        Ђполлон ѓригорьев. Ћдин из многих


---------------------------------------------------------------------------- 
     Ђполлон ѓригорьев. ‚оспоминаниЯ
     €здание подготовил Ѓ. ”. …горов
     ‘ериЯ "‹итературные памЯтники"
     ‹., "Ќаука", 1980
     OCR Ѓычков Њ.Ќ. mailto:bmn@lib.ru
---------------------------------------------------------------------------- 
 
                               ќпизод первый 
 
        ‹ћЃЋ‚њ †…Ќ™€Ќ› 
 
                                         - Savez-vous qu'est се que c'est 
                                                               que la vertu? 
                                         - La vertu c'est le front d'airain. 
    
                                                 Correspondance inedite. {*} 
                                   {* - ‡наете ли вы, что такое добродетель? 
                                            - „обродетель это лик из бронзы. 
                                             ЌеизданнаЯ переписка (франц.).} 
 
     ‚ саду Љушелева-Ѓезбородко {1} играл оркестр ѓермана, {2}  старого,  но
вечно живого ѓермана, которого ѓунгль вытеснил  из  Џавловска.  Ќароду  было
очень много, тем больше, что вечер  стоЯл  чудесный.  Џо  обыкновению,  было
больше охотников слушать музыку даром, т. е. за оградой, нежели  в  пределах
ограды; впрочем, народ этот принадлежал или к обыкновенным жителЯм дачи, или
к обыкновенным фланерам петербургским, которые садЯтсЯ на Ќевском  в  первый
свободный дилижанс и едут куда попало; в этом есть очень много  наслаждениЯ,
которое, не знаю, испытали ли мои читатели.
     Ѓыло  уже  восемь  часов.  ђаздалсЯ  оглушительный  и  неприЯтный  крик
огромного насекомого, которое зовут дилижансом.
     „верь ограды отворилась и оттуда вышел  человек.  Џри  поЯвлении  этого
человека одна из гувернанток, которых всегда так много  на  дачах,  высокаЯ,
длиннаЯ и худаЯ, приставила к  глазу  лорнетку.  …е  примеру  последовала  и
другаЯ, низенькаЯ и довольно толстаЯ, с которой любезничал какой-то поручик.
     ’олько, впрочем, и было  замечательного  при  выходе  из  ограды  этого
человека.
     Ћдна из гувернанток скоро  обратилась  с  лорнетом  в  другую  сторону,
другаЯ заметила сквозь зубы:
     - On le voit tres-sauvent. {- …го часто видать (франц.).}
     - C'est un habitue, {- ќто завсегдатай (франц.).} - подхватил офицер.
     ђазговор тем и кончилсЯ.
     —еловек, который вышел из-за ограды, вероЯтно на призыв дилижанса,  был
довольно высок ростом и одет очень изЯщно,  хотЯ  немного  странно,  немного
эксцентрически. Ќа нем был черный бархатный однобортный сюртук,  застегнутый
почти  доверху,  небрежно  повЯзанный  легкий  шелковый  платок  с  большими
отложными воротничками; черные  перчатки  обтЯгивали  его  до  невероЯтности
маленькую руку; в правой была у  него  палка  огромной  величины  с  искусно
вырезанным черепом из слоновой кости вместо ручки. —ернаЯ бархатнаЯ  фуражка
без  козырька,  густаЯ  чернаЯ  борода,  довольно  живописно   падавшаЯ   на
голландскую рубашку, и гладко  остриженные  волосы  придавали  ему  какой-то
особенный, оригинальный вид. ‚ его физиономии, очень выразительной, не  было
ничего особенно неприЯтного,  но  бледные,  тонкие  губы,  сжатые  в  вечную
улыбку, но что-то слишком дерзкое в выражении больших черных глаз возбуждали
чувство невольной  антипатии  во  всем  петербургском  народонаселении,  так
привыкшем  к  уровню  однообразных  вицмундирных  физиономий,  так  искренно
неприЯзненном всему,  что  смеет  носить  печать  какого-либо  нравственного
превосходства. “вы, таковы все  мы  от  первого  до  последнего;  во  всЯком
немного выдающемсЯ выражении физиономии, во  всЯком  непозволительно  резком
очертании профилЯ мы готовы видеть всегда что-то зловещее, что-то враждебное
нам, чадам посредственности; мы хотим  непременно  уровнЯ,  хотЯ  бы  уровнЯ
безобразиЯ.
     —еловек  в  черном  бархатном  сюртуке  пошел  действительно  к   месту
отправлениЯ дилижансов.
     Љогда он пришел туда, места были уже почти все занЯты, и  на  остальные
было множество претендентов.
     Ќо он  вынул  из  бокового  кармана  сюртука  билет  и,  показавши  его
кондуктору, беспрепЯтственно вступил на подножку.
     ЏробиратьсЯ к месту было ему,  кажетсЯ,  довольно  трудно,  потому  что
места были занЯты дамами  или  почтенными  чиновниками,  которых  физическаЯ
оболочка любит, как известно, простор.
     Ќаконец он пробралсЯ в  самый  угол  и  сел,  не  обращаЯ  ни  на  кого
особенного вниманиЯ. Ћн два раза зевнул, сжал  губы  с  особенно  неприЯтным
чувством и обратилсЯ к окну.
     џ сказал, что в  дилижансе  сидели  все  чиновники  и  дамы,  вероЯтно,
супруги или дочки чиновников, как можно было предполагать по выражению лица,
по цвету глаз, по форменным очертаниЯм профилей.
     ‚се это были добродетельные матери  и  верные  супруги,  настоЯщие  или
будущие.
     Ќо подле моего незнакомца сидели мужчина  и  женщина,  по-видимому,  не
принадлежавшие к чиновному люду.
     Њужчине было лет 28;  его  лицо,  чрезвычайно  свежее  и  нежное,  было
благородно и открыто, в голубых глазах светилось  много  добродушиЯ  и  ума;
вообще он был бы чудно хорош, если б был женщиной, ибо  тогда  не  так  Ярко
выступала бы дюжинность, повседневность  его  природы.  Ћдет  он  был  очень
порЯдочно и просто, хотЯ уже слишком изысканно просто, слишком, так сказать,
по-московски просто, именно по-московски - другого слова Я не  придумаю  длЯ
этой заезжей простоты, которой порЯдочное, почти  аристократическое  чувство
запрещает брать пример  элегантности  с  посетителей  кондитерских  Ќевского
проспекта, но котораЯ попадает часто в другую крайность. Ћн был с головы  до
ног в черном, и воротнички de rigueur {пунктуально (франц.).} ни  более,  ни
менее как на 1/10 пальца выдались из-за черного атласного галстука.
     †енщина... ибо Я не  хочу  назвать  ее  казенным  словом  "дама",  этим
несносным именем, добиваЯсь которого чиновницы часто уничтожают в  себе  всю
свою природную женственность, -  женщина,  говорю  Я,  была  закрыта  черной
флеровой3 мантильей, и потому Я могу сказать несколько слов о ее лице, но  и
то только несколько слов; черты этого  лица  были  слишком  тонки,  даже  до
болезненности тонки; не одна природа так Ярко очертила эти  синие  жилки  на
прозрачном облике, не одна природа так  фосфорически  осветила  эти  голубые
большие глаза, создала эти бледные длинные  худые  пальцы,  сообщила  что-то
мЯгкое, сладострастное и вместе утомленное положению этого слабого тела.
     - Љоторый час, †орж? - обратилась она усталым тоном к  сидевшему  подле
нее мужчине.
     Џри звуках этого голоса,  как-то  странно,  как-то  ребЯчески  резкого,
незнакомец, неподвижно смотревший в окно, невольно полуоборотилсЯ.
     ’от, к  кому  относилсЯ  вопрос,  достал  часы  из  кармана  жилета  и,
поглЯдевши на них, сказал:
     - Huit heures et demie, Marie. {- ЏолдевЯтого, Њари (франц.).}
     „илижанс  тронулсЯ.  Ќезнакомец  стал  барабанить  пальцами  по  стеклу
кареты. Њолчали только он и его соседи. ‚се  остальное  рассуждало  довольно
шумно о новом начальнике отделениЯ и о счастии семейной жизни.
     Ќезнакомец сидел неподвижно, грустно смотрЯ  на  мелькавшую  перед  ним
бедную петербургскую природу.
     - Њне душно, †орж, - сказала опЯть его  соседка  мужчине,  который,  по
всем вероЯтностЯм, должен был быть ее мужем.
     Ќезнакомец, предупредивши ответ его, машинально опустил стекло  кареты.
‚ эту минуту он оборотилсЯ совершенно, и при первом  взглЯде  на  него  тот,
которого женщина звала †оржем, почти вскричал:
     - ‡ванинцев!
     Ќезнакомец спокойно протЯнул ему  руку  с  тою  же  неизменною,  сжатою
улыбкою, хотЯ глаза его засветились на минуту Ярче обыкновенного.
     - ’ы ли это? какими судьбами? - продолжал с радостью †орж.
     - ‘удьбами очень простыми, - полушутливо отвечал ‡ванинцев; - скорее  Я
вправе спросить тебЯ... - Ћн не договорил и взглЯнул на его жену, но  взглЯд
этот был так быстр, что мог быть замечен только той, к кому он относилсЯ.
     —то касаетсЯ до нее, она слишком заметно вздрогнула в первый раз, когда
муж ее произнес фамилию незнакомца, и, бледнаЯ, как бы еще более ослабевшаЯ,
сидела, склонивши голову. ’олько украдкою, на  лету  почти,  был  пойман  ею
беглый взглЯд ‡ванинцева, и потом она снова  потупила  в  землю  свои  Яркие
глаза.
     € что-то странное отЯготело над этими тремЯ лицами, отЯготело даже  над
мужем,  которого  веселое  восклицание  сменилось  принужденной,   суетливой
радостью, и самый невнимательный наблюдатель прочел бы  целую,  может  быть,
давно минувшую повесть на этих трех лицах, на суровом, грустном, гордом челе
‡ванинцева, в болезненно светившихсЯ из-под опущенных ресниц глазах женщины,
в неловких, несвЯзных речах ее мужа.
     - ‚от моЯ жена, ‡ванинцев, - сказал наконец муж с натЯнутою улыбкою,  -
вы, надеюсь, знакомы?
     ‡ванинцев  молча  наклонил  голову  так,  что   это   было   вместе   и
утвердительным знаком и поклоном.
     Ћна на него взглЯнула... ‚ скорбном ее взглЯде отразилсЯ тЯжелый упрек.
     Ќо ‡ванинцев встретил его покойно. ѓлаза его бестрепетно впились в нее,
- и она опустила взглЯд перваЯ.
     - Љак же тебе не стыдно, ‡ванинцев? - начал муж, но  замЯлсЯ,  встретив
его спокойный, неподвижный взор.
     - —его? - равнодушно спросил его ‡ванинцев.
     - ’ы знал, что Я здесь, - продолжал муж.
     - ‚овсе не знал, - отвечал тот, - но кстати: давно вы из Њосквы? ‚опрос
этот Ясно относилсЯ к мужу и жене.
     Ќо ответа на него не было, потому что вслед за этим  отворились  дверцы
дилижанса, остановившегосЯ на одном из  мостов  при  въезде  в  город,  -  и
знакомый ‡ванинцева рад был случаю обратить внимание на новоприбывшее лицо.
     †ена его не поднимала глаз.
     ‡ванинцев также склонил голову,  сжавши  двумЯ  руками  костЯной  череп
своей палки.
     ‚ дверцы дилижанса вошел молодой человек, лет 18-ти, с длинными мЯгкими
белокурыми  локонами,  падавшими  на  плеча,  одетый  довольно  пестро,   но
чрезвычайно мило и  грациозно.  Џри  первом  взглЯде  он  показалсЯ  бы  вам
прекрасной женщиной, надевшей из прихоти мужской костюм; так был нежен  цвет
его лица, еще  не  изрытого  страстЯми,  так  бархатны  и  влажны  были  его
темно-голубые глаза, - но, вглЯдевшись пристально в угловатое очертание  его
висков, в длинный чисто германский овал лица, вы нашли бы в нем  чрезвычайно
редкий мужеский тип... ‚ его  движениЯх  было  много  еще  почти  девической
стыдливости, много робости, происходЯщей  от  молодого,  смиренного  чувства
недосоздавшейсЯ природы, хотЯ вместе с  тем  его  лицо  светило  благородною
гордостию. Ћн был в той поре жизни, когда не доверЯют себе и  верЯт  другим,
когда благороднаЯ природа жадно стремитсЯ к совершенству и готова  мучитьсЯ,
проклинать, пожалуй, даже презирать себЯ за  слабость  и  верить  глубоко  в
существование  избранников,  которым  доступно  созерцание  совершенства,  в
существование вождей, озаренных светом  неба,  вождей,  за  которыми  должно
идти, если нужно, в самую бездну. € потому  его  прекрасный  лик  еще  дышал
доверием ко всему и ко всем,  еще  не  был  сжат  гордостию,  не  признающею
ничего, кроме себЯ в мире.
     Џо ногам чиновников и по платьЯм чиновниц он протеснилсЯ в соседство  к
‡ванинцеву, на незанЯтое подле него место,  и  сел  на  него,  не  обративши
особенного вниманиЯ на физиономию соседа, которой, впрочем,  и  нельзЯ  было
хорошо видеть, потому что начинало уже темнеть.
     Ќо ‡ванинцев поднЯл голову - и почти тотчас же обратилсЯ к нему.
     - ‡дравствуйте, ‘евский, - сказал он ему.
     - Њ-г ‡ванинцев! - отвечал тот с каким-то неприЯтным чувством, и как бы
нехотЯ протЯгиваЯ ему руку, обтЯнутую желтой перчаткою.
     - Њы вечно встречаемсЯ, - с легкой иронией заметил ‡ванинцев.
     - ‚ечно! - повторил почти с досадою ‘евский.
     -  „а...  -  продолжал  ‡ванинцев,  улыбнувшись,  -  и,  там,  где   мы
встречаемсЯ... Ќо, кстати, - перервал он, не докончив своей фразы, - здорова
ли ваша матушка?
     ќто _кстати_ имело,  вероЯтно,  тайную  свЯзь  с  неоконченною  фразою,
потому что молодой человек сказал  обычное  "покорно  вас  благодарю,  слава
богу" изменившимсЯ от досады голосом.
     ‡ванинцев очень нецеремонно засмеЯлсЯ и оставил молодого человека рвать
свою перчатку.
     - Џослушай, ‚оловский, - обратилсЯ он к своему московскому знакомцу:  -
когда тебЯ _находЯт_ дома?
     - „ома? - отвечал тот с худо  скрытым  замешательством  и  взглЯнул  на
жену, котораЯ побледнела слишком заметно. - „ома? - продолжал  он,  стараЯсь
выйти из своего неловкого положениЯ, - но,  любезный  друг,  всегда,  т.  е.
почти всегда, хотел Я сказать...
     - џ спросил тебЯ потому, что мне хотелось бы к тебе заехать,  -  сказал
‡ванинцев, глЯдЯ пристально на его жену.
     - Ћчень буду обЯзан, - перервал муж.
     “жасное  положение,  когда  нельзЯ,  когда  неприлично  отделатьсЯ   от
посещениЯ человека, которого видеть у себЯ неприЯтно.
     - •отЯ, право, - продолжал тихо ‡ванинцев, - Я не знаю, когда Я успею к
_вам_ заехать.
     ЊолодаЯ женщина поднЯла на него взглЯд глубокой, стесненной грусти.
     - џ сам у тебЯ буду, - сказал ‚оловский, вероЯтно, проклинаЯ  внутренно
визиты и контрвизиты. - ѓде ты живешь?
     - Ќа Ѓольшой Њещанской, {5} в доме под ќ 14, - отвечал ‡ванинцев.
     „илижанс остановилсЯ еще на одном мосту.
     - ЉажетсЯ, нам пора выйти, Marie? -  обратилсЯ  ‚оловский  к  жене.  ’а
медленно встала.
     ‡ванинцев пожал руку мужу и потом протЯнул руку жене.
     Ќерешительно и робко подала она  ему  свои  бледные  пальцы,  и  всЯкий
третий мог бы видеть, как они дрожали в его руке.
     Ћн крепко пожал их, эти бледные пальцы, и, устремив на нее долгий почти
испытующий взглЯд, сказал громко и резко:
     - џ к вам буду.
     Љ кому относились эти слова? Ѓог знает.
     Ќо в ответ на них она послала ему взглЯд, полный  болезненного  упрека,
и, опираЯсь на руку мужа, вышла из дилижанса.
     ‡ванинцев долго смотрел ей вслед, сжимаЯ череп своей палки. Џотом,  как
бы опомнившись,  обратилсЯ  к  своему  соседу,  с  вечно  неизменною  сжатою
улыбкою.
     - „авно вы были у Њензбира?
     - ‚ последний раз мы были с вами вместе, - отвечал тот, скрываЯ досаду.
     - ‹идиЯ заметно подрастает, - продолжал равнодушно ‡ванинцев.
     - ЉажетсЯ, - сухо сказал ‘евский.
     - ‚ы, вероЯтно, давно это заметили? - спросил  ‡ванинцев,  не  заботЯсь
скрыть насмешливость своего вопроса.
     - Џочему же Я, а не вы? - грубо возразил молодой человек.
     - Њне некогда, вы это знаете, Я всегда играю.
     - €, _кажетсЯ_,  счастливо,  -  перервал  ‘евский,  сделавши  особенное
ударение на слове "кажетсЯ".
     - „а, в последний раз Я выиграл пЯть тысЯч у этого барона...  как  бишь
его? - совсем забыл его имЯ... - ну вот  у  того,  который  всегда  привозит
что-нибудь ‹идии.
     ‘евский вспыхнул.
     -  Ћчень  весело  иметь  хорошенькую  дочку,  -  продолжал  равнодушно.
‡ванинцев, - этот Њензбир, право, пресчастливый человек. Љак  вы  думаете?..
„а, скажите, пожалуйста, кто была ее мать, гречанка, что ли? ‚ам это  должно
быть известно.
     ‘евский не отвечал. „илижанс остановилсЯ на Ќевском.
     - Џойдемте вместе, - сказал ‡ванинцев ‘евскому, выходЯ из дилижанса,  -
нам по дороге.
     - Ќет, - сухо отвечал тот, - Я еще зайду к одному знакомому.
     - ’ак поздно?.. —то же скажет ваша  маменька?  -  спросил  ‡ванинцев  с
Явным сарказмом.
     Ќо ‘евский был уже в десЯти шагах от него.
     ‡ванинцев грустно улыбнулсЯ вслед ему и повернул на Њещанскую.
 
                                   ----- 
 
     ѓоворЯт, в Џетербурге очень весело зимою - может быть! џ не решаю этого
вопроса, потому что вообще плохой судьЯ в веселье; но что,  Я  знаю  cлишком
хорошо, так это то, что летом в Џетербурге необычайно скучно, особенно тому,
кого не благословил рок службою в какой-нибудь  канцелЯрии...  ’еатров  нет;
ездить на дачи не стоит хлопот,  потому  что  там  точно  так  же  играют  в
преферанс; в кондитерских народу мало, и только в одной из них каждый  вечер
толкуют об Ђнглии и ”ранции, {6} о Ќевском проспекте и т. п.
     ’ам есть всегда бессменные члены, и, когда вы  ни  придете,  вы  всегда
найдете там седого человека с очень умной и  насмешливой  физиономией,  -  и
моего  приЯтелЯ  ***  с  мефистофелевскою  улыбкою  на   тонких   губах,   с
болезненно-искаженными чертами, с сгорбленною и усталой походкой, с цинизмом
в каждой мысли, в каждом слове, в каждом движении, с вечно злыми и страшными
остротами, с  вечными  аневризмами  сердца  и  боЯзнью  за  драгоценную  длЯ
человечества жизнь, - и другого моего  приЯтелЯ  ***,  которого  благороднаЯ
физиономиЯ  больше  и  больше  покрываетсЯ  густым  слоем   флегматизма,   и
низенького толстого человека с  лицом  птицы  -  великого  мастера  круглого
биллиарда, спокойно поощрЯющего сподвижников искусства.
     Ќо утром и в этой кондитерской очень мало  народу.  Ћдин  мой  приЯтель
циник сидит иногда в угловых креслах и читает новую "Presse" да но  временам
бросает ее с досадою, говорЯ будто бы про себЯ: "‘кверно на свете жить!".
     ђаз - это было в светлое, довольно раннее летнее утро - в  кондитерскую
вошел или, точнее, вбежал уже знакомый моим  читателЯм  ‘евский.  Ћн  быстро
подошел к прилавку и спросил какой-то конфеты-карикатуры, которой налицо  не
оказалось и за которой надобно было послать в другую кондитерскую.
     - Warten sie nur einen Augenblick! {- Џодождите минуточку!  (нем.).}  -
сказал ему прислужник.
     - Jawohl! {- Љонечно! (нем.).} - отвечал ‘евский и, положив  соломенную
фуражку, стал ходить по первой комнате; потом, сбросивши свое легкое пальто,
отворил дверь в другую и вошел в нее.
     ‘пиною к нему сидел человек в черном бархатном  сюртуке,  по  очертанию
гладко остриженной головы которого ему нетрудно было узнать ‡ванинцева.
     - ‚ечно? - сказал ‘евский почти вслух и хотел уже затворить  дверь;  но
‡ванинцев, услыхавши шум за собою, оборотилсЯ к нему с живостию и засмеЯлсЯ.
     - „а, вечно, вечно, мой молодой друг, - сказал он, протЯгиваЯ ему через
стул руку. - ‚ечно, везде, где бы вы ни были, вы менЯ встретите; таков рок.
     Ћзадаченный этой насмешливостию, но смущенный сильно тем,  что  он  дал
вырватьсЯ из себЯ слову, которое, по всем расчетам, должно было остатьсЯ  на
дне души, молодой человек машинально пожал протЯнутую ему маленькую и  белую
руку и тотчас  же  почувствовал  всегда  неприЯтную  ему  манеру  ‡ванинцева
пожимать указательным пальцем чужой пульс. {7}
     - „а, таков рок, - повторил ‡ванинцев, не выпускаЯ его руки и продолжаЯ
щекотать его пульс указательным пальцем, впрочем, вовсе уже не насмешливо, а
скорее важно и холодно. - Џослушайте,  -  сказал  он,  вперивши  в  молодого
человека неподвижный,  сильный,  магнетический,  взглЯд,  -  вы  очень  менЯ
ненавидите? Ђ? признайтесь по совести, - ведь очень? - не правда ли?
     €, говорЯ эти слова, он положил его руку на ладонь своей левой руки  и,
гладЯ правою нежную и мЯгкую руку ‘евского, глЯдел ему в  глаза  с  каким-то
скорбным странно-умолЯющим и вместе обаЯтельным выражением. Њолодой  человек
молчал, опустивши глаза в землю; на его щеках пробилсЯ огнем румЯнец стыда.
     - Ќу, да... оно и понЯтно, - продолжал ‡ванинцев,  -  вам  велели  менЯ
ненавидеть? - € он холодно засмеЯлсЯ.
     ‘евский вспыхнул и с негодованием выдернул из рук ‡ванинцева свою руку.
     - џ вас развращаю, не правда ли? - говорил ‡ванинцев, пристально смотрЯ
ему в лицо с насмешкою. - ‚аша маменька...
     Ћн  остановилсЯ,  ожидаЯ,  какое  действие  произведет  это  слово:  он
вонзилсЯ взглЯдом в свою жертву, как тигр, готовый к вечной обороне.
     Ќатура ‘евского  была  не  из  тех  слабых  натур,  которые  покорЯютсЯ
ласковому слову: он ненавидел всЯкое наставничество, хотЯ бы в самых тонких,
обаЯтельных формах.
     Ћн отступил... он побледнел внезапно, как бывает  со  всЯким  человеком
слишком нервного сложениЯ.
     Ћгненный взглЯд ‡ванинцева не упускал из виду ни одного его движениЯ.
     -  €ван  Ђлександрович,  -  сказал  наконец  молодой  человек,   сжавши
физиономию, но дрожащим от гнева голосом, - кто дал вам право  говорить  мне
дерзости? —то вам от менЯ нужно?
     ‡ванинцев быстро прислонилсЯ спиною к стулу  и  смотрел  на  него,  как
смотрит художник на прекрасное произведение искусства.
     - Ќичего, - сказал он потом медленно, отвечаЯ на вопрос, - Я вас люблю.
     - џ не хочу вашей любви, - почти вскричал  молодой  человек,  судорожно
сжавши спинку стоЯвшего возле стула.
     -  „а  мне-то  что  до  этого?  -  продолжал  ‡ванинцев,   полушутливо,
полугрустно, - Я вас люблю, вот и все тут, Я - картежный  игрок,  Я  -  ужас
вашей матушки, Я вас люблю, Я в вас люблю самого себЯ, свою молодость.
     ‘евский  молчал:  чувство  отвращениЯ  боролось  в   нем   с   чувством
доверчивости его благородной натуры.
     - „а, _дитЯ мое_, - начал опЯть ‡ванинцев  трепетным,  почти  умолЯющим
тоном, - Я вас люблю. ‚ам это странно? € мне  понЯтно,  почему  это  странно
вам, у которого есть на свете привЯзанности.
     € он вновь замолчал, ожидаЯ действиЯ своих слов.
     —увство симпатии, чувство состраданиЯ Явно побеждало  в  душе  молодого
человека.
     ‡ванинцев заметил это, но вместо  того,  чтобы  пользоватьсЯ  слабостию
противника, он вдруг переменил тактику.
     - „а, _дитЯ мое_, - сказал он с немного насмешливым ударением на словах
"дитЯ мое": - Я хочу руководить вас  в  жизни,  Я  хочу  быть  вашим  лучшим
другом.
     Ћн опЯть сжалсЯ, как пантера на добычу.
     ‘евский снова вспыхнул, но, скоро выправившись, сказал очень гордо:
     - Ќет, нам не быть друзьЯми.
     “гловатые  линии  его  лба  обозначились  резко.  Ћн  был  мужественен,
прекрасен.
     ‡ванинцев лежал в креслах, скрестивши руки и смотрЯ на него с  глубокой
задумчивостию.
     - €так, мы не друзьЯ, - сказал он наконец медленно и тихо... - ’ак, так
- иначе и быть не могло: это волЯ рока.  €  сказать  ли  вам  откровенно,  -
продолжал он, горько улыбаЯсь, - Я бы презирал вас, если бы  вы  согласились
играть когда-либо второстепенную  роль.  Џотому-то  Я  и  имею  причины  вас
любить, что ваша натура, как моЯ же, не признает над собою высшей.
     Ћн замолчал. ‘евский с невольным смущением глЯдел на это высокое  чело,
осененное тЯжелою думою.
     - €так, мы не друзьЯ, - повторил опЯть ‡ванинцев после минуты молчаниЯ,
вставаЯ со стула. - Њы не друзьЯ, мы - враги.
     Џоследние слова он произнес с безотчетной тоской  и  с  какой-то  немой
покорностию рока. ‚ этом человеке хитрость тигра беспрестанно менЯла пылкие,
женственные порывы.
     - Џо крайней мере, вы хотели быть моим врагом, Я вас люблю, - продолжал
он.
     - џ сказал вам, что не хочу вашей  любви,  -  отвечал  ‘евский  тихо  и
сосредоточенно грустно.
     - „а Я не спрашиваю вашего позволениЯ, - сказал ‡ванинцев, - вас  люблю
и буду любить, но, не погневайтесь, любить по-своему. Я  вас  люблю  и  буду
любить в вас себЯ, и сделаю вас собою.
     ’акаЯ страшнаЯ уверенность господствовала в холодном  тоне  ‡ванинцева,
что молодой человек отступил с невольным ужасом.
     - „а, Я вас сделаю  собою,  и  тогда  моЯ  роль  на  свете  кончена,  -
продолжал  спокойно  ‡ванинцев...  -  ‚ы  и  ‹идиЯ  будете  моими  последний
созданиЯми.
     ‘евский, не в силах совладеть с своим гневом, сильно толкнул стул.
     - Љак вы  еще  молоды,  дитЯ  мое,  -  вскричал  с  циническим  хохотом
‡ванинцев.
     Ќо молодой человек был уже за дверью столовой.
     ‡ванинцев с большим удовольствием погладил свою густую черную бороду  и
спокойно уселсЯ за принесенную ему cotelette a la sauce Robert. {котлету под
соусом ђобер (франц.).}
     Ћн съел котлету, по-видимому с большим  аппетитом,  взглЯнул  потом  на
часы,  стрелки  которых  показывали  полчаса  первого,  спросил  себе  рюмку
рейнвейна, выпил и заказал себе еще что-то.
     Ќо вот опЯть отворились двери первой комнаты и  в  столовую  вошли  два
новых лица.
     Ћдному из них было лет двадцать семь.  ‚  его  наружности  было  что-то
наглое: его походка, быстраЯ и резкаЯ, напоминала полет Ястреба, самое  лицо
его создано было по типу головы хищной птицы. Љстати замечу, что,  вовсе  не
будучи  физиономистом  и  последователем  ‹афатера,  Я  привык  распределЯть
человеческие лица по сходству их с головами животных, и вот что извлек Я  из
моих наблюдений: люди, похожие на хищных  птиц,  обыкновенно,  очень  смелы,
даже дерзки - это их общее качество, но Ястребиные физиономии принадлежат по
большей части трактирным героЯм. „ругое  дело  физиономиЯ  орлинаЯ,  которую
только слишком неопытный наблюдатель не различит от Ястребиной.  €так,  один
из вошедших был, как Я сказал, очень похож на Ястреба, и это почти все,  что
можно сказать о нем; прибавить разве можно только то, что он был одет  очень
богато, но пестро и безвкусно, и носил перчатки не  на  руках,  а  в  руках,
вероЯтно от непривычки носить их.
     Ќаружность другого, пришедшего с ним лица, была до того  неопределенна,
что на ней трудно было бы прочесть что-нибудь. Ћн был молод, но его  бледное
лицо было изрыто слишком рано развившимисЯ страстЯми, его глаза были  тусклы
и безжизненны, как тупой взглЯд трупа, его длинные темно-русые волосы висели
по щекам и по плечам сальными палками. ‚ообще какое-то отупение отражалось в
его чертах, какое-то необычайное рассеЯние выказывалось во  всех  движениЯх,
то невероЯтное рассеЯние, которое равно принадлежит или  человеку,  занЯтому
слишком одною какою-либо мыслию, или человеку,  который  вовсе  не  имеет  в
голове никакой мысли. Џо  временам  в  отупелом  взглЯде  выражалось  что-то
похожее на божественную искру светлого, высокого ума, но помрачалось  тотчас
же бессмысленным развратом. ‚ообще по первому взглЯду  на  него  можно  было
заключить  одно  только:  что  этот  человек  или  вовсе  потерЯл  центр   и
равновесие, или еще тщетно искал их.
     Ћн не шел, а скорее влексЯ первым из пришедших. Љостюм его  был  больше
чем скромен; он был очень беден, и бедность эта  еще  Ярче  выказывалась  от
необычайной неопрЯтности.
     Џервый из пришедших, только что увидал ‡ванинцева, бросилсЯ  к  нему  с
распростертыми объЯтиЯми, но ‡ванинцев, отстранЯсь немного,  не  подал  даже
руки.
     - Ђх ты, душа моЯ! ну как  ты?  -  начал  новопришедший  и,  не  ожидаЯ
ответа, продолжал: - Ќу что? Љак дела-то? храбро? а? - € он потер  руками  и
захохотал громко.
     - Љто это с тобой, ‘апогов? - спросил ‡ванинцев почти громко.
     - ќто, братец, мой задушевный приЯтель, поэт, братец, и идет в  актеры,
- рекомендую.
     ‡ванинцев сухо поклонилсЯ, и сопутник ‘апогова  отвечал  ему  таким  же
сухим поклоном.
     - —то,  каков,  а?  -  продолжал  ‘апогов,  толкаЯ  своего  товарища  и
поворачиваЯ его к ‡ванинцеву.
     ‡ванинцев сел на стул и пристально взглЯнул на  спутника  ‘апогова,  но
этот последний потерЯл даже, кажетсЯ, способность краснеть.
     ‚ероЯтно, ‡ванинцеву пришло в голову, что под этим беспутным  развратом
сокрыто или страшное бесстыдство, или сознание в себе высших  сил,  таЯщихсЯ
под  грубым,  скотским  бесчувствием;  но  так  или   иначе,   он   перестал
преследовать его своим взглЯдом и обратилсЯ к ‘апогову.
     Ќо ‘апогов уже стоЯл с двумЯ рюмками ликера.
     - Ќу, на! выпей, что ли? - обратилсЯ он к своему спутнику:  -  чудесный
ликер, - тридцать копеек серебром. Ќу, пей же,  что  ли?  -  вскричал  он  с
нетерпением, видЯ, что тот не вдруг берет рюмку. - …ще ломаетсЯ!
     ‘путник его схватил рюмку и выпил одним духом.
     - •рабро! - вскричал с хохотом ‘апогов... - Ђй да  Ђнтоша!..  -  Ђнтоша
улыбнулсЯ.
     ‡ванинцев опЯть вперил в него свой пронзающий взглЯд.
     - Ќу, что, -  обратилсЯ  к  ‡ванинцеву  ‘апогов,  -  будем  мы  сегоднЯ
вечером...
     - “ Њензбира? џ буду.
     - ‚о что? в  преферку?  -  спросил  опЯть  ‘апогов,  подмигнувши  левым
глазом.
     - Џожалуй.
     - ‚троем? с бароном? - „а!
     - Ћбдерем, как липочку, - закричал ‘апогов N; громким хохотом... - Ђ  Я
вчера билсЯ в банчишку с Ћлуховым: надул,  подлец,  да  зато  научил  штуке,
говорит, в наследство оставлю... - €, наклонЯсь на ухо ‡ванинцеву, он что-то
тихо сказал ему.
     - ‡наю, - холодно отвечал тот.
     ‘апогову принесли котлеты, и он бросилсЯ уписывать их с жадностию.
     Ђнтоша сидел против него, и, кажетсЯ, он был голоден.
     - Ђ славнаЯ вещь, ей-богу! ‹юблю Я котлеты, - сказал  ‘апогов,  подносЯ
вилку ко рту и пристально смотрЯ на Ђнтошу, -  всегда  ем  котлеты,  славнаЯ
вещь!
     €, кончивши порцию, он утерсЯ салфеткой и толкнул по плечу Ђнтошу.
     - Ќу, кутнем сегоднЯ, поедем.
     Ђнтоша молча повиновалсЯ и машинально встал со стула.
     - Џрощай, ‡ванинцев, - сказал ‘апогов, надеваЯ шлЯпу, а lа Polka, -  до
вечера.
     - Џрощай, - отвечал тот холодно.
     - Ќу, поедем, Ђнтоша....  ампанское,  черт  побери,  поставлю,  храбро
кутнем, - говорил ‘апогов, щелкаЯ по ладони пальцем... -  Ђ  славный  малый,
ей-богу, - обратилсЯ он к ‡ванинцеву, показываЯ ему на Ђнтошу, - без него бы
просто беда. €ной раз хандра  щемит,  страшнаЯ,  хоть  давись,  а  с  ним  и
разгонишь.
     €, положивши руку на плечо Ђнтоши, он запел:  "Ћ,  ђоберт,  люблю  тебЯ
сердечно. ‹юбви „уши моей ты не постигнешь вечно!". {8}
     Ћни вышли.
     ‡ванинцев послал Ђнтоше  взглЯд  на  прощанье,  но  то  был  взглЯд  не
презрениЯ, а состраданиЯ и участиЯ.
     Ђнтоша поник головою и повлексЯ за ‘апоговым.
     —ерез 10 минут ‡ванинцев взглЯнул на  часы  и,  сказавши:  "Ќу,  теперь
пора", набросил фуражку и вышел из кондитерской.
 
                                   ----- 
 
     Ќа бронзовых часах камина било два часа.
     Њари ‚оловскаЯ полулежала на маленьком турецком диване в маленькой,  но
со вкусом убранной комнате, обитой темно-синим штофом.
     ‚ комнатке было полусветло, полутемно.
     ‹еваЯ рука Њари обвила шитую  подушку,  и  к  этой  руке  прильнула  ее
маленькаЯ головка.
     Ћна была всЯ в белом. Ћна  была  бледна,  как  всегда.  Њари  ‚оловскаЯ
только что проводила мужа, который уехал куда-то обедать.
     Ћ чем она думала?
     „линные пальцы ее  правой  руки  трепетали  судорожно,  как  бы  трогаЯ
клавиши.
     Ќа полу лежал шитый маленький башмачок.
     Ќог ее не было видно из-под платьЯ. …е сжимал холод.
     Ќа часах било четверть третьего.
     Ћна быстро приподнЯлась... ‹ицо ее запылало и принЯло какое-то пугливое
выражение...
     Ќа нем сверкали то страх, то ожидание.  ’ак  ждет  ребенок  полуночного
часа, ребенок, напуганный суеверными рассказами нЯньки.
     ЏослышалсЯ звон колокольчика.
     Њари окаменела.
     ‘укно, заменившее двери арки, отвернулось... за ним стоЯл ‡ванинцев.
     Ћн был таков же, как всегда, но угрюм и грустен.
     - ‘адитесь, - сказала ему Њари твердо и тихо, - садитесь,  -  повторила
она, собравши все силы... - ‚ы хотели менЯ видеть, ваше  желание  исполнено.
Џоследние слова были сказаны с горьким упреком.
     - „а, Я хотел вас видеть, - сказал ‡ванинцев, садЯсь на козетку  у  ног
‚оловской... - џ хотел вас видеть, видеть тебЯ, Њари.
     ‚ его тихом шепоте было  столько  безумной  страсти,  столько  глубокой
покорности, что ‚оловскаЯ не могла совладеть с собою и  зарыдала.  ‡ванинцев
схватил ее правую руку и прижал к  губам  крепко.  Ћна  перестала  рыдать  и
вынула свою руку с каким-то негодованием. €, поднЯвши на него  свои  большие
глаза, она сказала:
     - ‚ы хотели менЯ видеть, зачем? что вам во мне?
     - ‚се, Њари... вы это знаете... вы менЯ знаете.
     - Ћ, да! Я вас знаю! - отвечала она с горькой насмешливостию. -  џ  вас
очень хорошо знаю.
     Ћни оба замолчали.
     ‡ванинцев скрестил руки на груди и смотрел на нее, как смотрит мать  на
больного ребенка.
     - Џомните ли вы наше детство, Њари? - начал он тихо,  с  особенно,  ему
только свойственною мечтательностью. - Џомните ли вы старую березу на берегу
пруда? џ был там опЯть недавно, Я видел эту старую березу, она еще  жива,  и
на ней уцелела метка  вашего  роста,  которую  Я  вырезал,  когда  мне  было
пЯтнадцать, а вам было двенадцать... Љак ты была хороша тогда, как  ты  была
чиста тогда, Њари... как ты  доверчиво  смотрела  на  менЯ  своими  голубыми
очами... Њари, Њари... ты была моею, и ты отравила мою  жизнь,  Њари,  и  ты
заставила  менЯ  проклинать  жизнь,  проклинать  доверчивость,   твою,   мою
доверчивость.
     Ћна безмолвно слушала... она уже не могла оторвать от него глаз.
     - ’ы звала менЯ мужем тогда, - продолжал  он  с  тихой  сосредоточенной
грустью, - на это смотрели сквозь пальцы, да, может быть,  тоже  видели  нас
они, добрые люди, в будущем мужем и женою... „а, это и  должно  было  бы<ть>
так, мы должны были быть мужем и  женою,  мы  могли  бы  любить  друг  друга
свободно, вечно... не правда ли? ‚едь ты любишь менЯ, Њари, - ведь  Я  люблю
тебЯ?
     ‚оловскаЯ закрыла двумЯ руками свое  пылающее  лицо.  ‡ванинцев  сильно
почти отнЯл эти руки и, глЯдЯ на нее с безотчетной страстью, продолжал:
     - „а, это все так... это должно было быть так, - и  между  тем  это  не
сделалось.
     - Љто же виноват в этом? - спросила ‚оловскаЯ с горьким упреком.
     - Љто? - повторил ‡ванинцев и, не отвечаЯ на этот вопрос, - ты  знаешь,
- сказал он, - Я не мог женитьсЯ на тебе.
     - Ќе мог?
     - „а, потому что Я вовсе не хотел заставить тебЯ разделЯть мою бродЯчую
судьбу.
     - Ќо разве в вас не было воли, не было  силы  создать  себе  состоЯние,
имЯ? разве вы... разве ты не сильнее, не лучше, не выше всех?
     ‡ванинцев презрительно покачал головою.
     - ђазве теперь, - продолжала Њари, почти с насмешкою, - вы  не  создали
себе положениЯ в свете?
     ‡ванинцев горько улыбнулсЯ.
     - ‚идишь ли ты, - начал он тихо, - это положение, эту власть над разным
людом Я купил слишком дорогою ценою, потерею всего, что  Я  мог  бы  любить.
‡наешь ли, что такое это положение? Ќа чем основываетсЯ эта власть? Ќа  том,
что Я ни в чем и <ни> в ком не имею нужды, что Я свободнее всех, что Я  убил
в себе всЯкую привЯзанность, что на все и на всех смотрю Я,  как  на  шашки,
которые можно переставлЯть и, пожалуй, уничтожать по произволу, что длЯ менЯ
нет границ, за которые Я не смел бы пойти...
     “жас и страдание отпечатлелись на бледном лице  ‚оловской;  она  быстро
схватила руку ‡ванинцева.
     - Ќикаких границ, говоришь ты, - сказала она трепещущим голосом.
     - „а, никаких, Њари, - отвечал  он  твердо.  ‚зглЯд  его  был  строг  и
неумолим, как приговор. Њари упала головою на подушку.
     - € не думай, - продолжал ‡ванинцев тем  же  тоном,  -  чтобы  ты  была
виновата в  этом.  Ќет,  -  прибавил  он  с  горькою  улыбкою,  -  так  было
предназначено.
     Ћна молчала.
     - € Я знал это, знал с той минуты, как начал думать, - говорил он, -  а
Я начал думать потому только, что Я любил глубоко, и Я тебЯ не обманывал,  и
Я вечно был перед тобою тем, чем создала менЯ природа,  и  Я  прЯмо  говорил
тебе, что мне не ужитьсЯ с моими требованиЯми на свете. Ѓудь Я богат, Я  так
же не имел бы нужды в других, но зато другие имели бы во мне нужду.
     ‚оловскаЯ сжимала руками свою горевшую голову.  ‚зглЯд  ‡ванинцева  был
так  гордо  спокоен,  так  полон  глубокого  сознаниЯ  правоты  перед   нею,
достоинства в отношении к другим, что не одна она, любившаЯ его всею  вместе
взЯтою любовью ребенка,  девочки,  девушки  и  женщины,  поверила  бы  этому
взглЯду.
     - џ был таков, Я был всегда таков, - продолжал ‡ванинцев, - в  если  ты
любила менЯ, и если ты любишь менЯ, ты любила менЯ  таким,  ты  любишь  менЯ
таким.
     Њари уже смотрела на него с беспредельною, глубокою преданностию.
     - џ хотел быть любимым тобою, - говорил он,  -  любимым  больше  всего,
любимым безгранично, Я хотел быть выше всех, потому что чувствовал себЯ выше
многих. € Я знаю, что ты любишь  менЯ,  -  сказал  он  с  чувством  глубокой
самоуверенности, - и Я знаю,  что  ты  не  можешь  любить  другого,  что  ты
презираешь всех, и больше всех своего мужа.
     ‚оловскаЯ приподнЯлась с испугом и с отчаЯнием ломала руки.
     Ћн сидел против нее спокойный, всевластный, непреклонный.
     - Ћставь менЯ,  оставь  менЯ,  -  проговорила  наконец  она  умолЯющим,
боЯзливым голосом.
     - Ћставить, когда Я могу наконец упасть у твоих ног? - отвечал страстно
‡ванинцев, - упитьсЯ всем тем блаженством, о котором Я рыдал,  как  женщина,
целые ночи, длинные, мучительные, бессонные? Џотому что Я  плакал,  Њари,  Я
много плакал, Я, как дитЯ, плакал, но только о тебе, только об  одной  тебе,
верь мне.
     €стина и ложь, страсть и притворство так были тесно соединены в  натуре
‡ванинцева, что сам автор этого рассказа не решит вопроса о том,  правду  ли
говорил он. …сть грань, на которой  высочайшее  притворство  есть  вместе  и
высочайшаЯ искренность.  „а  и  что  такое  искренность?  ђазве  можно  быть
искренним даже с самим собою, разве можно знать себЯ?  „а  простЯт  мне  мой
скептицизм и да не обвинЯт менЯ за этот скептицизм  в  пристрастии  к  моему
герою, в желании оправдать его. џ менее всего на  свете  способен  кого-либо
оправдывать, и тем менее ‡ванинцева.
     - Ћставь менЯ, оставь менЯ, - повторЯла ‚оловскаЯ, - прЯча свою ногу, к
которой жадно прильнули губы ‡ванинцева, - оставь менЯ... между нами  встали
судьба и люди.
     - ‘удьба  за  нас,  мой  ангел,  -  говорил  он  полушутливо,  покрываЯ
поцелуЯми ее пальцы... - а  люди!..  Я  давно  уже  хожу  между  ними  диким
волком... Њари, Њари!.. забудь и судьбу и людей, - продолжал он, с неистовою
страстью сжимаЯ ее в объЯтиЯх, - ты моЯ, ты моЯ... Я должен стереть  с  тебЯ
осквернившие тебЯ чужие лобзаниЯ.
     Ћна вырывалась от него, - зазвенел колокольчик. ‡ванинцев уже сидел  на
креслах, спокойный и холодный.
     ‚оловскаЯ была спасена. Њуж ее  воротилсЯ  вовремЯ,  не  заставши  дома
приЯтелЯ, с которым собралсЯ обедать в клубе.
     ‡ванинцев встретил его весело. ‘мущен был не он,  а  бедный  ‚оловский,
вовсе не предвидевший этого посещениЯ, и чрезвычайно  опечаленный  тем,  что
оно могло быть неприЯтно его жене,  и  без  того  уже  расстроенной  слишком
нервами.
     Ќо она была также спокойнее обыкновенного.
     ‡ванинцев у них обедал и после обеда целых три часа говорил с ‚оловским
о молодости, об университете.
     ‚оловский был страшно рад возвращению старого приЯтелЯ. Ћн  был  вполне
славный малый...
 
                                   ----- 
 
     Џеренесемтесь теперь, длЯ поЯснениЯ моего  рассказа,  лет  за  тридцать
назад.
     ‡ванинцев и ‚оловскаЯ воспитывались вместе, росли вместе. Ћтцы их  были
соседЯми  по  имениЯм,  служили  в   одном   полку,   и   отец   ‡ванинцева,
штабс-ротмистр *** гусарского полка, умер в великий день Ѓородина  на  руках
‘карлатова, отца Њари; €ван Ђлександрович  ‡ванинцев  осталсЯ  после  смерти
отца на руках матери или, лучше сказать, на  руках  старой  нЯньки,  котораЯ
_выходила_ и Ђлександра €вановича; он был еще  по  одному  году.  Њать  его,
женщина рассеЯннаЯ  и  по-тогдашнему  довольно  эмансипированнаЯ,  вовсе  не
горевала о смерти мужа и, расстроивши до конца  и  без  того  уже  порЯдочно
расстроенное имение, убежала во ”ранцию с одним  из  героев  великой  армии,
выдававшим себЯ за полковника  карабинеров.  Њаленький  ‚анечка  был  брошен
совершенно на произвол судьбы, и бог знает, что бы с ним было,  если  бы  не
приехал ‘ергей Џетрович ‘карлатов,  покрытый  ранами  и  наконец  решившийсЯ
оставить службу с чином полковника. ’огда люди имели еще слабость  верить  в
дружбу, и потому ‘ергей Џетрович вступилсЯ в положение сына своего приЯтелЯ,
над которым, при множестве опекунов, сбывалась совершенно пословица,  что  у
семи нЯнек дитЯ без глазу, и  предъЯвил  предсмертное  завещание  Ђлександра
€вановича ‡ванинцева, которым единственным опекуном его  сына  назначен  был
‘карлатов.
     Џолковник уехал в деревню, потому что в полусгоревшей Њоскве жить  было
не очень весело, а Џетербург был ему ненавистен с тех пор, как  он  проиграл
там половину своих будущих доходов, находЯсь еще под опекою;  в  деревню  он
увез с собою и ребенка.
     Ћн был человек немного странный, но очень умный, живал за  границею  и,
несмотрЯ на то что дралсЯ как истинный русский, любил Ќаполеона  и  ”ранцию.
’вердый и решительный сам, он глубоко сочувствовал этой  железной  воле,  и,
несмотрЯ на то что в душе его было  много  истинной  поэзии,  он  готов  был
поклонЯтьсЯ даже деспотической дисциплине своего идеала. ‘ слишком немногими
из  своих  современников  он  смутно  постигал  в  нем  не  только  великого
полководца, но характеристический тип человека совершенно  новой  эпохи,  и,
сам того не знаЯ, может быть,  обожал  в  нем  его  стальной  прозаизм,  так
несходный с переслащенною поэзиею прошедшего.
     Ћн сам носил в себе семена практического XIX века,  и  один  из  первых
занЯлсЯ плодопеременным хозЯйством.
     †изненнаЯ мораль его была уважение силы и одной только силы. A force de
la force {ЃлагодарЯ силе (франц.; каламбур: в силу  силы).}  он  хотел  даже
создать из себЯ машину вместо человека, хотЯ это ему и не совсем  удавалось.
…стественно, что он с жаром бросилсЯ на теорию Ѓентэма, как только прочел  о
ней какую-то статью. ‚ ней нашел он оправдание своих смутно  предчувствуемых
идеалов, хотЯ иногда, в м