сь  за  наши  чувства  и  сказала  много
оскорбительного и несправедливого моему доброму отцу! “вы!  несправедливость
оскорблениЯ Я понЯл уже в зрелых годах, а тогда Я поверил, что мать  говорит
совершенную истину и что у моего отца мало  чувств,  что  он  не  умеет  так
любить, как мы с маменькой любим. ђазумеетсЯ, через  несколько  дней  совсем
утихло мое волнение, успокоилась совесть, исчезло убеждение,  что  Я  дурной
мальчик и дурной сын. ‘ердце мое опЯть раскрылось впечатлениЯм  природы;  но
Я долго предавалсЯ им с некоторым опасением; горЯчность же  к  матери  росла
уже постоЯнно. ЌесмотрЯ на  мой  детский  возраст,  Я  сделалсЯ  ее  другом,
поверенным и узнал много такого, чего не мог понЯть, что  понимал  превратно
и чего мне знать не следовало...
     Њежду тем как только слила полаЯ вода  и  река  пришла  в  свою  летнюю
межень, даже прежде, чем вода совершенно проЯснилась,  все  дворовые  начали
уже удить. џ сказал все, потому что тогда удил всЯкий,  кто  мог  держать  в
руке удилище, даже некоторые старухи, ибо только  в  эту  пору,  то  есть  с
весны, от цвета черемухи до окончаниЯ цвета калины,  чудесно  брала  крупнаЯ
рыба, Язи, голавли и лини. ‘тоило сбегать пораньше утром на один  час,  чтоб
принесть по крайней мере пару больших Язей, упустив столько же  или  больше,
и вот у целого семейства была уха, жареное или пирог. …всеич уже давно  удил
и, рассказываЯ мне свои подвиги, обыкновенно говорил: "ќто, соколик, еще  не
твое уженье. ’еперь еще везде мокро и  грЯзно,  а  вот  недельки  через  две
солнышко землю прогреет, землЯ повысохнет: к  тем  порам  Я  тебе  и  удочки
приготовлю"...
     Џришла пора и моего уженьЯ, как  предсказывал  …всеич.  ’еплаЯ  погода,
простоЯв несколько дней, на ”оминой неделе еще раз переменилась на  сырую  и
холодную, что, однако ж, ничему не мешало зеленеть, расти  и  цвести.  Џотом
опЯть наступило теплое времЯ и сделалось  уже  постоЯнным.  ‘олнце  прогрело
землю, высушило грЯзь и тину. …всеич приготовил мне три  удочки:  маленькую,
среднюю и побольше, но не такую большую,  какие  употреблЯлись  длЯ  крупной
рыбы; такую Я и сдержать бы не мог. Ћтец,  который  ни  разу  еще  не  ходил
удить, может быть потому, что матери это было неприЯтно,  пошел  со  мною  и
повел менЯ на пруд, который был спущен. ‚ спущенном  пруде  удить  и  ловить
рыбу запрещалось, а на реке позволЯлось везде и всем. џ видел, что мой  отец
сбиралсЯ удить с большой охотой. "Ќу, что теперь делать, ‘ережа, на реке?  -
говорил он мне дорогой на мельницу, идЯ так скоро, что Я  едва  поспевал  за
ним. - Љивацкий пруд пронесло, и его нескоро запрудЯт; рыбы  теперь  в  саду
мало. Ђ вот у нас на пруду всЯ рыба свалилась в материк, в трубу,  и  должна
славно брать. ’ы еще в первый  раз  будешь  удить  в  Ѓугуруслане;  пожалуй,
после ‘ергеевки тебе покажетсЯ, что в Ѓагрове клюет хуже". џ уверЯл,  что  в
Ѓагрове все лучше. ‚ прошлом лете Я не брал в руки удочки, и хотЯ  настоЯщаЯ
весна так сильно подействовала на менЯ новыми и чудными своими  ЯвлениЯми  -
прилетом птицы и возрождением к жизни всей природы, - что  Я  почти  забывал
об уженье, но тогда, уже успокоенный от волнений, пресыщенный, так  сказать,
тревожными впечатлениЯми, Я вспомнил и обратилсЯ с новым  жаром  к  страстно
любимой мною охоте, и  чем  ближе  подходил  Я  к  пруду,  тем  нетерпеливее
хотелось мне закинуть удочку. ‘пущенный пруд грустно изумил  менЯ.  Ћбширное
пространство, затоплЯемое  обыкновенно  водою,  представлЯло  теперь  голое,
нечистое, неровное  дно,  состоЯщее  из  тины  и  грЯзи,  истрескавшейсЯ  от
солнца, но еще не высохшей внутри; везде валЯлись жерди, сучьЯ и корЯги  или
торчали кольЯ, воткнутые прошлого года длЯ  вЯтелей.  Џрежде  все  это  было
затоплено и представлЯло светлое, гладкое зеркало воды,  лежащее  в  зеленых
рамах и проросшее зеленым камышом. Њолодые его побеги еще  были  неприметны,
а старые гривы сухого камыша, не скошенного  в  прошедшую  осень,  неприЯтно
желтели между зеленеющих краев прудового разлива и,  волнуемые  ветром,  еще
неприЯтнее, как-то безжизненно шумели. Ќадобно прибавить, что от  высыхающей
тины и рыбы,  погибшей  в  камышах,  пахло  очень  дурно.  Ќо  скоро  прошло
неприЯтное впечатление. ‚ыбрав места посуше, неподалеку от кауза,  стали  мы
удить - и вполне оправдались слова отца: беспрестанно брали  окуни,  крупнаЯ
плотва, средней величины Язи и большие лини.  ЉрупнаЯ  рыба  попадалась  все
отцу, а иногда и …всеичу, потому что удили на большие  удочки  и  насаживали
большие куски, а Я удил на маленькую удочку, и  у  менЯ  беспрестанно  брала
плотва, если …всеич насаживал мне крючок  хлебом,  или  окуни,  если  удочка
насаживалась червЯком. џ никогда не видел, чтоб отец мой так горЯчилсЯ, и  у
менЯ мелькнула мысль, отчего он не  ходит  удить  всЯкий  день?  …всеич  же,
горЯчившийсЯ всегда и прежде, сам  говорил,  что  не  помнит  себЯ  в  таком
азарте! Ђзарт этот еще увеличилсЯ, когда отец вытащил огромного окунЯ и  еще
огромнейшего линЯ, а у …всеича сорвалась какаЯ-то большаЯ  рыба  и  вдобавок
щука оторвала удочку. Ћн так смешно хлопал себЯ  по  ногам  ладонЯми  и  так
жаловалсЯ на свое несчастье, что отец смеЯлсЯ, а за ним и Я.  ‚прочем,  щука
точно так  же  и  у  отца  перекусила  лесу.  Њне  тоже  захотелось  выудить
что-нибудь покрупнее,  и  хотЯ  …всеич  уверЯл,  что  мне  хорошей  рыбы  не
вытащить, но Я упросил  его  дать  мне  удочку  побольше  и  также  насадить
большой кусок. Ћн исполнил мою просьбу, но  успеха  не  было,  а  вышло  еще
хуже, потому что перестала  попадатьсЯ  и  мелкаЯ  рыба.  Њне  стало  как-то
скучно и захотелось домой; но отец и …всеич  и  не  думали  возвращатьсЯ  и,
конечно, без менЯ  остались  бы  на  пруду  до  самого  обеда.  ‘обираЯсь  в
обратный путь и свертываЯ  удочки,  …всеич  сказал:  "—то  бы  вам,  Ђлексей
‘тепаныч, забратьсЯ сюда на заре? ‚едь  это  какой  бы  клев-то  был!"  Ћтец
отвечал с некоторою досадой: "Ќу, как мне поутру". - "‚от вы и с  ружьем  не
поохотились ни разу, а ведь в старые годы хаживали". - Ћтец молчал. џ  очень
заметил слова …всеича, а равно и то, что отец возвращалсЯ как-то невесел.
     ЏойманнаЯ рыба едва помещалась в двух ведрах. Њы принесли  ее  прЯмо  к
бабушке и  тетушке  ’атьЯне  ‘тепановне  и  только  что  приехавшей  тетушке
Ђксинье  ‘тепановне  (Ђлександра  же  ‘тепановна   давно   уехала   в   свою
Љаратаевку). Ћни неравнодушно принЯли наш улов; они  ахали,  разглЯдывали  и
хвалили рыбу, которую очень любили кушать, а ’атьЯна ‘тепановна - удить;  но
мать махнула рукой и не стала смотреть на нашу добычу, говорЯ,  что  от  нее
вонЯет сыростью и гнилью; она даже уверЯла, что и от  менЯ  с  отцом  пахнет
прудовою тиной, что, может быть, и в самом деле было так.
     Ћставшись наедине с матерью,  Я  спросил  ее:  "Ћтчего  отец  не  ходит
удить, хотЯ очень любит уженье? Ћтчего он ни разу не брал ружьЯ  в  руки,  а
стрелЯть он также был охотник, о чем сам рассказывал мне?" Њатери моей  были
неприЯтны  мои  вопросы.  Ћна  отвечала,  что  никто  не  запрещает  ему  ни
стрелЯть, ни удить, но  в  то  же  времЯ  презрительно  отозвалась  об  этих
охотах, особенно об уженье, называЯ его забаваю людей праздных и пустых,  не
имеющих лучшего дела, забаваю, приличною только  детскому  возрасту,  и  мне
немножко стало стыдно, что Я так люблю удить. џ  начинал  уже  считать  себЯ
выходЯщим  из  ребЯчьего  возраста:  чтение  книг,  разговоры  с  матерью  о
предметах  недетских,  ее  доверенность  ко  мне,  ее  слова,  питавшие  мое
самолюбие: "’ы уже не маленький, ты все понимаешь; как ты об  этом  думаешь,
друг мой?" - и тому подобные выражениЯ, которыми мать, в  порывах  нежности,
уравнивала наши возрасты, обманываЯ  самое  себЯ,  -  эти  слова  возгордили
менЯ, и Я начинал свысока посматривать на окружающих  менЯ  людей.  ‚прочем,
недолго стыдилсЯ Я моей страстной охоты к уженью. Ќа  третий  день  мне  так
уже захотелось  удить,  что  Я,  прикрываЯсь  своим  детским  возрастом,  от
которого, однако, в иных случаЯх отказывалсЯ, выпросилсЯ у  матери  на  пруд
поудить с отцом, куда с одним …всеичем менЯ бы не отпустили. џ  имел  весьма
важную причину не откладывать уженьЯ на пруду: отец сказал  мне,  что  через
два днЯ его запрудЯт, или, как выражались тогда,  займут  заимку.  …всеич  с
отцом взЯли свои меры, чтобы щуки не отгрызали крючков: они навЯзали  их  на
поводки из проволоки или струны, которых щуки не могли перекусить,  несмотрЯ
на свои острые зубы. Ћбщие наши надежды и  ожиданиЯ  не  были  обмануты.  Њы
наудили много рыбы, и в том числе отец поймал четырех щук, а …всеич двух.
     ‡аимка пруда, или, лучше сказать, последствие  заимки,  потому  что  на
пруд мать менЯ не пустила, - также представило  мне  много  нового,  никогда
мною не виданного. Љак скоро завалили  вешнЯк  и  течение  воды  мало-помалу
прекратилось, река ниже  плотины  совсем  обмелела  и,  кроме  глубоких  Ям,
называемых  омутами,  Ѓугуруслан  побежал  маленьким  ручейком.   Џо   всему
протЯжению реки, до самого Љивацкого пруда, также  спущенного,  везде  стоЯл
народ, и старый и малый, с бреднЯми,  вЯтелЯми  и  недотками,  перегораживаЯ
ими реку. Љак скоро рыба послышала, что вода  пошла  на  убыль,  она  начала
скатыватьсЯ вниз,  оставаЯсь  иногда  только  в  самых  глубоких  местах  и,
разумеетсЯ, попадаЯ в расставленные снасти. Њы с …всеичем  стоЯли  на  самом
высоком берегу Ѓугуруслана, откуда далеко было  видно  и  вверх  и  вниз,  и
смотрели на эту торопливую и суматошную ловлю  рыбы,  сопровождаемую  криком
деревенских баб и мальчишек и  девчонок,  последние  употреблЯли  длЯ  ловли
рыбы свЯзанные юбки и решета, даже хватали добычу руками, вытаскиваЯ  иногда
порЯдочных плотиц и Язиков из-под корЯг и из  рачьих  нор,  куда  во  всЯкое
времЯ особенно любЯт забиватьсЯ некрупные налимы, которые также  попадались.
ђаки пресмешно корЯчились и  ползали  по  обмелевшему  дну  и  очень  больно
щипали за голые ноги и руки бродивших по воде и грЯзи людей, отчего  нередко
раздавалсЯ пронзительный визг мальчишек и особенно девчонок.
     Ѓугуруслан был хотЯ не широк, но очень быстр, глубок  и  омутист;  вода
еще была жирна, по выражению мельников, и пруд к вечеру стал наполнЯтьсЯ,  а
в ночь уже пошла вода в кауз; на другой день  поутру  замолола  мельница,  и
наш Ѓугуруслан сделалсЯ опЯть  прежнею  глубокою,  многоводной  рекой.  ЊенЯ
очень огорчало, что Я не видел, как занимали заимку,  а  рассказы  отца  еще
более подстрекали мою досаду  и  усиливали  мое  огорченье.  џ  не  преминул
попросить у матери объЯснениЯ, почему она менЯ не пустила,  -  и  получил  в
ответ, что "нечего мне делать в толпе мужиков  и  не  длЯ  чего  слышать  их
грубые и непристойные шутки, прибаутки и брань между собою".  Ћтец  напрасно
уверЯл, что ничего такого не было и не бывает, что  никто  на  бранилсЯ;  но
что веселого крику и шуму было много... Ќе мог Я не верить матери,  но  отцу
хотелось больше верить.
     Љак только провЯла  землЯ,  начались  полевые  работы,  то  есть  посев
Ярового хлеба, и отец стал ездить  всЯкий  день  на  пашню.  ‚сЯкий  день  Я
просилсЯ с ним, и только один раз отпустила  менЯ  мать.  Џо  моей  усильной
просьбе отец согласилсЯ было  взЯть  с  собой  ружье,  потому  что  в  полЯх
водилось множество полевой дичи; но мать начала говорить,  что  она  боитсЯ,
как бы ружье не выстрелило и менЯ не убило, а потому отец, хотЯ уверЯл,  что
ружье лежало бы на дрогах незарЯженное, оставил его  дома.  џ  заметил,  что
ему самому хотелось взЯть ружье; Я же очень горЯчо  этого  желал,  а  потому
поехал несколько огорченный. ‚ид весенних полей скоро привлек мое  внимание,
и радостное чувство, уничтожив неприЯтное, овладело моей  душой.  ЏоднимаЯсь
от гумна на гору, Я увидел, что все долочки весело зеленели  сочной  травой,
а гривы, или кулиги  дикого  персика,  которые  тЯнулись  по  скатам  крутых
холмов, были осыпаны розовыми цветочками, издававшими сильный  ароматический
запах. Ќа горах зацветала вишнЯ и дикаЯ акациЯ, или чилизник. †аворонки  так
и  рассыпались  песнЯми  вверху;  иногда  проносилсЯ  крик  журавлей,  вдали
заливалсЯ  звонкими  трелЯми  кроншнеп,  слышалсЯ  хриплый  голос  кречеток,
стрепета поднимались с дороги и тут же садились. Ќе один раз  отец  говорил:
"†алко, что нет с нами ружьЯ". ќто был особый птичий мир, совсем не  похожий
на тот, который под горою населЯл воды и болота, - и он  показалсЯ  мне  еще
прекраснее. ’ут только, на горе, почувствовал Я неизмеримую  разность  между
атмосферами внизу и вверху! ’ам пахло стоЯчею  водой,  тЯжелою  сыростью,  а
здесь  воздух  был  сух,  ароматен  и  легок;  тут  только  Я   почувствовал
справедливость жалоб матери на низкое место в  Ѓагрове.  ‚скоре  зачернелись
полосы  вспаханной  земли,  и,  подъехав,  Я  увидел,  что  крестьЯнин,  уже
немолодой, мерно и бодро ходит взад и вперед по  десЯтине,  рассеваЯ  вокруг
себЯ хлебные семена, которые доставал он из лукошка, висЯщего у  него  через
плечо. €здали за ним шли  три  крестьЯнина  за  сохами;  запрЯженные  в  них
лошадки  казались  мелки  и  слабы,  но  они,  не   останавливаЯсь   и   без
напрЯженного усилиЯ, взрывали сошниками черноземную почву,  рассыпаЯ  рыхлую
землю направо и налево, разумеетсЯ, не новь, а мЯкоть,  как  называлась  там
несколько раз паханнаЯ землЯ;  за  ними  тащились  три  бороны  с  железными
зубьЯми, запрЯженные такими же лошадками; ими управлЯли  мальчики.  ЌесмотрЯ
на утро и еще весеннюю свежесть, все люди были в одних рубашках,  босиком  и
с непокрытыми головами. € весь этот, по-видимому, тЯжелый труд  производилсЯ
легко, бодро и весело.  ѓлЯдЯ  на  эти  правильно  и  непрерывно  движущиесЯ
фигуры людей и лошадей, Я забыл  окружающую  менЯ  красоту  весеннего  утра.
‚ажность и свЯтость труда, которых Я не  мог  тогда  вполне  ни  понЯть,  ни
оценить, однако глубоко поразили менЯ.
     Ћтец пошел на вспаханную,  но  еще  не  заборонованную  десЯтину,  стал
что-то мерить своей палочкой и считать,  а  Я,  оглЯнувшись  вокруг  себЯ  и
увидЯ, что в разных местах много людей и лошадей двигались так же мерно и  в
таком же порЯдке взад и вперед, - Я  крепко  задумалсЯ,  сам  хорошенько  не
знаЯ о чем. Ћтец, воротЯсь ко мне и найдЯ менЯ в том же положении,  спросил:
"—то ты, ‘ережа?" џ отвечал множеством вопросов о  работающих  крестьЯнах  и
мальчиках, на которые отец отвечал мне удовлетворительно и  подробно.  ‘лова
его запали мне в  сердце.  џ  сравнивал  себЯ  с  крестьЯнскими  мальчиками,
которые целый день, от восхода до заката солнечного, бродили взад и  вперед,
как по песку, по рыхлым десЯтинам, которые кушали хлеб  да  воду,  -  и  мне
стало совестно,  стыдно,  и  решилсЯ  Я  просить  отца  и  мать,  чтоб  менЯ
заставили бороновать  землю.  Џолный  таких  мыслей,  воротилсЯ  Я  домой  и
принЯлсЯ  передавать  матери  мои  впечатлениЯ  и  желание   работать.   Ћна
смеЯлась, а Я горЯчилсЯ; наконец она с важностью сказала мне:  "‚ыкинь  этот
вздор из головы. ЏашнЯ и бороньба -  не  твое  дело.  ‚прочем,  если  хочешь
попробовать  -  Я  позволЯю".  —ерез  несколько  времени  действительно  мне
позволили попробовать бороновать землю. Ћказалось, что Я  никуда  не  годен:
не умею ходить  по  вспаханной  земле,  не  умею  держать  вожжи  и  править
лошадью, не умею заставить ее слушатьсЯ. ЉрестьЯнский мальчик шел  рЯдом  со
мной и смеЯлсЯ. Њне было стыдно и досадно, и Я никогда  уже  не  поминал  об
этом.
     €менно в эту пору житьЯ моего в Ѓагрове Я мало проводил времени с  моей
милой сестрицей и как будто отдалилсЯ от нее, но это нисколько  не  значило,
чтоб Я стал меньше ее любить. Џричиною этого временного отдалениЯ  были  мои
новые забавы, которые она, как  девочка,  не  могла  разделЯть  со  мной,  и
потом - мое приближение к матери. ѓоворЯ со мной, как с другом, мать  всегда
высылала мою сестрицу и  запрещала  мне  рассказывать  ей  наши  откровенные
разговоры. Ћна не так горЯчо любила ее, как менЯ, и  менее  ласкала.  џ  был
любимец, фаворит, как многие называли  менЯ,  и,  следовательно,  балованное
дитЯ.  џ  долго  оставалсЯ  таким,  но  это  никогда   не   мешало   горЯчей
привЯзанности между мной и остальными братьЯми  и  сестрами.  Ѓабушка  же  и
тетушка ко мне не очень благоволили, а сестрицу мою любили; они напевали  ей
в уши, что она нелюбимаЯ дочь, что мать глЯдит мне в  глаза  и  делает  все,
что мне угодно, что "братец - все, а она - ничего";  но  все  такие  вредные
внушениЯ не производили никакого впечатлениЯ на любЯщее сердце моей  сестры,
и никакое чувство зависти или  негодованиЯ  и  на  одну  минуту  никогда  не
омрачали светлую доброту ее прекрасной души. Њать по-прежнему не  входила  в
домашнее  хозЯйство,  а  всем  распорЯжалась  бабушка  или,  лучше  сказать,
тетушка; мать заказывала только кушаньЯ длЯ себЯ и  длЯ  нас;  но  в  то  же
времЯ было слышно и заметно, что она настоЯщаЯ госпожа  в  доме  и  что  все
делаетсЯ или сделаетсЯ, если она  захочет,  по  ее  воле.  ЌесмотрЯ  на  мой
ребЯчий возраст, Я понимал, что моей матери все в доме боЯлись, а не  любили
(кроме …всеича и Џараши), хотЯ мать никому и грубого  слова  не  говаривала.
ќту мудреную загадку тогда рано было мне разгадывать.
     Џо просухе перебывали у нас в гостЯх все соседи, большею частью  родные
нам. Џриезжали также и —ичаговы, только без старушки  Њертваго;  разумеетсЯ,
мать была им очень рада и большую часть  времени  проводила  в  откровенных,
задушевных разговорах наедине с Љатериной Ѓорисовной. „аже менЯ высылала.  џ
мельком вслушалсЯ раза два в ее слова и догадалсЯ,  что  она  жаловалась  на
свое положение, что она была недовольна своей жизнью в  Ѓагрове:  эта  мысль
постоЯнно смущала и огорчала менЯ.
     Џетр €ванович —ичагов, так  же  как  моЯ  мать,  не  знал  и  не  любил
домашнего и полевого хозЯйства. ‚сем занимались его теща и жена.  Ћн  читал,
писал, рисовал, чертил и охотилсЯ с ружьем. ‡наЯ, что у  нас  много  водитсЯ
дичи, он привез с собой и ружье и собаку и  всЯкий  день  ходил  стрелЯть  в
наших болотах, около нижнего и верхнего пруда, где жило  множество  бекасов,
всЯких куликов и куличков, болотных курочек и коростелей. Ћдин  раз  и  отец
ходил с ним на охоту; они принесли полные  Ягдташи  дичи.  Џетр  €ваныч  все
подсмеивалсЯ над моим отцом, говорЯ, что "Ђлексей  ‘тепаныч  большой  эконом
на порох и дробь, что он любит птичку покрупнее да поближе, что  бекасы  ему
не по вкусу, а вот уточки или болотные кулички  -  так  это  его  дело:  тут
мЯсца побольше". Ћтец мой отшучивалсЯ,  признаваЯсь,  что  он  точно  мелкую
птицу не мастер стрелЯть - не привык и что Џетр €ваныч, конечно,  убил  пары
четыре бекасов, но зато много посеЯл в болотах  дроби,  котораЯ  на  будущий
год уродитсЯ... Џетр €ваныч громко смеЯлсЯ своим особенным  звучным  смехом,
про который мать говорила, что Џетр €ваныч и смеетсЯ умно. Ћн уделЯл  иногда
несколько времени на разговоры со мной. Ћбыкновенно это бывало после  охоты,
когда он, переодевшись в сухое платье и белье, садилсЯ на диван  в  гостиной
и закуривал свою большую пенковую трубку. "Ќу,  ‘ережа,  -  так  начинал  он
свой разговор, - как поживают  старикашки  ‘умароков,  •ерасков  и  особенно
‹омоносов? —то  поделывает  Љарамзин  с  братией  новых  стихотворцев?"  ќто
значило,  чтоб  Я  начинал  читать  наизусть  заученные  мною   стихи   этих
писателей.  Џетр  €ваныч  над  всеми  подсмеивалсЯ,  даже  над  ‹омоносовым,
которого, впрочем, очень уважал. ѓорЯчо хвалил „ержавина* и в  то  же  времЯ
подшучивал над ним; одного только „митриева** хвалил,  хотЯ  не  горЯчо,  но
безусловно;  к  сожалению,  Я  почти  не  знал  ни  того,  ни  другого.  Њое
восторженное чтенье, или декламациЯ, как он называл,  очень  его  забавлЯли.
…динственные  чтецы  стихов,  которых  Я  слыхал,  были  мои  дЯди   ‡убины.
Ђлександр Ќиколаич  особенно  любил  передразнивать  московских  трагических
актеров -  и,  подражаЯ  такой  карикатурной  декламации,  образовал  Я  мое
чтение! ‹егко понЯть,  что  оно,  сопровождаемое  неуместной  горЯчностью  и
уродливыми  жестами,  было  очень  забавно.  ’ем  не  менее  Я  вспоминаю  с
искренним удовольствием  и  благодарностью  об  этих  часах  моего  детства,
которые проводил Я с Џетром €ванычем —ичаговым. ќтот необыкновенно  умный  и
талантливый  человек  стоЯл  неизмеримо  выше  окружающего   его   общества.
Ћстроумные шутки его западали в мой  детский  ум  и,  вероЯтно,  приготовили
менЯ к более верному пониманью тогдашних писателей.
     ______________
     * „ержавин ѓаврила ђоманович (1743-1816) - выдающийсЯ русский поэт.
     ** „митриев €ван €ванович - баснописец и сатирик конца XVIII  -  начала
XIX века.

     ‚последствии,  когда  Я  уже  был  студентом,  а  потом   петербургским
чиновником, приезжавшим в отпуск, Я всегда спешил  повидатьсЯ  с  —ичаговым:
прочесть ему все, что Явилось нового в литературе, и поделитьсЯ с ним  моими
впечатлениЯми, молодыми взглЯдами и убеждениЯми. …го суд часто был  верен  и
всегда остроумен. ‘ особенною живостью припоминаю Я, что  уже  незадолго  до
его смерти, очень больному, прочел Я ему стихи на „ержавина и Љарамзина,  не
знаю кем написанные, едва ли не  атровым*.  Џервого  куплета  помню  только
половину:
     ______________
     * атров Ќ.Њ. - третьестепенный поэт конца XVIII - начала XIX века.

                      . . . . . . . . . . . . . . . . .
                      Џерлово-сизых облаков.
                      €ль дав толчок в Љавказ ногами
                      € вихро-бурными крылами,
                      ђассекши воздух, прилети;
                      •востом сребро-злато-махровым
                      €ль радужно-гнедо-багровым
                      ‘леды пурпурны замети.

                      Ќо вдруг картина пременилась,
                      “слышал стон Я голубка;
                      “ ‹изы слезка покатилась
                      €з левого ее глазка.

                      Љатилась по щеке, катилась,
                      Ќа щечке в Ямке поселилась,
                      Љак будто в лужице вода.
                      Ќе так-то были в стары веки
                      Ќа слезы скупы человеки,
                      Ќо люди были ли тогда?
                      Љогда... девушке случалось
                      ‚ разлуке с милым другом быть,
                      ’о должно ей о нем, казалось,
                      ђучьЯми слезы горьки лить.
                      Ќо нынче слезы дорогие
                      . . . . . . . . . . . . . . . . .
                      ‘равнЯтьсЯ ль древние, простые
                      ‘ алмазной нынешней слезой?

     ‡абыв свою болезнь и  часто  возвращающиесЯ  мучительные  ее  припадки,
—ичагов,  слушаЯ  мое  чтение,  смеЯлсЯ  самым  веселым   смехом,   повторЯЯ
некоторые стихи или выражениЯ. "Ќу, друг мой, - сказал он мне потом с  живым
и Ясным взглЯдом, - ты менЯ так утешил, что теперь  мне  не  надо  и  приема
опиума". ‚о времЯ страданий, превышающих силы  человеческие,  он  употреблЯл
опиум в маленьких приемах.
     Ќаступило жаркое  лето.  Љлев  крупной  рыбы  прекратилсЯ.  “женье  мое
ограничилось ловлею  на  булавочные  крючки  лошков,  пескарей  и  маленьких
плотичек, по мелким безопасным  местам,  начинаЯ  от  дома,  вверх  по  реке
Ѓугуруслану, до так называемых Ђнтошкиных мостков, построенных  крестьЯнином
Ђнтоном против своего двора; далее река была поглубже, и мы  туда  без  отца
не ходили. ЊенЯ отпускали с …всеичем всЯкий  день  или  поутру  или  вечером
часа на два. Ћколо самого дома древесной тени не было, и потому мы вместе  с
сестрицей ходили гулЯть, сидеть и читать  книжки  в  грачовую  рощу  или  на
остров, который Я любил с каждым днем более. ‚ самом деле,  там  было  очень
хорошо:  берега  были  обсажены   березами,   которые   разрослись,   широко
раскинулись  и  давали  густую  тень;  липоваЯ   аллеЯ   пересекала   остров
посередине; она была тесно насажена, и под нею вечно был сумрак и  прохлада;
она служила денным убежищем длЯ ночных бабочек,  собиранием  которых,  через
несколько лет, Я стал очень горЯчо заниматьсЯ.  Ќа  остров  нередко  с  нами
хаживала тетушка ’атьЯна ‘тепановна. ‘идЯ под освежительной тенью на  берегу
широко и резво текущей реки, иногда с удочкой в  руке,  охотно  слушала  она
мое чтение; приносила иногда свой "Џесенник",  читала  сама  или  заставлЯла
менЯ читать, и как ни были  нелепы  и  уродливы  эти  песни,  принадлежавшие
‘умарокову с братией, но читались и слушались они с искренним сочувствием  и
удовольствием. „о сих пор помню наизусть охотничью песню ‘умарокова*.
     ______________
     * ЏеснЯ III. Ћна начинаетсЯ так:

     Ќе пастух в свирель играет,
     ‘идЯ при речных струЯх;
     Ќе пастух овец сгонЯет
     Ќа прекрасных сих лугах... и проч.

     Њы так нахвалили матери моей прохладу тенистого  острова  в  полдневный
зной, что она решилась один раз пойти с нами. ‘начала ей понравилось, и  она
приказала принести большую кожу, чтобы сидеть на ней на берегу реки,  потому
что никогда не садилась прЯмо на большую траву, говорЯ,  что  от  нее  сыро,
что  в  ней  множество  насекомых,  которые  сейчас  наползут  на  человека.
Џринесли кожу и даже кожаные подушки. Њы все уселись на них, но, Я  не  знаю
почему,  только  такое  осторожное,  искусственное  обращение   с   природой
расхолодило менЯ и мне совсем не было так весело, как всегда  бывало  одному
с сестрицей или  тетушкой.  Њать  равнодушно  смотрела  на  зеленые  липы  и
березы, на текущую вокруг нас воду; стук толчей,  шум  мельницы,  долетавший
иногда Явственно до нас, когда поднималсЯ ветерок, по  временам  затихавший,
казалсЯ ей однообразным и скучным; сырой запах от пруда, которого  никто  из
нас не замечал, находила она противным, и, посидев с час, она ушла домой,  в
свою душную  спальню,  раскаленную  солнечными  лучами.  Њы  остались  одни;
унесли  кожу  и  подушки,  и  остров   получил   длЯ   менЯ   свою   прежнюю
очаровательную прелесть. ’етушка любила делать надписи на  белой  и  гладкой
коже  берез  и  даже  вырезывала  иногда  ножичком  или  накалывала  толстой
булавкой разные стишки из своего песенника. џ, разумеетсЯ,  охотно  подражал
ей. Ќа этот раз она вырезала, что такого-то  года,  месЯца  и  числа  "‘офьЯ
Ќиколавна посетила остров".
     €зредка езжал Я с отцом в поле  на  разные  работы,  видел,  как  полют
Яровые хлеба: овсы, полбы и пшеницы; видел, как крестьЯнские бабы  и  девки,
беспрестанно нагибаЯсь, выдергивают сорные травы и, набрав их на левую  руку
целую охапку, бережно ступаЯ, выносЯт на межи, бросают и снова идут  полоть.
ђабота довольно тЯжелаЯ и  скучнаЯ,  потому  что  успех  труда  не  заметен.
Ќаконец пришло времЯ сенокоса. …го начали за  неделю  до  Џетрова  днЯ.  ќта
работа, одна из всех крестьЯнских полевых работ, которой Я до  тех  пор  еще
не видывал, понравилась мне больше всех. ‚  прекрасный  летний  день,  когда
солнечные лучи давно уже поглотили ночную свежесть, подъезжали мы с отцом  к
так называемому "Џотаенному колку", состоЯщему по большей части  из  молодых
и уже довольно толстых, как сосна прЯмых, лип, - колку, давно  заповеданному
и сберегаемому с особенною строгостью. ‹ишь только поднЯлись мы  к  лесу  из
оврага,  стал  долетать  до  моего  слуха  глухой,  необыкновенный  шум:  то
какой-то отрывистый и мерный шорох,  на  мгновенье  перемежающийсЯ  и  вновь
возникающий, то какое-то звонкое металлическое шарканье. џ  сейчас  спросил:
"—то это такое?" - "Ђ вот увидишь!" - отвечал отец улыбаЯсь. Ќо за  порослью
молодого и частого осинника ничего не  было  видно;  когда  же  мы  обогнули
его - чудное зрелище поразило мои  глаза.  —еловек  сорок  крестьЯн  косили,
выстроЯсь в одну линию, как по нитке: Ярко блестЯ на солнце, взлетали  косы,
и стройными рЯдами ложилась срезаннаЯ  густаЯ  трава.  ЏройдЯ  длинный  рЯд,
вдруг косцы  остановились  и  принЯлись  чем-то  точить  свои  косы,  весело
перебрасываЯсь между собою шутливыми речами, как можно было догадыватьсЯ  по
громкому смеху: расслышать слов было  еще  невозможно.  Њеталлические  звуки
происходили от точеньЯ кос деревЯнными  лопаточками,  обмазанными  глиною  с
песком, о чем Я узнал после. Љогда мы подъехали близко  и  отец  мой  сказал
обыкновенное приветствие:  "Ѓог  помощь"  или  "Ѓог  на  помощь!",  громкое:
"Ѓлагодарствуйте, батюшка Ђлексей ‘тепаныч!" - огласило  полЯну,  отозвалось
в овраге, - и снова крестьЯне продолжали широко,  ловко,  легко  и  свободно
размахивать косами! ‚ этой работе было что-то доброе, веселое, так что Я  не
вдруг поверил, когда мне сказали, что она тоже очень  тЯжела.  Љакой  легкий
воздух, какой чудесный запах разносилсЯ от близкого  леса  и  скошенной  еще
рано утром травы,  изобиловавшей  множеством  душистых  цветов,  которые  от
знойного  солнца  уже  начали   вЯнуть   и   издавать   особенный   приЯтный
ароматический запах! ЌетронутаЯ трава  стоЯла  стеной,  в  поЯс  вышиною,  и
крестьЯне говорили: "—то за трава! медведь медведем!"*  Џо  зеленым  высоким
рЯдам скошенной травы уже ходили галки и вороны,  налетевшие  из  леса,  где
находились их  гнезда.  Њне  сказали,  что  они  подбирают  разных  букашек,
козЯвок и червЯчков, которые прежде скрывались  в  густой  траве,  а  теперь
бегали на виду по  опрокинутым  стеблЯм  растений  и  по  обнаженной  земле.
ЏодойдЯ  поближе,  Я  своими  глазами  удостоверилсЯ,  что  это  совершеннаЯ
правда. ‘верх того Я заметил, что птица клевала и Ягоды.  ‚  траве  клубника
была еще зелена, зато необыкновенно крупна; на открытых же  местах  она  уже
поспевала. €з скошенных рЯдов мы с отцом  набрали  по  большой  кисти  таких
Ягод, из которых иные попадались крупнее обыкновенного ореха; многие из  них
хотЯ еще не покраснели, но были уже мЯгки и вкусны.
     ______________
     * џ никогда не умел удовлетворительно объЯснить себе  этого  выражениЯ,
употреблЯемого также, когда говорилось о густом,  высоком,  несжатом  хлебе:
как тут пришел медведь! џ думаю, что словом "медведь"  выражалась  сила,  то
есть плотнина,  вышина  и  вообще  добротность  травы  или  хлеба.  (Џримеч.
автора.)

     Њне так было весело на сенокосе, что  не  хотелось  даже  ехать  домой,
хотЯ отец уже звал менЯ. €з лесного оврага, на  дне  которого,  тихо  журча,
бежал маленький родничок, неслось воркованье  диких  голубей  или  горлинок,
слышалсЯ также кошачий крик и заунывный стон  иволги;  звуки  эти  были  так
различны, противоположны, что Я долго не хотел верить, что это  кричит  одна
и та же миловиднаЯ,  желтенькаЯ  птичка.  €зредка  раздавалсЯ  пронзительный
трубный голос желны... ‚друг копчик вылетел на  полЯну,  высоко  взвилсЯ  и,
кружась над косцами, которые выпугивали иногда из  травы  маленьких  птичек,
сторожил их поЯвленье и падал на них, как молниЯ из облаков. …го быстрота  и
ловкость были так увлекательны, а участие к  бедной  птичке  так  живо,  что
крестьЯне приветствовали громкими криками и  удальство  ловца  и  проворство
птички всЯкий раз, когда она успевала упасть в траву или  скрытьсЯ  в  лесу.
…всеич особенно горЯчилсЯ, также  сопровождаЯ  одобрительными  восклицаниЯми
чудную быстроту этой красивой и резвой хищной птицы.  „олго  копчик  потешал
всех проворным, хотЯ безуспешным преследованьем своей добычи;  но,  наконец,
поймал птичку и, держа ее в когтЯх, полетел в  лес.  "Ђ,  попалась  беднЯга!
Џодцепил, понес в  гнездо  детей  кормить!"  -  раздавались  голоса  косцов,
перерываемые и заглушаемые иногда шарканьем кос и  шорохом  рЯдами  падающей
травы. Ћтец в другой раз сказал, что  пора  ехать,  и  мы  поехали.  ‚еселаЯ
картина сенокоса не выходила из моей головы  во  всю  дорогу;  но,  воротЯсь
домой, Я уже  не  бросилсЯ  к  матери,  чтоб  рассказать  ей  о  новых  моих
впечатлениЯх. Ћпыты научили менЯ, что мать  не  любит  рассказов  о  полевых
крестьЯнских работах, о которых  она  знала  только  понаслышке;  а  если  и
видела, то как-нибудь мельком или издали. џ поспешил  рассказать  все  милой
моей сестрице, потом Џараше, а  потом  и,  тетушке  с  бабушкой.  ’етушка  и
бабушка много раз видали косьбу и всю уборку сена и, разумеетсЯ,  знали  это
дело гораздо короче и лучше менЯ. Ћни не могли  надивитьсЯ  только,  чему  Я
так рад. ’етушка, однако, прибавила: "„а, оно  смотреть  точно  приЯтно,  да
косить-то больно тЯжело в такую жару". ќти слова заставили менЯ задуматьсЯ.
     ЊилаЯ моЯ сестрица,  не  разделЯвшаЯ  со  мной  некоторых  моих  летних
удовольствий, была зато верною моей подругой и помощницей в  собирании  трав
и  цветов,  в  наблюдениЯх  за  гнездами  маленьких  птичек,  которых  много
водилось в старых смородинных и барбарисовых кустах, в собиранье  червЯчков,
бабочек  и  разных  букашек.  ‚рожденную  охоту  к  этому  роду  занЯтий   и
наблюдений и вообще к натуральной истории возродили во мне книжки  "„етского
чтениЯ".  ‡аметив  гнездо  какой-нибудь  птички,  всего  чаще   зорьки   или
горихвостки, мы всЯкий день  ходили  смотреть,  как  мать  сидит  на  Яйцах;
иногда, по неосторожности,  мы  спугивали  ее  с  гнезда  и  тогда,  бережно
раздвинув колючие ветви барбариса или крыжовника, разглЯдывали, как лежат  в
гнезде маленькие, миленькие, пестренькие Яички. ‘лучалось иногда, что  мать,
наскучив нашим любопытством,  бросала  гнездо;  тогда  мы,  увидЯ,  что  уже
несколько дней птички в гнезде нет и что она не покрикивает  и  не  вертитсЯ
около нас, как то всегда бывало, доставали  Яички  или  даже  все  гнездо  и
уносили к  себе  в  комнату,  считаЯ,  что  мы  законные  владельцы  жилища,
оставленного  матерью.  Љогда  же  птичка  благополучно,  несмотрЯ  на  наши
помехи, высиживала свои Яички и  мы  вдруг  находили  вместо  них  голеньких
детенышей с жалобным, тихим писком, беспрестанно  разевающих  огромные  рты,
видели, как мать прилетала и кормила их мушками и  червЯчками...  Ѓоже  мой,
какаЯ была у нас радость! Њы не переставали следить,  как  маленькие  птички
росли, перились и, наконец, покидали свое гнездо. ‘орванные  травы  и  цветы
мы раскладывали и сушили в  книгах,  на  что  преимущественно  употреблЯлись
"ђимскаЯ историЯ ђоллена" и "„омашний  лечебник  Ѓухана";  а  чтоб  листы  в
книгах не портились от сырости и  не  раскрашивались  разными  красками,  мы
клали цветы между листочками писчей бумаги. ‘ветЯщиесЯ червЯчки прельщал,  и
нас своим фосфорическим блеском (о фосфорическом  блеске  Я  знал  также  из
"„етского  чтениЯ"),  мы  ловили  их  и  держали  в  Ящиках   или   бумажных
коробочках, положив туда разных трав и цветов; то же делали  мы  со  всЯкими
червЯками, у которых было шестнадцать ножек. ‘ветлЯки недолго жили  и  почти
всегда на другой же день  терЯли  способность  разливать  по  временам  свой
пленительный блеск, которым мы любовались в темной комнате. „ругие  червЯчки
жили долго и превращались иногда, к великой нашей радости, в  хризалиды  или
куколки. ќто происходило  следующим  порЯдком:  червЯчки  голые  посредством
клейкой слизи привешивали, точно приклеивали себЯ  хвостиком  к  крышке  или
стенке Ящика, а червЯчки мохнатые, завернувшись в  листьЯ  и  замотавшись  в
тонкие, белые и прозрачные ниточки или шелковинки, ложились  в  них,  как  в
кроватку.  Џо   прошествии   известного,   но   весьма   неравного   времени
сваливалась, как сухаЯ  шелуха,  наружнаЯ  кожа  с  гладкого  или  мохнатого
червЯ  -  и  висела  или  лежала  куколка:  висела  угловатаЯ,  с   рожками,
узорчато-сераЯ,  бланжеваЯ,  даже  золотистаЯ  хризалида;  а  лежала  всегда
темного цвета, настоЯщаЯ крошечнаЯ, точно спеленаннаЯ куколка. џ  знал,  что
из первых, висЯчих, хризалид должны были  вывестись  денные  бабочки,  а  из
вторых, лежачих, - ночные; но как в то времЯ Я еще не умел  ходить  за  этим
делом, то превращениЯ хризалид в бабочки у нас не было, да и быть не  могло,
потому что мы их беспрестанно смотрели, даже трогали, чтоб узнать,  живы  ли
они. “ нас вывелась только одна, найденнаЯ мною где-то  под  застрехой,  всЯ
золотистаЯ куколка; из нее вышла самаЯ обыкновеннаЯ крапивнаЯ бабочка  -  но
радость была необыкновеннаЯ!
     Ќаконец поспела полеваЯ клубника, и ее начали приносить уже не  чашками
и бураками, но ведрами.  Ѓабушка,  бывало,  сидит  на  крыльце  и  принимает
клубнику от дворовых и крестьЯнских женщин. ђедко она хвалила Ягоды,  а  все
ворчала и бранилась. Њать очень любила и  дорожила  полевой  клубникой.  Ћна
считала ее полезною длЯ своего  здоровьЯ  и  употреблЯла  как  лекарство  по
нескольку раз в день, так что в это времЯ мало ела обыкновенной пищи. Ќам  с
сестрой тоже позволЯли кушать клубники сколько  угодно.  Љроме  всех  других
хозЯйственных потребностей из клубники приготовлЯли клубничную воду,  вкусом
с которой ничто сравнитьсЯ не может.
     ‚ летние знойные дни протЯгивали по всему двору,  от  кладовых  амбаров
до погребов и от конюшен до столЯрной,  длинные  веревки,  поддерживаемые  в
разных местах рогульками из лутошек. Ќа эти веревки вывешивали длЯ  просушки
и сбереженьЯ от моли разные  платьЯ,  мужские  и  женские,  шубы,  шерстЯные
платки, теплые одеЯла, сукна и проч. џ очень любил все это рассматривать.  €
тогда уже висело там много такого платьЯ, которого более не носили,  сшитого
из такого сукна или материи, каких более не продавали,  как  мне  сказывали.
Ћдин раз,  бродЯ  между  этими  разноцветными,  иногда  золотом  и  серебром
вышитыми, качающимисЯ от ветра,  висЯчими  стенами  или  ширмами,  забрел  Я
нечаЯнно к тетушкину амбару,  выстроенному  почти  середи  двора,  перед  ее
окнами;  ее  девушка,  толстаЯ,  белаЯ  и  румЯнаЯ  Њатрена,  посаженнаЯ  на
крылечке длЯ караула, крепко спала, несмотрЯ  на  то  что  солнце  пекло  ей
прЯмо в лицо; около нее висело на  сошках  и  лежало  по  крыльцу  множество
широких и  тонких  полотен  и  холстов,  столового  бельЯ,  мехов,  шелковых
материй,  платьев  и  т.п.  ђассмотрев  все  внимательно,  Я  заметил,   что
некоторые полотна были желты. ‹юбопытство  заставило  менЯ  войти  в  амбар.
Љроме отворенных пустых сундуков и привешенных к потолку мешков, на  полках,
которые тЯнулись по стенам в  два  рЯда,  стоЯло  великое  множество  всЯкой
всЯчины, фаЯнсовой и стеклЯнной посуды, чайников, молочников, чайных  чашек,
лаковых подносов, ларчиков, Ящичков,  даже  бутылок  с  новыми  пробками;  в
одном углу лежал громадный пуховик, или, лучше сказать,  мешок  с  пухом;  в
другом  -  стоЯла  большаЯ  новаЯ  кадушка,  покрытаЯ  белым   холстом;   из
любопытства Я поднЯл холст и с удивлением увидел, что  кадушка  почти  полна
колотым сахаром. ‚  самое  это  времЯ  Я  услышал  близко  голоса  Џараши  и
сестрицы, которые ходили  между  развешанными  платьЯми,  искали  и  кликали
менЯ. џ поспешил к ним навстречу и, сбегаЯ  с  крылечка,  разбудил  Њатрену,
котораЯ ужасно испугалась, увидЯ менЯ,  выбегающего  из  амбара.  "—то  это,
сударь, вы там делали? - сказала она с сердцем. - ’ам совсем не ваше  место.
’еперь тетушка на менЯ будет гневатьсЯ. Ћни никому  не  позволЯют  ходить  в
свой амбар". џ отвечал, что не знал этого  и  сейчас  же  скажу  тетеньке  и
попрошу у ней позволение все хорошенько разглЯдеть. Ќо Њатрена  перепугалась
еще больше, бросилась ко мне, начала целовать мои руки и просить, чтоб Я  не
сказывал тетушке, что был в ее амбаре. Џобежденный ее ласками  и  просьбами,
Я обещал молчать; но передо мной стоЯла уже Џараша, держа сестрицу за  руку,
и лукаво улыбалась. Ћна слышала все, и когда мы отошли подальше  от  амбара,
она принЯлась менЯ расспрашивать, что Я там видел. ђазумеетсЯ,  Я  рассказал
с большою точностью и подробностью. Џараша  слушала  неравнодушно,  и  когда
дело дошло до колотого сахару, то она вспыхнула и заговорила: "‚от не  диви,
мы, рабы, припрЯчем какой-нибудь лоскуток или утащим кусочек сахарку; а  вот
благородные-то барышни что делают, столбовые-то дворЯнки? „а  ведь  все  что
вы ни видели в амбаре, все это тетушка  натаскала  у  покойного  дедушки,  а
бабушка-то ей потакала. ‚ишь, какой себе муравейник  в  приданое  сгоношила!
‘ахар-то лет двадцать крадет да копит. Џоди, чай, у нее и чаю и кофею  мешки
висЯт?.." ‚друг Џараша опомнилась и  точно  так  же,  как  недавно  Њатрена,
принЯлась целовать менЯ и мои  руки,  просить,  молить,  чтоб  Я  ничего  не
сказывал маменьке, что она говорила про тетушку. Ћна  напомнила  мне,  какой
перенесла гнев от моей матери за подобные слова об тетушках,  она  принЯлась
плакать и говорила, что теперь, наверное, сошлют ее в ‘тарое Ѓагрово,  да  и
с мужем, пожалуй, разлучат, если ‘офьЯ Ќиколавна узнает об ее глупых  речах.
"‹укавый менЯ попутал, - продолжала она, утираЯ слезы; -  за  сердце  взЯло:
жалко вас стало! џ давно слышала об этих делах, да не верила, а теперь  сами
видели... Ќу, пропала Я совсем!" - вскрикнула она, вновь заливаЯсь  слезами.
џ уверЯл ее, что ничего не стану говорить маменьке, но Џараша  тогда  только
успокоилась, когда заставила менЯ побожитьсЯ, что не скажу ни одного  слова.
"‚от моЯ умница, - сказала она, обнимаЯ и  целуЯ  мою  сестрицу,  -  она  уж
ничего не скажет на свою нЯню". ‘естрица молча обнимала ее. џ побожилсЯ,  то
есть сказал: "ей-богу" в первый раз в моей жизни,  хотЯ  часто  слыхал,  как
другие легко произносЯт эти  слова.  “дивлЯюсь,  как  могла  уговорить  менЯ
Џараша и довесть до божбы, которую мать моЯ строго осуждала!
     Ќамерение мое не подводить под гнев Џарашу осталось  твердым.  џ  очень
хорошо помнил, в какую беду ввел  б