные  кости,  вылезающие  наружу  внутренности?  €зобразить,   как
стонут, когда пулЯ попадает в живот, как хрипЯт, когда прострелены легкие,
и какой свист вырываетсЯ из горла у  раненных  в  голову?  Љроме  этого  Я
ничего не знаю! Љроме этого Я ничему не научилсЯ!
   €ли подвести мне вас к зелено-серой географической карте,  провести  по
ней пальцем и сказать, что здесь была убита  любовь?  ЋбъЯснить  вам,  что
книги, которые вы держите в руках, - это сети,  которыми  улавливают  ваши
доверчивые души в густые  заросли  фраз,  в  колючую  проволоку  фальшивых
понЯтий?
   ‚от стою Я перед вами, запЯтнанный, виновный, и не учить, а молить  вас
хотелось бы мне: оставайтесь  такими,  какие  вы  есть,  и  не  позволЯйте
раздувать теплое сиЯние вашего детства в острое пламЯ ненависти! ‚аше чело
еще овеЯно дыханием непорочности - мне ли учить вас! ‡а мной  еще  гонЯтсЯ
кровавые тени прошлого - смею ли Я даже приблизитьсЯ к вам? Ќе  должен  ли
сам Я сначала вновь стать человеком?
   џ  чувствую,  как  сжимаюсь  весь,  превращаюсь   в   камень,   готовый
рассыпатьсЯ в песок. Њедленно опускаюсь на стул и Ясно сознаю: Я больше не
могу здесь оставатьсЯ. Џытаюсь собратьсЯ с мыслЯми, но тщетно. ‹ишь  через
несколько минут оцепенение проходит. џ встаю.
   - „ети, - с трудом говорю Я, - дети, вы можете идти. ‘егоднЯ занЯтий не
будет.
   Њалыши смотрЯт на менЯ: не шучу ли?
   - „а, да, дети, это правда... €дите играть... ‚ы можете играть  сегоднЯ
целый день...  Ѓегите  в  лес  или  играйте  дома  со  своими  собаками  и
кошками... ‚ школу придете только завтра...
   € дети с шумом бросают свои пеналы в ранцы и теснЯтсЯ к выходу,  щебеча
и не помнЯ себЯ от радости.
   џ иду к себе, укладываю  чемодан  и  отправлЯюсь  в  соседнюю  деревню,
проститьсЯ с ‚илли. Ћн сидит у окна без куртки  и  разучивает  на  скрипке
пьесу: "‚се обновлЯет чудный май". Ќа столе - обильный завтрак.
   - ќто сегоднЯ третий, - с удовлетворением сообщает ‚илли. - џ  заметил,
что могу есть про запас, как верблюд.
   ѓоворю ему, что собираюсь сегоднЯ вечером уехать. ‚илли не из тех,  кто
много расспрашивает.
   - ‡наешь, ќрнст, что Я тебе скажу, - задумчиво произносит он, -  скучно
здесь, это верно, но пока так кормЯт, - он показывает на накрытый стол,  -
менЯ из этой песталоцциевой конюшни и десЯтком лошадей не вытащить.
   Ћн лезет под диван и достает оттуда Ящик с пивом.
   - ’ок высокого напрЯжениЯ, - улыбаетсЯ он, держа этикетку на свету.
   џ долго смотрю на ‚илли.
   - ќх, брат, хотел бы Я быть таким, как ты! - говорю Я.
   - Ќу еще бы! - Ћн ухмылЯетсЯ и с треском откупоривает бутылку.
   Љогда Я выхожу из дому,  чтобы  идти  на  вокзал,  из  соседнего  двора
выбегает несколько девочек с вымазанными мордочками и торчащими в косичках
бантиками. Ћни только что похоронили в саду крота и  помолились  за  него,
„елаЯ книксен, они суют мне на прощание руки:
   - „о свиданиЯ, господин учитель!


        —Ђ‘’њ …‘’Ђџ


        1

   - ќрнст, мне надо поговорить с тобой, - обращаетсЯ ко мне отец.
   ‹егко представить себе, что за этим последует. “же  несколько  дней  он
ходит вокруг менЯ с озабоченным лицом, ронЯЯ многозначительные намеки.  Ќо
до сих пор мне удавалось увиливать от разговора, - Я мало бываю дома.
   Њы проходим в мою комнату. Ћтец  усаживаетсЯ  на  диван  и  внимательно
рассматривает обивку.
   - Ќас беспокоит твое будущее, ќрнст.
   џ снимаю с книжной полки Ящик сигар и предлагаю ему  закурить.  ‹ицо  у
него несколько проЯснЯетсЯ: сигары хорошей марки, мне дал их Љарл, а  Љарл
букового листа не курит.
   - ’ы действительно отказалсЯ от места учителЯ? - спрашивает отец.
   џ киваю.
   - Џочему же ты это сделал?
   џ пожимаю плечами. Љак объЯснить ему? Њы с ним совершенно разные  люди,
и у нас только потому сохранились хорошие отношениЯ,  что  вообще  никаких
отношений не было.
   - —то же будет дальше? - продолжает он допытыватьсЯ.
   - —то-нибудь да будет, - говорю Я, - ведь это так безразлично.
   Ћн испуганно смотрит на менЯ и начинает говорить о  хорошей,  достойной
профессии, о продвижении вперед на избранном поприще, о месте в  жизни.  џ
слушаю его с чувством умилениЯ и скуки и думаю: как странно, что этот  вот
человек - мой отец, который некогда распорЯжалсЯ моей жизнью. Ќо  защитить
менЯ от ужасов войны он не мог, он даже не мог помочь мне в  казарме,  где
любой унтер был сильнее его. Њне пришлось самому все преодолевать, и  было
совершенно безразлично, есть у менЯ отец или нет.
   Ћтец кончил. џ наливаю ему рюмку коньЯку.
   - ‚идишь ли, отец, - говорю Я, садЯсь рЯдом с ним на диван, - ты, может
быть, и прав.  Ќо  Я  научилсЯ  жить  в  пещере,  вырытой  под  землей,  и
довольствоватьсЯ коркой хлеба с пустой похлебкой. Њне нужно  было  только,
чтобы не стрелЯли, и Я уже  был  доволен.  Љакой-нибудь  полуразвалившийсЯ
барак казалсЯ мне дворцом, а мешок,  набитый  соломой,  -  райским  ложем.
Џойми! Ћдно то, что Я жив и вокруг нет  стрельбы,  менЯ  пока  что  вполне
удовлетворЯет. Ќа скромный кусок хлеба Я как-нибудь заработаю, а длЯ всего
остального - целаЯ жизнь впереди.
   - „а, но ведь это не  жизнь,  -  возражает  отец,  -  такое  бесцельное
существование.
   - Љак на чей взглЯд, - говорю Я. - Ђ вот, по-моему, не  жизнь,  если  в
итоге только и можешь сказать, что ты тридцать лет подрЯд, изо днЯ в день,
входил в одну и ту же классную комнату или в одну и ту же контору.
   ‘ удивлением выслушав менЯ, отец говорит:
   - Ћднако Я, например,  двадцать  лет  хожу  на  картонажную  фабрику  и
добилсЯ, как видишь, того, что стал самостоЯтельным мастером.
   - Ђ Я ничего не хочу добиватьсЯ, отец, Я просто хочу жить.
   - € Я прожил свою жизнь  правильно  и  честно,  -  говорит  он  не  без
гордости, - недаром же менЯ выбрали в правление союза ремесленников.
   - ђадуйсЯ, что жизнь твоЯ прошла так гладко, - отвечаю Я.
   - Ќо ведь что-нибудь ты должен делать, - настаивает отец.
   - ‘ейчас Я могу поступить на службу к одному моему товарищу по  фронту,
он предложил мне работать у него, - говорю Я, чтобы успокоить отца.  -  Ќа
самое необходимое Я заработаю.
   Ћн укоризненно покачивает головой:
   - € ради этого ты отказываешьсЯ от прекрасного казенного места?
   - Њне уже не раз приходилось кой от чего отказыватьсЯ, отец.
   Ћн грустно попыхивает сигарой:
   - Ђ к старости ты бы имел право на пенсию.
   - Ђх, - говорю Я, - кто из нас, солдат, доживет до шестидесЯти  лет?  ‚
наших костЯх засело столько всЯкой всЯчины, что это непременно  даст  себЯ
когда-нибудь почувствовать. Њы навернЯка окочуримсЯ раньше.
   Џри  всем  желании,  не  могу   себе   представить,   что   доживу   до
шестидесЯтилетнего возраста. џ слишком часто видел, как умирают в двадцать
лет.
   ‚ задумчивости, покуриваЯ сигару, смотрю на отца. џ понимаю, что он мой
отец, но сейчас передо мной просто славный пожилой человек,  осторожный  и
педантичный, и его взглЯды не значат длЯ менЯ ровно ничего. џ  легко  могу
вообразить себе его на фронте: за ним всегда нужен был бы глаз да глаз,  и
в унтер-офицеры его, конечно, никогда бы не произвели.


   Џосле обеда Я захожу к ‹юдвигу. Ћн сидит за  ворохом  всЯких  брошюр  и
книг. Њне хочетсЯ поговорить с ним о многом, что менЯ гнетет, мне кажетсЯ,
что он поможет мне  найти  какой-то  путь.  Ќо  сегоднЯ  он  сам  какой-то
неспокойный, взволнованный. Њы болтаем некоторое времЯ о том о сем.
   - џ собираюсь сейчас к врачу... - говорит ‹юдвиг.
   - Ќеужели все еще дизентериЯ? - спрашиваю Я.
   - „а нет... ’ут другое...
   - —то же, ‹юдвиг? - удивленно говорю Я.
   Ћн молчит. ѓубы у него дрожат.
   - Ќе знаю, - произносит он наконец.
   - џ провожу тебЯ, можно? Њне все равно делать нечего...
   Ћн ищет фуражку:
   - ‹адно. Џойдем.
   Џо дороге ‹юдвиг украдкой  поглЯдывает  на  менЯ.  Ћн  как-то  необычно
подавлен и молчалив. ‘ворачиваем на ‹инденштрассе и подходим к дому, перед
которым в маленьком унылом палисаднике торчит несколько кустов. Ќа  двери,
на  белой  эмалевой  дощечке,  читаю:  "„октор  ”ридрих  ульц  -  кожные,
мочеполовые и венерические болезни". Ћстанавливаюсь пораженный.
   - —то случилось, ‹юдвиг?
   Ћн смотрит на менЯ невидЯщими глазами:
   - Џока ничего, ќрнст. Ѓыл какой-то нарыв, прошел, а теперь опЯть.
   - ЏустЯки, - говорю Я с облегчением. - “ менЯ каких  только  фурункулов
не выскакивало: величиной прЯмо с детскую головку. ќто все от  суррогатов,
которыми нас пичкали.
   Њы звоним. ЋтворЯет сестра - всЯ в белом. Ћба  мы  страшно  смущены  и,
красные до ушей, входим в приемную. ‘лава тебе  господи,  -  мы  одни.  Ќа
столе пачка  журналов.  ќто  "„и  ‚охе".  Ќачинаем  перелистывать.  Ќомера
довольно старые. Ћни возвращают нас к Ѓрест-‹итовскому миру.
   ЏоЯвлЯетсЯ врач. Ћчки его поблескивают. „верь  в  кабинет  полуоткрыта.
‚идно  металлическое,  обтЯнутое  кожей  кресло,  подавлЯюще  солидное   и
мрачное.
   ‘мешнаЯ есть черта у врачей: обращатьсЯ с пациентами, как с  маленькими
детьми. “ зубодеров это так уж и принЯто, в программу их курса вошло,  но,
по-видимому, это и здесь практикуетсЯ.
   - Ќу, господин Ѓрайер, - начинает, балагурЯ, очковаЯ змеЯ,  -  придетсЯ
нам с вами покороче познакомитьсЯ.
   ‹юдвиг стоит как неживой. “ него перехватывает дыхание:
   - ’ак это?..
   ‚рач сочувственно кивает:
   - „а, анализ крови готов. ђезультат положительный. Ќу-с,  а  теперь  мы
хорошенько примемсЯ за этих маленьких негодЯев.
   - Џоложительный... - запинаетсЯ ‹юдвиг. - ’ак, значит...
   - „а, - говорит врач, - придетсЯ пройти небольшой курс лечениЯ.
   - ’ак, значит, у менЯ сифилис?
   - „а.
   ЃольшаЯ муха, жужжа, проноситсЯ по комнате и ударЯетсЯ о стекло.  ‚ремЯ
остановилось. ‚оздух между этими стенами становитсЯ мучительно липким. Њир
изменил свое лицо. “жасное опасение сменилось ужасной уверенностью.
   -  Њожет  быть,  ошибка?  -  говорит  ‹юдвиг.  -  ЌельзЯ  ли  повторить
исследование?
   ‚рач качает головой:
   - ‹учше сразу принЯтьсЯ за лечение. “ вас рецидив.
   ‹юдвиг глотает слюну:
   - ќто излечимо?
   ‚рач оживлЯетсЯ. ‹ицо его прЯмо-таки расцветает надеждой:
   - Ѓезусловно. Џрежде всего  мы  полгодика  повпрыскиваем  вот  из  этих
ампулок, а там посмотрим. ‚озможно, ничего больше и не  понадобитсЯ.  ‹юэс
теперь излечим.
   ‹юэс - какое отвратительное слово: будто длиннаЯ чернаЯ змеЯ.
   - Ќа фронте подхватили? - спрашивает врач.
   ‹юдвиг кивает.
   - Џочему же вы сразу не начали лечитьсЯ?
   - џ не знал, что Я болен. Ќам раньше никогда  ведь  о  таких  вещах  не
говорили. ‘разу не заметил, думал - пустЯки. Џотом все как-то  само  собой
прошло.
   ‚рач покачивает головой.
   - „а, вот она, оборотнаЯ сторона медали, - небрежно ронЯет он.
   ‘ каким удовольствием Я треснул бы его стулом по  башке.  Ћткуда  знать
этому эскулапу, что значит  получить  трехдневный  отпуск  в  Ѓрюссель  и,
вырвавшись из воронок, блевотины, грЯзи и крови, приехать вечерним поездом
в город с улицами, фонарЯми, светом, магазинами и женщинами; в город,  где
есть настоЯщие гостиницы с белыми ваннами,  в  которых  можно  плескатьсЯ,
можно смыть с себЯ всю грЯзь;  в  город  с  вкрадчивой  музыкой,  кафе  на
террасах и прохладным крепким вином, откуда знать ему о чарах, таЯщихсЯ  в
одной только голубой дымке сумерек в это узкое мгновение  между  ужасом  и
ужасом; оно как лазурь в прорыве туч,  как  исступленный  вскрик  жизни  в
короткий промежуток между смертью и смертью. Љто знает,  не  повиснешь  ли
завтра с размозженными костЯми  на  колючей  проволоке,  ревЯ  как  зверь,
издыхаЯ; отпить еще глоток крепкого вина, вдохнуть еще  раз  этот  воздух,
взглЯнуть  на  этот  сказочный  мир  переливчатых  красок,  грез,  женщин,
волнующего шепота, слов, от которых кровь вздымаетсЯ черным  фонтаном,  от
которых годы грЯзи,  животной  злобы  и  безнадежности  тают,  переходЯ  в
сладостный  поющий  вихрь  воспоминаний  и  надежд.  ‡автра  опЯть  смерть
заплЯшет вокруг  тебЯ,  завтра  -  опЯть  вой  снарЯдов,  ручные  гранаты,
огнеметы, кровь и уничтожение; но сегоднЯ  еще  хоть  раз  ощутить  нежную
кожу, котораЯ благоухает и  манит,  как  сама  жизнь,  манит  неуловимо...
„урманЯщие  тени  на  затылке,  мЯгкие  руки,  все