 моЯ  сестра,  а  с  нею  Ђнюта  Ѓлагово  и  еще
какой-то господин в военном кителе. ЏодойдЯ ближе, Я узнал военного: это был
брат Ђнюты, доктор.
     - Њы к вам на пикник приехали, - сказал он. - Ќичего?
     ‘естра и Ђнюта хотели спросить, как мне тут живетсЯ, но обе  молчали  и
только смотрели на менЯ. џ тоже молчал. Ћни понЯли, что мне тут не нравитсЯ,
и у сестры навернулись слезы, а Ђнюта Ѓлагово стала красной.  Џошли  в  сад.
„октор шел впереди всех и говорил восторженно:
     - ‚от так воздух! Њать честнаЯ, вот так воздух!
     Џо наружному виду это был еще совсем студент. € говорил,  и  ходил  он,
как студент, и взглЯд его серых глаз был такой же живой, простой и открытый,
как у хорошего студента. ђЯдом  со  своею  высокою  и  красивою  сестрой  он
казалсЯ слабым, жидким; и бородка  у  него  была  жидкаЯ,  и  голос  тоже  -
жиденький тенорок, довольно, впрочем, приЯтный. Ћн  служил  где-то  в  полку
теперь приехал в отпуск к своим, и говорил, что осенью  поедет  в  Џетербург
держать экзамен на доктора медицины. “ него уже была своЯ  семьЯ  -  жена  и
трое детей; женилсЯ он рано, когда еще был  на  втором  курсе,  и  теперь  в
городе рассказывали про него, что он несчастлив в семейной жизни  и  уже  не
живет с женой.
     - Љоторый  теперь  час?  -  беспокоилась  сестра.  -  Ќам  бы  пораньше
вернутьсЯ, папа отпустил менЯ к брату только до шести часов.
     - Ћх, уж ваш папа! - вздохнул доктор.
     џ поставил самовар. Ќа ковре перед террасой большого дома мы пили  чай,
и доктор, стоЯ на коленЯх, пил из блюдечка  и  говорил,  что  он  испытывает
блаженство. Џотом —епраков сходил за ключом и отпер стеклЯнную дверь, и  все
мы вошли в дом. Ѓыло здесь сумрачно, таинственно, пахло грибами, и шаги наши
издавали гулкий шум, точно  под  полом  был  подвал.  „октор,  стоЯ,  тронул
клавиши фортепиано, и оно ответило  ему  слабо,  дрожащим,  сиплым,  но  еще
стройным аккордом; он попробовал голос и запел какой-то  романс,  морщась  и
нетерпеливо стуча ногой, когда какой-нибудь  клавиш  оказывалсЯ  немым.  ЊоЯ
сестра уже не собиралась домой, а в волнении ходила по комнате и говорила:
     - Њне весело! Њне очень, очень весело!
     ‚ ее голосе слышалось удивление, точно ей казалось невероЯтным,  что  у
нее тоже может быть хорошо на душе. ќто первый раз в жизни Я видел ее  такою
веселою. Ћна даже похорошела. ‚ профиль она была некрасива, у нее нос и  рот
как-то выдавались вперед и было такое выражение, точно она дула,  но  у  нее
были прекрасные темные глаза, бледный, очень нежный цвет лица и трогательное
выражение доброты и печали, и когда она говорила, то казалась  миловидною  и
даже красивою. Њы оба, Я и она, уродились в нашу  мать,  широкие  в  плечах,
сильные, выносливые, но бледность у нее была болезненнаЯ, она часто кашлЯла,
и в глазах у нее Я иногда подмечал выражение, какое бывает у людей,  которые
серьезно больны, но почему-то скрывают это. ‚ ее теперешней  веселости  было
что-то детское, наивное, точно та радость, которую во времЯ  нашего  детства
пригнетали и заглушали суровым воспитанием, вдруг проснулась теперь в душе и
вырвалась на свободу.
     Ќо когда наступил вечер и подали лошадей, сестра притихла, осунулась  и
села на линейку с таким видом. как будто это была скамьЯ подсудимых.
     ‚от они все уехали, шум затих... џ вспомнил, что Ђнюта Ѓлагово  за  все
времЯ не сказала со мною ни одного слова.
     "“дивительнаЯ девушка! - подумал Я. - “дивительнаЯ девушка!"
     Ќаступил петровский пост, и нас уже каждый  день  кормили  постным.  Ћт
праздности и неопределенности положениЯ менЯ тЯготила физическаЯ тоска, и Я,
недовольный собою, вЯлый,  голодный,  слонЯлсЯ  по  усадьбе  и  только  ждал
подходЯщего настроениЯ, чтобы уйти.
     Љак-то перед вечером, когда у нас во флигеле сидел  ђедька,  неожиданно
вошел „олжиков, сильно загоревший и серый от пыли.  Ћн  три  днЯ  пробыл  на
своем участке и теперь приехал в „убечню на паровозе, а  к  нам  со  станции
пришел пешком. ‚ ожидании экипажа, который должен был прийти из  города,  он
со своим приказчиком обошел усадьбу, громким голосом даваЯ приказаниЯ, потом
целый час сидел у нас во флигеле и писал какие-то письма: при нем на его имЯ
приходили телеграммы, и он сам выстукивал  ответы.  Њы  трое  стоЯли  молча,
навытЯжку.
     - Љакие беспорЯдки! - сказал он, брезгливо заглЯдываЯ  в  ведомость.  -
—ерез две недели Я перевожу контору на станцию и уж не знаю, что мне с  вами
делать, господа.
     - џ стараюсь, ваше высокородие, - проговорил —епраков.
     - ’о-то, вижу, как вы стараетесь. ’олько жалованье умеете  получать,  -
продолжал инженер, глЯдЯ на менЯ. -  ‚се  надеетесь  на  протекцию,  как  бы
поскорее и полегче faire la carriere. Ќу, Я не  посмотрю  на  протекцию.  ‡а
менЯ никто не хлопотал-с. Џрежде чем мне дали дорогу,  Я  ходил  машинистом,
работал в Ѓельгии как простой смазчик-с. Ђ ты, Џантелей, что здесь  делаешь?
- спросил он, повернувшись к ђедьке. - ЏьЯнствуешь с ними?
     Ћн всех простых людей почему-то называл ЏантелеЯми, а таких,  как  Я  и
—епраков, презирал и за глаза называл пьЯницами, скотами, сволочью. ‚ообще к
мелким служащим он был жесток и штрафовал и гонЯл  их  службы  холодно,  без
объЯснений.
     Ќаконец, приехали за ним лошади. Ћн на прощанье пообещал  уволить  всех
нас через две недели, обозвал приказчика болваном и  затем,  развалившись  в
колЯске, покатил в город.
     - Ђндрей €ваныч, - сказал Я ђедьке, - возьмите менЯ к себе в рабочие.
     - Ќу, что ж!
     € мы пошли вместе по направлению к  городу.  Љогда  станциЯ  и  усадьба
остались далеко за нами, Я спросил:
     - Ђндрей €ваныч, зачем вы давеча приходили в „убечню?
     - Џервое,  ребЯта  мои  работают  на  линии,  а  второе  -  приходил  к
генеральше проценты платить. ‹етошний год Я у  нее  полсотню  взЯл  и  плачу
теперь ей по рублю в месЯц.
     ЊалЯр остановилсЯ и взЯл менЯ за пуговицу.
     - Њисаил Ђлексеич, ангел вы наш, - продолжал он, - Я так понимаю, ежели
какой простой человек или господин берет даже самый малый процент,  тот  уже
есть злодей. ‚ таком человеке не может правда существовать.
     ’ощий, бледный, страшный ђедька закрыл глаза, покачал головой  и  изрек
тоном философа:
     - ’лЯ ест траву, ржа -  железо,  а  лжа  -  душу.  ѓосподи,  спаси  нас
грешных!

        V

     ђедька был непрактичен и  плохо  умел  соображать;  набирал  он  работы
больше, чем мог исполнить, и при расчете тревожилсЯ, терЯлсЯ и потому  почти
всегда бывал в убытке. Ћн красил, вставлЯл стекла, оклеивал стены  обоЯми  и
даже принимал на себЯ кровельные работы, и Я помню, как  он,  бывало,  из-за
ничтожного  заказа  бегал  днЯ  по  три,  отыскиваЯ  кровельщиков.  ќто  был
превосходный мастер, случалось ему иногда зарабатывать до  десЯти  рублей  в
день, и если бы не это желание - во что  бы  то  ни  стало  быть  главным  и
называтьсЯ подрЯдчиком, то у него, вероЯтно, водились бы хорошие деньги.
     ‘ам он получал издельно, а мне и  другим  ребЯтам  платил  поденно,  от
семидесЯти копеек до рублЯ в день. Џока стоЯла жаркаЯ  и  сухаЯ  погода,  мы
исполнЯли  разные  наружные  работы,  главным  образом  красили   крыши.   ‘
непривычки моим ногам было горЯчо, точно Я ходил  по  раскаленной  плите,  а
когда надевал валенки, то ногам было душно. Ќо это только на  первых  порах,
потом же Я привык, и все пошло как по маслу. џ жил теперь среди  людей,  длЯ
которых труд был обЯзателен и неизбежен  и  которые  работали,  как  ломовые
лошади, часто не сознаваЯ нравственного значениЯ труда  и  даже  никогда  не
употреблЯЯ в разговоре самого слова "труд"; около них и  Я  тоже  чувствовал
себЯ ломовиком, все более проникаЯсь обЯзательностью и  неизбежностью  того,
что Я делал, и это облегчало мне жизнь, избавлЯЯ от всЯких сомнений.
     ‚ первое времЯ все занимало менЯ, все было ново, точно Я вновь родилсЯ.
џ мог спать на земле, мог ходить босиком, - а это чрезвычайно  приЯтно;  мог
стоЯть в толпе простого народа, никого не стеснЯЯ, и когда на  улице  падала
извозчичьЯ лошадь, то Я бежал и помогал поднЯть ее, не боЯсь запачкать  свое
платье. Ђ главное, Я жил на свой собственный счет и никому не был в тЯгость!
     Ћкраска крыш, особенно  с  нашею  олифой  и  краской,  считалась  очень
выгодным делом, и потому этою грубой, скучной  работою  не  брезговали  даже
такие хорошие мастера, как ђедька. ‚ коротких  брючках,  с  тощими  лиловыми
ногами, он ходил по крыше, похожий  на  аиста,  и  Я  слышал,  как,  работаЯ
кистью, он тЯжело вздыхал и говорил:
     - ѓоре, горе нам, грешным!
     Џо крыше он ходил так же свободно, как по полу. ЌесмотрЯ на то, что  он
был болен и бледен, как мертвец, прыткость у него  была  необыкновеннаЯ;  он
так же, как молодые, красил купол и главы церкви без подмостков, только  при
помощи лестниц, и веревки, и было немножко страшно, когда он  тут,  стоЯ  на
высоте, далеко от земли, выпрЯмлЯлсЯ во весь свой рост и изрекал  неизвестно
длЯ кого:
     - ’лЯ ест траву, ржа - железо, а лжа - душу!
     €ли же, думаЯ о чем-нибудь, отвечал вслух своим мыслЯм:
     - ‚се может быть? ‚се может быть!
     Љогда Я возвращалсЯ с работы домой, то все эти, которые сидели у  ворот
на лавочках, все приказчики, мальчишки и их хозЯева пускали мне вслед разные
замечаниЯ, насмешливые и злобные, и это на первых  порах  волновало  менЯ  и
казалось просто чудовищным.
     - ЊаленькаЯ польза! - слышалось со всех сторон. - ЊалЯр! Ћхра!
     € никто не относилсЯ ко мне так немилостиво, как именно те, которые еще
так недавно сами были простыми людьми и добывали  себе  кусок  хлеба  черным
трудом. ‚ торговых рЯдах, когда Я проходил мимо железной лавки, менЯ, как бы
нечаЯнно, обливали водой и раз даже швырнули в менЯ палкой. Ђ один купец,  -
рыбник, седой старик, загородил мне  дорогу  и  сказал,  глЯдЯ  на  менЯ  со
злобой:
     - Ќе тебЯ, дурака, жалко! Ћтца твоего жалко!
     Ђ мои  знакомые  при  встречах  со  мною  почему-то  конфузились.  Ћдни
смотрели на менЯ, как на чудака и шута, другим было жаль менЯ, третьи же  не
знали, как относитьсЯ ко мне, и понЯть их было трудно. Љак-то днем, в  одном
из переулков около нашей Ѓольшой „ворЯнской, Я встретил Ђнюту Ѓлагово. џ шел
на работу и нес две длинных кисти и  ведро  с  краской.  “знав  менЯ,  Ђнюта
вспыхнула.
     - Џрошу вас не кланЯтьсЯ мне на  улице...  -  проговорила  она  нервно,
сурово, дрожащим голосом, не подаваЯ мне руки,  и  на  глазах  у  нее  вдруг
заблестели слезы. - …сли, по-вашему, все это так нужно, то  пусть...  пусть,
но прошу вас, не встречайтесь со мною!
     џ уже жил не на Ѓольшой „ворЯнской, а в предместье  Њакарихе,  у  своей
нЯни Љарповны, доброй, но мрачной старушки, котораЯ  всегда  предчувствовала
что-нибудь дурное, боЯлась всех снов вообще  и  даже  в  пчелах  и  в  осах,
которые залетали к ней в  комнату,  видела  дурные  приметы.  €  то,  что  Я
сделалсЯ рабочим, по ее мнению, не предвещало ничего хорошего.
     - Џропала твоЯ головушка! - говорила она печально, покачиваЯ головой. -
Џропала!
     ‘ нею в домике жил ее приемыш Џрокофий,  мЯсник,  громадный,  неуклюжий
малюй лет тридцати, рыжий, с жесткими усами. ‚стречаЯсь со мною в сенЯх,  он
молча и почтительно уступал мне дорогу и если был  пьЯн,  то  всей  пЯтерней
делал мне под козырек. Џо вечерам он ужинал, и  сквозь  дощатую  перегородку
мне слышно было, как он крЯкал и вздыхал, выпиваЯ рюмку за рюмкой.
     - Њамаша! - звал он вполголоса.
     - Ќу? - отзывалась Љарповна, любившаЯ без  памЯти  своего  приемыша.  -
—то, сынок?
     - џ вам, мамаша, могу снисхождение сделать. ‚ сей земной жизни буду вас
питать на старости лет в юдоли, а когда  помрете,  на  свой  счет  похороню.
‘казал - и верно.
     ‚ставал Я каждый день, до восхода солнца, ложилсЯ рано. …ли мы, малЯры,
очень много и спали крепко,  и  только  почему-то  по  ночам  сильно  билось
сердце. ‘ товарищами Я не ссорилсЯ.  Ѓрань,  отчаЯнные  клЯтвы  и  пожеланиЯ
вроде  того,  например,  чтобы  лопнули  глаза  или  схватила   холера,   не
прекращались весь день, но тем  не  менее  все-таки  жили  .мы  между  собою
дружно.  ђебЯта  подозревали  во  мне  религиозного  сектанта  и  добродушно
подшучивали надо мною, говорЯ, что от менЯ даже родной отец отказалсЯ, и тут
же рассказывали, что сами они редко заглЯдывают в храм божий и что многие из
них по десЯти лет на духу не бывали, и  такое  свое  беспутство  оправдывали
тем, что малЯр среди людей все равно, что галка среди птиц.
     ђебЯта уважали менЯ и относились ко  мне  с  почтением;  им,  очевидное
нравилось, что Я не пью, не курю и веду тихую, степенную  жизнь.  €х  только
неприЯтно шокировало, что .Я не участвую в краже олифы и вместе  с  ними  не
хожу к заказчикам просить на чай. Љража хозЯйской  олифы  и  краски  была  у
малЯров в обычае и не считалась  кражей,  и  замечательно,  что  даже  такой
справедливый человек, как ђедька, уходЯ с работы, всЯкий раз уносил с  собою
немножко белил и олифы.  Ђ  просить  на  чай  не  стыдились  даже  почтенные
старики, имевшие в Њакарихе собственные дома, и было досадно и стыдно, когда
ребЯта гурьбой поздравлЯли  какое-нибудь  ничтожество  с  первоначатием  или
окончанием и, получив от него гривенник, униженно благодарили. ‘ заказчиками
они  держали  себЯ,  как  лукавые  царедворцы,  и  мне  почти  каждый   день
вспоминалсЯ шекспировский Џолоний.
     - Ђ, должно быть, дождь будет, - говорил заказчик,  глЯдЯ  на  небо.  -
Ѓудет, беспременно будет! - соглашались малЯры.
     - ‚прочем, облака не дождевые. Џожалуй, не будет дождЯ.
     - Ќе будет, ваше высокородие! ‚ерно, не будет.
     ‡аглазно они  относились  к  заказчикам  вообще  иронически,  и  когда,
например, видели барина, сидЯщего на балконе с газетой, то замечали:
     - ѓазету читает, а есть небось нечего.
     „ома у своих Я не бывал. ‚озвращаЯсь с работы, Я часто находил  у  себЯ
записки, короткие и тревожные, в которых сестра писала мне об  отце:  то  он
был за обедом как-то особенно задумчив и ничего не  ел,  то  пошатнулсЯ,  то
заперсЯ у себЯ и долго не выходил. ’акие известиЯ волновали менЯ, Я  не  мог
спать и, случалось даже, ходил ночь по Ѓольшой „ворЯнской мимо нашего  дома,
вглЯдываЯсь в темные окна и стараЯсь угадать, все ли дома  благополучно.  Џо
воскресеньЯм приходила ко мне сестра, но украдкой, будто  не  ко  мне,  а  к
нЯньке. € если входила ко мне, то очень бледнаЯ, с заплаканными  глазами,  и
тотчас же начинала плакать.
     - Ќаш отец не перенесет этого! - говорила она. - …сли, не  дай  бог,  с
ним случитсЯ что-нибудь, то тебЯ всю жизнь будет мучить совесть. ќто ужасно,
Њисаил? €менем нашей матери умолЯю тебЯ: исправьсЯ!
     - ‘естра, дорогаЯ моЯ, - говорил Я, - как исправлЯтьсЯ, если Я убежден,
что поступаю по совести? Џойми!
     - џ знаю, что по совести, но, может быть, это можно  как-нибудь  иначе,
чтобы никого не огорчать.
     - Ћх, батюшки! - вздыхала за дверью старуха. - Џропала твоЯ  головушка!
Ѓыть беде, родимые мои, быть беде!

        VI

     ‚ одно из воскресений ко мне неожиданно ЯвилсЯ доктор Ѓлагово. Ћн был в
кителе поверх шелковой рубахи и в высоких лакированных сапогах.
     - Ђ Я к вам! - начал он, крепко, по-студенчески, пожимаЯ  мне  руку.  -
Љаждый день слышу про вас и все собираюсь к вам потолковать, как  говоритсЯ,
по душам. ‚ городе страшнаЯ скука, нет ни одной живой души, не с  кем  слово
сказать. †арко, мать пречистаЯ! - продолжал он, снимаЯ китель и оставаЯсь  в
одной шелковой рубахе. - ѓолубчик, позвольте с вами поговорить!
     Њне самому было скучно и  давно  уже  хотелось  отбыть  в  обществе  не
малЯров. џ искренно обрадовалсЯ ему.
     - Ќачну с того, - сказал он,  садЯсь  на  мою  постель,  -  что  Я  вам
сочувствую от всей души и глубоко уважаю эту вашу жизнь. ‡десь в городе  вас
не понимают, да и некому понимать, так как, сами знаете,  здесь,  за  весьма
малыми исключениЯми, все гоголевские свиные рыла. Ќо Я тогда же  на  пикнике
сразу угадал вас. ‚ы  -  благороднаЯ  душа,  честный,  возвышенный  человек!
“важаю вас и считаю за великую  честь  пожать  вашу  руку!  -  продолжал  он
восторженно. - —тобы изменить так резко круто свою жизнь,  как  сделали  это
вы, нужно было решить сложный душевный процесс, и, чтобы  продолжать  теперь
эту жизнь и постоЯнно находитьсЯ на высоте своих убеждений,  вы  должны  изо
днЯ в день напрЯженно работать и умом и сердцем. ’еперь,  длЯ  начала  нашей
беседы, скажите, не находите ли вы, что если бы силу воли,  это  напрЯжение,
всю эту потенцию, вы затратили на что-нибудь другое, например, на то,  чтобы
сделатьсЯ  со  временем  великим  ученым  или  художником,  то  ваша   жизнь
захватывала бы шире и глубже и была бы продуктивнее во всех отношениЯх?
     Њы разговорились, и когда у нас зашла речь о  физическом  труде,  то  Я
выразил такую мысль:  нужно,  чтобы  сильные  не  порабощали  слабых,  чтобы
меньшинство не было длЯ большинства паразитом или насосом,  высасывающим  из
него хронически лучшие соки, то есть нужно, чтобы все  без  исключениЯ  -  и
сильные и слабые, богатые и  бедные,  равномерно  участвовали  в  борьбе  за
существование,  каждый  сам  за  себЯ,  а  в  этом  отношении  нет   лучшего
нивелирующего средства, как физический  труд  в  качестве  общей,  длЯ  всех
обЯзательной повинности.
     - ‘тало быть, по-вашему, физическим трудом должны  заниматьсЯ  все  без
исключениЯ? - спросил доктор.
     - „а.
     - Ђ не находите ли вы, что  если  все,  в  том  числе  и  лучшие  люди,
мыслители и великие ученые, участвуЯ в борьбе за существование каждый сам за
себЯ, станут тратить времЯ на битье щебнЯ  и  окраску  крыш,  то  это  может
угрожать прогрессу серьезною опасностью?
     - ‚ чем же опасность? - спросил Я. - ‚едь прогресс - в делах  любви,  в
исполнении нравственного закона. …сли вы никого не порабощаете, никому не  в
тЯгость, то какого вам нужно еще прогресса?
     - Ќо позвольте! - вдруг вспылил Ѓлагово, вставаЯ. - Ќо позвольте!  …сли
улитка  в  своей  раковине  занимаетсЯ   личным   самосовершенствованием   и
ковырЯетсЯ в нравственном законе, то вы это называете прогрессом?
     - Џочему же - ковырЯетсЯ? - обиделсЯ Я. - …сли вы не заставлЯете  своих
ближних кормить вас, одевать, возить, защищать вас от врагов,  то  в  жизни,
котораЯ всЯ построена на рабстве,  разве  это  не  прогресс?  Џо-моему,  это
прогресс самый настоЯщий, и пожалуй,  единственно  возможный  и  нужный  длЯ
человека.
     - Џределы общечеловеческого,  мирового  прогресса  в  бесконечности,  и
говорить о каком-то "возможном" прогрессе, ограниченном нашими  нуждами  или
временными воззрениЯми, это, извините, даже странно.
     - …сли пределы прогресса в бесконечности, как вы говорите, то,  значит,
цели его неопределенны, - сказал Я. - †ить и не знать определенно, длЯ  чего
живешь?
     - Џусть! Ќо это "не знать" не так скучно, как ваше "знать".  џ  иду  по
лестнице, котораЯ называетсЯ прогрессом, цивилизацией, культурой, иду и иду,
не знаЯ определенно, куда иду, но, право, ради одной этой чудесной  лестницы
стоит жить; а вы знаете, ради чего  живете,  -  ради  того,  чтобы  одни  не
порабощали других, чтобы художник и тот,  кто  растирает  длЯ  него  краски,
обедали одинаково. Ќо ведь это мещанскаЯ, кухоннаЯ, сераЯ сторона  жизни,  и
длЯ нее одной жить - неужели не противно?  …сли  одни  насекомые  порабощают
других, то и черт с ними, пусть съедают  друг  друга!  Ќе  о  них  нам  надо
думать, - ведь они все равно помрут и сгниют, как ни спасайте их от рабства,
- надо думать о  том  великом  иксе,  который  ожидает  все  человечество  в
отдаленном будущем.
     Ѓлагово спорил со мною горЯчо, но в то же времЯ было заметно,  что  его
волнует какаЯ-то постороннЯЯ мысль.
     - „олжно быть, ваша сестра не придет, - сказал он, посмотрев на часы. -
‚чера она была у наших и говорила, что  будет  у  вас.  ‚ы  все  толкуете  -
рабство, рабство... - продолжал он. - Ќо ведь  это  вопрос  частный,  и  все
такие вопросы решаютсЯ человечеством постепенно, само собой.
     ‡аговорили о постепенности. џ сказал, что вопрос  -  делать  добро  или
зло, каждый решает сам за себЯ, не дожидаЯсь, когда человечество подойдет  к
решению этого вопроса путем постепенного развитиЯ. Љ тому же постепенность -
палка о двух концах. ђЯдом с процессом постепенного развитиЯ  идей  гуманных
наблюдаетсЯ и постепенный рост идей иного рода. Љрепостного права нет,  зато
растет капитализм. € в самый разгар освободительных  идей,  так  же  как  во
времена ЃатыЯ, большинство кормит, одевает и защищает меньшинство, оставаЯсь
само голодным, раздетым и беззащитным. ’акой порЯдок прекрасно  уживаетсЯ  с
какими угодно веЯниЯми и течениЯми, потому что  искусство  порабощениЯ  тоже
культивируетсЯ постепенно. Њы уже не дерем на конюшне наших  лакеев,  но  мы
придаем рабству утонченные формы, по крайней мере умеем  находить  длЯ  него
оправдание в каждом отдельном случае. “  нас  идеи  -  идеЯми,  но  если  бы
теперь, в конце XIX века, можно было взвалить  на  рабочих  еще  также  наши
самые неприЯтные физиологические отправлениЯ, то мы  взвалили  бы  и  потом,
конечно, говорили  бы  в  свое  оправдание,  что  если,  мол,  лучшие  люди,
мыслители и  великие  ученые  станут  тратить  свое  золотое  времЯ  на  эти
отправлениЯ, то прогрессу может угрожать серьезнаЯ опасность.
     Ќо вот пришла и сестра. “видев доктора, она засуетилась,  встревожилась
и тотчас же заговорила о том, что ей пора домой, к отцу.
     - Љлеопатра Ђлексеевна, - сказал Ѓлагово убедительно, прижимаЯ обе руки
к сердцу, - что станетсЯ с нашим батюшкой,  если  вы  проведете  со  мною  и
братом каких-нибудь полчаса?
     Ћн был простосердечен  и  умел  сообщать  свое  оживление  другим.  ЊоЯ
сестра, подумав минуту, рассмеЯлась и повеселела вдруг, внезапно, как  тогда
на пикнике. Њы пошли в поле  и,  расположившись  на  траве,  продолжали  наш
разговор и смотрели на город, где все окна, обращенные  на  запад,  казались
Ярко-золотыми оттого, что заходило солнце.
     Џосле этого, всЯкий раз  когда  приходила  ко  мне  сестра,  ЯвлЯлсЯ  и
Ѓлагово, и оба здоровались с таким видом, как будто встреча их у  менЯ  была
нечаЯнной. ‘естра слушала, как Я и доктор спорили, и в это времЯ выражение у
нее было радостно восторженное, умиленное и пытливое, и  мне  казалось,  что
перед ее глазами открывалсЯ мало-помалу  иной  мир,  какого  она  раньше  не
видала даже во сне и какой старалась угадать теперь. Ѓез  доктора  она  была
тиха и грустна, и если теперь иногда плакала, сидЯ на моей постели,  то  уже
по причинам, о которых не говорила.
     ‚ августе ђедька приказал нам собиратьсЯ на линию.  „нЯ  за  два  перед
тем, как нас "погнали" за город, ко мне пришел отец. Ћн сел и не  спеша,  не
глЯдЯ на менЯ,  вытер  свое  красное  лицо,  потом  достал  из  кармана  наш
городской "‚естник" и медленно, с ударением на каждом слове, прочел  о  том,
что  мой  сверстник,  сын  управлЯющего  конторою  ѓосударственного   банка,
назначен начальником отделениЯ в казенной палате.
     - Ђ теперь взглЯни на себЯ, - сказал он,  складываЯ  газету,  -  нищий,
оборванец, негодЯй! „аже мещане  и  крестьЯне  получают  образование,  чтобы
стать  людьми,  а  ты,  Џолознев,  имеющий  знатных,  благородных   предков,
стремишьсЯ в грЯзь! Ќо Я пришел сюда не  длЯ  того,  чтобы  разговаривать  с
тобою; на тебЯ Я уже махнул  рукой,  -  продолжал  он  придушенным  голосом,
вставаЯ. - џ пришел затем, чтобы узнать: где твоЯ сестра, негодЯй? Ћна  ушла
из дому после обеда, и вот уже восьмой  час,  а  ее  нет.  Ћна  стала  часто
уходить, не говорЯ мне, она уже менее почтительна, - и Я вижу тут твое злое,
подлое влиЯние. ѓде она?
     ‚ руках у него был знакомый мне зонтик, и Я уже растерЯлсЯ и вытЯнулсЯ,
как школьник, ожидаЯ, что отец начнет бить менЯ, но он заметил  взглЯд  мой,
брошенный на зонтик, и, вероЯтно, это сдержало его.
     - †иви, как хочешь! - сказал он. - џ лишаю тебЯ моего благословениЯ!
     - Ѓатюшки-светы, - бормотала за дверью  нЯнька.  -  ЃеднаЯ,  несчастнаЯ
твоЯ головушка! Ћх, чует мое сердце, чует!
     џ работал на линии. ‚есь август  непрерывно  шли  дожди,  было  сыро  и
холодно; с полей не свозили  хлеба,  и  в  больших  хозЯйствах,  где  косили
машинами, пшеница лежала не в  копнах,  а  в  кучах,  и  Я  помню,  как  эти
печальные кучи с каждым днем становились все темнее, и  зерно  прорастало  в
них. ђаботать было трудно: ливень портил все, что мы успевали сделать.  †ить
и спать в станционных зданиЯх нам не позволЯлось, и ютились  мы  в  грЯзных,
сырых землЯнках, где летом жила "чугунка" и по  ночам  Я  не  мог  спать  от
холода и оттого, что по лицу и по рукам ползали мокрицы.  Ђ  когда  работали
около мостов, то по вечерам приходила к нам гурьбой "чугунка" только  затем,
чтобы бить малЯров, - длЯ нас это был род спорта. Ќас  били,  выкрадывали  у
нас кисти и, чтобы раздразнить нас и вызвать на драку, портили нашу  работу,
например, вымазывали будки зеленою краской.  ‚  довершение  всех  наших  бед
ђедька стал платить крайне неисправно. ‚се малЯрные работы на  участке  были
сданы подрЯдчику, этот сдал другому, и уже этот сдал ђедьке, выговорив  себе
процентов двадцать. ђабота сама по себе была невыгодна,  а  тут  еще  дожди:
времЯ пропадало даром, мы не работали, а ђедька был обЯзан  платить  ребЯтам
поденно. ѓолодные малЯры едва не били его,  обзывали  жуликом,  кровопийцей,
€удой-христопродавцем, а он, беднЯга, вздыхал, в отчаЯнии  воздевал  к  небу
руки и то и дело ходил к госпоже —епраковой за деньгами.

        VII

     Ќаступила дождливаЯ, грЯзнаЯ, темнаЯ осень. Ќаступила безработица, и  Я
днЯ по три сидел дома без дела или же исполнЯл разные  не  малЯрные  работы,
например, таскал землю длЯ черного наката, получаЯ за это по двугривенному в
день. „октор Ѓлагово уехал в Џетербург. ‘естра не приходила ко  мне.  ђедька
лежал у себЯ дома больной, со днЯ надень ожидаЯ смерти.
     € настроение было осеннее. Ѓыть может, оттого, что, ставши  рабочим,  Я
уже видел нашу городскую жизнь только с ее изнанки, почти  каждый  день  мне
приходилось делать открытии, приводившие менЯ  просто  в  отчаЯние.  ’е  мои
сограждане, о которых раньше Я не был никакого мнениЯ или которые с  внешней
стороны  представлЯлись  вполне  порЯдочными,  теперь   оказывались   людьми
низкими, жестокими,  способными  на  всЯкую  гадость.  Ќас,  простых  людей,
обманывали, обсчитывали, заставлЯли по целым  часам  дожидатьсЯ  в  холодных
сенЯх или в кухне, нас оскорблЯли и обращались с нами крайне грубо. Ћсенью в
нашем клубе Я оклеивал обоЯми читальню и две комнаты; мне заплатили по  семи
копеек за кусок, но  приказали  расписатьсЯ  -  по  двенадцати,  и  когда  Я
отказалсЯ исполнить это, то благообразный господин в золотых  очках,  должно
быть один из старшин клуба, сказал мне:
     - …сли ты, мерзавец, будешь еще много  разговаривать,  то  Я  тебе  всю
морду побью.
     € когда лакей шепнул ему,  что  Я  сын  архитектора  Џолознева,  то  он
сконфузилсЯ, покраснел, но тотчас же оправилсЯ и сказал:
     - Ђ черт с ним!
     ‚ лавках нам, рабочим, сбывали тухлое мЯсо, леглую муку и спитой чай; в
церкви нас толкала полициЯ, в больницах нас обирали фельдшера и сиделки,  и,
если мы по бедности не давали им  взЯток,  то  нас  в  отместку  кормили  из
грЯзной посуды;  на  почте  самый  маленький  чиновник  считал  себЯ  вправе
обращатьсЯ с нами, как с животными, и кричать грубо и нагло:  "Ћбожди!  Људа
лезешь?" „аже дворовые собаки  -  и  те  относились  к  нам  недружелюбно  и
бросались на нас с какою-то особенною злобой. Ќо, главное, что больше  всего
поражало  менЯ  в  моем  новом   положении,   это   совершенное   отсутствие
справедливости, именно то самое, что у народа  определЯетсЯ  словами:  "Ѓога
забыли". ђедкий день  обходилсЯ  без  мошенничества.  Њошенничали  и  купцы,
продававшие нам олифу, и подрЯдчики, и ребЯта, и сами заказчики. ‘амо собою,
ни о каких наших правах не могло быть и речи, и свои заработанные деньги  мы
должны были всЯкий раз выпрашивать как милостыню, стоЯ у черного крыльца без
шапок.
     џ оклеивал в клубе одну из комнат, смежных с читальней: вечером,  когда
Я уже собиралсЯ уходить, в эту  комнату  вошла  дочь  инженера  „олжикова  с
пачкой книг в руках.
     џ поклонилсЯ ей.
     - Ђ, здравствуйте! - сказала она, тотчас же  узнав  менЯ  и  протЯгиваЯ
руку. - Ћчень рада вас видеть.
     Ћна улыбалась и осматривала с любопытством и с недоумением  мою  блузу,
ведро с клейстером, обои, растЯнутые на полу; Я смутилсЯ, и  ей  тоже  стало
неловко.
     - ‚ы извините, что Я на вас смотрю так, -  сказала  она.  -  Њне  много
говорили о вас. Ћсобенно доктор Ѓлагово, - он просто  влюблен  в  вас.  €  с
сестрой вашей Я уже познакомилась; милаЯ, симпатичнаЯ девушка, но Я никак не
могла убедить ее, что в вашем опрощении нет ничего  ужасного.  Ќапротив,  вы
теперь самый интересный человек в городе.
     Ћна опЯть поглЯдела на ведро с клейстером, на обои и продолжала:
     - џ просила доктора  Ѓлагово  познакомить  менЯ  с  вами  поближе,  но,
очевидно, он забыл или не успел. Љак бы ни было, мы все-таки знакомы, и если
бы вы пожаловали ко мне  как-нибудь  запросто,  то  Я  была  бы  чрезвычайно
обЯзана. Њне так хочетсЯ поговорить!  џ  простой  человек,  -  сказала  она,
протЯгиваЯ мне руку, - и, надеюсь, у менЯ вы будете без стеснениЯ. Ћтца нет,
он в Џетербурге.
     Ћна ушла в читальню, шурша платьем, а Я,  придЯ  домой,  долго  не  мог
уснуть.
     ‚ эту же невеселую осень какаЯ-то  добраЯ  душа,  очевидно  желаЯ  хотЯ
немного облегчить мое существование, изредка присылала мне то чаю и лимонов,
те печений, то жареных рЯбчиков. Љарповна говорила, что приносил это  всЯкий
раз солдат, а от кого - неизвестно; и  солдат  расспрашивал,  здоров  ли  Я,
каждый ли день Я обедаю и есть ли у  менЯ  теплое  платье.  Љогда  наступили
морозы, мне таким же образом, в мое отсутствие, с солдатом  прислали  мЯгкий
вЯзаный шарф, от которого шел нежный, едва уловимый запах духов, и Я угадал,
кто была моЯ добраЯ феЯ. Ћт шарфа пахло  ландышами,  любимыми  духами  Ђнюты
Ѓлагово.
     Љ зиме набралось больше работы, стало веселей. ђедька опЯть ожил, и  мы
вместе  работали  в  кладбищенской  церкви,  где  шпаклевали  иконостас  длЯ
позолоты. ќто была работа чистаЯ, покойнаЯ и, как говорили наши,  спораЯ.  ‚
один день  можно  было  много  сработать,  и  притом  времЯ  бежало  быстро,
незаметно. Ќи брани, ни смеха, ни громких разговоров. ‘амо место обЯзывало к
тишине и благочинию и располагало к тихим, серьезным мыслЯм.  Џогруженные  в
работу, мы стоЯли или сидели неподвижно, как статуи;  была  тишина  мертваЯ,
какаЯ подобает кладбищу, так что если падал инструмент или  трещал  огонь  в
лампадке, то звуки эти раздавались гулко и резко - и мы оглЯдывались.  Џосле
долгой тишины слышалось гуденье, точно летели  пчелы:  это  у  притвора,  не
торопЯсь, вполголоса, отпевали младенца; или живописец, писавший  на  куполе
голубЯ и вокруг него звезды, начинал  тихо  посвистывать  и,  спохватившись,
тотчас же умолкал; или ђедька, отвечаЯ своим  мыслЯм,  говорил  со  вздохом:
"‚се может быть! ‚се  может  быть!";  или  над  нашими  головами  раздавалсЯ
медленный заунывный звон, и малЯры замечали, что это, должно быть,  богатого
покойника несут...
     „ни проводил Я в этой тишине, в церковных сумерках, а в длинные  вечера
играл на бильЯрде или ходил в театр на галерею в своей новой триковой  паре,
которую Я купил  себе  на  заработанные  деньги.  “  Ђжогиных  уже  начались
спектакли и концерты; декорации писал теперь один ђедька. Ћн рассказывал мне
содержание пьес и живых картин, какие ему приходилось видеть у Ђжогиных, и Я
слушал его с завистью. ЊенЯ сильно тЯнуло на репетиции, но идти к Ђжогиным Я
не решалсЯ.
     ‡а неделю до рождества приехал доктор Ѓлагово. € опЯть мы спорили и  по
вечерам играли на бильЯрде. €граЯ, он снимал сюртук и расстегивал  на  груди
рубаху и вообще старалсЯ почему-то придать себе вид отчаЯнного  кутилы.  Џил
он немного, но шумно и ухитрЯлсЯ оставлЯть в таком плохом, дешевом трактире,
как "‚олга", по двадцати рублей в вечер.
     ЋпЯть у менЯ стала бывать сестра; оба они, увидев  друг  друга,  всЯкий
раз удивлЯлись, но по радостному, виноватому лицу ее видно было, что встречи
эти были не случайные. Љак-то вечером, когда мы играли на  бильЯрде,  доктор
сказал мне:
     - Џослушайте, отчего вы не бываете у „олжиковой?  ‚ы  не  знаете  Њарии
‚икторовны, это умница, прелесть, простаЯ, добраЯ душа.
     џ рассказал ему, как весною принЯл менЯ инженер.
     - Џустое! - рассмеЯлсЯ доктор. - €нженер - сам по себе, а она - сама по
себе. Џраво, голубчик, не обижайте ее, сходите к ней  как-нибудь.  Ќапример,
давайте сходим к ней завтра вечером. •отите?
     Ћн уговорил менЯ. Ќа другой день вечером, надевши свою  новую  триковую
пару и волнуЯсь, Я отправилсЯ к „олжиковой. ‹акей уже не показалсЯ мне таким
надменным и страшным и мебель такою  роскошною,  как  в  то  утро,  когда  Я
ЯвлЯлсЯ сюда просителем. ЊариЯ ‚икторовна  ожидала  менЯ  и  встретила,  как
старого знакомого, и пожала руку крепко, дружески. Ћна была в сером суконном
платье с широкими рукавами и в прическе, которую у нас в городе год  спустЯ,
когда она вошла в моду, называли "собачьими ушами".  ‚олосы  с  висков  были
зачесаны на уши, и от этого лицо у Њарии ‚икторовны стало как будто шире,  и
она показалась мне в этот раз очень похожей на своего отца, у которого  лицо
было широкое, румЯное, и в выражении было что-то Ямщицкое. Ћна была  красива
и изЯщна, но не молода, лет тридцати на вид, хотЯ  на  самом  деле  ей  было
двадцать пЯть, не больше.
     - Њилый доктор, как Я ему благодарна! - говорила  она,  сажаЯ  менЯ.  -
…сли бы не он, то вы не пришли бы то мне. Њне скучно до смерти! Ћтец уехал и
оставил ценЯ одну, и Я не знаю, что мне делать в этом городе.
     ‡атем она стала расспрашивать  менЯ,  где  Я  теперь  работаю,  сколько
получаю, где живу.
     - ‚ы тратите на себЯ только то, что зарабатываете? - спросила она.
     - „а.
     - ‘частливый человек! - вздохнула она. - ‚ жизни все зло, мне  кажетсЯ,
от праздности, от скуки, от душевной пустоты, а  все  это  неизбежно,  когда
привыкаешь жить на счет других. Ќе подумайте, что Я  рисуюсь,  искренно  вам
говорю: неинтересно и неприЯтно быть богатым. Џриобретайте друзей богатством
неправедным - так сказано, потому что вообще нет и не может  быть  богатства
праведного.
     Ћна с серьезным, холодным  выражением  оглЯдела  мебель,  точно  хотела
сосчитать ее, и продолжала:
     -  Љомфорт  и  удобства  обладают  волшебною  силой;  они   мало-помалу
затЯгивают людей даже с сильною волей. Љогда-то отец и  Я  жили  небогато  и
просто, а теперь видите  как.  ‘лыханное  ли  дело,  -  сказала  она,  пожав
плечами, - мы проживаем до двадцати тысЯч в год! ‚ провинции!
     - Ќа комфорт и удобства приходитсЯ смотреть как  неизбежную  привилегию
капитала и образованиЯ, -сказал Я, - и мне кажетсЯ, что удобства жизни можно
сочетать с каким угодно, даже с самым тЯжелым и  грЯзным  трудом.  ‚аш  отец
богат, однако же, как он говорит, ему пришлось побывать и в машинистах  и  в
простых смазчиках.
     Ћна улыбнулась и с сомнением покачала головой.
     - Џапа иногда ест и тюрю с квасом, - сказала она. - ‡абава, прихоть!
     ‚ это времЯ послышалсЯ звонок, и она встала.
     - Ћбразованные и богатые должны работать, как все, - продолжала она,  -
а если комфорт, то одинаково длЯ всех. Ќикаких привилегий  не  должно  быть.
Ќу,  бог  с  нею,  с  философией.  ђасскажите  мне  что-нибудь  веселенькое.
ђасскажите мне про малЯров. Љакие они? ‘мешные ?
     Џришел доктор.  џ  стал  рассказывать  про  малЯров,  но  с  непривычки
стеснЯлсЯ  и  рассказывал,  как  этнограф,  серьезно  и  вЯло.  „октор  тоже
рассказал несколько анекдотов из жизни мастеровых. Ћн  пошатывалсЯ,  плакал,
становилсЯ на колени и даже, изображаЯ пьЯного, ложилсЯ  на  пол.  ќто  была
настоЯщаЯ актерскаЯ игра, и ЊариЯ ‚икторовна, глЯдЯ  на  него,  хохотала  до
слез. Џотом он играл на роЯле и пел  своим  приЯтным  жиденьким  тенором,  а
ЊариЯ ‚икторовна стоЯла возле и выбирала длЯ него, что петь,  и  поправлЯла,
когда он ошибалсЯ.
     - џ слышал, вы тоже поете? - спросил Я.
     - ’оже! - ужаснулсЯ доктор. - Ћна - чуднаЯ певица,  артистка,  а  вы  -
тоже! ќка хватил!
     - џ когда-то занималась серьезно, - ответила она на мой  вопрос,  -  но
теперь бросила.
     ‘идЯ на низкой  скамеечке,  она  рассказывала  нам  про  свою  жизнь  в
Џетербурге и изображала в лицах известных певцов, передразниваЯ их голоса  и
манеру петь; рисовала в альбоме доктора, потом менЯ, рисовала плохо, но  оба
мы вышли похожи. Ћна смеЯлась, шалила, мило гримасничала, и это больше шло к
ней, чем разговоры о богатстве неправедном, и мне казалось, что говорила она
со мною давеча о богатстве и комфорте не серьезно, а подражаЯ  кому-то.  ќто
была превосходнаЯ комическаЯ актриса. џ мысленно ставил ее  рЯдом  с  нашими
барышнЯми, и даже красиваЯ, солиднаЯ Ђнюта Ѓлагово не выдерживала  сравнениЯ
с нею; разница была громаднаЯ, как моду хорошей  культурной  розой  и  диким
шиповником.
     Њы втроем ужинали. „октор и  ЊариЯ  ‚икторовна  пили  и  красное  вино,
шампанское и кофе с коньЯком; они чокались и  пили  за  дружбу,  за  ум,  за
прогресс, за свободу, и не пьЯнели, а только раскраснелись и часто  хохотали
без причины, до слез. —тобы не показатьсЯ скучным,  и  Я  тоже  пил  красное
вино.
     - ’алантливые, богато одаренные натуры, - сказала „олжикова,  -  знают,
как им жить, и идут своею дорогой; средние же люди, как Я, например,  ничего
не знают и ничего сами не могут; им ничего больше не остаетсЯ, как подметить
какое-нибудь глубокое общественное течение и плыть, куда оно понесет.
     - ђазве можно подметить то, чего нет? - спросил доктор.
     - Ќет, потому что мы не видим.
     - ’ак ли? Ћбщественные течениЯ - это новаЯ литература выдумала. €х  нет
у нас.
     ЌачалсЯ спор.
     - Ќикаких глубоких общественных течений у нас нет и не было, -  говорил
доктор громко. - Њало ли чего не выдумала новаЯ литература! Ћна выдумала еще
каких-то интеллигентных тружеников в деревне, а у нас обыщите все деревни  и
найдете разве  только  Ќеуважай-Љорыто  в  пиджаке  или  в  черном  сюртуке,
делающего в слове "еще"  четыре  ошибки.  ЉультурнаЯ  жизнь  у  нас  еще  не
начиналась. ’а же дикость, то же сплошное хамство, то же ничтожество, что  и
пЯтьсот лет назад. ’ечениЯ, веЯниЯ, но ведь  все  это  мелко,  мизерабельно,
притЯнуто к пошлым, грошовым интересикам - и  неужели  в  них  можно  видеть
что-нибудь  серьезное?  …сли  вам  покажетсЯ,  что  вы  подметили   глубокое
общественное течение и, следуЯ за ним, вы посвЯтите вашу жизнь таким задачам
в современном вкусе, как освобождение насекомых от рабства  или  воздержание
от говЯжьих котлет, то  -  поздравлЯю  вас,  сударынЯ.  “читьсЯ  нам  нужно,
учитьсЯ и учитьсЯ, а с глубокими общественными течениЯми погодим: мы еще  не
доросли до них и, по совести, ничего в них не понимаем.
     - ‚ы не понимаете, а Я  понимаю,  -  сказала  ЊариЯ  ‚икторовна.  -  ‚ы
сегоднЯ бог знает какой скучный!
     - Ќаше дело - учитьсЯ и учитьсЯ, старатьсЯ  накоплЯть  возможно  больше
знаний, потому что серьезные Ћбщественные течениЯ там, где знаниЯ, и счастье
будущего человечества только в знании. Џью за науку!
     - Ћдно несомненно: надо устраивать себе жизнь  как-нибудь  по-иному,  -
сказала ЊариЯ ‚икторовна, помолчав и подумав, - а та жизнь,  какаЯ  была  до
сих пор, ничего не стоит. Ќе будем говорить о ней.
     Љогда мы вышли от нее, то в соборе било уже два часа.
     - Џонравилась? - спросил доктор. - Ќе правда ли, славнаЯ?
     ‚ первый день рождества мы  обедали  у  Њарии  ‚икторовны  и  потом,  в
продолжение всех праздников, ходили к ней почти каждый день. “ нее никто  не
бывал, кроме нас, и она была  права,  когда  говорила,  что,  кроме  менЯ  и
доктора, у нее в городе нет никого  знакомых.  ‚ремЯ  мы  проводили  большею
частью в разговорах; иногда доктор приносил с собою какую-нибудь  книгу  или
журнал и читал нам вслух. ‚ сущности это был  первый  образованный  человек,
какого Я встретил в жизни. Ќе могу судить, много ли он знал, но он постоЯнно
обнаруживал свои знаниЯ, так как хотел, чтобы и другие также знали. Љогда он
говорил о чем-нибудь относЯщемсЯ к медицине, то не походил ни на  одного  из
наших  городских  докторов,   а   производил   какое-то   новое,   особенное
впечатление, и мне казалось, что  если  бы  он  захотел,  то  мог  бы  стать
настоЯщим ученым. € это, пожалуй, был единственный  человек,  который  в  то
времЯ имел серьезное влиЯние на менЯ. ‚идаЯсь  с  ним  и  прочитываЯ  книги,
какие он давал мне, Я стал мало-помалу чувствовать  потребность  в  знаниЯх,
которые одухотворЯли бы мой невеселый труд. Њне уже казалось  странным,  что
раньше Я не знал, например, что весь мир состоит из шестидесЯти простых тел,
не знал, что такое олифа, что такое краски, и как-то мог обходитьсЯ без этих
знаний. ‡накомство с доктором поднЯло менЯ и нравственно. џ часто  спорил  с
ним, и хотЯ обыкновенно оставалсЯ при своем мнении, но все же благодарЯ  ему
Я мало-помалу стал замечать, что длЯ самого менЯ не все было Ясно, и  Я  уже
старалсЯ выработать в себе возможно определенные убеждениЯ,  чтобы  указаниЯ
совести были определенны и не имели бы в себе ничего смутного. ’ем не  менее
все-таки этот самый об