ический  и
"эзоповский"  -  политико-публицистический)  составлЯет  основу   композиции
романа. Ћднако при всей многосоставности этой сюжетной конструкции, при всей
подчиненности  ее  движению  авторской  мысли,  чисто   сюжетных   элементов
—ернышевскому оказалось недостаточно длЯ  развертываниЯ  всех  ее  аспектов,
оттенков и  разветвлений.  Џоэтому  такую  важную  роль  в  композиции  "—то
делать?" играют еще и внесюжетные элементы.
     ќнергиЯ авторского  отношениЯ  к  изображаемому,  активность  авторских
оценок так велика,  что  автор  становитсЯ  своеобразным  действующим  лицом
повествованиЯ,  к  тому  же  не  эпизодическим  только  (как  в  рассказе  о
знакомстве его  с  ђахметовым),  но  как  бы  постоЯнно  присутствующим:  он
волнуетсЯ за судьбы героев и их взаимоотношений, за верность или ошибочность
их решений, наконец,  за  то,  чтобы  их  "теориЯ  и  практика"  были  верно
истолкованы и по достоинству оценены читателем.
     ’радиционные длЯ русского романа  лирические  отступлениЯ  переходЯт  у
—ернышевского в полемические экскурсы. Џрием полемики с враждебным читателем
(найденный ѓоголем в "Њертвых душах") —ернышевский использует так, что образ
его оппонента - "Џроницательного читателЯ" -  тоже  становитсЯ  "действующим
лицом"  повествованиЯ.   ‚   результате   возникает   еще   один,   как   бы
"дополнительный сюжет": свЯзнаЯ, развивающаЯсЯ историЯ спора, идейной борьбы
между Ђвтором и "Џроницательным читателем".
     Ќа протЯжении всего повествованиЯ "проницательный  читатель"  постоЯнно
возникает  на  страницах  романа,  лезет  со   своими   "глубокомысленными",
претенциозными суждениЯми и догадками. „важды автор "выгонЯет его в шею", но
каждый раз он снова возвращаетсЯ, снова навЯзывает свои требованиЯ и  вкусы.
Ќаконец, когда "Џроницательный читатель" заговаривает о  "синем  чулке"  (по
поводу занЯтий ‚еры Џавловны  медициной),  он  вызывает  уже  не  иронию,  а
настоЯщий гнев Ђвтора, который в Яростном негодовании изобличает и в  третий
раз - уже окончательно - выталкивает в  шею  "Џроницательного  читателЯ"  из
своего романа.
     ЋпираЯсь на традицию ѓоголЯ, —ернышевский выработал новаторские  приемы
композиции, которые привели к зарождению нового  жанра  -  интеллектуального
романа. „ополнительнаЯ  "сюжетнаЯ  линиЯ",  свЯзаннаЯ  с  борьбой  Ђвтора  с
"Џроницательным читателем", особенно Ярко обнаруживает свЯзь композиционного
новаторства романиста с его  жанровым  новаторством.  Ќепрерывный  поединок,
который происходит на протЯжении всего романа между ними, - это поединок  на
арене мысли, мировоззрениЯ.  Ќо  в  этой  борьбе  обнаруживаютсЯ  не  только
идейные  позиции,  но  и  характеристические   свойства   ума   противников:
воинствующаЯ непримиримость, презрение и насмешливость,  "веселое  лукавство
ума", прЯмота и настойчивость у  Ђвтора,  тупоумие,  лицемерие,  пошлость  и
непомерные претензии на глубокомыслие у "Џроницательного читателЯ".
     ‚несюжетные элементы композиции оказались необходимы  романисту  и  длЯ
утверждениЯ социалистических идеалов. €з социалистического  будущего  героЯм
романа удаетсЯ  "перенести  в  настоЯщее"  -  в  свою  собственную  жизнь  и
взаимоотношениЯ - достаточно много, не выходЯ  за  пределы  своего  времени.
‡десь и романист остаетсЯ на почве реализма. Ѓолее  всего  это  относитсЯ  к
области  нравственной  жизни  и  личных  отношений  "новых   людей":   этика
—ернышевского - не только материалистическаЯ, но и социалистическаЯ; в  этом
громадное значение романа длЯ нашего времени. {ќтот вопрос рассмотрен мною в
статье: —ернышевский и борьба за демократический роман.  -  ‚  кн.:  €сториЯ
русского романа, т. 2. ‹., 1904, стр. 39-42. - ќтот же вопрос  содержательно
исследован в работе: ‹.  Њ.  ‹отман.  ‘оциальный  идеал,  этика  и  эстетика
—ернышевского. - ‚ кн.: €деи социализма в русской  классической  литературе.
‹., 1969, стр. 184-228.} Љак только —ернышевский  пытаетсЯ  беллетристически
утвердить идеи социализма за этими  пределами,  представить  их  в  картинах
организации  труда  и  общественного  быта,   он   неизбежно   переходит   к
иллюстративности - к демонстрации любимых идей, еще не имевших тогда  корней
в реально-историческом развитии страны.
     Љ чести романиста надо сказать, что на эти "издержки пропаганды" он шел
вполне сознательно, не строЯ иллюзий ни  насчет  сохранениЯ  художественного
уровнЯ, ни  относительно  их  реализма.  ‚  первоначальном  варианте  романа
содержалось  даже  прЯмое  указание,  что  мастерских,  какие  создала  ‚ера
Џавловна, в русской действительности не существует, что автор поставил их на
место других форм деЯтельности, более  осуществимых  в  тогдашних  условиЯх:
"…сть в рассказе еще одна черта, придуманнаЯ мною: это мастерскаЯ. Ќа  самом
деле  ‚ера  Џавловна  хлопотала  над  устройством  не  мастерской;  и  таких
мастерских, какую Я описал, Я не знал: _их нет в нашем любезном  отечестве_.
Ќа самом деле она хлопотала над чем-то вроде воскресной школы или - _ближе к
подлинной правде_ - вроде ежедневной бесплатной школы не длЯ  детей,  а  длЯ
взрослых" (714).
     ќти эпизоды и написаны в суховатой форме очерка, даже  не  претендующей
на художественность: выкладки и расчеты, информациЯ и описаниЯ.
     €деЯ  нерасторжимой  свЯзи  прошлого  с  настоЯщим,  а   настоЯщего   с
социалистическим будущим развернута в романе  не  только  через  соотнесение
действующих лиц в сюжете ("пошлых", "обыкновенных порЯдочных" и  "особенных"
людей). ќтому назначению служат также сны ‚еры Џавловны. ‘ам  композиционный
прием - использование сновидений героЯ  длЯ  образного  выражениЯ  авторских
идей - восходит к традиции ђадищева (глава "‘пасскаЯ полесть" в "Џутешествии
из Џетербурга в Њоскву"). ‘ны ‚еры Џавловны очень близки к радищевскому сну:
и здесь причудливо переплетаютсЯ  картины  реального  общественного  быта  и
аллегорическаЯ персонификациЯ понЯтий. ђадищевскаЯ ЏрЯмовзора  -  несомненно
старшаЯ родственница "сестры своих сестер и невесты своих женихов",  котораЯ
в снах ‚еры Џавловны именует себЯ также "‹юбовью к людЯм". Ћна  и  действует
тем же способом: раскрывает  глаза  на  правду  жизни,  исцелЯет  внутреннее
зрение, дает  людЯм  способность  видеть  то,  что  скрыто  за  поверхностью
жизненных Явлений.
     ‘ны ‚еры Џавловны  не  равноценны  по  художественному  уровню,  но  их
поэтичность прЯмо пропорциональна силе, оригинальности,  внутренней  энергии
заключенной в них мысли. Џримером тому может служить ставший  хрестоматийным
"—етвертый сон...". …сли даже сцены в  мастерских  ‚еры  Џавловны  не  несут
органического единства социалистической идейности и реализма, тем более  это
относитсЯ к картине социалистического будущего, котораЯ рисуетсЯ в этом сне.
‡десь  —ернышевский  идет  на  такие  "издержки  пропаганды"   тоже   вполне
сознательно: в примечаниЯх к Њиллю он  сам  оговаривалсЯ,  что  в  настоЯщее
времЯ невозможно даже теоретически сколько-нибудь  полно  предугадать  формы
жизни развитого социалистического общества, что "теперь  никто  не  в  силах
отчетливым образом описать длЯ других или хотЯ бы  представить  самому  себе
иное общественное устройство, которое имело бы своим основанием идеал  более
высокий" (IX, 465).
     —то всЯкаЯ попытка дать образную (а значит - основанную на детализации,
на выпуклости подробностей) картину далекого  будущего  получитсЯ  неизбежно
условной и неточной - это понимали все последовательные и вдумчивые  деЯтели
революционно-демократической литературы. ‚ частности, ‘алтыков-™едрин писал,
что —ернышевский в своем романе  не  мог  избежать  "некоторой  произвольной
регламентации подробностей, и именно тех подробностей,  длЯ  предугаданиЯ  и
изображениЯ  которых  действительность  не  представлЯет   еще   достаточных
данных". {Ќ. ™едрин. Џолн. собр. соч., т. XI. Њ., 1937, стр. 325.}
     ‡десь проЯвлЯлась  общаЯ  особенность  всего  утопического  социализма,
отмеченнаЯ в свое времЯ ‚. €. ‹ениным. {‘м.: ‚. €. ‹енин. Џолн. собр.  соч.,
т. 1, стр. 187.}  —то  же  касаетсЯ  русского  революционно-демократического
движениЯ 60-х годов, то в нем, по словам  ‚.  €.  ‹енина,  "нет  _ни  грана_
социализма. ќто - такаЯ же прекраснодушнаЯ фраза, такое же доброе  мечтание,
облекающее _революционность_ буржуазной крестьЯнской  демократии  в  ђоссии,
как и разные формы "социализма 48-го года" на ‡ападе". {’ам же, т. 21,  стр.
258.}
     ‘овсем иное дело - перваЯ половина этого же сна, рисующаЯ не будущее, а
прошлое,  -  то,  что,  по  мысли  —ернышевского,  подготавливает  и  делает
возможным это будущее. Љ лучшим страницам романа относитсЯ "сериЯ совершенно
блестЯщих по своей живописности и по верности изображениЯ эпохи картин"  {Ђ.
‚.  ‹уначарский.  ђусскаЯ  литература,  стр.  171.}  исторического  развитиЯ
отношений между мужчиной и женщиной - историЯ человеческого чувства любви  с
древнейших времен до современности  и  ближайшего  будущего.  ‡десь  "поэзиЯ
мысли" достигает исключительно высокого накала.
     Ђвгуст  Ѓебель  говорил  об  этом  очерке  истории  любовного  чувства:
"†емчужиной   среди   всех   эпизодов   представлЯетсЯ   мне   сравнительнаЯ
характеристика любви в различные исторические эпохи, облеченнаЯ в форму снов
‚еры. ќто сравнение, пожалуй, лучшее, что  XIX  век  до  сих  пор  сказал  о
любви". {‹итературное наследство, т. 67. Њ., 1959, стр. 190.}
     ‘вободное сочетание сюжетных и внесюжетных форм повествованиЯ создает в
"—то делать?" композицию необычайно динамичную, изнутри освещенную  живым  и
непрерывным  движением  ищущей  и  увлеченной  авторской  мысли   -   мысли,
проникнутой любовью  и  негодованием,  страстью  и  иронией,  сочувствием  и
сарказмом.  ‚опреки  бесчисленно  повторЯющимсЯ  в  разные  времена   прЯмым
нападкам или косвенным ужимкам эстетствующих снобов, роман выдержал проверку
временем и  самые  серьезные  эстетические  критерии:  он  раскрывает  перед
читателЯми позднейших поколений все новые и новые грани  своего  содержаниЯ,
все новые и новые возможности воздействиЯ на умы и души.
     ќто достигаетсЯ не совершенством пластического воссозданиЯ жизни, но  в
первую очередь энергией, живостью и  красотой  одушевленной  мысли,  котораЯ
развертываетсЯ во всех элементах его содержаниЯ и  формы,  т.  е.  тем,  что
—ернышевский определЯл как "поэзию мысли" и в  чем  он  видел  главное  свое
достоинство как романиста: "Љогда  Я  писал  "—то  делать?",  во  мне  стала
ЯвлЯтьсЯ мысль: очень может быть, что у менЯ есть некотораЯ сила творчества.
џ видел, что Я не изображаю своих знакомых, не копирую, - что мои лица столь
же вымышленные лица, как лица ѓоголЯ <...> џ не хочу  сказать  этим,  что  у
менЯ такаЯ же сила творчества, как у ѓоголЯ. Ќет, этим Я не  интересуюсь.  џ
только _вдумывалсЯ_ в жизнь, столько читал и _обдумывал_ прочтенное, что мне
уже  довольно  и  небольшого  поэтического  таланта  длЯ  того,  чтобы  быть
замечательным поэтом" (XII, 682). {Љурсив мой, - ѓ. ’.}
     —ернышевский дважды  подчеркивает,  что  речь  идет  здесь  о  различии
качественном, об ином типе поэтического мышлениЯ, чем  тот,  который  присущ
"поэтам по природе": "Ћчень сомнительно, чтобы поэтический талант был у менЯ
велик. Ќо мне довольно и небольшого, чтобы писать хорошие романы, в  которых
много поэзии. џ не претендую равнЯтьсЯ с великими поэтами.  Ќо  успеху  моих
романов не  мог  бы  помешать  и  ѓоголь"  (XII,  682-683),  "ЏоэзиЯ  мысли"
приобретает в романе "—то делать?" _жанрообразующее_  значение;  именно  она
свЯзывает в единое целое все без исключениЯ элементы его содержаниЯ и формы,
она определЯет "форму целого", художественную целостность произведениЯ - его
жанр.
     „.  ‘.  ‹ихачев  недавно  заметил,  что  в  новой  литературе   "каждое
произведение - это новый жанр. †анр обусловливаетсЯ материалом произведениЯ,
- форма вырастает из содержаниЯ. †анроваЯ система как нечто жесткое,  внешне
накладываемое на произведение <...> постепенно перестает существовать".  {„.
‹ихачев. Ѓудущее литературы как предмет изучениЯ. - Ќовый мир,  1969,  ќ  9,
‘тр. 181-182.} ‚есь опыт развитиЯ русского  романа  в  XIX  в.,  и  особенно
романа 60-х годов, подтверждает это наблюдение. Џрав  исследователь  поэтики
русского реализма, когда говорит о главной черте, отличающей  русский  роман
60-70-х  годов  от  романа  предыдущих  десЯтилетий:  "ђоман   как   никогда
становитсЯ длЯ читателЯ в это времЯ  Явлением  не  только  искусства,  но  и
философии, морали, отражением всей совокупности духовных интересов общества.
”илософиЯ, историЯ, политика, текущие интересы днЯ свободно входЯт в  роман,
не растворЯЯсь без  остатка  в  его  фабуле".  {ѓ.  Њ.  ”ридлендер.  Џоэтика
русского реализма. ‹., 1971, стр. 177.}
     ‚ "—то  делать?"  поэзиЯ  мысли  приобретает  значение  конструирующего
фактора - новую (по сравнению с предшественниками) художественную функцию  -
и создает  новый  _жанр_,  который  точнее  всего  определЯют  слова  Ђ.  ‚.
‹уначарского:  "интеллектуальный  роман".  "ќпоха  реформ"  поставила  перед
романистом-просветителем  такие  задачи,  которые  уже  не  укладывались   в
традиционные рамки чисто сюжетной композиции. Ќовые жанры  всегда  рождаютсЯ
на пересечении новых литературных направлений и литературной традиции.  60-е
годы  в  русской  литературе  были  эпохой  особенно  резкого   размежеваниЯ
направлений в общественно-политической и в  литературной  борьбе.  €  потому
именно - эпохой зарождениЯ новых жанров в литературе, и особенно в  развитии
русского романа. —ернышевский пока еще недооценен  как  романист,  открывший
своим "—то делать?" целый период особенно интенсивного жанротворчества.

        5 

     Џервый роман —ернышевского принадлежит к числу тех произведений русской
литературы, которые оказали особенно глубокое и длительное  влиЯние  на  умы
современников. ќто вынуждена была констатировать даже  реакционнаЯ  критика.
Љатков  писал  в  1879  г.   в   статье,   специально   посвЯщенной   роману
—ернышевского: "Ђвтор  "—то  делать?"  в  своем  роде  пророк.  Њногое,  что
представлЯлось ему как греза, совершилось воочию: новые люди  разошлись  или
сами собою, или разосланы на казенный счет по  градам  и  весЯм,  тщатсЯ  на
практике осуществить уроки учителЯ, далеко превзойдЯ его надежды <...>  ќтот
тип разроссЯ страшно, и Њаниловы нигилизма составлЯют теперь  главную  часть
нашей интеллигенции. Људа ни посмотришь, везде ‹опуховы,  Љирсановы  и  ‚еры
Џавловны". {Њосковские ведомости, 1879, ќ 153, стр. 2.}
     ‚лиЯние, которое оказал роман —ернышевского на общественную жизнь, было
настолько сильным, что вызваннаЯ его поЯвлением остраЯ полемика захватила не
только  публицистику  и  литературную  критику,  но   велась   также   и   в
беллетристических формах.
     Ћднако толчок, который дал  "—то  делать?"  формированию  новых  жанров
русского романа, сильнее всего сказалсЯ не  в  творчестве  последователей  и
подражателей —ернышевского (‚. ‘лепцов,  Њарко  ‚овчок,  Ќ.  Ѓажин  и  др.).
Џисатели-демократы наследовали лишь тематику и некоторые идеи —ернышевского;
развивать жанр интеллектуального романа они даже и  не  пытались.  ‚  смысле
жанрообразованиЯ влиЯние романа "—то делать?" сказалось гораздо  заметнее  в
произведениЯх, полемичных по отношению к нему.
     Ќа  протЯжении  десЯтилетиЯ  после  выхода  "—то  делать?"   поЯвлЯлось
громадное количество произведений, проникнутых полемикой с —ернышевским. …го
"новые люди" и новые идеи  надолго  стали  главной  темой  повествовательной
прозы,  сосредоточив   на   себе   интерес   литературной   и   читательской
общественности. Љак писал ‘алтыков-™едрин, это новое Явление  русской  жизни
встало в центр вниманиЯ писателей, независимо от того, как к  этому  Явлению
относилсЯ тот или иной автор, тот или иной лагерь литературной борьбы:  "„лЯ
одних  это  Явление  представлЯет  лишь  пищу  длЯ  безобразных  и   злобных
глумлений, длЯ других оно составлЯет  предмет  самых  серьезных  надежд;  во
всЯком случае, оно слишком типично само по себе, чтобы  можно  было  сделать
малейший шаг в деле изучениЯ общества, не  коснувшись  его.  ‹юди,  наиболее
чуждающиесЯ современного направлениЯ русской мысли, очень  хорошо  понимают,
что тут уже есть живой и своеобразный тип, на который они охотно клевещут  и
взводЯт небылицы, но которого обойти не  могут".  {Ќ.  ™едрин.  Џолн.  собр.
соч., т. VIII, стр. 59.}
     ‚озник едва ли не особый жанр  "антинигилистического  романа"  с  четко
выраженными тематическими и структурными признаками. ‘тоит отметить  главные
из них. ќто в  первую  очередь  изображение  "эпохи  реформ"  как  "смутного
времени", как эпохи распада всех традиционных человеческих свЯзей, этических
норм и представлений. Ћсобенно привлекала  романистов  этой  категории  тема
трудовой эмансипации женщины, занимавшаЯ одно из центральных мест как в "—то
делать?", так и у последующих авторов демократического лагерЯ.  ђеволюционно
настроенного разночинца наперебой изображали совсем  не  интеллигентным,  но
грубым, невежественным и наглым "нигилистом", а женщин интеллигентного труда
- либо жертвами этих нахалов, обманутыми их архиреволюционной  фразеологией,
либо такими же грубыми "нигилистками".
     ‘алтыков-™едрин    называл    подобные    произведениЯ     "литературой
полицейско-нигилистической",  а  их  идейную  направленность   (на   примере
"Њарева" Љлюшникова) характеризовал так: "Њысль этого романа  заключаетсЯ  в
следующем: мыслить не надобно, ибо мышление производит  беспорЯдок  и  смуту
<...> "Њышление вредно" - согласитесь, что в этом афоризме  заключено  целое
миросозерцание".
     ‘ этими идейно-тематическими особенностЯми неразрывно свЯзаны некоторые
существенные признаки жанра: использование памфлета и карикатуры на реальных
участников движениЯ  -  едва  ли  не  самаЯ  характеристическаЯ  особенность
поэтики "антинигилистического романа". Ћна ведет за собой и другую, не менее
характерную особенность: претензию  на  своего  рода  "документализм"  -  на
воспроизведение   реальных   общественных   событий   времени   (таких   как
петербургские  пожары  весной   1862   г.,   студенческие   и   крестьЯнские
"беспорЯдки", польское восстание и т. д.).
     ‚ обстановке ожесточенной политической  борьбы  первого  пореформенного
десЯтилетиЯ демократическаЯ критика почти не  видела  (да,  очевидно,  и  не
могла  видеть)  различий  между   авторами   "антинигилистических   романов"
бульварно-авантюрного  или  бульварно-порнографического  типа   (таких   как
"Њарево"  Љлюшникова,  "‘овременнаЯ  идиллиЯ"   и   "Џоветрие"   Ђвенариуса,
"Џанургово стадо" ‚с. Љрестовского) и писателЯми критического реализма, тоже
выступавшими против революционного демократизма "новых  людей",  но  с  иных
литературно-общественных позиций и на ином художественном уровне.
     ‚ отличие от помЯнутых выше создателей  "антинигилистического  романа",
которым свойственно  несколько  даже  умилительное  единодушие  в  трактовке
выдвинутых —ернышевским  вопросов  и  типов,  серьезные  писатели  сходились
только в том, что они не  были  согласны  с  революционными  демократами,  в
первую очередь с —ернышевским, в  понимании  ближайших  задач  и  перспектив
российской истории. ‚о всем остальном они очень различны  между  собой  -  в
подходе к теме и в ее освещении.
     —то поток беллетристических произведений,  полемичных  по  отношению  к
"—то делать?", весьма неоднороден, стало выЯснЯтьсЯ  много  позднее  -  этот
процесс   растЯнулсЯ    на    целое    столетие.    ‘овременное    советское
литературоведение   решительно   отказалось,   например,   от   абстрактного
противопоставлениЯ  —ернышевскому  „остоевского  как  реакционера  во   всех
отношениЯх, враждебного революционному  демократу.  Ѓольшинство  современных
исследователей  в  произведениЯх   „остоевского   60-х   годов   и   в   его
"почвенничестве"  видит  выражение  своеобразной  и   противоречивой   формы
демократизма.
     Ћднако и до сих пор продолжаетсЯ спор о таких  "промежуточных"  романах
первой половины 60-х годов, как "‚збаламученное море" Џисемского и  "Ќекуда"
‹ескова, которые в течение рЯда десЯтилетий  считались  первыми  образчиками
"антинигилистического романа". Ќедавно началсЯ пересмотр традиционной оценки
"‚збаламученного морЯ" Џисемского; рЯд исследователей утверждает,  что  этот
роман "ЯвилсЯ  плодом  не  только  реакционных,  но  и  антикрепостнических,
атеистических и социалистических идей" {Ќ. Ќ. ѓрузинскаЯ. ЌоваЯ бытопись  Ђ.
”. Џисемского в романе "‚ водовороте". -  Џроблемы  идейности  и  мастерства
художественной литературы. “ч. зап. ’омского гос. ун-та, 1969,  ќ  77,  стр.
126.} и что,  стало  быть,  "антинигилистическую"  направленность  последних
частей      романа      нельзЯ      прЯмолинейно       отождествлЯть       с
реакционно-крепостнической, охранительной позицией.
     €здавна сложившаЯсЯ оценка романа ‹ескова "Ќекуда" и  его  рецензии  на
роман "—то делать?" тоже требует решительного пересмотра. ‚  рецензии,  хотЯ
полемичной, но в то же времЯ и сочувственной по отношению к "—то делать?"  и
его   автору,   определилась   личнаЯ   писательскаЯ    проблема    ‹ескова,
художественное решение которой он пыталсЯ  развернуть  год  спустЯ  в  своем
романе "Ќекуда": "џ никак не доберусь способа отделить настоЯщих  нигилистов
от шальных  шавок,  окричавших  себЯ  нигилистами  <...>  ѓероев  романа  г.
—ернышевского  тоже  называют  нигилистами.  Ђ  между  ними  и   личностЯми,
надоевшими всем и каждому  своим  нигилизмом,  нет  ничего  общего"  {Ќ.  ‘.
‹есков. Ќиколай ѓаврилович —ернышевский в его романе "—то делать?"  -  ‘обр.
соч. в 11 томах, т. 10. Њ., 1958, стр. 21.}
     ќта задача определила замысел и структуру романа "Ќекуда". Ћн полемичен
по отношению к —ернышевскому только  в  вопросе  о  возможности  длЯ  ђоссии
первого пореформенного десЯтилетиЯ крестьЯнской  революции,  а  потому  и  в
вопросе об исторической  плодотворности  усилий  революционеров,  какими  бы
высокими  качествами  они  ни  обладали.   Љарикатуры   на   "новых   людей"
—ернышевского ("настоЯщих нигилистов") в романе нет, но их судьба  -  судьба
ђайнера, ‹изы Ѓахаревой, Џомады -  рисуетсЯ  как  беспросветно  трагическаЯ,
поскольку их стремлениЯ и деЯтельность исторически бесперспективны. €х  путь
ведет в "никуда" и детьсЯ им - и вообще "хорошим людЯм" - пока что в  ђоссии
"некуда".
     ‹есков был и прав и неправ в этой  полемике.  …го  правота  сводитсЯ  к
тому, что революционнаЯ ситуациЯ  1859-1861  гг.  действительно  разрешилась
половинчатой  реформой  и  широкого  крестьЯнского  движениЯ  не   возникло:
крестьЯнскаЯ революциЯ в ђоссии не состоЯлась. €менно поэтому перваЯ  "‡емлЯ
и  волЯ"  60-х  годов  около  1864  г.  практически  самоликвидировалась,  а
заговорщицкие  кружки  и  конспиративные   организации   ишутинского   типа,
замкнутые в собственной среде и лишенные свЯзи  с  движением  "низов",  были
исторически обречены на неудачу и привели к таким формам  архиреволюционного
авантюризма, как Ќечаевское дело.
     ‹есков предвидел эти ближайшие перспективы развитиЯ благодарЯ тому, что
близко знал жизнь русской деревни предреформенной поры и в годы реформы. Љак
справедливо отмечал ѓорький, "он взЯлсЯ за труд писателЯ  зрелым  человеком,
превосходно вооруженным не книжным, а подлинным знанием  народной  жизни;  в
частности - знанием того, что русский  крестьЯнин  вовсе  не  склонен  ни  к
какому "общинному" социализму, а потому - "через купца не перескочишь",  как
это формулировано еще в рассказе "Ћвцебык", написанном незадолго  до  романа
"Ќекуда"". {‘м. об этом: ”. Њ. €оффе. ‡аметки Њ. ѓорького о творчестве Ќ. ‘.
‹ескова (€з архива Ђ. Њ. ѓорького). - ђусскаЯ литература, 1968,  ќ  2,  стр.
27-28.}
     Ќо ‹есков в этом вопросе был неправ, если  исходить  из  более  широкой
перспективы истории. ‚зглЯд —ернышевского, намеченный уже в  "—то  делать?",
но  получивший  более  полное  развитие  в  "Џрологе",  был  в  этом  смысле
проницательнее. “же в 1861 г. (в статье "Ќе начало ли перемены?") он видел в
сложившейсЯ  исторической  ситуации  не  одну,  а   две   вполне   вероЯтные
возможности исторического развитиЯ страны:  "‘траннаЯ  вещь  историЯ.  Љогда
совершитсЯ какой-нибудь эпизод ее, видно бывает каждому, что иначе и не  мог
он развиватьсЯ, как  тою  развЯзкою,  какую  имел.  ’ак  очевидно  и  просто
представлЯетсЯ отношение, в котором находились противуположные силы в начале
этого эпизода, что нельзЯ было, кажетсЯ, не предвидеть с  самого  начала,  к
чему приведет их столкновение, а пока дело только  приближаетсЯ,  ничего  не
умеешь сказать наверное <...> Њожет быть, нынешнее положение  продлитсЯ  еще
долго, - ведь тЯнулось же оно до сих пор, хотЯ почти все были  уверены,  что
прошлой весны оно не переживет. Ђ может быть, и не протЯнетсЯ оно так долго,
как кажетсЯ вероЯтным" (VII, 877-878).
     ‘вою  задачу  —ернышевский  видел  в   пропаганде   идеи   крестьЯнской
революции.  ќта  идеЯ  была  плодотворна,  как  бы  ни  разрешилась   даннаЯ
историческаЯ коллизиЯ - какаЯ из заложенных в ней тенденций ни взЯла бы верх
на практике. Љак последовательный революционер, —ернышевский в "—то делать?"
ориентировалсЯ (и ориентировал читателЯ) на оптимальную возможность. „аже  в
том случае, считал он, если достаточно массового крестьЯнского  движениЯ  не
возникнет,  деЯтельность  "чисто  народного  меньшинства"  -   революционной
демократии - исторически будет не бесплодной, потому что именно она  толкает
правительственных реформаторов на осуществление и углубление реформ.
     Њного лет спустЯ эта мысль  была  поддержана  ‚.  €.  ‹ениным,  который
писал: "ђеволюционеры играли величайшую  историческую  роль  в  общественной
борьбе  и  во  всех  социальных  кризисах  даже  тогда,  когда  эти  кризисы
непосредственно вели только к половинчатым реформам. ђеволюционеры  -  вожди
тех общественных сил, которые творЯт все преобразованиЯ; реформы -  побочный
продукт революционной борьбы.
     ђеволюционеры 61 года остались  одиночками  и  потерпели,  по-видимому,
полное поражение. Ќа деле именно они были великими деЯтелЯми той эпохи". {‚.
€. ‹енин. Џолн. собр. соч., т. 20, стр. 179.}
     ’акое понимание  роли  революционеров-шестидесЯтников  беллетристически
широко развернуто в "Џрологе", но в "—то делать?" оно уже Ясно намечено  как
одна из вероЯтных возможностей исторической "развЯзки":  "…ще  немного  лет,
быть может и не лет, а месЯцев,  и  станут  их  ("новых  людей",  -  ѓ.  ’.)
проклинать, и они будут согнаны со сцены, ошиканные, страмимые. ’ак что  же,
шикайте и страмите, гоните и проклинайте, вы получили от них пользу <...>  €
не останетсЯ их на сцене? - Ќет. Љак же будет без них? - Џлохо. Ќо после них
все-таки будет лучше, чем до них" (149).
     ќтим пунктом, собственно, и исчерпываетсЯ сознательнаЯ полемика ‹ескова
с  —ернышевским.  Џо  другим  вопросам  -  в  особенности  же  в  вопросе  о
соотношении политической активности и  этической  взыскательности,  любви  к
человечеству и непосредственной человечности отношений с ближними  -  ‹есков
скорее  наследует  проблематику  первого  романа   —ернышевского,   как   ее
наследовало и все дальнейшее  развитие  русского  классического  романа,  не
исключаЯ и романов „остоевского.

        6 

     Ђнтинигилистический  пафос  романа  "Ќекуда"  обращен   преимущественно
против _этического_ нигилизма в самой жизни, а не в  романе  "—то  делать?",
где ‹есков такого нигилизма не находил. ’ем не менее намеченный  в  "Ќекуда"
тип  злободневного  романного  повествованиЯ  на  "текущие  темы"   (включаЯ
элементы личного памфлета и своеобразный "документализм")  был  подхвачен  и
использован  беллетристами,  которые  нравственный  "антинигилизм"   ‹ескова
превратили    в    антинигилизм    социально-политический    -    в    рупор
верноподданнических или плоско либеральных взглЯдов.
     —то же касаетсЯ борьбы с этическиж нигилизмом (и  с  его  теоретическим
оправданием вульгарно понЯтой) революционной целесообразностью  и  не  менее
вульгарно истолкованной теорией "расчета выгод"),  то  она  была  бесконечно
углублена  в  творчестве   „остоевского,   приведЯ   к   возникновению   его
классических  романов-трагедий.  …го  полемика  с  —ернышевским  началась  в
"‡имних  заметках  о  летних  впечатлениЯх",  развернулась  в  "‡аписках  из
подпольЯ" и в "Љрокодиле", но  к  рождению  романа  нового  типа  привела  в
"Џреступлении и наказании".
     Ћсновное в полемике „остоевского против автора  "—то  делать?"  -  идеЯ
"беспочвенности"   тех   путей   к   социалистическому   будущему,   которые
—ернышевский пропагандирует, не считаЯсь с историческим состоЯнием  русского
общества: "’рудов мы не любим, по одному шагу шагать не  привычны,  а  лучше
прЯмо одним шагом перелететь до цели...". ќти слова в  "‡имних  заметках..."
направлены против русских (а не только западных) социалистов-утопистов, и  в
первую очередь против —ернышевского, что подтверждаетсЯ "‡аписными книжками"
тех же лет, где эта мысль выражена с прЯмым адресом:  "Људа  вы  торопитесь?
(—ернышевский). Ћбщество наше решительно ни к чему не готово. ‚опросы  стоЯт
перед нами. Ћни созрели, они готовы, но общество наше  отнюдь  не  готово!".
{Ќеизданный „остоевский. ‹итературное наследство,  т.  83.  Њ.,  1971,  стр.
126.}
     ‚ "‡аписках из подпольЯ",  написанных  уже  после  выхода  романа  "—то
делать?", „остоевский полемизирует с этической теорией —ернышевского во всей
ее  сложности   и   объеме.   Џоэтому   полемика   утрачивает   свой   чисто
публицистический характер и  ведетсЯ  новыми  художественными  средствами  и
приемами. ’акаЯ художественнаЯ полемика  с  автором  "—то  делать?"  привела
„остоевского к новому этапу его  творческого  развитиЯ  как  романиста.  Љак
справедливо заметил ђ.  ѓ.  Ќазиров  в  статье  "Ћб  этической  проблематике
повести  "‡аписки  из  подпольЯ"",  "подполье  -   это   исходнаЯ   ситуациЯ
трагических мыслителей во всех больших романах „остоевского <...>  „лЯ  всех
романов зрелого „остоевского "‡аписки из подпольЯ" послужили  идеологическим
этюдом". {„остоевский и его времЯ. ‘б. статей. ‹., 1971, стр. 145.}
     ђазум отнюдь не всесилен в общественной истории, так же как в душе и  в
поведении современного  "развитого"  человека,  ибо  "рассудок  есть  только
рассудок и удовлетворЯет только рассудочной способности человека, а  хотенье
есть проЯвление всей жизни <...> ђассудок знает только то, что успел  узнать
<...> а натура человеческаЯ действует всЯ целиком, всем,  что  в  ней  есть,
сознательно и бессознательно, и хоть врет, да живет".  {”.  Њ.  „остоевский.
Џолн. собр. соч. в тридцати томах, т. 5.  ‹.,  1973,  стр.  115.}  Џоскольку
„остоевский  признает  резонность  такого  взглЯда   на   роль   рассудочной
способности, он в 1-й части "‡аписок  из  подпольЯ"  передает  своему  герою
существенную часть полемики с теорией "расчета выгод", которую от себЯ начал
в "‡имних заметках...".
     ’ут  „остоевский  нащупал  действительно  слабое  место  той  концепции
человека, котораЯ лежит в  основе  "—то  делать?".  Љак  уже  сказано  выше,
единственной сферой  индивидуального  своеобразиЯ  ‹опухов  объЯвлЯет  сферу
отдыха; с  этой  точки  зрениЯ  поведение  людей  в  общественных  и  личных
отношениЯх полностью поддаетсЯ  разумному  анализу  и  может  регулироватьсЯ
теорией "расчета выгод".
     ‚ "‡аписках из подпольЯ" „остоевский и сам приходит к  новой  концепции
личности, в некотором даже противоречии с собственными суждениЯми в  "‡имних
заметках...". “стами своего "антигероЯ" он  утверждает  теперь,  что  "самаЯ
выгоднаЯ выгода" - сохранить "нам самое главное и  самое  дорогое,  то  есть
нашу личность и нашу индивидуальность", {’ам же.} хотЯ бы  даже  и  во  вред
себе и другим. —еловек  из  подпольЯ  декларирует,  "что  ведь  все  дело-то
человеческое, кажетсЯ, и действительно в том только и состоит, чтоб  человек
поминутно доказывал себе, что он человек, а  не  штифтик!".  {’ам  же,  стр.
117.}
     ‚о второй части "‡аписок..." - "Џо поводу  мокрого  снега"  -  существо
полемики с —ернышевским  раскрываетсЯ  сюжетно:  в  поведении  героЯ  и  его
взаимоотношениЯх с людьми. {‚ литературе о  „остоевском  уже  отмечались  те
сюжетные положениЯ второй части повести, которые перекликаютсЯ с  некоторыми
эпизодами  "—то  делать?":  уличное  столкновение   ‹опухова   с   осанистым
господином, которого он "положил в канаву", и героЯ "‡аписок..." с офицером,
"ђассказ Љрюковой" и историЯ отношений человека из подпольЯ с ‹изой и т.  д.
(см.: ‚иктор кловский. ‡а и против. ‡аметки о „остоевском. Њ.,  1957,  стр.
154-162).} Ћсобенно важен по  своему  полемическому  содержанию  параллелизм
сюжетных мотивов, свЯзанных с темой проституции, -  истории  взаимоотношений
Ќасти Љрюковой с  Љирсановым  и  безыменного  "парадоксалиста"  "‡аписок  из
подпольЯ"  с  ‹изой.  Ћба  эпизода  восходЯт  к   известному   стихотворению
Ќекрасова, на которое „остоевский ссылаетсЯ в эпиграфах.  ЏолемическаЯ  идеЯ
писателЯ заключаетсЯ здесь в том, что современный "развитой"  человек  менее
всего способен спасать кого бы то ни было от унижениЯ и оскорблений как  раз
потому,  что  руководствуетсЯ  в  этих  случаЯх  не  сердечным  порывом,   а
головными, "книжными"  идеЯми,  за  которыми  скрываетсЯ  болезненнаЯ  жажда
самоутверждениЯ за счет человеческого достоинства другого существа.
     Ќравственное превосходство проститутки ‹изы над "человеком из подпольЯ"
- перваЯ образнаЯ реализациЯ мысли „остоевского о том, что  не  разум  и  не
"развитие", а любовь и сострадание,  действующие  бессознательно,  только  и
способны стать основой нравственной цельности человека.
     Ћбе части повести (которые так часто  рассматриваютсЯ  врозь)  ЯвлЯютсЯ
развернутым беллетристическим исследованием психологии человека,  "больного"
гипертрофией сознаниЯ. Џри всей внешней разнохарактерности первой  и  второй
частей повести это произведение в жанровом отношении органически целостно. €
обе части "‡аписок из подпольЯ" объединЯет полемика против просветительского
рационализма автора "—то делать?": „остоевский показывает, что в современном
"развитом" человеке  могут  парадоксально  сосуществовать  мечты  о  подвиге
самоотвержениЯ  и  низменное  стремление   насладитьсЯ   унижением   другого
человека, комплекс неполноценности и  бешеное  самолюбие,  жажда  общениЯ  и
крайнЯЯ самоизолЯциЯ.
     ’акой психологический склад - не случайность, но  закономерное  Явление
современности. ‘ам факт  исторического  существованиЯ  такой  "расколотости"
личности выступает в "‡аписках..." как доказательство утопичности  (или,  по
терминологии „остоевского, "беспочвенности") социализма —ернышевского.
     ‚озникновению первых романов-трагедий „остоевского  предшествовало  еще
одно "промежуточное" произведение, тоже  насквозь  проникнутое  полемикой  с
идеЯми —ернышевского. Њы имеем в виду "Љрокодил. Ќеобыкновенное событие  или
пассаж в Џассаже". Ђвтор вступительной статьи к  83-му  тому  "‹итературного
наследства" ‹. Њ. ђозенблюм справедливо утверждает, что материалы  "‡аписных
книжек", опубликованных в этом томе, окончательно доказали, что  „остоевский
ничуть не покривил душой, когда в "„невнике писателЯ" 1873 г.  категорически
отрицал, будто  "Љрокодил"  -  это  памфлет-аллегориЯ,  направленный  против
личности —ернышевского, в то времЯ уже находившегосЯ на каторге. Џрава ‹. Њ.
ђозенблюм  и  в  другом  своем  заключении:  "•отЯ  "Љрокодил"  не  ЯвлЯетсЯ
памфлетом и в нем не подразумеваютсЯ обстоЯтельства  политической  и  личной
судьбы  —ернышевского,  хотЯ  его  сатирические  стрелы  направлены   против
журналов и газет разных  направлений,  -  _в  центре  рассказа  полемика_  с
"‘овременником" и, главным образом, - _с идеЯми —ернышевского_". {Ќеизданный
„остоевский, стр. 46 (курсив мой, - ѓ. ’.).}
     ‚ повестЯх и романах „остоевского 60-х годов полемика направлена отнюдь
не против личности —ернышевского, но против его _теории_ "разумного  расчета
выгод". Ќеверно, будто многие персонажи "ЏреступлениЯ и наказаниЯ"  ЯвлЯютсЯ
прЯмой карикатурой или "пародией" на героев "—то делать?". …сли те или  иные
сюжетные  ситуации  или  идеи  героев  „остоевского  перекликаютсЯ  с   "—то
делать?", это не литературнаЯ пародиЯ на образы "новых  людей",  а  та  -  в
одних случаЯх трагическаЯ, в других пародийнаЯ -  форма,  которую  принимают
сами идеи —ернышевского,  попадаЯ  в  головы  разных  людей,  одинаково  "не
готовых" к социалистическому преобразованию действительности.
     ‚  "Џреступлении  и  наказании"  многовариантно  -  в   целой   галерее
взаимосвЯзанных  и  соотнесенных  друг  с  другом  персонажей   -   романист
показывает, что кризис традиционной морали и возросшаЯ роль  идей  расшатали
нравственное единство общества. ‚се главные герои "ЏреступлениЯ и наказаниЯ"
(за  исключением  семейства  Њармеладовых)  руководствуютсЯ  именно   личным
рассуждением,  собственным  "расчетом"  -  "арифметикой"  в  том  или   ином
варианте. "‘колько голов, столько и умов": "рассуждающие"  персонажи  романа
представлЯют почти все исторически сложившиесЯ в "культурном слое"  русского
общества  уровни  интеллектуального   и   нравственного   развитиЯ.   ђодион
ђаскольников находитсЯ в состоЯнии постоЯнной борьбы нравственного чувства с
овладевшей его разумом "идеей". Љак человек,  верЯщий  в  победоносную  силу
мысли, он  этой  "идее"  и  следует,  обрекаЯ  себЯ  на  цепь  бессмысленных
преступлений, на трагический разрыв с людьми и  с  собственной  нравственной
природой. Ћн становитсЯ  жертвой  ложной  идеи  по  доверию  к  собственному
разуму.
     ‹ебезЯтников (образ которого чаще всего расцениваетсЯ как карикатура на
"новых людей" —ернышевского и их этическую  теорию)  на  самом  деле  только
изображение того, во что превращаютсЯ  эти  теории,  попадаЯ  в  примитивное
сознание  -  в  недалекую  голову,  по  "лакейству  мысли"  способную   лишь
карикатурить  чужие  идеи.  ќто,  однако,  не  значит,  что  ‹ебезЯтников  у
„остоевского существует вне  этического  закона:  и  здесь  выручает  стихиЯ
нравственного  чувства.  Џри  всем  "лакействе  мысли"  даже   ‹ебезЯтников,
столкнувшись с фактом жестокой несправедливости,  по  эмоциональному  порыву
встает на защиту ‘они Њармеладовой, обвиненной ‹ужиным в воровстве.
     ‚не нравственного  закона  живет  в  романе  один  только  ‹ужин:  этот
расчетливый делец  и  себЯлюбец  начисто  свободен  от  стихии  состраданиЯ;
"братского любЯщего начала" у него попросту "в наличности не  оказалось".  €
именно ‹ужин прЯмо ссылаетсЯ на  теорию  "расчета  выгод"  -  она  длЯ  него
оказалась этическим  оправданием  корыстного  расчета,  обоснованием  своего
"права" на хитрое, заранее обдуманное утверждение деспотической  власти  над
людьми более тонкой душевной организации. ќто его, лужинский, способ личного
самоутверждениЯ.
     Њноговариантность  истолкованиЯ  принципа   "расчета   выгод"   героЯми
"ЏреступлениЯ и наказаниЯ" создает то  соотношение  между  ними,  которое  в
литературе о „остоевском часто определЯют как "двойничество" (ђаскольников -
Џорфирий Џетрович, ђаскольников - ‘видригайлов,  ђаскольников  -  ‹ужин).  ‘
другой   стороны,   это   создает   картину    "общениЯ    разобщенных"    -
катастрофического разрушениЯ общности критериев нравственной оценки,  что  в
перспективе  грозит  той  "эпидемией"  общественного  распада  и   взаимного
уничтожениЯ, котораЯ дана в эпилоге - в последнем сне ђаскольникова.
     ‚ противоположность —ернышевскому автор "ЏреступлениЯ и  наказаниЯ"  не
считает "норму разумности" чем-то всеобщим,  показываЯ,  что  при  громадном
разрыве в уровнЯх сознаниЯ и  душевной  культуры  она  не  может  обеспечить
единства нравственных критериев, регулирующих жизнь общества.
     Џолемика „остоевского  с  просветительским  рационализмом  и  этической
теорией —ернышевского-романиста была художественно плодотворна  потому,  что
велась по самым существенным, центральным вопросам эпохи,  отражаЯ  коренные
противоречиЯ  пореформенной  русской  жизни  -   противоречиЯ,   не   только
исторически не разрешенные, но и неразрешимые в  пределах  изображенной  ими
полосы истории. Џолемика на таком высоком уровне несла  в  себе  не  простое
столкновение общественных и философских позиций, но и  глубокие  различиЯ  в
художественном мышлении, в способах поэтического осмыслениЯ  жизни.  Џоэтому
она так тесно свЯзана с зарождением новых жанров,  новых  типов  и  структур
русского романа,  заключавших  в  себе  богатейшие  возможности  дальнейшего
развитиЯ романной прозы.
     €нтеллектуальному   роману   —ернышевского   „остоевский    полемически
противопоставил "роман идей" и ту поэтику, которую Њ. Ѓахтин назвал поэтикой
"полифонического романа". Џо  убеждению  „остоевского,  общество  переживает
"переходную эпоху" своего  развитиЯ  и  потому  разрешение  и  приведение  к
единству современных непримиримых противоречий социальной, интеллектуальной,
нравственной жизни может быть выработано лишь  исторически  -  в  отдаленной
перспективе.
     €нтеллектуальный роман  —ернышевского  и  полифонический  "роман  идей"
„остоевского ЯвлЯютсЯ ответом литературы на кризис традиционной морали и  на
возросшую роль идей в психологии личности, а значит, и в жизненном поведении
людей, и в ходе исторической жизни. ќту проблематику (с на