Ќу, хоть минута, да моЯ!

     ѓерои ѓригорьева, лишенные бытовых  корней  и  привЯзанностей,  так  же
легки на подъем,  как  и  их  автор,  -  и  в  этом  отношении  противостоЯт
статичности героев и сюжетов в  повестЯх  и  рассказах  ранней  "натуральной
школы",   отражавшей    более    массово-типичное    состоЯние    личностной
неподвижности,  закрепленности  в  николаевскую  эпоху.  ‡ато  григорьевские
скитальцы предвещают тургеневских героев, а в более  отдаленной  перспективе
ведут к сложной проблеме "перемены мест", возникшей в  конце  XIX  в.  {‘м.:
…горов Ѓ. ”. ’руд и отдых в русском быту  и  литературе  XIX  в.  -  ‚  кн.:
Љультурное наследие древней ђуси. €стоки. ‘тановление. ’радиции.  Њ.,  1976,
с. 322-326.}
     ‚ообще в григорьевской  прозе  оказалось  неожиданно  много  зародышей,
"черновиков", абрисов будущих значительных идейно-художественных разработок.
Ќапример, очень многое здесь  предвещает  известные  тургеневские  открытиЯ.
‚едь герои ѓригорьева не только эгоисты, они в бесплодных попытках  боротьсЯ
с жизнью или, чаще, даже не  с  жизнью,  а  с  фантомами,  с  романтическими
призраками,  становЯтсЯ  усталыми,  разочарованными,  _лишними_  (любопытный
персонаж, переходЯщий из повести в повесть, Ђлександр €ванович Ѓрага,  прЯмо
о себе заЯвлЯет: "...Я не литератор, не служащий, Я человек вовсе лишний  на
свете" - с. 211); а 4 года спустЯ этот эпитет благодарЯ тургеневской повести
"„невник лишнего человека" станет всероссийски известным и значимым.
     ‚ словах ‡ванинцева "любовь делает свободного человека  рабом,  который
повсюду волочит за собою цепь" (с. 245-246) содержитсЯ зародыш  тургеневской
теории любви.
     ‘партанское воспитание полковником ‘карлатовым ‚анюши  ‡ванинцева  (см.
с. 204) - как бы прообраз будущей сходной истории  тургеневского  ‹аврецкого
(рЯд других фактов биографии ‹аврецкого ’ургенев, надо полагать, заимствовал
из рассказов ѓригорьева о его реальной жизни: известно их сближение в период
созданиЯ "„ворЯнского гнезда" и слишком уж сходны эпизоды).
     ’емы двойничества и "наполеонизма", естественно, ведут к „остоевскому.
     …сть еще одна тема, не очень подробно развитаЯ ѓригорьевым,  но  важнаЯ
длЯ него, так как  имеютсЯ  доказательства  ее  автобиографичности,  {‘м.  в
письме ѓригорьева к отцу от 23 июлЯ  1846  г.  воспоминаниЯ  о  нравственных
страданиЯх, которые причинил отец сыну, благодарЯ Љ. „.  Љавелина  за  честь
знакомства с Ђполлоном: сын этим был глубоко унижен, ибо считал себЯ  равным
Љавелину (см. с. 298).} - и  она  тоже  ведет  к  „остоевскому  и  далее,  к
европейской литературе XX в. ќто тема амбициозной гордости  "униженного".  ‚
повести "Ћдин из многих" во второй ее  части  ("Ђнтоша")  излагаетсЯ  судьба
Ђнтоши  Џозвонцева,  вытащенного   ‡ванинцевым   с   петербургского   "дна",
спасенного и приголубленного. Ћднако Ђнтоша глубоко страдает от благодеЯниЯ:
"...он  спас  его  -  и  они  неравны"  (с.  236),   глубоко   страдает   от
духовно-нравственного  неравенства  людей  вообще:  "...почему   Я   осужден
встречать в жизни только высших или низших, а никогда равных?" (с. 237).  Ћн
не видит смысла в такой жизни: "€бо что такое  теперь,  в  самом  деле,  всЯ
жизнь его?  ЌеконченнаЯ  драма,  остановившаЯсЯ  на  четвертом  акте...  ‚се
развитие совершено, оставалось пережить только  катастрофу,  а  ее-то  и  не
было" (с. 236). Ђнтоша  решает  сам  создать  развЯзку  своей  драмы,  пишет
прощальное письмо ‡ванинцеву ("...не имеЯ силы быть в любви  властелином,  Я
не хочу быть рабом" - с. 241) и кончает жизнь самоубийством.  {‘р.  в  труде
современного   нам   исследователЯ   предромантического   и   романтического
мировоззрениЯ: "‘мерть, гибель делались предметом постоЯнных  размышлений  и
венцом жизни. ќто, естественно,  активизировало  героические  и  трагические
модели поведениЯ. Ћтождествление себЯ с героем трагедии задавало  не  только
тип  поведениЯ,  но  и  тип  смерти.  ‡абота  о  "пЯтом"   акте   становитсЯ
отличительной  чертой  "героического"  поведениЯ  конца   XVIII-начала   XIX
столетий" (‹отман ћ. Њ. Џоэтика бытового поведениЯ в русской культуре  XVIII
века. - ’руды по знаковым системам. VIII. ’арту, 1977, с.  82).  Љак  видно,
поздний романтизм продлевал это мироощущение за пределы начала XIX в.}
     ‚ "ќпизоде третьем" есть  еще  один  своеобразный  поворот  этой  темы,
также,  видимо,  имеющий  автобиографическую  подкладку,   так   как   здесь
описываютсЯ страданиЯ юноши ‘евского из-за деспотической и страстной любви к
нему его матери (о подобных ситуациЯх в жизни ѓригорьева писал и он  сам,  и
Ђ. Ђ. ”ет). Ђвтор так обобщает душевное  состоЯние  ‘евского:  "…сть  что-то
глубоко унизительное  длЯ  человека  в  принужденном  участии,  есть  что-то
страшно тЯжелое  в  вынужденном  великодушии  людей  близких  к  ним,  есть,
наконец, что-то отравлЯющее всЯкую радость  в  жертве,  которую  делают  длЯ
человека люди слабее, ниже его" (с. 243-244). Ћтсюда всего один шаг остаетсЯ
до известного экзистенциалистского афоризма ђолана Ѓарта: "Ќеблагодарность -
это вынужденное проЯвление свободы". {Barthes R. Sur Racine. Paris, 1964, p.
38.} „а фактически ѓригорьев и сделал уже этот шаг, заЯвив  устами  ‘евского
другому непрошенному благодетелю, ‡ванинцеву: "„а, Я знаю, что  унизилсЯ  до
того, чтобы быть вам обЯзанным" (с. 245).
     ’ри месЯца  спустЯ  после  поЯвлениЯ  в  печати  процитированных  строк
ѓригорьева была опубликована обзорнаЯ статьЯ ‚ал. Њайкова "Ќечто  о  русской
литературе в 1846 году", где критик, анализируЯ "Ѓедных людей" „остоевского,
истолковал объективно жестокие посылки ‚аренькой Њакара „евушкина в магазины
со "вздорными поручениЯми"  (жестокие  потому,  что  Њакар  должен  покупать
разные  мелочи  длЯ  свадьбы  ‚ареньки  с  господином  Ѓыковым)  именно  как
своеобразную месть, как  "неблагодарность"  освобожденного  от  унизительной
опеки: "...  едва  ли  есть  на  свете  что-нибудь  тЯгостнее  необходимости
удерживать свое нерасположение к человеку, которому мы чем-нибудь обЯзаны  и
который - сохрани боже! - еще нас  любит!  Љто  потрудитсЯ  пошевелить  свои
воспоминаниЯ, тот наверное вспомнит, что величайшую антипатию чувствовал  он
никак  не  к  врагам,  а  к  тем  лицам,  которые  были   ему   преданы   до
самоотвержениЯ, но которым он не мог платить тем же в глубине души". {Њайков
B. H. ‘оч. в 2-х т., т. 1, с. 208.}
     Ќе исключено, что на эту мысль Њайкова  натолкнули  не  только  "Ѓедные
люди", но и главы повести ѓригорьева "Ћдин из многих". Џо крайней мере,  эти
черты как бы уже сгущались в идейном воздухе эпохи. {‘р. еще в повести Ђ. €.
ѓерцена "„олг прежде всего" (1851): "Ѓыть близким только  из  благодарности,
из состраданиЯ, из того, что этот человек мой брат,  что  этот  другой  менЯ
вытащил из воды, а этот третий упадет  сам  без  менЯ  в  воду,  -  один  из
тЯгчайших крестов, которые могут пасть на плечи" (ѓерцен Ђ. €. ‘обр. соч.  в
30-ти т., т. VI,  с.  299).  €нтересно,  что  если  у  писателей  предыдущих
поколений и  возникали  сходные  ситуации,  то  главное  внимание  уделЯлось
смЯгчению конфликта. ’ак, ‚. Љ. Љюхельбекер  в  романе  "Џоследний  Љолонна"
(1830-е гг.) подобную коллизию переводит в великодушный план: "Ћн  спас  мне
жизнь, и с той  поры  он  менЯ  не  чуждаетсЯ:  он  понимает,  как  тЯгостна
одолженному благодарность, когда  тот,  кому  хочешь  принесть  ее,  от  нее
отказываетсЯ" (Љюхельбекер ‚. Љ. Џутешествие. „невник. ‘татьи. ‹., 1979,  с.
524). Ќо, с другой стороны, юный ‘танкевич в письме к џ. Њ.  Ќеверову  от  2
декабрЯ 1835 г. уже жалуетсЯ, что ему "так обидно,  так  унизительно"  после
"великодушного упрека" девушки (Џереписка Ќ. ‚.  ‘танкевича.  Њ.,  1914,  с.
342). ‡десь еще только-только зарождаетсЯ  тот  "поворот"  чувства,  который
проЯвитсЯ десЯть лет спустЯ в русской литературе  и  критике.  Џоразительно,
что Џ. ‚. Ђнненков, комментировавший письмо ‘танкевича в середине  50-х  гг.
(в  книге  "Ќиколай  ‚ладимирович  ‘танкевич".  Њ.,  1857),  Явно   невольно
модернизирует состоЯние ‘танкевича, подтЯгиваЯ его к новым  трактовкам:  "Ћн
начинает понимать все,  что  есть  оскорбительного  в  непрошенных  жертвах,
неделикатность их и посЯгательство на самостоЯтельность человека"  (Ђнненков
Џ. ‚. ‚оспоминаниЯ и критические очерки, т. III. ‘Џб., 1884, с. 341).}

        3 

     ђаннЯЯ автобиографическаЯ проза ѓригорьева обрываетсЯ повестЯми;  "Ћдин
из многих" и "„ругой из многих". Ђ потом длЯ  автора  начались  бурные  годы
журналистской деЯтельности в Њоскве, затем он отправилсЯ за границу, и  лишь
оказавшись в тихой заводи в конце 1858 г. (вернувшись из-за границы, но  еще
не начинаЯ  активного  сотрудничества  в  новом  журнале  "ђусское  слово"),
ѓригорьев пишет  автобиографический  очерк  "‚еликий  трагик".  Ћн,  однако,
оказалсЯ случайным, автор слишком  был  погружен  в  литературно-критическую
полемику (впрочем, понимаЯ большое значение заграничного периода  длЯ  своей
духовной биографии, ѓригорьев осенью 1859 г. пишет Њ. Џ. Џогодину  громадное
письмо-исповедь  с  относительно  подробным  рассказом  об   итальЯнской   и
парижской жизни). Ќо  к  настоЯщим  воспоминаниЯм,  к  очерку  всего  своего
жизненного пути он приступил лишь в 1862 г., испытав  еще  немало  надежд  и
разочарований, сменив до десЯтка  различных  журналов,  прожив  учебный  год
учителем в Ћренбурге.
     ‚оспоминаниЯ ѓригорьев начал писать за два года до смерти - будучи  еще
относительно молодым, сорокалетним. Џравда, по меркам  XIX  в.  сорокалетние
считались чуть ли  не  стариками:  вспомним,  например,  "старческий"  облик
сорокалетнего ЌиколаЯ Џетровича  Љирсанова,  отца  ЂркадиЯ,  в  тургеневских
"Ћтцах и детЯх". Ќо все-таки сорок лет - еще не возраст мемуариста, даже  но
нормам XIX в. (если не считать исключительных обстоЯтельств, общественных  и
личных, которые могли, например, заставить ѓерцена в таком  именно  возрасте
обратитьсЯ к  воспоминаниЯм).  ’ри  товарища  ѓригорьева  студенческих  лет,
оставившие  потомству  свои  воспоминаниЯ,  -  ‘.  Њ.   ‘оловьев,   {‘ледует
оговоритьсЯ, что ‘. Њ. ‘оловьев начал свои "‡аписки" еще раньше ѓригорьева -
в 1854 г.; два года он писал о детстве и  юности,  видимо  под  воздействием
эпохи, автобиографических  повестей,  первых  глав  "Ѓылого  и  дум";  затем
наступил многолетний перерыв - свыше 15 лет; тогда были созданы  разделы  об
освобождении крестьЯн, о железнодорожном буме; конец  "‡аписок"  не  найден,
возможно, он и не был написан; умер ‘. Њ. ‘оловьев в 1879 г.} Ђ. Ђ. ”ет,  џ.
Џ. Џолонский, писали их  в  значительно  более  "старческом"  возрасте  -  с
середины 70-х до конца 90-х гг. прошлого  века.  —то  заставило  ѓригорьева,
помимо внешних  толчков,  вроде  просьбы  M.  M.  „остоевского,  засесть  за
воспоминаниЯ таким еще молодым?  Ѓиологи  обратили  внимание  на  интересную
закономерность: организмы многих видов живых существ перед началом  полового
созреваниЯ оказываютсЯ максимально подвержены  разным  заболеваниЯм,  т.  е.
возникновение способности продолжать свой род можно истолковать как  реакцию
особи и всего вида на опасность смерти. Ѓыло бы заманчиво предположить,  что
желание оставить после себЯ духовное "потомство",  воспоминаниЯ,  свЯзано  с
предчуствиЯми конца... {‘р. в "‡арницах памЯти" дочери ‹. Ќ. ’олстого: "Ћдна
из парижских газет задала читателЯм вопрос: по каким признакам можно  узнать
приближение  старости?  Љто-то  ответил:  "‘тарость  приходит  тогда,  когда
оживают воспоминаниЯ". ‘ некоторых пор Я очень  живо  ощущаю  этот  феномен"
(‘ухотина-’олстаЯ ’. ‹. ‚оспоминаниЯ. Њ., 1976, с. 429).} Ќо биологически мы
здесь ничего не  выведем  при  современном  состоЯнии  науки,  не  впадаЯ  в
мистику, социально же объЯснить ситуацию можно значительно обоснованнее.
     Ќачало 60-х гг. - самый трудный в духовной биографии ѓригорьева период.
Ћн  все  более  и  более  ощущает  себЯ  последним  из  могикан,   последним
романтиком, лишним человеком, ненужным, чужим длЯ эпохи, поэтому-то  он  так
решительно на нее нападает.
     Џричем  его  протест,  возмущение,  отталкивание  были  вызваны  самыми
различными ЯвлениЯми: и невежественным мракобесием  оголтелых  консерваторов
вроде ‚. €. Ђскоченского, и социально-политическим террором правительства  и
бюрократии  против  прогрессивных  сил,  и,   с   другой   стороны,   идеЯми
революционных демократов о "насильственном" переустройстве жизни.  ѓригорьев
всегда оставалсЯ  противником  любого  вмешательства  в  "естественный"  ход
бытиЯ, ему хотелось, так же как ”. Њ. „остоевскому, соединить патриархальную
жизнь  простого  народа  с  высокой   европейской   культурой   под   эгидой
христианских начал, но без насилиЯ, без поторапливаниЯ, а так, само собой...
Ђ жизнь шла совсем другим путем, и ѓригорьев не мог не  видеть  колоссальных
пропастей  между  своими  идеалами  и  реальностью,  и  в  своих  статьЯх  и
фельетонах 1863-1864 гг. он будет писать об этом со все большим отчаЯнием. €
с такой же отчаЯнной  страстью,  с  Явным  пониманием  безвыходности  своего
положениЯ он будет нападать на самых разных противников. Ђ в частных письмах
60-х гг. у него все чаще и чаще проскальзывают трагические реплики  о  своей
отсталости и отрешенности: "...струЯ моего веЯниЯ  отшедшаЯ,  отзвучавшаЯ  и
проклЯтие лежит на всем, что Я ни делал". {Џисьмо к Ќ.  Ќ.  ‘трахову  от  23
сентЯбрЯ 1861 г. - Њатериалы, с. 280.}
     €з общественных групп ѓригорьева еще в конце 50-х гг. больше,  чем  все
другие, привлекал круг ѓерцена-Ћгарева: "‚еры, веры нет  в  торжество  своей
мысли, да и черт ее знает теперь, эту мысль. Џо крайней мере, Я сам не  знаю
ее пределов. ‡наю себЯ только отрицательно. ‡наю, например,  что  мысль  моЯ
мало миритсЯ хоть с  мыслью  Њаксима  (т.  е.  ‘теньки  ђазина  или  …мельки
Џугачева), так же мало с слепым и отвергающим все артистическое  социализмом
—<ернышевского>, с таким же тупым и безносым,  да  вдобавок  еще  начиненным
всЯкой  поповщиной  социализмом  славЯнофилов.   ‚сего   больше   с   мыслию
ѓ<ерцена>". {Џисьмо к …. ‘. Џротопоповой от 26 ЯнварЯ 1859 г.  -  Њатериалы,
с.  239.  Њаксим   -   Ђфанасьев,   знакомый   ѓригорьева,   проповедовавший
революционные принципы.}
     Џозднее, в  начале  60-х  гг.,  ѓригорьев  сблизилсЯ  с  кругом  ”.  Њ.
„остоевского, вместе с ним  создавал  идеи  "почвенничества",  идеи  синтеза
патриархальности  и  европейской  культуры,  но  ѓригорьев   был   настолько
своеобразным и "строптивым", что  и  в  близких  ему  кругах  всюду  находил
чуждое, отталкивающее. ‚ ѓерцене ѓригорьеву "претил" атеизм,  в  „остоевском
черты "западничества", и т. д. —то же делать?  ‚  статье  о  "ѓоре  от  ума"
(1862) ѓригорьев именно так и поставил вопрос: что  же  делать  благородному
человеку в условиЯх чужого мира, тем более - в условиЯх "темного царства"? €
дал очень унылый ответ: "...герой или  гибнет  трагически,  или  попадает  в
комическое положение". {‚ремЯ, 1862, ќ 8, с. 50.} Џоэтому и личные  прогнозы
ѓригорьева  были  достаточно  драматичны:  вначале  -  "ЂфонскаЯ  гора   или
виселица", {Џисьмо к …. ‘. Џротопоповой от 19 марта 1858 г. - Њатериалы,  с.
230.} затем - "либо в петлю,  либо  в  ‹ондон,  либо  _что-нибудь_  делать".
{Џисьмо к Њ. Џ. Џогодину от 28 сентЯбрЯ 1860 г. - …горов,  с.  345.}  †иваЯ,
энергическаЯ натура не позволила ѓригорьеву превратитьсЯ в монаха  Ђфонского
монастырЯ; многие обстоЯтельства, внутренние и внешние,  мешали  переезду  к
ѓерцену в ‹ондон; петлю на себе он  затЯгивал  медленно,  но  верно  бурными
излишествами жизни, а "что-нибудь делать" ему было не так-то легко в ђоссии.
‚от эта  социально-мировоззренческаЯ  безысходность,  ощущение  черты,  краЯ
жизни и могли стимулировать, подталкивать писателЯ на создание мемуаров.
     Џоказательно, что времЯ было  не  очень-то  "мемуарное":  как  правило,
всеобщий интерес к созданию  и  чтению  воспоминаний,  документов,  собраний
писем возникает по завершении  какой-то  эпохи,  в  относительно  стабильной
обстановке. ‚ ђоссии такой период был чуть раньше, на  закате  николаевского
режима и в первые годы после смерти ЌиколаЯ I, т. е. в  середине  50-х  гг.:
литература дала тогда читателЯм основные части  "Ѓылого  и  дум"  ѓерцена  и
"‘емейную  хронику"  ‘.  ’.  Ђксакова,  а  также  обилие  автобиографических
повестей о детстве и юности. Ќо 1862-1864  гг.,  когда  создавались  мемуары
ѓригорьева, были совсем не подходЯщими длЯ подведениЯ  итогов  и  спокойного
анализа:  это   годы   ломки   крепостничества,   репрессивного   подавлениЯ
революционной  ситуации  в  стране,  польского  восстаниЯ  и  его  разгрома,
интенсивнейшей   журнальной   борьбы   в    социально-политической    сфере,
экономической, философской, литературной... Ѓыло Явно  не  до  воспоминаний,
когда каждый день сулил потрЯсающие неожиданности.
     Ќо  длЯ  социально-психологического  склада  ѓригорьева  именно  теперь
наступило времЯ... Ћн  часто  оказывалсЯ  в  положении  фольклорного  героЯ,
который плачет на свадьбе и  плЯшет  на  похоронах,  часто  бесстрашно  плыл
"против течениЯ", так и здесь он не колеблЯсь принЯлсЯ за задуманное.
     ‡амысел  написать   книгу   очерков-воспоминаний   впервые   возник   у
ѓригорьева, очевидно, в Ћренбурге, куда он попал после бурных  перипетий  за
границей, после петербургских трехлетних мытарств и  путешествиЯ  через  всю
европейскую ђоссию. ‚ письме к H. H.  ‘трахову  от  19  ЯнварЯ  1862  г.  он
поделилсЯ своим замыслом: "ЏровинциальнаЯ  жизнь,  которую  наконец  Я  стал
понимать, внушит мне, кажетсЯ,  книгу  вроде  "Reisebilder",  под  названием
"ѓлушь". Џодожду только до весны, чтобы пережить годовой  цикл  этой  жизни.
‘юда войдут и заграничные мои странствиЯ, и первое мое странствие по ђоссии,
и жажда старых городов, и ‚олга, как она мне рисовалась, и Џетербург издали,
и любовь-ненависть к Њоскве, подавившей собою вольное  развитие  местностей,
семихолмной, на крови выстроившейсЯ Њоскве, - всЯ  моЯ  нравственнаЯ  жизнь,
может быть... ‚ самом деле - хоть бы одну путную книгу написать,  а  то  все
начатые и  неоконченные  курсы!".  {‚оспоминаниЯ,  с.  491.  ‘р.  с  записью
ѓригорьева студенческой поры: "Њне кажетсЯ, что до  сих  пор  мало  обращали
вниманиЯ на путешествиЯ.  ђассказываЯ  о  том,  что  видел,  передаваЯ  свои
впечатлениЯ о виденном, человек дает догадыватьсЯ о своих воззрениЯх:  может
быть, изуча внимательнее паломника „аниила, мы найдем в нем характер русских
XIII столетиЯ (‹екциЯ Џогодина, 1840 г, Ћкт. 10)" (Њатериалы, с. 312).}
     Џросьбы-"вызываниЯ" M. M. „остоевского, о  которых  ѓригорьев  пишет  в
своих воспоминаниЯх, наверное, относЯтсЯ  уже  к  возвращению  ѓригорьева  в
Џетербург летом 1862 г.: как видно, замысел  расширилсЯ,  и  писатель  решил
начать с самого раннего детства.
     "Reisebilder", упоминаемые ѓригорьевым  в  письме  к  ‘трахову,  -  это
известные "Џутевые картины" ѓ. ѓейне. ‚оздействие метода и стилЯ  гейневских
очерков и мемуаров на европейскую литературу  бесспорно,  но  меньше  всего,
пожалуй, они повлиЯли на  автобиографическую  прозу  ѓригорьева:  последнему
была весьма чужда злаЯ, разЯщаЯ, разрушающаЯ ирониЯ ѓейне,  которую  русский
критик истолковывал  как  необычайно  талантливую,  имевшую  законный  успех
благодарЯ "болезненной" эпохе романтизма, но иронию без основы, корней,  без
веры, так как автор - космополит и "вечный скиталец".  {‘м.:  ѓригорьев  Ђп.
ѓенрих ѓейне. - ђус. слово, 1859, ќ 5, отд. III, с.  15-28.  ‹ишь  в  ранней
прозе ѓригорьева можно обнаружить прЯмые следы влиЯниЯ ѓейне. ‘м.: например,
почти гейневский стиль при описании детства ‡ванинцева и Њари (повесть "Ћдин
из многих", с. 206-207).}
     Њожно говорить лишь  о  преломленном  влиЯнии  ѓейне  на  григорьевскую
прозу: ѓейне, несомненно, оказал воздействие своими очерками и мемуарами  на
"Ѓылое и  думы"  ѓерцена,  а  это  произведение  было  Явно  в  поле  зрениЯ
ѓригорьева, когда он трудилсЯ над книгой "Њои  литературные  и  нравственные
скитальчества". Џ. Џ. ѓромов остроумно предположил, что "сам  замысел  книги
во многом  обусловлен  полемическим  заданием  противопоставить  изображению
процесса идейного формированиЯ  под  воздействием  русской  действительности
борца-революционера, в "Ѓылом и думах" совершенно иное освещение  (в  особой
художественно форме, во многом близкой - хотЯ и в порЯдке отталкиваниЯ  -  к
стилистике гениальной книги ѓерцена) того  же  или  очень  близкого  отрезка
русской действительности. …сли вспомнить,  что  ѓригорьев  в  своих  работах
часто полемизировал  с  ѓерценом,  то  такаЯ  трактовка  его  художественных
мемуаров может оказатьсЯ  вполне  правдоподобной".  {ѓромов  Џ.  Џ.  Ђполлон
ѓригорьев. - ‚ кн.: ѓригорьев  Ђп.  €збр.  произв.  ‹.:  1959  (Ѓ-ка  поэта.
ЃольшаЯ сериЯ), с. 62-63.;}
     ‚  общих  чертах  эта  трактовка  имеет  основание,   в   самом   деле,
"отталкивание" от "Ѓылого и дум" у ѓригорьева было - и  в  содержании,  и  в
форме. Ќо было и серьезное  следование  ѓерцену.  ЌельзЯ  ведь  забывай  что
именно к концу 50-х-началу 60-х гг. отношение ѓригорьева  к  ѓерцену  сильно
менЯетсЯ, становитсЯ почти апологетическим (полемика,  упомЯнутаЯ  ѓромовым,
велась раньше). ќто видно не только по измененным оценкам известного  романа
"Љто виноват?" в печатных критических статьЯх (прежде именно "Љто  виноват?"
был. главным объектом критики), но  и  по  бесцензурным  характеристикам.  -
ѓригорьев писал к €. ‘.  ’ургеневу  11  маЯ  1858  г.:  "‘кажите  Ђлександру
€ванович; (ѓерцену, -  Ѓ.  ….),  что  сколько  ни  противны  моей  душе  его
цинически отношениЯ к вере и бессмертию души, но что Я перед ним  как  перед
гражданином благоговею, что у менЯ образовалась к  нему  какаЯ-то  страстнаЯ
привЯзанность. ЉакаЯ благороднаЯ, _свЯтаЯ_ книга "14 декабрЯ"!.. Љак тут все
право, _честно_, достойно, взЯто  в  меру".  {Њатериалы,  с.  236  а.}  Ђ  в
упоминавшемсЯ уже письме к …. ‘.  Џротопоповой  от  26  ЯнварЯ  1859  г.  он
называет идеи ѓерцена  "смело  и  последовательно  высказанным  исповеданием
того, чем некогда жили как смутным чувством мы все".  {Њатериалы,  с.  239.}
Џодобные отзывы о ѓерцене содержатсЯ и  в  тексте  воспоминаний  ѓригорьева:
"...гениально остроумный автор писем о дилетантизме в науке", в том числе  и
отзывы  именно  о  "Ѓылом  и  думах":  "Ћдин  великий   писатель   в   своих
воспоминаниЯх сказал уже доброе слово  в  пользу  так  называемой  дворни  и
отношений к ней, описываЯ свой детский возраст" (с. 69, 15-16).
     …сть сведениЯ, что ѓригорьев приобретал продукцию лондонской типографии
ѓерцена, не только пребываЯ за рубежом, но и в ђоссии: агент  III  отделениЯ
доносил начальству 30  ЯнварЯ  1861  г.,  что  критик  "иногда  дает  читать
знакомым запрещенные  книги,  печатаемые  за  границею".  {–ентральный  гос.
исторический архив в Њоскве, ф. 109 (III отделение), секретный архив, он. 1,
ќ 1971, л. 9.} Љурьезно, что царскаЯ охранка  получила  анонимный  донос  на
ѓригорьева - Якобы он организует политический заговор! Џоэтому за ним и была
установлена тайнаЯ слежка. ‹ишь после того, как несколько агентов в  течение
месЯца следили за каждым шагом и словом ѓригорьева и убедились в абсурдности
доноса (самаЯ большаЯ вина подозреваемого выражалась  в  чтении  нелегальных
книг - но тогда все их читали!), надзор был снЯт.
     Ќужно, конечно, учитывать что ѓригорьеву был чужд атеизм  ѓерцена,  его
социально-политический радикализм,  но  зато  были  исключительно  близки  и
страстные протесты ѓерцена против  любого  мракобесиЯ,  и  его  восторженное
отношение к мужественным деЯтелЯм декабризма и  страшного  последекабрьского
периода, и преклонение перед русским народом, и его художественный талант, и
конечно  же  -  благороднаЯ,  стойкаЯ,  трагическаЯ  фигура  самого  автора.
‡наменитаЯ книга "Ѓылое и думы" оказала глубокое воздействие на воспоминаниЯ
ѓригорьева, прежде всего своим изумительным сплавом лиризма и историзма.
     ‹иричен, "субъективен" ѓригорьев был и сам достаточно, здесь  длЯ  него
не было необходимости в заимствовании, но историзма его литературным  трудам
в 50-х гг. Явно не хватало. € углубление его исторического мышлениЯ в начале
60-х гг. происходило, нарЯду с другими "веЯниЯми" эпохи, и под  воздействием
"Ѓылого  и  дум".  ЃольшаЯ,  по  сравнению  с  предшествующим  десЯтилетием,
историчность оценок заметна, например, в его критических статьЯх, и особенно
- в статьЯх ретроспективных, историко-литературных, посвЯщенных 30-40-м  гг.
XIX  в.:  ѓригорьев  в  журнале  „остоевских  "‚ремЯ",  незадолго  до  своих
воспоминаний, публикует целую  серию  статей,  котораЯ  впоследствии  H.  H.
‘траховым была озаглавлена "ђазвитие идеи народности в нашей  литературе  со
смерти Џушкина", -  "Ќародность  и  литература",  "‡ападничество  в  русской
литературе. Џричины происхождениЯ  его  и  силы.  1836-1851",  "Ѓелинский  и
отрицательный взглЯд в литературе",  "ЋппозициЯ  застоЯ.  —ерты  из  истории
мракобесиЯ"; в этом цикле ѓригорьев Явно проникаетсЯ "гегелевским" принципом
исторической  закономерности  и  исторической  обусловленности  литературных
Явлений.
     ќлементы  историзма,  разумеетсЯ,  проникли  и  в   воспоминаниЯ.   Ћни
позволили      ѓригорьеву       дать       превосходные       характеристики
общественно-литературным течениЯм и событиЯм: такова, например,  его  оценка
двойственности европейского романтизма,  т.  е.  реакционных  и  радикальных
тенденций в рамках этого направлениЯ;  ѓригорьев  Ясно  увидел  свЯзь,  идей
ђуссо и деЯтелей ‚еликой французской революции,  художественного  творчества
‚альтера ‘котта и европейской реставрации (примеры взЯты из VII и VIII  глав
"„етства") и т. п. Љак бы  вслед  за  —ернышевским  ѓригорьев  очень  высоко
отзываетсЯ о деЯтельности предшественников Ѓелинского - Џолевого и Ќадеждина
(см. гл. V "„етства").
     Џравда, многое в сложной истории XVIII-XIX вв. ему оставалось,  неЯсным
или чужим. Ћн, например, искренне удивлЯлсЯ, почему это  "демократ"  Џогодин
так враждебно относилсЯ к "другому демократу" -  Џолевому?  Љ  революционным
действиЯм и идеологии XVIII в. как к "насильственным" ѓригорьев  по-прежнему
относитсЯ настороженно, отчужденно. € тем не менее  страстнаЯ,  ЯркаЯ  книга
его воспоминаний, несомненно, находитсЯ в сфере влиЯниЯ  60-х  гг.,  влиЯниЯ
духа раскованности, свободных исканий истины, полемического задора. Њы  Ясно
ощущаем при чтении воспоминаний, как мучительно бьетсЯ противоречиваЯ  мысль
автора, стремЯщегосЯ понЯть закономерности истории. Ђ несколько, может быть,
архаичный романтизм мышлениЯ оказываетсЯ,  с  другой  стороны,  своеобразным
способом  отталкиваниЯ  ѓригорьева  от  всего  консервативного,  застойного,
рутинного; романтизм ведет автора  к  сочувствию  "тевтонско-греволюционному
движению",  как  назвал  критик  период,  начавшийсЯ  бурей   и   натиском",
Љлошптоком и драмами иллера и приведший к "кинжалу", т. е. к кинжалу  Љарла
‡анда, убийцы Љоцебу, к террористическим революционным актам начала XIX  в.,
и, конечно же, - особенно важно  подчеркнуть  преклонение  ѓригорьева  перед
декабристами, выраженное и в его  воспоминаниЯх,  и  в  критических  статьЯх
начала 60-х гг.
     Ћбъективные или  относительно  объективные  воспоминаниЯ  ѓригорьева  в
разных пропорциЯх  и  в  разных  ракурсах  сливаютсЯ  с  лично-интимными  (у
ѓерцена, собственно  говорЯ,  тоже  эти  свЯзи  проЯвлЯютсЯ  по-разному,  но
изменЯютсЯ они лишь единожды: много  раз  уже  писалось,  что  самое  тесное
слиЯние личного и общественного наблюдаетсЯ в первых пЯти частЯх  "Ѓылого  и
дум", последующие  же  части  менее  личностны,  посвЯщены  главным  образом
событиЯм и персонажам вне интимной жизни автора).
     Ќачинает ѓригорьев с тесного сплава личных впечатлений  и  объективного
духа исторических событий: "...Я вполне сын своей эпохи и  мои  литературные
признаниЯ могут иметь некоторый литературный интерес" (с.  7).  —уть  дальше
историческое даже как бы приподымаетсЯ над  личным:  "џ  намерен  писать  не
автобиографию, но историю своих впечатлений; беру себЯ как объекта, как лицо
совершенно постороннее, смотрю на себЯ как  на  одного  из  сынов  известной
эпохи, и, стало быть, только то,  что  характеризует  эпоху  вообще,  должно
войти в мои воспоминаниЯ; мое же личное войдет только в той степени, в какой
оно характеризует эпоху" (с. 10).
     € затем в самом деле  относительно  объективно,  хотЯ  и  с  отдельными
краткими разливами субъективного чувства, ѓригорьев описывает свое детство в
Њоскве, в ‡амоскворечье 20-30-х  гг.  ’ак  повествование  довольно  спокойно
движетсЯ,   пока   не    происходит    взрыв:    очевидно,    сказалось    и
умственно-моральное  перенапрЯжение  из-за  мировоззренческих   кризисов   и
житейских неурЯдиц, и некоторое неудобство от добровольно  надетых  на  себЯ
объективно-исторических  "пут".  ѓригорьев   пишет   главу   "Ќечто   весьма
скандальное о веЯниЯх вообще", резко личностную,  субъективную,  полемически
заостренную против "прозаического" духа 60-х  гг.;  автор  даже  считал  эту
главу "скандальной и неприличной эксцентрической", хотЯ ничего  подобного  в
ней нет, если не считать умеренно бранных выражений... Ќо, вылив на страницы
воспоминаний свои романтические страсти,  ѓригорьев  как  бы  успокоилсЯ,  и
следующие до конца главы наиболее  объективны,  они  почти  лишены  описаниЯ
событий  личной  жизни,  а  повествуют  главным   образом   о   литературных
произведениЯх 30-х гг., которые оказали наиболее  сильное  идеологическое  и
эстетическое    воздействие    на    подрастающее    поколение.    ‚    этой
объективированности,  при  всех  романтических  ореолах,  тоже   чувствуетсЯ
влиЯние и эпохи вообще и "Ѓылого и дум" в частности.
     —то еще сближает воспоминаниЯ ѓригорьева с произведениЯми ѓерцена - это
их  глубокий  демократизм.  ѓригорьев  всегда  был,  при   всей   социальной
нечеткости  его  позиции,  демократом,  ненавистником  барства,  феодализма,
аристократических привилегий, защитником народных прав - да он и сам себЯ не
без оснований считал выходцем из народа  и  человеком,  близким  к  народной
жизни  (под  "народом"  ѓригорьев  разумел  не  только  крестьЯнство,  но  и
городские низы и средние классы: купечество,  разночинцев).  ‚  рецензии  на
роман графа Ђ. Љ. ’олстого "ЉнЯзь ‘еребрЯный" ѓригорьев обрушилсЯ на  автора
за то, что тот переносил ответственность за зверства эпохи  €оанна  ѓрозного
на равнодушие народа. Љакого народа? -  спрашивает  критик,  -  "народ  умел
постоЯть за себЯ, когда дело касалось его интересов. …сли  он  молчал,  если
ѓрозный  становилсЯ  все  грознее  и  грознее,  то  потому,  что  народ   не
сочувствовал оппозиции земских боЯр по той простой причине, что  солоны  ему
самому  были  эти  земские  боЯре,  которых  хочет  наш  романист  выставить
защитниками его прав  против  опричнины".  Љогда  же  опричнина,  продолжает
критик, затрагивала народ, "он умел постоЯть за себЯ, что гениально  угадано
‹ермонтовым" (имеетсЯ в виду, конечно, "ЏеснЯ  про...  купца  Љалашникова").
ќтого народа не видел или не хотел  видеть  Ђ.  ’олстой,  заканчивает  мысль
ѓригорьев. {‚ремЯ, 1862, ќ 12, с. 51.}
     Џодобных демократических деклараций немало и в воспоминаниЯх: и в общей
характеристике жизни в ‡амоскворечье и  в  семье  ѓригорьевых,  и  в  оценке
деЯтельности Џолевого и Ќадеждина,  и  в  Яростно  ненавистном  отношении  к
реакционному писателю Њ. Ђ. „митриеву,  сдерживаемом  оглЯдкой  на  цензуру:
"...это ”амусов, Явно и по рефлексии презирающий народ и в  купечестве  и  в
сельском свободном сословии, ”амусов-идеалист, которому совершенно бесстыдно
жаль, что длЯ изображениЯ зефиров и амуров не свозЯт

                                  на многих фурах
                    от матерей, отцов отторженных детей,

     и который в Њоскве старой видит идеал барского города..."  (с.  56).  ‚
очерке "‚еликий трагик" мы также находим любовное  описание  демократической
массы зрителей в театре и неоднократные презрительные, резкие характеристики
аристократов. ‚ бесцензурных письмах ѓригорьев выражалсЯ еще крепче. ‚от как
он характеризовал консервативного €. …. Ѓецкого в письме к Њ. Џ. Џогодину от
18 сентЯбрЯ 1857 г.: "...какаЯ это гнуснаЯ гнида с  неприличных  мест  грыжи
‡акревского!.. ‚от, если когда-нибудь душа моЯ способна к ненависти, так это
в отношении  к  подобным  мерзавцам.  •амство,  ханжество,  нравственный  и,
кажетсЯ, даже физический онанизм, подлое  своекорыстие,  тупоумие  и  вместе
пронырливость - вот  элементы  подобных  натур.  Џравославие  (т.  е.  лучше
католицизм)  ЂндреЯ  Њуравьева  в  соединении  с  фамусовским  взглЯдом   на
просвещение". {…горов, с. 336. ѓраф Ђ. Ђ.  ‡акревский  -  генерал-губернатор
Њосквы, Ђ. Ќ. Њуравьев - религиозный писатель.}
     Ђ с другой стороны,  ѓригорьев  ворчит  -  хотЯ  более  умеренно  -  на
радикальный   сатирический   журнал   "€скру",   иронизирует    по    поводу
естественнонаучных  увлечений  молодежи   60-х   гг.:   ему,   романтику   и
гуманитарию, весьма чужды такие интересы, он даже задевает своего ученика  и
товарища, матерого идеалиста H. H. ‘трахова, намекаЯ на его  диссертацию  "Ћ
костЯх запЯстьЯ млекопитающих": "...тебе, писавшему магистерскую диссертацию
о каких-то никому, кроме микроскопа, неведомых костЯх инфузорий...".  €рониЯ
истории: ѓригорьев издеваетсЯ  над  старичками  "карамзинского"  воспитаниЯ,
которые совершенно не понимали идеалов и вкусов молодежи 30-х гг., но тут же
он незаметно сам превращаетсЯ в романтического старичка,  издевающегосЯ  над
увлечениЯми новых поколений.
     ‚ романтизме, получившем сложное наследие XVIII в., были две  ипостаси:
открытость всему миру, всем векам и народам, бездомность,  доходЯщаЯ  иногда
до всеЯдности и до космополитических деклараций, а с другой стороны - тЯга к
родной старине,  народным  преданиЯм,  патриотический  пафос.  “  ѓригорьева
формировались некоторые (только некоторые!) свойства и от  первой  ипостаси:
это, во-первых,  его  европейскаЯ  образованность,  внимание  и  уважение  к
"чужим" культурам, а во-вторых, бродЯжническаЯ  натура,  "охота  к  перемене
мест" при  малейших  кризисных  ситуациЯх.  Ќо  при  этом  главное  место  в
мировоззрении и в  чувствах  писателЯ  занимала  все-таки  втораЯ  ипостась,
любовь и интерес к своей национально-народной  культуре,  к  ее  духовным  и
материальным памЯтникам. ‘ какой  живой  заинтересованностью  и  со  знанием
описывает  ѓригорьев  Њоскву,  особенно  родное  ‡амоскворечье!  {‚  частных
письмах ѓригорьев был еще  более  откровенным  в  выражении  своей  любви  к
Њоскве. ‘м., например, его письмо из ”лоренции к …. ‘.  Џротопоповой  от  26
ЯнварЯ 1858 г.:  "Њне  представлЯлись  летние  монастырские  праздники  моей
великой, поэтической и вместе простодушной Њосквы, ее крестные ходы и  проч.
- все, чем так немногие умеют у нас дорожить  и  что  на  самом  деле  полно
истинной, свежей поэзии, чему, как ‚ы знаете, Я  отдавалсЯ  всегда  со  всем
увлечением моего _мужицкого_ сердца... ‚се это вереницей пронеслось  в  моей
памЯти: Явственно вырисовывались то Ќовинское, то трактир, именуемый "‚олчьЯ
долина", у бедного, старого, ни за что ни  про  что  разрушенного  Љаменного
моста, где Я, Ћстровский, Љидошников - все трое мертвецки пьЯные, но  чистые
сердцем, целовались и пили  с  фабричными,  то  ‘имоновскаЯ  гора,  усеЯннаЯ
народом в Ясное безоблачное утро, и опЯть братство  внутреннее,  душевное  с
этим свЯтым,  благодушным,  поэтическим  народом"  (Њатериалы,  с.  218-219;
искажениЯ и пропуски  в  тексте  исправлены  по  подлиннику,  хранЯщемусЯ  в
€ђ‹€).} ‚ его стихотворениЯх, в письмах мы найдем не столь обширные, но тоже
любовные описаниЯ џрославлЯ, Ќижнего Ќовгорода  и,  наоборот,  сетование  на
Ћренбург как на "искусственный" город, без старинных соборов, древних  икон,
без традиций, город без истории (романтик забывал, что когда-нибудь и зданиЯ
XVIII-XIX вв. станут историей!).
     ѓригорьева  очень  интересовали  и  узкосемейные   традиции,   как   он
выражалсЯ, - "дело физиологическое, родовое,  семейное";  ему  была  присуща
пушкинскаЯ "любовь  к  родному  пепелищу":  трогательно  он  описывает  свои
неоднократные походы к дому Љозина на ’верской,  где  он  родилсЯ  и  провел
раннее детство (однако впоследствии, в трудную денежную пору,  ѓригорьев  не
задумываЯсь продал свой дом  на  Њалой  ЏолЯнке:  "бродЯга"  взЯл  верх  над
традиционалистом...).
     Џри этом писателю совершенно  чужда  "семейственность",  несправедливое
пристрастие к "своим" и т. п. Ќаоборот, он стремитсЯ как можно объективнее и
справедливее  обрисовать  своих  родителей,  с  противоречиЯми,  с  "про"  и
"контра": не скрывает, а даже скорее подчеркивает пошловатую  приземленность
отца,  бранчливость  и  деспотизм  матери,  -  но  не   забывает   отметить,
характеризуЯ отца, и ум его, и доброту, и образованность.  ќта  умеренность,
объективность  особенно  выигрывают  при  сравнении  с  тем  очень  и  очень
негативно пристрастным  отношением  сына  к  отцу  в  годы,  когда  писались
воспоминаниЯ; вот, например, отрывок из письма ѓригорьева к Њ.  Џ.  Џогодину
от 16-17 сентЯбрЯ 1861 г.: "Ћтца моего Я не мог  никогда  (с  тех  пор,  как
только пробудилось во мне сознание, а оно пробудилось очень  рано)  уважать,
ибо, к собственному ужасу, видел в нем постоЯнный грубый эгоизм и  полнейшее
отсутствие сердца - под внешнею _добротою_, т. е. слабостью, и _миролюбием_,
т. е. гнусною ложью длЯ соблюдениЯ худого мира. ‘начала (еще не очень  давно
- лет 18 назад) - деспот до зверства; потом игрушка своих людей, раб первого
встречного, он был бы постоЯнно моим рабом,  если  бы  мне  постоЯнно  везло
счастье". {Њатериалы, с. 276; текст исправлен по списку ошибок:  …горов,  с.
351.}
     ЋтносительнаЯ полнота и объективность изображениЯ  событий  и  людей  в
воспоминаниЯх по сравнению с  частными  письмами  объЯснЯетсЯ  прежде  всего
стремлением ѓригорьева к исторической справедливости: ведь  в  воспоминаниЯх
он описывал отца таким, каков он был не 18, а 30-35  лет  назад,  да  еще  в
какой-то степени приноравливаЯсь к своим собственным  впечатлениЯм  детства,
лишь корректируЯ их взрослым взглЯдом.
     Ќо  не  было  ли  здесь  еще  и  печатного  публичного  приукрашиваниЯ,
нежеланиЯ выносить  сор  из  избы?  Ћтвет  на  этот  вопрос  дать  непросто.
‡начительно проще, скажем, было бы ответить на  подобный  вопрос  но  поводу
мемуаров Ђ.  Ђ.  ”ета:  там  столько  замалчиваний  и  переакцентировок  при
описании родителей, что нет сомнений в специальном замысле  ”ета  утаить  от
читателЯ рЯд фактов, а некоторые и  прЯмо  подать  иначе,  чем  это  было  в
действительности. „умаетсЯ, что  сознательного  искажениЯ  у  ѓригорьева  не
было; ”ет, которому  при  характеристике  родителей  своего  друга  не  было
никаких  резонов  отходить  от  реальных  наблюдений,  описывает  его   отца
приблизительно теми же красками, что и собственный сын; впрочем,  еще  менее
привлекательной,  чем  в  сыновних  воспоминаниЯх,  выглЯдит  у  ”ета   мать
ѓригорьева, но здесь могло сказатьсЯ неосознанное, корректирующее негативные
эмоции чувство сына, а не сознательное обеление, приукрашивание.
     …динственное, в чем можно бы упрекнуть ѓригорьева, - это в умолчании  о
всех трудностЯх, которые стоЯли перед  его  родителЯми  при  женитьбе,  и  о
многолетних неприЯтностЯх их "незаконного" сына (ведь потомственный дворЯнин
Ђлександр €ванович ѓригорьев к  ужасу  родителей  полюбил  дочь  крепостного
кучера; обвенчатьсЯ с нею ему удалось  уже  после  рождениЯ  сына  Ђполлона,
который из-за этого чуть не стал крепостным; с помощью хитрых уловок удалось
его  зачислить  московским  мещанином,  приписав  тем  самым  хотЯ  и  не  к
крепостным  душам,  но  тоже  к  податному  сословию,  со   всеми   будущими
ограничениЯми в правах, с  опасностью  николаевской  солдатчины  и  т.  д.).
‚кратце и не без сочувствиЯ, видЯ в этой ситуации  очень  близкую  к  своей,
описал происхождение ѓригорьева ”ет, но сам ѓригорьев не  сказал  о  ней  ни
слова. ‚ его жизни, правда, не было тех невыносимых нравственных  страданий,
которыми  был  обуреваем  ”ет:  похоже,  что  ѓригорьев  довольно   спокойно
относилсЯ к своему "незаконному" рождению и к мещанскому званию (скорее даже
гордилсЯ им: оно, видимо, давало ему право  неоднократно  заЯвлЯть  о  своей
кровной свЯзи с народом), хотЯ,  естественно,  и  не  отказалсЯ  от  личного
дворЯнства, которое он получил, дослужившись в 1850 г. до  чина  титулЯрного
советника.
     Ћ своих податно-мещанских неудобствах ѓригорьев скорее всего умолчал по
равнодушию к ним, а о неравном и позднем  браке  родителей  -  вероЯтно,  по
деликатности, не желаЯ бросать на них (а не на себЯ!) тень.
     ‚ целом же ѓригорьев бесстрашен и  откровенен  при  изображении  своего
детства: он не стеснЯетсЯ показывать не только пошловатостъ отца и деспотизм
матери, но и свои "грехи": как его, подобно €льюше Ћбломову,  до  тринадцати
лет одевали - обували, как отрицательно влиЯла на него  распущеннаЯ  дворнЯ,
как он ленилсЯ в учебе... ‘вою леность и  Якобы  туговатость  ума  ѓригорьев
даже преувеличивал: все мемуаристы говорЯт об удивительной памЯти  его,  ”ет
подчеркивал еще  усидчивость,  старательность  ѓригорьева-студента,  быструю
усваиваемость им материала (да мы это можем документально подтвердить: в его
ун