    -- ‘делай мне одолжение, „жоби, свози ее к ветеринару...
     Ћт удивлениЯ „жо даже просыпаетсЯ. —то? ’о есть конечно, но...
     -- џ хочу занЯтьсЯ фундаментом.
     --   ЋпЯть?  ’ы  его   замучаешь  до  смерти  со  своими  проверками  и
укреплениЯми.
     -- Ќет. Џросто... эти тучи мне не нравЯтсЯ.
     --  Ќу...  о'кей. -- €, оставив •энка на берегу,  он, нахмурившись,  --
шрам поверх  шрамов  --  плывет через  темную реку,  чувствуЯ, что ему  тоже
что-то не нравитсЯ, нечто большее, чем тучи, но он еще не знает что.
     ѓенри ворочаетсЯ и  ерзает в своей скрипучей кровати, беседуЯ с  белыми
красавицами,  и  вставнаЯ челюсть пЯлитсЯ на него из  стакана с водой. ‚ив в
темноте  обнимает подушку,  не  понимаЯ, почему он  не  ложитсЯ,  почему  не
приходит сейчас! к ней! и вспоминает долгие ночи, которые она проводила одна
с куклами, -- "Џтица на ветке, рыба на волне", -- пока ее родители ездили на
грузовике  продавать  продукты  в  „енвер  или  Љолорадо-‘прингз,  в  темной
комнате,  где куклы  прислушивались  к  каждому  звуку:  "...а моЯ  красотка
идет-поет ко  мне". „жо поднимаетсЯ по лестнице, уже абсолютно уснув. ЊЯгкий
ворох „жэн ждет  его в комнате, полной маленьких сонных  комочков, и в своей
фланелевой  ночной  рубашке  она  выглЯдит  так скромно, что врЯд  ли сможет
соблазнить  даже самое тупое воображение. •энк, плотно сжав  губы, стоит  на
причале и  нервно потирает ладони о бедра. ‹и, снЯв обувь, сидит на кровати,
потом  подносит спичку  к  погасшей  сигарете и  смотрит  на  вспышку  своих
словоизлиЯний...
     "Њожет, Я  бы и извинилсЯ, что не  написал тебе  сразу, если бы не  был
уверен, что тебе  будет  гораздо  приЯтнее  читать не  извинениЯ, а описание
причудливых  причин, побудивших менЯ  тебе написать: Я только что вернулсЯ в
свою  комнату  после  грЯзной  перебранки  с  братом  •энком  (припоминаешь?
по-моему,  ты  встречалсЯ  с его эктоплазматическим двойником  в кофеюшне) и
решил, что дать моим нервным  окончаниЯм некоторое утешение в виде марихуаны
будет только справедливо. ’рава была в сохранности, где Я  ее и припрЯтал --
в коробочке из-под кольдкрема на дне несессера,  который  мне подарила Њона,
-- но где  же чертовы  гильзы: трава без гильз,  старик, что за дерьмо?  ‚се
равно  что  пиво  без открывашки.  Ћпиум  без трубки.  Ќаши консервированные
жизни,  в  лучшем  случае, на  девЯть  десЯтых заполнены  вакуумом  и плотно
закупорены, но, несмотрЯ на всю их искусственность, времЯ от времени нам все
же  удаетсЯ  вскрывать  их и  наслаждатьсЯ хотЯ бы небольшой  порцией пустой
свободы.   ђазве  нет?   џ   хочу   сказать,   что  даже  самый  твердолобый
высоконравственный мещанин умудрЯетсЯ когда-нибудь напитьсЯ, выбить пробку и
насладитьсЯ в саду любви.  € это с  пошлой попойки.  —то  же тогда говорить,
когда в руках у тебЯ полнаЯ коробка травы и нет бумаги?
     џ кричал,  Я  неистовствовал  от горЯ. џ даже прикидывал, не сделать ли
самокрутку из журнальной страницы. €  тут... мгновеннаЯ вспышка  в памЯти --
мой бумажник! Ќу  конечно  же, разве  Я не припрЯтал в него пачку  сложенных
листиков  в  тот вечер,  когда мы  до того  докурились у  „жэн, что  сложили
бессмертное произведение длЯ детей  "’рахлдвери ‘вин"? Џоспешно лезу в штаны
и нащупываю  бумажник.  Ђга. ‚от.  ‚от и бумага,  завернутаЯ в  отпечатанный
экземплЯр нашей  нетленки: "‚от-вот, ‘вин  бежит, посмотри, как он  несетсЯ;
видит дверь он  и  дрожит  --  все внутри  его  трЯсетсЯ",  -- а это что еще
выпадает из пакетика  и  плавно опускаетсЯ  на  пол, как умирающий  мотылек?
‹истик "Љликенса", измазанный губной помадой,  а на нем кафедральный телефон
Џитерса.  џ  вздыхаю.  ‚оспоминаниЯ  томЯт  менЯ.  „обрый  старый  Џитере...
наслаждаетсЯ там академической жизнью. ѓм-гм... а знаешь, не обратитьсЯ ли к
нему измученной душе? Џожалуй, черкну ему пару строчек.
     ‚от и черкаю (если эта  чертова ручка прекратит прыгать), покуриваЯ три
косЯка, которые мне удалось скрутить.
     -- ’ри, -- кажетсЯ, он даже задохнулсЯ -- три косЯка? Ћдин? ’ри?
     --  „а, три, -- спокойно отвечаю Я. Џотому что после этого особого днЯ,
Я  чувствую,  что  имею  право  на  один,  но  хочетсЯ мне два,  и,  ѓосподь
свидетель, мне  не  обойтись без  третьего! Џервый -- это просто  награда за
хорошую, усердную работу. ‚торой -- длЯ удовольствиЯ. Ђ третий -- в качестве
напоминаниЯ, чтобы  Я больше  никогда, никогда  не давал себЯ облапошивать и
ждал  бы  от  родственников  только наихудшего.  ‚ариациЯ  на тему  великого
изречениЯ ”илдса:  "ђазве  может тот, кто любит собак и малых детей, не быть
дурным?"
     ‡акурив  номер один, Я прежде всего, насколько это в моих силах, кратко
изложу  тебе  предшествующую  историю:  покинув  обитель  чистого  разума  и
променЯв ее на  мир  грубой  животной силы, Я был  приговорен  платить  дань
обоим: физически по десЯть дьЯвольских часов ежедневно  шесть раз в неделю Я
обЯзан  был  подвергать  свои  сухожилиЯ  таким  садистским  нагрузкам,  как
хождение, бег, спотыкание, падение, ползание и снова ходьба, и все длЯ того,
чтобы  тЯнуть  ржавый  железный  трос, упрЯмство  которого  сравнимо  лишь с
упрЯмством  гигантских бревен,  которые,  как предполагалось,  Я  должен  им
обвЯзывать.  Љости  мои  трещали,  клацали,  хрустели  и  стонали,  пока  Я,
спотыкаЯсь о каждый камень, корень,  пень, ствол, старалсЯ привЯзать  бревно
так, чтобы  при подъеме трос не  обрушил его на менЯ. Ђ потом,  еле переводЯ
дыхание, на  грани  обморока,  Я жду,  терзаемый колючками, крапивой, жарой,
ссадинами и комарами, когда  он сбросит бревно за сотню Ярдов от менЯ и шипЯ
поползет обратно на новый приступ (что-то  из  „анте,  тебе не кажетсЯ?). Ќо
должен сказать, что Я страдал не только от физического кошмара, мои душевные
мучениЯ  на  этой  земле, в которую  Я  приехал, чтобы дать  своему рассудку
передышку, увеличились в миллион раз! (Џрошу прощениЯ за паузу Я ам аммм пфф
пфф у менЯ погас косЯк... ну вот и мы.)
     „орогой товарищ, Я все  это рассказываю только  лишь длЯ того, чтобы ты
понЯл,  что Я был слишком изможден и не мог заставить свои ленивый ум и свою
ленивую задницу сесть и ответить на твое замечательное письмо, чье поЯвление
в  этой доисторической земле было столь  желанным. Љ  тому же,  рискуЯ  быть
честным,  должен  признать, что  море бед, обступившее менЯ здесь, оказалось
еще глубже,  чем месЯц тому назад.  (—то  Џирсон сказал  про квартиру? ’ы не
написал.)  €  по довольно-таки  смешной причине:  видишь  ли, эти  несколько
кошмарных  недель   полностью  разрушили  менЯ,  жизнь  с  этими  чудовищами
уничтожила менЯ,  в результате чего у менЯ развилась болезнь,  в собственном
иммунитете  против  которой  Я  был  уверен:  менЯ  одолел  тЯжелый   случай
Ѓлагожелательности, осложненный ‹юбовью и Ќепомерной ‘импатией. ’ы смеешьсЯ?
’ы хихикаешь  в  свою  любимую бороду,  что Я позволил так низко пасть своей
сопротивлЯемости, что стал жертвой этого вируса? Ќу что ж, если так,  Я могу
лишь указать на соседнюю дверь и сухо заметить: "Ћтлично, мой  неблагородный
друг, поживи три недели  в одном доме с этой цыпкой, и посмотрим, что станет
с твоей сопротивлЯемостью!"
     €бо  Я  уверен,  что  именно  из-за  нее,  этой  цыпки,  дикого  цветка
безбрежных прерий, моЯ мстительнаЯ рука не опускалась, и гнев мой еще не пал
на голову моего приговоренного к уничтожению брата. ’ри  недели безвозвратно
потерЯны длЯ моей интриги. Џотому что  именно ее Я видел не защищенной пЯтой
своего  ахиллесоподобного  брата,  и  в  то же времЯ она  была  единственным
существом в доме, которому Я не хотел причинЯть зла. € пат усугублЯлсЯ еще и
тем, что брат мой был на  редкость мил со мной; и сила моей ненависти к нему
не могла  перевесить  симпатию  к его жене. Ќи туда ни сюда. „о сегоднЯшнего
вечера.
     ’еперь, Џитере, ты уже можешь догадатьсЯ о  сюжетной линии, даже если и
раскрыл роман только на сотой странице. ‘уммируЯ, учитываЯ, что ты пропустил
первые  четыре  выпуска, упомЯнем  лишь  следующие  факты:  ѓорестный ‹еланд
‘тэнфорд  ‘тампер возвращаетсЯ домой, чтобы нанести своему старшему сводному
брату невообразимый, но ужасный удар в отмщение за то, что тот развлекалсЯ с
мамой  юного ‹еланда, но вместо этого все  его  добрые намерениЯ разбиваютсЯ
вдребезги из-за симпатии, которую он начинает испытывать к  лукавому злодею:
в  начале  этой  сцены  мы  встречаем  ‹еланда ничтожно пьЯным  и истекающим
бессмысленными нежными чувствами.  „ело плохо. Џохоже, он гибнет. Ќо, как вы
увидите далее,  неожиданный  поворот сюжета, почти  чудо,  возвращает нашего
героЯ  к  жизни  и  приводит  его  в  чувство.  ‡а  это  чудо  Я  и  приношу
благодарности, а также возжигаю второй косЯк на алтаре ‚еликого Ђнаши...
     Њы как раз вернулись после небольшого  набега  на леса и набросились на
остатки  восхитительного ужина ‚ив. џ таЯл как воск,  становЯсь час от  часу
банальнее, и  каким-то образом  наш разговор с братом свернул в своей пьЯной
нелогичности на тему школы --  "Љонкретно, что ты изучаешь?" -- ее окончаниЯ
-- "Ђ как  ты этим будешь зарабатывать себе на жизнь?"  -- потом еще о том о
сем, и  наконец -- нет,  ты представь  себе, Џитере, -- он зашел  о  музыке!
‘казать по правде, Я не помню, как мы подошли к  ней, -- алкоголь, усталость
и травка смыли кое-какие детали из  моей памЯти, -- кажетсЯ, мы обсуждали...
(обсуждали, заметь -- мы  дошли даже до  обсуждений... приличный путь за три
недели   от  затаенного  намерениЯ  погубить  его)   ...обсуждали,   значит,
преимущества жизни на прекрасном, но  провинциальном ‡ападе  по  сравнению с
изысканным,  но  безобразным ‚остоком.  …стественно,  защищаЯ  последний,  Я
заметил,  что по крайней  мере в  одном  ‡апад  уступает ‚остоку, а именно в
возможности  слушать  хорошую  музыку.   •энк  не  мог  допустить  такого...
послушай:
     "‘покойно, -- произнес он странным голосом, -- то, что длЯ тебЯ хорошаЯ
музыка,  может быть, длЯ менЯ плохаЯ... может, она не длЯ всех подходит. —то
ты имеешь в виду под &bdquo;хорошей музыкой"?"
     џ  пребывал  в филантропическом состоЯнии  духа  и  ради справедливости
согласилсЯ,  что мы  будем  говорить  только о  джазе,  вспомнив,  как  •энк
вторгалсЯ в мои детские сны блюзами  „жо ’ернера и "„омино". € после обычных
препирательств, блужданий  вокруг да около  мы пришли к тому, к чему  всегда
приходЯт в своих спорах подвижники джазовой музыки: мы стали доставать  свои
пластинки. •энк бросилсЯ  рытьсЯ в шкафах и Ящиках. џ принес сверху из сумки
"дипломат" со своими шедеврами. € довольно быстро мы оба понЯли, что  хотЯ и
условились  считать джаз хорошей музыкой,  тем не менее  между  нами  лежала
непроходимаЯ пропасть в отношении того, что считать хорошим джазом.
     <i>(Ћни сидЯт  довольно долго, наискосок друг от друга,  локти на коленЯх,
голова опущена... сосредоточенно, словно ведЯ партию в шахматы,  где  каждый
ход обозначаетсЯ концом пьесы: ‹и  ставит подборку Ѓрубека; •энк</i> -- <i>"Љрасные
паруса на  закате"  в исполнении  „жо  “ильЯме  а; ‹и</i>  --  <i>”реда Љатца, •энк
отвечает "„омино"...)</i>
     -- ќти твои штуки звучат, -- говорит •энк, -- словно все музыканты сели
писать. ‹а-ли-ла-ли-ла-ли.
     -- Ђ твои штуки звучат так, -- отвечаю Я, -- словно  музыканты страдают
плЯской ‘вЯтого ‚итта. Ѓам-бам-бам-бам, какаЯ-то эпилептическаЯ судорога...
     <i>(</i>-- <i>Џодожди,</i> -- <i>произносит  •энк, поднимаЯ палец,</i> -- <i>а как ты считаешь,
длЯ чего эти парни учились  дуть в свои дудки? „лЯ чего учились петь?  Ђ? Ќе
длЯ  того,  наверно,   чтобы  просто  показывать,  как  они  хорошо  владеют
инструментами.  €ли  как здорово они  держат квадрат, ритм и  всЯкое прочее,
вовремЯ вступают  да-ду-де-да-да, да-ду-де-да-да... ‚сЯ  эта ерунда,  Њалыш,
может интересовать только какого-нибудь чистоплюЯ,  закончившего музыкальный
колледж,  длЯ  него  это  что-то  вроде  кроссворда,  с   которым  он  может
повозитьсЯ, чтобы разгадать,  но  музыканту, который дует  в  тру</i><i>бу,  нет до
этого никакого дела, его не волнует,  какую оценку ему поставит какой-нибудь
там профессор!</i>
     -- <i>Ќет,  ты  только  послушай его, ‚ив!</i> -- <i>говорит  ‹и.</i> --  <i>Ѓратец •энк
наконец вынул кота из мешка; оказываетсЯ, он в состоЯнии говорить не  только
о цене  за  квадратный фут елового  леса  или  о  плачевном  состоЯнии нашей
лебедки и сукина юниона!  ЌесмотрЯ на многочисленные слухи, он владеет даром
красноречиЯ.</i>
     <i>•энк опускает голову и улыбаетсЯ.</i>
     -- <i>‹адно, к  черту, Я погорЯчилсЯ.</i> --  <i>Ћн  чешет  кончик  носа  большим
пальцем.</i>  --  <i>Ќо если  начистоту, мне  есть  много чего  сказать  тебе.  ’ак
получилось, что, если не считать этого сукина юниона, единственное, от  чего
Я завожусь, так  это музыка. Ѓывало, мы</i> -- <i>Я, Њел ‘оренсон,  •ендерсон и всЯ
команда... „жо Ѓен тоже,</i> -- <i>пока  не выросли,  часами  сидели в автомагазине
ѓарви и  слушали музыку, котораЯ у него там все  времЯ  играла...  Ќам тогда
казалось, что  „жо ’ернер спустилсЯ к  нам прЯмо с небес.  Ќам казалось, что
кто-то  наконец  играет  нашу  музыку.  Ќет,  конечно,  и  у   нас  симпатии
разделЯлись</i>  --  <i>была  группа фэнов вестернов и  фэнов  блюзов... и  как  мы
дрались между собой!  ‚прочем, мы  всегда  были  готовы  дратьсЯ из-за  чего
угодно;  Я думаю, все  мы  были такими сумасшедшими насчет  драк, потому что
одержали  победу над немцами  и  Японцами  и еще не  знали  тогда,  что  нам
предстоит  ЉореЯ.</i> --  <i>•энк  откинул голову  на  спинку кресла и погрузилсЯ в
воспоминаниЯ, полностью отключившись  от  бестелесного танца „жимми †ифре на
пластинке...</i> -- <i>•отЯ, может, ты и прав,</i>  -- <i>произнес он, закончив свою мысль
одновременно с  последними тактами музыки,</i>  -- <i>в последнее времЯ Я не следил
за  происходЯщим. …динственное, в чем Я убежден: эти старые блюзы, буги-вуги
и боп,</i> -- <i>они были длЯ настоЯщих мужчин.)</i>
     Ђ •энк  говорит:  "‚ том дерьме  нет ни ритма, ни  силы. џ люблю  более
сильные вещи".
     Ђ Я отвечаю: "ќтот предрассудок делает тебЯ страшно ограниченным".
     Ђ он: "ќта музыка не длЯ мужчин".
     Ђ Я: "Њожет, тогда ты сделаешь исключение длЯ слабого пола?"
     Ђ он: "Ђ Я считаю, что бабы тоже должны держать хвост пистолетом..."
     € Я говорю: "‹адно, •энк, прости". (‚идишь, все еще пытаюсь по-честному
быть •орошим Њальчиком.) € дальше,  друг мой, -- чтобы показать тебе,  каким
тЯжелым было мое заболевание, как глубоко укоренилась раковаЯ опухоль,  -- Я
даже  предпринимаю попытку залатать  трещину в  наших дружеских  отношениЯх,
котораЯ проступила в результате  моей невоздержанности  на Язык. € Я говорю,
что  просто  шутил, и  "да,  брат, Я понимаю  тебЯ".  џ  объЯснЯю  ему,  что
общепризнаны две школы джаза -- чернаЯ и белаЯ, и то, что он называет джазом
длЯ мужчин, безусловно, школа черного джаза. џ упоминаю, что ставил ему лишь
представителей другого  направлениЯ.  "Ќо  вот послушай  кое-что  из черного
джаза: ну-ка!"
     <i>(‹и перебирает альбомы 6 "дипломате", находит нужный и осторожно,  чуть
ли  не подобострастно,  достает его.  "’ы его  держишь так,  будто  он может
взорватьсЯ",</i> -- <i>замечает •энк. "‚полне возможно... послушай".)</i>
     €  что  Я  ставлю?  …стественно,  „жон  Љолтрейн.   "Њедь  Ђфрики".  Ќе
припоминаю, чтобы питал какой-нибудь злобный умысел, делаЯ это, но кто может
быть уверен? Њожно ли давать слушать Љолтрейна непосвЯщенным, подсознательно
не  надеЯсь  на  худшее?  Љак  бы там ни  было,  если  Я  этого  желал,  мое
подсознание должно быть  страшно  довольно, так  как спустЯ  несколько минут
раздирающего    внутренности   соло   тенор-саксофона    •энк   отреагировал
соответственно плану: "—то  это за дерьмо? -- (џрость, непонимание, зубовный
скрежет -- классический набор реакции.) -- —то это за куча дерьма?!"
     "—то ты спросил? ќто черный джаз, страшно мужественный и мускулистый, с
Яйцами до земли".
     "„а, но... постой..."
     "ђазве нет? Џослушай; вот это, как четко ла-дида? "
     "Ќе знаю..."
     "„а ты послушай, разве нет?"
     "Ќаверное... да, но Я говорил не о том..."
     (  <i>"’ак  что придетсЯ тебе,  брат,  искать  другие основаниЯ длЯ  своих
предрассудков".</i>
     <i>"Ќет, ну только послушай эту парашу. €ии-онк, онк-ииик. џ хочу сказать:
может, у него и есть Яйца, но такое ощущение, что на них кто-то наступил!"</i>
     <i>"’очно!  Ђбсолютно   верно!   “же  сотни  лет   наступают,   со  времен
работорговцев. Ћб этом он и говорит! Ќе изображает что-то... а рассказывает,
как  оно есть! Ћб  ужасной  безумной жизни, когда ты покрыт черной кожей.  Ђ
ведь мы все ею покрыты,  и он пытаетсЯ  приоткрыть некоторую  прелесть этого
состоЯниЯ.  € происходит это, если тебе это интересно, потому что он честен,
потому что он без утайки раскрывает суть черной жизни с отдавленными Яйцами,
а не воет, как все эти „Яди ’омы перед ним".</i>
     <i>"Ѓог,  „жо “ильЯме,  ”этс  “олЯер  и  всЯ  эта команда... никто из  них
никогда  не выл. Њожет, их тоже угнетали, но пели  они радостно. Ћни никогда
не выли. —ерт побери! € они никогда не пели... об этой черноте своей кожи  и
отдавленных Яйцах</i> -- <i>не пытались изображать это красиво... потому что это не
красиво. ќто страшней греха!")</i>
     Ѓрат •энк захлопывает  свою пасть  и вторую сторону слушает молча, а Я,
прикрыв лицо рукой, сквозь пальцы поглЯдываю на его упрЯмую каменную улыбку.
Џостой-ка, Џитере! Ќе в этот ли напрЯженный момент у менЯ  возродились планы
мести?  „ай-ка  вспомнить.  Ќет, нет.  …ще нет... ќто  было -- нет... да  --
признайсЯ же! признайсЯ! -- это было  тогда, тогда,  сразу после  Љолтрейна,
когда  ‚ив,  длЯ  того чтобы  разрЯдить  обстановку, задала,  на  ее взглЯд,
совершенно  невинный  вопрос.  „а, сразу  после...  "Ђ  где  ты  достал  эту
пластинку, ‹и?" -- лучшего трудно было и  выдумать. Џростой  вопросик, чтобы
снЯть напрЯжение. Ђбсолютно невинный, с ее точки зрениЯ. Џотому что, если бы
он не  был невинным, разве Я смог  бы так ответить,  не задумываЯсь над тем,
что Я  говорю: "Њне  его  подарила  мама,  ‚ив.  ЊоЯ  мать  всегда..."  „аже
совершенно не отдаваЯ  себе отчета в том, какую Я делаю промашку, говорЯ это
в его  присутствии,  пока  он  не  сказал --  конечно,  пока  он  не сказал:
"…стественно, Ясно как божий день. џ должен был сразу понЯть -- это то самое
низкопробное дерьмо,  которое  ей  так нравилось, разве нет? …стественно, то
самое..."
     ‹и  перестает писать,  резко  поднЯв  лицо от  страницы.  Ќе откладываЯ
ручки, он долго  сидит, зажав во рту погасший  окурок, прислушиваЯсь, как по
ставнЯм <i>барабанит</i> сосноваЯ ветка. ‡вук доходит  до него извилистыми путЯми и
вселЯет  в него суеверный ужас. ‘начала он его воспринимает просто как звук,
идущий  непонЯтно  откуда,  и  не  придает  ему особого  значениЯ.  Џотом он
замечает темный силуэт ветки  и определЯет источник звука; успокоившись, что
это всего лишь ветка, он снова закуривает и возвращаетсЯ к своему письму...
     "Њне  бы  надо  покончить с этим, пока не стало слишком поздно и  Я  не
заснул  или не воспарил уж совсем  в заоблачные высоты.  џ хочу  дать полное
представление  об этой сцене, так как знаю,  что ты оценишь нюансы,  грЯзные
обертона,  пастельные  оттенки  враждебности,  но  Я  --  уап,  уип,  ууп --
отвлексЯ, вместо того  чтобы уделить  этим тонкостЯм  внимание, которого они
заслуживают.
     ‡начит, так. ‹адно. ‚от, стало быть,  Я, и •энк  достает менЯ по поводу
мамы.  Њое  расцветшее  добродушие  поколеблено.  ‚нутрь  начинает  сочитьсЯ
холодный, горький свет рассудка. ‘овершенно очевидно, что перемирию наступил
конец. Ќастало времЯ думать о сражении. џ возвращаюсь к своему плану захвата
необходимого оружиЯ и тут же приступаю к проведению военной кампании...
     "Ќу, •энк, -- насмешливо  замечаю Я, --  найдетсЯ немало специалистов в
области  музыки, которые не согласЯтсЯ с твоей оценкой  современных джазовых
направлений. Џоэтому  ты  не  допускаешь,  что, может, ты  немного,  скажем,
туповат? ограничен? "
     †ертва моргает в  изумлении от такой наглости Њаленького  Ѓрата. Њожет,
Њаленький Ѓрат перепил?
     "„а... -- медленно произносит он, -- возможно..."
     Ќо Я прерываю его и бодро продолжаю:
     "‘  другой   стороны,  может,   &bdquo;ограниченность"   --  звучит   и
несправедливо. Џотому что нечего ограничивать. Љак бы там ни было, суть не в
этом. Њы ведь говорили о Яйцах, не так ли? ‚озвращаЯсь к теме: о том, у кого
стоит, о  мужественности,  силе, животной мощи и так  далее. ’ак  вот, брат,
неужели  ты  считаешь,  что,  если у человека  хватает  мозгов, чтобы играть
больше, чем бам-бам-бам в сопровождении трех аккордов и  полудюжины нот, это
неизбежно означает, что  у него  нет Яиц? €ли присутствие  одного  неминуемо
исключает наличие другого?"
     "Ќу-ну, --  щурЯсь  и  сопЯ, произносит жертва.  -- Џостой".  ‚озможно,
звериным чутьем он  чувствует ловушку. Ќо чего он  не может чувствовать, так
это того, что ловушка поставлена наоборот, так, чтобы поймать охотника.
     "‚зглЯни на это с другой стороны", --  продолжаю Я, выдвигаЯ новые, еще
более оскорбительные аргументы. "Љак насчет этого?" -- нажимаю Я. "Њожет, по
крайней  мере,  хоть это  тебЯ  убедит",  --  настаиваю  Я, высказываЯ  одно
Язвительное замечание за другим и увеличиваЯ давление. Ќе провоцируЯ открыто
враждебность,  нет, --  чтобы ‚ив не понЯла этого,  --  но изысканно, хитро,
понимаешь, с косвенными  намеками на событиЯ прошлого, имеющие значение лишь
длЯ •энка и длЯ ЊенЯ. € когда он готов, Я начинаю подергивать наживку.
     "’ак ты считаешь „жека „юпри каким-то „Ядюшкой ’омом? --  вопрошает он,
реагируЯ на  мое случайное замечание.  -- €  ќлвис  тоже? џ  знаю, что о нем
говорЯт,  но в гробу  Я  их всех  видал.  Љогда  ќлвис начинал, у него было,
было..."
     "—то было? ’онзиллит? ђахит? "
     "...‚се равно у него было всего больше, чем у этой задницы, котораЯ тут
только что играла. „ай  Я сниму это.  ѓосподи, ты уже наиграл десЯть сторон,
дай мне вставить хоть слово ".
     "Ќет! “бери свои руки от этой пластинки. џ ее сниму".
     "Ћ'кей, о'кей, снимай".
     € так далее, и тому подобное -- кулаки сжаты, глаза налились кровью, --
Я его достал.
     "Њожно Я поставлю ее еще раз, •энк? Њожет, тогда ты..."
     "…сли ты еще раз поставишь эту чертову вещь, Я, ѓосподи, помоги мне..."
-- "‘леды от пальцев! Ћни же у тебЯ грЯзные!" -- "—ерт, да Я даже..."  -- "џ
не люблю,  когда кто-нибудь трогает мои пластинки". -- "Ћ ѓосподи... ну если
ты не любишь..." Љричим стоЯ.  ‡аметь: наконец мы  видим истинное лицо брата
•энка. ’очно так же, как  ‹ес ѓиббонс обнаружил свое истинное лицо. ’ак и  с
брата  •энка сползает  его луженаЯ маска. ‘мотри, ‚ив, смотри, как он кричит
на  бедного ‹и. ‘мотри, как у него раздуваютсЯ мышцы...  -- "кому  какое  до
этого дело!"
     ‚идишь, как несправедливо, ‚ив? € заметь, ‹и  все времЯ пытаетсЯ  вести
честную игру, а •энк  все больше звереет. Љак школьный задира:  "Ћ'кей! Љоли
так, так что уж, Я не имею  права?!" ‘мотри: он  больше, сильнее,  смотри на
него, ‚ив, потому что, малышка, длЯ того чтобы не любить, надо знать!
     € видишь, ‚ив, что  тут ‹и  может сделать? Љакие  у  него шансы  против
этого  зверЯ, скрежещущего зубами, этого ресторанного  хулигана с  корейской
боевой выучкой,  этого хвастуна, ‚ив? Љакие? Ќикаких, и бедный мальчик знает
это. Ћн знает, ‚ив,  -- взглЯни -- что любаЯ попытка ответить на вызов •энка
окончитсЯ длЯ  него  катастрофой.  Ћ  ‚ив, как это  ужасно -- чувствуешь? --
мужчине  страдать, ощущаЯ себЯ трусом, как стыдно быть униженным! Ћн  знает,
что он  трус, смотри, но  что  он может сделать?! ‘мотри, ‚ив,  он знает! Ћн
знает! Ћн боитсЯ дратьсЯ и  знает  это! ’ы понимаешь,  это еще  мучительнее?
Љакое жалкое зрелище!  Љак ужасно! (Ќо ты-то, товарищ, ты-то видишь, как это
хитро.) €, склонив голову, страдаЯ от унижениЯ, он бормочет извинениЯ, знаЯ,
что правда на его стороне!
     Ќо, ‚ив... ‚ив, правда не всегда побеждает.
     •энк   выходит,  несгибаемый  (заарканенный),  с  победным   видом.  ‹и
остаетсЯ,  посрамленный,  побитый  (хитрый).  ‚ив  (клюнувшаЯ)   смотрит  на
несчастного, поверженного беднЯгу, вдвойне несчастного, так как он побежден,
не успев вступить в сражение. ’рус! ‘лабак! Ќеудачник! (‹иса.)
     "Џрости,  ‹и.  ‘ •энком... иногда  такое бывает, когда он выпьет.  Ќадо
было раньше уложить его. Ќо казалось, он в таком хорошем настроении".
     "Ќет, ‚ив. Ћн прав. Ћн был абсолютно прав во всем".
     "Ћ нет!"
     "„а. Ћн был прав и  доказал  это.  € дело  не в музыке. ќто неважно. Ќо
то... то, что он сказал".
     "‹и, да на самом деле он так не думает".
     "„умает  или  не  думает,  это  правда".  --  ‘мотри,  ‚ив,  смотри  на
обездоленного ‹и. ‘мотри, как он мал в этом огромном мире. -- "ќто правда".
     "Ќет,  ‹и.  Џоверь  мне.  ’ы  не...  Ћх, если бы  кто-нибудь  мог  тебЯ
убедить!"
     "‡автра ".
     "—то?"
     "‡автра на свидании. …сли оно еще в силе".
     "џ не собиралась ни на какие свиданиЯ. џ просто..."
     "џ так и думал..."
     "‹и, пожалуйста, перестань так себЯ вести..."
     "Ђ как Я должен себЯ вести? ‘начала ты говоришь..."
     "•орошо. ‡автра". -- ’ы видишь его лицо, ‚ив? -- "…сли ты считаешь, что
тебе  нужно..." ‘мотри, как ты  ему нужна! "Њне просто хотелось  бы  понЯть,
почему вы оба..." ’ы многого о нем  не знаешь, ‚ив. Ћт этого он кажетсЯ тебе
еще меньше. ’ы не знаешь всего его позора, даже не начала еще узнавать. ‘тыд
душит его.
     Ќет, никому не может быть так стыдно.
     „а! Ђ  ты не  знаешь.  ’ы видишь  лишь  поверхностный стыд. Ќо под  его
первым слоем  лежит второй  пласт -- стыд за то, что он настолько слаб,  что
использует этот стыд, стыд за  то, что вынужден им пользоватьсЯ. Ћтсюда весь
его гнев, весь  его ум, всЯ его ненависть... да, его ненависть... ненависть,
как много лет назад? когда он подсматривал в дырку? ‡наешь, он смотрел в нее
гораздо чаще, чем требовала его ненависть.  Ћн  подошел  к ней в первый раз,
взглЯнул  и возненавидел,  он  взглЯнул во второй раз  и,  хотЯ  ненависть и
давала  ему  право  смотреть, испытал стыд за то,  что второй  раз ничего не
прибавил к его ненависти,  потому что ничего  нового он не увидел,  в третий
раз  он  увидел  еще меньше, и  с  каждым разом все меньше  и  меньше, и его
ненависть  уже  не нуждалась в этом  смотрении. ‡ато к третьему  разу в этом
нуждалсЯ  его  ‘тыд. …го ‘лабость  нуждалась в этом. Ђ ненавистью они только
прикрывались. Џонимаешь? ‚от  так. Ќеобходимость, ‘тыд  и ‘лабость кипЯт под
этой крышкой, и Я должен сбросить ее, понимаешь, Я должен должен должен...
     ђучка перестает  писать на  середине слова,  но  ‹и замечает это,  лишь
дописав страницу до конца. Ћн закрывает  глаза и, вне себЯ от  удовольствиЯ,
принимаетсЯ   хохотать.  Ћн  смеетсЯ  довольно   долго,  пока  не   начинает
задыхатьсЯ,  и смех его с деревЯнным дребезжанием отдаетсЯ от  дощатых стен.
Ћн вдыхает  и  продолжает смеЯтьсЯ, пока  его смех не  переходит  в хриплую,
изможденную одышку.
     Ћн открывает глаза и рассеЯнно оглЯдывает свою кровать, пока взглЯд его
не  останавливаетсЯ  на третьей  сигарете.  Ћн осторожно берет ее  большим и
указательным пальцами и  аккуратно,  словно от  малейшего  прикосновениЯ она
может рассыпатьсЯ,  вставлЯет между  губ. Џосле некоторого замешательства он
обнаруживает спички.  ‡акуривает и медленно затЯгиваетсЯ. Ћн задерживает дым
в легких  как можно дольше, затем выпускает его с низким свистЯщим звуком, и
комната вновь  расширЯетсЯ. Ћн делает еще одну затЯжку. ЏродолжаЯ курить, он
пытаетсЯ заставить  ручку работать. Ѓьет ее о бумагу, расписывает  у себЯ на
ладони. Ќаконец  вспоминает способ, которому  его  научила  Њона, и подносит
шарик  к  зажженной спичке.  ‘нова  проводит по ладони, и на этот раз  ручка
оставлЯет след.
     Ћн докуривает сигарету и  опЯть склонЯетсЯ  над записной книжкой, но он
забыл, о  чем писал,  и  последние  строчки  ничего ему  не подсказывают. Ћн
пожимает плечами и улыбаетсЯ. Ћн  сидит неподвижно до  тех пор,  пока поверх
стука  ветки  о его  окно  до  него  не  доноситсЯ  другой  звук,  далекий и
одновременно очень  близкий. ‘ловно кто-то играет  на контрабасе. € ветка...
Ћн начинает покачиватьсЯ в  такт. …ще через несколько минут перо легко бежит
по бумаге:
     <i>барабан</i> барабан барабан -- барабаны смерти Ѓуу  барабаны  дуу  барабаны
кхаа-а-а  дребезжащий  танец скелетов  в дымной зелени саксофонов в визжащих
джунглЯх. Ћтвратительно, точно  -- он прав, -- ужасно. Ћн прав,  мать всегда
покупала  дерьмо.  Ћн  прав,  чертовски прав,  будь проклЯт он  за это, будь
проклЯт во веки вечные!
     барабаны барабаны  сукины барабаны грЯзнаЯ  тина сожженные  и  стонущие
камни на солнцепеке,  и кто-то бросаетсЯ на тебЯ с медным клювом  как бритва
кха-а-а...  и это Љолтрейн и это правда...  и  это правда это это моЯ мать а
это Я  и •энк прав и черт бы его побрал за это черт бы  его  побрал черт  бы
его...
     дам дам... дам  дам эк-ха-а-а в его  игре чернота чернота, забрызганнаЯ
красным.  ‚  ней  унылаЯ  бесцветнаЯ  боль.  €скореженнаЯ  и  порваннаЯ,  но
прекраснаЯ до спазмов в горле, да, но и  безобразнаЯ, гротескнаЯ, и он снова
делает ее прекрасной, убеждаЯ нас, что это правда. ѓлупо безумнаЯ и ужаснаЯ,
чернаЯ с красным, но это ее истинный лик. Ђ красота всегда творитсЯ из того,
из чего она должна творитьсЯ.
     Ћн   останавливаетсЯ  в   тот  самый  момент,  когда  •энк  заканчивает
накручивать огромный трос на пристань.  Ћн озираетсЯ с отсутствующим видом и
щелкает  Языком, пытаЯсь что-то вспомнить. •энк  снова беретсЯ за  трос,  но
тЯнет его уже не спеша. ѓолова ‹и  качаетсЯ над страницей в такт кружащейсЯ,
раздробленной ночью музыке...
     —ерные вороны. —ерные вороны. Ќад  кукурузным  полем. ’ак вот  что  они
играют. ‚от. ‚от как называетсЯ Я понЯл этот кусок теперь Я знаю. Џослушайте
их. Њрачные посланцы Ќ“ € —’Ћ!
     ‚се наркоман все Язва  слишком много недостаточно еще совершенно ничего
Ќ“ € —’Ћ!
     € все трое спрашивают вместе потом по очереди  и снова все вместе. Ќ“ €
—’Ћ? Ќ“ Ќ“ Ќ“ €  —’Ћ ну  ну ну и что? ‚се  вместе  потом труба, потом тенор,
потом альт, и снова все вместе Ќ““““ € —’Ћ?
     ‚се трое припали прозрачными губами к стеклЯнным медным мундштукам трех
медных рожков, сосут мундштуки,  играют в обратную сторону потаенную  музыку
отчаЯниЯ, рисуют  миражи  над пустыней Ќ“ € —’Ћ? бросают в дюнах монетку, из
которой   сыплетсЯ  ржавчина...  обугленнаЯ  землЯ  обугленное  небо  чернаЯ
обугленнаЯ луна... сожженные города ветер разносит  горЯщие  мемуары которые
некому читать  Ќ“ € —’Ћ? в домах расходЯтсЯ Ќ“ € Љ’Ћ?...  жги если не стыдно
опустошай дотла Ќ“ €  —’Ћ смотри что  стало так пусто  стало так пусто жарко
так холодно что и кто...
     ђучка доходит  до конца страницы, но он не переворачивает ее. Ћн сидит,
не  спускаЯ глаз  с  пучка света в  форме  песочных  часов,  пробившегосЯ  в
трещину, он сидит очень тихо, лишь пальцы отбивают медленный ритм на бумаге.
Ћн сидит до  тех пор, пока глаза не  начинают слезитьсЯ.  ’огда он  собирает
разбросанные листы своего  письма и рвет на  клочки, усердно измельчаЯ их до
такого состоЯниЯ, пока в руке у него не остаетсЯ конфетти. Ћн выбрасывает их
из  окна  на октЯбрьский ветер и возвращаетсЯ к  кровати. ѓлЯдЯ  на дрожащий
свет у себЯ на стене,  он засыпает, размышлЯЯ над тем, насколько эффективнее
было бы заполнЯть песочные часы фотонами, а не буйными песчинками.


     <i>‚верх  по  реке, к югу  от  дома ‘тамперов,  там,  где  резко  начинают
вздыматьсЯ горы, в глубоком гранитном  каньоне ћжной развилки ‚аконды Ђуги Я
знаю  такое  место, где  можно  петь  хором  с  самим  собой, если, конечно,
захочетсЯ. Ќадо встать на  склоне лицом к узенькой  темно-зеленой, петлЯющей
далеко внизу реке,  к крутому  амфитеатру скал  на противоположной  стороне:
"Џравь,  правь, правь, вниз по теченью лодку  свою пусти..."</i> -- <i>и как только
приступаешь  к  следующей  фразе,  до  тебЯ  долетает  эхо:  "Џравь,  правь,
правь...", и получаетсЯ точно в унисон. ’ак что можно петь вместе с эхом. Ќо
нужно быть очень  внимательным при выборе тональности и темпа; если ты начал
очень высоко,  нельзЯ  посередине  сменить тональность, и  нельзЯ  замедлить
темп,  если  ты  поспешил  вначале...  потому  что  эхо</i>  --  <i>безжалостный  и
непоколебимый исполнитель:  в  результате тебе приходитсЯ подстраиватьсЯ под
эхо, потому  что можешь быть полностью уверен</i> -- <i>оно под тебЯ подстраиватьсЯ
не станет. € еще много времени спустЯ после того,  как ты расстаешьсЯ с этим
замшелым акустическим  феноменом, чтобы продолжить  свою  прогулку или  идти
ловить рыбу, тебЯ не покидает  ощущение, что любаЯ насвистаннаЯ тобой джига,
намурлыканный  гимн  или  спетаЯ песнЯ всего  лишь  подстройка под  какое-то
неслышное эхо,  автоматический отклик  на его требовательный и  безжалостный
призыв...</i>
     €  старый  пьЯница лесоруб, живущий именно в этом мире, режет дранку на
вырубленных  склонах этой развилки как раз неподалеку от той самой гранитной
скалы. Ќадравшись накануне до чертиков в честь наступающего тридцать первого
октЯбрЯ (впрочем,  с такими же почестЯми он  встречал  и предыдущие тридцать
дней) и проведЯ ночь в полной какофонии, перекликаЯсь с эхом  и распеваЯ над
глубокой зеленой алкогольной рекой, он просыпаетсЯ перед рассветом со звоном
в ушах. Љак  раз через несколько минут после  того, как ‚ив удаетсЯ заснуть,
проведЯ несколько часов в бесплодных попытках вспомнить слова глупой детской
песенки:  "&bdquo;‚ыше-выше, на  макушке  неба..."  Ќекоторое времЯ  лесоруб
кашлЯет,  потом  садитсЯ в кровати, похерив свои песни: "Ќу и дерьмо же  все
это ". € во сне ‚ив вспоминает: "...в сонном  царстве кто живет? ‘ойка синЯЯ
там ткет  прЯжу тонкую из сна, всех закутает она". ЉолыбельнаЯ, которую пела
мне мама, когда Я была  маленькой. Ђ кому Я ее пою на макушке неба? Ќе знаю.
Ќе понимаю..."
     ђЯдом глубоко дышит •энк, в который  раз погрузившись в зеркала старого
школьного  сна --  поступить в  колледж  и  показать этим  гадам, кто  здесь
болван, а кто нет; дальше по коридору ‹и, все еще под  наркотой, мечетсЯ  во
сне на кровати, полной тараканов, костылей и горелых спичек. Ћн уже допросил
себЯ, признал виновным и вынес приговор -- смертнаЯ казнь... через усыхание,
и  он  принимаетсЯ складывать балладу,  котораЯ прославит  его после смерти:
музыкальный эпос, запечатлеющий все его героические победы на полЯх сражений
и  могущественные  подвиги на арене  любви... под дробь барабанов  барабанов
барабанов...
     -- <i>Ђ  порою,  когда поешь, не  можешь  избавитьсЯ от ощущениЯ, что  это
беззвучное эхо забытой мелодии</i> -- <i>отзвук  чужого  голоса... в  этом странном
мире.</i>


     Ѓанда черных туч, пробравшаЯсЯ в город  под  покровом ночи, на рассвете
разбрелась по горизонту,  словно  безработные  привидениЯ в ожидании,  когда
завершитсЯ день и  они  смогут  приступить  к  своим  праздничным проделкам.
Ќочные зарницы зависли вверх ногами на  елЯх в горах, пережидаЯ день в своей
наэлектризованной   дремоте,   словно  перезарЯжающиесЯ  летучие   мыши.   €
чесоточный  отощавший ветер  носитсЯ по  замерзшим  полЯм, воЯ  от  холода и
голода в поисках своей  подружки летучей  мыши, котораЯ висит  себе высоко в
горах,  с храпом обрызгиваЯ искрами сучьЯ деревьев... в этом странном  мире.
ЌоситсЯ, воет и стучит зубами от стужи.
     ‘тарое, дрЯхлеющее солнце осторожно карабкаетсЯ вверх, в этом  странном
мире да еще в день •эллоуин, и индеанка „женни еще более осторожно открывает
свои покрасневшие глаза. ‚ЯлаЯ и уставшаЯ после ночи, посвЯщенной опутыванию
злыми   чарами  •энка  ‘тампера,  запретившего   своему   отцу  женитьсЯ  на
индеанке... она поднимаетсЯ со своей лежанки, застланной свежими простынЯми,
креститсЯ  на  всЯкий  случай  и,  облачившись в  вЯзаные  шерстЯные одеЯла,
выделенные  в прошлом году правительством их племени (которое состоит из нее
самой, ее  отца и полудюжины сводных  братьев,  неуклонно жиреющих  где-то в
соседнем  округе; одеЯла  шерстЯные, но в отличие от братьев  они  неуклонно
худеют),  выходит на улицу и направлЯетсЯ  отдать  дань новому  дню  чтением
Ѓиблии,  котораЯ дожидаетсЯ ее рЯдом  с  гладко  выпиленным  в  фанере очком
клозета.  ЃиблиЯ  поступила вместе  с одеЯлами  и была свЯтой вещью,  как  и
пластмассовый €исус, которого  она выкрала из ‘имониного "студебеккера", как
и бутылка  с аквавитой, материализовавшейсЯ на ее столе как-то вечером после
того,  как  она  пропела вслух мистические слова:  с  ужасом  и  не  слишком
чистосердечной надеждой она произнесла их, и -- будьте любезны  -- поЯвилась
бутылка с наклейкой,  на которой  было что-то написано волшебным Языком,  --
что именно,  ей так  никогда и не удалось  прочитать. ‚прочем, и  заговор ей
больше никогда не удавалсЯ.
     Љак  бутылка, которую  она  заставила себЯ  растЯнуть на долгие месЯцы,
делаЯ  ежедневно лишь по одному набожному глоточку, так и ЃиблиЯ удостоилась
долгой  жизни;  она обЯзала  себЯ,  как  бы ни было  холодно и сыро, как  бы
неудобно ни было сидеть на фанере, прочитывать целую страницу, прежде чем ее
вырвать.  €  религиознаЯ  дисциплина  давала себЯ  знать. Џока  она задирала
одеЯла и устраивала их вокруг своих тЯжелых коричневых бедер, ей показалось,
что глубоко внутри она ощутила определенное откровение, которое  нельзЯ было
целиком  отнести  за счет  вчерашних  сосисок. Ќо  она не  стала  спешить  с
выводами. ’ак как, несмотрЯ на собственную благочестивость и  искреннюю веру
в разные объекты поклонениЯ, в действительности она не ожидала какого-нибудь
существенного эффекта от этого чтениЯ. ‚ основном  ее контракт с Љнигой Љниг
был  вызван  тем, что  ее  подписка  на "ѓороскоп" закончилась,  и  бутыль с
аквавитой, невзираЯ на все магические ухищрениЯ,  вполне обыденно  опустела.
"Џо  утрам  первым  делом  читай это,  -- прописал  мужчина,  доставивший ей
одеЯла. -- —итай с благоговением, подрЯд, и это тронет твою душу". Ќу что ж,
ладно. ‚рЯд  ли она  окажетсЯ  такой же бесполезной, как  ‘вЯтое  €сцелЯющее
Џолотно, которое она заказала в ‘ан-„иего, и  уж  точно она не может оказать
такого ужасающего действиЯ, как пейот,  присланный ей  из  ‹аредо. ("‘кушай,
друг, и взлетишь на  небо  вдруг",  -- гласила отпечатаннаЯ  инструкциЯ этой
магической школы.) Џоэтому она сказала "ладно"  и  с показной благодарностью
взЯла  книгу; как бы там  ни  было,  она попробует. Ќо отсутствие энтузиазма
восполнЯлось усидчивостью,  и ее преданность начала приносить свои плоды.  €
теперь,  устремив  взглЯд  на  страницу  и сотрЯсаЯсь от  натуги в  попытках
избавитьсЯ от греха, она вдруг почувствовала,  как ее пронзила жалЯщаЯ боль,
и все вокруг закружилось -- внутри этого домика! --  вспыхивающими звездными
спиралЯми. ’ы только подумай, поразилась она, поднатужившись еще раз, только
подумай: не прошло и двух недель, как она приступила к ЏЯтикнижию, а душа ее
уже  отмечена!  ’еперь только  бы  сообразить, как использовать эти звезды в
своем колдовстве...
     Ѓармен  ’едди готовитсЯ  к  наступлению „нЯ ‚сех ‘вЯтых, протираЯ  свои
неоновые  лампы  и  снимаЯ  трЯпкой  жареных мух с  электромухобойки.  ”лойд
€венрайт,  стоЯ перед  зеркалом  в  ванной,  готовитсЯ  к  встрече с  „жонни
„рэгером и комитетом  жалобщиков, репетируЯ  преамбулу Њеждународной  •артии
‹есорубов  ‚сего  Њира.  Ђгент по  недвижимости, народный  умелец, встречает
утро,  выводЯ мылом на собственном окне  безобидные  высказываниЯ.  ќтим  он
встречает  •эллоуин  уже  не первый год:  "Џусть  на вершок,  но выше  всех,
дружок". Ћн хихикает, размазываЯ  мыло.  "Ќовобранцев Я шутЯ обошел  на  два
локтЯ". Ћн пристрастилсЯ к этому занЯтию после того, как однажды в „ень ‚сех
‘вЯтых обнаружил, что ночью какой-то злоумышленник изрисовал его окно чем-то
похожим  на  парафин,  но  очень  необычного  качества -- "вероЯтно,  что-то
специально выпускаемое  правительством", -- потому что, как он ни отскребал,
напоминание  о той  ночи  осталось навсегда. Њоющие средства  его  не брали,
бензин  лишь  на времЯ растворЯл его, и  даже теперь, много  лет спустЯ, при
определенном освещении безупречно чистое стекло отбрасывало на пол перед его
письменным столом вполне читаемую надпись.
     Ќе  без усилий  он  установил,  что  вандалы,  бесчинствовавшие  в  эту
лишенную   благодати   октЯбрьскую   ночь,  имели   определенное   намерение
надругатьсЯ лишь над чистыми  окнами  и  выскобленными  стеклами. "‚ероЯтно,
неписаный закон,  --  предположил он.  -- Ќе  гадь дружкам". ‚от он  и решил
обойти  всех  хоть  на вершок, пока не  подтЯнулись новобранцы с  парафином.
Љаков же был триумф агента на следующее утро, когда он обнаружил, что никто,
кроме него самого, не оставил следов на его окне! Ћн даже не заметил, что на
всей улице лишь его окно пестрело уродливыми  надписЯми. Џарафин, мыло и все
искусство  украшениЯ  окон окончательно вышло  из моды благодарЯ вечеринкам,
которые организовывали  взрослые, чтобы удержать  своих прирученных вандалов
дома и не выпускать их на улицу в промозглые вечера.  Ќо даже когда ему было
на   это  указано,  он  отказалсЯ  прислушиватьсЯ   к  совету  и   продолжал
придерживатьсЯ  своих мер  предосторожности. "‚овремЯ  наложенный  шов лучше
фунта лекарств", -- вспоминал он философское высказывание „жо Ѓена ‘тампера,
сиЯЯ и елозЯ  по стеклу. "Ђ кроме  того,  Я  спрашиваю вас:  кому понравитс